Текст книги "Фартовые"

Автор книги: Эльмира Нетесова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 28 страниц)

Лишь потом узнал, что на этой бабе не один фартовый попался. За нею, одиночкой, милиция по следу ходила всегда. Вот и на этот раз… Из постели, тепленького – в камеру. Отмежевался Кляп от соучастия в убийстве при побеге. Сослался па эксцесс исполнителя: мол, если б не ушел в побег с другими с таежной деляны, то и его могли те, матерые зэки, пришить. Это совпадало с показаниями стариков и дело об убийстве в отношении Кляпа было прекращено за недоказанностью. Добавили срок лишь за побег и определили тюремный режим. Отправили на Сахалин. В ту тюрьму, где, как говорили зэки, сама Сонька – Золотая ручка срок тянула. А уж она была фартовая – до костей!

– Даже ей не удалось отсюда убежать, – подтвердил, не без умысла, слова зэков начальник тюрьмы и, наблюдая, как в очередной раз Кляп «играет на пианино», [8]8
  Так называли процедуру снятия отпечатков пальцев при поступлении в тюрьму.


[Закрыть]продолжил «контакт с контингентом», пытаясь выведать, что у Кляпа на уме: – Так что довольствуйся тем, что находишься в историческом месте, в криминологическом музее, можно сказать. Отсюда, если кто попал, уже не просочится. Даже клоп не уползет по собственному желанию. А лишь с моего разрешения.

Кляп согласно кивнул. А сам внимательно разглядывал через плечо начальника колючие, оштукатуренные «в пупырышку» стены, зарешеченное и заваренное снаружи листом стали окно, какое зэки прозвали «волчьей пастью»– свет через него не пробивался, кованую дверь с «кормушкой»– амбразурой. Сейчас она была закрыта снаружи стальной дверцей и не скоро еще пропустит сквозь себя миску баланды.

– Кормежка у нас особо калорийная: с голоду не помрешь, а и бегать разучишься, – перехватил начальник взгляд Кляпа и добавил строго: —Ты мне не шали тут. Не бейся головой в дверь. А то некоторые симулянты так фельдшера вызвать пытаются. Так вот он – в отпуске. Длительном. Так что лечить тебя будет дежурный, если понадобится. А у него средство одно, зато безотказное. С первого раза всем помогает. Понял? Чего на углы так смотришь? Все бесполезно. Ты – в мешке. Отсюда выходят либо по звонку, либо – вперед ногами. Сиди тихо…

Чтоб не сошел с ума от тоски и одиночества, посадили к Владиславу матерого ворюгу из Одессы. Тот, как сказал начальник тюрьмы, прошел и Крым, и медные трубы, и даже у черта в зубах побывал. Вот и будут – два сапога пара…

Оно и верно. От его историй вставали волосы дыбом даже на коленях. И в кошмарных снах виделось Кляпу несуразное. Вроде кто-то, худой и согбенный, вливает ему в горло воду из ведра. Нажимая ладонью на вздувшийся живот, командует невидимым: «Шевелитесь, паскуды! Еще с пяток ведер и распустит кишки фрайерок. Ни один лягавый не усомнится, что откинул концы сам…»

– Не хочу! – кричал Кляп во сне. А проснувшись, увидел соседа, согнувшегося над ним коромыслом, с кружкой воды в руках:

– Попей, кишки распустит, страх пройдет, – уговаривал фартового.

Владислава трясло от этой услуги.

Новый сосед и научил разбираться в мануфактуре, «рыжухе», камешках. За два года он многое из своего багажа передал Кляпу, немало и отнял.

Не отделался к тому времени Владислав от впечатлительности. Может, это и сказалось. На третьем году отсидки свалил Кляпа жестокий приступ сахарного диабета.

Никто уже не верил в то, что поднимется он на ноги.

Желтый, осунувшийся, Кляп все же встал, держась за стены. Но и свалился тут же.

– Хана мужику пришла. Списать надо, – сказал тюремный фельдшер. И начальник, увидев, что сделала болезнь с человеком, молча согласился.

На поселении определили Владислава в Александровске, под строгое наблюдение милиции. Работать отправили в типографию, где, помимо всего, стал он и шофером.

Не замечая за ним ничего подозрительного, ослабила надзор милиция. Да и кому нужен этот дохляк, канающий на уколах? К тому же с Сахалина, как ни старайся, не убежишь – остров. Эго знали все зэки.

Знали… Но свобода всегда манит из клетки. А потому, забыв об опасностях и множестве неодолимых преград, рвались к ней ежи: авось кому-то улыбнется судьба. Ведь фортуна не всегда забывала фартовых.

Свобода… К ней стремились те, кто попадал в неволю впервые, и те, кто доживал в ней последние дни.

Пообещай свободу – и любой зэк без колебаний отдаст пол– жи: иш, чтоб никогда не знать неволи, быть свободным, как мечта, как ветер.

Свобода… Это и есть жизнь. Пусть больная и голодная, без семьи и крова, но зато ничьи руки не шмонают одежду, не лент и дырявые карманы и душу любопытными нахальными паль– нами. Л на ночь тебя не будут запирать в бараке, как зверя г. клетке.

Владислав уже здесь, в Александровске, скентовался с че– н. фьмн отпетыми урками. Им нужен был главарь.

Они, как и Кляп, имели за плечами немалые сроки, не одну судимость. На поселение попали – кто с открытой формой туберкулеза, кто – с прободением язвы… Их и списали вместе с Кляпом вчистую с медицинским заключением: дальнейшее отбытие наказания опасно для жизни. Вскоре вышел на волю и сосед Кляпа по камере. Его в «малину» взяли без оговорок и сомнений.

А вскоре малочисленная «малина» поехала на свои первые гастроли.

В Южно-Сахалинске, немного оглядевшись, наметили тряхнуть корейский квартал. Его жители, сплошь и рядом, имели за городом в сопках огороды, где выращивали на продажу, по баснословным ценам, огурцы и помидоры.

Деньги они не клали на сберкнижки, предпочитали хранить у себя в доме. А домами им служили круглые фанзы. Ветхие эти строения одно от другого держались на почтительном расстоянии, словно кенты в зоне. Хоть и похожи чем-то, но и жизнь, и общак у каждого свой. И за него, не глядя на схожесть, глотку могли друг другу, не дрогнув, порвать.

Первой была выбрана самая отдаленная фанза. В ней, как и полагалось, жила многочисленная семья. Стариков и детей – не счесть. Все они, с рассвета до зари, пропадали на огородах. Домой возвращались затемно. В фанзе на это время оставалась старуха. Она копалась на грядках возле фанзы и никого вокруг не замечала.

Кляп, а за ним и другие, тихо, стараясь не привлечь к себе внимания многочисленной собачьей своры, подкрались к фанзе.

Фортуна словно улыбалась фартовым. Дверь фанзы открылась от порыва ветра. Теперь в нее лишь стоило шмыгнуть.

Далеко унеслась собачья свора. Лишь старая бабка, напевая потихоньку корейскую песню, полола грядку лука.

На шухере, за дверью, решено было оставить бывшего соседа Кляпа по тюремной камере.

Все шло, как по маслу. Кучу денег нашли фартовые под циновками. Купюры были связаны в пачки по пять тысяч. Сколько их набили за пазухи – не считали. Но… Послышался условный стук. Кент на стреме предупреждал: кто-то идет в фанзу.

Кляп, не мешкая, скользнул в окно, потом – через забор и оказался на тихой улочке, где в такое время хоть нагишом иди, даже обругать будет некому. За ним – кенты. И лишь тот – на шухере – не успел. Старуха кинулась к нему, закричала на весь квартал:

– Карапчи!

Это означало – вор. И, словно по сигналу, со всех ног к фанзе кинулись собаки.

Но старуха, опередив, разодрала ногтями физиономию вора от лба до подбородка. Тот, поначалу замешкавшись, увидел собак, сгреб старуху и захлопнул дверь фанзы.

Оттуда он выскочил через минуту через все то же окно. Собаки бесновались у двери. И не успели нагнать фартового.

Прикрывая окровавленное лицо, вор догнал кентов у железнодорожного полотна. Вскоре все они вскочили в товарный поезд, проходивший мимо, и поехали неизвестно куда, подальше от опасности.

«Малина» знала, что разыскивать их станут только ночью. Когда семьи вернутся с огородов.

– Пришил бабку? – спросил Кляп у кеита. Тот, чертыхаясь, сплевывая угольную пыль, ответил зло:

– А как по-твоему? Известное дело, ожмурил стерву. У нее там сундук стоял. Сунул башкой в него и крышку закрыл. Надавил лишь. Чтоб не трепыхалась старая.

– Следов не оставил нигде?

– Не-ет! Я – через платок крышку открывал. А закрыл не руками, задницей. С нее отпечатков не берут.

А поезд мчался на север. Оставляя позади себя черный шлейф дыма. С ним, заметая свой след, уезжала банда.

Сколько поездов сменила она, сколько миновала городов. Никто не вспоминал о сне, еде. Хотелось уехать скорее подальше от места, где убийц старухи будет искать не только милиция, семья, но и весь корейский квартал города.

Сколько блатных проклянут заезжую «малину» за беспредел! Сколько недавних зэков, безвинных, тряхнет милиция. Сколько главарей, стиснув кулаки, пожелают вслед:

– Чтоб век свободы не видать!

По и это, н клятва корейцев убить вора, не пугало «малину», начавшую свою беспутную жизнь.

Конечно, беглецы знали, что преступили закон не только общечеловеческий, но и закон фартовых, общий для всех воров. Залезли на чужую территорию, какая несомненно, была сферой деятельности другой, местной «малины». И, прохозяйничав без спросу и ведома, не поделилась даже барышом, что было обязательным в таких случаях. И заменяло порой извинения.

Ведь за старуху милиция кого-то заметет. Прокуратура не смирится с «висячкой». [9]9
  Т. е. нераскрытым уголовным делом.


[Закрыть]А значит, кто-то из фартовых может, не исключено, пойти невинно отбывать срок. Ему кто-то должен посылать жратву в зону, оплатить урон. А если кто-то пойдет под «вышку» и «малина» лишится кеита? Они ведь нынче не валяются по дороге. Их пока натаскаешь, не один год пройдет.

Все это понимал Кляп. Но уже стал действовать по принципу: чем хуже, тем лучше. Чем больше все замараны, тем больше уверенности, что никто из кентов не перекинется в другую «малину»: там не простят беспредела.

Но ворам Южно-Сахалинска, а они себе знали цену, было не до извращенной логики Кляпа. Нужно найти гастролеров и свести с ними свой счет. Особо в этом нуждался главарь. Ведь гастролеры с ним не посчитались. Залезли в его общак, его карман. Подставили его кентов под удары милиции. Унизили его в глазах всех фартовых. А за такой конфуз фартовые скинут с главарей, предпочтут другого. Кто же с таким стерпится? Да и куда деваться тогда? Его после изгнания ни одна уважающая себя банда не примет. Кому нужны прежние удачи? Вчерашний хмель проходит быстро. А общак каждый день пополняться должен. По нем судят о главаре. А еще по тому, сколько удач на счету главаря сегодня. О прошлом вспоминают по пьянке, в дело берут лишь трезвых…

Это хорошо обдумал и главарь большой «малины» города. Он прослышал и подробно разузнал все, что было связано с убийством старухи-кореянки.

Залезть в фанзу по светлу – такое не было принято у городских воров. Но не это, не дерзость, а жестокость убийства удивила главаря.

В местной «малине» были два молодых корейца. В дело их не брали, но наводчики из них получились отменные. Они-то и рассказали все. До мелких подробностей, от каких озноб по телу прошел и у видавших виды фартовых.

– …сунули ее головой в сундук. Придавили крышку так, что у бабки даже позвоночный столб сломался. Глаза вывалились и вся кровь – в сундук, – рассказывали наводчики.

Нет, никого не замела милиция по этому делу. Прокуратура, проведя следствие, сделала анализ крови предполагаемого убийцы. Сделали соскоб с нескольких капель на полу, сундуке. У старухи была первая группа. У второго – редкая – четвертая группа крови. Никто из местных фартовых, из способных на убийство и известных следствию, не имели этой группы крови. Она всегда была уникальной.

Но следствие шло. Разрабатывались версии. Велись поиски.

На расследование столь дерзкого убийства были привлечены опытные криминалисты, следователи.

Но никто из них не знал, что на поиск гастролеров решились сами фартовые.

Найти душегуба. Судить его своим судом, по своим законам. Отбить желание заезжим лезть в чужой общак и наводить тень на местную малину.

Для поисков чужих «малина» ничего не пожалела. «Поймать, доставить на сход, учинить разборку по всем правилам», – так и сказал главарь южно-сахалинских фартовых.

По ночам воры прошныряли весь город, каждый удаленный от взгляда дом и куст. Наведались во все притоны и питейные. Обшарили железнодорожный вокзал вдоль и поперек. Но никого подозрительного не нашли. Да и убийств в городе уже не случалось. А значит, уехали…

Куда ж могут податься? Ведь недавние. Значит, жадные. Эти одним делом не успокоятся. Не уедут с Сахалина. Выходит– подадутся туда, где и отдаленность, и денег немало в обороте. «Следовательно, надо в Оху, к Привидению», – окончательно решили воры и, недолго думая, двинулись в путь.

Кляп со своими кентами в это время успел напасть на кассира нефтеразведки на Тунгоре и, ничего не подозревая, осел в Охе уже в третий раз. С Привидением он не был знаком. Да и к чему платить барыш тому, кто не был в деле? Самим бы теперь общак сколотить побольше. Мало ли что ожидает каждого из кеитов завтра. Не мог он знать и того, что ждет его самого.

Глава пятая МЕДВЕЖАТНИК

– Выдь на минуту, разговор имею, – протиснулся в прихожую к Дяде Привидение.

Григорий Смелов ждал жену с работы. Приход фартового испугал своею неожиданностью.

«Что потребовалось «малине»? Уж, конечно, не водку жрать позвали. Опять на дело фаловать станут. Либо вместо какого-то паршивого кента захотят подставить», – размышлял Дядя, застегивая рубаху.

– Не надоело киснуть в бабьей перине? – осведомился Привидение, направляя плечом Григория к горсаду.

– Терпежу не хватило темна дождаться? Чего средь дня засветился во дворе? Иль шкура надоела? Чего надо? – не ответил на вопрос главаря Григорий.

– Мне с тобой позарез потолковать надо. Чтоб никто не шал.

У Дяди дрогнули колени.

«Значит, пришьет, гад. Без свидетелей решил разделаться. За откол. За прошлое, чтоб не было страха завтра», – размышлял Григорий и ему вдруг так захотелось жить. Пусть даже вот

так, как мышь в чулане, зато тихо и спокойно. Дядя остановился. Не хватало воздуха.

– Пошли! Чего кривляешься. Мне недосуг твои болячки лечить. Не за тем наведался. Пошли! – торопил Привидение.

– Как нашел меня?

– А чего искать? Я знаю, когда ты на волю вышел. А хату найти – проще простого. Зэковскую робу твою баба выстирала и сушила на балконе. Теперь в ней на дежурство ходит. А эту одежку все мы издалека узнаем. Ну а коль баба весь век одна жила, значит, кого-то приютила с наших. По сроку – только ты должен был в Оху вернуться. Вот так и увидели тебя в окне, с чердака дома, что напротив стоит.

– А чего сам пришел?

– Любопытный ты стал. Иль мозги тебе подморозило. Да коль кентов прислать – ты и носа за дверь не высунул бы. Решил бы, что пришить хотим. Еще и заложил бы мусорам.

Дядя возмутился искренне:

– С чего такое возводишь? Иль не я тебя выручал, не я учил тебя и свою шкуру за тебя давал? Не я вместо тебя в Магадане срок тянул, а ты ни жратвой, ни «воздухом» [10]10
  Деньги


[Закрыть] не помог? Тогда я мог еще. Моложе был. Да жаль вас было. Теперь с чего закладывать, коль дорожки наши разъехались в разные стороны?

– Не гоношись. За старое – я тебе откол от «малины» простил. Ну, а доверять или нет теперь – мое дело. Я не для споров звал. – Привидение повернул Григория к дому, где обосновался. Велев кентам слинять, завел Дядю в комнату, завесил окна темными, не пропускающими свет занавесками, включил настольную лампу: – Разговор у нас нескорый. Да теперь не до того ни мне, ни тебе. А поможешь – совсем в покое оставим. Во всяком случае, я со своими кентами, – пообещал Привидение.

– Опять в дело втянешь?

– Кому ты нужен? Чтоб завалиться и потерять «малину»? Нет. Не в том мой интерес, – уселся Привидение напротив: – Ты слышал что-нибудь о фартовых, которыми Кляп главарит?

– Нет, – подумав, ответил Дядя.

– Вспомни, может, слыхал эту кликуху, львовский он. Фартовый, но не в законе. Гастролер. В «малине» его – ни одного из наших. Все заезжие. К тому же мокрушничает часто. Лезут на наши хазы. «Перо» и «керогаз» [11]11
  Нож и огнестрельное оружие.


[Закрыть] без ума в ход пускают. Но и другое… Сам знаешь, отвечать за свое– не обидно, тянуть за чужое – никому неохота…

– Ты это к чему? – перебил Дядя.

– Все о том же. Вчера замели моего кеита лягавые. За Филина. А мы его, гада, не пришивали. Дамочка на это в жизни не отважился бы. Но кто-то ж сумел его прикончить. Не сам… Слышал, что финачем его ожмурили. Ну, а до того – на сапоги взяли.

– Так кто ж, если не ты? – усмехнулся Дядя.

– Я не валяю ваньку! И целкой не прикидываюсь! Дело наше тебе известное. Но вот чужие грехи своими кентами затыкать не собираюсь, – начинал терять терпение главарь.

– Так чего от меня хочешь?

– Для того и выволок, чтоб вместе решить, как того Кляпа выловить и на сходе, своим судом его, падлу, прикончить вместе с «малиной». Чтобы навсегда отбить у заезжих кайф промышлять у нас.

– Убрать конкурента моими руками? Но мне он ничего не сделал, это ваш Кляп. С чего это я с ним стану счеты сводить за чужих кентов? Чтоб снова меня сграбастали за твою работу? Не-эт! Он тебе мешает, пусть твоя голова и болит, как с ним разделаться. Меня не впутывай. Не хуже других тебе известно, что не мокрушник я, а вор, фартовый, медвежатник, да и то нынче бывший, – наотрез отказался Дядя.

– Не твоя забота, что решит сход с Кляпом! Не тебе его кончать! С этим мы сами управимся. Мне от тебя другое надо. Мозги твои. Твою память. Она в этом важней финача, – достал Привидение из стола бутылку коньяка.

Сковырнув пробку, разлил по рюмкам. Понял, разговор будет тяжелее, чем предполагал.

– Погодн, вначале все обговорим. Куда торопиться? Па трезвую голову думать легче, – отодвинул свою рюмку Григории, хоть и сглотнул слюну, подкатившую к горлу комком. Не то что коньяк – пива во рту сколько месяцев не держал. Вот и взвыла утроба не своим голосом. Запросила вопреки разуму. Дядя сумел ее сдержать.

Привидение и глазом не сморгнул. Опрокинул коньяк, как воду.

– В этом деле мне трудно без тебя обойтись, – признался он. – Кентов моих знает Кляп. Всех. Знает и то, что у него перед нами немалый должок. А потому хитер, падла, как сука. Не могут мои фартовые заманить его кодлу на сход. А сам Кляп умеет смываться вовремя. Хотели его мои фартовые заманить в силки, да хрен там! Кляп словно растворился. Из-под носа ушел.

– Ты кому баранку крутишь? Чтоб от тебя в Охе кто-то ушел? – Григорий рассмеялся.

– От меня бы ладно. Суть не во мне. Кенты мои горят по его делам. Это всего хуже. Он знает, чем ему при встрече со мной расплатиться придется. Вот и смывается, как шкодливый кот.

– А ты его знаешь, видел?

– Если бы знал, не говорил бы с тобой. В глаза не видел, – развел волосатые руки Привидение.

– А что ж кенты сплоховали? Иль финачей при себе не было?

– Были. Да уже двоих фартовых уложил за это. Моих… Так что счет у меня к нему нынче немалый.

– Я-то при чем? Если вся твоя «малина» не может с ним сладить, что смогу я – один?

– Он тебя не знает, – Привидение, пересев поближе к Дяде, заговорил вполголоса: – Капкан нужно поставить. Силки на живца, понимаешь? Заманить надо фрайера к нам. Ты – самый подходящий для этого. Откольник. В моей «малине» не был. На дела с нами не ходил. Моих он наперечет знает.

– А если он меня за тебя примет?

– Ну и загнул! Ему меня доподлинно описали давным– давно.

– Так, значит, ты хочешь, чтоб он меня вместо твоего фартового пришил в этот раз? Нет, обходись сам, – не согласился Дядя.

– Мы на стреме будем. Это тебе обещаю.

– Увидит стрему – все поймет.

– Хватит ломаться! – вскипел Привидение. И, заходив по комнате тяжелыми шагами, заговорил веско: – Надоело уговаривать! Иль не понимаешь, что мои фартовые – не все душегубы. Имею и таких, как ты, кто никогда греха убийства на душу не брал. Вот двоих таких они прикончили. Где видел ты, чтоб фартового вот так, ни за что убивали? Да к тому ж за чужие дела чтоб отвечали невиноватые? Вор ты или не вор? За свое – сидеть не обидно. За чужое – хуже нет. Не хотел тебя просить. Но больше никто не поможет нам. Ведь не мусора, не толпа, не в зоне угробили кентов и Филина. А Кляп! Он, паскуда, и поплатиться должен за все!

– Тебя, как я понимаю, бесит то, что он отбирает твою удачу, снимает пенки и не делится барышом, – заговорил Дядя.

– Это было сначала. Но теперь главное – другое. Так из-за него всю мою «малину» выловят мусора. А фартовые ни за что пойдут отбывать сроки.

– Понятно, – задумался Дядя.

– Сам знаешь, мы здесь гробили не без выбора, когда другого выхода нет. Вот могли бы и тебя пришить. Но решили, что

ни к чему. Что теперь с тебя взять? Откоколся, значит, завязал с фартом. Насильно тянуть – рисковать «малиной». Тебе-то что? А у меня фрайера молодые. Им в зону не стоит попадать рано. Пусть поживут на воле подольше. А Кляп помеха всем. И тебе – тоже… От нас ты откололся, но от мусоров – никогда. И сколько б ты ни прятался, чуть что – заявятся лягавые… Ты у них до гроба на подозрении останешься. Так чем скорей разделаемся с гастролерами…

– Твоим вольготней станет, расчистить им дорогу моими руками хочешь? – перебил Дядя.

– Твоими руками сегодня лишь параши выносить! – зло улыбался Привидение. И, подойдя вплотную, заговорил жестко – Ты многое знаешь о нас. И если что – за спасение своей шкуры ни с кем из нас не посчитаешься. Я это знаю. Отколовшиеся всегда были наводчиками мусоров. За то вас и пришивают «малины», чтоб не иметь против себя свидетелей. Тебе это хорошо известно. Так вот, Дядя, ты меня знаешь не первый день. Если я обещаю – делаю. Не станешь живцом, будешь жмуром. Ну, а чтобы не вздумал заложить, помни: сегодня всюду за тобой хвост вырастет. Мои кенты. Оберегать будут. На случай, если заложить решишь. Иль чтоб случайно тебя кто не обидел. Нам твоя плешивая голова нынче очень дорога, как сам понимаешь.

– Смешной ты! На дело посылаешь, а сам не веришь, – с горечью признал Григорий.

– В таком деле заложишь если, то не нас, себя. И передо мной, и перед Кляпом. Вдвойне. Все я высчитал. А удастся тебе – живи спокойно. Забудем мы Дядю. Да еще и помогу тебе. Чтоб свой кусок имел, не заглядывал бы в руки бабы.

– А сколько дашь? – не выдержал Дядя.

– Если все гладко – пять кусков.

– А коли они меня покалечат?

– Если пришьют, на твои похороны и поминки три куска бабе дадим. Коли живой, но увечный, и Кляпа упустишь – ни хрена. А если его, гада, заманишь, любую царапину оплачу. Даже на каждую шишку по куску дам. И сверху – пять. Это заметано.

– Куш обещанный невелик. Сам это понимаешь. В «малине» твоей доля моя немалая. В общаке. Я ее у тебя не требовал. По ты-то ею воспользовался. Там во много раз больше того, чем обещаешь мне. Да еще и грозишь, падла, – багровел Дядя.

Привидение побелел от ярости. Он растянул в улыбке губы, обнял Григория за шею, как брата. И, ухватив пальцами горло, сдавил немного:

– Ты что ж, решил, что выложив тебе такое, выпущу несогласного живым? Да я ни одного кента не пощадил бы сейчас! – сдавливал горло сильнее.

Дядя знал, что затевать драку бесполезно – по зову Привидения накинутся скопом – живым не выпустят. Как мало воздуха… Но чтоб его было много, нужно согласиться. Моргнуть, кивнуть головой, и отпустят его эти пальцы. Ох, как хочется жить. Жить спокойно, без кентов, «малин» и дел. Но, может, это дело и станет последним. И тогда… Вот же решил отойти навсегда. Себе слово дал… Ком в горле или пальцы Привидения снова впились? Совсем нечем дышать. Туманится в глазах. Дядя мотает головой, вырываясь из рук смерти.

– Ну так бы давно, а то ломался, – услышал он, теряя сознание.

Очнулся Дядя нескоро. За окном уже стемнело. Он лежал на диване с мокрой тряпкой на сердце. Рядом с ним сидел Привидение и, матерясь на чем свет стоит, брызгал Дяде в лицо водой из кружки. Когда тот открыл глаза, главарь «малины» сказал с укором:

– Заставил меня выхаживать откольиика. Это ты мне брось – откидывать копыта без пользы. Ты – фартовый, нам сдыхать самой фортуной положено только в деле.

Григорий тяжело встал.

– На, промочи горло. Да давай все обговорим. Дело это обмозгуем, – протянул коньяк Привидение.

Григорий сделал жадный глоток – горло словно обожгло. Он отставил бутылку, продохнув, присел к столу.

– Кляп этот даже парики имеет разные. Потому, падлюга, рожу меняет. Но медвежатников у него средь кентов нет, а потому, чую, он к тебе с подлинным обличьем нарисуется.

– Если Кляп такой осторожный, не пойдет ко мне, покуда не пошлет кентов впереди себя, – рассуждал Дядя.

– Пусть так, но не противься и он тебе встречу назначит. Тебе Кляпа в горсад надо заманить. Там мы его на себя возьмем.

– Он же твоих знает. Враз смекнет. Да и не пойдет он со мной в горсад.

– А ты не торопись. Познакомься. Приручи его к себе. Пусть он тебе поверит. А уж потом обговорим, где его накрыть, – предложил Привидение.

– Да захочет ли он со мной знакомиться? – засомневался Дядя.

– Ему нужны кенты, хорошо знающие Оху, но не связанные с нами. Он таких ищет. Ты для него – находка! Понял? Если б ты не прятался, он давно бы на тебя вышел, – убеждал Привидение.

– Ну, а узнает, что я кентовался с тобой?

– Это давно было. Твой откол для него не секрет. Ведь прежде чем к тебе своих подослать, он все узнает, подноготную наизнанку вывернет, лишь потом подойти решится. Хотя о тебе он уже наслышан. Уверен я в том, – убеждал Привидение.

– А если в дело фаловать станет, придется идти.

– Сходи. Но и нас не забывай. Может, на этом его проще пришить будет, – говорил главарь.

– Кенты его глаз с меня не спустят. Как тогда?

– Почтальонами иль сантехниками мои станут наведываться к тебе иногда. Ты им и шепнешь.

– А коль не успею. Увезут?

– Мои на железной дороге, на станции дежурить будут.

– Ну, а поймет, что я от тебя?

– Не поверит. Не видел тебя с моими нигде. Да и наслышан, что мы с тобой теперь не кентуемся.

Дядя, откинувшись на спинку стула, долго думал.

Последнее дело… Оно – как последняя дань «малины»– прощай и прости… Заманчиво. Конечно, непросто согласиться, но и отказаться – нельзя.

Григорий перебирает в памяти каждый день, прожитый в тиши, без кентов. Их так немного набралось. А жизни осталось, наверное, и того меньше. Что уготовано ему в этом последнем деле, на какое, как в зону, идти не хочется?

– Так, значит, – заметано, – встал Привидение. И положил перед Дядей три сотенных: – Это тебе на ужины.

– Купюры помельче дай. Пятерками иль трояками. Да не новые. Что постарей, поизмятей. Откуда у меня стольникам взяться? И еще знай: в ресторан я не пойду. Нет у меня доходов на него. Туда лишь фартовые ходят. Мне и карман, и осторожность такое не должны позволить. Кляп твой меня ни в чем не должен заподозрить. Так что я свой ход сам обдумаю. Ты о том будешь знать. Но кентов своих не вешай мне на пятки. Завалят все. Если в дело взял, на руки не цепляй браслеты.

– Ладно. Только, слушай сюда: Кляпа, даже ненароком, сам не пришиби. Мне его оставь.

Провожая Дядю до двери, Привидение сказал тихо:

– Деньги от бабы спрячь. Подальше от расспросов.

Дядя шел домой по тихой, засыпающей улице. Поеживался

от ночной прохлады. Придумывал отговорку для сожительницы. И размышлял, как предупредить Ярового?

Григорию теперь, как никогда, нужен был совет Аркадия.

– Стой, фрайер! – резкий удар по голове едва не сбил с ног у самого подъезда дома. Григорий отскочил к двери. И тут же поддел почти наугад кого-то кулаком в челюсть.

– А, падла! Фартовых бить! – рыкнуло сзади.

Рука Дяди сорвалась сама. Удар второму пришелся в висок.

– Кенты! Да это ж Дядя! – приглушенно опознал кто-то Григория в ночи.

– На своих?! – понял Григорий, что попал в руки «малины».

– Не духарись. Тише, – услышал в темноте властный, грубоватый голос. Чья-то рука настойчиво сдавила локоть.

– Не обессудь, что сразу не узнали. Давно хотели с тобой свидеться, – подошел к Григорию полнотелый холеный фартовый.

– Чего надо? – рявкнул Дядя.

– Торопишься?

– Тебе-то что?

– По бабам, что ли, бегал до этой поры? Небось, твоя уж заждалась. Видишь свет в окне?

– Ну и что? Не для тебя светит.

– Но и не тебе, – усмехнулся кто-то из темноты.

– Чего надо, спрашиваю? – сбавил тон Дядя, уже понимая, что зверь сам выскочил на ловца. И сейчас, по воле судьбы, он оказался в руках «малины» Кляпа. Ведь Дамочкины паршивцы все были знакомы ему. Да и не решились бы они вот так нахально наехать на Дядю.

– Не ерепенься, рухлядь. Дело к тебе имеем. Вот и ждем.

Григорий понял, что фартовые высчитали его отсутствие

лишь по тому, что, не ложась спать, сожительница не выключила свет. Ждала, беспокоилась. Он никогда не спал при свете. А потому огонь в его окне гас всегда рано. «А может, тоже с чердака? Хотя вряд ли», – подумалось Григорию. И, глянув на освещенное окно, пожалел ту, которая сейчас была так близко и так далеко от него.

– Отойдем немного. Прогуляемся, – предложил настойчиво тот, кто держал за локоть.

– Здесь говори. Да не тяни. Баба, сам видишь, ждет. Не стоит, чтоб искать начала.

– То верно. И это твоя забота. Не то за любой шухер вот ту птичку, что теперь тебя ждет, наверху, найдется кому с дежурства встретить. Исход – на тебе повиснет. Это железно. Усек?

Дядя понял, что Привидение оказался прав. Заезжая «малина» нуждалась в нем. Но как предупредить теперь Привидение? Нужно время. Как его выторговать?

– Я не баба. От своих не прячусь. Давай, говори, что от меня?

– Ну вот и добро, что соображаешь быстро. Да и нам время дорого, – повеселел голос сбоку. – Дело есть. Клевое. Банк будет хороший. Ты нам нужен. Тут неподалеку дедок живет. Монетки всякие собирает. Хотим его коллекцию глянуть. Да только старая тварь свои медяшки в сейфе держит. Под сигнализацией.

– Обрежь и унеси, – усмехнулся Дядя.

– Сейф в стене замурован. Его вскрыть надо. Лучше тебя это никому не сделать. Его ломом не взять. Замок с хитростями. Ты, говорят, их умеешь как орехи щелкать. Да и дело нужно провернуть без лишнего шуму.

– Усек, – хмыкнул Дядя.

– Тогда пошли.

– Мне фомка нужна. Что ж я без нее? – заартачился Дядя.

– На, возьми. Эта – родная мама твоей…

Григорий ощупал фомку. Да, работа знакомая. И, кляня нелепую встречу, шел рядом с теми, кто едва не угробил его возле дома. Шел на дело, какого не ожидал.

– Мы первыми войдем. Ты – когда услышишь кашель. Немного обождешь вот с этим, он на шухере останется.

– Не пойму. Говорите – фартовые, а в дело – будто впервой идете, – буркнул Григорий. – К стремачу меня приставили…

– Как умеем. Зато нам вся охтинская шпана завидует.

– Чему же?

– Мы умеем куш взять. А они – лишь крохи берут, что после нас осталось, – презрительно цедил слова собеседник.

– Фортуна каждому свое отмеряет. Может, и не завидуют тебе.

– Не скажи, ваши фартовые живьем меня готовы сожрать за мои удачи п свои промахи.

Дядя уже понял, что с ним идет Кляп.

– Никак не пойму, с чего на меня кенты твои накинулись у дома? Ведь говоришь – меня ждали. Нечто пришибить хотели?

– Думали, что Привидение к тебе кого-то подослал. Ну и решили пристопорить.

– А если это не фартовый?

– Отпустили бы с миром… Попросту дали бы убежать. Но хорошо, что ты сам подошел. Тебя по тяжелым кулакам признали. Тут уж без туфты. Сам знаешь: своих мы по полету видим, издалека, – рассмеялся Кляп тихо, дробно.