Текст книги "Любовник Дженис Джоплин"

Автор книги: Элмер Мендоса

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

– Вот сучий сын! Видать, у этого каброна семь жизней, как у кошки! Рохелио держал в руке пистолет и не сумел прикончить его; я выпустил в него очередь из автомата прежде, чем он залепил мне в лоб бутылкой, и даже не задел! Мой двоюродный брат гнался за ним через двор его дома, и тоже впустую! Говорят, он чуть не сдох под пытками, когда у него вырвали признание в намерении нелегально переправить груз наркотиков, а теперь только посмотрите: даже растолстел, каброн, а Рапидо сожрал вместо него отравленное рагу; и дополнительная порция в тюремной баланде не помогла, зря я поварам бабки давал! – Сидронио принялся подсчитывать: – Если учесть, что в двенадцать лет он свалился с обрыва и отделался царапинами, то в сумме получится шесть – значит, у него осталась последняя жизнь! – Карлота Амалия поставила на складной столик тарелку с яичницей и начала подогревать пшеничные тортильяс, не в силах скрыть счастливой улыбки. – Ты чему радуешься, сука? – Она даже не почувствовала боли, когда ей в лицо угодила горячая яичница вместе с тарелкой, и почти не обратила внимания на кулак мужа, с размаху опустившийся ей на голову: так велико было чувство облегчения. А побои – ну что ж, еще одна полоса на шкуре тигра.

Когда Давид вернулся с допросов, его со всех сторон обступили заключенные; всем хотелось знать, как и отчего умер Рапидо – такой здоровый мужчина, никогда ни на что не жаловался!

Смурый выбрался из толпы вперед.

– Я ваш самый большой друг, товарищ, если вам чего-то надо, только скажите, сами знаете – я тут напротив, в тридцать втором; припоминаете, вы мне обещали пожаловать на дозу?

Давид дал ему десять песо и закрылся в своей камере. Сидронио осторожно выглянул за дверь и наблюдал за переполохом в бараке. Вечером по дороге к бейсбольной площадке он подошел к Смурому, который задолжал ему триста песо.

– Ну, что, Смурый, – произнес Сидронио, доставая пачку "Деликадос" и закуривая, – гони должок!

– Ой, шеф, я сейчас на такой мели, помру – упасть некуда!

– Ну, для этого места хватит, Смурый! Откуда предпочитаешь упасть?

– Шеф, клянусь, нету денег, честное слово, я готов сделать для вас какую угодно работу, мне здесь в общей сложности сорок лет мотать, а я еще и шести не отсидел, когда ж я смогу бабок насшибать?

– Да говорят, ты трус, у тебя кишка тонка! – процедил Сидронио, выпуская дым через ноздри.

– У меня? Да врут люди, шеф, за что, думаете, я на нарах парюсь?

– Неужто за тяжкое?

– В расход пустил кое-кого, дайте мне шанс, сами увидите!

– Тогда убери того, из шестнадцатого!

– Мальчишку-то?

– Какого еще мальчишку? Этот никчемный каброн у меня в долгу! Сделаешь – будешь со мной в расчете, и еще добавлю пятьдесят песо! Согласен?

– Согласен, только уж пожалуйте по щедрости своей, шеф, назначьте на издержки сотню, чтобы мне хоть недельку спокойно прожить!

– Ладно, ни мне, ни тебе – семьдесят пять, и по рукам! Рапидо сдох, так что убрать дурака тебе не представит труда, всего и делов-то – прийти, и готово, пишите письма!

Как всегда, перед ужином Давид включил радио. К его удивлению, диктор говорил о Дженис Джоплин. Неужели? Невероятно! В течение нескольких минут рассказали о ее жизни, о том, какая она была необщительная, когда училась в школе, считала себя дурнушкой, как работала официанткой, отом, что ее родители были простыми фермерами, о влиянии на нее движения чернокожих американцев за свои права, о ее успехах на фестивалях в Вудстоке и Монтеррее, отом, как складывался ее исполнительский стиль. Давида начал беспокоить сдержанный тон повествования, и тут диктор, очевидно, повторил сказанное ранее: в городе Лос-Анджелес обнаружено безжизненное тело певицы. Что такое? "Это произошло в номере гостиницы "Лендмарк", дорогие радиослушатели, ее друзья Вине Митчелл и Джон Кук увидели Дженис лежащей на полу между кроватью и письменным столом; все указывает на то, что смерть наступила непреднамеренно вследствие употребления алкоголя и необычайно чистого героина". Давид заплакал с такой горечью, словно потерял самое дорогое в своей жизни; Дженис уже восемнадцать часов, как умерла, а он даже не подозревает об этом, грезя перед ее изображением на плакате, где она по-прежнему живая, полная энергии и сценического порыва. Диктор продолжал: "За день до смерти она вместе с группой "Фулл-тилт-буги-бэнд" записывала в студии саундтрек к фильму Ника Грейвнайтса "Живьем погребенные в блюзе". – Давид погладил фигуру на плакате. – Ее труп кремировали, а пепел развеяли на одном из пляжей Сан-Франциско, куда певица обычно уезжала, когда ей хотелось побыть в одиночестве".

"Будь мужественным!" – громогласно призвала Давида его карма.

"В ближайшие месяцы новые записи Дженис Джоплин выйдут отдельной пластинкой под названием "Жемчужина". Королева умерла, мир праху ее!" И по радио заиграла музыка.

"Взбодрись, может быть, завтра ты уже будешь на свободе!" – "Для чего? Что мне делать без Дженис? Куда идти, с кем жить, я ничего не знаю!" – "Не падай духом, помни, что ты должен отомстить!" – "Зачем? У меня никого нет!"

"Сеньорас и сеньорес, – объявил диктор, – для вас звучит "Ме and Bobby McGee"!"

Глава 23

Вечером того же дня Мохардин позвонил Аранго из Лос-Анджелеса, где на предстоящие выходные было запланировано его бракосочетание с Грасьелой.

– Как дела, адвокат? – Аранго рассказал ему о смерти Андреса и заверил, что с Давидом все улажено; завтра в девять утра он подсторожит губернатора в аэропорту, подпишет у него распоряжение, и к полудню Давид уже будет пить холодное пиво в "Бермудском треугольнике".

– Самое время! – Чоло надеялся, ему удалось убедить Давида держаться тише воды, ниже травы, но знал, что Сидронио Кастро верить нельзя; ненависть и желание отомстить толкают таких, как он, на любую подлость. – Адвокат, обязательно добудьте для Санди нового телохранителя; Рапидо – царство ему небесное – говаривал, что жертвой всегда становится доверчивый, но с нами этого не должно случиться, найдите телохранителя уже сегодня, до наступления ночи!

– Я займусь этим, не беспокойтесь!

– Пусть начальник тюрьмы рекомендует вам какого-нибудь заключенного или охранника, не знаю, но чтоб обязательно гарантировал безопасность Санди, я обещал помогать этому каброну до последнего и сдержу свое слово во что бы то ни стало!

– Не беспокойтесь!

– Как только он выйдет из тюрьмы, сразу пришлите его ко мне, чтобы не успел сбежать в Чакалу со своей бредовой местью.

– Понятно.

– И вот еще что: я вышлю вам немного денег, а вы передайте их семье Рапидо, они живут где-то в Эль-Вер-хеле. Уже известна причина смерти?

– По официальному заключению он умер от инфаркта миокарда, но это не так.

– А что же?

– Отравился ужином.

– Никогда в такое не поверю, у этого каброна был стальной желудок!

– Он проглотил вместе с едой столько стрихнина, что хватило бы умертвить всех тюремных крыс!

– Кто же мог подсыпать ему отраву?

– Об этом я спросил полицейского врача, но тот посоветовал мне не лезть в это дело.

– Послушайте, адвокат, пожалуйста, не забудьте про охрану, я не хочу, чтобы с Санди приключилось то же самое!

– Не теряйте спокойствия, за одну ночь ничего не случится!

– Вижу, вы не понимаете, каких каверз следует ожидать от этих сволочей, братьев Кастро! Адвокат, послушайте меня и запомните: нельзя оставлять Санди на произвол судьбы, поговорите с ним и велите глядеть в оба; у меня для него есть кое-какие планы, и вы оба не должны все провалить. Из надежного источника известно, что мне на свадьбу подарят команду "Лос-Томатерос", так скажите Санди, если он не захочет сам играть, то, может быть, станет ее менеджером.

– Хорошо, скажу.

– А как идут другие дела? Удалось вытащить из тюрьмы Ребеку Мансо?

– Нет, начальник охраны не позволил.

– Как так?

– Он с ней живет.

– Так пусть женится на ней, для полного счастья!

– Вполне вероятно, что так и будет. Хотите знать, что сказал мне Угарте?

– Он уже уладил с моим домом?

– Не знаю, Угарте заявил мне, что он разговаривает только напрямую с доном Серхио.

– Так свяжитесь с ним и скажите, что он может разговаривать с кем пожелает, только пусть уладит это дело, поскольку этот дом я никому не уступлю! Он уже знает, я взорву его еще раньше, чем туда притащится первая полицейская задница!

– Что-нибудь еще?

– Нет, то есть да, чуть не забыл: умерла Дженис Джоплин, заберите у Давида магнитолу, пока он не узнал.

– В самом деле?

– Да, здесь на улицах творится что-то невообразимое, так что Санди лучше не знать, черт знает, что он может выкинуть!

– Отчего она умерла?

– Не знаю, похоже, хватила лишку, здесь все вокруг заливаются слезами и рвут на себе одежду.

– Послушайте, дон Сантос, вы знаете о митинге?

– Ах, каброн, уже состоялся? Я совсем упустил из виду…

– Да, совсем недавно все закончилось.

– И как прошло?

– Говорят, в Кульякане такого большого числа участников не помнят, плюс еще перестрелка.

– Даже перестрелка была?

– Еще какая, по дороге к Угарте – здание Биржи, если помните, находится рядом с собором – я сам видел, как студенты требовали выпустить на свободу Давида Валенсуэлу и других заключенных: Пеньюэласа, Чуко Салидо, Бакасегуа Буйчимеа и еще многих; надписи на транспарантах осуждали убийство Грегорио Палафокса Валенсуэлы.

– Значит, побывали в самой гуще событий! Думаешь, это сильно навредит? Губернатор заупрямится?

– Ни в коем случае!

– Не узнавал, родители Чато ходили на митинг?

– Нет, не узнавал, надеюсь, что нет, сеньоре и так горя хватило!

– Здесь по новостям ничего не сообщали.

– Местные газеты тоже не напечатали никаких репортажей, но дело дошло до применения слезоточивого газа и, говорят, большого числа раненых с обеих сторон.

– Наверняка "драконы" постарались!

– Я слышал, убили по меньшей мере четырех и сорок восемь ранили, из них вроде бы шестнадцать в голову.

– Вот черти, до чего же народ горячий, неужели нельзя обойтись без драки, а просто собраться всем вместе и сделать общий перекур? Можно же все мирно обсудить – вот так, к примеру: "Генерал, вы где достаете травку?" – "Мне присылают из Бадирагуато!" – "Вам везет!" – "А вы где?" – "А нам приносят прямо в университет!" Неплохо, правда?

– Несбыточная мечта!

– Такое общение могло бы решить все наши проблемы без всякого насилия, как подобает вести себя порядочным людям.

– Что-нибудь еще, дон Сантос?

– Нет, это все, конец связи!

Глава 24

Ему с детства внушали, что мужчины не плачут, но Давид даже не пытался остановиться, только закурил сигарету и, подвывая, продолжил оплакивать Дженис.

"Уймешься ты наконец?" – "А ты когда-нибудь замолчишь? Мне хотелось бы хоть несколько дней провести в безмолвии, переживая боль утраты". – "Прости". – "Я хочу на тот пляж, где развеяли ее прах". – "В первую очередь надо отомстить". – "Нет, сначала на тот пляж!" – "Ты забыл, что Сидронио должен умереть?" – "Пусть умирает, когда наступит его очередь". – "Ты, видать, совсем голову потерял, подумай хотя бы о матери, о сестрах! Вряд ли они согласились бы сейчас с тобой!" – "По радио сказали, что церемония погребения носила частный характер, в ней участвовали только родственники и друзья – а как же я? Разве я не имел права присутствовать?" – "Конечно, нет, ты для нее ничего не значил, ты был всего лишь ее любовником на восемь минут".

В ту ночь Давид решил не ложиться спать в целях обеспечения своей безопасности. После смерти Дженис ему стало незачем ехать в Лос-Анджелес, зато теперь он хотел как можно скорее очутиться там, где был развеян ее прах. В девять часов камеры запирались снаружи на толстые металлические засовы, за исключением тех, что находились в единоличном распоряжении немногих избранных заключенных вроде Давида, чьи привилегии оплачивались особой мздой. Он запер свою дверь на внутреннюю задвижку и приготовился ждать наступления утра, прислушиваясь к шороху крыс, звукам из соседних камер и отбиваясь от назойливых комаров. Едва Давид закрыл дверь, воображение сыграло с ним шутку; ему померещилось, что на кровати сидит живой и здоровый Рапидо, уплетает суп и повторяет сказанные накануне слова: "Вот здорово, дон Санди! И как только вы сумели так ловко залепить камнем этому развратнику Рохелио, по всей округе молва идет, я слышал разговоры и в Ла-Петаке, и в Пальмарито, и в Мехикали; даже в Эль-Верхеле рассказывали, что какой-то парень убил другого, метнув ему в голову камень. И надо же, где привелось с вами свидеться! Сами знаете, как у нас принято убивать – либо ножичком прирежешь, либо из пистолета или автомата подстрелишь, в общем, что под руку попадется, но вот с расстояния камнем – это высший пилотаж! Не хотите супчику откушать? И тортильяс стынут зря…"

Давида снедала тревога. Откуда наплывает столько тумана? "На мой взгляд, этого каброна отравили, – сказал начальник тюремной охраны. – Смотри, как рожу раздуло! – Настал и его черед! – Чем, интересно, его накормили?" Давиду вспомнилось посещение Карлоты Амапии; яркая луна плыла по небосводу, и ее свет проливался в камеру сквозь окошки в стене со стороны двора. Точно такая же сияла в ту далекую ночь, когда Карлота Амалия пригласила его танцевать, прекрасно понимая, что Давид не сможет отказать ей.

"Конечно, я готовлю не так, как твоя мама", – сказала она. Почему она так настаивала, чтобы я выбросил рагу? Кажется, ясно. Сейчас вопрос в том, будет ли Сидронио уважать договоренность с Чоло? Его раздражает то, что в сьерре все проблемы решаются заведенным способом и некоторые соглашения трудно выполнять. Но ведь его отца не убивали! Теперь Давиду хотел ось, чтобы договоренность Сидронио с Чоло оставалась в силе.

"Ты должен отомстить!" – твердила его бессмертная часть. "Оставь меня в покое, я сыт по горло твоими советами, от тебя только лишние заботы!" – Давид опять почувствовал себя одиноким и всеми забытым.

Несмотря на предостережения Чоло, Давид остался без охраны. Он понял, что в эту ночь ему придется выкручиваться самому, достал из кастрюли с фасолью револьвер "смит-вессон", напряг память, вспоминая уроки Чато, положил оружие со взведенным курком в пределах вытянутой руки и стал ждать. Поскольку Сидронио находился всего в нескольких метрах, ночь предстояла бессонная. Пусть канадские утки спят, а Давиду никто не помешает приехать на пляж Дженис! Если адвокат не соврал, завтра он навсегда покинет эту крысиную нору. Уже поздней ночью Давиду захотелось похлебать рыбного бульона и обсосать косточки, а еще увидеть, как Ребека танцует на носу "броненосца Потемкина".

"Луна во всем своем великолепии, мой песик. – И свежий бриз шевелит ее блузку. – Не хочешь отведать мачаки из креветок?" Как только Давид выйдет из тюрьмы, сразу зайдет домой к дяде с тетей за своим паспортом, адвокат купит ему билет до Лос-Анджелеса, и – ай да на пляж Дженис!

Из чьей-то камеры донесся хохот – "За что купил, за то и продаю!" – кто-то разразился матерной бранью, где-то звучно испустили кишечные газы. Те, кто мог оплатить присутствие своих половых партнеров – женщин или педерастов, – развлекались вместе с ними, остальные наведывались в два барака, где велась торговля человеческой плотью. Ночь текла в этих тюремных звуках, и чем дальше, тем больше леденела от страха душа Давида.

"Мне нельзя спать, надо терпеть, через несколько часов меня выпустят на свободу!" – "Ты упускаешь драгоценную возможность, будешь жалеть об этом всю свою проклятую жизнь, вот увидишь!" – "А вдруг он меня опередит, я не хочу умирать!" – "Смерть наступает быстро и безболезненно". – "А с тобой ничего не будет?" – "Нет, это же не самоубийство; к счастью, после тебя меня ждет вечный покой".

Давид не смыкал глаз, даже когда стихли все звуки, а потом еще несколько часов. Поэтому сразу услышал приближающиеся шаги, вверил себя божьей воле и стал ждать: что бы ни случилось, это произойдет очень скоро.

Глава 25

Сидронио знал, что Давида отпускают на свободу.

– Похоже, Рожей-не-вышел-жопой-не-прошел скоро уходит, – шепнул ему охранник.

– Кто, дебил?

– Он самый, партизан сраный!

– Если этот дурак партизан, то я – Дева Мария! Когда?

– Начальство говорит, завтра.

"Завтра так завтра, только его не выпустят, а вынесут отсюда вперед ногами", – подумал Сидронио.

Он наведался в камеру Смурого, но тот беззаботно витал где-то очень далеко под воздействием дозы героина.

– В полном отрубе, – пояснили его сокамерники. Чертов Смурый; Сидронио пожалел, что дал ему денег вперед.

– Сейчас я его разбужу. – Но сколько ни тряс безвольное тело, ничего не получалось.

– Дохлый номер, теперь он очнется не раньше tomorrow*, – сказали ему. – Принял тройную дозу! – Рядом со Смурым лежал пустой шприц. Сидронио опять тряс, уговаривал, плеснул в лицо водой – все без толку, Смурый не подавал никаких признаков пробуждения.

* Завтра (англ.)

– Дон Сидронио, мы можем вам помочь?

– Вообше-то нет.

– Если вам что-нибудь надо, вы только скажите, в. этом бараке мы все на игле и ради дозы готовы на что угодно! That’s true!*

* Это верно!

– Ладно, буду иметь в виду.

Взбешенный Сидронио вернулся в свою камеру, свернул самокрутку и стал курить, жадно затягиваясь.

– Ах! – испугалась Карлота Амалия. – Боже мой! – Она знала, что от мужа в таком состоянии можно ожидать любой жестокости. – Господи, дай мне силы! – По радио передавали песни Пипорро. Карлота склонилась над утюгом и с преувеличенным усердием гладила белье.

– Откладывать больше нельзя, – пробормотал Сидронио. Пипорро пел: "Этой ночью ты придешь, ведь все еще любишь меня…" – Я знаю, что делать!

В три часа ночи он разбудил Карлоту Амалию.

– Что случилось?

– Хочу ужинать!

– Ужинать?

– Оглохла, что ли?

– Нет, просто какой же ужин в этот час? Скорее завтрак…

– Завтрак не завтрак, тебе какая разница! Если я говорю ужин, значит, ужин!

– Что тебе приготовить?

– Тамали, фасоль и кофе. – Жена встала с постели, включила свет и принялась за дело.

– Как мне все это надоело! – Карлота Амалия твердо решила уйти отсюда через день, хотя еще не знала как; и пусть братья Сидронио станут ее преследовать, терпеть более нет сил! Уже неоднократно она испытывала горячее желание ударить мужа ножом, и остановить себя с каждым разом становилось все труднее.

Сидронио сел за один из бетонных столов и закурил новую самокрутку. Вдобавок он уже не первый час отхлебывал мескаль прямо из бутылки.

– Сантос Мохардин пусть думает что хочет! – Сама судьба дарила ему возможность самолично расквитаться за бесчестие брата. – Пусть дон Сантос думает, что его гребаному превосходительству заблагорассудится! – Из-за стенки, из двадцать первой камеры, все еще доносились ритмичные звуки, сопровождающие чей-то половой акт. – Вот чертовы долбари, спать пора, а они все трахаются! Пусть Сантос Мохардин хоть целую армию пришлет охранять дурака, ему все равно конец!

– Тамали готовы, – жалобно сообщила запуганная насмерть жена. – Наложу тебе?

– Нет, говна ты мне не наложишь, неси давай, дура! – Карлота поставила перед ним тарелку с едой, а сбоку чашку с кофе. Сидронио посмотрел в тарелку с язвительной ухмылкой и сбросил ее на пол. – Садись, чертова ведьма, и слушай меня внимательно! – приказал он, понизив голос. – Тебе не удастся отравить меня, как Рапидо, – отважный пистолеро, гроза всего тихоокеанского побережья! – руки коротки, я первый тебя отравлю!

– Ты сам положил стрихнин в еду!

– Заткнись, сука! – Он схватил ее за волосы. – Когда я говорю, держи свою пасть на замке! Если бы мой брат знал, какая ты шлюха, он бы тебя и близко к себе не подпустил, сучка текучая, но в этой жизни за все надо платить; если у дурака и было семь жизней, то теперь осталась только одна, и он ее сегодня лишится с твоей помощью!

– С моей помощью? – По щеке Карлоты сбежала одинокая слезинка, но от горячей ненависти к мужу ее глаза тут же высохли.

– С твоей, с твоей, только не говори мне, что ты к нему равнодушна, я помню, как ты порозовела, когда вернулась от него, думаешь, не заметил? Не пытайся делать из меня идиота, этот каброн возбуждает твою сучью натуру, и прямо сейчас ты мне поможешь, вызовешь урода из камеры, чтобы все видели, как я отомщу за брата!

– Я не хочу!

– А никто тебя не спрашивает, чего ты хочешь, сделаешь что велено – и точка! Вот, отнесешь ему этот кофе! – Сидронио потащил Карлоту за волосы и выставил за дверь. – Иди сейчас же, тварь, слышишь меня? – Карлота сделала движение, чтобы вернуться в камеру, но Сидронио отпихнул ее. – Не упрямься, чертова ослица, к дураку вон в ту сторону!

– Он, наверное, спит!

– Конечно, но ты ему снишься, так что наяву он тебе еще больше обрадуется!

– Я не пойду в ночной рубашке!

– Нет, так пойдешь, чтобы он еще больше возбудился – проснется, увидит тебя в таком виде и решит, что сон воплотился в действительность, а ты с ним заговоришь и вызовешь из камеры. Вот, плесни мескаля в кофе, пусть думает, что его ждет развлечение по полной программе. – Сидронио подтолкнул Карлоту к выходу. – Шевелись давай! – И толкнул жену еще сильнее, так что кофе у нее в руке чуть не пролился. Сидронио шел у нее за спиной, а когда они приблизились к шестнадцатому бараку, спрятался за бетонным столом для посетителей. Карлота попятилась, не в силах выполнить приказ мужа, но тот с пистолетом в руке загородил ей дорогу и знаками показал, что обратного пути нет. Она тихонько постучала в дверь камеры Давида.

– Давид, – негромко позвала Карлота. – Ты спишь? Открой, это я, Карлота!

"Вот здорово! – восхитилась бессмертная часть Давида. – Как чудно пахнет кофе!"

– Давид, открой мне!

"Я боюсь, думаю, не к добру ее приход!" – "Как тебе не стыдно бояться женщины?"

– Открой, пожалуйста!

– Чего ты хочешь?

"Чего я хочу? – подумала Карлота. – По моей вине этот человек потерял отца, у его родных отняли землю, и они прозябают в бедности, и теперь из-за меня ему грозят новые неприятности – это несправедливо!" Карлота была готова закричать: "За моей спиной прячется Сидронио, он хочет убить тебя", – но не смогла найти силы, чтобы побороть накопившийся страх.

– Я принесла тебе кофе с вином. "Великолепно, – обрадовалась карма, – это поможет нам взбодриться!"

– Даже через дверь пахнет! Это мескаль?

– Да. Ты откроешь?

– Лучше уходи.

"Не будь таким невежей!" – укоризненно произнес голос.

– Я только принесла тебе кофе, не возвращаться же мне с ним, пойми!

– Почему ты решила принести мне кофе посреди ночи?

– Мне надо поговорить с тобой. – Сидронио поторапливал ее.

Давид не знал, как поступить, сквозь решетку глазка в темноте виднелись какие-то белые пятна, и ему вспомнилось, как он и Карлота танцевали под фонарями в ту лунную ночь.

– Ладно, – произнес он, судорожно дыша; воспоминание довольно сильно взволновало его, – я открою.

Чего хотела добиться Карлота Амалия своим посещением? Знает ли о нем ее муж?

– Хорошо, – услышал он голос и теплое дыхание Карлоты, увидел, как белеет в лунном свете ее ночная рубашка, вдохнул сладкий аромат кофе.

"Ладно, – подумал Давид, – я открою, но не стану ни танцевать с ней, ни пить ее кофе, вылью его туда же, куда полетело и рагу!"

Стоило ему отворить дверь, как события замелькали с головокружительной скоростью. Одной рукой Сидронио Кастро толкнул в камеру Карлоту, а другой сунул ствол пистолета в рот Давиду.

– Настал твой час, дурак! – Он дохнул в лицо своей жертве перегаром марихуаны, а Давиду сразу захотелось в уборную.

"Кажется, нам пора расставаться", – произнес внутренний голос с необычайной отчетливостью. "Я только хотел уехать к Дженис", – подумал Давид.

– Ты убил моего брата. – "С тобой было непросто", – добавила карма. – И за это поплатишься своей жизнью, я прикончу тебя, каброн вонючий! – Позывы в кишечнике стали нестерпимыми. Карлота упала на пол камеры и теперь пыталась подняться на ноги. – Я рассчитаюсь с тобой за Рохелио! – Давид, не мог вымолвить ни слова, ствол пистолета придавил ему язык. – "Какие ужасы приходится переживать! – проговорила карма. – Надеюсь, что очень скоро смогу наконец-то отдохнуть! – Давид понял, что выбора нет, он умрет и навсегда избавится от своей бессмертной части. – Адьос, жалкий человечек, достаточно ты настрадался!"

Если он очутится на небесах, то получше рассмотрит Млечный Путь, а если в аду, в гостях у черта с козлиными копытами, то, может быть, встретится там с Дженис?

– Передай от меня привет дьяволу, дурак! – Ствол пистолета убрался изо рта Давида, и он услышал сухой щелчок, производимый выстрелом оружия с глушителем. Сидронио отпрянул, удивленно раскрыв злые глаза. Давид не понимал, что происходит. Это Карлота Амалия выстрелила в мужа из пистолета Рапидо.

– Чему быть, того не миновать, – произнес напоследок Сидронио и упал у двери камеры.

Карлота начала всхлипывать. Ночь казалась очень светлой по сравнению с тьмой, царящей в камере. Сидронио лежал навзничь, сжимая омертвевшими пальцами пистолет. Давид подумал, не позвать ли тюремных охранников, но не знал, что им сказать. Несчастная Карлота жалобно подвывала без слез с лицом, похожим на индейскую маску; перед ней лежал мертвый мужчина, который так долго мучил ее, а сначала похитил со двора родного дома, изнасиловал на сиденье джипа и подарил ту же машину ее отцу в качестве компенсации за бесчестье дочери. Он увез Карлоту по реке Санта-Мария и объездил с ней еще полсвета, постоянно унижая, – гадкий подонок, выглядящий еще отвратительнее из-за шрама на лбу. Давид попытался успокоить охваченную истерикой женщину.

– Наплевать, – сказала она дрожащим голосом. – Мне на все наплевать! – Она отшвырнула в сторону пистолет. Давид взял мертвого за руки и отволок во двор к столам для посетителей, затем поднял с земли отброшенный Карлотой пистолет и положил его возле трупа – оружие ему больше не понадобится, а это место для него показалось самым подходящим.

"Уничтожь отпечатки пальцев! – посоветовала карма. – Оботри его тряпкой!"

– Иди к себе, – сказал Давид Карлоте. – Ты ничего не делала, ничего не знаешь.

– Как же?

– Вот так. – Он с грустью посмотрел на женщину.

– Я разрушила твою жизнь!

– Ты только что спасла мне жизнь! Иди! – повторил Давид; они вели себя слишком шумно – что у него на уме? Боялся, что за ними подсмотрит кто-то из заключенных?

– Не говори ничего, иди в свою камеру и ни шагу из нее, скоро утро.

– А ты что будешь делать?

– Не знаю.

– Тебя же отпустят сегодня?

– Кажется, да. А если останусь, обещай навещать меня.

– Хорошо. – Плача, Карлота поднялась на ноги. – Я бы вышла за тебя. – Она обняла Давида. – Клянусь, я бы сделала это, что бы ни говорили. – Карлота посмотрела на мертвеца – под лунным светом его лицо казалось зловещим, – повернулась и пошла через тюремный двор, похожая на белое привидение, пока не исчезла в бараке. Давид опять заперся в своей камере и в тишине стал прислушиваться к голосам заключенных, играющих поблизости в покер. Приближался час утренней поверки.