Текст книги "Любовник Дженис Джоплин"

Автор книги: Элмер Мендоса

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

Вообще-то у Мохардина не было привычки трепаться о своих друзьях, но нервное напряжение развязало ему язык, а кроме того, Педро Инфанте заслуживал доверия.

– Педро, тебе придется выйти здесь, – сказал он, притормозив у кинотеатра «Эхидаль».

Около двух часов ночи Чоло снова заехал в Коль-Поп и опять безрезультатно – дом Палафоксов был погружен в темноту и безмолвие. Когда Сантосу надоело наблюдать из машины за крыльцом и окном спальни Марии Фернан-ды, у него возникло нехорошее предчувствие. В поисках телефона-автомата он доехал до кинотеатра «Диана» и позвонил домой команданте Родригесу.

– Он спит, – ответила его жена.

– Разбудите его, пожалуйста, скажите, что звонит Сантос Мохардин по неотложному делу!

Трубка надолго замолчала, затем в ней прозвучал голос, как у Марлона Брандо в фильме «Крестный отец»:

– Как дела, Чоло?

– Вождь команчей, мне нужна твоя помощь!

– Прямо сейчас? Я только что уснул.

– Правда? Если б я знал, позвонил бы тебе еще пять часов назад, а не ждал бы, когда ты выспишься! Слушай, дело вот в чем… – И рассказал полицейскому офицеру все, что ему было известно.

Родригес предупредил Чоло, что добыть информацию, касающуюся партизан, непросто, но он приложит все усилия и сообщит ему о результатах по домашнему телефону. Через два часа Чоло был уже в курсе дела, а к шести утра из-под стражи освободили всех Палафоксов, за исключением Давида. Сантос сразу поспешил в Альтату, где – ни хрена себе! – застал на своей вилле половину населения деревни – одни находились там под арестом, другие в качестве зевак.

Он присоединился к кучке любопытных, дежурящих возле яхты, но из разговоров ничего не понял. И тут – черт побери! – вспомнил про партию марихуаны, опрометью бросился к дому Ребеки, но ничего не смог поделать: жилище Мансо оцепила полиция, наркотики были конфискованы, а хозяева задержаны. Чоло опоздал во второй раз за день.

Глава 16

Маскареньо приехал в Альтату на рассвете; в машине, кроме него и шофера, сидели два охранника. Команданте жил на белом свете уже тридцать три года, из них чуть больше трех месяцев провел в должности начальника управления по борьбе с партизанами. Накануне ночью восемнадцать его коммандос произвели зачистку в рыбацкой деревне и штурмом захватили «Гальеру», где в’ тот час, как обычно, собрались почти все мужчины выпить и поиграть в бабки. Спецназовцы ворвались на виллу Мохардина, где сразу решили разместить свой оперативный штаб, и в дом Ребеки. Позже команданте Маскареньо в своем рапорте укажет, что дом, в котором проживал Палафокс, был специально оборудован для отдыха и лечения подрывных элементов и членов их семей, а поскольку вилла находилась в собственности наркоторговца, связанного с партизанами, потребовал немедленной ее конфискации. «В доме нами обнаружены запасы продовольствия на несколько недель и много комнат, подготовленных для размещения большой группы партизан или, возможно, иностранных инструкторов, а также безымянная яхта».

Наступил воскресный день, и рестораны на берегу готовились принять сотни голодных и жаждущих отдыхающих. Жены арестованных рыбаков испытывали приподнятое настроение: годами они выпрашивали у Бога какого-нибудь наказания для мужей-пропоец, и наконец их мольбы были услышаны – слава тебе, Господи! Сбылись похожие пожелания и в адрес «распутницы» за ее ненасытную жадность до мужчин.

Маскареньо сразу направился в стоящую на берегу виллу в уверенности, что найдет там оружие, боеприпасы, пропагандистские материалы, партизанские инструкции. Он тщательно разыскивал среди книг учебники по тактике ведения боевых действий, но, помимо сочинений Франца Фанона, на глаза попадались лишь произведения Неруды, Мачадо, Рульфо, Фуэнтеса, Гарсии Маркеса, Кортасара, Бенедетти, Войнич, Маркузе, Сартра, а также семь романов Жюля Верна, в том числе «Двадцать тысяч лье под водой», – в общем, одни только глупости. Команданте с умным видом пытался обнаружить «Святое семейство» Энгельса, зная, как часто во время обысков военные южноамериканских стран принимали эту книгу за религиозную. Комод с книгами стоял в комнате, которую до недавнего времени занимал Чато. В одном из ящиков Маскареньо нашел завалявшуюся в углу пару предметов белья Грасьелы.

– Та-ак, значит, это комната Сандры Ромо, – пробормотал он вслух. – Приобщите к вещественным доказательствам! – приказал команданте своему помощнику Франко. «И вся эта роскошь будет принадлежать мне!» – мысленно восторгался Маскареньо, глядя вдоль широкого коридора на балкон и открывающийся с него вид на море. Он спустился к бассейну, но, хотя провел бессонную ночь, не позволил себе присесть и расслабиться, как и задуматься о своей язве, из-за которой час назад у него был черный стул. Команданте приказал привести из «Гальеры» запертых там арестованных и вернулся в дом, где отпил из флакончика маалокса и с наслаждением закурил самокрутку – уф-ф-ф! В комнате по соседству полицейский в поисках чего бы такого конфисковать неуверенно вертел в руках долгоиграющую пластинку «Манкиз».

Когда привели пленников, Маскареньо находился в самом благодушном настроении. В столовую, где он расположился, первой ввели Ребеку. Пока команданте допрашивал ее, остальные рыбаки расселись на площадке возле бассейна и как ни в чем не бывало живо беседовали. На них даже не надели наручников, хотя во время ночного нападения на «Гальеру» спецназовцы обошлись с ними далеко не ласково.

– Послушай, Капи, ты знаешь, в чем дело?

– Нет, но имею кое-какие соображения и делаю в уме выводы.

– Может, кто-то браконьерствовал?

– Да кому ж охота выходить в море до начала путины?

– А твою сестру за что же?

– Что скажешь, Тибурон?

– Тут дело в другом!

– У Санди, что ли, какие неприятности?

– Наверно, спустил штаны и показал свой член полицейскому начальнику в Наволато!

– Вот это домина!

– Санди работал здесь сторожем.

Ребека, как обычно, надела на себя широкую юбку и открытую блузку; исходящий от нее аромат был настолько силен, что заглушал даже запах нескольких центнеров марихуаны.

– Сеньорита Ребека Мансо, – обратился к ней Маскареньо и выпил полстакана молока. – Вы знаете Давида Валенсуэлу Терана по прозвищу Санди?

– Конечно, знаю!

– В каких вы с ним отношениях?

– Просто дружим – он помогает моему отцу.

– Ага, значит, дружите и вместе выходите в море по ночам?

– Да, катаемся на лодке, разговариваем…

– Что вы знаете о покойнике?

– Что его привезли Капи и Тибурон, говорят, упал с вертолета, а во лбу у него дырка от пули. А потом он оказался родственником Санди; тот его увидел и расплакался.

– Дальше!

– Капи отвез Санди в Кульякан, чтобы известить родителей, а покойника пока положили у меня дома, на веранде. Оттуда его и забрали родители.

– Кто конкретно за ним приезжал?

– Отец, мать, сестра.

– Скажите, Ребека, какой номер значился на борту вертолета?

– Не знаю, слышала только, что он был весь черный, с огоньками.

– Покойник высок ростом?

– Я его не знала при жизни.

– Вы с ним часто общались?

– Говорю же, мы не были знакомы.

– Зачем вы приходили в этот дом?

– Я приходила сюда только один раз, недавно, к Санди.

– Вам не разрешалось здесь появляться?

– Ну, почему же, просто незачем было.

– Поведение Давида Валенсуэлы менялось, когда приезжал его двоюродный брат?

– Откуда мне знать? Санди ни разу не говорил мне, когда тот приезжает, опять же, работает он у нас совсем недавно. Правда, однажды Санди попросил меня приготовить для своего брата рыбный бульон, но я с ним так и не познакомилась.

– Давид часто отсутствовал в деревне?

– На этой неделе уплывал куда-то в понедельник на нашем баркасе.

– Когда вернулся?

– Не знаю, я увидела его только в пятницу – он пришел к нам обедать и привез новый мотор.

– Ах, так?

– Мощностью в семьдесят пять «лошадей», сказал, что сам за него заплатит.

– Очень интересно! Он рассказал вам о своей поездке?

– Говорил, что плавал в Кастильо.

– Зачем?

– В бордель.

– И часто он посещает бордель?

– Да нет, он же немного ненормальный, женщины ему вроде бы не слишком нравятся.

– Вот как? – Маскареньо допрашивал Ребеку уже с полчаса, когда наконец потерял терпение и решил резко закрутить гайки; долгие разговоры претили ему, он привык действовать наскоком, добиваться нужных ему ответов с помощью кулаков и ругани. Кроме того, эта женщина лишала его самообладания, от нее исходил сильный запах, мешающий ему сосредоточиться; нет, он не испытывал какого-то неодолимого влечения к ней, просто от него ускользало ощущение власти, что было недопустимо, очень беспокоило команданте и вызывало боли в желудке.

– Давид Валенсуэла – партизан!

– Что? Да с чего вы взяли? Он же трус несусветный, от Риверы все время бегает, как заяц.

– А это кто такой?

– Мой жених!

– Не прикидывайтесь дурочкой, Ребека! Давид Валенсуэла партизан, а вы его сообщница!

– Я? – Ребека впервые по-настоящему встревожилась; она ничего не знала о партизанах, но инстинктивно почувствовала, что ей угрожает опасность. Ну, мужика залюбить до смерти, приготовить вкуснющую еду из даров моря – это ей под силу. Но что касается инакомыслия – да пусть ее повесят на самой высокой мачте, если она в этом разбирается!

– Хватит придуриваться! – заорал команданте. – Весь порт знает, что вы с ним каждую ночь выходили в море! С какой целью – прятали заложников, оружие, похищенные деньги?

– Послушайте, мы выходили в море не для этого, а кроме того, вовсе не каждую ночь!

– Нуда, прытко пела рыбка! – Глаза Маскареньо налились кровью. – Вы – его сообщница, партизанка и преступница, а вдобавок еще и незаконно сбываете наркотики! Франко! – подозвал он своего помощника. – Убери эту бабу с глаз моих!

– Послушайте, я не понимаю, в чем вы меня обвиняете! Это несправедливо!

– Посади ее в джип к Ромеро! Да, и забери лодочный мотор на семьдесят пять «лошадей», она покажет где!

Ребека с плачем покинула комнату под конвоем Франко. Снаружи ее проводил изумленным взглядом старик Мансо, который до сих пор не понимал, что происходит. Всю ночь рыбаков продержали в «Гальере» без всяких объяснений. Неужели Санди связан с партизанами? Но как это возможно, ведь никаких признаков! Данило с самого начала расспросил его с пристрастием.

– Я сразу сказал ему, если он из тех бунтарей, которых разыскивает правительство, то пусть идет своей дорогой. Да Санди просто несчастный дурачок, у него и рот-то никогда не закрывается, и зубы торчат, как у осла!

Соседка, Вирхен Соледад Сасуэта, показала, что видела, как по ночам баркас Мансо выходил в море и возвращался до рассвета. Маскареньо и ее отправил в джип, а старика Мансо обвинил в преступном пособничестве, поскольку тот предоставил кров и работу врагу нации. Рыбаки отвечали на вопросы команданте спокойно и даже посмеивались. Капи подтвердил слова Ребеки по поводу вертолета и мертвеца, а также, не удержавшись, заметил, что если все партизаны и их сообщники такие, как Санди, то непонятно, как им вообще удается оставаться на свободе.

Маскареньо подскочил как ужаленный:

– Поговори у меня, умник! – и с третьего удара сбил Капи с ног. – Можешь подтереться своим мнением!

Рыбак, который на своем веку повидал даже сирен, не спеша поднялся на ноги, под настороженными взглядами полицейских приблизился к столу, с хитрым видом взял стакан своего обидчика с остатками молока, откусил краешек и принялся невозмутимо жевать, будто положил в рот ложку обычной каши. Маскареньо рассвирепел, выбил стакан из руки Капи и набросился на него с кулаками. Двое полицейских подхватили рыбака, поволокли к двери и выбросили наружу. Ривера, который провел ночь вместе со всеми, воспользовался появлением начальника, шагнул к нему и тихим голосом произнес:

– Сеньор команданте, я Мариано Ривера, казначей рыбацкого кооператива, это я позвонил в полицию!

Маскареньо с любопытством посмотрел на него.

– Почему сразу не сообщил?

Ривера поймал на себе подозрительный взгляд Капи и, поняв, что терять больше нечего, окончательно расхрабрился:

– У нас нет телефона, мой команданте, мне пришлось дожидаться удобного случая, чтобы поехать в Наволато и там воспользоваться аппаратом в одной закусочной!

– Но ведь ты мог сделать это на несколько недель раньше, еще немного, и они бы от меня улизнули! Правду говорят, мошенник обжулит, а с дураком сам себя проведешь!

– Я только хотел помочь вам…

– Прытко пела рыбка! В следующий раз, если вознамеришься донести на кого-то, делай это вовремя или вообще не доноси!

В разговор вмешался Франко:

– Шеф, большая часть информации, что я вам передал, получена от него!

– Вот как? А почему ты сказал, что Валенсуэла представляет угрозу для детей?

– А он, знаете ли, любит на людях доставать из штанов свой член!

– Ну, хватит. Франко, пошли-ка пару ребят обшарить местность на Атамирако и вокруг лимана, да пусть прихватят с собой вот этого дурака; арестованных отвезти в Кульякан, и чтоб никто с ними и словом не перемолвился до моего приезда!

– Команданте, – обратился к нему Ривера, – я хочу попросить вас об одном одолжении.

– Говори быстро!

– Я насчет сеньориты Ребеки, она здесь ни при чем!

– Ты же сам обвинил ее в пособничестве партизанам!

– Я ошибся! Пожалуйста, не увозите ее, она ни в чем не виновата!

– Это невозможно, она не только сообщница Валенсуэлы, но еще и наркоторговка, а если ты ее защищаешь, значит, придется и тебя допросить!

Ривера состроил кислую мину.

– Нет, не надо, пусть все остается так, как есть…

– Вот так-то лучше, и не рыпайся больше, а сейчас поезжай вон с ребятами и помоги им отыскать улики!

Капи, сидя на полу рядом с ними, услышал достаточно.

– Вот это да, ну и гад же Ривера, это он подставил Санди, засранец!

– Ага, и все из-за бабы; есть козлы, которые готовы мать родную продать, а у этого, видать, матери вообще не было!

Тем временем рыбаки случайно наткнулись на сокровище Санди.

– Тибурон, это чего у тебя?

– Сам не видишь – бутылка!

– Да она же битком набита деньгами!

– Нуда!

– Чертов Тибурон, ты откопал сокровище пирата Моргана! Теперь есть на что выпить и браконьерствовать не надо!

К восьми утра Маскареньо проголодался. Прежде чем покинуть дом, он внимательно осмотрел стены и предметы мебели, в нескольких местах постучал по полу и еще раз пообещал себе эту виллу. А почему бы и нет? С какой стати отдавать ее кому-то? Он заслужил этот дом по праву, так какой ему смысл пускать на подарки свою же собственность? Маскареньо полюбовался с балкона на яхту и представил себя на палубе в плавках, темных очках на рыбалке в океане: «Что за жизнь я себе устрою!»

Уже собравшись уходить, он задержался, чтобы еще раз проверить книги – а вдруг под безобидными обложками спрятаны крамольные сочинения? Команданте открыл несколько штук наугад, но все неудачно: «Сто лет одиночества» так и были «Сто лет одиночества», а «Мигель Строгофф» – «Мигель Строгофф». Рядом с «Раюэлой» стояла книжка, которая раньше каким-то образом ускользнула от его внимания, – «Свобода под честное слово» Октавио Паса. Что такое? Подозрительное заглавие! Ну-ка, ну-ка, посмотрим – и команданте открыл книгу на первых страницах: «Там, где заканчиваются границы, исчезают дороги. Где начинается безмолвие. Я продвигаюсь медленно, а народ…» Так-так, интересно! И Маскареньо пробежал глазами по строчкам до конца страницы: «Открываю и сумерки, и ночь… А затем обожженную сьерру и кучку глиняных домишек… Я открываю засуху и стенанья, мастурбацию…» Ни черта себе! «…день с хлебом и водой, ночь без воды…».

Выйдя из дома, Макскареньо с победным видом протянул книгу полицейскому за рулем: – Я нашел еще одну улику!

Начиналась жара, и на черной безрукавке команданте стали различимы пятна пота! «Этот каброн Родригес у меня в долгу, в большом долгу!» – подумал Маскареньо, и в это мгновение язва снова дала себя знать.

– Как вы себя чувствуете, мой команданте?

– Хорошо! Утро сегодня великолепное!

Глава 17

В тюремной камере стояла удушающая жара. Но поскольку из-за боли Давид словно витал в ином мире, в котором не было места другим ощущениям и пониманию происходящего, из внешних раздражителей им воспринимались только пение и плач, кажущиеся ему далекими и чужими, будто вовсе не его окружали эти звуки, преисполненные горечи и безутешности. «Они заставили меня припомнить эпоху гонений на первых христиан, – сказала карма. Давид тяжело дышал открытым ртом. – Впервые мне захотелось отречься от жизни».

Кто-то не вытерпел и закричал:

– Чертов Облади, заткнись ты наконец, каброн!

Но тот, чужой и далекий, продолжал напевать: «Так выходи же за меня и будешь слушать ты всю жизнь мой мюзик-бокс! Облади, облада…»

«Я хочу к маме», – подумал Давид. «Это невозможно, нас держат взаперти в этой мерзкой тюрьме, и учитывая твое признание, не думаю, что мы вообще когда-нибудь увидим свободу. Полагаю, здесь сейчас градуса сорок четыре – кто-нибудь когда-нибудь погасит эту лампочку на потолке?» – «Они отняли у меня фотографию Дженис!» – «По-моему, тебе уже пора забыть про Лягушачьи Лапки. Не думаю, что тебе суждено снова встретиться с ней». – «Почему, ведь у меня есть деньги на билет до Лос-Анджелеса? Я приеду к ней в гости!» – «Судьба человека может быть доброй или злой, но необязательно той, какой он заслуживает!» – «Откуда ты только набираешься этих премудростей!» – «Мы должны ехать в Чакалу, отмщение не должно зависеть от случайностей, нам нужно хорошенько продумать план действий, чтобы сбежать отсюда». – «Почему все так непросто? Чато умер… Я хочу в Лос-Анджелес. Are you Kris Kristofferson? Что ты мне дала? Я боюсь уколов, а голубые таблетки я запил твоим коктейлем и почувствовал себя как в самолете, проваливающемся в бесконечную воздушную яму». Рыдания не прекращались. – Здесь собрались одни слабаки! Они находились в подвале, разделенном коридором на два ряда по четырнадцать камер размером метр на два. «Драконы» бросали сюда своих пленников, чтобы после отправить кого-то в военный лагерь номер один, других в тюрьму «Сересо» в Агуаруто, а третьих на тот свет. Поскольку Давид уже во всем сознался, его тут долго не продержат. Смерть Чато снижала интерес полиции к его двоюродному брату, но пока он был нужен Маскареньо по другим соображениям; команданте планировал наполнить свою тюрьму до отказа, чтобы заключенные ходили по головам сокамерников, и с этой целью отправился в порт Альтаты на поиски новых сообщников. Давид открыл глаза, согнал с лица комара. Ему приснилась Чакала и солнце, похожее на круг желтого сливочного масла; он и Дуке охотились в горах; «Мама хочет, чтобы я принес броненосца, а еще надо добыть кролика для Карлоты».

Давид вспомнил тот день, когда он, подросток четырнадцати лет, убил оленя – оба замерли на бесконечное мгновение, неожиданно выйдя из-за деревьев навстречу друг другу; в правой руке Давид держал камень, очень похожий на тот, которым бросил в Рохелио Кастро; метнул его в голову животного, и оно упало, будто подстреленное. Как же тогда расстроилась и сердилась на него Мария Фернанда! Она даже наотрез отказалась попробовать мясо.

Давид открыл глаза, увидел металлические прутья решетки и с трудом поднялся на ноги, чувствуя себя совсем скверно.

«У меня все тело болит!» – «А ты что хотел, подарок на день рождения?» – «Но что я такого сделал, почему меня избили?» – «Мы же теперь бунтари, ты что, не понял?» – «Я в этом ничего не понимаю!» – «Для правительства, проводящего политику государственного террора, каждый является потенциальным врагом!» – «Как здесь смердит!» – Тюрьма не была оборудована туалетами или унитазами в камерах, заключенные справляли нужду на пол своей клетки, а потом выпихивали испражнения в коридор. Раз в день работник тюрьмы с помощью пожарной кишки смывал экскременты в конец коридора, где в полу была проделана дыра. – «Дженис подала мне знак, и я пошел за ней, думал сначала, что она дьявол, не иначе, такая худосочная и жаждущая, даже кости выступают через кожу, сущая чертовка, и запах от нее необычный, но не такой, как от Ребеки». – «Сравнил тоже, Ребека – ангел любви!» – «Она обняла меня крепко, очень крепко, будто в отчаянии, а потом тихонько запела что-то – ту лав энибади…» – Давид остановился, услышав, как зазвучала, приближаясь, другая песня, пока не поравнялась с решеткой его камеры. Мужчина, который напевал ее, посмотрел на него в упор долгим взглядом, не останавливаясь и не прерывая пения – гладкое лицо без признаков растительности; прямые длинные волосы, расчесанные на пробор посередине, и очень холодные глаза. – «Я ей приносил подарки, а она швыряла их обратно мне! Облади…» – Мужчина ступал, не разбирая дороги, прямо по дерьму в коридоре, которое – что за черт! – вдруг раздвигалось в стороны у него под ногами, образуя чистую дорожку.

«Как он это делает?» – «Вот и мне непонятно!» – Они слышали «Облади», пока за ним не захлопнулась дверь, ведущая на автостоянку, вызвав у Давида гнетущее ощущение пустоты и беспросветного одиночества.

Его перевели в небольшую общую камеру тюрьмы в Агуаруто в той части здания, где содержались политические заключенные. В камере Давида сидели настоящие партизаны. В первую очередь он познакомился с Радамесом Пеньюэласом по прозвищу Роллинг, внешне очень похожим на Кита Ричардса и, как тут же выяснилось, далеко не безобидным малым. Он был одет в футболку с нарисованной на ней карикатурой Мика Джаггера с огромным языком и черные довольно грязные шорты. Как только охранники вышли из камеры, Пеньюэлас набросился на Давида:

– Ты один из них и пришел, чтобы убить меня! – Давид оказался не готов к такому приему, и оба повалились на пол между бетонными плитами размером два метра на семьдесят пять сантиметров, служившими для обитателей камеры кроватями. – Берегись! Меня не проведешь, я узнал тебя по ушам!

Давид не успел ускользнуть, и Пеньюэлас прочно сжал его шею согнутой в локте рукой; как он ни пытался вырваться, ничего не получалось.

«Отбивайся! – науськивала Давида его бессмертная часть. – Дай ему хорошенько коленом по яичкам!»

– Зачем вам понадобилось похищать меня? – яростно рычал атакующий. – Что я вам сделал? – Давид задыхался, не в силах вымолвить ни слова. – У вас все равно ничего не выйдет, я знаю все ваши условные обозначения, вашу флору и фауну, вашу орфографию!

– Роллинг, черт! Ты что делаешь? – прозвучал чей-то голос. – Отпусти товарища! – Над ними склонился бородатый мужчина, и мучитель выпустил свою жертву.

– Ладно, Чуко, как скажешь.

Чуко помог Давиду подняться на ноги.

– Не обижайтесь, товарищ, вообще-то Роллингтихий, просто ему во всех незнакомых людях мерещатся инопланетяне.

«Ничего себе тихий», – возмутилась карма, а Давид подумал, что эти двое похожи на скелеты.

– Спасибо, – сказал он и сел на свой бетонный лежак, а те расположились напротив на лежаке Роллинга.

– Все зовут меня Чуко, – представился спаситель Давида. – Роллинг уже всех достал, но вы его не бойтесь. Откуда прибыли?

– Из Альтаты.

– Из Альтаты… – эхом отозвался Роллинг. – А где вас сцапали?

«Какое вам дело», – подумал Давид, но что-то в Чуко напоминало ему двоюродного брата и внушало доверие.

– На кладбище.

– Любопытные места эти кладбища! – сказал Роллинг. – Они просто напичканы могилами, крестами, памятниками.

– Вас арестовал Маскареньо?

– Это меня арестовал Маскареньо! – оскалил Роллинг свои неухоженные зубы. – Пес цепной!

– За последние три месяца в тюрьмы брошены более ста товарищей, еще семьдесят четыре погибли. Вы с кем работали? – Давид нерешительно посмотрел на Чуко – почему он задает так много вопросов? Прямо как Маскареньо; хорошо, что теперь Давид уже знал правильные ответы.

– С Фонсекой.

– Так вы человек Фонсеки?

– Да.

– А где он сейчас?

– Здесь, неподалеку.

– Не будьте таким подозрительным, товарищ, среди нас предателей нет! Так, значит, игра для вас закончилась «матч-ином» противника? – Давид утвердительно кивнул головой. – И когда вас взяли?

– В субботу.

– Привет, Чуко! – окликнул от двери парень с мексиканскими усами.

– Как дела, Элвер? Это Элвер Лоса, – обернулся Чуко к Давиду. – Элвер, вот товарищ только что прибыл.

– Все зовут меня Санди, – представился Давид.

– Отлично, nice to meet you!* – сказал Лоса, а Чуко взял его под руку и отвел в сторону.

* Приятно познакомиться! (англ.)

Оставшись вдвоем с сумасшедшим, Давид огляделся по сторонам. Камеры составляли часть огромной клетки с прутьями из кованого железа. Очевидно, что выходить отсюда разрешалось только по указанию начальника тюрьмы. Давид продолжал размышлять об этом, когда Пеньюэлас протянул ему руку.

– Меня зовут Роллинг. – Давид не подал в ответ свою – чертов сумасшедший! – но тот не обиделся. – Здесь надо быть очень осторожным с летучими мышами, – произнес он, заговорщически понизив голос, – с муравьями, осами и доносами; здесь всем всё известно, и самое лучшее – не дергаться, и если тебя когда-нибудь примут за другого, не шевелись, иначе могут пристрелить – они здесь повсюду и не знают жалости.

«Странное сумасшествие», – заметила карма.

– О ком ты говоришь?

– О тех, что приходят по ночам и обсирают стены, они с другой планеты, и если я ослаблю бдительность, то они уничтожат весь сад! – Давиду подобные разговоры показались знакомыми, и он пригляделся к собеседнику внимательнее.

– С какой они планеты? С Меркурия?

– Шутишь, они бы здесь замерзли насмерть! Нет, их послала галактика, которая хочет нас поработить.

– Тогда с Венеры?

– Конечно, нет, венериане здесь долго не задержались, Земля им не понравилась, они питаются гигантскими капустными кочанами, а наши для них слишком маленькие. Прикинь – те, что приземлились в Бельгии, даже заплакали при виде брюссельской капусты!

– Так, может, они с Млечного Пути?

– Бери выше!

Чуко и Элвер, негромко беседуя в сторонке, исподтишка поглядывали на Давида, а вернувшись, принялись откровенно рассматривать его. Поскольку Маскареньо подсылал к заключенным своих шпионов, чтобы выведать имена и адреса остающихся на свободе партизан, оба начали подозревать в этом и Давида.

– Так, значит, товарищ, вы человек Фонсеки?

– Да, правильно.

– И не знаете, где он сейчас находится? – Давид в замешательстве отрицательно покачал головой.

«А что мне теперь делать?» – мысленно обратился он за советом к внутреннему голосу. «Оставайся начеку!»

– Когда ты видел Фонсеку в последний раз?

– Почему вы меня допрашиваете?

– Отвечай, сволочь! – Партизаны обступили его со всех сторон с перекошенными от холодной ярости лицами. – Когда ты в последний раз видел команданте Фонсеку? – Давид понял, что его ждут неприятности.

«Они тебя подозревают, сохраняй бдительность!»

– В понедельник.

– Врешь, ублюдок! Я сам из отряда Фонсеки и знаю, что он уже целый месяц находится в Никарагуа! – Элвер задрал ногу, уперся Давиду ботинком в грудь и припечатал спиной к стене. – Ах ты подонок, мать твою, своим решил прикинуться, а ну-ка выкладывай начистоту, тебя подослал Маскареньо, ведь так?

«Опять нас ожидают страдания, – пожаловалась карма. – А эти, как я вижу, церемониться не станут!»

– Говори, кто тебя послал! – добавил Чуко.

– Да, кто тебя послал? – подхватил Роллинг.

– Его мог послать только Маскареньо, больше некому, пес цепной, но тебе придется доложить этому сукиному сыну, что с нами у него ни черта не получилось и не получится! – И Чуко ударил Давида ногой.

– Колись или молись, каброн, сволочь! – взъярился Лоса, который считался самым суровым из всех заключенных в тюрьме.

– Защищайся, становись в стойку!

– Можешь передать Маскареньо, пусть лучше шпионит за своей женой!

– Чато умер! – взмолился Давид.

– Какой Чато?

– Фонсека!

– Мать твою!

– Фонсека сейчас у сандинистов, а ты, сволочь, пришел, чтобы шпионить за нами!

– Фонсека был моим двоюродным братом, его тело сбросили в море возле Альтаты, а рыбаки выловили.

– Засунь свои небылицы себе в задницу, козел, тебя научили, что говорить, но нас не проведешь!

– Я не вру, его сбросили с вертолета!

– Ты хочешь сказать, Фонсека из рыбацкой семьи? – спросил Чуко.

– Нет, его отец предприниматель!

– В каком районе Кульякана их дом?

– В Коль-Поп!

– В Коль-Поп? Да я сам из Коль-Поп, но никогда его там не встречал! Ты шпион, а у нас со шпионами, знаешь, что делают?

– Я же говорил вам, он инопланетянин! Лоса одним рывком поставил Давида на ноги.

– Получи, зараза! – Чуко ударил Давида в подбородок, и тот без чувств свалился на пол. Они еще долго пинали ногами его неподвижное тело, пока не выдохлись.

– Роллинг, ты тут не зевай, парень, в твоей камере шпион! Бакасегуа поможет тебе присматривать за ним, только не приставай к нему!

– Ладно, ладно, Элвер! – И Лоса с Чуко покинули камеру.