Текст книги "Крылья (ЛП)"

Автор книги: Элизабет Ричардс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 23 страниц)

Глава 19

ЭДМУНД

– КАК МОЙ ДЕД МОЖЕТ быть Люпином? Он совсем не похож на вас, – говорю я. – За исключением того, что я осознаю, что это – правда. У него такие же серо-стальные глаза, как и у Аларика, и он слишком высокий.

– Гектор полукровка, – объясняет Аларик. – Его отец был человеком.

Я морщу лоб. Итак, если мой дед полукровка, как Тиора, значит, я... кто? У них даже нет названия для таких, как я: наполовину Дарклинг, со щедрой щепоткой человека тире Люпина. Смешайте ингредиенты вместе, чтобы получился Эдмунд Роуз.

– Я думал, ты знал, – говорит Аларик.

– Нет, – бормочу я. – Дед никогда не рассказывал о прабабушке и прадедушке, так что я понятия не имел, что один из них был Люпином. – Все, что я знаю только, что он осиротел еще в детстве и воспитывал его дядя в Кэрроу Фоллс, который умер от желтой чумы, когда деду было всего пятнадцать. Он переехал в Янтарные Холмы и работал подмастерьем у одного из первых членов Гильдии, женился, когда ему исполнилось девятнадцать, и стал священником после того, как его молодая жена скончалась во время родов моей матери. Вот и все, что мне известно. Почему он не сказал мне, кем он был? Моя кровь кипит от острой боли его предательства, но с другой стороны понятно, почему он все эти годы принимал меня. Мы одно и то же. Уроды.

– Так кем была моя прабабушка? – спрашиваю я.

Аларик ведет нас в сторону каменного здания, в которое вошли его брат Пенн с Кираном. Ульрика проталкивается мимо меня, натыкаясь на мое плечо – не могу сказать, нарочно она сделала это или нет, я мог бы быть частью стаи, но это не значит, что она мне доверяет – и входит в дом раньше меня. Тиора в тоже время одаривает меня ободряющей улыбкой.

В прихожей тесно и темно, и заставлено мебелью. Аларик скидывает свою куртку, вешая ее на вешалку у двери, а потом отправляется с нами в гостиную в конце коридора. По пути мы проходим приемную. Дверь открыта, и я останавливаюсь на полушаге. На столе лежит тело Наоми, окутанное в кисейную ткань и окруженное сосновыми венками. Ульрика закрывает дверь. В ее серебряных глазах неимоверная боль.

– Мы не можем кремировать ее до завтрашнего полнолуния, – говорит Тиора. – Это традиция Люпинов.

– Мне очень жаль, – бормочу я никому не нужные слова.

Тиора хмурится.

– Это не твоя вина.

Нет, это мой дед виноват, согласившись отдавать Люпинам наших людей для прокорма Икара. Я до сих пор не могу понять, почему он был таким коварным и считал, что необходимо скрывать всю эту ситуацию и возвращение Дарклингов от всех, включая меня. Если бы он просто был честен, может быть, Кэтрин и Наоми были ли бы живы.

Мы направляемся в гостиную. Полы сделаны из камня, поэтому в ней холодный, сырой воздух. Стены полностью завешаны старыми фотографиями и картинами Люпинов. Ни единого свободного клочка стены.

– Кто все эти люди? – спрашиваю я.

– Наша стая, – говорит Аларик, поднимая стопку книг со стула, указывая мне, где присесть. Люсинда плюхается на стул прежде, чем я успеваю сделать это. Тогда, я сажусь на полосатый, фиолетовый диван рядом с Тиорой. Ульрика садится на кожаное кресло у камина и кладет ноги на журнальный столик. Она вытаскивает кинжал из-за пояса и вкалывает его в подлокотник, ее сердитый взгляд останавливается на Люсинде.

Аларик снимает круглую рамку со стены, и передает фотографию мне. Картина явно старая, с выцветшими тонами и с грибком, начинающим цвести на разлагающейся бумаге. Мне улыбается красивая, молодая Люпин, одетая в очень неудобное платье с большими приподнятыми рукавами и высоким воротником. Ее грива аккуратно заплетена.

– Это Пруденс Блэк. Твоя прабабушка, – говорит он. – Она была вожаком нашей стаи, пока не умерла. Ее наследие должно было перейти дальше к ее сыну, Гектору, но он был тогда еще совсем ребенком и род заканчивался на нем. Поэтому его отправили в Кэрроу Фоллс к дяде, который был человеком, а должность вожака стаи передалась другой семье. Моей семье. Мы приглашали Гектора к себе после того, как узнали, что его дядя умер, но он отказался. На том этапе жизни он переехал в Янтарные холмы и был там счастлив.

–Расскажите о моем прадедушке? Каким он был? – спрашиваю я.

Аларик пожимает плечами.

– Какой-то простой фермер из Кэрроу Фоллс. Он умер от туберкулеза за несколько месяцев до рождения Гектора.

Я поднимаю взгляд.

– Мой дед был полноправным вожаком стаи?

Аларик сжимает губы.

– Да. Но он отказался от должности, когда достиг совершеннолетия.

Я опускаю взгляд на фотографию прабабушки. Почему дедушка решил остаться в Янтарных Холмах, с репрессивным режимом Гильдии, вместо возвращения к своей семье, сюда? И тут до меня доходит. Он познакомился с моей бабушкой. Он остался из-за любви. Интересно, если бы его жена знала, кем он был. Скорее всего, она знала. Не могу представить, чтобы у него получилось сохранить это втайне от нее. Я передаю фотографию обратно в Аларику, и он вешает ее на стену.

Я замечаю еще одну фотографию на каминной полке, над камином. Это Наоми. Она обнимает Ульрику и Тиору. Они все улыбаются в объектив фотоаппарата. Аларик смотрит туда же, куда и я и его лицо омрачает печаль.

– Зачем Икар вернулся, – говорит он, и его голос ломается. – Моя замечательная девочка была бы с нами, если бы он оставался где-нибудь в другом месте.

– Почему бы нам не спросить «друга» Кирана? – говорит Ульрика, скользнув взглядом по Люсинде.

Она облокачивается на спинку стула.

– Он вернулся за своим сыном. Мальчиком из Янтарных... ох! – Люсинда смотрит на меня. – Это ты.

Мое сердце замирает. Икар – мой отец. Так вот из-за чего дедушка дал то безрассудное обещание и держал возвращение Икара втайне от Гильдии? Он был в ужасе, что все узнают, что я Полукровка-Дарклинг и убьют меня. Я хватаюсь за голову. Это трудно принять. Я причина того, что Икар вернулся и причина смерти Наоми и всех остальных.

– Почему он вернулся за тобой сейчас? – спрашивает Аларик. – Прошло уже восемнадцать лет.

Я смотрю на Люсинду, надеясь на какие-то ответы.

– Существует обычай: как только первенцу главы клана исполняется восемнадцать лет, он принимает клятву крови, которая заключается в том, что он в основном обещает, что будет править кланом, когда его отец умрет. Это старая традиция, но Икар действительно в нее верит. И ты его единственный сын.

– Мне исполнилось восемнадцать в прошлом месяце, – бормочу я.

– Он несколько недель пытался тебя увидеть, – добавляет Люсинда. – Он отправил послание твоему дедушке, сразу же, когда мы только здесь появились, с просьбой встретиться с тобой, но твой дед отказал.

– Он сказал, что «время прошло», вот и все, – говорит Люсинда.

Ульрика наклоняется вперед.

– Если Икар настолько отчаялся увидеть Эдмунда, то почему он просто не пошел в Янтарные Холмы и не поговорил с ним напрямую, а?

– Гмм, может потому, что Гильдия попыталась бы убить нас? – отвечает Люсинда. – Дядя Икар вернулся сюда, чтобы не воевать с ними, если этого можно избежать. Наш народ сильно пострадал от их рук во времена Мучения. Плюс, он хотел, чтобы его сын вернулся к нему добровольно, это часть ритуала: его сын должен «вернуться в лоно по своей воле и принять его бремя лидера», или что-то типа того, – продолжает она. – Он просто хотел поговорить с Эдмундом и тогда мы бы продолжили наш путь. Но его терпение на исходе, он очень злится на деда Эдмунда.

– И пока Икар ждал, чтобы поговорить с Эдмундом, он заставлял наших людей добывать ему пропитание, так чтобы Гильдия не заподозрила, что он вернулся? – Ульрика вскидывает руки вверх. – Прелестно, реально, черт возьми, прелестно.

Я покосился на Аларика. Мой дед пытался исправить ситуацию, позволяя Люпинам забирать больных и пожилых людей из Янтарных Холмов для Икара. Пока Гильдия верила, что Люпины стояли за похищением людей, не было никакой причины для них знать, что Дарклинги вернулись и спрашивать, почему Икар здесь. Мой дед сделал все это, чтобы защитить меня. Он наверное надеялся, что Икар поймет намек и уйдет, но ситуация вышла из-под контроля.

– Вы должны поверить мне, я понятия не имел обо всем этом, – говорю я собравшимся.

– Это не твоя вина, Эдмунд, – говорит Тиора, опустив свою руку на мою.

Ульрика замечает этот жест и сужает глаза.

Тиора поворачивается к Аларику.

– Что мы будем делать с сестрой Люсинды и с Гектором? У нас есть время только до полудня завтрашнего дня, чтобы спасти их.

Аларик вздыхает.

– Я не так уверен, что нам стоит вмешиваться...

Люсинда вспыхивает и в панике смотрит на Тиору.

– Но ты обещала! Если Аннора умрет, дядя Икар будет вынужден предпринять ответные меры, что он и сделает.

– Это будет Мучение снова и снова, – говорит Тиора.

– Я возьму Аннору и Икара на себя, и закончим на этом, – говорю я Аларику. – Никто больше не должен умереть. Все о чем я прошу вас, пусть мой дедушка останется с вами, ему будет больше некуда идти.

Аларик раздумывает мгновение, а затем кивает.

– Мне нужно бежать, но для начала зайти в Лигу. – Я предполагаю, что Лига – это Люпинский эквивалент нашей Гильдии. – Я пойду и поговорю с ними немедленно. Мы уйдем с наступлением темноты. – С этими словами Аларик уносится из комнаты.

Как только он ушел, Ульрика вытаскивает свой кинжал из подлокотника и прячет его обратно за пояс. Она встает.

– Я собираюсь проверить как там Киран.

Люсинда следует за ней, не спрашивая разрешения, оставив меня и Тиору в одиночестве в темной захламленной комнате. В углу комнаты громко тикают дедовские часы. Я вдруг осознаю, насколько близко друг к другу мы сидим на диване, между нами всего лишь несколько фиолетовых полосок обивки дивана. Тиора двигается, и ее колено соприкасается с моим. Я сглатываю, не в силах сосредоточиться на чем-то, кроме одного дюйма кожи, где наши ноги прижаты друг к другу. Я поднимаю глаза и смотрю на нее. Кровь приливает к ее щекам, и она отводит взгляд в сторону, но на ее губах появляется непроизвольная полуулыбка. Повисает неловкая пауза, поскольку никто из нас не знает, что сказать.

– Пойдем, прогуляемся, – в конце концов, говорит она вставая.

Снаружи, Люпины по-прежнему заняты уборкой бардака, оставленного землетрясением, поэтому они не обращают на нас никакого внимания, когда мы идем по деревне. Мы минуем дом весь увитый глицинией, и Тиора задевает рукой фиолетовые цветы, которые источают резкий, медовый запах. На крыльце стоит старая женщина с длинной седой гривой и подбирает осколки разбитых горшков. Вокруг ее ног разбросаны сотни лепестков орхидей.

– О нет, – говорит Тиора, с разочарованием. – Они были гордостью и радостью Хетти. Она должна быть раздавлена.

Она спешит вверх по ступенькам крыльца, а я пока жду внизу, не зная, следует ли мне присоединиться к ней или нет. Я стою и смотрю, как Тиора говорит старухе слова утешения. Поразительно, как же сильно она напоминает мне Кэтрин. У них обеих добрые сердца. Тиора не должна была приводить меня сюда, она могла бы легко оставить меня в лесу, не брать с собой. Но вместо этого она помогает мне и Люсинде, несмотря на то, кто мы такие. Старушка трет глаза и улыбается Тиоре. Они быстро обнимаются, и после Тиора снова присоединяется ко мне. Мы продолжаем нашу прогулку по деревне.

– Куда мы направляемся? – спрашиваю я, когда мы подходим к окраине.

Тиора усмехается.

– Ты боишься высоты?

– Нет, – отвечаю я, хотя у меня плохое предчувствие.

Она указывает жестами следовать за ней вверх по каменным ступенькам, которые высечены в склоне горы. Мы поднимаемся по ним в течение нескольких минут, идя бок обок, несмотря на то, что там на самом деле не достаточно места для нас двоих. Иногда наши руки соприкасаются, и мой желудок скручивает, будто от боли, но не в плохом смысле. Я отчаянно хочу, переплести свои пальцы с ее, но это безумие! Я даже не знаю эту девушку, но каждая моя клеточка ужасно хочет дотронуться до нее.

К тому времени, когда мы дошли до самого верха, я сильно запыхался, а вот Тиору даже пот не прошиб. Мы на скалистом утесе в нескольких сотнях футов над деревней Люпинов. Здесь, наверху, воздуха намного меньше и у меня кружится голова, хотя это может быть просто потому, что я стою рядом с Тиорой. Небо над головой мутное и серое, и в воздухе витает какой-то странный сероводородный запах, такой же, как у того водопада, где мы хотели разбить лагерь. Это немного сбивает с толку, особенно после землетрясения, но никого, кажется, это не беспокоит, кроме меня. Может быть, это нормально, я не знаю. До сегодняшнего дня, я бы никогда не рискнул оказаться вне стен Янтарных Холмов, так что, возможно, воздух здесь всегда так пахнет? Сложно представить, сколько всего произошло с тех пор: я встретил Тиору, обрел сердцебиение и теперь я в розыске.

– Вот что я хотела показать тебе, – говорит Тиора, указывая на круглое здание на краю пропасти. У здания нет стен, это просто куполообразная крыша, опирающаяся на несколько мраморных колонн. – Это наш храм.

– Ох, – говорю я, все еще пытаясь отдышаться от подъема. – Симпатичное.

Тиора негромко смеется, когда мы входим в храм. Отсюда виден Лес Теней. Вдалеке, я вижу Пограничную Стену, окружающую Янтарные Холмы.

– Можно увидеть, где я там живу. – Я указываю в сторону шпиля церкви моего деда, который возвышается над стеной. Неожиданно на меня накатывает волна печали, когда я осознаю, что могу никогда не вернуться туда. Я бездомный. Я инстинктивно хватаюсь за круглый кулон на шее. Он всегда утешает меня, когда я чувствую себя потерянным или испуганным.

– Что это? – спрашивает Тиора, указывая на мой кулон.

– Это символ моей веры, – говорю я. – Все в Янтарных Холмах следуют за Праведностью.

– Праведностью?

– Мы считаем, что Дарклинги – демоны, посланные из ада развращать наши души. – Я пытаюсь улыбнуться, но улыбка тут же исчезает.

Тиора смотрит на меня, и между ее бровями появляется небольшая складочка.

– Ты веришь в это, несмотря на то, кто ты есть?

– Особенно поэтому, – говорю я. – Моя вера удерживает меня в непорочности. Это помогает мне контролировать свои порывы, чтобы я не вредил людям. Это работает. – Я вспоминаю звук хруста шеи Кэтрин. – Ну, большую часть времени.

Тиора хмурится.

– Я не могу себе представить такой жизни. Того, что я должна скрывать кто я из-за страха быть убитой. – Она берет меня за руку, и мое сердце сбивается с ритма. – Тебе, наверное, было очень одиноко.

Она отпускает мою руку и ложится на мраморный пол, похлопав по полу рядом с собой. Я тоже ложусь. Камень пронзает мою спину ледяным холодом, но я не хочу упустить возможность такой близости с Тиорой. Мы лежим так близко друг к другу, что моя левая рука лежит поверх ее, но она не делает никаких попыток отодвинуть ее подальше. Я улыбаюсь и смотрю в потолок. Куполообразная крыша была расписана как ночное небо, с вкраплением жемчуга, повторявшего звезды. В центре крыши отверстие, через которое видно настоящее небо.

– Мой народ... наши люди, – исправляется она, – поклоняются богине Луны. И каждый месяц, в полнолуние, можно увидеть ее прекрасный лик через это отверстие. – Тиора поворачивает голову в мою сторону. Наши взгляды встречаются, и я чувствую, что мой желудок опять нервно крутит. Ее глаза близко ко мне и я понимаю, что они не серебряные, а серо-стальные с крошечными, металлическими крапинками, как мишура, которую мы используем во время новогоднего фестиваля Винтерфеста. – Это мое самое любимое место в целом мире, – шепчет она.

– Спасибо, что поделились им со мной.

Она слегка улыбается.

– Я подумала, что ты бы хотел немного знать о своем наследии. – Ее улыбка исчезает, и она какое-то время лежит молча.

– О чем ты думаешь? – спрашиваю я ее.

– Об Икаре, – говорит она. – Ты должен знать, что когда ты вернешь Аннору ему сегодня вечером, он же будет ожидать от тебя, что ты останешься с ним?

– Я знаю. Но у меня нет выбора, – говорю я. – Чем дольше он здесь, тем больше опасности для Люпинов и для людей из Янтарных Холмов. Я не хочу больше крови на руках. – Я думаю о миссис Хоуп и Наоми.

Мы впадаем в долгое молчание и просто глядим друг на друга. Ее глаза блуждают по моим старым следам от ожогов на щеках, вдоль широкой линии губ, по узкому носу, возвращаясь к глазам.

– Что случилось? – спрашивает она. Я знаю, что она имеет в виду ожоги.

– Моя мама оставила меня в ванной с кипятком, – говорю я. – Тебя волнуют мои шрамы?

Она кивает.

Я опираюсь на локоть.

– Почему ты так добра ко мне? – спрашиваю я. – Я имею в виду, я – Дарклинг и мой отец убил твоих родителей. Ты должна ненавидеть меня. Я ненавижу себя.

– Ты не можешь осуждать всю расу из-за действий одного человека. – Мой пульс учащается, когда она кладет руку на мою грудь. – Легко ненавидеть, Эдмунд. Настоящая проверка наших сердец — это прощение. – Она слегка хмурится. – Почему ты так сильно себя не любишь?

Я переворачиваюсь на спину.

– Потому что я –  урод. Пока мы не встретились, мое сердце даже не билось.

Ее глаза расширяются.

– Что?

– Что-то случилось со мной в лесу, – говорю я, не подумав. – Когда я родился, то был проклят, мое сердце не билось, – это случается с порождением Дарклинга и человека – но когда мы коснулись друг друга, мое сердце ожило. Я не знаю, что это значит, но это удивительно и потрясающе, и страшно, потому что у меня есть чувства к тебе, Тиора, – продолжаю я. – Похоже, я чувствую связь с тобой, как будто мы созданы друг для друга, хотя я понимаю – это безумие, мы только что познакомились, и я даже не понимаю, и, черт возьми, пожалуйста, скажи что-нибудь! Скажи мне, что ты тоже что-то почувствовала, – говорю я, ловя ртом воздух. Я никогда не говорил столько предложений за раз.

Она смотрит в сторону.

Я сажусь.

– Ты почувствовала что-то, не так ли?

– Я не знаю, – говорит она, наконец. Она садится и смотрит на меня. – Прежде чем я увидела тебя в лесу, я чувствовал это... это дерганье... в груди. Это было действительно странно. Потом, когда ты упал на меня, после землетрясения, я...

– Что? – говорю я взволнованно.

Крошечная морщинка появляется между ее бровями.

– Я почувствовала острую боль в сердце. Я думала, что это просто от шока, что ты упал на меня, но теперь... – Она вздыхает. – Я не знаю, что происходит, Эдмунд. Что-то явно произошло еще в лесу, но я не чувствую, что «создана» для тебя так, как ты это описал. Я считаю, что ты привлекательный, но это не из-за… – она показывает на мою грудь – того, что испытываешь ты.

– Ты думаешь, я привлекательный? – говорю я, чуть улыбаясь.

Она краснеет.

– У тебя, правда, не было сердцебиения, пока мы не коснулись друг друга?

– Правда, – отвечаю я.

– Ты когда-нибудь прежде слышал о таком?

Я качаю головой.

– Но я никогда не встречал Дарклингов до сегодняшнего дня, так что я не знаю, что считается нормальным поведением для нашего вида, а что нет, – признаю я.

Она встает.

– Хорошо, пойдем, спросим кого-нибудь, кто может знать.

Глава 20

ЭДМУНД

МЫ ОБНАРУЖИВАЕМ ЛЮСИНДУ дома у Аларика, сидящую рядом с Кираном на деревянной кровати. Он обложен несколькими подушками и накрыт по пояс одеялом ручной работы. Он без рубашки и я вижу рану на боку, которая зашита несколькими стежками и намазана вонючей мазью. Он бледен, но, кажется, в порядке. У него на губах играет улыбка, он явно наслаждается тем, как Люсинда вытирает его лоб влажной тряпкой.

Ульрика сидит на синем стуле в углу комнаты. Она смотрит в окно, ее тело напряжено, как будто она предпочла бы быть где угодно, но не здесь, со своим раненным двоюродным братом и его подругой Дарклингом. Она проводит пальцами сквозь свои короткие спутанные волосы. Когда мы входим в комнату, она поворачивает голову и испепеляет взглядом наши сомкнутые руки.

– Что происходит, Тио? – спрашивает Ульрика.

– Эм, нам нужно поговорить с Люсиндой, – отвечает Тиора. Девушка-Дарклинг поглядывает на нас. – Нечто странное произошло. У Эдмунда появилось сердцебиение, которого раньше у него не было.

Я на одном дыхании объясняю, что произошло. У Ульрики и Кирана расширяются глаза от удивления, в то время как Люсинда просто кивает, слушая.

– Ты знаешь, что происходит со мной? – спрашиваю я.

– Да. Тиора – твоя Кровная Половинка, – отвечает Люсинда.

– Моя кровная что? – переспрашиваю я.

– Кровная Половинка, – медленно повторяет Люсинда, словно я тупой. – Когда Дарклинги встречают свою истинную любовь, их вторые сердца оживают. Или в вашем случае, только одно твое сердце.

– Свою истинную любовь? – спрашивает Тиора, растерянно глядя на меня. – Но я не Дарклинг, моя мама была Люпином, а папа человеком. Так как я могу быть его Кровной Половинкой?

– Я не знаю, – отвечает Люсинда. – Может быть, это потому, что Эдмунд порождение трех рас: Дарклингов, людей и Люпинов – поэтому он может встречаться с любым из этих видов? Или, может быть, у тебя есть что-то от ДНК Дарклинга? Я имею в виду, все возможно, верно? – добавляет она, когда видит растерянное выражение лица Тиоры. – Если проследить наши родословные далеко к предкам, я уверена, в нас много чего намешано. Так что, возможно, у тебя есть неактивный ген Дарклинга, и он активизировался, когда ты познакомилась с Эдмундом? – Люсинда взмахивает руками. – Я не знаю. Мне всего лишь четырнадцать.

– Вполне возможно, – бормочет Тиора. – Я немного знаю об отцовской семье. У него мог быть в далеком прошлом родственник Дарклинг.

– Но если это правда, то, как получилось, что ты родилась с сердцебиением, а я нет? – спрашиваю я.

– У нее, наверное, нет простейшей Трипаносомы вампириум в крови, – говорит Люсинда. Я в замешательстве поднимаю брови. – Да ладно, ты должен знать, что это! Как ты думаешь, как ты живешь?

Я пожимаю плечами. Дед ничего не знал о физиологии Дарклингов, и не похоже, что я мог бы спросить кого-нибудь в городе об этом.

– Это такие крохотные-крохотные существа, которые живут в твоей крови, – объясняет Люсинда.

– Фууу, – произносит Киран, кривя рот.

Она хлопает его по руке.

– Они насыщают кислород органы, по сути, они делает всю работу вместо сердца, и в результате чего, за ненадобностью, оно «впадает в спячку», – продолжает она. – Но когда ты встретил Тиору, оно сработало на встречу с Кровной Половинкой и бац! Здравствуй, сердцебиение.

Я смотрю на свои руки, пытаясь представить эти микроскопические существа, которые беспорядочно бегают у меня внутри. Это противно.

– Итак, что происходит с этими штуками, Трипаносомами вампириумами сейчас, когда у меня есть сердцебиение? – спрашиваю я.

Люсинда пожимает плечами.

– Я предполагаю, что они становятся неактивными, как твое сердце до этого.

– Вот это поворот, – бормочет Ульрика со стула.

– В любом случае, сомневаюсь, что у Тиоры есть какая-либо простейшая Трипаносому вампириум в организме, – подытоживает Люсинда. – Если у нее действительно есть какие-то Дарклинги в роду, о которых мы даже не знаем наверняка, то это далекие, далекие, далекие родственники, так что от них, вероятно, уже ничего в ней не осталось. Поэтому у нее всегда было сердцебиение. – Люсинда смотрит на Тиору. – Так у тебя есть романтические чувства к Эдмунду?

Тиора опускает глаза, вспыхивая. Я знаю, что  нравлюсь ей, но довольно очевидно, что эта связь Кровных Половинок, которая у нас есть, больше с моей стороны, чем с ее. Из всех людей в мире, с кем можно быть связанным, мое глупое сердце Дарклинга выбрало полукровку-Люпина, которая не может должным образом ответить на это.

– Это не значит, что твое чувство ко мне не настоящее, Эдмунд, – говорит тихо Тиора, взяв меня за руку. – И может быть, когда мы узнаем друг друга получше, мое чувство к тебе будет расти. Мне просто нужно время, понимаешь?

Я киваю. По правде говоря, мне нужна возможность переварить все это. Этого слишком много, чтобы принять. Но я благодарен за то, что это случилось. Я всю свою жизнь хотел иметь отношения с кем-то. Я думал, что буду с Кэтрин, но ошибался. Я гляжу на Тиору, и она улыбается. Возможно, со временем...

Дверь в спальню открывается и Аларик заходит в комнату. Он кивает мне.

– Лига согласилась позволить твоему дедушке остаться с нами, – говорит он, и облегчение проходит через меня. – Теперь все, что нам надо сделать – это собрать команду по освобождению.

– Я пойду, – сразу говорит Тиора, сжимая мою руку.

– И я, – говорит Киран, скинув одеяло.

Ульрика вскакивает и толкает его обратно на кровать.

– Не фига! Ты ранен.

– Я в порядке, – говорит он, а потом смотрит на Аларика. – Я хочу пойти, дядя. Аннора мой друг.

Аларик кивает. Я восхищаюсь тем, что с подростками тут обращаются как с равными. Ни у кого не встает вопрос – справятся ли они.

– Ну, если ты идешь, болван, тогда я тоже пойду, – бормочет Ульрика.

– Тогда договорились, – говорит Аларик. – Мы выходим сегодня вечером.

* * *

Как только наступает ночь, мы выдвигаемся в Янтарные Холмы, чтобы спасти моего деда и Аннору. Киран скрежещет зубами, когда мы несемся по лесу, стараясь не показать Аларику и Ульрике, что ему больно. Даже, несмотря на то, что темно, у нас есть способность ориентироваться в лесу – у Люсинды и у меня есть хорошее ночное зрение, в то время как Люпины следуют по старым запахам троп после своих предыдущих визитов в город. Тиора берет меня за руку, когда мы пробираемся сквозь деревья, ее встревоженные глаза встречаются со мной взглядом. Я ободряюще ей улыбаюсь, хотя я тоже нервничаю. Я оборачиваюсь, с ощущением, что за нами следят, но там никого нет. Возможно, это просто воображение играет со мной.

Через несколько часов лес редеет, и мы добираемся до поляны, отделяющую лес от Пограничной стены, которая окружает Янтарные Холмы. Я всегда чувствовал себя комфортно, видя эту стену, но отсюда, с этой точки зрения, я понимаю, как это было нелепо. Людям Янтарных Холмов приходится проводить всю жизнь в пределах этой стены, защищающей их от Дарклингов. Теперь я понимаю, что имело бы больше смысла заманивать Дарклингов в ловушку, вовнутрь, в то время как мы бы находились снаружи.

Верхнюю часть стены охраняют мистер Кент и трое новых Стражей. Они нас еще не заметили, так как мы по-прежнему скрыты деревьями. Мистер Кент на ближайшей к нам стороне Пограничной стены. Он, молча, шагает верх и вниз, держа в руках винтовку. Где-то в городе, девушка рыдает от боли. Аннора. Люсинда бросается вперед, но Ульрика хватает ее и тащит в сторону деревьев, в это время, как мистер Кент оборачивается и глядит в нашу сторону. Он поднимает винтовку и целится в лес. Никто не издает ни звука, когда мистер Кент смотрит в нашу сторону. Я задерживаю дыхание. В конце концов, он опускает винтовку и идет дальше. Я выдыхаю.

– У нас есть две минуты, прежде чем он вернется, – шепчу я, вспоминая маршрут патрулирования Дозорных.

Аларик машет нам следовать за ним. Мы несемся через луг и карабкаемся вверх по стене. Люпины без проблем влезают наверх – они делали это несколько раз за последние недели – но Люсинда и я, с трудом находим за что зацепиться. Она ошибается и хватается за кирпич, который крошится в пальцах.

– Ох! – вскрикивает она, и скользит вниз по стене на несколько дюймов ниже, прежде чем успевает зацепиться. Она попадает мне ногой по лицу, и я вскрикиваю от боли. – Извини, – шепчет она. Аларик и Тиора наклоняются к нам и подтягивают нас остальную часть пути. Мы спрыгиваем с другой стороны, прежде чем мистер Кент поворачивается. Он нас не видит.

Город тих, когда мы крадемся по мощеным улицам. Но я все равно не в силах избавиться от ощущения, что за нами наблюдают, хотя в переулках нет никого и ничего, кроме танцующих в лунном свете теней.

– Где как вы думаете, они будут? – спрашивает Люсинда.

– На городской площади, – говорю я, думая о деревянном кресте. – Мистер Лэнгдон захочет выставить их напоказ, на всеобщее обозрение.

Шестеро нас спешат по темному переулку, проходя мимо дома миссис Хоуп. Цветы на крыльце завяли и засохли. Сейчас комендантский час, так что я не жду, что встречу кого угодно, но все равно, я начеку, когда мы вступаем на городскую площадь.

Все так же, как и всегда было: церковь доминирует на западной стороне площади, шпиль отбрасывает кинжало-образную тень на залитую лунным светом площадь. Напротив церкви – магазин Лэнгдона, а слева от здания – лавка древностей. Чучела животных в витрине смотрят на нас стеклянными глазами-бусинками. Рядом с ними стоят баночки с сердцами Дарклингов. Я почти слышу их биение: ба-бум, ба-бум, ба-бум.

В центре городской площади стоит деревянный крест. Тиора берет меня за руку. Мой дед привязан к одной стороне креста серебряными цепями. Он обнажен. Его бледная кожа покрыта темно-фиолетовыми синяками. На его груди грубо вырезаны два слова: ПРЕДАТЕЛЬ РАСЫ.

К другой стороне креста привязана Аннора. Она голая, и ее худое тело, окутано серебряными цепями. Как и у Люпинов, у Дарклингов сильная аллергия на серебро, и металл опалил ее чувствительную кожу, которая уже красная и воспаленная, еще и шелушиться начала от воздействия солнца за весь день. У нее чудовищная дыра в плече, от выстрела Дрю. Она вопит от боли, ее потрескавшиеся губы раскрываются, обнажая клыки. Очевидно, мистер Лэнгдон оставил их здесь в качестве приманки, но мы все равно бросаемся к ним.

Люсинда, Киран и Ульрика стягивают цепи, поддерживая Аннору, пока Тиора помогает мне снять серебряные цепи со щиколоток моего деда, ярость и слезы ослепляют меня. Цепи обжигают мою обнаженную кожу, когда я сдираю их с его плоти.

– Эдмунд...? – выговаривает он мое имя, стараясь изо всех сил.

– Я собираюсь вытащить тебя отсюда, – говорю я.

– Уходи... – говорит он. – Опасно...

– Я никуда не уйду без тебя, – твердо говорю я.

Он стонет, когда я снимаю последнюю цепь, и он тяжело падает в мои объятия. Мы падаем на землю. Оооох. Весь воздух покидает мои легкие, когда голова моего деда ударяется о мою грудь. Он с трудом встает в вертикальное положение и замечает Аларика.

– Что ты здесь делаешь? – озадаченно спрашивает дед.

– Ты возвращаешься с нами, – отвечает Аларик. – Эдмунд договорился...

Его речь обрывается, в то время как дверь Магазина Лэнгдона открывается. В дверном проеме появляется Патрик с винтовкой в руках.

– Так, так, так, кровосос вернулся, – громко говорит он.

Он выходит из здания, а за ним идут следом Харриет и Дрю. Как по команде, двери открываются в зданиях вокруг нас, и на площадь вываливаются горожане. Они, похоже, ждали нас, дожидаясь сигнала Патрика. Они в ярости, их глаза сужены, из ртов вырывается рычание. Во главе толпы члены Гильдии: отец Эрика, мистер Крэнфилд, мистер О'Мэлли и мистер Лэнгдон. Его жена стоит за ним, словно его неизменная тень, одетая в черное. Ее каштановые волосы заплетены и завязаны голубой лентой, вроде той, которую носила Кэтрин.

Я встаю, прикрывая Тиору, Аларик и Ульрика бережно окружают Кирана. Люсинда обнимает Аннору, которая стоит на коленях на мощеной площади, плача от страха. Дед пытается выпрямиться, его подбородок поднимается, когда мистер Лэнгдон приближается к нам. Трудно выглядеть непокорным, когда ты голый, но почему-то у него это получается.