Текст книги "Любовник Дженис Джоплин"

Автор книги: Элмер Мендоса

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

Давид, чувствуя, что выдержка подводит его, выпалил одним духом:

– Тетя, Чато убили!

Мария судорожно вздохнула, и по ее щекам заструились слезы.

– Откуда ты знаешь?

– Его сбросили в море, я сам видел, один рыбак из кооператива привез его на берег.

– Где он?

– В Альтате.

– Пойду за Грегорио.

Через минуту с ворчанием вышел дядя.

– Вот сучьи дети, мать их…

Чато лежал в доме Ребеки, укрытый саваном из лиловых цветов. Его перенесли туда, так как Ривера наотрез отказался отпереть дверь принадлежащей кооперативу холодильной камеры. Рыбаки при входе поснимали шляпы. Давид со слезами наблюдал, как воссоединилась семья: всхлипывали Нена и Джон Леннон, тетя Мария гладила рукой обострившиеся черты лица и бесчувственное тело сына.

– Бедный мой мальчик, совсем зарос, – еле слышно говорила она. – Вот, наконец я могу обнять тебя!

– Мы их разоблачим! – промолвила Нена.

– Кого, дочка? – взорвался Грегорио. – Полицию? Военных? Мы уже раз попробовали подать в суд, обивали пороги, просиживали в приемных, разговаривали с чиновниками, и все закончилось ничем! Нас никто не услышал! Не-ет, прав был Апьфонсо, мир праху его! Женщины определенно ничего не понимают! Надо просто похоронить его без всяких разоблачений и скандалов, даже извещать никого не будем, ни друзей, ни родственников, иначе и глазом не успеешь моргнуть, как набегут студенты и полицейские вдобавок.

Пусть мертвый, но Чато вернулся в свою семью и принадлежал теперь только близким людям, а не коммунистам или полиции, а потому должен быть похоронен по-христиански. Мария Фернанда воздержалась от спора с отцом; сердце подсказало ей проявить терпение – ведь речь шла о чем-то гораздо более серьезном, чем защита от вымирания медведей панда. И все же она невольно подумала: что будет, если все станут молчаливо сносить произвол? Какая жизнь ждет их в условиях полной безнаказанности убийц? У нее даже мурашки по спине побежали. Ничего, еше посмотрим, чья возьмет, но только после похорон. Ребека безмолвно смотрела, стоя бок о бок с Давидом, другие рыбачки только заглядывали, не заходя в дом.

Грегорио и Давид поехали на «валиуме» в Наволато, где находилось ближайшее похоронное бюро. Там не оказалось зала для прощания с покойником, но все же нашли подходящее помещение, и на пикапе кооператива перевезли туда тело Чато. Жители Наволато – селения с белеными домиками и пыльными улочками – занимались выращиванием и рубкой сахарного тростника; здесь почти никто не знал семью Палафоксов. Пробыли в нем до трех часов дня. После безлюдной заупокойной мессы в приходской церквушке Святого Франсиско вернулись в Кульякан и сразу поехали на кладбище Хардинес-дель-Умайя. Катафалк впереди ехал с приличной скоростью. Начался проливной дождь, и в сумерках лица сидящих в машине еще больше осунулись. Когда поравнялись с кинотеатром «Эхидаль», Грегорио сказал:

– Давид, тебя разыскивает полиция, побудь-ка ты лучше в доме.

– Я хочу с вами на кладбище.

– Не стоит испытывать судьбу, племяш, нельзя, чтобы они тебя увидели.

– Пожалуйста, дядя, не высаживайте меня, я тоже хочу на кладбище. – Все пассажиры «валиума» начали плакать.

– Пречистая дева, – не выдержала тетя Мария, – разреши ему, старый, ты же знаешь, как он любил твоего сына.

– Ладно, – нехотя согласился Грегорио и, помолчав, добавил: – Но что-то мне беспокойно… – Автомобильные «дворники» старательно и размеренно сгоняли воду со стекла.

Они уже возлагали цветы на могильный камень, когда защелкали ружейные затворы и их окружили двадцать четыре человека в черном обмундировании, держа автоматы на изготовку. Вперед выступил Эдуардо Маскареньо.

– Ну наконец-то! Вот мы и встретились! – сказал он. Его черный форменный плащ поблескивал в сумеречном свете, как вороново крыло.

Глава 14

– Вы только посмотрите! – продолжал команданте. – Сегодня у меня счастливый день! – Окруженные «драконами» с ружьями на изготовку, Палафоксы невольно съежились под суровым взглядом полицейского начальника. За три часа до этого Маскареньо получил телефонный звонок от шефа полиции Наволато:

– Докладываю, нам только что поступил анонимный донос: в море выловили труп, предположительно партизана по кличке Чато; его опознал родственник, Давид Валенсуэла, известный также как Санди, который прибыл в Альтату при подозрительных обстоятельствах несколько месяцев назад; он же передал тело родителям покойного. Анонимный доносчик сообщил также, что Давид Валенсуэла работает сторожем в доме одного наркоторговца, а по ночам шляется в мангровых зарослях вместе со своей сообщницей Ребекой Мансо. Жду ваших приказаний, команданте! – Маскареньо мгновенно почуял, откуда ветер дует, и дал отбой полицейскому:

– Я сам этим займусь! – Потом приказал своему помощнику, мужчине атлетического телосложения с каштановыми волосами, стриженными под бокс: – Франко, молнией лети в Альтату и разузнай там, что к чему. – Как только помощник покинул кабинет, Маскареньо отпил из флакончика глоток «мелокса»: – Сукины дети! – и стал готовить облаву.

В первую очередь «драконы» нагрянули в Коль-Поп, но соседи, как обычно, отсыпались в выходной после пятничной пьянки и не смогли дать вразумительного ответа на вопрос, куда уехали Палафоксы. Полицейские заглянули в церковь Санта-Крус – та оказалась закрыта; объехали похоронные бюро – безрезультатно; на кладбищах тоже ничего не знали, покойника по фамилии Палафокс не хоронили. Однако к четырем часам дня Маскареньо знал, где их искать. От управляющего похоронным бюро в Наволато стало известно, что несколько нездешних прощались со своим умершим родственником в помещении, предназначенном для бальзамирования трупов, а затем поехали в Кульякан.

Маскареньо отыскал взглядом Давида и решил арестовать его тихо, без применения силы; если старик Палафокс заартачится, придется обломать ему рога, но лучше обойтись без рук – в последние дни язва начинала болеть при малейшем раздражении.

– Сеньоры, – начал он спокойным голосом, – прошу следовать со мной для выяснения некоторых обстоятельств.

– Каких обстоятельств? – спросил Грегорио.

– Касающихся похорон.

– Какое вам дело до похорон? Только не говорите, что нам запрещено хоронить наших родственников!

– Сеньор Палафокс, не кричите на меня, я с вами разговариваю очень вежливо, ваш сын партизан и…

– Ах, вот какие обстоятельства вам понадобилось выяснить? Ну так уберите свои пушки, для этого не нужно нас арестовывать! Вот мой сын перед вами, его убили!

– Нам необходимо знать кое-что еще.

– Кому это вам?

– Правосудию.

– Засуньте ваше правосудие себе в задницу!

– Я сейчас тебе вставлю в задницу, старый пердун, получай! – От сильного толчка Грегорио упал на цветы. – Не двигаться! – «Драконы» вокруг сомкнулись еще плотнее. Глаза Грегорио горели яростью. – Не вздумайте оказать сопротивление! Нам по роду службы положено защищать граждан, но, бывает, глупые граждане сами не дают себя защищать.

Мария встала перед Маскареньо, заслонив телом мужа.

– Вы самое настоящее животное! Команданте бросил на нее испепеляющий взгляд:

– Заткнись, старая квочка!

– Послушайте, научитесь уважать пожилых людей, я вам в матери гожусь!

– Прытко пела рыбка, пасть закрой! – В то же мгновение желудок Маскареньо неудержимо свело сильной судорогой; от боли у него задрожали усы и перестали быть такими же, как у Армендариса.

В полемику вмешалась Мария Фернанда:

– Команданте, вы нарушаете процессуальные нормы!

– Заткнись, а если снова начнешь лезть со своей гребаной конституцией, я тебя арестую!

Давид с испуганной миной на лице и безвольно раскрытым ртом смотрел на целящие в него стволы «гарандов», и ему очень сильно хотелось испражниться. «Этот военный большая сволочь, – нашептывала ему бессмертная часть. – Как только подойдет поближе, сразу бей его!»

– Поднимайте старика и пошли отсюда! – приказал команданте. – Хватит с ними возиться!

Палафоксов распихали по машинам, а Давида Маскареньо взял с собой.

За рулем сидел Франко, Давида втиснули между команданте и другим полицейским на заднем сиденье. После долгого прощания с мертвым братом он совсем пал духом.

«Не показывай своего малодушия, даже если будешь умирать со страха, – наставляла его карма. – А если начнут плохо обращаться с тобой, смейся над ними, как учил тебя Чато».

– Вспомнил меня, Ротозей? – Давид утвердительно кивнул; улыбающиеся полицейские бросили на него любопытные взгляды. – Узнаешь нас поближе, и дела пойдут на лад! – Давиду захотелось посмотреть на Дженис, но он сдержал желание достать вырезку с ее фото – кто знает, на что способны эти типы, а вдруг отнимут? Дженис в его жизни занимала главное место, до нее Давид не знал ни одной женщины, если не считать того танца с Карлотой. И причина не в том, что его не влекло к противоположному полу, просто родители старались воспитывать сына, чтоб не вырос кобелем. Вот так Дженис и стала для него светом в окошке, подарком и возмещением свыше за то, что Бог сделал его не таким, как все.

«Может быть, они пронюхали о моем намерении вернуться в Чакалу?» – подумал Давид. «Оставь Чакалу на потом, – сказала карма. – Сначала надо выкрутиться из этой заварухи!»

Всю дорогу Давид сдерживал позывы в кишечнике. Ему не раз казалось, что вот-вот случится непоправимое.

«Терпи, – повторял ему голос. – Только маленькие дети ходят под себя по-большому». – «Что они сделают со мной?» – «Спокойно, тебя только допросят, убедятся, что ты ничего не знаешь, и отпустят!» – «Это из-за Сидронио? Они узнали, что я хотел ехать в Чакалу мстить за отца?» – «Не думаю. Главное, не дергайся, и все будет чики-чики. Тебя выручит Чоло, он наверняка уже знает, что случилось с твоим двоюродным братом. Да и Нена поставит его в известность, если уже не сделала это».

Снаружи из-за черных окон машины пассажиров внутри было не разглядеть, но в соответствии с инструкцией Давиду на голову надели капюшон. Через плотную материю слышалась болтовня «драконов», просачивался запах сигаретного дыма. Разговоры в основном шли о женщинах; время от времени подавал голос Маскареньо, и тогда кто-то из подчиненных подобострастно отвечал ему: «Совершенно верно, шеф!» или «Так точно, мой команданте!».

– Сегодня мне предстоит полакомиться клубничкой! – самодовольно объявил Маскареньо.

– О-о, шеф, поздравляю! Значит, сдалась та самая, из «Лос-Пикачос», шеф?

– Еще нет, прытко пела рыбка, но сегодня ночью наконец свершится, я поимею самую сладкую клубничку на свете, конфетку, королеву!

Давид, терзаемый страхом, не слишком хорошо понимал, о чем речь. Братьев Кастро или Риверу он боялся совсем по-другому. Нынешний, новый страх внушали Давиду нацеленные на него винтовки и федеральные полицейские, так не похожие на тех, что служили в Чакале и были его соседями. Подобный страх лишает людей покоя и здоровья.

Через двадцать минут машина въехала на большую подземную стоянку. Давид слышал, как полицейского начальника приветствовали часовые, дежурящие у шлагбаума. В ту же минуту, видимо, откуда-то поблизости до его слуха донеслись чьи-то жалобные стенания, и кто-то пронзительным голосом затянул «Облади-облада» по-испански: «В новом супермаркете я в первый раз; там стоит отличный мюзик-бокс…» Давида толчками отвели куда-то, усадили и сняли с головы капюшон. Он увидел комнату с некрашеными стенами и Маскареньо, сидящего за письменным столом. Полицейский забрал у него бумажник.

– А ну-ка, посмотрим, что у нас тут? – Маскареньо достал газетные вырезки и, хмурясь, стал вчитываться в заголовки на английском языке: – «Давид Валенсуэла, мексиканец, новый питчер бейсбольной команды Сакраменто…» Чертов Ротозей, если ты питчер, то я вундеркинд! А это что за баба? «Дженис – скоро в Филлмор-уэст!» Прытко пела рыбка, меня не проведешь; эта телка – партизанка Сандра Ромо, внешность в точности совпадает со словесным портретом! – Маскареньо отложил вырезки в сторону.

– Не забирайте их у меня, – попросил Давид. «Молчи! – одернула его карма. – Не показывай им свои уязвимые места».

– Эти фотки тебе очень дороги, так, Ротозей? – Давид молча кивнул. – Я верну их тебе, если ты расскажешь мне обо всем, без утайки.

– О чем обо всем?

«Не говори ему про Чакалу, иначе тебе несдобровать!»

– А, такты не знаешь о чем? Только не прикидывайся дураком, и предупреждаю: будешь юлить и затягивать следствие – подвергнешься суровому наказанию!

Маскареньо велел Давиду рассказать о команданте Фонсеке, или же Чато, не переставая держаться рукой за живот.

– И побыстрее, мне некогда!

Давид объяснил, что жил вместе с Чато в одном доме сначала в Кульякане, потом в Альтате, что он приходил неожиданно и долго отсыпался, а потом снова уходил.

– Кого из сообщников Чато приводил с собой?

– Никого, он всегда приходил один, ложился вечером спать, а утром его уже не было.

– Дальше! Шевели языком, каброн! Почему ты останавливаешься или тебе нравится передо мной спектакль разыгрывать?

– Я не знаю, что говорить…

Маскареньо вскочил, вышел из-за стола и вцепился Давиду в воротник рубашки.

– Я научу тебя говорить, чертов Ротозей! – прорычал полицейский и ударил Давида кулаком по голове. – Рассказывай быстро все, что знаешь! Перечисли свои обязанности, назови имена тех, с кем работаешь, выкладывай все в малейших подробностях! Что ты делал по ночам в мангровых зарослях? Что прячешь на Атамирако? Когда стал партизаном?

– Я не партизан, я рыбак!

– Матери своей расскажи, какой ты рыбак! Что за поручения давал тебе Грегорио Палафокс Валенсуэла?

– Клянусь вам, я рыбак, меня будут искать, скоро начнется путина!

– Ах так, значит, решил поупрямиться? На кладбищах полным-полно смельчаков вроде тебя, а путина, к твоему сведению, уже началась. – По его сигналу со стульев поднялись два специалиста, один очень толстый, а второй такой длинный, что годился в баскетболисты. – Я тебя предупреждал, – бросил он Давиду и обратился к приметной парочке: – Заставьте его говорить. Вернусь через пятнадцать минут. – По коридору Маскареньо перешел в маленькую кухню, там один за другим выпил два стакана молока. – Вот язва проклятая! – сказал он сам себе. – Придется обратиться к врачу, так некстати сейчас, самая работа!

Тем временем в комнате продолжался допрос.

– Так, значит, мальчик молчит? – елейным голосом произнес Толстяк. – Мальчик не хочет получить свою бутылочку?

– Сейчас захочет, – подхватил Длинный, угрожающе двигая рукоятками железяки, похожей на щипцы для колки орехов.

«Ты попал в неприятную переделку, – заметила Давиду его бессмертная часть. – Уноси отсюда ноги, пока не поздно!»

Давид решил сделать вид, что готов дать показания, но на его долю достались палачи, влюбленные в свою работу; истязая людей, они получали глубокое удовлетворение.

– Я хочу сознаться, позовите команданте!

– Ты немножко припозднился, дружок, команданте уже нет, зато у нас для тебя припасены капельница, перец, вода, огонь, кобыла, стрекало, – перечисляли оба, услужливо демонстрируя приспособления для выдирания ногтей и обрезания гениталий у тех, кто не отвечал на вопросы. Под пытками Давид согласился признать всех собак, которых на него вешали, – что он якобы долгие годы пособничал Чато, участвовал в каждой его вылазке, возглавлял группу специалистов-подрывников, а также многое другое, что взбрело на ум полицейским. Когда Маскареньо вернулся с кухоньки, допрос пошел как по маслу.

– В каких преступных акциях ты пособничал своему двоюродному брату?

– Во всех.

– Включая похищение Иригойена? – Да.

– Сколько еще преступлений совершено вами?

– Шестнадцать.

– Ты участвовал в столкновениях с полицией и армией? – Да.

– Сколько раз?

– Двадцать пять.

– Говори правду, каброн!

– Сто раз.

– Распространял подрывную пропаганду?

– Все время.

– Листовки ты сочинял? – Да.

– Сколько раз высказывался против мексиканского правительства и его законных органов?

– Много.

– Ты ставил перед собой задачу свергнуть нынешнее правительство и привести к власти коммунистическое?

– Да.

– В какой стране прошел подготовку?

– В Лос-Анджелесе.

– Не ври, каброн! На Кубе, в Корее, Китае, Албании или России?

– В России. – Все это время у Давида шла кровь носом, ртом и из раны на голове, на левой ноге сильно болел палец с оторванным ногтем.

– Кто владелец дома в Альтате?

– Чоло.

– Сантос Мохардин, он же Чоло?

– Да. (Кровотечение из носа мешало дышать.)

– Он тоже партизан?

– Нет, дом он получил в подарок от своего хозяина.

– Посмотрим, может, теперь он подарит его нам? Итак, ты являешься сообщником Грегорио Палафокса?

– Да.

– И Сандры Ромо?

– Да, и ее тоже.

Полицейский начал перечислять фамилии оппозиционных политиков, предпринимателей, представителей творческих профессий:

– Ты сотрудничал с Теофило Коронелем по кличке Медведь?

– Да.

– С Батманом Гуэмесом?

– Тоже.

– С Чино Мирандой и Йоландой Маркес?

– С обеими.

– Так я и думал. Твоя песенка спета, Ротозей! – удовлетворенно подытожил Маскареньо. – Франко, – приказал он своему помощнику, – пусть подмоют ему задницу, а потом покажи газетчикам, чтобы сфотографировали. Потом поезжай в Альтату и к моему приезду переверни всю деревню с ног на голову. Я скоро буду.

Назавтра газеты посвятили Давиду восемь колонок: «Опасный преступник Давид Валенсуэла Теран, он же Санди, он же Ротозей, арестован в результате блестящей операции подразделения спецназа „Драконы“ под командованием команданте Эдуардо Маскареньо. Во время перестрелки убиты: Грегорио Палафокс, он же Чато, он же команданте Фонсека; Сандра Ромо, она же Алехандра; Пиокинто Тапия, он же Пинчо, и еще один злодей, имя которого нр установлено». Давид на фото выглядел ужасно.

Глава 15

Сантос Мохардин приехал в Альтату под вечер, высадил из машины Педро Инфанте возле дома Клоутьера, а сам покатил к себе на виллу.

«Надо было назначить встречу с Санди в Авандаро на понедельник, – размышлял он. – Дон Серхио не любит, когда товар привозят домой».

Смеркалось. Чоло оставил машину на песчаной улице, зашел в дом, на кухне достал из холодильника бутылку пива и крикнул в темноту:

– Санди! – но ответа не последовало. Он расположился у бассейна под большим желтым зонтом и, отгоняя комаров, продолжал время от времени звать Давида с тем же результатом. Через несколько минут его терпение иссякло: – Надеюсь, этот каброн не смылся в Чакалу или Лос-Анджелес! А скорее всего сидит сейчас, наверное, со своими рыбаками в кооперативном кабаке! – Спустя еще полчаса он уже всерьез обеспокоился, сел в пикап, заехал сначала за Педро Инфанте, а затем направился к хозяйке «броненосца Потемкина» и единственной подруге Давида во всем порту – той, что на днях приходила на виллу и расспрашивала про него.

Ребека сообщила ему новость, от которой у Чоло похолодела душа.

– Ладно врать-то! Откуда ты знаешь, что это был Чато?

– Давид его так называл.

– И куда его повезли?

– Они не сказали.

– На катафалке?

– Нет, на кооперативном пикапе. Наверное, в Наволато.

Чоло не знал, куда девать груз, дон Серхио строго-настрого запретил оставлять его на вилле, но и вывозить уже нельзя; подъезжая к Альтате. он увидел два джипа с полицейскими.

– Послушай, выручи меня, я для Санди привез кое-что, позволь мне на время оставить это у тебя, заберу сразу, как только все прояснится!

– А что это?

– Сосновые семена – ты же знаешь, Давид всю жизнь прожил в сьерре, вот ему и хочется, чтобы везде росли сосны!

– Сумасшедший! – улыбнулась Ребека. – Ладно, сгружай!

– Куда, в твою комнату? Их много!

– Зачем, когда вон, свинарник есть!

– Да не бойся, мы о твоих секретах никому не расскажем, правда, Педро?

За платяным шкафом Ребеки выросла гора из восьмисот килограммов марихуаны. Кроме них, в доме никого не было: старик блаженствовал в «Гальере», а Ривера должен был прийти с минуты на минуту. Чоло поспешил распрощаться, чувствуя, как возбуждается, стоя рядом с Ребекой, – вот это запах! А Санди ни разу даже словом о ней не обмолвился. Наверняка трахает ее, а потому молчит, чтобы никто не догадался.

– Ну ладно, гудбай, спасибо! – Чоло нажал на газ и укатил, пустив из-под колес песочные струи.

Ребека бросила взгляд на свой маленький отвоеванный у песка огородик.

– Вот дурачок, где ему вырастить целый сосновый лес!

Мохардин навел справки в похоронном бюро Наволато, но ему ничего не смогли сообщить о мертвеце, привезенном утром из Альтаты, – еще раньше по указанию полиции все записи были уничтожены, а владелец бюро хранил молчание. Чоло и Педро вернулись в Кульякан, до которого от Наволато тридцать километров пути, и сразу попали в плотный автомобильный поток на бульваре Сапаты – в этот час возвращались с работы фермеры. Сантос притормозил напротив кинотеатра «Эхидаль».

– Педро, извини, старик, но тебе придется выйти здесь. Возвращайся домой на такси и никуда не отлучайся, можешь срочно понадобиться! – А сам свернул в узкие улочки района Коль-Поп, где днем мальчишки играли в бейсбол тряпичными мячами, а вечером их матери продавали жареное мясо с хлебными сухарями и кукурузными лепешками.

И опять никаких новостей – дом Палафоксов оставался на замке, соседи не видели никого из них целый день, но рассказали, что полиция тоже их разыскивала. Чоло ничего не понимал. Время уже перевалило за восемь. Он напрасно объехал все похоронные бюро города, потом из дома обзвонил те, что находились в ближайших селениях Агуаруто, Сан-Педро и Эль-Верхель – и тоже безуспешно. Сегодня ему определенно не везло.

Пока Чоло метался из конца в конец, Палафоксы продолжали сидеть под арестом в полицейском участке и переживали за Давида. Куда его увезли? Почему не оставили с нами? Время шло, и в сознании Грегорио росла убежденность, что произошло непоправимое.

– Черт побери, что я теперь скажу Тере? Альфонсо доверил мне сына, попросил присматривать за ним, а оказалось, что парень попал из огня да в полымя!

Мария присоединилась к нему:

– Прости меня, это я настояла, чтобы Давид поехал с нами на кладбище!

– Не говори ничего, только молись, чтобы его вернули нам живым и здоровым! – Грегорио попытался заговорить с охранником: – У меня уже убили сына, зачем вам понадобился и племянник? – взмолился он. – Давид только с виду взрослый, а по сути совсем еще ребенок!

Полицейский ответил сухо:

– Команданте выслушает вас, когда сможет.

– Я хотел бы позвонить адвокату.

– У нас нет телефона.

– Тогда пошлите за ним.

– У нас нет посыльного.

– Неужели в вас нет ни капли сочувствия?

На голой деревянной скамье спал Джонленнон. Рядом сидела Мария Фернанда, угнетенная невеселыми думами: «И это наше правосудие? Как хорошо, что я все-таки не пошла на юридический, что не полезла в этот ужас, в эту клоаку! А теперь еще Давид, бедняга, бог знает, что с ним может приключиться! Мы сами будем виноваты, если через несколько лет гулять вечерами на улицах станет опасно для жизни, если эта страна превратится в обитель насильников. Как можно допускать подобную безнаказанность и произвол? А я тоже хороша, только говорю вместо того, чтобы действовать, бороться! А что, если поговорить с отцом Майтэ? Нет, получится то же. что в прошлый раз, на него самого давят со всех сторон. Как же нам не хватает организации по защите гражданских прав!»

– Я сегодня похоронил сына, – продолжал взывать Грегорио к охраннику. – У вас есть дети? Моему не исполнилось и двадцати трех, а ему прострелили голову, привязали к поясу кусок бетона для тяжести и сбросили в море.

В центре потолка лениво вращались лопасти вентилятора.

– Послушайте, сеньор, ваше дело может рассмотреть только команданте Маскареньо, поэтому сядьте и ждите!

– А когда он придет?

– Не знаю, но придет обязательно.

Грегорио тяжело опустился на скамью сбоку от жены.

– Чертова жизнь, за что нам напасти такие! Что ж, получается – правы эти лохматые молокососы, которые пляшут, как мартышки, хотят свергнуть правительство и называют религию опиумом для народа, а предпринимателей – ворами! Значит, правду они говорят? Нет, не может быть; я всю свою жизнь работал как мул, голосовал на выборах, старался не лезть в бутылку, а теперь получается, что сам же и виноват! Неужели правда, что новый президент ненавидит частных предпринимателей, что он еще лживее, чем все предыдущие? Ну, как может быть: с одной стороны, убивают Чато, а с другой – дают стипендии и работу тем, кто возглавлял антиправительственные выступления в шестьдесят восьмом году? Почему так, кто все время воду мутит?

Уже за полночь Мохардин зашел в «Кихоте» чего-нибудь выпить. Последнее шоу уже закончилось, и лишь за несколькими столиками засиделись последние посетители. На душе у Чоло было тяжело. Они с Чато дружили годами, еше с той поры, когда вместе выступали за бейсбольную команду «Депортес Бейб Рут». Младший Палафокс тогда играл шортстопа как тигр; ему нравилась эта позиция на поле, потому что давала ему возможность вдоволь покрасоваться и охмурять девчонок. Потом оба учились на одних подготовительных курсах и сообща шли после занятий в «Бермудский треугольник» – незабываемую забегаловку, служившую местом свиданий и пьянок всех абитуриентов. В последнее время Сантос помогал Чато чем мог, даже не раз давал пользоваться своим пикапом, не задавая при этом лишних вопросов. Как-то в порыве откровенности Чоло признался:

– Хочу с тобой породниться! Пойдешь ко мне в шурины?

Чато только рассмеялся:

– Как тебе может нравиться женщина с хотдогом на голове?

– Не твое дело, балда!

– А, знаю – хочешь принять участие в кампании по установлению семейной опеки над какой-нибудь пересыхающей речкой! Не угадал? Ну, значит, в тебе неожиданно проснулась любовь к Грете Гарбо!

В последний раз Чоло видел друга, когда подвозил его на автобусную станцию в Наволато. Он спросил тогда, собирается ли Чато когда-нибудь расстаться с партизанами. Тот ответил не сразу, окидывая взглядом поля, покрытые зеленым ковром взошедших посевов сои, помидоров и сафлора, от которого получил свое название штат Синалоа, потом сказал:

– Родина или смерть, друг мой Чоло!

– Да кончай ты чепуху молоть, я тебя серьезно спрашиваю!

Чато опять помедлил с ответом.

– Не знаю… Иногда я чувствую себя в полном дерьме, никому ни черта не известно, ничего невозможно планировать, многие ребята уезжают в Никарагуа, на нас давят кубинцы, ЦРУ внедряет своих шпионов, наши действия почти не выходят за границы федерального округа – даже в этом проявляется наш излишний централизм.

– Так чего ж ты не бросишь все это? Я же вижу, что у тебя уже нет былого рвения!

– Полагаешь?

– Ты в последнее время какой-то усталый и вроде бы охладел ко всему.

– Усталый – да, но я по-прежнему готов биться за наше правое дело – может, только не сломя голову, как раньше.

– Послушай, Чато, любой человек – кузнец собственного несчастья, как говорит твой отец, и хоть мне всегда хотелось, чтобы жизнь у тебя шла иначе, я никогда в нее не вмешивался и не собираюсь делать это и теперь. Однако, по моему личному мнению, тебе стоит остановиться и задуматься хорошенько: а какое будущее меня ждет в партизанах? Каждый день ходить по краю пропасти? А что еще?

– Вот, каброн, ты обычный наркоторговец и ни черта не смыслишь в этих делах, тебе не дано понять, что мы боремся за более справедливый мир, за правительство из народа и для народа.

– Ну, так ни хрена у вас не получится!

– Именно это нам говорят нынешние властители, банкиры, промышленники!

– Это говорю тебе я, каброн, и хоть я ни хрена не рублю в политике, в империализме и прочей хренотени, даю свои яйца на отсечение, что вам никогда не победить!

– Мы победим, Чоло, и будущее за нами!

– Хрен вы победите! Прежде чем эта страна станет социалистической, коммунистической или еще какой-нибудь охренической, все ее население, как и я, начнет торговать травкой, ставлю свои яйца! Народу не нужна земля, Чато. не нужны фабрики и прочая мутотень; народ хочет денег, хочет пить, жрать и разъезжать в машинах вроде этой! Разве не так? Народ хочет балдеть от вина и травки, и все твои усилия и сама жизнь в итоге пойдут псу под хвост!

– Твоя точка зрения меня не удивляет, ты всегда придерживался мелкобуржуазных взглядов! Но позволь мне самому решать, продолжать борьбу или нет, ведь я сражаюсь за свою мечту, каброн, разве можешь ты, жалкий наркоторговец, иметь настоящую мечту?

– Я куплю себе все, о чем только можно мечтать!

– Не прикидывайся дураком, Чоло! Посмотри на эти прекрасно возделанные поля – ты знаешь, кому они принадлежат, как и будущий урожай помидоров?

– Кажется, это хозяйство Ритца.

– Так вот, пройдет немного времени, и все это перейдет в общественную собственность!

– Ну, если ты действительно веришь, что так будет, то дурак вовсе не я! Какой же хозяин добровольно отдаст свои владения?

– А его согласия никто и не спросит, если потребуется, частную собственность мы обобществим силой!

– Чертов Чато, неужели ты говоришь это совершенно искренне?

– Такими вещами я не шучу! Мы – представители будущего, несущие эстафету погибших революционеров! – Оба замолчали, до предела разгоряченные спором.

– Вот что, – произнес наконец Чоло, – я твой друг и хочу предложить тебе отдохнуть как следует. У меня есть дом в Масатлане, туда даже мухи не залетают. Проведешь несколько дней без забот и хлопот, сыт, пьян и нос в табаке, с хорошенькой попкой под боком, чтобы было с кем поговорить. Что скажешь?

– Ладно, – улыбнулся Чато. – Постой, мы еще этот дом у тебя экспроприируем!

Теперь Чоло вспоминал их последний разговор, поедая омлет с ветчиной и запивая его пивом. Не забывал он и свое обещание, данное Чато несколько недель назад, позаботиться о Давиде. Даже Педро Инфанте высказал ему несколько добрых слов о Санди:

– Послушайте, шеф, этот ваш друг словно состоит из двух частей – два голоса, два взгляда, два разума. Знаю, что не должен спрашивать, но когда встречаешь подобного человека, хочется знать, кто он такой.

– Он – любовник Дженис Джоплин, единственный мексиканец, трахнувший Белую Ведьму, обломилась ему такая удача, потому что Санди обладает особым талантом, благодаря которому ему так повезло, а именно убийственным «стрейтом»! Из-за этой подачи, чтоб ты знал, я еще неделю назад хотел купить команду «Лос-Томатерос» с единственной целью доставить Санди удовольствие бросать мячик, и купил бы, если бы не понял, что ему бейсбол до фонаря. В марте мы ездили играть в Лос-Анджелес, так он выбил десять бэттеров кряду, чертовы гринго ничего не могли поделать, но потом с ним что-то случилось, Санди сказал мне позже, что у него начались типа звуковые галлюцинации и поехала крыша, он стал мазать, и его поперли с поля. А до этого мы вели три-ноль! Угадай, кто пробежал два полных круга после дуплета по центру?

– Неужто вы, шеф?

– Точно, вот этими самыми костями, чертов гринго поимел от меня подряд два «страйка», а потом запустил «стрейт» на уровне пояса, и все, будь здоров – не кашляй, игра пошла насмарку, и мы продули три-двадцать. Но тех десяти сухих подач Давида хватило, чтобы его законтрактовали купцы из «Доджерс», правда, после они разозлились на него за то, что он выпил банок десять «будвайзера», и разорвали договор, козлы вонючие. Помню, организаторы соревнований хотели отвезти нас в Диснейленд полюбоваться на утенка Дональда, но мы сказали, какой на хрен Диснейленд, мы хотим отметить успех Санди, ну и отметили!