Текст книги "Сплетенные судьбами (ЛП)"

Автор книги: Элли Каунди (Конди)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

Глава 32. Кассия

Расселина настолько узкая, что Хантер с трудом заползает в нее. Он исчезает внутри, даже не оглядываясь. Я следующая.

Я бросаю взгляд на Элая, его глаза широко распахнуты. – Может быть, тебе стоит подождать нас здесь, – предлагаю я.

Элай кивает. – Я ничего не имею против пещеры, – говорит он. – Но это туннель.

Я не заостряю внимание на том, что он самый маленький среди нас, и застрять ему будет сложнее всего, так как понимаю, что он имеет в виду. Это неправильно, это противоречит здравому смыслу, ползти подобно червякам вглубь земли. – Все в порядке, – говорю я. – Тебе не нужно идти. – Я приобнимаю его одной рукой и сжимаю за плечи. – Не думаю, что это отнимет у нас много времени.

И снова Элай кивает. Он уже выглядит получше, не таким бледным. – Мы вернемся, – повторяю я. – Я вернусь.

Элай заставляет меня думать о Брэме, и о том, как я покинула его.

Со мной все отлично до тех пор, пока я не начинаю думать так много, пока не начинаю вычислять, сколько тонн скалы находится надо мной. Я даже представления не имею о том, сколько весит один кубический фут песчаника, но общий его вес, должно быть, просто огромен. А количество воздуха по отношению к камню, наверно, очень невелико. Не потому ли Хантер посоветовал нам беречь дыхание? Он знал, что воздуха здесь недостаточно? Что я могу выдохнуть, и в следующий раз уже нечего будет вдохнуть?

Не могу сдвинуться с места.

Камень так плотно окружает меня. Проход такой темный. Всего несколько дюймов отделяет меня от земли; я крепко прижата к поверхности, лежу на спине, впереди меня чернота и позади чернота, и неподвижная скала надо мной и подо мной и со всех сторон. Масса Каньона давит на меня; я боялась ее необъятности, а сейчас боюсь ее тесноты.

Мое лицо повернуто к небу, которого не могу видеть, такому голубому над этими камнями.

Пытаюсь успокоиться, убеждаю себя, что все в порядке. Живые существа выбирались и из более тесных мест, чем это. Я просто бабочка-траурница, заключенная в кокон, слепая и со склеенными крыльями. И вдруг я представляю, что кокон может не раскрыться, что бабочка внутри просто окажется недостаточно сильной, чтобы разорвать его.

Рыдание рвется через горло.

– Помогите, – зову я.

К моему удивлению, это не Хантер отзывается спереди. Это голос Кая позади меня.

– Все будет хорошо, – успокаивает он. – Проталкивайся потихоньку вперед.

Даже сквозь панику, я слышу музыку в его глубоком голосе, звуки пения. Закрыв глаза, представляю, что у нас с ним одно дыхание на двоих, что мы единое целое.

– Отдохни минуту, если тебе нужно, – говорит он.

Я воображаю себя еще более маленькой, чем я есть сейчас. Ползущая внутри кокона, крепко закутанная в нем, как в настоящем покрывале. И я не придумываю, как вырваться из него. А просто прячусь внутри, стараясь увидеть, что смогу.

Сначала ничего не происходит.

А потом я чувствую это. Даже скрытая в темноте, я могу утверждать, что вот она, здесь. Некая маленькая частичка меня, которая всегда-всегда свободна.

– Я смогу, – говорю я громко.

– Сможешь, – повторяет за мной Кай, и я продолжаю двигаться, и, наконец, чувствую свободное пространство вокруг меня, много воздуха и место, чтобы подняться на ноги.

Где это мы?

Из темноты всплывают очертания предметов, освещаемые крохотными голубыми огоньками на полу пещеры, сияющими, как маленькие капельки дождя. Но, конечно же, они лежат слишком упорядочено, чтобы быть упавшими.

Другие огни освещают высокие прозрачные стеллажи и аппаратуру, которая жужжит, регулируя температуру внутри каменных стен. Все, что я вижу перед собой, это Общество: классификация, организация, калькуляция.

Кто-то движется, и дыхание почти перехватывает, когда я вспоминаю. Хантер.

– Она такая огромная, – говорю я ему, и он согласно кивает.

– Мы здесь собирались раньше, – тихо произносит он. – И не были первыми. Каверна – очень старое место.

Я задрожала, взглянув вверх. Обширное пространство стен замуровало в свою толщу останки умерших животных и кости зверей, поймало все в камень, который прежде был землей. Это место существовало задолго до эпохи Общества. Возможно, даже до того, как появились люди.

Следующим в пещеру вползает Кай, стряхивая пыль с волос. Я подхожу к нему и трогаю ладони, они холодны и грубы, но совсем не похожи на камень. – Спасибо, что помог мне, – шепчу я ему куда-то в теплую шею. Я отстраняюсь, и тогда он видит, что здесь находится.

– Это Общество, – говорит Кай, и его голос так же тих, как и сама Каверна. Большими шагами он пересекает пещеру, мы с Хантером следуем за ним. Кай кладет руку на дверь, находящуюся на другом конце помещения. – Стальная, – говорит он.

– Должно быть, их здесь нет, – голос Хантера звучит напряженно.

Это выглядит так неправильно: покрывало стерильности и Общество, управляющее землей и живыми организмами. Общество также не должно было вмешиваться в наши отношения с Каем, думаю я, вспоминая, как моя чиновница говорила, что им известно все. Общество проникает всюду, заползает в трещину, водой капля за каплей точит скалу, пока даже камню не остается иного выбора, как изменить форму и стать полым.

– Я хочу знать, за что они убили нас, – говорит Хантер, указывая на стеллажи. Они все забиты пробирками. Ряды и ряды пробирок, блестящих в голубом свете. Прекрасно, как будто море, воображаю я.

В пещере появляется Инди. Ее глаза широко распахиваются, когда она смотрит по сторонам. – Так что же они такое? – изумляется она.

– Дайте-ка я взгляну на это поближе, – говорю я, пробираясь между двумя рядами пробирок. Кай идет со мной. Я провожу рукой по стеллажам, сделанным из гладкого прозрачного пластика. К моему удивлению, они не заперты на замок, и я распахиваю один из них, чтобы лучше разглядеть. Открываясь, он издает тихое шипение, а я пристально гляжу на пробирки, стоящие передо мной: одинаково поражает воображение, как их однообразие, так и широта выбора.

Я не хочу трогать пробирки, на тот случай, если Общество имеет какую-то систему тревоги, поэтому просто вытягиваю шею, чтобы увидеть информацию на пробирке, стоящей в середине ряда. ХАНОВЕР, МАРКУС. ПК. Первое это, естественно, имя, второе – аббревиатура слов провинция Кейя. Ниже аббревиатуры выгравированы две даты и штрих-код.

Это образцы тканей людей, похороненных в земле, кости давно умерших животных, и давно окаменевшие морские отложения. Ряды стеклянных пробирок, похожих на ту, что осталась после дедушки, и которая содержала образец его тканей.

Несмотря на истощение и усталость, я чувствую, как в моем сортирующем уме крутятся колесики, готовясь к действиям. Я пытаюсь осмыслить то, что вижу, эти цифры передо мной. Эта пещера – центр сохранения, случайного или нарочного, различных окаменелостей, заключенных в стенах, и тканей, запечатанных в пробирках.

Почему здесь? удивляюсь я. Почему так далеко, на самом краю Общества? Несомненно, есть и лучшие места, целые десятки мест. Это какая-то противоположность кладбищу. Иной способ сказать прощай. И я понимаю это. Хотя я желаю, чтобы такого не происходило, но, с другой стороны, нахожу в этом больше здравого смысла, чем в захоронении людей в земле навечно, таким способом, как это делают фермеры.

– Это образцы тканей, – говорю я Каю. – Но зачем понадобилось Обществу хранить их здесь? – меня пробирает дрожь, и Кай обнимает меня одной рукой.

– Я понимаю, – говорит он.

Но он не понимает.

Каньону все равно.

Мы живем и умираем, превращаемся в камень и гнием в земле, тонем в море или рассыпаемся в прах, но Каньону до этого нет никакого дела. Мы придем и уйдем. Общество придет и уйдет. А ущелья будут продолжать жить.

– Ты знаешь, что это такое, да? – спрашивает Хантер. Несколько секунд смотрю на него. Что должен думать о подобной вещи тот, кто никогда даже не жил в пределах Общества?

– Да, – подтверждаю я. – Но я не знаю для чего. Подожди минутку. Дай подумать.

– Сколько их здесь? – спрашивает Кай.

Я произвожу быструю оценку, судя по рядам впереди меня. – Их здесь тысячи,– отвечаю я. – Сотни тысяч, – маленькие пробирки, ряд за рядом, стеллаж за стеллажом, проход за проходом, на всем обширном пространстве Каверны. – Но, чтобы подсчитать общее количество всех образцов, могут понадобиться годы. Для этого должен существовать другой способ.

– Могут ли их вывозить за пределы Общества? – спрашивает Кай.

Я в смущении трясу головой. Зачем бы им заниматься этим? – Они классифицированы по провинциям, – я замечаю, что на всех пробирках в рядом стоящем стеллаже написано ПК.

– Найди Орию, – говорит Кай.

– Она должна быть в следующем ряду, – предполагаю я, что-то высчитывая и быстро двигаясь.

Инди и Хантер стоят поодаль, наблюдая за нашими действиями. Я сворачиваю за угол и нахожу пробирки, маркированные буквами ОР – провинция Ориа. Вид знакомой аббревиатуры в этом странном месте рождает во мне необычное чувство, одинаково родное и далекое.

Я слышу звук, доносящийся из тайного лаза, ведущего в Каверну. Мы все поворачиваемся. Элай вползает точно так же, как до этого Кай – ухмыляясь и отряхиваясь от грязи. Метнувшись к нему, крепко сжимаю в объятиях, сердце колотится в груди от мысли, что ему пришлось там пережить, карабкаясь в одиночку.

– Элай, – говорю ему, – я думала, ты останешься ждать нас там.

– Я в порядке, – уверяет он меня. Он поглядывает через мое плечо, разыскивая Кая.

– У тебя получилось, – выкрикивает Кай, и, кажется, что Элай выпрямился, гордясь собой. Я качаю головой. Обещает одно и, в итоге, передумав, поступает по-своему. Брэм поступил бы так же.

Элай оглядывается кругом с распахнутыми глазами. – Они хранят здесь пробирки, – удивляется он.

– Да, и мы думаем, что они рассортированы по провинциям, – объясняю ему и замечаю, что Кай подает мне знак.

– Кассия. Я кое-что нашел.

Я спешу назад к Каю, пока Инди с Элаем плутают по другим рядам в поисках своих провинций. – Если первая – дата рождения, – начинает Кай. – Вторая, наверное... – Он умолкает, ожидая, пока я сделаю верное заключение.

– Дата смерти. Дата, когда был взят образец, – говорю я. А потом я понимаю, что он имеет в виду. – Между ними слишком маленькая разница. Между ними не 80 лет.

– Они сохраняли не только ткани стариков, – говорит Кай. – Эти люди – они не могут быть все мертвы.

– Значит, образцы берут не только, когда мы умираем, – мои мысли стремительно бегут. Я вспоминаю – как много шансов. Наши вилки. Ложки. Одежда, которую мы носим. А может, мы сами даем им образцы, согласно киваем, соскабливаем собственные ткани, отдаем им и затем принимаем красную таблетку. – Образец, взятый после смерти, ничего не значит. Общество уже приготовило пробирки для каждого, кого желает сохранить. Может быть, образцы молодых тканей окажутся эффективнее. В таком случае, если нам не будет известно о других образцах, они могут держать нас в послушании до самой смерти. – Сердце в груди подскакивает, помимо воли ощущая благодарность к Обществу.

Вполне возможно, что пробирка дедушки тоже здесь. В таком случае, не имеет значения, что отец уничтожил тот образец, полученный на Прощальном банкете.

– Кассия,– тихо говорит Ксандер. – Здесь Ксандер.

– Что? – Где? Он нашел нас? Как он узнал?

– Здесь, – спокойно повторяет Кай, указывая на одну из подсвеченных голубым светом пробирок.

Конечно. Избегая глаз Кая, я рассматриваю пробирку. КЭРРОУ, КСАНДЕР. ОР. Дата его рождения верная. Это образец Ксандера, но он жив.

Насколько я знаю.

Затем мы с Каем оба стоим у стеллажа, глаза бегают по номерам, пальцы нервно сжимаются. Кто еще здесь? Кого сохранили?

– И ты тут есть, – показывает Кай. Вот она, дата моего рождения. И мое имя: РЕЙЕС, КАССИЯ. Дыхание резко перехватывает. Мое имя. Видя его здесь, я вспоминаю свои ощущения на банкете Обручения, когда произносили мое имя. Я вспоминаю, чему принадлежу. Что мое будущее – жить в безопасности в Обществе, окруженной заботой.

– Меня здесь нет,– говорит Кай, наблюдая за мной.

– Наверно, ты в другой провинции, – предполагаю я. – Возможно, ты в...

– Меня здесь нет, – повторяет он. На мгновение, при тусклом освещении пещеры он смешивается с тенями, и, кажется, что его, действительно, нет. Только ощущение его ладони, крепко сжимающей мою руку, говорит мне иное.

К нам подходит Хантер, и я пытаюсь все объяснить. – Это ткани, – говорю я ему. – Небольшие кусочки кожи, волосы, обрезки ногтей. Общество берет их у своих Граждан, и поэтому, когда-нибудь, оно возродит нас обратно к жизни. – Произнеся слово мы, я вздрагиваю, – исходя из всего, что мне известно, возможно, я единственная в этой пещере, у кого здесь хранится пробирка. И это, скорее всего, потому, что у них пока еще не было времени изменить мой статус. Я снова оглядываю стены пещеры – кости, зубы, панцири, оставшиеся с давних времен. Если то, что мы есть, находится не в наших костях, тогда, должно быть, это – в наших тканях. Где-нибудь должно быть.

Хантер смотрит на меня, потом на пробирки. Он глядит так долго, что я уже открываю рот для дальнейших объяснений, но тут он протягивает руку в стеллаж и вытаскивает пробирку, прежде чем я успеваю остановить его.

Звука тревоги нет.

Его отсутствие нервирует меня. Какой-нибудь датчик вспыхивает где-то в центре Общества, предупреждая чиновников о проникновении?

Хантер высоко поднимает пробирку, направляя на нее луч фонарика. Образцы столь малы, что их даже нельзя разглядеть в толще раствора, плещущегося внутри.

Раздается треск. Пробирка раскалывается, и красная кровь стекает по руке Хантера. – Они убили нас, чтобы сохранить самих себя, – говорит он.

Все глядят на Хантера. На одно нелепое, импульсивное мгновение возникает соблазн присоединиться к нему, разбивая пробирки – я бы открыла все дверцы стеллажей, прихватив что-нибудь, вроде палки. Побросала бы на пол ряды пробирок, светящихся холодным голубым светом. Колотила бы их палкой, чтобы узнать, будут ли они издавать звуки колокольчиков. Хочется узнать, как звучит мелодия чужих жизней: она резкая и фальшивая; или сильная, чистая, нежная, и по-настоящему музыкальная. Но я не разбиваю. Вместо этого я делаю кое-что другое, быстро, пока они смотрят на Хантера.

Он раскрывает ладонь, разглядывая кровь и жидкость на ней. Несмотря на ситуацию, я замечаю имя на ярлычке: ТОРСТОН, МОРГАН. Оглядываюсь на Хантера. Он разбивает пробирку так, будто это требует применения большой силы, но он, кажется, даже не замечает приложенных усилий. – Почему? – спрашивает он. – Каким образом? Разве они нашли способ возвращать людей к жизни?

Уставившись на меня, все ждут, что я все смогу объяснить. Во мне поднимаются злость и замешательство. С чего они взяли, что у меня есть ответы? Потому что я больше принадлежу Обществу, чем все остальные?

Но есть же вещи, которых я не понимаю, частично об Обществе, частично о самой себе.

Кай кладет руку на мое плечо. – Кассия, – мягко говорит он.

– Я не Ксандер! – выкрикиваю я столь громко, что эхо разносится по пещере. Кай моргает, когда звук моего голоса окружает его со всех сторон. – Я ничего не знаю о медицине. Или о таблетках. Или о хранилищах образцов. Или о том, что Общество может или не может сделать в области медицины. Я не знаю.

На минуту все замолкают. Потом заговаривает Инди. – Секрет Ксандера, – говорит она, поворачиваясь к Каю. – Содержит ли он в себе хоть какую-то разгадку всего этого?

Кай открывает рот, но не успевает сказать и слова, как все мы замечаем – маленькая красная лампочка вспыхивает на потолке пещеры, открытой Хантером.

И снова во мне кричит страх, и я не знаю, что пугает меня сильнее – Общество или Каверна, поймавшая нас в ловушку.

Глава 33. Кай

Хантер тянется к другой пробирке и тоже раскалывает ее, сжимая в руке.

– Бежим отсюда, – кричу я Кассии и остальным. – Вперед.

Инди даже не колеблется. Разворачивается, срывается с места в сторону выхода и исчезает в скалах.

– Мы не можем оставить его здесь, – говорит Кассия, глядя на Хантера, который, кажется, не видит и не слышит ничего, кроме пробирок, трескающихся в его руках.

– Я попробую заставить его пойти с нами, – обещаю ей. – Но тебе нужно уходить. Немедленно.

– Но он нужен нам, чтобы подняться наверх, – протестует она.

– Инди поможет тебе. Беги. Я тоже не задержусь.

– Мы будем ждать на развилке, – обещает Кассия. – Возможно, Обществу понадобится много времени, чтобы добраться сюда.

Если они уже не в этом районе, думаю я. Тогда это будет вопрос нескольких минут.

Как только они исчезли, я поворачиваюсь к Хантеру. – Остановись, – говорю я. – Пойдем с нами.

Он трясет головой, разбивая очередную пробирку.

– Мы должны попытаться догнать тех фермеров, которые пошли через равнину, – уговариваю я.

– Скорее всего, они уже мертвы, – отвечает он.

– Они ушли для того, чтобы присоединиться к Восстанию? – спрашиваю у него.

Хантер молчит.

Я уже не пытаюсь остановить его. Одна пробирка, тысяча – какая разница? Общество узнает об этом в любом случае. И часть меня хочет присоединиться к нему. Когда ты потерял все, почему бы не сделать то, что в твоих силах, прежде чем они придут за тобой? Я помню это чувство. Другая, темная часть меня, думает, а если он не пойдет за нами, то не сможет рассказать Кассии о Восстании, и о том, как найти повстанцев. О чем, я уверен, он знает.

Я возвращаюсь к входу в расселину и отыскиваю камень. Подношу его Хантеру. – Попробуй этим, – предлагаю я. – Так будет быстрее.

Хантер ничего не говорит в ответ, только берет у меня из рук глыбу и поднимает над головой. Потом быстро обрушивает камень на один ряд пробирок. Проскальзывая в расселину, я слышу, как они раскалываются.

Уже выбравшись наружу, прислушиваюсь, не кружат ли над головой воздушные корабли.

Ничего.

Пока что.

Они дожидались меня. – Вы должны были уйти вперед, – говорю я Кассии, но это и все, что успеваю произнести, прежде чем мы все, пристегнувшись, карабкаемся вверх. Подняться. Пересечь. Уже наверху, на этой голой равнине, я на мгновение задумываюсь, если бы мне пришлось бежать впереди или позади – что было бы лучше, чтобы защитить ее – и вдруг обнаруживаю, что мы уже бежим, плечом к плечу.

– Они будут искать нас? – задыхаясь, спрашивает Элай, как только мы достигаем другого ущелья.

– Будем бежать по гальке, где сможем, – отвечаю я.

– Но местами здесь сплошь песок, – паникует Элай.

– Все в порядке, – успокаиваю его. – Здесь постоянно идут дожди.

Мы все разом смотрим вверх. Небо над нами нежно-голубого цвета, как ранней зимой. Плывут серые облака, но они на расстоянии нескольких миль от нас.

Кассия не забыла о том, что сказала в пещере Инди. Она подбегает ко мне ближе и берет за руку. – Что имела в виду Инди? – запыхавшись, спрашивает она. – Насчет секрета Ксандера?

– Я понятия не имею, о чем она говорит, – я лгу.

И не смотрю в сторону Инди. Ее ботинки стучат по камням позади нас, но она не опровергает мои слова, и я догадываюсь, почему.

Инди жаждет найти Восстание и, по какой-то причине, думает, что мне лучше всех известно, как до них добраться. Она решила принять мою сторону, хотя я не нравлюсь ей даже сильнее, чем она не нравится мне.

Я беру Кассию за руку и прислушиваюсь, не шумят ли корабли над головой, но они пока не прилетели за нами.

Так же, как не пошел дождь.

В тот давнишний день, когда я и Ксандер украли красные таблетки, мы раздели их по три штуки и одновременно проглотили. Я наблюдал за его лицом. Я не мог дождаться, когда же он начнет забывать.

И у меня не заняло много времени, чтобы понять, – таблетки на него не действуют, у него тоже иммунитет. До этого дня, я думал, что я один такой.

– Ты должен был забыть, – сказал я Ксандеру.

– Я не забыл, – ответил он.

Кассия рассказала мне о том, что случилось в тот день в Городке, после того, как я уехал – она узнала, что у Ксандера иммунитет к красным таблеткам. Но ей не известен другой его секрет.

И я храню его тайну, потому что это самое верное решение, убеждаю я себя. Потому что только ему принадлежит право рассказать ей об этом. Но не мне.

Я стараюсь не думать о других причинах, из-за которых ничего не скажу ей.

Если она узнает его тайну, то изменит свое мнение о нем. И обо мне.

Глава 34. Кассия

Инди несет свою сумку даже более осторожно, чем прежде, и я думаю, может, что-то случилось с ее осиным гнездом во время нашей вылазки в Каверну. Хотя она и худая, я не понимаю, как ей удалось сберечь его, ползя в таком тесном пространстве, как смогла сохранить столь хрупкую оболочку гнезда и не раздавить.

Что-то в рассказе Инди о ее матери и лодке кажется мне странным, как эхо, отскочившее от стены каньона и частью застрявшее в другом мире. Мне стало интересно, а насколько хорошо я, по-настоящему, знаю Инди? Но когда она вновь перекладывает сумку, на мгновение показывается кусочек хрупкого, словно бумажного, гнезда, и моя картинка рассыпается лепестками роз, засохшими и невесомыми. Я знаю Инди еще с тех пор, как мы трудились в лагере, и пока что она не подводила меня.

Кай оборачивается и просит нас поторопиться. Инди бросает на него быстрый взгляд, а я успеваю заметить выражение непонятного желания на ее лице.

Запах дождя ощущается здесь раньше, чем видишь или чувствуешь его. Если любимый запах Кая в Отдаленных провинциях это шалфей, то мой, думаю, – дождь, он пахнет историей и новизной, скалами и небом, рекой и пустыней. Облака, которые мы заметили ранее, летят, гонимые ветром, небо меняет свои краски на багрово-сине-серые, солнце клонится к закату, а мы достигаем поселения фермеров.

– Разве мы не можем остаться здесь надолго? – спрашивает Элай, в то время как мы поднимаемся по тропе, ведущей в пещеры-хранилища. Зигзаг молнии ярко-белой вспышкой разрезает небо и землю, и раскаты грома нарушают тишину в ущелье.

– Нет, – отвечает Кай. Я с ним согласна. Опасность, исходящая от присутствия Общества в Каньоне, перевешивает даже то, с чем мы столкнулись лицом к лицу на равнине. Нам нужно уходить.

– Придется немного задержаться в пещере, – говорю я. – Нам необходимо запастись едой, и у нас с Инди нет книг и бумаг. – И, может быть, там мы найдем какие-нибудь сведения насчет Восстания.

– Гроза, кажется, задержит нас ненадолго, – предполагает Кай.

– На сколько? – интересуюсь я.

– На несколько часов, – отвечает он. – Общество – не единственная опасность для нас. Такой ливень может стать причиной внезапного наводнения в ущелье, и тогда мы не сможем пересечь реку и окажемся в ловушке. Поэтому переждем здесь, пока гроза не прекратится.

Путешествие наше такое долгое, и, разыщем мы Восстание или нет, через несколько часов все может закончиться. Но ведь я пришла сюда не для того, чтобы найти повстанцев, напоминаю себе, а затем, чтобы найти Кая, и я это сделала. Что бы ни случится дальше, мы все равно будем вместе.

Мы с Каем торопливо пробираемся в пещеру-библиотеку, к нагромождению коробок. Инди следует за нами.

– Сколько тут всего, – потрясенно говорю я, откидывая крышку одной из коробок и обнаруживая внутри кипы бумаг и книг. Совсем другой вид сортировки – так много страниц, так много истории. Вот что происходит, когда Общество не следит и экономит на нас.

Некоторые страницы отпечатаны; но многие написаны от руки различными людьми. Каждый почерк четкий и неповторимый, как и сами авторы. Они все умели писать. Внезапно я чувствую панику. – Как я узнаю, что среди этого имеет для нас значение? – спрашиваю я Кая.

– Думай о словах, – отвечает он, – и ищи их. О чем именно нам нужно узнать?

Мы вместе составляем список. Восстание. Общество. Враг. Лоцман. Мы должны узнать о воде и реке, о побеге, еде и выживании.

– Ты тоже, – говорит Кай Инди. – Все, что содержит в себе эти слова, откладывай сюда. – Он указывает на середину стола.

– Хорошо, – откликается Инди. На мгновение она ловит его взгляд. Он не отворачивается первым; это делает Инди, открывая книгу и просматривая ее страницы.

Я нахожу то, что выглядит многообещающе – отпечатанную брошюру. – У нас уже есть одна такая, – подает голос Элай. – Вик нашел их целую пачку.

Я кладу брошюру на место. Открываю книгу и тут же погружаюсь в чтение стиха.

Как звезды падали, Как снег

Как ворох лепестков, Когда июньский ветер рвет

Их пальцами с цветов.

Это тот самый стих, откуда Хантер взял строчку для могилы Сары.

Страница была вырвана и снова вставлена на место – на самом деле, вся книга оказывается собранной по частям и не по порядку, как будто она была подготовлена для сжигания на участке реставрации, а кто-то нашел ее и снова объединил все частички. Некоторых страниц все равно не хватает – обложка, кажется, была заменена на другую, после утери оригинала. Теперь это простой прямоугольник плотной бумаги, пришитый поверх листов, и я нигде не могу отыскать имени автора.

Я переворачиваю страницы и читаю другое стихотворение:

Недосягаем ты – Но я

Все приближаю шаг.

Осталось Холм и Море пересечь,

Пустыню, пару Рек.

Когда все расскажу тебе,

Не мерь мой долгий бег.¹

Холм. А затем пустыня, и путешествие – звучит, как наша с Каем история. Зная, что должна продолжать поиски в других книгах, я читаю это стихотворение, чтобы узнать, чем все заканчивается:

Пустыни было две – но Год

Холодным стал для нас –

Остыл песок.

Что ж, позади

Из двух Пустынь – одна.

Сахара – за ладонь твою –

Ничтожная цена.

Я бы заплатила любую цену за то, чтобы остаться с Каем. Кажется, я понимаю, о чем говорится в этом стихотворении, хотя и не знаю, что такое Сахара. Звучит почти как Сара, имя дочери Хантера, но жизнь ребенка была бы слишком высокой ценой за чью-то руку.

Смерть. Смерть дедушки в Ории: глазурная корочка на тарелке; стихотворение в медальоне; кристально-белые страницы; хорошая прощальная речь. Смерть на вершине Каньона: выжженные метки; широко распахнутые глаза. Смерть внизу в ущелье: рисунок голубых линий; капли дождя на лице ребенка.

И в пещере, ряды и ряды сверкающих пробирок.

Это уже не будем мы. Если даже они вытащат наши тела из воды, выроют из земли, и снова заставят двигаться и работать, все равно это уже будет не как в первой жизни. Что-то будет утеряно. Общество не может делать это ради нас. И мы не сможем сделать этого ради самих себя. Потому что есть что-то особенное, незаменимое в нашей первой жизни.

Кай кладет одну книгу на прежнее место и вынимает другую. Он ли тот, в кого я влюбилась впервые?

Или то был другой мальчик, который подарил мне первый настоящий поцелуй? Каждый клочок бумаги, данный мне Ксандером, содержит в себе воспоминание, такое отчетливое, что я почти могу прикоснуться к нему, попробовать на вкус и ощутить запах. Я почти слышу его зов, манящий меня к себе.

Я всегда думала, что Ксандеру повезло родиться в Городке, но сейчас уже не уверена в этом. У Кая было столько потерь в жизни, но то, что он имеет – не так уж мало. Он может творить. Он может сам сочинять стихи. А все, что написано Ксандером, – скопированное с порта или скрайба – не является его собственным. Другие всегда могли получить доступ к его мыслям.

Когда я встречаюсь глазами с Каем, сомнение, появившееся у меня, когда он и Инди обменялись взглядами, исчезает. Нет никакой неуверенности в том, как он смотрит на меня. – Ты нашла что-нибудь? – спрашивает он.

– Всего лишь стихотворение, – говорю я. – Мне нужно лучше сосредоточиться.

– Как и мне, – смеется Кай, – Первое правили сортировки. Его очень легко запомнить.

– Ты тоже умеешь сортировать? – я удивлена. Раньше он никогда не упоминал об этом. Это особенный навык, и не каждый человек владеет им.

– Меня научил Патрик, – мягко поясняет он.

Патрик? Кажется, на моем лице отражается потрясение.

– Они предполагали, что Мэтью когда-нибудь станет сортировщиком, – продолжает Кай. – Патрик хотел, чтобы я тоже знал основы этой специальности. Он понимал, что мне никогда не удастся получить хорошую работу. И хотел, чтобы я умел пользоваться своим разумом, после того, как больше не смогу ходить в школу.

– Но как он учил тебя этому? Порты зарегистрировали бы, если он показывал тебе примеры на них.

Кай кивает. – Он нашел другой способ, – умолкая, он оглядывается на Инди в другом конце пещеры. – Твой отец рассказал Патрику, что ты придумала для Брэма – как научила его играть на скрайбе. И это дало Патрику одну идею. Он сделал кое-что по тем же принципам.

– И чиновники ни разу ничего не заметили?

– Он не разрешал использовать для этого мой скрайб, – отвечает Кай. – Дядя выменял другой скрайб у архивистов, и отдал мне его в тот день, когда я получил место работы в центре распределения питания. Именно тогда я узнал об архивистах Ории.

Лицо Кая спокойно; голос приглушен. Мне знаком этот взгляд. Именно так он смотрит, когда говорит о том, о чем не рассказывал долгое время или вообще никогда. – Мы предполагали, что место работы не окажется хорошим. И я не был удивлен. Но, после ухода чиновника, я… – он делает паузу, – я пошел в свою комнату и достал компас. Сидел там какое-то время, держа его в руках.

Мне хочется прикоснуться к нему, обнять его, вложить ему в руки тот компас. Глаза наполняются слезами, пока я слушаю, что он говорит сейчас, еще более тихим голосом.

– Потом я поднялся, надел свой новый синий костюм и отправился на работу. Аида и Патрик не сказали ни слова. Как и я.

Кай смотрит на меня, а я тянусь к его руке в надежде, что ему захочется ощутить мое прикосновение. Его пальцы крепко переплетаются с моими, и я чувствую, что занимаю свое место в его истории. Это случилось с ним, когда я сидела в своем доме на той же улице, кушала готовую пищу, слушала новости из порта, мечтая об идеальной жизни, предназначенной мне.

– Той же ночью, Патрик принес домой выторгованный черный скрайб. Старый, громоздкий. С таким устаревшим экраном, что вызывал смех. Вначале я сказал дяде отнести его обратно. Я подумал, что он очень сильно рискует. Но Патрик просил меня ни о чем не волноваться; сказал, что мой отец отправил ему страницу со старинным произведением, после того, как погиб Мэтью. И именно этот лист Патрик использовал для торговли. Он также сказал, что всегда планировал применить его для моего блага.

– Мы прошли на кухню. Патрик надеялся, что грохот, издаваемый установкой для сжигания отходов, заглушит все остальные звуки. Мы встали так, чтобы быть вне поля зрения порта. Ну, вот. Так он и начал учить меня сортировать – большей частью не разговаривая, а только показывая мне. Я прятал скрайб вместе с компасом в своей комнате.

– Но в тот день, когда чиновники отбирали все наши артефакты, – говорю я. – Где ты спрятал его тогда?

– Когда они пришли, я уже обменял скрайб, – поясняет он. – На тот стих, что подарил тебе на день рождения. – Он улыбается, его глаза снова со мной. Со мной, здесь, в Отдаленных провинциях. Как же далеко мы зашли.