Текст книги "Сплетенные судьбами (ЛП)"

Автор книги: Элли Каунди (Конди)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

Глава 14. Кассия

Я жду рассвета, укутавшись в пальто. Здесь, внизу, в Каньоне, я могу ходить и спать в глубине земли, и Общество не видит меня. Я начинаю верить, что они, действительно, не знают, где я нахожусь. Я сбежала.

И это так странно.

Всю жизнь я была под наблюдением. Общество смотрело, как я хожу в школу и учусь плавать, как поднимаюсь по ступеням, чтобы присутствовать на своем банкете Обручения; они изучали мои сны; а когда находили мои данные интересными, как та чиновница, то изменяли ход событий и записывали мою реакцию.

И, не смотря на то, что это был иной вид наблюдения, моя семья тоже следила за мной.

В последние дни своей жизни Дедушка сидел у окна, глядя на заходящее солнце. Тогда я думала, что он проводит так всю ночь и видит, как солнце снова возвращается на горизонт. Не во время ли одной из тех долгих, бессонных ночей он решил, что отдаст мне стихотворения?

Я представляю себе, что Дедушка не просто исчез, а проплывает сейчас над нами, и из всех вещей, за которыми можно наблюдать с вышины, он выбирает одну маленькую девочку, которая карабкается по скале. Ему интересно, пробужусь ли я и поднимусь с рассветом, когда вся окружающая природа обновляется.

Мог ли он предполагать, что я доберусь до этих мест?

– Ты проснулась? – спрашивает Инди.

– Даже не засыпала, – отвечаю я. Но, не успев произнести эти слова, я уже сомневаюсь, правда ли это. Что, если мои видения о Дедушке были всего лишь сном?

– Будем собираться через несколько минут, – предлагает Инди. А через секунды, прошедшие с нашего разговора, свет изменился. Я уже могу видеть ее гораздо отчетливее.

Инди выбирает хорошее место; даже я признаю это. Стены не такие высокие и отвесные, как в других местах каньона, а старый камнепад, лежащий грудами валунов, разделяет путь наверх на отрезки.

Но, по-прежнему, эти стены внушают страх, да и у меня не достаточно практики – вчера у нас было совсем немного времени, чтобы потренироваться перед сном.

Инди протягивает руки в безоговорочном жесте. – Дай мне свою сумку.

– Что?

– Ты не достаточно хороша в скалолазании, – невозмутимо говорит Инди. – Я переложу твои вещи к своим, и тогда ты понесешь пустую сумку. Так она будет легче, я не хочу, чтобы тяжесть спровоцировала твое падение.

– Ты уверена? – я внезапно чувствую, что, если Инди возьмет сумку, для нее это будет слишком тяжело. Мне не хочется выпускать таблетки из виду.

Инди проявляет нетерпение. – Я знаю, что делаю. Так же, как и ты в случае с растениями. – Она хмурится. – Давай же. Ведь ты доверилась мне на воздушном корабле.

Она права, и это кое о чем напоминает мне. – Инди, – спрашиваю я. – А что ты взяла с собой? Что за вещь ты давала мне, чтобы спрятать там, на корабле?

– Ничего, – отвечает она.

– Ничего? – удивленно откликаюсь я.

– Я подумала, что ты не доверишься мне, если не будешь знать, что мне тоже есть, что терять, – она усмехается.

– Но там, в деревне, ты притворилась, что забрала что-то у меня? – недоумеваю я.

– Я знаю, – произносит она без следа раскаяния в голосе. Я трясу головой и, не смотря ни на что, начинаю смеяться, когда стаскиваю сумку и передаю ей.

Инди открывает ее и начинает перекладывать содержимое – фонарик, листья растения, пустую фляжку, синие таблетки – в свою собственную сумку.

Я неожиданно чувствую себя виноватой. Ведь я могла убежать со всеми этими таблетками, но она, по-прежнему, доверяла мне. – Ты должна взять немного таблеток после восхождения, – предлагаю я. – Для себя.

Выражение лица Инди меняется. – Ох, – в ее голосе сквозит настороженность. – Хорошо.

Она возвращает мне пустую сумку, и я снова вешаю ее через плечо. Мы поднимаемся, одетые в пальто, которые делают нас неуклюжими, но Инди считает, что нести их было бы тяжелее. Она перекидывает свою сумку через плечо, через длинную косу, которая пылает так же ярко, как эти скалы на восходе солнца.

– Готова? – спрашивает.

– Думаю, что да, – отвечаю, глядя вверх на скалу.

– Тогда за мной, – объявляет она. – Я буду подсказывать тебе, как идти. Она цепляется пальцами за выступы и подтягивается вверх. В своем рвении не отставать, я легко побеждаю кучку камней. Они рассыпаются, и я держусь крепче.

– Не смотри вниз, – наставляет Инди.

Восхождение занимает у нас гораздо больше времени, чем предыдущий спуск.

Меня поражает, как много приходится удерживаться и пережидать, обдумывая следующее движение, и затем совершать его. Руки крепко впиваются в камни, а пальцы ног сгибаются так сильно, как только возможно. Я сосредотачиваюсь на выполнении задач для рук, и каким-то образом получается, что, не вспоминая о Кае, все равно полностью погружаюсь в раздумья о нем. Потому что я переживаю те же мгновения, что и он.

Стены здесь красновато-оранжевые, с черными вкраплениями. Даже не знаю, откуда взялась эта чернота; похоже на то, как будто океанический смоляной осадок расплескался по стенам каньона много лет назад.

– У тебя все прекрасно получается, – сообщает Инди, когда я присоединяюсь к ней на выступе. – А здесь начинается самая сложная часть восхождения, – говорит она, указывая. – Я попробую первая.

Я сижу на выступе, прислонившись спиной к скале. Мои руки ноют от того, что слишком крепко цепляюсь. Я мечтаю, чтобы скала обнимала нас, укачивала, когда мы прилипаем к ней, но этого не происходит. – Кажется, у меня получилось, – приглушенно выкрикивает Инди сверху. – Когда ты поднимешься сюда...

Я слышу звук скатывающихся камней, булыжника, обдирающего плоть. Вскакиваю на ноги, с трудом удерживаясь на узком выступе. – Инди!

Она болтается в воздухе надо мной, удерживаясь за камни. Одна из ее ног свисает рядом со мной, ободранная, кровоточащая. Я слышу, как она чертыхается сквозь зубы.

– Ты в порядке? – окликаю ее.

– Подтолкни, – отрывисто выдыхает Инди. – Подтолкни меня наверх.

Я подставляю ладони под подошву ее ботинка, износившегося в результате бегства по равнине, покрытого пылью ущелий.

Несколько ужасающих мгновений она удерживается на моих руках, такая тяжелая, и я знаю – она ищет, за что можно ухватиться сверху. Потом она исчезает; моя рука освобождается от тяжести ботинка, а на ладони остается отпечаток подошвы.

– Я наверху, – кричит она вниз. – Пройди немного левее, я помогу тебе подняться оттуда.

– Это безопасно? Ты уверена, что с тобой все в порядке?

– Я сама виновата. Здесь камни мягче, чем те, по которым я взбиралась раньше. Я слишком сильно нажала на них, вот и посыпались.

Царапины на ноге Инди противоречат ее утверждению, что скала мягкая, но я понимаю, о чем она говорит. Вещи здесь так отличаются от привычных нам. Отравленные реки, мягкие камни. Никогда не знаешь точно, с чем столкнешься в следующую минуту. Что поддержит и что предаст.

Вторая часть восхождения проходит более гладко. Инди оказалась права: по отвесной скале передвигаться было сложнее всего. Я сжимаю узкие края скалы, используя только подушечки пальцев, страстно желая, чтобы суставы не разогнулись и ноги не соскользнули. Втискиваю ладони и колени в щели, вертикально пронизывающие поверхность скалы, используя одежду и кожу так, как учила Инди – чтобы прижиматься как можно плотнее к стене.

– Мы почти добрались, – сообщает она сверху. – Передохни минуту и потом продолжай подниматься. У нас отлично получается.

Остановившись в расщелине, я пытаюсь восстановить дыхание. Скала обнимает меня здесь, осознаю я, и улыбаюсь, подбадривая себя тем, как высоко мы уже забрались.

Каю бы понравилось это. Может быть, он тоже сейчас карабкается куда-то.

А теперь нужно сделать последний рывок на вершину.

Я не буду смотреть вниз или назад или еще куда-нибудь, кроме как вверх и вперед.

Моя сумка немного съезжает, и я вздрагиваю, впиваясь ногтями в камни. Держись. Не спеши. Мимо пролетает что-то невесомое и крылатое, пугая меня. Чтобы успокоиться, я думаю о том стихотворении про воду, которое Кай подарил мне на день рождения:

И был прилив, и ныряла цапля, когда я покинул пределы стены¹.

Здесь, на каменистом склоне, я чувствую себя каким-то созданием, которое выбросило на берег приливной волной; пытающимся добраться до какого-нибудь места, где может находиться Кай. И даже, если его там не окажется, я все равно отыщу его. Я буду идти, и идти, пока, в конце концов, не пересекусь с ним где-нибудь.

На мгновение я замираю, пытаясь вернуть равновесие, а затем, забывшись, оглядываюсь через плечо.

Простирающийся вид абсолютно не похож на тот, что мы с Каем наблюдали на вершине Холма. Ни домов, ни Сити-холла, ни каких-либо зданий вообще. Только песок, камни и низкорослые деревца; но, тем не менее, я смогла взобраться наверх, и снова ощущаю, что Кай поднялся вместе со мной.

– Я почти добралась, – шепчу я ему, и Инди.

Я переваливаюсь через край скалы с улыбкой на лице, а затем оглядываюсь.

Мы не одни.

Теперь я понимаю, почему это называется обстрелом. Пепел лежит повсюду. По Каньону гуляет ветер, задувая пыль в глаза, вызывая в них жжение и слезы.

Это просто последствия большого пожара, говорю я себе. Бревна лежат непрерывной цепью, дым поднимается в небо.

Но выражение лица Инди говорит о том, что, в действительности, она видит, и разумом я осознаю то же самое. Обгоревшие фигуры, усыпающие землю, вовсе не бревна. Дюжины тел на вершине Каньона, они реальны.

Инди наклоняется и тут же выпрямляется, держа что-то в руках. Обугленный кусок веревки, большей частью в хорошем состоянии. – Идем, – произносит Инди, зола на веревке оставляет черные следы на ее руках. Она протягивает руку, откидывая назад прядь рыжеватых волос, растрепавшихся от ветра и нечаянно подчеркнувших ее лицо.

Я вглядываюсь в тела этих людей. На их коже есть отметины – голубые волнистые линии. Интересно, что они означают.

Почему вы оказались здесь, на вершине? И для чего использовали эту веревку? О чем еще вы узнали, в то время как большинство из нас забыли о вашем существовании? Или вовсе не знали о вас?

– Как давно они мертвы? – спрашиваю я.

– Достаточно давно, – отвечает Инди. – Неделю, может больше. Не знаю точно. – В ее голосе звучат резкие ноты. – Кто бы ни сделал это, они могут вернуться. Нам нужно уходить.

Боковым зрением я замечаю какое-то движение и разворачиваюсь. Вдоль хребта в ряд установлены высокие красные флаги, неистово трепыхающиеся на ветру. Хотя они и воткнуты в землю, а не развешены на деревьях, все равно напоминают мне те красные ленточки, которые мы с Каем оставили на Холме.

Кто отметил здесь территорию? И кто убил всех этих людей? Общество? Враг?

Где же Восстание?

– Нам немедленно нужно уходить, Кассия! – окликает меня Инди, стоя позади.

– Нет! – отвечаю я. – Мы не можем оставить их так.

Были ли они повстанцами?

– Именно так умирают Аномалии, – холодно говорит Инди. – В одиночку мы с тобой не сможем ничего изменить. Придется отыскать еще кого-нибудь.

– Может быть, это именно те люди, которых мы пытались найти, – предполагаю я. Прошу. Хоть бы Восстание не исчезло до того, как мы используем все шансы, чтобы найти его.

О, Кай, думаю я. Я даже не предполагала. Вот какую смерть ты видел.

Мы с Инди бежим по вершине Каньона и оставляем тела позади. Кай жив, убеждаю я себя. Он обязан выжить.

В небе только солнце. Никто не летает. Ангелов здесь нет.

¹Томас Дилан – Стихи в октябре

Глава 15. Кай

Мы не останавливаемся до тех пор, пока не увеличиваем расстояние между нами и тем, кто был там, в местечке. Никто из нас почти не разговаривает; мы двигаемся быстро, никуда не сворачивая с главного ущелья. Несколько часов спустя я достаю карту, чтобы свериться с нашим местонахождением.

– Такое ощущение, что мы все время ползем наверх, – слегка запыхавшись, произносит Элай.

– Так и есть, – отвечаю я.

– Тогда почему не заметно, что мы хоть как-то поднялись выше? – спрашивает Элай.

– Потому что стены ущелья тоже становятся выше. Гляди. – Я показываю ему, каким образом фермеры отметили на карте скальные повышения.

Элай в смущении трясет головой.

– Представь, что Каньон и все его ущелья – это большая лодка, – говорит Вик Элаю. – Та часть, где мы начали путь, была мелководьем. А там, где мы выйдем наружу – будет самая глубокая часть. Понятно? Когда мы выберемся отсюда, то окажемся выше той огромной равнины.

– Ты знаешь о лодках? – интересуется Элай.

– Немного, – отвечает Вик. – Совсем чуть-чуть.

– Отдохнем минуту, – предлагаю я Элаю и тянусь к фляжке, чтобы напиться.

Вик и Элай повторяют мои действия. – Помнишь тот стих, что ты читал для мертвых? – начинает Вик. – Я о нем уже расспрашивал раньше.

– Помню, – я смотрю на горное поселение, отмеченное на карте. Вот куда нам нужно дойти.

– Откуда ты узнал о нем?

– Я нашел его, – отвечаю. – В Ории.

– Не в Отдаленных провинциях? – допытывается Вик.

Он знает, что мне известно больше, чем я говорю. Я поднимаю глаза. Они с Элаем находятся по другую сторону карты, наблюдая. Последний раз Вик бросал мне вызов в деревне, когда я высказался о том, как Общество убивает Аномалий. Сейчас я замечаю в его глазах то же непреклонное выражение. Он думает, что пришло время поговорить об этом.

Он прав.

– И там тоже, – говорю я. – О Лоцмане я слышал на протяжении всей своей жизни.

Я действительно слышал. В Приграничных областях, в Отдаленных провинциях, в Ории и здесь, в Каньоне, тоже.

– Ну и как ты думаешь, кто он? – спрашивает Вик.

– Некоторые считают, что Лоцман – это лидер Восстания против Общества, – говорю я, замечая, как глаза Элая загораются от возбуждения.

– Восстание, – соглашается Вик. – Я тоже слышал об этом.

– Сопротивление существует? – нетерпеливо переспрашивает Элай. – И Лоцман – его лидер?

– Возможно, – отвечаю я. – Но к нам это никаким образом не относится.

– Конечно же, относится! – сердито восклицает Элай. – Почему ты не рассказал остальным приманкам? Может быть, мы смогли бы что-то сделать!

– Что? – спрашиваю я устало. – Вик и я, мы оба слышали о Лоцмане. Но даже не знаем где он или она находится. И если бы знали, я не верю, что Лоцману удалось бы достичь чего-то, кроме смерти, и утянуть очень многих людей за собой.

Вик трясет головой, но вслух ничего не произносит.

– Но это могло бы дать им хоть какую-то надежду, – упорствует Элай.

– Что хорошего в том, если их надежду даже нечем поддерживать? – задаю ему вопрос.

Он упрямо стискивает зубы. – Но это ничем не отличается от того, что ты пытался сделать, когда заряжал оружие.

Он прав. Я вздыхаю. – Знаю. Но, в любом случае, говорить им о Лоцмане было бы не очень хорошей идеей. Это всего лишь история, рассказанная моим отцом. – Неожиданно, я вспоминаю, как мама рисовала иллюстрации, когда он рассказывал. И когда история о Сизифе заканчивалась, и краски высыхали, я всегда чувствовал, как он окончательно успокаивался.

– Я слышал о Лоцмане от кого-то у себя дома, – говорит Вик и делает паузу. – Что с ними случилось? С твоими родителями?

– Они погибли при обстреле, – сообщаю я ему. Сначала я думаю, что больше ничего не скажу. Но все же продолжаю. Мне придется рассказать Элаю и Вику о том, что случилось, чтобы они поняли, почему я не верю. – Мой отец обычно устраивал встречи для поселенцев.

Я вспоминаю, как это было волнительно каждый раз, когда все сидели рядом на скамьях и дружно общались. Их лица озарялись светом, когда отец входил в помещение. – Мой отец выяснил, как можно отключать порт в деревне, чтобы Общество не узнало об этом. По крайней мере, он так думал. Я не знаю, может, порт, по-прежнему, работал или кто-то донес Обществу об этих встречах. Но, когда начался обстрел, все люди оказались собраны в одном месте. И почти все погибли.

– Так это твой отец был Лоцманом? – благоговейно спрашивает Элай.

– Если и был, то он теперь мертв, – отвечаю я. – И утянул за собой всю деревню.

– Он не убивал их, – говорит Вик. – Ты не можешь винить его.

Я могу и виню. Но так же понимаю точку зрения Вика.

– Их убило Общество или враг? – через мгновение спрашивает Вик.

– Корабли, которые выглядели как вражеские, – говорю я. – Только представители Общества не появились, пока все не закончилось. Это было что-то новое. Раньше они хотя бы притворялись, что сражаются за нас.

– А где ты был, когда это случилось? – спрашивает Вик.

– Я был на плато, – отвечаю я. – Хотел посмотреть, как идет дождь.

– Как те приманки, которые пытались добыть снег, – говорит Вик. – Но ты не умер.

– Нет, – отвечаю я. – Корабли не заметили меня.

– Тебе повезло, – считает Вик.

– Общество не верит в удачу, – произносит Элай.

– Я думал, что это единственная вещь, в которую действительно верю, – отвечает Вик. – Есть везение, и есть невезение, нам же, кажется, никогда не везет.

– Это не правда, – протестует Элай. – Мы сбежали из Общества и достигли Каньона. Мы нашли карты в пещере и покинули местечко до того, как нас обнаружили.

Я ни с чем не соглашаюсь. Я не верю в Общество, или в Восстание, или в везение и невезение. Но я верю в Кассию. Если бы мне пришлось отвечать, есть ли нечто большее, во что можно верить, я бы сказал, что верю в то, есть это вообще или нет.

Прямо сейчас есть Я, и я собираюсь продолжать действовать.

– Вперед, – говорю остальным, сворачивая карту.

Наступают сумерки, и мы решаем разбить лагерь в пещере, отмеченной на карте. Когда мы протискиваемся через вход, фонарики высвечивают ряд рисунков и резьбу на стенах помещения.

Элай резко останавливается. И я понимаю, что он чувствует.

Я помню, как впервые увидел подобную резьбу. В том небольшом скальном разломе рядом с нашей деревней. Мама с отцом отвели меня туда, когда я был совсем маленьким. Мы пытались угадать, что могут означать эти символы. Отец упражнялся, перерисовывая знаки на землю. Это было до того, как он научился писать. Он всегда хотел учиться чему-нибудь и во всем искал смысл. В каждом символе, слове и в каждой детали. Когда он не мог найти смысла, то выдумывал его сам.

Но эта пещера восхитительна. Рисунки красочно переливаются, а резьба, выполненная в деталях, тянется по всей поверхности стен. В отличие от рисунков на земле, вырезанное на камне становится ярче на фоне окружающей темноты.

– Кто это сделал? – спрашивает Элай, нарушая тишину.

– Множество людей, – отвечаю я. – Рисунки выглядят более свежими. Похоже, что над ними поработали фермеры. А вот резьба древнее.

– Насколько древнее? – спрашивает Элай.

– На несколько тысяч лет, – отвечаю я.

Самые древние вырезанные фигуры изображают людей с широкими плечами и раскрытыми ладонями. Они выглядят сильными. Одна из них как будто тянется к небу. Я долго гляжу на эту фигуру, на вытянутую руку, и вспоминаю, когда в последний раз видел Кассию.

Общество пришло за мной рано утром. Солнце еще не взошло, а звезды почти погасли. Это было самое удобное время для того, чтобы арестовать меня.

Я очнулся в тот момент, когда они наклонились ко мне в темноте и открыли свои рты, чтобы сказать то, что говорили всегда: Бояться нечего. Пойдем с нами. Но я ударил их прежде, чем они вымолвили хоть слово. Я пролил их кровь до того, как они смогли увести меня и заставили обливаться кровью меня самого. Каждый инстинкт кричал: борись, и я боролся. Всего однажды.

Я боролся, потому что нашел свое успокоение в Кассии. Я знал, что могу найти отдых в ее прикосновениях, которые одновременно сжигали и очищали меня.

Но борьба не продлилась долго. Их было шестеро против меня одного. Патрик и Аида еще не проснулись.

– Веди себя тихо, – сказали офицеры с чиновниками. – Так будет лучше для всех. Или нам заткнуть твой рот?

Я покачал головой.

– Классификация всегда показывает истину, в конце концов, – сказал один из них остальным. – Предполагалось, что с ним будет легко; он вел себя послушно долгие годы. Но Отклоненный всегда остается Отклоненным.

Мы почти вышли за дверь, когда Аида увидела нас.

А потом мы шли вдоль темных улиц в сопровождении кричащей Аиды и Патрика, который что-то говорил, тихо, спокойно, но настойчиво.

Нет. Я не хочу думать об Аиде и Патрике и о том, что было потом. Я люблю их больше всего в этом мире, за исключением Кассии, и, если я когда-нибудь найду ее, мы вместе отыщем и их тоже. Но думать о них постоянно я не могу – эти родители дали мне приют и не получили взамен ничего, кроме еще больших потерь. Было очень мужественно с их стороны полюбить снова. Это заставляло меня думать, что я тоже мог бы полюбить.

Кровь на губах и синяки – скоро их все увидят. Голова опущена, руки скованны за спиной.

А потом.

Мое имя.

Она выкрикивала мое имя у всех на виду. Она не волновалась, что кто-то узнает о ее любви ко мне. Я тоже позвал ее по имени. Я смотрел на ее взъерошенные волосы, ее босые ступни, ее глаза, глядящие только на меня, а потом она указала на небо.

Я знаю, ты имела в виду, что всегда будешь помнить меня, Кассия, но я боюсь, что вдруг забудешь.

Мы расчищаем место для ночлега от мелких камней и травы. Некоторые из камней оказываются кремнем, вероятно фермеры припрятали их здесь, чтобы разжигать огонь. Я нахожу еще и кусок песчаника, почти идеально круглой формы, и тотчас вспоминаю о своем компасе.

– Ты думаешь, какие-то фермеры разбили здесь лагерь, когда покидали Каньон? – спрашивает Элай.

– Я не знаю, – отвечаю я. – Возможно. Это убежище выглядит так, будто сюда часто наведываются.

На полу видны следы обугленных кругов от старых кострищ, полустертые отпечатки ботинок и, тут и там, кости приготовленных и съеденных животных.

Элай быстро проваливается в сон, как и всегда. Он свернулся калачиком прямо под ногами высеченной фигуры, чьи руки высоко подняты.

– Итак, что ты взял с собой? – спрашиваю я Вика, вытаскивая рюкзак, в котором спрятал предметы из пещеры-библиотеки. Спеша покинуть местечко, мы хватали книги и бумаги, не имея особых шансов разглядеть их как следует.

Вик начинает смеяться.

– Что такое?

– Я надеюсь, ты выбирал лучше, чем я, – говорит он, показывая свою добычу. Он второпях захватил лишь стопку простых маленьких коричневых брошюр. – Они были похожи на те, что я однажды видел в Тане. Кажется, это те же самые книжки.

– Что же это? – спрашиваю я.

– Нечто вроде истории, – отвечает он.

– Тогда они еще могут оказаться ценными, – говорю я. – А если нет, я дам тебе что-нибудь из своей добычи, – у меня она получше. Я прихватил немного поэзии и две книги, полные историй, не включенных в список Ста. Я бросаю взгляд на рюкзак Элая. – Нужно спросить у Элая, когда проснется, что он взял с собой.

Вик листает страницы. – Подожди. Вот это интересно. – Он передает мне одну брошюру, открытую на первой странице.

Бумага мягкая, дешевая, массового производства, сделанная где-то на окраинах Общества на старом оборудовании, вероятно, украденная с участка реставрационной библиотеки. Я открываю брошюру и читаю при свете фонарика:

ВОССТАНИЕ: Краткая история нашего противостояния Обществу.

Восстание началось во времена Комитетов Ста.

В год перед началом отбора Ста лучших, показатель Ликвидации Рака сохранялся в пределах 85,1 процента. Это был первый случай неспособности улучшить показатели, с тех пор как начала функционировать комиссия по Ликвидации Рака. Общество отнеслось к этому со всей серьезностью. Хотя они знали, что полное улучшение невозможно во всех областях страны, но все же решили, что приблизиться к показателю в 100 процентов в некоторых районах – крайне важно. Они знали, что выполнение этой задачи потребует большого внимания и самоотверженности.

Они решили сосредоточить все усилия на увеличении рождаемости и физическом здоровье. Чиновники высших рангов проголосовали за сокращение таких развлечений, как поэзия и музыка. Но при этом оставили их оптимальное количество для того, чтобы улучшить общую культуру и удовлетворить потребность в познании искусства. Комитеты Ста, каждый для одного вида искусства, были сформированы, чтобы изучать предпочтения людей.

Это стало началом злоупотребления властью Обществом. Одновременно людей всех поколений лишили права голосовать за то, хотят ли они жить по правилам Общества или нет. Общество начало удалять Аномалий и Отклоненных из числа общего населения страны, изолировать или устранять тех, кто создавал больше всего проблем.

Одним из стихотворений, которые Общество не одобрило для списка Ста, было «Пересекая черту» Теннисона. Этот стих стал неофициальным паролем для членов сопротивления. Он содержит в себе два важных аспекта Восстания:

1. Лидер, называемый Лоцманом, руководит Восстанием, и

2. Те, кто принадлежит Восстанию, верят, что вернутся лучшие дни Общества – времена до отбора списков Ста.

Некоторые из Аномалий, сбежавших из Общества в ранние годы, присоединились к Восстанию. И теперь, несмотря на то, что Восстание существует во всех областях Общества, наибольшую силу оно сохраняет в Приграничных областях и Отдаленных провинциях. Особенно там, куда, с наступлением времен Ста, все в больших количествах отправляют Отклоненных.

– Ты ведь уже знал обо всем этом? – спрашивает Вик.

– Частично, – отвечаю я. – Мне известна часть про Лоцмана и Восстание. И, конечно же, я знал о Комитетах Ста.

– И об уничтожении Отклоненных и Аномалий, – продолжает Вик.

– Верно, – соглашаюсь я с горечью в голосе.

– Когда я услышал, как ты читаешь стих для того первого парня в воде, – говорит Вик. – Я подумал, может быть, ты расскажешь мне о том, что ты был членом Восстания.

– Нет, – отвечаю я.

– Даже несмотря на то, что твой отец был лидером?

– Нет, – я больше ничего не говорю. Я не был согласен с тем, что делал мой отец, но и не предавал его. Это еще одна зыбкая черта, и я не хочу быть пойманным на неверной стороне ее.

– Никто из остальных приманок не узнал эти слова, – продолжает Вик. – Я думал, что было больше Отклоненных, которые знали о Восстании, и рассказали о нем своим детям.

– Возможно, они были теми, кто просто знал, как убежать, пока Общество не начало отправлять нас в деревни, – предполагаю я.

– И фермеры не были членами Восстания, – говорит Вик. – Я-то думал, что ты именно поэтому ведешь нас к ним – чтобы мы присоединились к сопротивлению.

– Я не вел вас никуда, – возражаю я. – Фермеры знали о Восстании. Но не думаю, что они были его членами.

– Тебе известно не так уж много, – усмехается Вик.

Я натянуто смеюсь. – Да, – повторяю. – Не много.

– Я думал, у тебя более возвышенные цели, – задумчиво произносит Вик. – Например, собрать людей и привести их в ряды Восстания. Но, оказывается, ты ушел в Каньон, чтобы спастись самому и найти девушку, в которую влюблен. Вот и все.

– Вот и все, – соглашаюсь я. И это правда. Он может думать обо мне, что угодно, если так хочет.

– Ладно, тогда, – произносит Вик. – Спокойной ночи.

Когда я царапаю по камню кусочком агата, он оставляет четкий белый след. Этот компас, конечно же, не будет работать. Его нельзя открыть. Стрелка никогда не будет вращаться, но я в любом случае нацарапаю. Нужно найти еще кусок агата. Я лучше буду стирать его, выцарапывая рисунки, чем убивать.

Я заканчиваю работу над компасом, когда остальные еще спят. Когда все сделано, я поворачиваю его в руке так, чтобы стрелка, как я надеюсь, указывала на север, и тогда ложусь отдыхать. По-прежнему, ли Кассия хранит у себя тот настоящий компас, который сберегли для меня дядя с тетей?

Она снова стоит на вершине холма. В ее руке маленький кусочек золота – компас. На горизонте диск более яркого золота – восходящее солнце.

Она открывает компас и смотрит на стрелку.

На ее лице слезы, а волосы путает ветер.

На ней надето зеленое платье.

Юбка скользит по траве, когда она наклоняется, чтобы положить компас на землю. Когда она выпрямляется, ее руки пусты.

Ксандер стоит рядом и ждет. Он протягивает руку.

– Он ушел, – говорит ей Ксандер. – А я здесь. – Его голос полон печали. И надежды.

Нет, начинаю я, но Ксандер сказал правду. Меня там нет, действительно нет. Я всего лишь тень, наблюдающая с неба. Они настоящие. А я уже нет.

– Кай, – Элай трясет меня за плечо. – Кай, проснись. Что с тобой?

Вик щелкает кнопку фонарика и светит мне в глаза. – Тебе приснился кошмар, – говорит он. – Что ты видел?

Я трясу головой. – Ничего, – отвечаю, глядя на камень в своей руке.

Стрелка этого компаса застыла на месте. Не вращается. Не изменяется. Как и мы с Кассией – захваченные одной мыслью, одной идеей под этим небом. Одной правдой, чтобы удержаться на ногах, когда все остальное вокруг обращается в пыль.