Текст книги "Любовник Дженис Джоплин"

Автор книги: Элмер Мендоса

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Элмер Мендоса
Любовник Дженис Джоплин

Глава 1

Пусть холодно – никому до этого нет дела. Плохая погода не помеха парам, что танцуют далеко в горной сьерре под волшебным светом луны у ворот сарая, где в полумраке играет магнитола с единственной кассетой. «А что еще нужно для счастья?» – размышляла Карлота Амалия Басайне, наблюдая за парнями, которые дурачились в сторонке, поскольку им не досталось девушек для танцев. Она подумала, не пойти ли позабавиться вместе с ними, но потом решила, что сегодня хочет чего-то другого. Танцевать ей нельзя, это все знали: Карлота помолвлена с Рохелио Кастро, а значит, она теперь отрезанный ломоть. Посему никто из парней не осмеливался и близко к ней подойти, даже эти ребята, которые предпочитали развлекаться тем, что издевались над Давидом Валенсуэлой, награждая его подзатыльниками и тычками в спину с криками: «Закрой хлебало, каброн, а то муха залетит!» Они лишь недавно вернулись с побережья или из Соединенных Штатов, куда ездили на заработки, а те, кто оставался здесь, неплохо получали на сборе урожая индийской конопли и опиумного мака, а как же иначе – «золотой треугольник» день ото дня становился все могущественнее! Только простофиля Давид по-прежнему ходил в деревенских дурачках. Однако не такой уж он и дурачок, думала Карлота, не тащит же в рот букашек, не несет всякую чушь! Просто немножко заторможенный, не от мира сего – в общем, простофиля, но зато простодушный и милый в отличие от всех остальных. Давид размышлял, как поступить – ему всегда не хватало решительности, – а парни тем временем не переставали отвешивать ему тумаки и портить настроение. Спасаясь от издевательств, он приблизился к танцующим, но столкнулся с невестой Рохелио Кастро и зарделся под ее лукавым взглядом.

– Привет! – поздоровался Давид и хотел было пройти мимо, но, услышав голос Карлоты: «Давид!», встал как вкопанный. – Чего тебе? – спросил он испуганно, разинув рот, и девушка ответила:

– Пойдем танцевать! Началась новая песня, а Давид подумал о Рохелио Кастро; по слухам, он прикончил шестерых в Санта-Аполонии – или больше, чем шестерых? – во всяком случае, в Вердуго трупов было четыре. И тогда Давид сказал себе: «Лучше б ты вообще ее не замечал». Но отказываться от заманчивого приглашения не хотелось – да и кто из парней, обитающих в окрестной сьерре, отказал бы ей? Однако это означало бы посягательство на права жениха, что грозило большими неприятностями! Давид смущенно замялся. Девушка заглянула ему в глаза:

– Не хочешь? – И Давид увидел, как она облизнула губы розовым языком.

«О господи, одно дело, если бы ты сам ее пригласил, и совсем другое, когда она тебя чуть ли не силком тянет!» Но ведь отец наставлял его, что любовь опасна, смертельно опасна! Давид не раз слышал пение Карлоты в доме по соседству: «Как слиток с формой – я и мой Хуан!»; охотясь в горах – мама велела поймать броненосца, ей нужен жир, чтобы вылечить сестренку от кашля, – он часто представлял себе, как Карлота раздевается у него на глазах; многие годы мечтал о ее бархатистых зеленых глазах, о белизне стройного красивого тела! Девушка, похоже, знала об этом, а если не знала, то догадывалась: женщины всегда чувствуют, когда нравятся мужчине. Давид понурился, пробормотал:

– Ладно, – и покорно пошел вслед за ней к слившимся в танце парам – молодежь у них в деревне изысканным манерам не обучена.

Карлота расстегнула свою красную курточку, и они начали танцевать. Давид вел неловко, не решаясь прижать ее к себе, и девушка подзадорила его:

– Ну же, Давид, не будь таким застенчивым! Обними меня, иначе что это за танец!

И тогда они плотно прильнули друг к другу. А поскольку куртка Карлоты была расстегнута, ее груди уперлись в Давида, и у него возникла эрекция. Тут ему стало чертовски обидно: боже милостивый, ну почему так происходит, вот женщина, которую он любит, каждый день видит или слышит ее голос со двора и из кухни своего дома, и именно в такую минуту он должен сдерживать себя! Давид отставил ногу в сторону наподобие известного комика Кантинфласа – разве не предупреждала его мать, что грешно касаться того места! – да только в молодой крови мудрость выкипает; в конце концов, Давиду и двадцати еще нет, а Карлоте только недавно исполнилось шестнадцать. И очень скоро он перестал сопротивляться желанию и всем телом прижался к девушке.

Холод стоял немилосердный, но собравшиеся либо пили, либо танцевали, и непогода им ничуть не мешала. Сквозь легкий туман Давид наблюдал, как многие пошатывались после долгого потребления мескаля местного производства. Тогда он закрыл глаза и погрузился в ощущения чуть влажного ушка Карлоты, ее притиснутых к нему ног, аромата волос. «Ах, как я хочу тебя в жены, – думал Давид, – давай уйдем сегодня вместе прямо ко мне домой, или сбежим в Дуранго, или в Кульякан, туда добираться ближе, можем полететь на самолете или даже уехать верхом!» Карлота Амалия полегоньку подогревала его пыл; нельзя сказать, чтобы сосед вызывал у нее восторг, но, во всяком случае, не был неприятен – довольно привлекательный, опрятный. Жалко только, что ненормальный. Опять же, помолвка с Рохелио Кастро лишила ее возможности заигрывать с другими парнями; два заезжих молодца, не пожелавшие считаться с местными обычаями, уже поплатились жизнью за это. Когда она была совсем маленькой, Давид ей очень нравился, но по мере взросления Карлота стала обращать внимание на его странности и недостатки, о которых говорили люди и которые делали юношу таким непохожим на всех остальных: постоянно открытый рот, слишком крупные передние зубы… Жаль, жаль! Однако сейчас Карлоте хорошо с ним; она не собиралась заходить так далеко, но поддалась упоительному танцу, который возбуждал ее все больше; в итоге ей даже пришлось начать разговор, чтобы сохранить хотя бы видимость соблюдения приличий.

– Я слышала от Дуке, что ты убил трех диких кроликов подряд тремя камнями. Ты в самом деле умеешь так метко бросать?

– В общем, да, более или менее. – Давид прикидывал в уме, сколько у них могло бы родиться детишек; пожалуй, четверо: две девочки и два мальчика.

– Аты любишь кроличье мясо? – не унималась Карлота.

– Люблю. – Лучше шесть девочек и шесть мальчиков. – А оно тебе больше нравится тушеное или жареное?

– Тушеное, а тебе?

– Жареное. А ты можешь попасть камнем в крысу с десяти метров?

– Не знаю, не пробовал.

– А в тарантула?

– Ну, этих тварей я просто давлю ногами!

Давид совсем потерял голову, все недавние сомнения и неуверенность куда-то улетучились. Он держал в своих объятиях неземное тело женщины и наслаждался ощущением приближающегося оргазма. Карлота, чувствуя его мужскую упругость, спохватилась – это уж слишком, всему есть предел, лучше продолжить беседу о кроликах, однако, с другой стороны, ей тоже стало невмоготу сдерживать себя, да их и не видит никто, они танцуют в темном уголке, а потому позволила ему вести себя все дальше, дальше, дальше… Внезапно Давид, достигнув кульминации, круто выгнулся у нее в руках, так, что, казалось, позвоночник вот-вот переломится. Сильно запахло спермой, и немного испуганная Карлота успокоительно погладила его по шее:

– Ну, что ты, что ты…

Давид замер на несколько мгновений, потом возобновил танец, механически переставляя ноги, тяжело дыша, без тени улыбки… В этот момент кассета закончилась, и Карлота чуть отстранилась. Ей следовало раньше остановить его, ведь они даже не дружат. Впрочем, никто ничего не заметит, кому есть дело до деревенского дурачка! Бедняга…

Времени было около восьми вечера. Двор едва освещался тремя качимбами на солярке. Давид все не отпускал Карлоту, хотя остальные пары разошлись на перерыв.

«Она любит меня, я отведу ее к себе домой и буду содержать на деньги, что зарабатываю на лесопилке, а если Рохелио Кастро воспротивится, мы уедем в Тамасул, куплю ей одежду, а жить пока будем у тети Альтаграсии!» Однако прежде, чем зазвучала обратная сторона кассеты, их разъединил не кто иной, как сам Рохелио Кастро.

– Это еще что за хренотень? Ты что себе позволяешь, козел, недоумок? Забыл, кому принадлежит эта телка? – Он оттолкнул Давида. – Или ты не знаешь, что ее никому, кроме меня, лапать не позволено? – Давид словно язык проглотил. Она вместе учились в начальной школе, и Рохелио уже тогда был порядочной скотиной.

– Перестань, ничего не было! – вмешалась Карлота.

– Тебя не спрашивают! – отрезал Рохелио; от него разило перегаром и марихуаной, и девушка отошла всторону – а что ей оставалось делать? Она понимала, что совершила ошибку; как бы ни хотелось, ей запрещено танцевать даже с деревенским дурачком. Давид словно окаменел, изо всех сил сдерживая внезапные позывы испражниться. Рохелио, наоборот, постепенно успокаивался.

– Всем известно, что эта девчонка принадлежит мне со всеми потрохами, я ее упаковал и опечатал! – В глубине души ему даже стало немного жаль Давида: придурок убогий, ну что он мог ей сделать!

Не тусклые качимбы, а предательница луна осветила давидовские штаны цвета хаки, на которых красноречиво выделялось темное пятно. Рохелио опустил взгляд, и тут словно бес в него вселился.

– Ах ты, ублюдок! – воскликнул он, вынимая из-за пояса револьвер. – Не хватало еще, чтобы дурак из дураков во всей деревне мозги мне пудрил! – Рохелио мог убить Давида сразу, без лишних слов, но ему хотелось прежде хорошенько унизить его. Он обернулся к своей невесте: – А тебе, значит, потрахаться приспичило, сучка недоношенная? Так я тебе мигом устрою, увидишь небо в алмазах! – Потом опять закричал на Давида: – Мужика из себя строишь, каброн? – и выстрелил ему под ноги, отчего тот подпрыгнул на месте. – Ишь, какой мачо вылупился! – Он снова выстрелил, и Давид упал рядом с качимбой; резь в животе стала невыносимой. Рохелио пнул его, метя в половые органы, но не попал. Воспользовавшись тем, что он опустил пистолет, Давид вскочил и бросился прочь со двора. – Ты куда, мать твою! – Рохелио догнал его, загородил дорогу и стал бить ногами. Охваченный ужасом, Давид искал спасения и не находил.

– Мне надо в уборную! – выкрикнул он. Рохелио выстрелил в воздух.

– Стой, пендехо безмозглый!

– Я хочу домой! – Хоть и дурачок, Давид понимал, что наступил его смертный час; в здешних краях, если спор из-за женщины решается посредством пистолета, пиши пропало! Тем более что пистолет находился в руке Рохелио Кастро; его семья славилась по всей округе богатством, нажитым на выращивании марихуаны, и звериной жестокостью. Из семи братьев Рохелио был самым кровожадным.

– Я тебя заставлю оттрахать собственную мать, каброн слабоумный!

Краем глаза Давид увидел, как Карлота Амалия в окружении подруг повернулась к ним спиной, чтоб не смотреть на издевательство. Остальные испуганно замерли на месте; насилие порождает всеобщую трусость. Тогда Давид перевел взгляд на своего врага; Рохелио, прежде чем убить его, картинно поднял к небу пистолет, затем начал медленно опускать. Давид кончиками пальцев нащупал крупный камень и, не раздумывая, движимый инстинктом самосохранения, неожиданно и сильно метнул его. «Пок!» – стукнулся камень о голову Рохелио.

Тот упал замертво. Все произошло так внезапно, что время будто остановилось на мгновение, качимбы на какой-то миг засияли лунным светом, а их тусклые огоньки улетучились неведомо куда. Давид в изумлении посмотрел на окружающих:

– Это я бросил в него камнем? – В ответ на него молча уставились физиономии, вытянутые, как циферблаты часов на картине Дали. – Я попал ему в голову? – Давиду вдруг померещилось, что из ночной тьмы на него глядит лицо отца, окруженное разными зверями. – Папа, я не понимаю, что произошло! – Но воображение уже играло с ним новую шутку; теперь ему привиделись мать и сестры. Давид поискал глазами Млечный Путь, желая убедиться, что не грезит, но не увидел неба из-за тумана, и это окончательно сбило его с толку. А где же Карлота? С ней так хорошо танцевать…

Внезапно в голове Давида словно кто-то проснулся, и он услышал внутренний голос: «Какие испытания меня ожидают? Хоть бы они продлились не слишком долго! В чем дело?» – спросил самого себя Давид, глядя, как люди молча толпятся вокруг трупа Рохелио Кастро, чья рука все еще сжимала пистолет… Потом все разом зашевелились и начали говорить, говорить…

– Кто известит дона Педро Кастро?

– Надо куда-то спрятать дурака, прежде чем сюда явятся братья!

– Позовите его отца!

– Да, не хотел бы я оказаться на его месте!

– Бедняга, что они теперь с ним сделают? Карлота с ужасом взирала на страшную картину. Давид оставался в растерянности. «Я убил его камнем?» Рохелио относился к нему не так уж плохо, а Давид убил его с одного броска камнем по голове, как оленя, однажды встреченного им в горах. «В малой деревне грехи велики!» – заверил его внутренний голос. «Я должен отделаться от этого чертова наваждения!» И уже весь двор заволокло туманом.

– Это все Карлота виновата, – говорили те, кто пил мескаль-чакаленьо. – С какой стати она принялась танцевать, если знает, что помолвлена?

«Надеюсь, он не будет слишком пугаться, ощущая мое присутствие, – прошептал в голове Давида внутренний голос с каким-то механическим отзвуком. – Привыкать всегда трудно».

– Надо вызвать команданте Насарио, – предложил кто-то, и Давид опять почувствовал, как кишечник сжался от позыва опорожниться. Он вспомнил, что несколько дней назад, когда охотился на броненосцев в горном ущелье, у него на глазах команданте Насарио со своими подчиненными расстрелял трех человек, приняв их за партизан. Тюрьма в Чакале была грязной до омерзения, в ней невыносимо смердело дерьмом, которое никто не убирал.

– Команданте Насарио арестует меня? – задал Давид вопрос самому себе, и все тот же голос ответил: «Давид, ты слышишь меня?» – Голос походил на женский, только грубоватый, словно простуженный, либо на высокий мужской, и заполнял голову до отказа, просто распирал ее; Давид теперь слышал только его и ничего не понимал. – «Вижу, это тот случай, когда на правосудие полагаться нельзя!» – Давид в испуге разинул рот.

– Что это, кто говорит?

«Как хорошо, что ты слышишь меня», – заметил голос, а Давида сковал страх. Он стал вглядываться в туман, но не увидел никого, кто хотя бы смотрел на него, все были заняты покойником.

«Не ищи меня, все равно не увидишь, я нахожусь у тебя внутри».

– Внутри?

«Ты только что отправил этого несчастного на тот свет».

– Где ты, кто ты есть?

«Сказано тебе, я внутри, перестань спрашивать одно и то же!»

– Не может быть, чтобы ты находился у меня в голове! «Еще как может! Успокойся, я тебе все объясню!»

– Ты дьявол?

«Нет, я твоя бессмертная часть».

– Что?

«Я карма – то, что возродится к жизни, когда ты умрешь».

– Когда я… Не понимаю. «Ничего, придет время, поймешь!»

– Я не хочу умирать!

«Да не бойся ты, я не причиню тебе зла!»

– Не хочу слышать тебя, ты нечистая сила, оставь меня в покое!

Привлеченные криками, Давида окружили люди.

«Не затевай скандала, – наставительно произнес голос. – Со мной не обязательно разговаривать вслух, я прекрасно слышу твои мысли».

Давид затряс головой:

– Изыди, анафема, я не хочу отправляться в ад! – Он тяжело и часто дышал, затыкал пальцами уши и кричал: – Уходи! Уходи!

Давид даже не замечал, что все остальные столпились вокруг него с выпученными глазами.

– Позвольте пройти! – сказал кто-то, и Давид узнал отцовский голос.

– Папа, я не хочу в тюрьму!

– В тюрьму? Да если они тебя схватят, то сразу убьют! – Отец взял его под руку.

– У меня в голове поселился дьявол!

– Успокойся! Пойдем отсюда! – Они вышли на узкую деревенскую улицу, где стояла приведенная отцом лошадь.

Проскакав верхом с километр, они наконец очутились на проложенной среди низких холмов взлетной полосе. Отец Давида стал всматриваться сквозь туман, пока не разглядел небольшой самолетик; в метре от него под навесом сидел летчик и пил. Отец сразу перешел к делу, но летчик решительно отказался:

– Нет, сеньор, погода паршивая, слишком опасно, сами видите – мы друг друга-то едва различаем. Кроме того, у меня нет лицензии на пилотирование в ночное время.

– Я все понимаю, а потому плачу тебе двойную цену.

– Да в чем дело, сеньор? – насмешливо спросил летчик. – Я и сам люблю иногда побезобразничать, но не до такой степени, жизнь у меня только одна!

– Хорошо, пять песо, чтобы покрыть все твои издержки!

Давид слушал отца и ничего не понимал, слишком много всего свалилось на его голову за короткий срок, так что мозг уже не справлялся с новой информацией.

– Я что, должен уехать? Но куда?

«Конечно, ты должен уехать, – ответил ему внутренний голос. – Ты ведь убийца, от таких, как ты, одни неприятности!»

– Замолчи! – выкрикнул Давид, и отец с летчиком обернулись.

– Это кому ж замолчать?

– Он немного не в себе, – пояснил отец. – Ему надо в больницу.

– Так покажите его врачу дона Педро Кастро!

– Нет, я хочу отправить его в одну частную клинику.

– Мне очень жаль, но я не смогу доставить его, – упрямился летчик. Издалека сквозь туман стали доноситься невнятные возгласы. – Я совсем недавно привез Рохелио Кастро, и он велел мне ночевать здесь.

– А, так ты пилот Рохелио? – Мужчина утвердительно поджал губы. – Тогда тебе лучше поскорее уносить ноги. Рохелио только что убили и, похоже, за тобой тоже сейчас явятся. Слышишь, кричат?

– Не пытайтесь мне мозги пудрить, нашли сопляка!

– Да с какой стати мне тебя обманывать! Разве не твой самолет приземлился меньше часа тому назад? Ты привез Рохелио на танцы, он там с кем-то девку не поделил, и его убили!

– Ни черта себе! – заинтересовался летчик.

– Женщину зовут Карлота, и Рохелио прилетел за ней, правильно? Ну вот, там он и остался, а теперь тебя ищут.

– Да меня-то за что же?

– Отец девушки считает, что ты сообщник. – Издалека опять послышался едва различимый крик:

– Сдавайся!

Летчик посмотрел на Альфонсо Валенсуэлу и сказал:

– За десять песо!

– За пять, и отвезешь его вот по этому адресу.

– Эх, да что там, о чем разговор, сеньор Валенсуэла, наша жизнь и сентаво ломаного не стоит! Вы полетите?

– Нет, мне лучше побыть здесь.

Давиду не давала покоя его бессмертная часть, решившая выступить в роли советчицы: «Когда кого-то убиваешь, самое верное – спасаться бегством. Немного движения пойдет тебе на пользу».

– Может быть, лучше на лошади? – обратился Давид к отцу.

– Хочешь, чтобы тебя схватил Насарио? Нет, ты полетишь на самолете, и поторопись, пока сеньор не передумал, он отвезет тебя домой к твоим дяде и тете, поживешь несколько дней у них. – Летчик запустил моторы, и Давид захныкал:

– А как же дьявол? Отец обнял его:

– Не обращай на него внимания, сынок, – и подтолкнул к самолету. – Знаю, как тебе тяжело, но лететь надо, ты же знаешь этих Кастро! Ну, попутного ветра! – Самолетик покатился, а папа остался стоять на взлетной полосе и, удаляясь, постепенно растворялся в тумане. Давно уже Давид так не плакал. Послышался выстрел, потом еще один.

– Спокойно, – сказал летчик. – Еще немного, и мы в Кульякане!

Глава 2

В одиннадцать вечера такси доставило Давида к дому дяди и тети. В пути его бессмертная часть никак себя не проявляла, но, несомненно, никуда не девалась, а просто затаилась в какой-то мозговой извилине. Сначала такси мчалось по дороге, ведущей из аэропорта, затем свернуло на шоссе Кульякан-Наволато, потом по бульвару Сапа-ты доехало до самой Коль-Поп. Давид осунулся, у него бессильно отвисла челюсть, но по крайней мере его больше не трясло, как в лихорадке. Прошло три часа с той минуты, когда он убил Рохелио Кастро.

Пока самолетик рассекал ночную тьму, пилот говорил Давиду:

– Судьба – агава, а жизнь – сентаво. Вот и Рохелио все веселился, предвкушал встречу со своей девушкой, а дело видишь как обернулось. А с тобой, земляк, что приключилось? Почему тебя хотят отправить в клинику?

В ответ Давид сказал, что у него болит желудок и резь в животе такая – терпежу нет.

– Да, вид у тебя затраханный, – посочувствовал ему летчик. Потом громко, чтобы перекричать рев моторов «сессны», начал рассказывать о том, какая у него восхитительная, полная риска жизнь: – В какие только переделки я не попадал, приятель, – перевозил наркоту в грозу, в самую нелетную погоду, попадал в плен к партизанам, похищал девушек, разбивался целых шесть раз, однажды сажал самолете заглохшими моторами, когда бензин кончился! Люблю опасность, адреналин в крови! Единственное, чего я еще не успел, – побывать в шкуре карающего ангела; надо иметь особую начинку, чтоб убить человека! – Услышав это, Давид вспомнил, как Рохелио повалился, будто мешок, рухнул замертво меж тремя зажженными качимбами. Он смотрел в иллюминатор, и перед его глазами время от времени возникала красная курточка Карлоты Амалии, ее улыбка, а еще дальше, как на декорации, висела луна в компании Млечного Пути, Венеры и Плеяд.

Водитель такси включил радио, и Давид услышал, как исполняют песню «Облади-облада».

«До чего же шумно! – пожаловалась его бессмертная часть. От неожиданности Давид испугался и снова ощутил желание испражниться. Карма, очевидно, догадалась об этом и шепнула успокоительно: – Тебе не надо меня бояться, я твоя неотъемлемая часть, ты же не боишься самого себя?»

– Не понимаю, – сказал Давид.

– Так ведь они на английском поют, это же «Битлз»! – ответил ему таксист и добавил: – Ну, вот и приехали!

«Давид, – не унимался внутренний голос, – тебе не обязательно обращаться ко мне вслух, я умею слышать твои мысли!»

– А?

– Приехали, говорю! – повторил шофер.

Давид не знал, что сказать, поэтому молча вылез из машины перед домом родственников и взошел на открытую веранду, где вокруг маленького столика стояли три белых кресла-качалки. Через застекленную входную дверь наружу проникало неяркое сияние висящего в углу прихожей светильника. Давид уже хотел постучать, но тут сквозь стекло увидел свою тетю, которая на ходу натягивала на себя халат.

– Давид! – воскликнула она, открыв дверь. – Что ты здесь делаешь, детка?

– Добрый вечер, тетушка, – обнял он ее.

– Ты один?

«Скажи ей, что я с тобой», – немедленно вмешался внутренний голос.

– Да, один.

– Что-то случилось? У тебя расстроенный вид. Дома кто-нибудь заболел?

– Нет, все здоровы, не волнуйтесь.

– Почему ты так легко одет? Ты что, собрался ехать на заработки?

Давиду сразу понравилась эта идея.

– Да, уезжаю работать в Соединенные Штаты.

– Неужели? Ох, и напугал же ты меня, парень! Значит, ты больше не работаешь с отцом на лесопилке?

– Нет, уже не работаю.

– Ты на чем приехал?

– Прилетел на самолете.

– Ну, как там у вас, в Чакале? – Минуты две ушло на то, чтобы ввести тетю в курс деревенских новостей.

– Холодрыга страшная.

– Как родители?

– По-старому.

– А сестры?

– Подрастают.

«Да что ты будто неживой, расскажи ей, как ты только что убил человека!» – Давида снова затрясло. Ему не хотелось говорить тете о своей бессмертной части; та заметила перемену в племяннике, но решила, что он просто устал с дороги.

– Ты ужинал?

«Знаменитое мексиканское гостеприимство! – не замедлил прокомментировать голос. – Вот истинная матрона!»

– Нет, но я не голоден.

– Пойдем-ка на кухню. Мария Фернанда и Джонлен-нон уже улеглись спать, а твой дядя смотрит телевизор. Что там, в Чакале, всё танцуют?

– Да, как обычно.

– Воображаю себе: замужние и невесты в одном углу, холостячки в другом, их обхаживают кавалеры, и не дай бог кому-то из них сунуться куда не положено, верно ведь? Ну, да бог с ними! – улыбнулась тетя. – Помнишь, когда мы в последний раз приезжали к вам в гости, на Пасху? Боже праведный, какая стояла холодина! Почти два года минуло с тех пор. И дернуло нас пойти на эти танцы! Один приставучий все домогался, чтобы Нена пошла с ним танцевать, ей даже плохо стало, бедняжке! – В памяти Давида тот случай не сохранился, зато он хорошо помнил своего двоюродного брата.

– Тетя, а как дела у Чато?

Чато был старше Давида почти на два года и уже учился в университете на экономиста. В детстве, когда родители привозили их друг к другу в гости, он никогда не отказывался поиграть с младшим братом; позже стал защищать его от обидчиков, с готовностью отвечал на мальчишечьи вопросы, а поздними ночами оба всматривались в звездное небо, и Чато учил Давида ориентироваться в мириадах светящихся точек: «Вот Млечный Путь; существует легенда, что он образовался из молока, которое отрыгнул Геракл, когда был еще грудным младенцем. Наша Земля тоже находится в этой галактике». Дважды Чато брал Давида с собой в кино; в первый раз смотрели картину о таких же двоюродных братьях, какони, которые и жили тоже один в городе, а другой в деревне. Герой второго фильма – парень, только что окончивший университет, – переспал с одной сеньорой, а потом по уши влюбился в ее молоденькую дочь, но у нее, как у Карлоты Амалии, уже был жених. Вот брату Давид рассказал бы и отом, как убил камнем Рохелио, и о своей бессмертной части – тот бы сумел выслушать и понять.

Тетя не сразу ответила на его вопрос.

– Чато здесь больше не бывает, он уже восемь месяцев не живет дома, ввязался у себя в университете в какую-то политику, хорошо хоть тебе, мальчик мой, ничего подобного не грозит! Хотят, по его словам, мир переменить, можешь в такое поверить? Твой дядя говорит, они даже себе носки поменять не умеют, а туда же, правительство свергать! Ты уж, пожалуйста, не упоминай Чато в присутствии Грегорио, то есть вообще о нем ни звука, ведь, по правде, он его сам излома выгнал, велел перестать заниматься глупостями, а тот не послушался. – Тетя говорила и одновременно разогревала на плите мачаку с овощами и фасолью, поставила перед ним сыр, пшеничные тортильяс, налила кока-колы. Давиду есть не хотелось, его усталое тело ломило от боли, в голове царила полная неразбериха. На ум то и дело возвращались события прошедшего вечера: падающее тело Рохелио Кастро, изумленные лица людей, испуганная Карлота Амалия, но самое тревожное – непонятный внутренний голос.

– Мама как себя чувствует? – спросила тетя, неудовлетворенная скупыми ответами Давида.

– Хорошо.

– А сестры – здоровы, все четыре? – Да.

– А папа?

По правде сказать, Давид очень переживал за отца. До сих пор у того были неплохие отношения с доном Педро Кастро, но смерть Рохелио меняла все, и Давид даже представить себе не мог, что там сейчас с ним происходит.

– У папы все хорошо, работает.

– А ты почему решил в батраки податься, другим позавидовал?

– Да нет, не то чтобы… – Привлеченный голосами, в кухню вошел дядя Грегорио в футболке и шортах, с чисто выбритым лицом.

– Здорово, каброн ты этакий! Как же ты прокрался, что я даже не услышал? Ты один приехал?

– Да.

– А что же твой отец, старый прохвост?

– А-а… он велел передать вам привет!

– У него уже прошел приступ голубизны? – И сам же ответил: – Впрочем, это не насморк, так просто не излечивается!

– Хватит тебе сквернословить, – перебила его жена. – Давид уезжает батрачить.

– Батрачить? Что за дерьмо, племяш, и ты туда же! Не забывай, жадность – смертный грех! Правда в том, что эти ненасытные гринго все тянут к себе: помидоры, баклажаны, чили, огурцы, креветки и даже вас, охламонов! – Дядя налил себе воды из холодильника. – А ты зачем едешь, вам что, денег не хватает?

– Да.

– Старый, ты хочешь есть?

– Ничуточки! Скажи своему педику папаше, чтобы не посылал тебя на ту сторону, а начал торговать на лесопилке пирожками или выращивать марихуану – вы же, черт возьми, в «золотом треугольнике» живете, так или не так?

– Да, вообще-то… – пробормотал Давид.

– Бейсбол закончился? – поспешила тетя сменить тему, не желая, чтобы в голову племянника заронились ненужные мысли.

– Только что, – ответил Грегорио.

– Кто победил?

– Как это – «кто победил», старая? Руки коротки у этих слабаков «Гигантов»!

– Руки коротки?

– Нуда, чтобы подрачить себе…

– Грегорио, прошу тебя! – Тетя повернулась к Давиду: – Твой дядя – янки до мозга костей, только краснокожий!

В эту минуту перед домом заскрипели тормоза двух джипов, раздались громкие крики и топот ног.

– Пречистая Дева Мария! – В кухню ворвался целый отряд полицейских, наставив на присутствующих карабины и огромные пистолеты сорок пятого калибра.

– Всем встать лицом к стене, и чтоб без звука у меня! – рявкнул начальник, толстяк, не помещающийся в собственном мундире, с усами, как у Педро Армендариса. – Обыскать дом самым тщательным образом! – приказал он своим подчиненным.

– Что происходит? – спросил Грегорио.

– Молчать, если не хотите неприятностей! – Пятеро полицейских с угрюмыми лицами держали их на мушке. Грегорио был далек от политики, на выборах всегда голосовал за правящую Институционно-революционную партию, и хоть не без греха – сквернослов и прочее, – тем не менее каждое воскресенье ходил в церковь и честно зарабатывал на жизнь, торгуя спорттоварами в собственном магазине «Депортес Бейб Рут», а потому стоял на своем:

– Объясните, пожалуйста, в чем дело?

– Закройте пасть! – Начальник ударил его рукояткой пистолета по почкам. – Будете говорить, когда я разрешу!

– Послушайте, мы люди порядочные, и вам незачем так обращаться с ним! – вмешалась тетя Мария. – Мой муж – владелец «Бейб Рут»!

– Молчать, вы что, не понимаете? И не двигаться! – Грегорио отболи прогнулся в пояснице и едва переводил дыхание. Давид был ни живой ни мертвый от страха.

– Ну, все, я попался!

«Тебя посадят! – насмешливо сообщил ему голос. – Ты человека убил!» У Давида пересохло во рту, а желудок чуть не вывернулся наизнанку, когда ему припомнился звук, с каким камень проломил череп: «Пок!» Возобновились жуткие, нестерпимые колики в животе. Бог мой, только бы не наделать в штаны! Друзья рассказывали Давиду о том, что между полицией разных городов налажена взаимосвязь, однако такой расторопности он не ожидал. «Как быстро они загнали меня в ловушку! Теперь все пропало; как говорит папа, кто заказывает музыку, тот платит. Надо сдаваться добровольно: сеньоры, мои дядя и тетя ни в чем не виноваты, я – тот, кого вы разыскиваете, сообщите обо мне команданте Насарио». – «Отличная идея! – подхватил внутренний голос. – Интересно, эти полицейские применяют пытку электрошоком?» – «Я, не нарочно, клянусь вам, Рохелио хотел убить меня, но в последнее мгновение мне удалось опередить его, и теперь я целиком в вашей власти…» Но прежде чем Давид успел произнести хоть слово, вернулись полицейские, производившие обыск в доме. Они толкали перед собой Марию Фернанду, двоюродную сестру Давида, которая была младше его на два года, и шестилетнего Джонленнона, спотыкающегося под тычками стволом ружейного обреза. Мария Фернандасмотрела широко раскрытыми, изумленными глазами.

– Папа, что происходит? – На ее волосы был надет полиэтиленовый пакет.