Текст книги "Любовник Дженис Джоплин"

Автор книги: Элмер Мендоса

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

Вечером к ним в камеру наведался Ананасовый Нектар.

– Коли баба метит в невесты, а мул ни шагу с места, значит, баба залетела, а мулу травки захотелось! Валенсуэла, к тебе посетитель!

«Наверное, мама, – подумал Давид. – Я так давно ее не видел! Может быть, она принесла мне пшеничных лепешек, персиков, вяленого мяса!»

– Ты что же делаешь, придурок чертов, ах, каброн! – Роллинг наносил завершающие штрихи на настенный рисунок парусного корабля. – Стены пачкать? Ну, зараза, теперь тебе придется отстегивать мне бабки, если не хочешь, чтоб узнало начальство!

– Это не я, сеньор Ананасовый Нектар!

– Валенсуэла, давай выходи!

«Возможно, тебя хочет видеть команданте», – предположила бессмертная часть Давида. «Ты так думаешь?» – «Он спросит, что тебе удалось разузнать!» Давид не двинулся с места. «Но охранник сказал – посетитель…» – «Что им стоит соврать тебе?»

– Это адвокат, который передал тебе бумагу! – пояснил Ананасовый Нектар.

– Какую бумагу?

– Ту, что ты не захотел подписывать!

– Ну, хватит! – выкрикнул вдруг Роллинг. – Я больше этого не вынесу, они преследуют меня повсюду, в любое время суток, это настоящая пытка, я выброшусь за борт, как мулатка из Кордобы! – Пеньюэлас отошел к двери и прежде, чем кто-либо успел остановить его, пригнулся, разбежался и грохнулся головой о бетонную стену с нарисованным на ней кораблем. Пок! – И Роллинг упал, обливаясь кровью.

– Луиса! – закричал Бакасегуа.

– Чертов придурок! – пробормотал Ананасовый Нектар и скомандовал: – В лазарет его, быстро!

Давиду захотелось в уборную.

Доротео П. Аранго ожидал его в небольшой приемной с двумя стульями, пощипывая свои сапатистские усы.

«Половина усачей заслуживает доверия, – подсказала Давиду его бессмертная часть. – Но с однорукими надо держаться настороже!»

– Так, значит, ты тот самый Санди, что подписал контракте «Доджерс»? И который одним броском камня убивает оленей? – Давид не ответил, подумав, что этот тип чрезмерно осведомлен.

– Чего вы хотите?

– Я твой адвокат. Обращались с тобой не слишком хорошо, как я погляжу.

– Мой адвокат?

– Меня нанял твой друг, чтобы я вытащил тебя отсюда.

– Какой друг?

– Сантос Мохардин.

– Чоло?

– Он убежден, что ты ни в чем не виноват. – От этой новости Давид почувствовал себя увереннее. – Нет, вы только посмотрите, как его обработали! Сколько же раз тебя пытали?

– Три.

– Каброны! Я позабочусь, чтобы тебя перевели к уголовникам, там ты хотя бы сможешь передохнуть.

– Хорошо бы, а то у меня сосед по камере сумасшедший, говорит что-то непонятное и два раза напал на меня.

– Неужели?

– Только что он при мне с разбегу раскроил себе голову об стену.

– Невероятно!

– С тех пор как меня сюда привели, я почти не спал.

– Это заметно. Еще немного, и ты сам тронешься умом не хуже своего соседа! В другой части тюрьмы тебе по крайней мере дадут отоспаться. – Давид был босой, в разорванной на груди рубашке. – А что говорилось в бумаге, которую вы передавали для меня?

– Я просто хотел выяснить, в своем ли ты уме, но это уже не имеет значения. А теперь рассказывай все – как получилось, что тебя арестовали?

Давид поведал адвокату о том, что произошло на кладбище, о пытке и прочих ужасах «драконовских» застенков.

– А прошлой ночью за мной приходил Ананасовый Нектар, и меня снова били.

– Кто такой Ананасовый Нектар?

– Тот, что привел меня сюда. Маскареньо все время грозится, а партизаны говорят, что я шпион.

– Понятно, ты находишься меж двух огней. Видит Бог, я очень скоро исправлю это. Так, дальше?

– Роллинг сумасшедший.

– Говори ему – все хорошо, на любой его выпад повторяй одно и то же – все хорошо, и не давай ему приближаться к себе.

– Он говорит, что за нами наблюдают из другого мира.

– Делай вид, что тебе интересно. Потерпи немного, Маскареньо сейчас нет в городе, и пока он не вернулся, я постараюсь добиться твоего перевода.

– Можно попросить вас об одном одолжении?

– Пожалуйста.

– Правда, что дон Данило Мансо и его дочь находятся в тюрьме?

– Данило Мансо и все остальные рыбаки уже на свободе, я сам видел, как их выпустили, а Ребека остается под арестом по обвинению в незаконной торговле наркотиками, у нее в доме обнаружили сто килограммов марихуаны в упаковках.

«Даже на один рейс не хватит», – подумал Давид.

– Она здесь?

– В женском отделении, хочешь передать ей привет?

– Нет. – Давид вспомнил, что их с Ребекой прощальная ночь уже состоялась и он по-прежнему верен Дженис.

Аранго встретился с Ребекой в тот же день; она была в полной безопасности. Уже через несколько часов после заточения в тюрьму ее женская природа позаботилась, чтобы для нее распахнулись объятия начальника охраны Кармело Аррендондо; у него в квартире она и жила теперь. Начальника переполняло такое счастье, что он все время невольно что-то напевал. Аранго расспросил Ребеку о Давиде.

– Мой песик не способен заниматься тем, что делают партизаны, – убежденно сказала она. – А вот Чоло – законченный каброн! – И Ребека поведала адвокату, как тот превратил ее комнату в оптовый склад марихуаны.

– Но ваше положение сейчас не так уж плохо, верно?

– Только не надо свистеть, адвокат, тюрьма есть тюрьма, а кроме того, я страшно злюсь на одного подонка – знаете, кто упрятал Санди за решетку? Мариано Ривера, мой бывший жених, но я уже с ним порвала – пусть хоть за задницу себя кусает, но я не стану женой засранца!

– Значит, вы относитесь к Санди с уважением?

– Как же мне его не уважать, он, конечно, полудурок, но очень помог моему отиту.

– Тогда помогите и вы ему, упросите Кармело Аррендондо перевести его в отделение для уголовников!

Через день, сопровождаемый тревожным взглядом Чуко и оскорбительными замечаниями Элвера Лосы, Давид перебрался из камеры Роллинга в отделение для уголовных преступников. Его поместили в шестнадцатый барак второго блока, в камеру, снабженную вентилятором, маленьким холодильником с закусками и напитками, электрической плиткой, переносной магнитолой и даже – вот здорово! – кассетой с записями Дженис Джоплин! Наверняка это подарок от Чоло, догадался Давид. Здесь, за пределами враждебного окружения политзаключенных, он наконец почувствовал себя настолько спокойно, что, послушав два раза кассету, впервые за много дней уснул как убитый.

Глава 20

– Они просто не согласны, вот и все! – говорила Мария Фернанда. – Спрашивают, с какой стати адвокат Аранго решил, что митинг может навредить Санди.

– Да потому, что на митингах всегда происходят беспорядки, народ начинает вести себя агрессивно, а правительству это не нравится.

– Ох, не знаю, они придерживаются другого мнения, а митинг, по их словам, состоится, несмотря ни на что! – Ее высокий голос зазвенел пронзительной ноткой.

– Адвокат считает, что негативные последствия могут проявиться во время судебного процесса.

– Я им говорила то же самое, а они в ответ, мол, наоборот, надо оказывать давление, тогда Санди и остальных скорее выпустят на волю.

– Мне кажется, если они действительно могут навредить, то пусть перестанут дурить и откажутся от проведения митинга, как думаешь?

– Почему бы тебе самому с ними не поговорить? Они хотят собраться завтра на поминальной мессе.

– Вот идиоты чертовы, сами ничего не знают о жизни, а туда же, других учить!

– Точно так же говорил мой папа, когда брат ушел из дома! Это правда, что Чато переодевался в женское?

– Откуда мне знать, кто тебе сказал?

– Майтэ, ее отец обронил в разговоре, что его задержали на дискотеке в наряде цыганки.

«Вот дерьмо, – подумал Сантос, сидя за рулем „гранд-маркиза“. – Не хватает еще, чтобы Чато стали держать за голубого».

– Давай заедем в церковь Мальверде, хочу свечки поставить!

– Ты молишься Мальверде?

– Посмотри, из каких неприятностей он меня вытащил! А ты веришь в Мальверде?

– Конечно, нет, я верю в Бога, в Пречистую Деву, с какой стати мне верить в Мальверде?

– Потому что он великий чудотворец; рассказывают, один сеньор выращивал травку в «золотом треугольнике», и как-то в один прекрасный день трудится на своем участке, засаженном маком, никого не трогает, и вдруг появляется вертолет, а в нем военные – в камуфляже, с пушками, и все такое. Он сразу начал молиться. «Святой Мальверде, – говорит, – если я сниму урожай с этого участка, обещаю тебе внести вклад в строительство твоей церкви!» Можешь верить, можешь нет, но факт тот, что ублюдки облетели его участок стороной.

– Какое же это чудо!

– Тебе мало того, что он и дурь сберег, и в тюрьму не загремел? Ты даже не представляешь себе, как жестоко обращаются военные с гомерос, взятыми с поличным!

– Чудо должно быть совсем другим, благочестивым, например, когда обреченный на смерть остается жить или неизлечимо больной выздоравливает! А щедрые бандиты и разбойники не имеют с настоящим чудом ничего общего. Разве Робин Гуд святой?

– Мальверде творил самые настоящие чудеса – ставил на ноги паралитиков, спасал терпящих кораблекрушение, даже решал экономические проблемы!

– И ты всерьез веришь, что это может делать обычный разбойник?

– А почему нет?

Они подъехали к строящейся церкви, похожей на муравейник из-за кишащего здесь народа. Музыкальный ансамбль северян наигрывал народную мелодию «Лос те-килерос». Прихожане сновали взад-вперед, преклоняли колени, молились, покупали свечи, букеты цветов и подарки святому. По сторонам стояли брошенные инвалидные коляски, тут же были развешаны фотографии, картины с благодарственными надписями и расставлены подношения в виде автоприцепа и пулеметов с магазинами-рожками. Все это было возложено к большому раскрашенному гипсовому бюсту, изображающему мужчину лет тридцати, с аккуратными усиками а-ля Педро Инфанте, черными волосами и раскосыми индейскими глазами.

Мария Фернанда посторонилась, чтобы пропустить к бюсту девушку своего возраста, передвигающуюся на костылях; та опустилась на колени и принялась истово молиться. Чоло зажег двенадцать свечей – четыре за сделанные ездки, четыре – за предстоящие и еше четыре – за освобождение Давида.

– Святой дух Мальверде, если ты поможешь мне в моем бизнесе, – прошептал он, склонив голову, – я каждый день в течение целого месяца буду приводить тебе музыкантов, мамой клянусь!

Некоторое время спустя Чоло и Нена снова не спеша катились в машине по Обрегону.

– Хочешь в кино? – В «Диане» шел фильм «За мои пистолеты» с Кантинфласом в главной роли.

– Я его уже видела. – По радио в машине звучали мексиканские народные песни. – Почему ты все время слушаешь эту музыку, ни разу даже не переключился на другую станцию!

– Это музыка настоящих мужчин!

– Разве тебе уже разонравились «Дорз»? И еще я помню, что ты был без ума от Сантаны, «Лед Зеппелин»…

– То было совсем другое время, и вдобавок в их песнях я не понимаю слов, зато здесь – слышишь? – все ясно-понятно.

– Быстро же ты сменил свои пристрастия!

– А тебе по-прежнему нравится Хосе Хосе?

– Большеньки-меньшеньки…

Они переехали мост Идальго, но недалеко от больницы улицу перегородила полицейская патрульная машина, а регулировщик направлял движение транспорта в объезд.

– Что случилось, офицер?

– Ничего, в больнице перестрелка. Вчера в Тамасуле одного парня тяжело ранили, так сегодня те же ребята его навестили, чтобы завершить дело.

– Ну почему так происходит? – жалобным голосом произнесла Нена, когда машина тронулась. – Видишь, к чему ведет этот твой бизнес?

– Есть счета, по которым надо платить!

– Но от этого плохо всем вокруг, ведь уже нельзя спокойно ходить по улицам!

– А что тебе делать на улице?

– Улица не чья-то частная собственность; моя мама говорит, что всеми нами овладел общий страх; знаешь, как теперь называют Кульякан? Маленькое Чикаго!

– Я же тебе объясняю, поскольку отгрузка товара временно приостановленая братва воспользовалась перерывом, чтобы взыскать старые долги.

– Но мы-то здесь при чем, почему из-за вас должны бояться и страдать нормальные люди?

– «Нормальных» людей не существует, ты рассуждаешь как Чато, он помешался на идее раздать народу землю и фабрики, а для чего? Думаешь, народ хочет работать? Это же чертово сборище засранцев, и страдают они совсем из-за другого!

– Ты правда думаешь, что я похожа на Чато?

– Большеньки-меньшеньки…

Они зашли в «Приход», шикарную кафешку напротив собора. Чоло ждал, что Нена скажет что-нибудь по поводу столпотворения собравшихся на митинг друзей Чато и приезжих со всего штата и даже из соседних Гвадалахары и Герреро, Пуэблы и федерального округа, но она об этом даже словом не обмолвилась. Зато, едва оба сели за столик, Мария Фернанда заговорила совсем о другом.

– Так, значит, ты у нас женишься! И как же зовут счастливую избранницу?

– Грасьела, – ответил помрачневший Чоло; дразнящий тон Нены выводил его из душевного равновесия.

– Что ж, имя неплохое. – Озорничая, она набрала в соломинку сок из своего стакана и вылила его в бокал с пивом Чоло. – Будешь называть ее Челой или Челитой. И чем же она занимается?

– У нее свой ресторан в Лос-Анджелесе.

– Ну, конечно, забегаловка с мексиканской кухней!

– Скорее с международной.

– Ну да, обычная посолера, и как же ты с ней познакомился, с этой кухаркой? Знаю-знаю, дай я скажу: проторчав несколько дней на той стороне, ты до смерти соскучился по привычной пище, поэтому отправился на поиски забегаловки, где готовят посоле, энчиладас, такое, гордитас, чимичангас, и таким образом наткнулся на Челу-посолеру, правильно?

– Нена, в чем дело?

– И когда же свадьба?

– Недолго осталось.

– Только, пожалуйста, не вздумай приглашать нашу семью, не забывай, что у нас траур, и перестань суетиться по поводу отмены митинга, мне нет дела до этих студентов-экономистов, все равно их, похоже, никто не остановит, и через девять дней митинг состоится на этом самом месте, в одно время с твоей женитьбой на посолере в запахах подгоревшего масла, лука и душицы. Мы здесь будем требовать правосудия, свободы для Санди, потому что все придем сюда, и мама тоже, она возмущена и рассержена не на шутку!..

О чем она говорит? Что она хочет ему доказать? Почему ведет себя так вызывающе? В последние дни Нена неизменно заводила разговор на эту неловкую тему. Чоло попытался отвлечь ее:

– Адвокат виделся с Давидом.

– Как он?

– Говорит, его жестоко пытали, он измучен, очень похудел и совсем пал духом.

– Бедный, во время прощания с Чато Давид был так подавлен, смерть брата потрясла его.

– Санди очень любил Чато.

– Нам не разрешили свидания с ним, мы ходили два раза, и все без толку.

– Сейчас к Санди пускают только адвоката, но тот меня заверил, что в воскресенье мы сможем к нему нагрянуть.

– Правда? Мама будет просто счастлива! А по поводу освобождения Санди ничего не слышно?

– Адвокат работает над этим, но его очень беспокоит проведение митинга.

– Хорошо бы Давида выпустили к твоей свадьбе, – снова вернулась к больному вопросу Нена. – Где она состоится?

– Думаю, на той стороне.

– Правда? Дай-ка я попробую угадать: всю организацию возьмет на себя твоя наркопосолера, она же выберет крестных отцов, крестных матерей, дружков, подружек из своих поваров, поварят, подавальщиц и их отпрысков! На ужин – тут и сомнений быть не может – приготовят посоле а-ля Синалоа с тотопос!

Чоло понял, что заставить эту женщину замолчать можно только одним способом – долгим поцелуем в губы, но не решился. Быть помолвленным с Грасьелой и обращать внимание на другую – все равно что добровольно подписать свой смертный приговор.

– Ну что мне с тобой делать?

– Не знаю, – засмеялась Нена.

– Спроси у своего Мальверде!

Глава 21

В шесть утра раздался громкий крик:

– Выходи строиться! Всем строиться на утреннюю поверку! – Давида это не касалось, но он плохо понял объяснения адвоката относительно своих оплаченных привилегий и присоединился к соседям по камерам – тем более что ему не спалось уже с четырех часов.

Уголовники в тюрьме ненавидели друг друга, но, несмотря на соперничество, старались не портить свое положение еще больше и создавали себе более или менее сносные условия существования.

«Все они твои потенциальные враги», – внушала Давиду карма.

Он вышел из трехэтажного здания во внутренний двор, насчитав по пути в каждой камере по четыре человека, и встать в строй вместе с остальными заключенными рядом с бетонными столами и скамьями, где проводились свидания с родственниками. Перекличка проходила под гул голосов: кто-то ворчал, другие переговаривались, подшучивали друг над другом. Давид не услышал своей фамилии, но не стал привлекать к себе внимание, подумав, что, возможно, его как новичка еще не внесли в список.

– Знаете что, приятель? – прервал его размышления какой-то тип со скользким взглядом. – Если вам чего-то захочется, – Давид насторожился, – или понадобится, только спросите Смурого, это меня, значит. Я еще позавчера обретался в вашем бараке, а теперь перебрался в тридцать второй. Пожалуйте на облегчение души на одну только дозу! – Давид отрицательно покачал головой. – Вы что, немой? – Давид опять ответил тем же манером и вернулся в свою камеру.

«Ну и страшилище, наверно, он здесь главный головорез», – предположила его бессмертная часть.

Другие заключенные тоже разошлись по своим камерам либо задержались во дворе, чтобы обменяться новостями. Давид открыл холодильник и позавтракал первым, что попалось под руку. Внезапно ему стало тошно оттого, что вспомнился Роллинг и то, как он добросовестно поглощал всякую дрянь, которой их кормили, и при этом рассуждал о вторжении на Землю гигантских муравьев и жизненной необходимости выработки глобальной стратегии сопротивления пришельцам. Как же сильно у него из головы хлестала кровь! Несчастный сумасшедший.

«Но и каброн хороший, не давал нам спать, чуть не задушил!»

В начале девятого кто-то постучал в металлическую дверь камеры, которая запиралась только снаружи.

– Можно войти?

Давид слушал по радио песню «Summertime».

– Кто там?

Дверь распахнулась, и в камеру вошел высокий мускулистый мужчина в рубашке навыпуск, с маленьким чемоданчиком в руке. Со своими ста килограммами веса и ростом метр восемьдесят он, казалось, как бульдозер, может смести все, что встанет у него на пути.

– Добрый день!

– Ой, мама родная! – Давид выключил магнитолу.

– Я Андрее Эспиноса, больше известный как Рапидо, патрон дон Сантос прислал меня охранять вас. Нам предстоит жить вместе, но спать в разных постелях. Я буду вашим телохранителем. Как вам спалось? – Он положил чемоданчик на одну из кроватей. Давид ничего не мог понять.

– Вас прислал Чоло?

– Дон Сантос, мой шеф.

– На перекличке не назвали мою фамилию.

– Вам не надо ходить на перекличку, она проводится только для тех, кто остался без покровительства божьего.

А что, если мы позавтракаем? – сказал Рапидо, открывая холодильник.

«Настоящий невежа, – определила карма. – Его следует поучить хорошим манерам».

– Я не хочу есть.

– Вот вам-то поесть не помешало бы, непонятно, в чем душа держится, вам бы сейчас в самый раз бульончику рыбного или стаканчик кампечаны!

– Вы из Альтаты?

– Нет, из Эль-Верхеля, это рядом.

– Послушайте, объясните мне, как вас могли сюда прислать, чтобы охранять меня – посадили в тюрьму, что ли?

– Обо всем можно договориться.

– А если я захочу выйти из камеры – это возможно?

– Конечно, можете погулять, спортом заняться или купить чего-нибудь попить, только дайте мне знать; а не захотите вообще с постели вставать, так это тоже не проблема. – Рапидо достал из холодильника пакет сосисок и принялся уплетать их, запивая газировкой. – Вы теперь «чака»!

– Кто?

– Шеф, значит, начальник – вот кто вы теперь!

– Что за ерунда, для кого я начальник?

– Для всех, – улыбнулся Рапидо.

– И как только Чоло удается проделывать такое?

– За деньги и пес затанцует!

Ближе к полудню Рапидо мирно уснул с улыбкой от уха до уха, а Давид, не став его будить, вышел из тюремного здания и зашагал по дорожке меж двумя газонами по открытой спортивной площадке. Припекало. Чистый голубой небосвод, в котором не видать было даже белой полосы от реактивного самолета, ничего не говорил чувствам Давида. То ли дело ночное небо, только оно возбуждало его воображение и будило воспоминания. На площадке несколько заключенных азартно играли в бейсбол. Давид не спеша приближался; гвалт, поднятый игроками и зрителями, становился все громче. Позади них тянулась ограда из колючей проволоки, а за нею шестиметровая стена. Возле площадки с лотка продавали напитки и закуски, вокруг него толпились зрители, стараясь прятаться от палящего солнца в тени навеса из листа картона. Давид продолжал подходить очень медленно, следя за ходом игры и вспоминая свои ощущения, когда сам выступал за бейсбольную команду.

«И как это может нравиться?» – «Они просто развлекаются». – «Но в чем тут удовольствие?» – «Так им легче переносить лишение свободы». – «Они даже дерутся!» – «Их переполняют эмоции». – «А мне даже хотели платить за мою игру». – «Я помню; игра во все времена являлась хорошим источником дохода». – «Дженис… какие нежные руки у этой женщины!» – «У Ребеки тоже нежные». – «Только у Ребеки от рук чаще пахнет рыбой, чем косметическим кремом». – «Зато от нее исходит и другой запах, и каков, ты помнишь, а?» – «Дженис совсем иное дело». – «Ну конечно, страшная, наркоманка, с лягушачьими лапками». – «Зачем ты говоришь гадости?» – «Я говорю правду и не понимаю, как ты можешь думать о Дженис, когда у тебя есть Ребека!»

В нескольких метрах от лотка Давид внезапно остановился, будто в стену уперся: среди зрителей он увидел человека, которого меньше всего ожидал встретить здесь, – Сидронио Кастро, брата убитого им Рохелио Кастро!

«Ты посмотри только, а мы-то волнуемся, никак не можем в Чакалу попасть!» Сидронио снял шляпу и обмахивался ею, как веером, поэтому Давид сразу узнал его. «Недаром говорят, удача дороже денег», – приговаривала бессмертная часть. Кастро тоже посмотрел на Давида, но не узнал его с лицом, опухшим от побоев и обросшим бородой, – просто еще один доходяга стоял, пошатываясь от слабости. «Мы сегодня встали стой ноги, – заметила карма. – Необходимо застать его врасплох!»

Тут общее внимание привлек эффектно отбитый мяч, и Давид воспользовался этим, чтобы незаметно ускользнуть обратно в свой барак. У входа в здание он нос к носу столкнулся с Рапидо, направляющимся на его поиски.

– Послушайте, больше так не делайте, предупреждайте меня всякий раз, когда хотите куда-то пойти; стоило мне расслабиться на десять минут, и вас уже нет рядом! – Они вернулись в камеру.

– Я видел, что вы уснули, и не хотел будить.

– Вообще-то я не сплю на работе, но очень уж удивительная вещь приключилась, вы не поверите: стоило мне задремать, как во сне явилась женщина… – «Еще один сумасшедший!» – Мне даже просыпаться не хотелось, потому что эта женщина была первой, с которой я, ну, вы понимаете!

– И она вам приснилась?

– Да, и будто она меня целует!

– Мне тоже иногда снится моя женщина.

– Мы лежали в манговом саду, она смеялась и целовала меня, а спелые манго падали нам прямо на голову. Мои волосы пропитались мякотью, и она стала обсасывать их и облизывать мне лицо, и тут я проснулся.

– А вы когда-нибудь обнюхивали ее, как это делают собаки?

– Зачем же, нет, конечно, для того чтобы подбираться к тому местечку, Бог наградил меня вот этим! – Он показал себе на низ живота. – Вы курите?

Оба закурили.

– И часто у вас бывают такие видения? – Давид прилег на кровать.

– Бывают иногда, но на работе впервые.

– Вы, наверное, уже всех заключенных здесь знаете по своим прежним посещениям?

– Есть знакомые, те, что отсиживают большой срок; им присудили по столько, что тюрьма уж стала домом родным. Извиняюсь за нескромный вопрос: почему вас так круто избили? Видать, при аресте полицейские совсем озверели!

– Меня тут били все, кому не лень.

– А педикюр вам тоже здесь делали?

– Чего?

– Ноготь, говорю, здешние вырвали?

– А-а, да.

– И чего им от вас надо было? Даже с худшим из убийц так не обращаются, на моей памяти вы первый из наших, кого отделали по-крупному. Я бы посоветовал вам сейчас кушать побольше, восстанавливать силы, хорошо бы принимать за один присест тарелочку фасоли майокобы, добрый кусок жареного мяса, стручок горького перца, тортильяс, и тогда вы сразу поправитесь, обязательно, мамой клянусь! Послушайте, я вижу, вам до сих пор на нары залетать не доводилось? Так тем более надо силы копить! Здесь, брат, только успевай поворачиваться: у лысого последние волосы вырвут, а паралитика заставят по проволоке ходить, никогда не знаешь, откуда на тебя кирпич упадет. Я лично, когда прихожу сюда работать, сразу чувствую, что отовсюду меня подстерегают каброны и затеваются неприятности, а потому всегда наготове… – Он отвернул край своей рубашки навыпуск, и Давид увидел торчащую из-под ремня рукоятку пистолета.

«Сразу видно, этот парень не промах! – заметила карма. Пока Андрес рассуждал, Давид думал о Сидронио и убийстве отца. – Когда ты исполнишь дело чести, – подбадривал его внутренний голос, – твоя мать будет гордиться тобой!» Давид даже взопрел при мысли о предстоящей схватке; неторопливо вращающийся вентилятор почти не разгонял душный воздух в камере. «Ох, и трахался же где-то тут один пьяный вчера вечером!» – мысленно сказал он карме. «Постой-ка, ты не должен разговаривать со мной в таком тоне! Сосредоточься на возмездии – если твой враг находится здесь, то это не случайно, тебе не кажется? Очевидно, само провидение свело вас в этой тюрьме». Карма права, все будто нарочно совпало. Зачем Сидронио болтался у спортплощадки? Собирался убить кого-нибудь? У братьев Кастро черные сердца, им ничего не стоит нарушить договор, поэтому Давиду, вопреки советам кармы поторопиться, следовало тщательно спланировать отмщение. Тогда на ранчо Чоло пытался отговорить его: «Мне кажется, вы уже квиты, тебе больше не надо убивать Сидронио». Но Давид не мог согласиться с ним: отец дороже брата, отец – это центральная опора всей семьи. Сидронио должен умереть! «Я так хочу, хоть сделать это будет непросто». – «Но у нас получится, вот увидишь! Рапидо прав, тебе надо лучше питаться, отдыхать и набираться сил, именно поэтому для тебя здесь поставили холодильник, полный еды, перевели в удобную отдельную камеру и приставили телохранителя». Карма права, надо привести себя в порядок, избавиться от этой дрожи в руках и постоянных болей в спине. Давид плотно перекусил и завалился на кровать. Рапидо решил, что он уснул, и вышел из камеры. Давид открыл глаза и тихонько заплакал очищающими душу слезами. Ему вовсе не нравилось то, что предстояло сделать, но долг надо выполнять. «Можешь ты наконец выключить эту ужасную музыку?» – потребовала карма. Дженис Джоплин пела Оnе Night Stand.

Через восемь дней после перевода в отделение для уголовников Давиду разрешили свидания. Это было в воскресенье, а в пятницу Доротео П. Аранго предупредил его и Рапидо, что их навестит Чоло. Новость очень обрадовала Давида, который к тому времени уже ел с отменным аппетитом. Приятно осознавать, что ты не один, что у тебя есть близкие люди. Может быть, Чоло приедет со своей матерью и сестрами? Или с Ребекой? Впервые ему захотелось снова увидеть, как она танцует, а еще расчесать ее длинные вьющиеся волосы и услышать знакомое: «Ну что, мой песик?» Ведь они все-таки не закончили свой последний танец!

Большинство заключенных поджидали своих родственников неподалеку от лотка с напитками, у самой крайней проходной для посетителей. Хотя Давиду не терпелось поскорее увидеть близких людей, Рапидо не разрешил ему выходить им навстречу и велел оставаться в бараке.

– Это небезопасно, шеф, да и не дело показываться вам в толпе подонков.

Заключенные и их гости суетливо и шумно рассаживались за бетонные столы, раскладывали на них угощение, женщины и дети обнимали своих мужей и отцов. Наиболее нетерпеливые пары после самозабвенных поцелуев сразу ускользали в бараки. Давид уже разработал в уме почти идеальный план: он будто невзначай, как советовала ему карма, подойдет к Сидронио, пустит в ход пистолет Рапидо, и – адьос, сеньорес! – в Калифорнию, гулять по бульвару Сансет! Давид мечтал снова отыскать тот дом, из которого выйдет Дженис и скажет: «Аге you Kris Kristofterson?» Ему хотелось, чтобы это произошло как можно скорее, и тогда он навсегда забудет про Альтату.

«Я уже никогда не смогу спокойно работать в том месте, но сначала навещу могилы отца и Чато. – Далее медлить нельзя, его ожидала Калифорния! – Я смогу работать там на лесопилке, или рыбачить, или играть за „Доджерс“. – „А почему бы тебе не пойти в контрабандисты?“ – подсказала карма. „А там они есть?“ – „Контрабандисты есть повсюду!“ – „Тогда мне, наверно, лучше работать у Чоло, он за это платит, и я еще должен ему одну ездку“. – „Все это хорошо, но про Калифорнию думать рано, пока не свершилось возмездие, а на случай в этом деле полагаться не приходится, сам знаешь, мы должны очень хорошо продумать наш очередной шаг“. – „Это верно. – Давид приоткрыл дверь камеры; поблизости кто-то слушал по радио на станции „5–70“ песню Like a Rolling Stone в авторском исполнении Боба Дилана. Давид высунулся наружу и огляделся. – Я могу добраться до него, когда будут играть в бейсбол; как только Сидронио увлечется игрой, я подойду и со словами „Настал твой час, ублюдок!“ хрясть его каменюкой по башке!“ – „Нельзя, тогда тебя не выпустят из тюрьмы до самой смерти, ты должен прикончить его в безлюдном месте из пистолета“. – „Я не умею стрелять из пистолета“. – „Пусть телохранитель обучит тебя!“ – „Тогда братья Кастро захотят отомстить ему“. – „Уверяю тебя, если ты сумеешь убить Сидронио, его братья не станут тебя преследовать! Кстати, сколько их?“ – „С Рохелио было семь – значит, осталось шесть“.

Совсем рядом, тоже на первом этаже, вдруг раздался довольный гогот Сидронио.

„Мать честная, мы с ним очутились вместе не только в одной тюрьме, но и в одном блоке, и даже на том же этаже! Не хватает лишь, чтобы мы оказались соседями!“ – „Вот и хорошо, – заметила карма. – От судьбы тебе уж никак не отвертеться! Если вы теперь так близко, значит, возмездие неотвратимо“. Сидронио опять загоготал, и Давид почувствовал, как у него тревожно сжался желудок. Брат Рохелио приставал к какой-то женщине; она утомилась от его ухаживаний и вышла на минуту из барака – высокая и роскошная, с длинными рыжими волосами, в ковбойских сапогах, черных брючках и клетчатой блузке. Давид чуть не подскочил на месте, когда узнал ее.

„Это Карлота Амалия Басайне!“ – „Ты уверен?“ – переспросила его бессмертная часть. „Абсолютно, я не сразу узнал ее, потому что она покрасила волосы, раньше у нее были русые!“ – „Да, я задала глупый вопрос, Давид. Неудивительно, что брат Рохелио не захотел упускать самую красивую девушку в Чакале. Очевидно, они поженились“. Давид негромко произнес имя Дженис.