Текст книги "Заказанная расправа"

Автор книги: Эльмира Нетесова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 26 страниц)

– Как часто вы встречались с Евгенией? – спросил следователь.

– По-разному выходило. Когда раз в месяц. Иногда всякую неделю. Случалось, по два месяца не виделись.

– За что собирались убить всех троих? Во всяком случае, грозили такой расправой Лапшиной, когда увозили в диспансер?

– Тогда на взводе был. Сифилис – не насморк. Быстро не избавишься. Из-за него немало пережил.

– Вы искали Евгению. Для чего?

– Понятное дело – для чего, – усмехнулся Сашка.

– Бомжи рассказывали вам о Евгении?

– Это какие? Городские ни хрена не знали. А те, что в деревне жили, во всем винили других. Из их кодлы бабьем никто не болеет. Я точно узнал, – вздохнул Александр.

– Вы знали тех, с кем была в деревне Евгения?

– Потом свиделись. Да что толку? Говорят, ни сном, ни духом не в курсе. Поклялись, что не гробили. И главное – смысла не было. А без него – кой понт грех на душу брать? Да сама Ирка сказала, что эти – не могли. Расстались хреново, но навсегда.

– Когда вы виделись с Евгенией в последний раз? – спросил Рогачев.

– Теперь и не припомню.

– Постарайтесь восстановить в памяти.

Сашка задумался:

– Примерно за неделю до ее отъезда в деревню.

– Что за встреча была?

– Ну, я ж говорил, ничего меж нами не было.

– Она сказала, что едет в деревню?

– Нет.

– Тогда она была знакома с ворами?

– Кто ее знает. Не говорила о своих хахалях. И я не спрашивал.

– И вы весь месяц не знали, где она? Или не искали Евгению?

– Она и до этого, случалось, исчезала надолго. С кем была, где – не говорила. Сам тоже не спрашивал. Звонил ей домой. Мамашка отвечала. Но никогда не знала время возвращения Мартышки. Та ей не отчитывалась.

– Вы знаете, где она похоронена?

– Ирка сказала.

– На кладбище были?

– Нет. Не мог. Да и к чему? Моя, если узнает, душу вышибет или уйдет от меня. Кому такое надо? Ни первого, ни последнего себе не пожелаю.

– В день смерти Евгении чем занимались, где были?

– В венеричке лечился. Как последнего гада уколами замучили. Больше месяца на них держали. Не только на улицу, во двор не выпускали. Воздухом подышать.

– Одного не пойму, если Лапшина была больна сифилисом, она перезаразила бы всех воров…

– Они умней меня оказались. Без галошей в грязь не лезли. Но все ж кто-то накололся, коль выгнали из деревни. Просто так не вышибают. Такое и дураку понятно.

– Когда вы вышли из больницы, сразу позвонили Жене?

– Я сначала нашел Ирку! Когда разыскал, харю ей расквасил за все разом. Она мне про Мартышку и сказала.

– Евгения знала, где и как вас найти в случае необходимости?

– Зачем? Я сам отыскивал ее, когда надо.

– У вас были женщины, помимо этих троих? Я не имею в виду жену, – спросил Рогачев.

– Я не монах. Но зачем вам такое знать? – удивился Сашка.

– В данном случае вопросы задаю я! И они не продиктованы любопытством.

– Конечно, были! Потом, когда появились эти трое сикух, я с другими завязал. Да и жена… Хватало по горло, – усмехнулся Сашка:

– Одной жены не доставало?

– Что, вздумали мне мораль читать?

– Это не входит в круг моих обязанностей! Другое удивляет. Зачем вам нужно было мордовать девчонок? Потребность такая?

– Я уж говорил. Не хочу повторяться, – отвернулся Сашка и покраснел, заметив в дверях жену. Она вошла тихо, совсем неслышно. И, глянув на мужа, сказала:

– Пройдоха ты! Негодяй и козел! Я все слышала! – кивнула на открытую форточку в окне и продолжила:

– Никак не угомонишься! А ведь клялся!

– Речь как раз идет о прошлом! – успокоил женщину следователь. Та, глянув в глаза Рогачеву, присела к столу, сказав глухо:

– Значит, я вам не помешаю. И дополню кое-что, в чем сам мой козел не сознается никогда! – прикурила сигарету и, оглядев мужчин холодно, заговорила хрипло:

– Вы спрашиваете, зачем он мордовал тех сучек? Какой кайф получал от этого? Но ведь иного не знал и не видел. Я не защищаю его. Кто заранее угадает, как сложится день завтрашний? Может, сегодня уйду от него навсегда. Но правду хочу рассказать, чтобы знали вы, с чего все началось, – глянула на мужа, тот вобрал голову в плечи, сник, покраснел.

– Сашке было двенадцать лет, когда умерла его мать. Он младший в семье. У старшего уже была семья. Средний – последний год служил в армии. А Сашка жил с отцом. Николай Иванович – мой свекор, много лет шоферил. Он – человек крайне несдержанный. Часто бил жену, сыновей. Особо доставалось Сашке. По поводу и без него. Бил, чем попало. В основном по голове. И, будучи пацаном, Санька после отцовской трепки даже попадал в больницу с сотрясением мозга.

Но не в том суть, – оборвала женщина горькие подробности. – Когда Николай Иванович похоронил жену, он уже на третий день привез в дом женщину с магистрали. Нет, не в жены, не в хозяйки. Он развлекался с нею, как ему нравилось. Все было на глазах у Сашки. Подвыпивший свекор забыл о сыне. И мальчишка видел все, мотал на ус, учился.

Свекор к любой женщине относился, как к последней скотине. Он не считал их за людей. Ведь оттого так рано умерла и Сашкина мать, что не столько съела хлеба, сколько получила колотушек. Синяки, шишки и ссадины у нее не заживали. Она на тот свет с ними ушла. От них скончалась.

Сашка видел все. Следом за первой потаскухой приволок другую. А там и вовсе разгулялся. Из дома всегда слышались крики, вопли, стоны. Пытались вмешаться соседи, милиция – бесполезно. Их выталкивал свекор. А сыну говорил: «Учись, придурок, как надо жить мужику! Ломай бабу, чтоб не влететь под ее каблук! Пусть тебя боятся! Потому что иначе тебя подомнут! Не давай продыхнуть бабе! Не впускай в сердце! Не люби, ни одна того не стоит, если не хочешь быть наказанным. Помни, любовь всегда предают и оплевывают. Потому пользуй баб. Но не вкладывай в них ничего, кроме хрена!» – поморщилась женщина и, сделав затяжку, продолжила:

– Сашка со временем поверил в это. Учился у родителя всему. И стал выпивать. Умом он никогда не отличался, а вот свирепость этого пацана узнали многие. Он с детства был жестоким. Иного не знал. Не зря его средний брат, вернувшись из армии, насовсем покинул дом. Решил: пока не потерял в себе человека, лучше уйти жить к жене, – погасила сигарету, глянула на мужа, тот сидел, опустив голову, закрыв лицо руками.

– Николай Иванович считал, что хорошо подготовил к жизни младшего сына, и тот не поторопится обзавестись семьей. А значит, и его укладу жизни ничто не грозит и не помешает. Но судьба распорядилась иначе. Она многого лишила Сашку, забыв забрать последнее – способность любить. Этого не предполагал свекор. Он привозил с трассы женщин уже не только для себя, а и для сына. Тот в совершенстве узнал всю грязь и бабью подноготную. Но это были продажные женщины.

А тут… Уж так случилось, что попал Сашка в наш вытрезвитель. Мы с ним увиделись на следующий день. Он попытался подойти ко мне, как к тем… Не получилось. Получил по морде и очень удивился. Снова ущипнул. Ну, тут уж я вскипела. Врубила посерьезнее. Он с того дня стал ходить за мною тенью, как верный пес. Не пытался лапать. Все присматривался, заговаривал со мной, просил о встрече. Я отказывала.

А тут как-то встретились на улице. Заговорили. Я по глазам поняла, как холодно и одиноко человеку. И согласилась на свидание. Он падал передо мной на колени, клялся в любви. Я не верила. Но время делало свое…

Мы с ним встречались полгода. Сашка перестал пить и таскаться. Я привыкла к нему и согласилась стать его женой. Сашка привел меня в дом, решил познакомить с отцом, – усмехнулась женщина. – Николай Иванович, конечно, удивился. Поначалу не знал, что и сказать. А потом отвел меня на кухню и задал вопрос: «А ты ко мне ночью будешь приходить?»

Я сначала не поняла и, как дура, спросила его: «Зачем?»

Он осклабился, ущипнул за грудь. Тут до меня сразу все дошло. Как врубила козлу! Он в стену зубами вписался. А я его изо всех сил молочу. Такое зло разобрало!

Никак не могла остановиться, пока он не взвыл: «Санька, потрох, кого в дом привел?! Убирайся вместе со своей легавой!»

Мы, конечно, тут же ушли. Сюда, ко мне. Ну, а свекор злобу на меня затаил. Не мог простить, что ему вломили на глазах сына. Стал всякие пакости устраивать. Звал Сашку домой, спаивал. Не удалось сманить. Так он его на свою машину посадил и научил, как деньги зашибать и на что их тратить. Мой дурак слабохарактерным оказался. Съездил с отцом в пару рейсов и понравилось. Втягиваться начал.

Ну, да я тоже виновата, училась, времени не хватало. На мужа мало внимания обращала. Он и вовсе от рук отбился. Вглухую в загул ударился. Возвращался из поездок уже к обеду следующего дня, когда другие на тот же день приезжали. Главное, не сюда – к Николаю Ивановичу спешил, а оттуда домой на карачках приползал! Да еще пытался бить меня. Но с этим у него полный облом получился. Я ему быстро показала, кто он и где его место.

– А на что Николай Иванович жил? На какие средства? – поинтересовался следователь.

– Сашка с ним делился. Как они и договорились.

– Как же старик в женщинах себе отказал? – удивился Рогачев.

– На поселковых баб переключился кобель, сказав: «Должен кто-то и о них позаботиться!» Вот и нарвался на одну. У нее четыре брата. Они, как узнали, кто их сестру облапошил, все и заявились.

Поначалу уделали так, что встать не мог, потом сказали: «Принимай сестру. Все на нее переоформишь. Не сделаешь этого – прикончим. Так и знай». Свекор к нам в милицию вмиг дорогу сыскал. Защиты просил. Мол, что сыновьям останется, коли разбойники в дом войдут? Хотят силой бабу навязать. Она у них в перестарках засиделась. Ей двадцать пятый год пошел!

У нас все со смеху покатились. Стали его спрашивать про собственный возраст. А он в ответ: «Я хоть и в годах, но не хочу жениться на такой плесени. Возьму

за себя семнастку. Помогите, мужики, от этой отделаться!»

И помогли! Вызвали тех братцев, поговорили, припугнули, предупредили. И свекор снова ожил. Через месяц опять по бабам пошел. Каждый день их менял. Все перед Сашкой хвалился, что вот он хоть и старый, а бабы у него много моложе невестки – меня, значит!

Мой дурак решил доказать, что ничем не хуже, и завел себе сразу трех сикух. Я, правду сказать, ни одной не видела. Но поняла, что между нами кто-то стоит. Однажды напрямую спросила Сашку. Он клялся, что никого, кроме меня, у него нет. Но месяца через два я приметила засосы у него на шее. Ну, врезала. По зубам. Он сказал, будто попутчица-дура вот так отблагодарила. Я и поверила. Мало ли что случается в дороге.

Но однажды, когда Сашка был в рейсе, зашел свекор. Посидел, да и говорит: «Дурная ты баба, Нинка! Могла жить, как сыр в масле, а канителишься, что муха в говне. Двух мужиков имела б! Оба заботчики и кормильцы! С обоих подарки получала б. А что теперь у тебя? Единственный мужик и тот вот-вот смоется. У него взамен уже три девки имеются. Молодые, горячие и все любят. Последние деньки с ним доживаешь. Все оттого, что тупая. Живи с двумя, никакой обиды не приключилось бы. Ушел Сашка, я – Николай Иванович, остался бы».

Меня от такой пошлости затрясло. Ухватила за шкирку, вытряхнула не только из дома, а и со двора. Вскоре муж вернулся. Я его об этих троих спросила, – женщина глянула на Сашку. Тот свое вспомнил, потер занывшую от воспоминаний шею. – Он пообещал вырвать отцу язык до самой задницы. За брехню. Но так и не собрался.

На следующий день снова поехал за кирпичом. И с полгода все шло нормально. Потом опять выпивать стал в дороге. Домой возвращался на карачках. А свекор еще зазовет его к себе и совсем напоит так, что мужик домой вернуться не может. Долго я терпела. А потом собрала все Сашкины тряпки, да и отнесла их к свекру. Бросила средь избы и сказала, чтоб ноги поганца в моем доме не было. Николай Иванович смехом зашелся: «Кому ты теперь нужна, легавая кошелка? Такими, как мой сын, нынче не кидаются! Пробросаешься, дура! Поклонись ему в ноги! Попроси прощенья, может, сжалится над тобой и воротится. А норов свой в задницу засунь. Оглянись вокруг! Не такие, как ты, в одиночках живут, любому мужику рады!»

Но меня досада взяла. Обозвала старика. Повернулась и ушла из дома. Долго я о них ничего не слышала. Закончила институт. И как-то вижу, к дому подъехал Сашка. Остановился у ворот, просигналил, позвал на улицу.

– Значит, вы расходились? – уточнил следователь.

– Жили врозь, но не разводились! – уточнил Сашка.

– Выхожу, а он меня упрекает, мол, как это я больного отца бросила одного, совсем беспомощного? Не ждал от меня такого!

Вот тут я ему все высказала! Велела катить мимо. А Сашка в ответ, мол, уже докатились, хуже некуда. Тут и рассказал, что Николая Ивановича болезнь скосила в тот день, когда я Сашкины вещи принесла. Он до утра еле дожил. А рядом – никого. Ни воды, ни таблетку подать некому. Ну хоть волком вой. И плакал он, и кричал, и звал, ан никто не услышал, не пришел. Помри – глаза закрыть некому.

Так-то вот утром кое-как во двор выбрался. Глядь, та самая бабенка идет, с какой раньше крутил. Позвал ее не просто рядом посидеть, поговорить, а в дом, насовсем к нему. Та баба своим ушам не поверила. Еще бы, из шлюх в жены. А Николай Иванович больше всего испугался повторенья вчерашнего приступа. Он за одну ночь образумил деда. Показал плоды его жизни.

Ну, баба тут же перебралась к Николаю Ивановичу. А когда Сашка вернулся, свекор, зная гнусную натуру сына, какую сам в него вбивал годами, потребовал, чтобы тот оставил дом и не мешал бы отцу. Кстати, потребовал и свою машину. Сашка уговорил его разрешить еще пару ходок за кирпичом. Николай Иванович никак не соглашался. Потом разрешил сделать последний рейс. Сашка поставил машину у отца, пошел домой и словно растворился.

От свекра ушел, домой не пришел. Где только ни искали его! И днем, и ночью, – вздохнула женщина. – Даже в моргах и на кладбищах, во всех притонах города, в ресторанах, пивбарах, в милиции. Нигде его не было, никто не встречал и не видел. Стали искать по больницам. И нашли, наткнулись. Я со стыда не знала, куда деться. Мне сказали, что у него сифилис и он уже три недели находится на лечении. Сам обратился, указал девок, с какими был.

Вот там я и узнала их имена, адреса и телефоны. С двумя удалось поговорить. А ту самую Женьку, ее почему-то все Мартышкой звали, за три дня до того кто-то успел убить. Поверите, не из ревности говорю, но таких и нужно убирать из жизни – как бытовой мусор, очищая человечество от лишнего хлама! Ведь так нельзя! Тринадцать лет быть проституткой! Жить на панели, заражать людей, рискуя здоровьем других, целых семей…

Ведь вот и у меня на почве стресса случился выкидыш. На пятом месяце. Меня саму еле откачали. А все она! И этот гнус, конечно, виноват. Я думала, что скоро стану матерью. Готовилась к тому дню, как к празднику. А они превратили его в похороны.

В тот самый день, когда я хоронила нашего, так и не увидевшего свет сынишку, хоронили Женьку. Сашка был в больнице. Его не отпустили, не поверили врачи. И он плакал… По ком он выл, этот несостоявшийся отец? По той, из-за кого погиб наш сын? И я оказалась на краю могилы? Мне было больно не от потери крови. Нет сына. Нас с ним предали! Его, не родившегося, и меня! – затрясло Нину словно в ознобе.

– Прости меня! Не рви душу! Уж лучше б я вместо него ушел! – взмолился Сашка, виновато глядя на жену и сконфуженно на Рогачева.

– Ушел бы с нею? Нет, козел! Я не доставлю тебе командировки с блядью даже на тот свет! И не мечтай, зараза. И машину старого кобеля ты больше не увидишь! Он продал ее! Я заставила его! Иначе и он ответил бы мне за все! А и ты не выкрутишься больше из моих рук. Ни на одну минуту не сорвешься. Я говорила с нашим руководством. Все рассказала, как было! И они решили твою судьбу!

– Что надумали? – побелел Сашка.

– Хватит валять дурака! Ты больше не будешь гоняться за шальными деньгами. Тебя берут к нам в мое распоряжение и под мою ответственность, – дрожали бледные губы женщины…

Едва следователь собрал записи, Сашка забеспокоился. Заерзал на стуле. Только Рогачев встал, чтобы проститься с хозяевами, Сашка остановил его:

– Подождите минуту. Все ж надо сказать и об этом. Самому теперь недосуг будет. Но найти надо тех двоих. Они ее загробили. Никто другой. Я их все время искал. Да не обломилось. Слиняли. Не случайно. Сразу после ее смерти. Нигде не объявляются. Ни в городе, ни на дачах. Даже у своих дружбанов не показываются. Хоть там их пасли, – говорил Сашка.

– О ком вы? – недоверчиво глянул на хозяина Рогачев. Его бесила очередная неудача. Он решил, выйдя из дома, связаться по телефону с главврачом вендиспансера. Подтвердит ли тот пребывание Сашки на лечении в день смерти Евгении? Извинившись, он сказал, что скоро вернется, и вышел к машине.

– Да, такой человек был! Прошел полный курс лечения. Но пять лет будет под нашим постоянным наблюдением, каждые полгода – обследоваться. Он лечился у нас больше месяца. И в этот день находился в больнице. Я ручаюсь, что он ни на одну минуту не мог покинуть территорию больницы.

Нарушений у него не было. Иначе его вернула бы к нам милиция, уже принудительно. Он был предупрежден о том, – сказал главврач и обещал ответить письменно на запрос следователя милиции.

Славик тяжело вздохнул. Он был уверен, что напал на след убийцы. Но ему опять не повезло. У Сашки имелось неопровержимое алиби. С ним не поспоришь. О него разбились подозрения и сомнения. Не виноват… Хотя в душе Рогачева кипела буря негодования против садиста и негодяя. Но… эти качества человека оставались при нем и никоим образом не касались следствия и самого дела.

– Поехали домой! – сказал водителю Рогачев. Тот завел машину. И тут же перед капотом возник Сашка:

– Мне сказать вам нужно кое-что. Это важно! – говорил Рогачеву. Тот нехотя вышел из машины, вернулся во двор следом за хозяином.

– Женька была не только со мной. Имелись еще двое – Барин и Конюх. Это кликухи. Как их нормальные люди зовут, я не знаю. Крутые города корешат с обоими. Они убили Мартышку. Больше некому.

– А за что им ее убивать? – не верил Славик.

– Барин? Разве вы о нем ничего не знаете? Его весь город, как облупленного, помнит. А Конюх его корефан. Они, как из одной задницы, на свет появились. Всегда вместе. Слиняли тоже вдвоем.

– При чем здесь Женька? Она что, третьей среди них жила? – терял терпение следователь.

– Ну да! Эти двое клеили малолеток. Чаще всего – Мартышку! Они ее особо уважали. Вдвоем одну тянули, так крутые трепались. Мол, сам Конюх по бухой проболтался. А тут у них одна вещица исчезла, ее Барин привез из Индии. Он там туристом был. Купил черный бриллиант в золотой оправе. Этому камешку цены нет. Большой. Стоит бешеных денег. Ну, в Индии Барин купил его за бесценок. Сумел провезти через все таможни. Дрожал над ним, как за свою родную шкуру. Никому не говорил, не хвалился им. Берег в доме. А тот пропал с концами.

Ну, у камня, хоть он бриллиант или кирпич, ног не имеется. Стало быть, сам смыться не мог. Начали думать, кто мог стыздить. И вспомнили… – Сашка зло усмехнулся. – Барин и Конюх на свое несчастье любили бухнуть. А по пьяному делу прихвастнуть. Особо перед бабами. С мужиками не поддавали, помня свою слабину. Да и с бабьем – не всякой доверяли. Лишь тем, кто ублажал отменно. А Мартышка могла любого довести до азарта. Ей, видно, показали бриллиант, думая, что эта соплячка в камнях не разбирается.

А она в них секла. Я ей подарил перстенек с агатом, так она вернула. Не взяла. Сказала, что дешевку не носит. А увидев бриллиант, могла позариться. Так иль нет, не знаю. Но только исчез камешек после Женьки. Уж где ни искали. И, видно, решили нашарить Мартышку, отнять сокровище. Та не дура. Смылась в деревню под защиту воров. Если Барин и Конюх сунулись бы туда, им бы головы пооторвали. И ни камня, ни Женьки они бы уже не увидели…

Верно, караулили ее. А может, купили киллера. С условием, выдавить из Мартышки бриллиант и вернуть хозяевам. Уж не знаю, как все случилось у них. Только оба словно сквозь землю провалились. Не стало Мартышки. Ничего не слышно о камне. Затихли слухи. Я пытался найти этих мужиков. Но даже следов не нащупал. Никуда не собирались улетать, уезжать. Ни в санаторий, ни к друзьям. В больницах их нет. На даче пусто. Квартира закрыта.

Но ведь были. Сам видел их своими глазами сколько раз! И никто их не ищет. Вы вот на меня вышли, а о них даже не знали. Хотя кто я против них – мелочь! Мне не за что было убивать ее. Им – прямой резон. Женька сама по себе ничего не возвращала. У нее была бульдожья хватка. Коль что взяла, отнять можно было только с жизнью, – вздохнул, вспомнив свое, Сашка…