Текст книги "Сплетенные судьбами (ЛП)"

Автор книги: Элли Каунди (Конди)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)

Глава 13. Кай

Края каньона черно-оранжевые. Как будто огонь застыл и превратился в скалу.

– Так высоко, – говорит Элай, изумленно глядя вверх. В этом месте стены выше, чем у любого из зданий, виденных мной когда-либо, даже выше, чем тот Холм. – Такое ощущение, что какой-то великан разрезал землю и бросил нас внутрь.

– Да, похоже, – отвечаю ему. Изнутри Каньона ты видишь реки, пещеры и скалы, которые никогда не разглядишь сверху. Как будто внезапно, очень близко, увидел процессы, происходящие в твоем теле: смотришь, как бежит твоя кровь, слушаешь звук сердца, бьющегося внутри.

– Здесь все совсем не так, как в Центре, – говорит Элай.

– Ты из Центра? – одновременно спрашиваем мы с Виком.

– Я вырос там, – отвечает Элай. – И никогда не жил где-то еще.

– Наверное, тебе одиноко здесь? – предполагаю я, вспоминая себя в возрасте Элая. Когда я переехал в Орию, то чувствовал себя таким одиноким – кажется, слишком многим людям известно, что такое одиночество.

– Это неважно. А как получилось, что Аномалии застряли в этих местах? – спрашивает Элай.

– Настоящие Аномалии сами предпочли быть такими, и вернулись, когда началась эпоха Общества, – рассказываю Элаю и вспоминаю кое-что еще. – Те, кто обитает в Каньоне, не называют себя Аномалиями. Они всегда представляются фермерами.

– Но как они могли выбрать такую жизнь? – Элай выглядит очарованным.

– До того, как Общество взяло власть в свои руки, были люди, предвидевшие его приход и не желавшие становиться частью его. Они начали запасаться необходимыми вещами в недрах Каньона. – Я указываю на изгибы и углубления в песчаных стенах. – Здесь повсюду скрытые пещеры. У фермеров хранилось достаточно еды для поддержания жизни, пока не приходило время сажать припасенные семена и собирать урожай. Они называли свои поселения местечками, потому что не желали использовать для этого слова Общества.

– А разве Общество не выслеживало их?

– Несомненно. Но у фермеров было преимущество, потому что они пришли сюда первыми. Они могли отразить нападение любого, кто пытался преследовать их. А общество надеялось, что фермеры вымрут рано или поздно. Это не самое удобное место для жилья. – Кусок моего пальто начал отклеиваться, и я приостанавливаюсь у сосны, чтобы собрать еще сока. – Общество также преследовало другую цель в отношении фермеров. Многие люди, жившие в Отдаленных провинциях, были слишком напуганы, чтобы пытаться сбежать в Каньон, так как Общество распространяло слухи о том, какими дикарями являются фермеры.

– Как думаешь, они действительно попытаются убить нас? – с беспокойством спрашивает Элай.

– Они беспощадны к любому, кто имеет отношение к Обществу, – говорю я. – Но мы теперь не принадлежим Обществу. Мы – Отклоненные. Они не убивали сразу Отклоненных или других Аномалий, если те, конечно, не нападали на них.

– А как же они узнают, кем мы являемся? – интересуется Элай.

– Им достаточно будет взглянуть на нас, – говорю я. – Мы не выглядим, как Граждане или чиновники. Мы молоды, грязны, растрепаны, и, очевидно, что в бегах.

– Почему же твой отец не привел сюда вашу семью? – спрашивает Вик.

– Общество право в отношении некоторых вещей, – отвечаю я. – Ты умрешь здесь свободным, но умрешь быстро. В этих ущельях фермеры не имеют никаких лекарств, не владеют технологиями и всем тем, что доступно в Обществе. Мама не желала для меня такой жизни, и отец уважал ее мнение.

Вик кивает. – Итак, мы собираемся найти этих людей и просить их о помощи, так как они помогли твоему отцу.

– Да, – говорю я. – И еще я надеюсь поторговаться с ними. У них есть карты и древние книги. По крайней мере, были раньше.

– А что у тебя есть для торговли? – резко спрашивает Вик.

– То же, что у тебя и у Элая, – отвечаю я. – Сведения об Обществе. Мы ведь жили в нем. Уже прошло то время, когда в Отдаленных провинциях существовали настоящие деревни. Это означает, что люди из ущелий давно не имели возможности вести торговлю или общаться с кем-нибудь.

– Итак, если они действительно захотят торговаться с нами, – голос Элая звучит неуверенно. – Что мы будем делать со всеми этими бумагами и книгами, когда получим их?

– Можешь делать, что угодно, – говорю я. – Тебе не обязательно меняться на них. Получишь что-нибудь другое. Мне все равно. Но я собираюсь достать карту и попытаться достичь одной из Пограничных областей.

– Постой, – удивляется Элай. – Ты намерен вернуться обратно в Общество? Зачем?

– Я не собираюсь возвращаться, – отвечаю я. – Просто пошел бы иным путем, не тем, по которому мы шли. Я хотел бы вернуться назад только для того, чтобы передать ей сообщение. Чтобы она узнала, где я нахожусь.

– Как же ты осуществишь это? – спрашивает Элай. – Если твое сообщение и дойдет до Приграничных областей, то ведь Общество контролирует порты. И они узнают, если ты что-то отправишь для нее.

– Вот для этого мне и понадобятся бумаги из местечка, – отвечаю я. – Я поменяюсь ими с каким-нибудь архивистом. Они-то должны знать способы, как отправить послание, минуя порты. Но это дорого.

– Архивист? – спрашивает Элай в недоумении.

– Это те люди, которые ведут торговлю на черном рынке, – поясняю я. – Они существовали еще до времен Общества. Мой отец тоже торговался с ними.

– Значит, таков твой план, – говорит Вик. – И больше нет ничего, что бы ты мог добавить к этому?

– Теперь точно нет, – уверенно отвечаю я.

– Ты думаешь, это сработает? – спрашивает Элай.

– Я не знаю, – отвечаю ему. Над нами запела какая-то птичка: пустынный крапивник. Ноты трели навязчивые и отчетливые. Как будто шумит вода, падающая с каменистых стен ущелья. Я могу различить эту трель, потому что отец имитировал ее для меня. Он говорил, что это было пение самого Каньона.

Он любил этот звук.

Когда отец рассказывал свои истории, он стирал границы между реальностью и вымыслом. – В каком-то смысле, они все правдивы, – говорил он, когда мама дразнила его за это.

– Но местечко в ущелье реально? – постоянно спрашивал я, чтобы быть уверенным. – Истории о нем это правда?

– Да, – подтверждал он. – И когда-нибудь я отведу тебя туда. Ты сам все увидишь.

И вот, когда оно появляется перед нами в следующем изгибе ущелья, я запинаюсь, не в силах поверить. Оно здесь, как и рассказывал отец, поселение в самой широкой части ущелья.

Чувство нереальности происходящего накрывает меня, подобно вечерней заре, разливающейся по стенам каньона. Местечко выглядит точно так, как описывал отец, после того, как впервые побывал здесь:

Солнце склонилось к горизонту и окрасило все в золотистые тона: мост, здания, людей, даже меня. Я не верил, что это место реально, хотя и слышал о нем на протяжении многих лет. Позднее, когда фермеры учили меня письму, я чувствовал то же самое. Как будто солнце всегда сияло за моей спиной.

Зимний солнечный свет разливает оранжево-золотистое зарево на дома и мост перед нами.

– Вот оно, – говорю я.

– Оно реально, – откликается Вик.

Элай сияет от радости.

Здания перед нами группируются, потом разделяются на части, огибая реку или каменный вал. Дома. Более крупные здания. Крохотные огороды, разбитые в наиболее широких местах ущелья. Но чего-то не хватает. Людей. Стоит абсолютная тишина. Вик бросает на меня взгляд. Он чувствует то же самое.

– Мы опоздали, – говорю я. – Они уже ушли.

Это произошло совсем недавно. Я вижу их следы здесь и там.

Также замечаю признаки того, что они были готовы уйти. Это не было поспешным бегством, они собирались с тщательностью. С изогнутых черных яблонь собран урожай; всего несколько оставшихся золотистых яблок, по-прежнему, переливаются, свешиваясь с ветвей. Большая часть фермерского оснащения исчезла – предполагаю, что все разобрали и увезли с собой. Осталось только несколько ржавых деталей.

– Куда же они ушли? – спрашивает Элай.

– Я не знаю, – отвечаю ему.

Остался ли хоть кто-то за пределами Общества?

Мы пересекаем посадки тополей на берегу ручья. Чуть дальше с краю растет небольшое тонкое деревце.

– Подождите, – говорю я остальным. – Я не долго.

Я делаю неглубокие надрезы – не хочу поранить дерево. Аккуратно вырезаю ее имя на стволе, вспоминая, как и всегда, о том, как держал ее руку в своей и учил писать. Пока я работаю, Вик и Элай хранят молчание. Они ждут.

Закончив, я отхожу на шаг назад и оглядываю дерево.

Неглубокие корни. Песчаная почва. Серая потрескавшаяся кора. Листва давно осыпалась, но ее имя, по-прежнему, прекрасно выглядит для меня.

Нас всех тянет к домам. Кажется, так много времени прошло с тех пор, как мы видели места, построенные настоящими людьми, действительно живущими там. Дома строились из кусков песчаника или старого серого дерева и уже основательно подверглись атмосферному влиянию. Элай взбирается по ступеням одного из них. Мы с Виком идем следом.

– Кай, – восклицает Элай, как только мы зашли внутрь. – Гляди.

То, что я вижу, заставляет меня пересмотреть свое мнение. Возможно, в их уходе была доля поспешности. Иначе, как бы они могли оставить свои жилища в таком состоянии? Эти стены говорят о спешке. О нехватке времени. Они полностью покрыты рисунками, и, если бы у фермеров было достаточно времени, то они обязательно отмыли бы стены дочиста. На них слишком много сказано и показано.

В этом доме мы видим нарисованную в небе лодку, качающуюся на подушке из белых облаков. Художник написал свое имя в углу комнаты. Буквы подтверждают, что рисунки – мысли – принадлежат ему. Хотя я искал это место все прошедшие дни, все равно дыхание перехватывает.

В этом местечке он учился.

Писать.

И рисовать.

– Давайте останемся здесь? – предлагает Элай. – У них есть кровати. Мы могли бы поселиться здесь навсегда.

– А ты не забыл кое-что? – спрашивает его Вик. – Люди, которые жили здесь, ушли по какой-то причине.

Я киваю. – Нам нужно найти карту и немного еды и валить отсюда. Давайте проверим, что там в пещерах.

Мы заглядываем во все пещеры в стенах каньона. Некоторые из них разрисованы, как в домах, но мы не находим ни одного клочка бумаги.

Они научили его писать. Они знали, как. Куда же тогда они могли подевать свои слова? Не унесли же всё с собой. Почти стемнело, и краски рисунков блекнут в исчезающем свете дня. Я разглядываю стены пещеры, которую мы обыскиваем в данный момент.

– Вот этот какой-то странный, – произносит Элай, глядя на рисунок. – В нем чего-то не хватает.

Он включает фонарик и светит им. Вода порядком попортила стены, сохранив только верхушку рисунка – часть женской головы. Можно было разглядеть только ее глаза и лоб. – Она похожа на мою маму, – тихо говорит Элай.

Обернувшись, я с удивлением гляжу на него. Потому что именно это слово снова и снова крутится в моих мыслях, хотя моей мамы здесь никогда не было. Я спрашиваю себя, так же это слово, мама, опасно для Элая, как для меня? Возможно, оно даже опаснее, чем слово отец. Потому что по отношению к ней я не ощущаю никакой злости. Только чувство потери, а с ним невозможно бороться так же легко.

– Мне кажется, я знаю, где они могли спрятать свои карты, – внезапно говорит Элай. Подобного лукавства я раньше не замечал в его взгляде. Хотелось бы, чтобы он не нравился мне так сильно, и вовсе не потому, что он напоминает мне Брэма, а потому, что напоминает меня самого. Мне было примерно столько же лет, когда я украл красные таблетки из дома Кэрроу.

Живя в Ории, мне казалось странным, что дома и рабочие места и транспорт могут быть переполнены людьми в одно и то же время. Меня нервировало такое хаотичное движение толпы. Сидя дома, я представлял, что улицы это сухие ущелья, а люди – вода после дождя, которая превращает пересохшие русла в потоки. Я говорил себе, что эти люди в своих серо-голубых одеждах не что иное, как движение сил природы.

Но это не приносило мне никакой пользы. Я оказался затерян в одном из Городков, в одном из подобных многочисленных мест этой страны.

Ксандер видел, как я использую компас, пытаясь отыскать путь домой. Он пригрозил донести Патрику о том, что я храню такую вещь, если не украду для него немного красных таблеток.

В то время Ксандеру уже должно было быть известно, что я Отклоненный. Я не знал, как бы он смог наябедничать так быстро, и позже мы не затрагивали эту тему. Но все это уже не важно. Урок был хорошим. Не притворяться, что места похожи друг на друга или имеют схожие черты. А просто смотреть, какие они есть в действительности.

– Где, Элай? – спрашиваю я.

Он тянет время, по-прежнему, усмехаясь, а я вспоминаю другой эпизод – момент истины.

Я раскрываю ладонь, чтобы показать Ксандеру две красные таблетки, украденные мною. Он даже не думал, что я смогу сделать это. Я хотел, чтобы он знал – я ровня ему, хоть и являюсь Отклоненным. Всего лишь однажды я желал, чтобы кто-то узнал об этом. До того, как начал жить, притворяясь менее значимым, чем любой человек вокруг меня.

Всего лишь на миг я почувствовал себя всесильным. Таким же, как мой отец.

– Там, куда не может достать вода, – отвечает Элай, разглядывая размытое изображение женщины. – Не в тех пещерах, которые внизу, а выше.

– Я должен был догадаться, – выдыхаю я, когда мы втроем несемся к выходу из пещеры, разглядывая верхушки скал. Отец рассказывал мне о течениях. Время от времени фермеры наблюдали, как уровень воды в реке поднимается, и знали, когда это происходит. Но бывали случаи и внезапных наводнений, которые они почти не могли предвидеть. Им приходилось строить дома и заниматься сельским хозяйством прямо в низине каньона, где была свободная земля. Но, когда вода поднималась, они перебирались в более высокие ущелья.

Линия между жизнью и смертью в Каньоне очень тонка, говорил отец. Надейся, что ты еще на правильной стороне.

Теперь, когда мы ищем их, признаки прежних наводнений оказываются повсюду – следы осадка на стенках ущелья, погибшие деревья, с силой и стремительностью втиснутые в щели потоками воды. Та мощь, которая заставила происходить эти события, была такова, что и само Общество могла бы поставить на колени.

– Я всегда думал, что нужные вещи безопаснее закапывать, – говорит Вик.

– Не всегда так, – отвечаю ему, вспоминая Холм. – Иногда безопаснее прятать их так высоко, как только сможешь.

Нам понадобилось около часа, чтобы отыскать нужную тропу. Снизу ее почти невозможно увидеть – фермеры вырезали ее в скале, поэтому она практически сливается с растрескавшимися стенами каньона. Тропа ведет нас все выше и выше, пока мы не проходим вдоль всего изгиба стены ущелья, который не был заметен снизу. Я предполагаю, что его не было бы видно даже сверху. Только, если отважиться взобраться прямо к этой точке и взглянуть как можно ближе.

Как только мы доходим до места, сразу замечаем пещеры.

Они просто идеальны для хранения разных вещей – высокие и скрытые. И сухие.

Вик ныряет в ближайшую из них.

– Там есть какая-нибудь еда? – спрашивает Элай с урчанием в животе. Я усмехаюсь.

Мы достаточно аккуратно распределяли наши запасы продуктов, но все же на это местечко наткнулись как раз вовремя.

– Нет, – отвечает Вик. – Кай, взгляни-ка на это.

Я ныряю вслед за ним, чтобы обнаружить, что эта пещера не хранит ничего, кроме нескольких больших контейнеров и коробок. У входа я замечаю следы и отпечатки обуви; кто-то – совершенно недавно – оттаскивал туда припасы и уносил их дальше из пещеры.

Я уже видел подобные коробки. – Осторожнее, – говорю я Вику и, сгорая от любопытства, открываю одну и заглядываю внутрь. Провода. Пульты управления. Взрывчатка. С первого взгляда заметно, что все это изготовлено Обществом.

Может ли быть такое, что фермеры сотрудничают с Обществом? Это кажется неправдоподобным. Но зато фермеры могли украсть или купить эти предметы на черном рынке. Им, наверно, понадобились годы, чтобы собрать запасы, которые заполнили бы пещеру, подобную этой.

А что же тогда случилось с остальными вещами?

Элай суетится у меня за спиной, и я поднимаю руку, не пропуская его вперед.

– Это похоже на то, что спрятано в наших пальто, – замечает он. – Не взять ли нам немного с собой?

– Нет, – отвечаю я ему. – Лучше поищи продукты. И не забудь про карты.

Элай выскальзывает из пещеры.

Вик раздумывает. – Все же они могут нам пригодиться, – говорит он мне, указывая на коробки. – Ты ведь смог бы зарядить эти штуки, так?

– Я мог бы попытаться, – говорю я. – Но, скорее всего, не буду. Лучше заполнить наши рюкзаки едой и бумагами, если найдем их. – О чем я умолчал, так это о том, что провода всегда приводят к неприятностям. Я думаю, что постоянная тяга отца к ним способствовала его скорой смерти. Он мечтал о том, чтобы стать похожим на Сизифа и обратить оружие Общества против них самих.

Конечно же, я пытался провернуть то же самое с приманками, когда зарядил их ружья перед нашим бегством в Каньон. Вероятнее всего, это не принесло им особой пользы, в отличие от подобного случая в деревне моего отца. – Это опасное дело торговать такими вещами. Я даже не уверен, что архивисты когда-нибудь захотят возиться с ними.

Вик в ответ качает головой, но не спорит. Он снова углубляется в пещеру и разрывает сверток из толстого пластика. – Ты знаешь, что это? – спрашивает он.

– Что-то вроде укрывного материала? – предполагаю я, разглядывая поближе. Замечаю веревки и тонкие камеры, скатанные внутри пакета.

– Лодки, – говорит Вик. – Я видел их раньше, на военной базе, где когда-то жил.

Это самое большее, что он сообщил о своем прошлом, и я жду, что он поведает еще.

Но тут нас возбужденно окликает Элай. – Если вам нужна была еда, так я нашел ее! – кричит он.

Мы находим его во второй пещере, жующим яблоко. – Наверное, эти запасы оказались слишком тяжелыми, чтобы унести их, – говорит он. – Тут всевозможные виды яблок и зерновых. И полным-полно семян.

– Может, они сохранили это на тот случай, если вернутся обратно, – предполагает Вик, – Они обо всем позаботились.

Я согласно киваю. Стоя там и глядя на то, что они оставили, я чувствую восхищение жившими здесь людьми. И разочарование. Мне бы очень хотелось встретиться с ними.

Вик чувствует то же самое. – Мы все подумали об их бегстве, – говорит он. – Они действительно сбежали.

Мы наполняем свои рюкзаки провизией из тайников фермеров. Берем яблоки и немного хлеба, плоского и твердого: кажется, он может храниться очень долго. Также находим немного просмоленных спичек – должно быть, фермеры изготовили их собственноручно. Возможно, позже мы найдем место, где можно будет разжечь огонь. Закончив паковать наши рюкзаки, мы отыскиваем несколько мешков в пещере и тоже наполняем их провизией.

– А теперь поищем карты и что-нибудь для торговли, – предлагаю я, делая глубокий вдох. Пещера пахнет песчаником, илом и сыростью – и яблоками.

– Держу пари, это здесь, – говорит Элай, его голос звучит приглушенно в глубине пещеры. – Тут еще одно помещение.

Мы с Виком следуем за ним, огибая угол, и попадаем еще в один разлом в скале. Освещая пространство фонариками, мы замечаем, что эта пещера чистая, хорошо устроенная и заполнена коробками. Я пересекаю помещение и откидываю крышку одной из них. Она забита книгами и бумагами.

Я стараюсь не думать о том, что, возможно, именно в этом месте он учился. Что мог сидеть вон на той скамье.

– Они оставили слишком много, – шепчет Элай.

– Просто не смогли унести все, – говорю я. – Думаю, они взяли с собой лучшее из всего.

– Может быть, у них был датапод, – предполагает Вик. – Они могли перенести на него информацию с книг.

– Возможно, – отвечаю я. Но все же задумываюсь, насколько трудно им было оставить оригинал и не взять с собой. Знания, хранящиеся в этой пещере, бесценны, особенно в их первоначальном виде. И ведь их предки сумели сохранить оригинал. Наверно, сложно было бросить всё и уйти.

В центре помещения стоит столик, сделанный из небольших кусков древесины, которые, видимо, пронесли через вход в пещеру и уже внутри сколотили в единое целое. Здесь, как и в самом местечке, ощущается особая тщательность в оформлении. Каждая вещь кажется наполненной смыслом. Это не Общество бросило все им в руки. Это они трудились, отыскивали материал и сами создавали.

Луч фонарика скользит по поверхности стола и по чаше, выдолбленной из куска дерева и наполненной угольными карандашами.

Протягиваю руку внутрь и беру один. Карандаш оставляет тонкую черную полосу на руке. Эти карандаши напоминают мне о тех приспособлениях, которые я сделал, чтобы иметь возможность писать, там, в Городке. Каждый раз, бывая на Холме, я подбирал кусочки дерева, или находил отломанные веточки клена на улицах Городка. Я связывал их в пучок и опускал в контейнер для сжигания мусора, чтобы обуглить концы и иметь возможность что-то написать или нарисовать. Однажды, когда мне понадобился красный цвет, я сорвал с цветочной клумбы несколько лепестков петунии кроваво-красного цвета и нарисовал руки чиновника, мои руки и солнце.

– Гляди, – произносит Вик позади меня. Он наткнулся на коробку с картами и вытащил несколько экземпляров наружу. Мягкий свет фонарика изменяет бумагу, придавая ей более древний вид, чем есть на самом деле. Мы проглядываем карты, пока не находим одну, на которой, как я понял, изображен Каньон.

– Вот оно, – говорю я, расстилая карту на столе. Мы все склоняемся над ней. – Вот наше ущелье, – я указываю на точку, но глаза скользят по рисунку соседнего ущелья. Это место отмечено жирными черными крестами, подобно ряду стежков. Интересно, что бы они могли означать. Мне захотелось перерисовать эту карту. Гораздо легче было бы нарисовать, как я представляю себе мир, чем пытаться выяснить, каким он является на самом деле.

– Хотел бы я уметь писать, – вздыхает Элай, и я сожалею о том, что не хватило времени научить его. Может, когда-нибудь. Но сейчас нам нужно продолжать двигаться.

– Она прекрасна, – говорит Элай, осторожно поглаживая карту. – Ее стиль совсем не похож на наше рисование на скринах Общества.

– Я знаю, – отвечаю ему. Кто бы ни создал эту карту, он был настоящим художником. Цвета и масштаб всех изображений подогнаны друг к другу просто идеально.

– А ты умеешь рисовать? – спрашивает Элай.

– Чуть-чуть, – отвечаю я.

– А как?

– Моя мама научилась сама, а потом научила и меня, – рассказываю ему. – Отец приходил сюда и торговал с фермерами. Однажды он принес маме кисточку для рисования. Настоящую. Но не смог достать ни одной краски. Он каждый раз хотел принести немного, но так и не сделал этого.

– Значит, она не смогла рисовать красками, – разочарованно произносит Элай.

– Нет, – отвечаю я. – Смогла. Она рисовала водяными красками на скалах. – Я вспоминаю о тех старых надрезах в небольшой расселине рядом с нашим домом. Сейчас я задумываюсь, может именно там ей пришла в голову идея писать на камнях. Но она применяла разноцветную воду, и ее штрихи всегда были мягкими. – Ее рисунки каждый раз высыхали и выветривались на воздухе.

– Тогда как ты узнавал, что там было нарисовано? – интересуется Элай.

– Я успевал увидеть их до того, как они высыхали, – поясняю я. – Они были прекрасны.

Элай и Вик смолкают, а я уверен, что они не поверили мне. Должно быть, они думают, что я все сочинил и вспоминаю картины, которые хотел бы увидеть. Но я говорю правду. Ее рисунки практически жили своей жизнью – они сияли и исчезали и появлялись снова под ее руками. Они были прекрасны всегда, и потому, как выглядели, пока жили, и потому, что никогда не сохранялись надолго.

– Неважно, – говорю я. – Вот здесь есть выход наружу. – Я показываю им, как тянется это ущелье по равнине, на противоположной стороне от того места, где мы заходили. Если судить по карте, там гораздо больше растительности и еще один ручей, крупнее, чем тот, что в этом ущелье. Горы на той стороне равнины помечены маленькими темными домиками, которые я принимаю за поселения или убежища. Именно таким значком фермеры обозначали свое собственное местечко на карте. А за ними, к северу от гор, находится пространство, отмеченное, как ОБЩЕСТВО. Одна из Приграничных областей. – Думаю, нам понадобится два или три дня, чтобы достичь равнины. И еще пару дней, чтобы пересечь ее и добраться до гор.

– Там есть ручей, – говорит Вик, его взор проясняется, когда он изучает карту. – Жаль, что мы не можем использовать одну из лодок фермеров и спуститься по нему.

– Мы могли бы попробовать, – отвечаю я. – Но думаю, что нам лучше выбрать горы, так как там есть поселение. И мы не знаем, куда ведет этот ручей. – Горы нарисованы в самой верхней части карты; а ручей убегает вниз и теряется на противоположном краю бумаги.

– Ты прав, – соглашается Вик. – Но мы могли бы делать остановки, чтобы порыбачить. Копченая рыба долго хранится.

Я пододвигаю карту ближе к Элаю. – А ты что думаешь? – спрашиваю его.

– Давайте поступим так, – и Элай тычет пальцем на темный домик в горах. – Надеюсь, что фермеры будут там. Хотелось бы встретиться с ними.

– Что нам еще нужно взять с собой? – спрашивает Вик, просматривая книги.

– Посмотрим утром, – предлагаю я. По каким-то причинам, аккуратно сложенные и брошенные книги вгоняют меня в тоску. Утомляют. Если бы Кассия была здесь, со мной. Она бы перевернула каждую страницу, прочитала каждое слово. Я закрываю глаза и рисую ее портрет в приглушенном свете пещеры, ее сияющие глаза, ее улыбку. Это смутное воспоминание должно стать отчетливее, когда я приближусь к тому, чтобы увидеть ее снова. У нас есть карта, но расстояние, которое требуется пройти, кажется почти непреодолимым.

– Теперь нам нужно поспать, – говорю я, отгоняя прочь сомнения. В них нет никакого проку. – Мы выдвинемся, как только начнет светать.

Я поворачиваюсь к Элаю. – Что думаешь? Хочешь спуститься вниз и спать в тех домиках? Там есть кровати.

– Нет, – отказывается Элай, сворачиваясь калачиком на полу. – Давайте останемся здесь.

Я понимаю почему. Посреди ночи в этом заброшенном местечке чувствуешь себя беззащитным – перед рекой, одиночеством, поселившимся здесь после ухода фермеров – и перед призрачными глазами и руками оставленных рисунков. А здесь, в пещере, где они сохранили в безопасности вещи, кажется, что и мы тоже будем защищены.

Всю ночь, в своих снах, я вижу летучих мышей, снующих взад и вперед. Некоторые из них толстые и крупные, и я знаю, что их утробы полны крови других живых существ. А некоторые летают высоко, я понимаю, что они легки, потому что голодны. Они хлопают крыльями, производя шум.

К концу ночи, незадолго до рассвета, я просыпаюсь. Вик и Элай еще спят, и я недоумеваю, что же меня разбудило. Звук из местечка?

Я иду к самому дальнему выходу из пещер и выглядываю наружу.

В окне одного из домов прямо под нами мерцает свет.