Текст книги "Любовник Дженис Джоплин"

Автор книги: Элмер Мендоса

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

В тюремном дворе будто проводились народные гулянья.

– Шеф, вон к вам пришли! – Смурый подавал ему знаки руками. Он расположился со своей семьей за ближним столом. Наконец появились Палафоксы, приехавшие навестить Давида; они шествовали в сопровождении Рапидо.

– Не волнуйтесь, шеф, можете спокойно разговаривать, я посторожу.

– Спасибо, друг.

Джонленнон подбежал к Давиду первым и обнял его.

– Как дела, Джон?

– Что они с тобой сделали, Санди?

– Ничего, оступился просто.

Следом подошла Мария Фернанда, за ней тетя Мария.

– Ай, мальчик мой, вот несчастье-то! Замыкал процессию Сантос Мохардин.

– Как поживает мой Санди Коуфакс? Музычку-то слушаешь, а, каброн?

„Ну вот, собрались, как говорится, в полном составе!“ – заметила карма.

Не хватало только дяди Грегорио, который еще не поправился после прощального допроса в полиции. Тетя Мария обняла Давида, обливаясь слезами.

– Храни тебя Господь, мальчик мой.

Поскольку из-за общего гвалта разговаривать нормально было невозможно, решили пойти в камеру, где Рапидо утром прибрался (Давид упомянул в разговоре, что его двоюродная сестра очень брезгливая).

– А почему дядя не приехал?

– Он, бедняга, плохо себя чувствует. Все называет себя великим неудачником: хотел, чтобы Чато имел профессию, а тот подался в партизаны; думал, из тебя получится бейсболист, а ты стал рыбаком; надеялся сделать из меня юриста, а я учусь на журналистку.

– Ему сильно не повезло.

– Я принесла тебе твои любимые такое с мачакой, – сказала Мария. – А еще фрукты, вот этот горшок с папоротником, да, и микстуру „Гемостиль“, очень способствует восстановлению сил, скоро сможешь в бейсбол играть!

– Только если Чоло встанет за кэтчера.

– О чем базар, чертов Санди, достаточно, если ты будешь в игре!

Мария Фернанда рассказала Давиду, что товарищи Чато готовятся провести в четверг митинг и участники съедутся со всего штата.

– Они станут требовать твоего немедленного освобождения и наказания тех, кто убил Чато, в первую очередь самого гнусного из них, Маскареньо.

– А мама приедет?

– Мы еще только собираемся известить ее.

– Ну, для чего это делать, – вмешался Чоло, – если го и так скоро выпустят?

– Может, правда, не надо лишний раз огорчать бедняжку? Хочешь сырку?

– Ага.

– Как тебя ублажают, каброн!

– Санди, тебе не мешало бы побриться.

– Хорошо, тетя.

– Мама, ты положила ножи?

– Вон там посмотри!

– Племянник, хорошенько ухаживай за растением, поливай через каждые два дня.

– Сеньора, ваша мачака объедение! – похвалил Ра-идо. – Из чего вы ее готовите?

– Спасибо, сеньор!

Закончив есть, Чоло повел Давида прогуляться.

– Ну, как ты тут?

– Теперь хорошо.

– Знаю, лучше воли не бывать, но, к твоему сведению, я заплатил целое состояние, чтобы с тобой обращались здесь как с принцем.

– Сейчас все просто отлично, а раньше Маскареньо меня пытал!

– Да ладно тебе, Санди, ничего такого он тебе не сделал!

– Каброн! Да я потом мочился кровью, и ноготь мне торвали!

– Подумаешь, неженка, что тебе толку от одного ногтя? У тебя их осталось целых девятнадцать!

– Меня пытали разными инструментами!

– Стерильными хотя бы?

– Не смейся, чертов Чоло!

– Не печалься, мой Санди, – уже более серьезно произнес Чоло. – И самое главное, расскажи обо всем этом адвокату!

– Почему?

– Выяснилось, что Маскареньо коллекционирует ногти, а от твоих он просто в восторге и хочет вырвать себе на память еще шесть штук. Так что, пока ублюдка нет в городе, адвокат попытается вытащить тебя из тюрьмы.

– Дались мои ногти этому сукину сыну!

– Ну, потерпи еще немного, Санди, тебе что – жалко несколько ноготков? – Давид грустно разинул рот и молча шагал, от огорчения не зная, что сказать. – Ну, все, не расстраивайся, я же только шучу. Сразу, как выйдешь, отправишься на ту сторону, договорились? Дженис будет ждать тебя с раздвинутыми ногами. – Давид улыбнулся. – Да, каброн, не забудь пометить ее знаком Зорро, ага? И еще обнюхать, как пес собачку!

– Чертов Чоло… – Они помолчали. И тут Давид вспомнил: – Послушай, есть дело, Сидронио Кастро здесь!

– Как так? – Чоло в течение уже некоторого времени был знаком с братьями Кастро и знал, что Сидронио загремел за решетку; однако он и в мыслях не допускал возможности появления его в тюрьме Агуаруто в опасном соседстве с Давидом. Он согласился на перевод своего друга в эту тюрьму исключительно из желания защитить его и создать более человечные условия существования.

– Я видел его вчера во дворе и хочу воспользоваться удобной возможностью, чтобы отомстить!

– Что? С ума сошел? И не мечтай, чертов Санди! Сейчас это не в твоих интересах; тебе, наоборот, не следует показываться ему на глаза!

– Но он убил папу!

– Сохраняй спокойствие, если попытаешься сейчас сводить счеты, вообще не выйдешь на свободу!

– Но он нарушил договоренность! Чоло притянул его к себе за волосы.

– Послушай, каброн, я потратил кучу денег на то, чтобы вытащить тебя отсюда, не вздумай подвести меня, иначе все пойдет прахом!

„Естественно, – произнесла бессмертная часть Давида, – у него отца не убивали, потому он и командует!“

– Будь очень осторожен, не забывай, что Сидронио каброн и может сделать тебе какую-нибудь подлость, скажи Рапидо быть начеку.

– Ладно.

– И не пытайся совершить глупость и тем самым огорчить Дженис, ага? Сначала женись на ней, пусть она забеременеет, и тогда, даже если тебя прикончат, останется твой наследник. На тебе лежит обязанность продолжить свой род, не забывай, что ты последний мужчина в семье, у тебя ж одни только сестры!

– Послушай, Чоло, а кактам „броненосец Потемкин“?

– Плохо, мотор конфисковали, пришлось покупать новый. Мы договорились с доном Данило об аренде баркаса, Педро Инфанте работает в одиночку, сделал уже шесть рейсов.

– А как дела у Ребеки?

– Я только что видел ее на проходной, благодаря ей нас почти не обыскивали.

– Почему ее обвинили в торговле наркотиками?

– Обычная выдумка полицейских, Санди, тебя ведь тоже оговорили, объявили кровожадным партизаном, которого следует сгноить в тюрьме. А ты, парень, хотя бы имеешь представление, кто тебя подставил?

– Говорят, что Ривера.

– Кто такой?

– Это самый мерзкий из всех рыбаков, он поднимает тяжести и все время делает упражнения.

– Ну ничего, этому каброну зачтется, ты не переживай, главное, ешь и спи, набирайся сил; я уже назначил премию адвокату, если он вытащит тебя к моей свадьбе.

– Правда?

– Выйдешь на волю, поедем с тобой в Лос-Анджелес, вот там и покидаем на пару мяч вволю. Во всяком случае, я отложу свадебную поездку, чтобы посмотреть матчи национального первенства.

– А „Янки“ будут играть?

– Куда им, старичкам, один только твой дядя болеет за них, потому что у него крыша поехала!

– А „Доджерс“?

– Тоже нет, их подача подвела, слабовата. Ты не хотел бы им помочь?

– Нет.

– Тебе сейчас явно не до бейсбола. Разговаривая, они приблизились к спортплощадке, где к ним подошел Рапидо.

– Шеф, вас хотят поприветствовать. – Чоло Мохардин, несмотря на молодость, своим умением вести дело заслужил большое уважение среди наркоторговцев, чему также способствовало высокое положение избранника в мужья внучки дона Серхио Карвахаля. Его признавали человеком слова, готовым на выгодные компромиссы, и ни один гомеро не упускал возможности поздороваться и пообщаться с ним.

– Как ваши дела, дон Сантос?

– Что такое? – вздрогнул Давид.

Сидронио Кастро стоял рядом, но не узнавал его. Он с радушным видом пожал руку Чоло и уже собрался проделать ту же процедуру с Давидом, но остановился, покраснел как помидор, мгновенно поняв, что очутился в очень щекотливом положении: „Значит, этот тип приближенный дона Сантоса…“ Сидронио попятился, путаясь в собственных ногах, а Давид шагнул следом.

– Постой, каброн, давай разберемся по-мужски! – Глаза гомеро метали молнии, он бросил на своего врага ненавидящий взгляд, на который Давид – вот тебе, гад! – ответил тем же.

„Он боится нас! – отметила карма. – Этот подонок только что разоблачил себя как убийца твоего отца!“

Рапидо не понимал, что происходит. Сантос сделал попытку разрядить напряженную ситуацию:

– Санди, отправляйся к себе в барак, я сейчас приду! – Давид подчеркнуто не спеша удалился, с презрением посмотрев напоследок на Сидронио.

Чоло и Рапидо пригласили Сидронио прогуляться с ними по спортплощадке. Мохардин подождал, пока тот выпустит пар и успокоится. Как он и предполагал, Сидронио настаивал на своем праве мести.

– Сам Бог сделал так, чтобы наши дороги пересеклись, дон Сантос, в этой жизни за все надо расплачиваться, и для этого каброна настал его час, посмотрите, что он сделал со мной в нашу последнюю встречу! – Сидронио грязно выругался, показывая на шрам посреди лба. – Но это чепуха по сравнению с тем, что он застрелил моего двоюродного брата, который работал у меня шофером, уложил его четырьмя выстрелами в грудь.

– Я не хочу, чтобы с этим парнем приключилась какая-либо неприятность, – нетерпеливо перебил его Чоло многозначительным тоном. – Он для меня как брат!

– Но он мой должник, дон Сантос. – Сидронио снова выругался. – Этот каброн убил моего брата самым подлым образом!

– Ах, черт! – Рапидо слышал о бесславной гибели Рохелио Кастро, но и предположить не мог, что это дело рук Давида; он казался ему таким слабым и безобидным.

– Тебе лучше остановиться, Сидронио, не забывай, что ты убил его отца; так что не заставляй меня вмешиваться.

Сидронио посмотрел на Чоло с вызовом.

– Вы просите у меня невозможного, мой брат не сможет покоиться в мире, пока я не пришлю к нему этого дурака!

– Не смей даже трогать его! – открыто пригрозил Чоло. – Угадай, для чего здесь Рапидо! Ты его очень хорошо знаешь… – Наемный убийца зарделся от лестного замечания; за время криминальной карьеры на его счету действительно числилось больше семидесяти трупов. – Но, откровенно говоря, – продолжал Чоло, – я не хочу портить с вами отношения, которые до сих пор были хорошими, или нет?

Сидронио Кастро молча кивнул в знак понимания того, чего от него требуют, а сам подумал, что у жизни свои законы и разговорами это дело не решить – если уж дурак оказался здесь, значит, скоро предстоит встретиться с ним один на один! И он не моргнув глазом соврал:

– Мне не по душе это решение, но я соглашаюсь с ним, дон Сантос, поскольку мне было приятно работать с вами и с доном Серхио, и я надеюсь на продолжение нашего сотрудничества. – В действительности Сидронио уже знал, как, где и когда свести счеты с Санди, ведь тюремные условия всегда ограниченны.

Рапидо, который имел хорошее мнение о всех жителях сьерры вообще, с одобрением воспринял ответ Сидронио, а Чоло подытожил разговор словами:

– Отлично, приятель! Не надо разменивать крупное по мелочам, бизнес прежде всего, а мертвые бизнес не делают! Выйдешь на волю, выпьем вместе за твое здоровье!

В камере тетя Мария вычищала холодильник и наполняла его свежими продуктами. На электроплитке в большой кастрюле тушилась фасоль.

– Боже праведный, сколько всего случилось – умер Чато, несчастного Давида ни за что сажают в тюрьму, мать ничего о нем не знает, – приговаривала тетя, вся в испарине от духоты. – Живем в настоящей долине слез.

Нена пыталась убедить Давида в лечебных целях принимать внутрь собственную мочу. – Что?

– Моча обладает медикаментозными свойствами, ею лечат все!

– Мочой?

– Да, по всему миру есть множество примеров, когда мочой вылечивали разные болезни.

„Это точно, – поддакнула бессмертная часть, – моча – одно из самых действенных лекарств!“

– Я не настолько болен.

– Ну, так слушай, в моче, помимо, естественно, отходов жизнедеятельности организма, содержатся также полезные и питательные вещества, которые, повторно попадая в желудок, усваиваются гораздо легче; люди с древних времен пользовались этим методом.

(Как можно пить мочу? Прав был Чато, чего можно ждать от женщины с хотдогом на голове?)

– И правда, племянник, тебе это пойдет на пользу.

– Ну нет, не хочу!

– Не бойся, быстрее поправишься!

– Нет, Нена, в этом я пас, ни за что не стану пить свою мочу! Ты сама-то пила свою когда-нибудь?

– Нет, просто не было необходимости, но если заболею, никаких врачей и лекарств, только моча!

– Очень убедительно, а дядя Грегорио пьет мочу?

– Да, уже пьет, правда, потихоньку, потому что стесняется; ладно, не задумывайся об этом, если тебе неприятно пить в чистом виде, можешь добавлять ее в пюре из фасоли.

– Александр Великий пил мочу и никогда не болел!

– Какой еще Александр?

– Монарх, которого следовало бы назвать Александром Многоликим, а не Великим. Ему, очевидно, даже доставляло удовольствие пить собственную мочу! Он был царем Македонии и ни больше ни меньше как фараоном Александрии; совершил поход, чтобы завоевать Индию, и спал под деревом, которое сохранилось до сих пор, – его крона отбрасывает тень площадью тридцать гектаров!

Давиду не нравилось направление, в каком развивались события. Очевидно, Чоло пытался не допустить свершения возмездия и лишить его законного права убить Сидронио.

„Больше откладывать нельзя, – твердо сказал внутренний голос. – Сидронио должен умереть, и он умрет, как собака!“

– Ах, Давид, – перебила его мысли Нена, – только не делай такое лицо! Ты знаешь, что наш Чоло женится? Он только и ждет твоего освобождения, чтобы ты был у него на свадьбе шафером.

– Уф!

– Правда, правда!

– Ну нет, это уж слишком!

– Это еще почему? Не смеши, быть шафером совсем просто, тебе только надо нести букет цветов, и все!

– Не хочу!

– Ты будешь очень красиво выглядеть.

– А ты понесешь букет?

– Нет, боже сохрани!

– Ну так я тоже не понесу!

– Тебе сейчас важнее всего выйти отсюда, а там во всем разберешься. Чоло говорит, что твой адвокат обязательно тебя вытащит!

– А Ребеку?

– Мы ее видели сегодня; наконец-то я смогла поблагодарить ее за Чато!

– Как она?

– Большеньки-меньшеньки – ее обвиняют в хранении наркотиков; вообще-то запах от нее жуткий, действительно как от наркоманки, будто она никогда не моется!

В эту секунду в камеру вошли Чоло и Рапидо. Чоло уселся вместе со всеми, а Рапидо остался сторожить у двери.

– Санди, мама наготовила тебе фасоли на целую армию!

– Ты не знакома с Рапидо, – представил Чоло телохранителя Марии Фернанде.

– Мне ведь не надо нести никакого букета, а, Чоло?

– Какой еще букет? С чего ты взял? – Давид показал на двоюродную сестру. – Не слушай никого, ты будешь просто моим почетным гостем!

– Какое невежество! – воскликнула Мария Фернанда. – Ой, я совсем голову потеряла, у меня же для тебя подарок!

– Что за подарок?

– Сейчас увидишь! – Нена пошла к сумке, в которой принесли еду, и извлекла из нее пластиковый пакет. – Вот, Санди, смотри! – Она развернула перед всеми рулон плотной бумаги; это был плакат Дженис Джоплин на концерте в Вудстоке. – Принимай гостью, братишка!

Давид взял плакат за края обеими руками.

– Нена, спасибо тебе! – В его глазах светилось то необыкновенное сияние, которым влюбленные при встрече одаривают друг друга с помощью взглядов.

Глава 22

Жизнь в тюрьме иногда бурлила не хуже, чем на воле: в любое время суток слышались музыка и веселые крики, заключенные праздновали свои дни рождения и между шутками, сварами и даже песнями забывали и думать о свободе. Те же, кто не сумел привыкнуть и мучительно ломал голову над тем, как выбраться, в итоге бросались на проклятую шестиметровую стену с пропущенным по проволоке током высокого напряжения. Обреченные на терзания, они обдумывали даже возможность перепрыгнуть через нее с помощью шеста – до определенного момента, когда им уже все становилось без разницы. Давид постоянно ощущал необходимость быть настороже: Сидронио представлял опасность, равную двадцати Роллингам, и почти такую же, как Маскареньо. В сьерре четко различались споры, которые можно уладить с помощью слов, и противостояния, разрешимые только кровью, а Сидронио, судя по всему, уступать не собирался. "Тем хуже для него, – заявила карма. – В таком случае все становится предельно ясно!"

Прежде чем покинуть камеру, Сантос проинструктировал Рапидо:

– Будь начеку, не допускай никаких осложнений!

И старый вояка с той минуты даже во сне не выпускал из правой руки пистолета с глушителем. Если Давид и раньше редко выходил из барака, то после разговора с Сидронио почти не покидал его; валялся в постели, слушал музыку, разглядывал плакат Дженис Джоплин. А все потому, что оружия в тюремных застенках гуляло не меньше, чем на городских улицах, в любой момент ожидай неприятности; это пугало Давида и заставляло вздрагивать при малейшем шуме. Через три дня после первого свидания Мохардин пообещал ему скорейшее освобождение, аргументы Доротео П. Аранго опрокидывали самые неприступные препятствия, а когда не помогала юриспруденция или связи адвоката, в бой вступали деньги Чоло и пробивали бреши в преградах.

– Ну, парень, указ об амнистии, считай, у нас в кармане, осталось только подписать его у губернатора, а он, как нарочно, уехал в федеральный округ и вернется не раньше пятницы; если повезет, адвокат возьмет у него подпись прямо в аэропорту, и ты сможешь топать, руки в брюки и насвистывая, прямо ко мне на свадьбу!

– Правда?

– Точно, мой Санди!

По телефону состоялся разговор Доротео Аранго с губернатором: "Мне только вот что не нравится, адвокат, – в четверг митинг, а на следующий день Валенсуэлу выпустят на свободу; это могут истолковать как проявление слабости с моей стороны!" – "Напротив, сеньор губернатор, вы предстанете перед жителями штата гуманистом, готовым решить мирным путем проблемы тех юнцов, что возомнили себя вершителями судеб мира". – "Эта палка о двух концах! Вот что, Доротео, твой клиент выйдет на свободу, но подругой причине, и не доставай меня своими бредовыми идеями, я отпускаю его, потому что у меня яйца квадратные, и точка!"

Давид потихоньку поправлялся, это становилось заметно и по лицу, и по его общему самочувствию. Он не забывал пить микстуру "Гемостиль" и хорошо питаться – для этого ему было достаточно не отставать от Рапидо, который нахваливал все, что запихивал себе в рот, будь то тюремная еда, от которой он никогда не отказывался, или вкуснятина, приготовленная тетей Марией. Давид не встречался с Сидронио с того памятного воскресенья, когда состоялось свидание с Палафоксами. Однажды к нему хотел подойти Смурый, но Рапидо загородил от него Давида своей широкой грудью.

– Стой, стой, ты куда это? Для тебя это слишком большая честь, Смурый, ты не хуже меня знаешь, чего можно ждать от людишек, которые мотают срок за убийство – вроде тебя, верно? – Смурый, у которого все трубы горели от нестерпимого желания уколоться, понял, что ему не взять эту крепость наскоком. А Рапидо с той поры удвоил свою бдительность; он знал, что девяносто девять процентов заключенных выполнят за пару песо любой заказ, включая убийство, и ему вовсе не хотелось полагаться на волю случая.

Сидронио видел, что одержать верх над Рапидо ему не удастся – недаром того считали лучшим пистолероот Гвадалахары до Тихуаны, поэтому он придумал ловкий ход, в котором главную роль предстояло сыграть его жене.

– Иди поздоровайся с дураком! – приказал он ей в среду утром. Карлота Амалия недоуменно посмотрела на него; новость о присутствии Давида внушила ей тревогу, а теперь вот еще мужу взбрела блажь посылать ее к нему в гости.

– Я не думаю, что мне следует делать это, – воспротивилась она.

– Делай так, как я тебе велю! – Сидронио влепил жене пощечину, от которой взметнулись ее крашеные рыжие волосы. – Пойдешь и поприветствуешь его!

Карлота Амалия продолжала настаивать:

– Пожалуйста, не надо!

В ответ Сидронио ударил ее кулаком в зубы.

– Может, ты все еще неравнодушна к этому каброну? – Карлота Амалия хотела подняться с пола, но Сидронио пнул ее ботинком. – Хочешь потанцевать с ним, как в тот раз, когда он убил моего брата? – Сидронио стал бить жену ногами. – Ах ты, сучья плоть, запомни, ты тоже виновата в том, что дурак убил Рохелио, погоди, и до тебя дойдет очередь, чертова потаскуха! – Карлота не шевелилась и не просила пощады, она уже привыкла к побоям мужа и покорно терпела их – после той ночи, когда умер Рохелио, она относилась со смирением к любым несчастьям. Сидронио вошел в раж – если что-то и выводило его из себя, так это обреченное молчание жены, – в нем проснулось звериное желание; он набросился на нее и принялся срывать одежду. – Делай, как велено, – исступленно хрипел он. – Из-за тебя погиб брат, с-сучка поганая… – Сначала блузка, потом юбка затрещали и расползлись до пояса под его руками; терзая ее груди, он приник ртом к соскам и тут же с силой вошел в нее.

Жены заключенных из соседних камер отчаянно уговаривали мужей сделать что-нибудь: "Остановите его!" – но те отвечали угрюмо:

– Это их дело, – предпочитая оставаться в стороне.

Давид слушал по радио новости с национального первенства США по бейсболу. Там чествовали Санди Коуфакса, питчера-левшу, который в шестьдесят шестом году принес своей команде двадцать семь побед. Когда до ужина оставалось совсем недолго, в камеру вошла Карлота Амалия, одетая в синее, с толстым слоем косметики на лице и заметно распухшей верхней губой; в руках она несла кастрюльку с крышкой. Рапидо смущенно кашлянул, поднялся и знаком показал Давиду, что постережет снаружи, мол, не беспокойтесь, шеф. Тот в полном недоумении выключил радио. Если от Ребеки исходил сногсшибательный запах женской плоти, то Карлота Амалия источала мягкие ароматы вечерней сьерры, воздуха, такого густого, что ветерок ощущается кожей, будто живой; влажной земли, дубов, полуденного соснового настоя. Давид посмотрел на нее, и ему вспомнилась та ночь, когда он танцевал с ней, укутанный ее теплыми волосами, и хотел видеть ее обнаженное тело, и как годами мечтал лежать рядом с ней в постели и любоваться Млечным Путем и утренней зарей. Но мечты эти уже несбыточны: она стала женой Сидронио Кастро, человека, которого ему предстояло убить.

Рапидо стоял за дверью, готовый вмешаться в случае необходимости; сначала он хотел обыскать гостью, но не решился – что подумает Сидронио?

– Привет, Давид. – По женской щеке медленно скатилась слеза. Карлота Амалия сказала, что никак не ожидала встретить его здесь, такого истощенного и истерзанного. Давид понял, что ему гораздо проще думать о ней, чем общаться наяву, и стал вспоминать, как дома подглядывал за Карлотой Амалией через забор, когда она развешивала на веревке выстиранное белье: "Как слиток с формой – я и мой Хуан!"

"А она совсем даже ничего, – заметил внутренний голос. – Немного замученная, но такая же красивая!"

– Как поживает твоя мама?

– Она переехала в Дуранго.

– При встрече передай ей привет от меня!

Их родители крепко дружили и всегда выручали друг друга, одалживая лишнюю лопату, чашку сахара или спирта.

– Ты женат? – Давид отрицательно покачал головой; приход Карлоты Амалии был ему приятен – в конце концов, разве не они собирались завести восемь детей и не из-за нее жизнь его приняла столь непредвиденный поворот? Карлота Амалия рассказала, что вышла замуж за Сидронио, что у нее все хорошо, что время от времени муж велит ей оставаться с ним на несколько дней; помолчав, она дотронулась до больной губы и добавила: – Я часто вспоминаю тебя.

Давид решил, что она просто кокетничает. Знает ли Сидронио, что его жена пошла в гости к другому? Учитывая его ревнивую натуру, это посещение может иметь для нее неприятные последствия.

"Только не прогоняй ее, – посоветовала Давиду его бессмертная часть. – Вот ее ноги, прикрытые цветастой юбкой, ее груди под тонкой блузкой, ее огромные зеленые глаза и такой знакомый рисунок платка, накинутого на плечи!"

Давид предпочел сменить тему:

– А как Дуке?

– По-прежнему в Чакале, стал управляющим винного завода, женился; скоро у меня появится маленький племянничек.

– Он что, мескаль производит?

– Нуда.

– А Насарио?

– Разве ты не слышал – его убили в Масатлане!

– Нет, не слышал…

– А это кто? – кивнула Карлота на плакат.

– Дженис Джоплин, я женюсь на ней. – Давид покраснел.

– Красивая. Она актриса?

– Певица.

Карлота показала на кастрюльку.

– Я принесла тебе мясное рагу с белым перцем; мне бы очень хотелось потушить для тебя кроличье мясо, но его здесь не нашлось.

Давид поблагодарил.

– Дуке все еще ходит на охоту?

– Думаю, да. – Она взяла его ладонь и сжала обеими руками. Давид вспомнил, как Карлота мылась в реке и терла этими руками свои груди, покрытые мыльной пеной.

– А где твоя красная куртка?

– Подарила сестренке.

"Какие у нее руки!" – восхитилась карма.

– Где ты работаешь?

– Рыбачу.

– Вот почему ты такой загорелый! У тебя же еще и бизнес есть.

– Какой бизнес?

– Разве ты не занимаешься бизнесом?

– Каким? – В ее глазах мелькнула лукавая нежность.

– Ах, Давид, ты же работаешь у Карвахалей Кинтеро!

– Да нет, я…

– Карлота! – послышалось издалека.

– Ну, ладно, рада была с тобой свидеться! Знаешь, рагу получилось такое неудачное, что не стоит его даже пробовать, лучше сразу выброси в уборную. – Она встала.

– Ну вот еще! Мы как раз собирались поужинать!

– Оно даже не из кролика… – Карлота взяла кастрюльку. – Я сама выброшу!

Но Давид остановил ее:

– Нет, мы съедим все без остатка, можешь не сомневаться!

– Пусти, я выброшу! Обещаю, я приготовлю тебе гораздо вкуснее!

– И это хорошее!

– Ну пожалуйста, Давид, позволь мне приготовить для тебя что-нибудь другое! – Карлота заметно побледнела. – Выброси это, умоляю тебя! Завтра принесу тебе что-нибудь очень вкусное!

– Карлота! – опять раздалось снаружи.

– Ну все, я пошла. Передай от меня твоей маме большой привет!

Рапидо проводил ее взглядом и вошел в камеру.

– Красивая женщина, сеньор, но с ней надо вести себя очень осторожно! Кастро настоящий дьявол, хочет усыпить вашу бдительность. Вы из-за нее убили Рохелио?

– Давид кивнул:

– Она была с ним помолвлена, а я танцевал с ней, и он разозлился.

– И вы его опередили – теперь понятно! Что они нам подсунули? – Рапидо поднял крышку и понюхал. – Лучше выбросить это, вдруг намешали отравы!

– Нет, с какой стати?

– Послушайте, Санди, жертвой всегда становится доверчивый, поэтому, так или иначе, мы это выбросим, а я пойду на кухню и принесу нам обоим пожрать.

– Но рагу выглядит очень вкусным, может, попробуем?

– Не советую.

– А что я скажу Карлоте?

– Если спросит, скажете, ничего вкуснее в жизни не едали!

– Тогда, может, поужинаем тем, что тетя привезла?

– Этим мы завершим ужин! – Телохранитель взял две миски и пошел на кухню, размещенную прямо во дворе тюрьмы, где повара из заключенных раздавали порции куриного бульона с рисом и чили.

– Эй, товарищ, выловите мяска! – обратился Рапидо к одному из поваров.

– Ишь чего захотели! У вас, Рапидо, губа не дура! Нету мяска, говорю я вам, чем богаты, тем и рады!

– Не будьте каброном, хотя бы на зубок!

– Не в ресторане!

– Какие же мы жадные. – Рапидо сунул один песо в карман повара.

Тот строго взглянул на него, затем улыбнулся.

– Вот чертяка, ну, ладно, только потому, что ты мне нравишься! – И положил в каждую миску по куриной ножке.

– Только не проговорись никому, иначе будет скандал! Наступали вечерние сумерки.

– Ну вот, к этому еще добавим своего, глядишь, и поужинаем! – удовлетворенно произнес Рапидо, принимаясь за еду. – Вставайте, Санди, это ваш предпоследний ужин во дворце, подкрепитесь напоследок!

– Сейчас, Рапидо.

Давид со светлой грустью вспоминал, как пела Карлота Амалия, развешивая белье: "Он жизнь моя, а я его любовь", – и сожалел о произошедшей в ней перемене – близость Сидронио оставила отпечаток на ее внешности; она уже не улыбалась, как раньше, хоть во взгляде зеленых глаз сквозила прежняя нежность. Давиду не понравилось, что ее длинные волосы приобрели неестественный цвет, на лице слишком много косметики и она заметно пополнела… Проклятый Сидронио! Все-таки не стоит встречаться с первой любовью после долгой разлуки, пусть уж лучше навсегда остается в памяти такой, как вначале.

– Тортильяс остынут! – позвал его Рапидо, но Давид не пошевелился, ему не хотелось открывать глаза, так как перед ними вдруг стала вырастать фигура Дженис, но он знал, что это не картинка с плаката, и даже перестал замечать и слышать свою бессмертную часть, Is this the Chelsea Hotel? видение все больше увлекало его, уносило за собой, и с ним пришел глубокий сон.

Проснулся Давид в шесть утра вместе с командой строиться на утреннюю поверку. В полумраке различил фигуру охранника, лежащего на соседней кровати. "Умаялась сивка-бурка", – подумал Давид.

– Рапидо, ты вскипятил воду для кофе? – Но телохранитель даже не шевельнулся. – Рапидо, я с тобой разговариваю, в чем дело? – Давид включил свет и увидел окоченевшее тело и черный, перекошенный рот.

Вот черт! Что с ним случилось? Давид потряс его:

– Рапидо, что с тобой?

"Он мертв", – пояснил голос. "Кто его убил?" – "Понятия не имею! Не думай об этом, лучше поскорее спрячь его пистолет!" – "Где ж его спрятать? Наверняка здесь обыщут каждый уголок!" – "В цветочном горшке!" Давид уже собирался так и сделать, но на ходу передумал и решил спрятать пистолет в кастрюле с наполовину съеденным фасолевым пюре; он сунул оружие в полиэтиленовый пакет, плотно замотал и утопил в коричневой массе до самого дна, а сверху долил воды. "Что теперь?" – "Надо бы доложить тюремным властям!" Давид быстро вышел во двор и тут же столкнулся со Смурым.

– Ну как, шеф? Пожалуете мне на одну дозу, а?

– На обратном пути!

– Ловлю на слове! – Давид направился к третьему блоку, где проводилась перекличка.

Все утро его таскали по кабинетам. Раз шесть пришлось рассказывать одно и то же разным начальникам – что Рапидо был его товарищем по камере, накануне вечером вместе ужинали, умяли по порции баланды, какого-то разваренного мяса и по хорошей тарелке фасоли с чили. Не теряя времени на расследование, чиновники ограничились заполнением каких-то желтых бланков с печатью правительства штата. Они прекрасно знали, как и для чего Рапидо очутился в тюрьме, и не собирались копаться в этом деле. Полицейский врач сделал заключение: инфаркт миокарда, просто записав его в нужную графу, – тюремные покойники из тех, что ни для кого не представляют интереса и о которых говорили: одним меньше. При жизни Рапидо был преступным авторитетом, после смерти потерял всякое значение. Тюремные власти волновало только, чтобы из-за него у них не прибавилось хлопот.

Когда молва разнесла по тюрьме, что в шестнадцатом бараке один сыграл в жмурки, все заключенные сбежались поглазеть.

– Кто окочурился-то? А помнишь, парень, серьезный такой?

Сидронио ликовал: "Приятного аппетита, придурок!" – с довольным видом восклицал он, пока его жена с тяжелым чувством жарила на завтрак яичницу с копченой колбасой. Но не прошло и десяти минут, как они узнали всю правду.