Текст книги "Сплетенные судьбами (ЛП)"

Автор книги: Элли Каунди (Конди)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)

Глава 4. Кассия

Ксандер здесь, передо мной. Его светлые волосы, голубые глаза, такая теплая улыбка. А я не могу сдвинуться с места и подойти к нему, хотя чиновник и не запрещает прикосновения.

– Кассия, – произносит Ксандер и более не медлит. Он хватает меня своими руками, и мы крепко обнимаем друг друга. Я, долго не раздумывая, прячу лицо на его груди, в его одежде, которая пахнет домом и им.

– Я так по тебе соскучился, – говорит Ксандер, голос его грохочет у меня над головой. Он звучит более глубоко. А сам Ксандер выглядит сильнее. Чувствовать его рядом с собой так приятно и восхитительно, что я отстраняюсь, обхватываю ладонями его лицо и притягиваю к себе, целуя в щеку, в опасной близости от губ. Когда я отступаю на шаг, у обоих в глазах видны слезы. У меня перехватывает дыхание, потому что плачущий Ксандер – это очень необычное зрелище.

– Я тоже скучала по тебе, – говорю я ему и удивляюсь, сколько боли внутри меня накопилось, когда я потеряла и Ксандера тоже.

Чиновник, стоящий позади Ксандера, улыбается. Но для нас, встретившихся наконец-то, это не имеет никакого значения. Он осторожно отступает, давая нам больше места, и что-то вводит в своем датаподе. Наверное, что-нибудь вроде: Оба субъекта при встрече друг с другом отреагировали подобающе.

– Как? – спрашиваю Ксандера. – Как ты здесь очутился?

Хотя видеть его так приятно. Кажется, это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Может, это очередной тест от моей чиновницы?

– Прошло уже пять месяцев с момента нашего Обручения, – говорит он. – Все Обрученные в нашем месяце уже встретились лицом-к-лицу. Департамент пока что еще не отменил эту традицию. – Он смеется, глядя на меня сверху вниз, но я замечаю печаль в его глазах. – Я обратил их внимание на то, что мы больше не живем рядом друг с другом, поэтому тоже имеем право на свидание. И вполне естественно встретиться там, где живет девушка.

Он не сказал дома у девушки. Он понимает. И он прав. Я здесь живу. Но этот лагерь – не мой дом. Я могла бы назвать домом провинцию Ориа, потому что там живет Ксандер, и Эм, потому что я родом оттуда. Так же я могла бы назвать домом и новое место в Кейе, так как там живет моя семья.

И о том месте, где живет Кай, я думаю, как о доме, хотя даже не знаю, как оно называется и где конкретно находится.

Ксандер дотрагивается до моей руки. – Нам позволено пойти на прогулку, – говорит он. – Если хочешь.

– Ну, конечно, – у меня вырывается смешок, который никак невозможно удержать. Несколько минут назад я стояла, очищая руки, и чувствовала себя одинокой, а теперь Ксандер здесь. Это, как, если бы я проходила под освещенными окнами дома в Городке, притворяясь, будто меня не волнует ни тепло, ни комфорт, а потом вдруг я оказываюсь в той уютной комнате, даже не поднимая руки, чтобы открыть дверь.

Чиновник делает движение в сторону выхода, а я осознаю, что он не тот, кто сопровождал нас на свидание в обеденный зал в Городке. То свидание было разрешено специально для нас с Ксандером, взамен общения через порт, так как мы уже были знакомы до того. Чиновник, сопровождавший нас тогда, был молод. Этот тоже не старик, но выглядит приветливее. Он замечает мой взгляд и склоняет голову, жест формальный и вежливый, но какой-то сердечный. – Теперь у нас нет специальных чиновников, назначенных для каждой пары, – объясняет он мне. – Это гораздо более рационально.

– Уже поздно для ужина, – говорит Ксандер. – Но мы можем сходить в город. Куда бы ты хотела пойти?

– Я даже не знаю где тут и что, – отвечаю я. У меня остались расплывчатые воспоминания о том, как я приехала в этот город на поезде дальнего следования и прошла вниз по улице до транспорта, который отвез нас в лагерь. О почти голых деревьях, зажигавших небо редкими красно-золотистыми листьями. Но был ли это тот город или еще какой-то возле другого лагеря? Кажется, это было ранней осенью, раз листья были такими яркими.

– Здесь меньше развлечений, – говорит Ксандер. – Но у них есть то же, что и в Городке: мюзик-холл, игровой центр, и пара кинотеатров.

Кинотеатр. Я так давно там не была. Мгновение я думаю, что я выберу именно это, даже открываю рот, чтобы сказать. Я представляю, как свет гаснет в зале, и мое сердце начинает учащенно биться в ожидании кадров на экране и музыки, заглушающей говорящих. А потом вспоминаю взрывы и слезы в глазах Кая, когда загорается свет, и другие эпизоды, хранящиеся в памяти. – У них есть музей?

Что-то пляшет в глазах Ксандера, я не могу увидеть что именно. Изумление? Удивление? Я наклоняюсь ближе к нему, чтобы понять – обычно Ксандер не является загадкой для меня. Он открытый, честный, как книга, которую я читаю снова и снова и люблю каждый раз. Но сейчас я не могу сказать, о чем он думает. – Да, отвечает он.

– Я бы хотела пойти туда, – говорю. – Если ты не возражаешь.

Ксандер согласно кивает.

Прогулка до города занимает совсем немного времени, в воздухе густо пахнет фермами – запахи холода и горящего дерева, и бродящих яблок для сидра. Я чувствую прилив любви к этому месту, которая, знаю, приходит вместе с этим мальчиком, идущим рядом.

Ксандер своим присутствием всегда делает каждое место, каждого человека лучше. В вечернем воздухе витает сладостно-горький запах того, что может произойти, и у меня перехватывает дыхание, когда Ксандер поворачивается и смотрит на меня под мягким светом уличного фонаря. Его глаза, по-прежнему, говорят о том, что могло бы случиться.

В музее оказывается только один этаж, и у меня сжимается сердце. Он такой маленький. Что, если порядки здесь другие, чем в Ории?

– Через полчаса мы закрываемся, – говорит служащий за стойкой. Его униформа выглядит такой же изношенной и помятой, как и он сам, как будто сейчас разойдется по швам. Рука мужчины скользит по столу, и он протягивает нам датапод.

– Впишите ваши имена, – просит он, и чиновник начинает первым. При ближайшем рассмотрении его глаза выглядят такими же усталыми, как и у пожилого мужчины за стойкой.

– Спасибо, – говорю я, после того, как вписала свое имя, и отодвигаю датапод обратно к мужчине.

– Нам особо нечего показывать, – обращается он к нам.

– Неважно, – отвечаю я ему.

Я спрашиваю себя, думает ли наш чиновник, что мы сделали странный выбор, придя сюда; но, к моему удивлению, как только мы попадаем в главный зал, он почти сразу отходит в сторону. Как будто хочет дать нам свободу, чтобы пообщаться наедине. Он направляется к застекленной витрине и наклоняется над ней, его поза со сцепленными за спиной руками выглядит элегантно и столь же небрежно. Добрый чиновник. Конечно, такие существуют. Дедушка был одним из них.

На меня накатывает облегчение, когда я почти сразу нахожу то, что искала – лежащую под стеклом карту Общества. Она находится посреди комнаты.

– Сюда, – окликаю я Ксандера. – Давай посмотрим на нее?

Ксандер кивает. Пока я читаю названия рек, городов и провинций, он постоянно двигается возле меня и проводит рукой по волосам. Ксандер – это всегда череда уверенных движений, мелкие волны жестов, этим он отличается от Кая, который ведет себя спокойно в таких местах. Вот что делает его таким эффектным в играх – изгиб бровей, улыбка, руки, непрерывно передвигающие карточки.

– Эта демонстрация в последнее время не обновлялась, – испугав меня, раздается голос за спиной. Мужчина за стойкой. Я оглядываю зал в поисках других сотрудников. Он замечает мои движения и мрачно смеется.

– Остальные сотрудники в задних помещениях, готовятся к закрытию на ночь. Если вы хотите узнать что-либо, то можете задать вопрос только мне.

Я внимательно смотрю на нашего чиновника. Он все еще стоит у той витрины возле входа и выглядит полностью поглощенным тем, что там выставлено. Я гляжу на Ксандера и пытаюсь послать ему безмолвное сообщение. Прошу.

Мгновение я думаю, что он не понимает или не хочет. Я чувствую, как его пальцы касаются моих, вижу его застывший взгляд и слегка сжатые челюсти. Но потом его напряжение немного уходит, и юноша кивает. – Поторопись, – говорит он, давая разрешение, и уходит к чиновнику в другую часть зала.

Я должна попытаться, хоть и не думаю, что у этого уставшего человека найдутся для меня ответы, надежда кажется призрачной. – Я бы хотела узнать больше о прославленной Истории провинции Тана.

Пауза. Стук сердца.

Служащий вздыхает и начинает рассказывать. – Провинция Тана имеет прекрасное расположение и известна своими фермами, – говорит он ровным голосом.

Он не знает. Мое сердце обрывается. Там, в Ории, Кай говорил мне, что стихи дедушки могут быть ценными, а вопрос об истории провинции даст понять архивистам, что ты желаешь торговаться. Я надеялась, что здесь будет точно так же. Это было глупо с моей стороны. Возможно, в Тане вообще нет никаких архивистов, а если и есть, должно быть, они занимаются более интересными делами и не дожидаются закрытия в этом маленьком скучном музее.

Мужчина продолжает:

– До эпохи Общества в Тане иногда случались наводнения, но вот уже многие годы эта ситуация контролируется. Мы – одна из самых производительных Областей сельского хозяйства в Обществе.

Я не оглядываюсь на Ксандера. Или на чиновника. Смотрю только на карту перед собой. Раньше я делала попытки торговаться, но ни одна из них не была успешной. В первый раз не получилось, потому что мне было жаль расстаться со стихом Кая.

Вдруг я замечаю, что мужчина перестал рассказывать. И внимательно смотрит на меня.

– Что-нибудь еще желаете? – интересуется он.

Я должна сдаться. Должна улыбнуться, вернуться к Ксандеру и забыть обо всем, раз уж этот человек ничего не знает. Но, по какой-то причине, я неожиданно вспоминаю о тех красных листьях, которые борются за свое место под небом. Я делаю вдох.

– Да, – тихо отвечаю.

Дедушка отдал мне два стихотворения. Мы с Каем любили стих Томаса, но были также и другие слова, которые сейчас пришли мне на ум. Я не помню их все, но они из стиха Теннисона, и одна строфа очень ясно отложилась в моей памяти. Вероятно, мне напомнил о них рассказ мужчины о наводнениях:

– Время, Место – остались здесь.

А меня понесло – туда.

Я надеюсь столкнуться лицом к лицу

С Лоцманом у руля.

Лицо мужчины меняется, пока я вполголоса цитирую строчки. Он мгновенно поумнел, ожил, привел себя в готовность. Должно быть, я запомнила строчки правильно. – Это очень любопытный стих, – произносит он. – Как мне кажется, он не из числа Ста.

– Нет, – отвечаю я. Мои руки дрожат, и надежда вспыхивает вновь. – Но он имеет свою цену.

– Боюсь, что нет, – продолжает он. – Если только ты не владеешь оригиналом.

– Нет, – говорю я. – Он уничтожен. Я его уничтожила. Я вспоминаю тот момент на реставрационном участке, когда трепетала бумага, пока, в конце концов, не сгорела.

– Мне очень жаль, – говорит он, и это звучит так, как будто он действительно сожалеет. – На что ты надеялась его обменять? – спрашивает он, с плохо скрываемым любопытством в голосе.

Я указываю на Отдаленные провинции. Если я доберусь до них, то у меня будет хоть и слабый, но вполне реальный шанс найти Кая. – Я знаю, что они отправляют Отклоненных туда, – говорю я тихо. – Но я хочу знать точно, как и куда мне идти. На карте.

Он трясет головой. Нет.

Он не хочет сказать или не может? – У меня есть еще кое-что.

Я разворачиваюсь таким образом, чтобы ни Ксандер, ни чиновник не увидели мои руки, и роюсь в сумочке. Мои пальцы поглаживают одновременно поверхность компаса и фольгу таблеток, и я задумываюсь.

Что же я должна обменять?

У меня кружится голова, и, смутившись, я вспоминаю тот день, когда пришлось сортировать Кая. Горячий пар в помещении, пот, боль от необходимости сделать выбор давят на меня…

Спокойно, уговариваю себя. Бросаю взгляд на Ксандера через плечо и на секунду встречаюсь с синевой его глаз, затем он отворачивается к чиновнику. Я вспоминаю, как смотрел на меня Кай, стоя на платформе аэропоезда, перед тем, как они увезли его, и паника вновь охватывает меня, время уходит.

Я собираюсь с мыслями и тянусь в сумочку, вытаскивая предмет для торговли. Поднимаю его достаточно высоко, чтобы мужчина увидел, стараясь, чтобы руки не тряслись, убеждая себя, что могу пожертвовать этим предметом.

Мужчина улыбается и кивает мне.

– Да, – произносит он. – Эта вещь имеет свою цену. Но то, о чем ты просишь, может занять дни, а то и недели.

– У меня есть в запасе только этот вечер.

Прежде, чем я успеваю сказать еще что-то, мужчина берет товар из моих рук. – Куда вы собираетесь пойти дальше?

– В музыкальный зал, – отвечаю.

– Когда будешь уходить оттуда, проверь под сиденьем, – шепчет он. – Сделаю все, что в моих силах. – Лампы над нами начинают тускнеть. Как и его глаза; а потом прежним бесцветным голосом он объявляет: – Мы закрываемся. Пожалуйста, все на выход.

Во время прослушивания музыки Ксандер наклоняется ко мне. – Тебе удалось достать то, что ты хотела? – его голос низкий и глубокий, а его дыхание щекочет мне шею. Чиновник неподвижно смотрит вперед, сидя по другую сторону от Ксандера. Он уделяет все внимание музыке, сжимая пальцами подлокотники своего кресла.

– Пока еще не знаю, – отвечаю я. Архивист сказал поглядеть под креслом после того, как сеанс закончится, но у меня возникает соблазн сделать это раньше. – Спасибо, что помог.

– Я всегда помогал тебе, – говорит Ксандер.

– Я знаю, – подтверждаю я и вспоминаю те подарки, которые он дарил мне: картина, синие таблетки, аккуратно сложенные в контейнере. И даже компас, подарок от Кая, сберег для меня Ксандер, в тот день, когда в Городке забирали Артефакты.

– Но ты не все знаешь обо мне, – продолжает Ксандер. Его лицо искажает вредная усмешка.

Я смотрю на его руку, обнимающую меня, на большой палец, поглаживающий мою кожу, и перевожу взгляд на его глаза. Хотя он все еще улыбается, но выражение лица уже более серьезное.

– Нет, – соглашаюсь я. – Не все. Он крепче прижимает меня к себе. Музыка Общества играет и окружает нас повсюду, но наши мысли все равно остаются только нашими.

Поднимаясь с места, я обшариваю рукой под креслом. Там что-то есть – свернутый лист бумаги, который легко вынимается, как только я начинаю тянуть. Хотя мне и не терпится взглянуть, но вместо этого я прячу находку в карман, спрашивая себя, что же там такое, на что я сторговалась.

Чиновник провожает нас до главного зала лагеря. Войдя внутрь, он оглядывается кругом, на длинные столы и на одиноко стоящий огромный порт, и в его взгляде, обращенном на меня, я замечаю нечто вроде сожаления. Я вздергиваю подбородок.

– У вас есть десять минут, чтобы попрощаться, – говорит чиновник. Здесь, в лагере, его голос звучит резче, чем раньше. Он достает свой датапод и кивает офицеру, который ждет, чтобы проводить меня в комнату.

Мы с Ксандером одновременно глубоко вздыхаем и тут же заливаемся смехом. Мне нравится, как он звучит, эхом разносясь по практически пустому залу.

– Интересно, на что он так долго пялился? – спрашиваю Ксандера, кивком указывая на чиновника.

– На экран истории Обручений, – тихо отвечает Ксандер. Он так на меня смотрит, как будто я должна что-то понять из этого, но до меня не доходит. За чиновником я особо не следила тогда.

– Девять минут, – говорит он, не поднимая глаз.

– Я до сих пор не могу поверить, что они разрешили тебе приехать, – говорю я Ксандеру. – Но очень рада, что они сделали это.

– Время было выбрано удачно, – отвечает Ксандер. – Я покидаю Орию. И всего лишь проезжаю мимо Таны на пути к провинции Камас.

– Что? – я хлопаю глазами в изумлении. Камас – это одна из Приграничных областей, соседствующих с Отдаленными провинциями. Странно, но я чувствую себя освобожденной. Сколько бы я ни любила смотреть на звезды, я так и не научилась находить путь по ним. Я отмечаю свой путь по людям: Ксандер – точка на карте, родители – еще точка, Кай – конечный пункт движения. Но, если Ксандер перемещается, то вся география меняется.

– Я получил свое окончательное место работы, – говорит Ксандер. – Оно находится в Центре Общества. Как и твое. Но они хотят, чтобы сначала я приобрел опыт в Приграничных провинциях.

– Зачем? – приглушенно спрашиваю я.

Тон Ксандера звучит успокаивающе. – Есть вещи, которым я смогу научиться только там и нигде больше, для назначения на должность.

– А потом в Центр, – заканчиваю за него. Представление о работе Ксандера в Центре кажется правильным и завершенным. Конечно же, он должен принадлежать столице Общества. И конечно, они разглядят его потенциал и переведут туда. – Теперь ты действительно покидаешь меня.

На мгновение, на его лице промелькнула вспышка гнева. – Ты хоть представляешь, каково это уезжать?

– Конечно, – язвительно отвечаю.

– Нет, – отвечает он. – Это не та же самая ситуация, когда Кай покидал тебя. Он не хотел уезжать. Знаешь ли ты, что означает для кого-то, покинуть тебя по собственной воле?

– Но у меня не было выбора! Места работы выбрали за нас.

Ксандер шумно вздыхает. – Ты, по-прежнему, ничего не понимаешь, – говорит он. – Ты бросила меня еще до того, как уехала из Ории. – Он кидает взгляд на чиновника и опять смотрит на меня, с серьезным выражением в синих глазах. А он изменился, с тех пор как я видела его в последний раз, стал жестче и осторожнее.

Больше похожим на Кая.

Теперь я понимала, что он имеет в виду, говоря «покинула». Для Ксандера я была потеряна, когда выбрала Кая.

Ксандер смотрит на наши руки, все еще сцепленные вместе.

Я прослеживаю глазами направление его взгляда. Его рука сильная, с грубыми суставами на пальцах. Он не умеет писать этими руками, но они проворны и точны в обращении с карточками и в играх. Физический контакт, пусть и не с Каем, но все же с тем, кого я люблю. Я держусь за него так, будто не отпущу никогда, и какая-то частичка меня вовсе не желает отпускать.

Воздух в главном зале кажется прохладным, и я поеживаюсь. Как назвать это время года: поздней осенью? Ранней зимой? Не могу сказать точно. Общество, с его дополнительными урожаями, размыло грань между сезонами, когда нужно сеять и собирать урожай, а когда дать земле отдохнуть. Ксандер освобождает руки и отстраняется, серьезно рассматривая меня. Я ловлю себя на мысли, что пялюсь на его губы, вспоминаю наш поцелуй в Городке, тот сладкий невинный поцелуй перед тем, как все изменилось. Думаю, что сейчас мы целовались бы совсем иначе.

Шепотом, который щекочет мою ключицу, Ксандер задает вопрос: – Ты все еще собираешься в Отдаленные провинции, чтобы найти его?

– Да, – шепчу я в ответ.

Чиновник объявляет, что наше время на исходе. Осталось всего несколько минут. Ксандер неестественно улыбается, стараясь говорить непринужденно.

– Ты действительно хочешь этого? Хочешь получить Кая, чего бы это ни стоило?

Я почти вижу слова, которые чиновник забивает в датапод, наблюдая за нами: «Обрученная женщина заволновалась после того, как Обрученный мужчина сообщил ей о том, что едет в Камас. Мужчина стал утешать ее».

– Нет, – отвечаю я. – Не любой ценой.

Ксандер делает резкий вдох. – И какая же та черта, которую ты не сможешь переступить?

Я глотаю. – Моя семья.

– Но не я, да, – говорит он. Стискивает челюсть и отводит взгляд. Повернись ко мне, думаю я. Разве ты не видишь, что тебя я тоже люблю? Что ты был моим другом долгие годы? Что, в какой-то степени, я, по-прежнему, чувствую себя Обрученной с тобой?

– Я этого не говорила, – тихо отвечаю ему. – Я не предаю тебя. Смотри. Сейчас я рискую. Открываю сумку и показываю ему то, что, по-прежнему, лежит там, что я сохранила. Синие таблетки. Они все еще являются подарком Ксандера, хоть он и дал их для того, чтобы найти Кая.

Глаза Ксандера широко распахиваются. – Ты обменяла компас Кая?

– Да, – отвечаю я.

Ксандер улыбается, и я вижу, как удивление, лукавство и счастье смешались на его лице. Я удивлена Ксандером и – собой. Мою любовь к нему оказалось сложно понять, сложнее, чем я ожидала.

Но найти я должна именно Кая.

– Время вышло, – подает голос чиновник. Офицер смотрит прямо на меня.

– Прощай, – говорю я Ксандеру, и мой голос прерывается.

– Я так не думаю, – отвечает он, и тянется, чтобы поцеловать меня так же, как я целовала до этого – практически рядом с губами. Если бы один из нас сейчас дрогнул, все могло бы измениться.

Глава 5. Кай

Мы с Виком поднимаем одно из тел и тащим его к могиле. Я декламирую те слова, которые посвящаю всем умершим:

– Время, Место – остались здесь.

А меня понесло – туда.

Я надеюсь столкнуться лицом к лицу

С Лоцманом у руля.

Не знаю даже, может ли быть что-то страшнее этой ситуации. Как может от этих тел что-то сохраниться, если они умирают так легко и разлагаются так быстро. Одна часть меня верит, что волна смерти, после всего, уносит нас в какое-нибудь место. Что есть кто-то, кого мы увидим в конце. А другая часть меня произносит эти слова над мертвыми, хотя я знаю, что они ничего из этого не слышат.

– Почему ты повторяешь их каждый раз? – спрашивает меня Вик.

– Мне нравится, как они звучат.

Вик ждет. Он хочет, чтобы я рассказал еще, но мне не хочется. – Ты знаешь, о чем эти стихи? – спрашивает он, наконец.

– Они о том человеке, чья надежда никогда не умирает, – отвечаю уклончиво. – Это строфа из стихотворения, которое существовало до эпохи Общества.

Но не из того стиха, который принадлежит мне и Кассии. Я не хотел бы говорить кому-либо те слова, пока их не услышит от меня сама Кассия. А сейчас я цитирую один из тех стихов, которые она обнаружила в своем Артефакте, когда открыла его в тот день в лесу.

Она не знала, что я был там. Я стоял, наблюдая за тем, как она читает строчки, написанные на бумаге. Смотрел, как ее губы придают форму словам стихотворения, которого я не знал, но которое услышал вскоре. Когда я осознал, что Кассия говорит о Лоцмане, я сделал шаг вперед, и под ногой хрустнула ветка.

– Это же не приносит им никакой пользы, – отвечает мне Вик, показывая на одно из тел, и раздраженно откидывает назад запыленные волосы, открывая лицо. Они не давали нам ножницы или бритву, чтобы подстричься и побриться – инструменты легко можно было использовать в качестве оружия, убивая друг друга или самих себя. Обычно это ни для кого не имеет особого значения. Только Вик и я находимся здесь достаточно долгое время, так что волосы уже спадают на глаза.

– Так это все? Какое-то древнее стихотворение?

Я пожимаю плечами.

Это ошибка.

Обычно Вика не волнует, когда я не отвечаю ему, но в этот раз я вижу в его глазах упрямство, вызов. Я начинаю обдумывать, как лучше его побороть. Усиливающийся обстрел еще больше будоражит Вика. Незаметно подталкиваю его к краю. Он крупнее меня, но не на много, и я учился сражаться здесь в течение нескольких лет. Теперь, когда я снова вернулся сюда, то вспомнил об этом, так же, как и о снеге на вершине горы. Мои мышцы напряжены.

Но Вик останавливается. – Ты никогда не делаешь зарубки на своей обуви, – говорит он, и его голос снова обычный, а глаза спокойны.

– Ага, – соглашаюсь я.

– Почему?

– Об этом никому не стоит знать, – отвечаю.

– Знать о чем? О том, сколько это уже длится для тебя?

– Знать что-либо обо мне, – поправляю его.

Мы отходим подальше от могил и присаживаемся на песчаные валуны на краю деревни, чтобы отдохнуть и перекусить. Цвета вокруг похожи на те, что были в моем детстве – красно-оранжево-коричневые, и даже выглядят так же: увядшие и жесткие, и, по-ноябрьски, холодные.

Я использую более тонкий конец ружья, чтобы порисовать на песчанике. Не хочу, чтобы кто-нибудь узнал, что я умею писать, поэтому я не пишу ее имя.

Вместо этого рисую кривые линии. Волну. Как океан или как кусочек зеленого шелка, развевающегося на ветру.

Чирк-чирк. Песчаник, приобретший свою форму под воздействием воды и ветра, теперь поддается другой силе – мне. Я всегда изменял себя в соответствии с тем, чего ожидали от меня другие. Только тогда я был собой, настоящим, когда стоял на холме вместе с Кассией.

Я пока не готов нарисовать ее лицо. И даже не знаю, смогу ли. Поэтому царапаю другую линию на камне. Она немного напоминает ту C, что я учил рисовать Кассию в первый раз. Я провожу еще одну линию, вспоминая ее руку.

Вик наклоняется, чтобы поглядеть, чем я там занят. – Не пойму, на что это похоже.

– Это похоже на луну, – отвечаю ему. – На молодой месяц.

Вик поднимает глаза на плато. Сегодня утром за телами прилетали воздушные корабли. Прежде такого не случалось. Я понятия не имею, что будет делать с ними Общество, но мечтаю вскарабкаться на самую верхушку плато и написать что-нибудь на память о восхождении парней-приманок.

Потому что сейчас уже ничего не напоминает о том, что они побывали там. Снег растаял прежде, чем на нем остался хоть один след от их ботинок. Их жизни оборвались до того, как они успели узнать, кем были на самом деле.

– Как думаешь, тот парень счастливчик? – спрашиваю я Вика. – Тот, что умер в лагере, перед тем, как мы пришли в деревню?

– Счастливчик, – соглашается Вик, но так, словно не понимает, что означает это слово. Скорее всего, он и не знает. Счастье – это совсем не то слово, которое одобряет Общество. И это не то, что мы испытываем, находясь здесь.

Наша первая ночь в деревне ознаменовалась обстрелом. Мы метались в поисках укрытия. Несколько парней выбежали на улицу с оружием в руках и стреляли в небо. Мы с Виком и еще двумя парнями засели в одном из домов. Я не могу вспомнить их имен, они уже мертвы.

– Почему ты не выбегаешь на улицу, чтобы попробовать отстреляться? – спросил меня Вик тогда. Мы особо не разговаривали с ним с тех пор, как бросили того парня в реке.

– Не вижу в этом смысла, – сказал я. – Наши боеприпасы не настоящие.

Я опустил на землю рядом с собой стандартно сделанное оружие.

Вик следом сделал то же самое. – Давно ты об этом знаешь?

– Как только они выдали их нам, когда мы направлялись сюда, – ответил я. – А ты?

– Та же история, – отозвался Вик. – И мы обязаны сказать об этом остальным.

– Я знаю, – согласился я с ним. – Я сглупил, думая, что у нас есть еще немного времени в запасе.

– Время, – повторил Вик, – это как раз то, чего у нас нет.

Снаружи взорвался мир, и кто-то опять начал кричать.

– Хотел бы я иметь оружие, которое стреляет, – произнес Вик. – Я бы взорвал каждого, кто сидит на этих воздушных кораблях. И они разлетелись бы на частицы, как фейерверк.

– Ну, всё, хватит, – говорит, наконец, Вик, сворачивая свой защитный плащ в плотный серебристый сверток. – Нам лучше вернуться к работе.

– Удивляюсь, почему они не снабдили нас хотя бы синими таблетками, – спрашиваю я. – Тогда бы им не пришлось заморачиваться с едой для нас.

Вик смотрит на меня, как на сумасшедшего. – Разве ты не знаешь?

– Что именно? – спрашиваю в ответ.

– Синие таблетки не спасают тебя. Они парализуют. Если ты примешь одну, то станешь вялым и будешь валяться без движения, пока кто-нибудь не найдет тебя или ты сам не умрешь в ожидании. А две таблетки вырубят тебя напрочь.

Я трясу головой и гляжу прямо в небо, но ничего не пытаюсь отыскать там. Лишь смотрю на его синеву. Подняв руку, я прикрываюсь от солнца, чтобы лучше видеть небо. На нем нет ни облачка.

– Прости, – говорит Вик, – Но это правда.

Я бросаю на него взгляд. Мне кажется, что я вижу беспокойство на его грубом, словно высеченном из камня, лице. Все это выглядит настолько нелепо, что я начинаю громко смеяться, и Вик подхватывает за мной. – Я должен был знать про это, – говорю я сквозь смех. – Если что-то случится с Обществом, им не захочется, чтобы другие продолжали жить без них.

Несколько часов спустя мы слышим сигнал, раздающийся из мини-порта, который носит с собой Вик. Вынув его из ременной петли, он проверяет экран. Вик – единственный из приманок, у кого есть мини-порт – приспособление, примерно такого же размера, как и датапод. Но мини-порты, все же, можно использовать для связи. А датапод всего лишь хранит записанную информацию. Вик почти всегда носит мини-порт с собой, но и сейчас, и прежде – когда он рассказывал новичкам-приманкам правду о деревне и оружии – время от времени прячет его где-нибудь в укромном месте.

Мы почти уверены, что Общество отслеживает наши перемещения с помощью мини-порта. Нам только неизвестно, могут ли они слышать нас через него так же, как через большие порты. Вик думает, что да. Он уверен – Общество постоянно прослушивает нас. А мне кажется, что им все равно.

– Чего они хотят? – спрашиваю я Вика, в то время как он читает сообщение на экране.

– «Мы летим», – цитирует он.

Мы идем по направлению к кораблям, которые бесшумно приземляются на окраине деревни; остальные парни двигаются следом за нами. Офицеры действуют, как всегда, торопливо. Они не любят долго находиться в отдаленных деревнях. И я даже не уверен, из-за нас это или из-за Врага. Интересно бы знать, кто, по их мнению, представляет для Общества бо́льшую угрозу.

Ответственный за этот полет офицер достаточно молод, и все же он напоминает мне другого, того, который тренировал нас на том холме в Ории. Всем своим обликом он, как будто, вопрошает: Как я здесь очутился? Что я должен сделать с этими людьми?

– Итак, – произносит он, поглядывая на нас с корабля. – На вершине плато. Что это было? Что произошло там? Если бы вы все оставались в деревне, то несчастных случаев не происходило бы так много.

– Этим утром там выпал снег, и ребята захотели подняться и собрать его, – отвечаю я. – Нас постоянно мучает жажда.

– И вы утверждаете, что это единственная причина, по которой они пошли туда?

– У нас не бывает много причин для любых действий, – говорит Вик. – Голод. Жажда. Нежелание умирать. Вот и всё. Выбирайте из двух оставшихся вариантов, если не верите нам.

– Может быть, они поднялись на плато, чтобы поглядеть на виды сверху? – предполагает офицер.

Вик смеется, и это звучит не очень приятно. – Где их замена?

– Там, на борту корабля, – отвечает офицер. – Мы собираемся переправить вас в новую деревню и снабдить бо́льшим количеством запасов.

– И воды побольше, – добавляет Вик. Он безоружен и находится во власти офицера, но голос звучит так, как будто это он здесь отдает приказы. Офицер улыбается. Хоть Общество это не человек, но люди, работающие на него – временами, да.

– И больше воды, – соглашается офицер.

Когда мы с Виком, наконец, видим эту замену на воздушном корабле, то чертыхаемся сквозь зубы. Они, оказывается, гораздо моложе нас, совсем мальчишки. Лет по тринадцать-четырнадцать. Их глаза широко распахнуты. Они напуганы. Один из них, по виду самый младший, напоминает мне Брэма, брата Кассии. Он более смуглый, чем Брэм, темнее даже, чем я, но глаза такие же яркие, как у Брэма. И волосы его, наверно, были такими же курчавыми, пока их не подстригли.

– Похоже, у Общества уже заканчиваются тела, – вполголоса говорю я Вику.