Текст книги "Искушение винодела"
Автор книги: Элизабет Нокс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)
1825
VIN SEC [22]22
Сухое вино (фр.)
[Закрыть]
Зас принес Собрану какие-то семена.
– Это квиноа, – сказал он. – Растет в Андах, в Латинской Америке. Очень стойкое растение, как вереск, но цветом как осенний лес. Оно необычное. Селеста озадачится, увидев ростки.
1826
VIN VINE [23]23
Крепленое вино (фр.)
[Закрыть]
Собран рассказал Засу, что письма от Леона идут по восемь месяцев.
– Я стараюсь отправлять письма с каждым кораблем, подгадывая с временем визитов к Сабине, – едем к ней и заодно забираем корреспонденцию в Нанте. На стене дома магистрата в Отуне висит большой лист с расписанием кораблей до Канады и обратно. Еще я забираю письма для двух соседей и пишу по их просьбе ответы. Иногда кажется, будто очередное мое письмо уйдет в пустоту: что, если пока я готовлю ответ, Леона уже не станет в живых, что, если он умрет от лихорадки, его загрызут волки или убьют индейцы? И ведь Леон сам об этом знает. В последнем письме он спрашивал о детях, все не может забыть Николетту. Вот я смотрю на принесенные тобою цветы из Анд, и меня одолевает искушение – попросить тебя узнать, как там Леон. Подсмотреть за ним украдкой. Мне даже снился сон, будто ты стоишь в снегу, от твоих крыльев поднимается пар, и ты пальцем проделываешь отверстие в тюлевой занавеске на окне Леонова дома, подглядываешь.
Зас слушал.
– Я так и не простил его. Вел себя якобы щедро, но на деле Леон от меня ничего не получил – он утратил свою долю отцовского наследства, а мне пришлось покрывать его долги. В итоге вышло, будто я выкупил у него эту долю. Теперь же он борется за выживание, в то время как я все богатею.
– Я посмотрю, как Леон, – обещал ангел. – В конце концов, это не одно и то же, как если бы ты опять просил меня доставить послание на Небо.
– Благослови тебя Бог, Зас, ты добрый друг.
– О, понижение.
– Прости?
– Не обращай внимания.
1827
MUT [24]24
Сбалансированное (фр.)
[Закрыть]
Мой дорогой друг, – писал Собран в письме, – я прекрасно понимаю, что рискую, поместив послание сюда, под пограничный камень. Я на самом деле боюсь, как бы не пошел дождь, пусть в середине лета дожди случаются очень и очень редко. Боюсь я и что камень сдвинется или упадет, а письмо подхватит ветром. Не ходи в дом, меня не будет – там сейчас только Софи со своими и моими детьми. Мне пришлось отправиться в Нант встречать Леона. Селеста и Сабина со мной. Леон тяжело заболел и решил вернуться во Францию. Писал в письме, что, чуть оправившись от лихорадки, он видел ангела. Мой брат сидел у себя дома и читал, когда к нему вошел ангел и успокоил, сказав: еще не время уходить из этого мира, однако пришла пора возвращаться домой, к семье. «Эта земля чересчур сурова для тебя», – говорил ангел. Стояла середина зимы, дверь завалило снегом, и ангел, вместо того чтобы войти в дом сквозь стену, разгребал сугробы руками.
Я вновь благодарю тебя. Нам придется подождать, пока Леон ступит народной берег, а потом придется о нем позаботиться. Надеюсь вернуться через шесть недель. Не знаю, дорогой друг, согласишься ли ты изменить наш уговор, но приходи в любое время.
Я твой должник.
Даже при распахнутых ставнях дом напоминал темную, душную пещеру – в нем спало семь человек, и каждый наполнял его горячим дыханием. Снаружи небо было покрыто плотной пеленой серых облаков, и погода давно уже не менялась.
Собран лежал на спине. Одеяло комом сбилось между ног. Капли пота мухами ползли сквозь чащу волос в долине грудной клетки. Винодел спал – или же только так думал, – затем вдруг проснулся. Лица коснулась холодная рука: кто-то прижал два пальца к губам; вторая рука похлопала по плечу. Собран открыл глаза.
Зас! Волосы ангела вновь были схвачены холодом, а вниз по крыльям сползали подтаявшие ледяные наросты. Собран осторожно выбрался из пут одеяла; ангел, пятясь, вышел через дверь.
– Мммм? – пробормотала Селеста.
– Шшш, спи, – ответил Собран, подобрав с пола сорочку. Потом вслед за ангелом вышел из дому, и вместе они отправились на холм к винограднику.
Ангел встал под деревом между двумя нижними ветками. Он объяснил Собрану, что вовсе не собирался спасать Леона, только проверить, как у него дела. Но зима показалась ему столь суровой – настоящей посланницей смерти, скопищем бед, а Леон выглядел таким худым, кожа у него пожелтела. Разве мог он дожить до весны?
Собран в свою очередь рассказал: после плавания Леон весь вымотался, пришлось задержаться в Нанте, пока он не окреп. Только потом Жодо – очень медленно – поехали домой.
– Сколько ночей ты прилетал сюда в мое отсутствие? – спросил винодел своего ангела.
– Эта первая. Я же знал: шесть недель отсутствия – лучшее, на что ты смел надеяться. – Зас вручил Собрану изящную бутыль темно-зеленого стекла. – Это лекарство для твоего брата от моего друга из Дамаска, Афары.
– Поблагодари ее от меня, – сказал Собран.
Ангел мягко, приятно улыбнулся, и мужчина застыл, онемев, чувствуя себя донельзя глупым. Сердце в груди запрыгало жаворонком. Тогда Собран заговорил о том, о чем говорить ему было дозволено: о Леоне, о поездке, о поисках жениха для Сабины. Собран пообещал Засу закатить настоящий пир – на будущий год, уж тогда-то Собран точно не пропустит встречу. Исполняется двадцать лет со дня первой встречи! Можно будет попробовать то самое молодое вино урожая 1806-го, в качестве которого ангел тогда еще усомнился.
– Помнишь, я сказал, что в тысяча восемьсот двенадцатом шел дождь? Это был второй год, когда ты не пришел на встречу.
– Помню.
– Твой отец тогда собрал свой последний урожай. Вино из этого винограда я бы тоже испробовал. Ты писал, будто «в середине лета дожди случаются очень и очень редко». Однако дождь лил, когда ты обратился в бегство. – Зас улыбался – спокойно, но со значением. Собран очень не хотел видеть в этой улыбке упрек, затем понял, что имеет в виду ангел.
– Ты помнишь все, – сказал он.
– Да.
– Когда ты принесешь мне красное вино, Зас?
– Я же говорил: когда тебе исполнится сорок.
– Через три года.
Зас кивнул.
– Боюсь, из красных вин есть только испанские и итальянские. Лучшее красное вино – у твоего порога. Ты мог бы изготовлять его – как некогда изготовляли монахи Сито, когда у них среди прочих виноградников в распоряжении был виноградник Кальмана. До революции, пока Жодо был еще небольшим виноградником, сплошь покрытым вишнями, твой, если не ошибаюсь, двоюродный прадед разводил скот, делал сыр, а виноград продавал в шато.
– Верно. Вдоль дороги до сих пор сохранилась старая стена. Но как ты узнал обо всем?
– Беседовал с мертвыми.
Собран спокойно кивнул. Ему показалось, что где-то вдали, наверное над Отуном, сверкнула тонкая ниточка молнии.
– Я забыл, а может, никогда толком и не понимал, что всякий раз, принимая тебя, я принимаю не просто гостя – ангела. Возможно, я оскорбил тебя разговорами о долге, обязанностях и советах. Что ж, я стал старше, мудрее… надеюсь. Хотя, думаю, мудрости и достоинства мне еще толком не хватает.
– Я не покину тебя, Собран, – сказал Зас и пожал плечами, зашуршав крыльями, – Как бы ты ко мне ни относился.
1828
VIN AMER [25]25
Горькое вино (фр.)
[Закрыть]
Хозяин готовил стол под деревом: убрал из-под ножек сбитые ветром и заплесневелые вишни, постелил белую скатерть, на которой расставил тарелки с мягким сыром, персиками, грушами и бутылки – «Жодо» урожая с южного склона 1806-го и «Жодо» 1812-го, а еще – бутылку коньяка сорокапятилетней выдержки, подарок от состоятельной покровительницы, Авроры де Вальде. Собран принес два стула, поставив их не друг напротив друга, но рядом, лицом к пограничному камню, где обычно садился ангел.
Взошла луна – золотистая, ослепительно яркая, ничем не примечательная. Час спустя она поднялась высоко и стала похожа на облатку с оттиском.
Прилетел ангел и уселся на камень, прикрыв ноги крыльями. Первая бутыль уже час как была откупорена. Собран разлил мягкий, выдержанный напиток по бокалам и предложил тост:
– За двадцать лет.
Они выпили, а затем час провели в беседах: ангел спрашивал, Собран отвечал – о здоровье Леона, о ребенке, которого вынашивала Селеста, последнем, и высказал надежду, что это будет мальчик. Сабина обручилась с виноделом из округа близ Шалона-на-Соне, что по ту сторону реки.
– Он очень состоятельный, твердо стоящий на ногах молодой человек, по возрасту ближе ко мне, чем к Сабине. Селеста, Софи и Сабина вовсю шьют, готовят приданое. У Софи одни мужчины в семье – она и радуется женской работе.
Еще Собран поведал, как идет расширение погребов и как они с Селестой провели месяц зимой в Боне.
– Дела идут в гору, я счастлив, – заключил Собран. Он обернулся, краем глаза заметив, что к нему, мчится Жози – собака сумела сбежать с привязи.
Винодел хлопнул себя по бедру, подзывая питомицу, но та не обратила на хозяина внимания, подошла к ангелу, свернувшись калачиком у кончиков крыльев, из-под которых показалась рука с золотым браслетом и погладила животное по голове, по бокам. Зас ласково прошептал что-то на каком-то непонятном, но очень мягком, нежном языке. От его звука каждый волос на теле Собрана поднялся, а дыхание перехватило. Жози начала томно извиваться.
Собран откупорил вторую бутылку вина.
– Прошлым Рождеством умер граф, упокой Господь его душу, – сказал он между делом. – Наследником он оставил сына племянницы, хотя в Венеции у графа живет дочь, служившая фрейлиной при императрице Жозефине и потому не вышедшая замуж. Мальчику сейчас десять лет. Его мать, Аврора де Вальде, просила меня пока присмотреть за производством вина в Вюйи.
– Ты согласился?
– Да. На тамошние дела у меня уходит всего полнедели. К тому же Леон сейчас здесь, а Батист выполняет почти всю мужскую работу.
– Хорошо. Видишь, что дал тебе погреб. И накопленное знание.
– А еще – граф, который не побрезговал дружбой со мной. – Собран протянул ангелу бутылку. – Попробуй. Это вино того года, когда я был в России. Когда был дождь.
Они выпили. Собран, поставив бокал на стол, сказал:
– Я очень везучий человек. Не хочу искушать судьбу, но временами мне кажется, будто счастливее меня никого нет. Я богат, здоров, у меня любящая семья. Со мной дружишь ты. Однако подо всем этим моим счастьем есть основа. Знание. Все люди обладают верой, а я – знанием. Я знаю тебя и потому знаю, что если вести чистую жизнь, окружив себя добрыми людьми – а каждый из нас не без достоинства, благочестия, – то, несмотря на отчуждения вроде ссоры, разделившей меня с братом, или расставание, длящееся почти всю мою жизнь, с почившими: с Батистом Кальманом, с родителями, с Николеттой – пусть я потерял их сейчас, горюю по ним… я знаю: на Небесах я вновь обрету тех, кого люблю и любил.
Ангел посмотрел на восток, туда, где на горизонте полоска пурпура венчала верхушки холмов.
– Меня, – сказал он, – ты на Небесах не найдешь.
Воздух будто взорвался тишиной – густой, бурлящей, гнилой тишиной. Собран, онемев, смотрел на Заса.
– Не все ангелы приходят с неба, – пояснил гость, – Я – падший ангел.
Зас ничуть не изменился в глазах Собрана, но мир вдруг померк или выпал из сознания винодела. Упал стул – тот, на котором сидел мужчина. Собран встал, крепко ухватившись за край стола, так что ногти расщепили дерево. Лицо ангела оставалось тем же самым – спокойным и рассудительным, внимательным – таким, каким Собран увидел его в ту первую ночь.
Зас протянул руку.
Собран побежал. Собственное тело, его мускулы показались вдруг шматами мяса – постаревшего, неприглядного мяса.
Влетев в дом, Собран запер дверь на засов и, подобно сумасшедшему или раненому зверю, ищущему уединения, спустился в погреб, засел там среди лука, картошки, яблок и банок с солениями. В темноте Собран заплакал, упершись лбом в деревянную опору и зажав руками рот.
Когда домашние нашли Собрана, тот уже избил себя до синяков. Ничего не говоря, глава семейства только сидел на полу, раскачиваясь взад-вперед.
Винодела отнесли в спальню, уложили в кровать и позвали остальных родственников, врача и отца Леси, чью руку Собран держал, пока священник молился. Слова молитвы казались песчинками, проскальзывающими сквозь пальцы сжатого кулака: «Твердо уповал я на Господа, и Он приклонился ко мне и услышал вопль мой; извлек меня из страшного рва, из тинистого болота, и поставил на камне ноги мои, и утвердил стопы мои» [26]26
Псалтырь, 39:2–3.
[Закрыть]. Собран боролся, теряя связь с миром, и чудилось ему, будто он лежит в могиле, а сверху уже сыплются комья сухой земли.
Стол под деревом и все, что было на нем: прокисший сыр, поклеванные птицами фрукты, опрокинутая бутылка вина и два бокала (один пустой, со ступенчатыми следами красного вина, второй – едва пригубленный) – нашли Антуан и юный Батист. Мальчик взял оба бокала и рассмотрел их: на одном увидел жирный след нижней губы, с трудом угадав, что из этого бокала пил отец, а на втором – след губы полной, нежной.
– Кто из него пил? – спросил Батист у дяди.
Каменщик решил, что пила из него Аврора де Вальде. Мужчины и женщины, бывает, поддаются безумию. Вслух Антуан велел племяннику очистить стол.
В тот же день каменщик обыскал виноградники Жодо и Кальман в поисках трупа. Мысли путались, он не знал, о чем и думать. Затем, два дня спустя, Аврора де Вальде прислала письмо, в котором справлялась о здоровье Собрана. Она слышала, будто он занемог. К концу же недели приехала сама – стройная, в сером шелковом платье, скрыв лицо под вуалью. Войдя в дом, графиня сняла перчатки, словно намереваясь тут же пройти в комнату к больному и выяснить какой-нибудь деловой вопрос. Софи предупредила, что лучше к Собрану сейчас не ходить: он сам не свой, да к тому же с ним священник.
Аврора прикрыла рот рукой.
– Мой брат будет жить, – успокоила Аврору Софи, – но только если проявит к тому волю. А он даже не ест, все только молится.
Загородив собой проход на лестницу, Софи держала перчатки графини, пока та надевала шляпку и завязывала ленточку. В этот момент наверху показалась Селеста. Госпожа Жодо не поздоровалась с графиней, не выказала совершенно никаких знаков внимания и приветствия. Она только смотрела на незваную гостью и скрипела зубами. Авроре показалось, что еще чуть-чуть – и хозяйка дома задает. Забрав у Софи перчатки, Аврора поспешила вон.
Темный коридор. Длинный и полный ужаса.
Собственные мысли причиняли боль, а когда одним утром Собран проснулся и огляделся, то увидел рядом с кроватью Селесту – жена сидела в кресле и штопала чулок, но какого цвета, Собран определить не смог. Красного ли? Из тех, что носит Мартин? Винодел изо всех сил постарался вспомнить младшего сына в школьной форме, однако цветов не различал. Не различал никак: сидя в темно-серой комнате, он видел только светло-серую тень солнечного света на покрывале. Селеста резко поднялась из кресла и пронзительным голосом позвала Софи.
Сжимая в руках четки, Собран велел женщинам накрыть на стол.
К печали родных, друзей и к тайной скорби отца Леси, с которым Собран проводил теперь так много времени, он изменился. Родные и близкие видели, как ранними воскресными утрами – даже в середине зимы – он отправлялся в церковь на службу. Одеваться винодел стал только в черное и белое, а к рубашке прикалывал крестик. Подобно протестантскому главе семейства он вечерами читал домашним Библию. Темнота стала ему противна, и, если случалось возвращаться с виноградников после заката, он подзывал сыновей. Пребывая в Вюйи, Собран запирался в комнате, не гася ламп, и не пил больше вина с Авророй де Вальде в кабинете управляющего поместьем, как раньше, до болезни. У себя дома он ложился спать, не гася свечу и не веля гасить ее Селесте, – и неважно, что свет резал ей глаза даже сквозь закрытые веки.
1829
MUTAGE [27]27
Приостановка брожения виноградного сусла путем добавления в него алкоголя (фр.).
[Закрыть]
Не различая цветов, Собран плохо ориентировался в темноте. А потому, в первый раз выглянув в окно, он увидел все словно сквозь марево, какое поднимается над землей в жаркий день.
На теле выступила испарина. Желудок и кишечник Собрана были пусты – он одновременно и постился, и просто не мог есть. Плохое зрение не сразу позволило виноделу увидеть то, чего он боялся увидеть, но вот облака чуть приглушили лунный свет, и Собран разглядел: белое лицо, белые плечи, сложенные крылья. Винодел медленно опустился на колени, цепляясь пальцами за дощечки ставен, словно за ступеньки лестницы.
Всю ночь напролет Собран молился, а падший ангел ждал. У человека выносливости оказалось больше. И вот, когда наконец забрезжил рассвет, винодел уловил белесые отблески на черных волосах ангела, хотя точно помнил: в тот рассвет, когда Зас утешал его после смерти Николетты, волосы его окрасились в цвет красного вина. В голову полезли и другие воспоминания, и тогда Собран сжал мошонку в кулаке так, что из глаз брызнули слезы.
Взошло солнце. Ангел слез с пограничного камня – свободно, легко, будто и не просидел на нем всю ночь, расправил белые, как сухой мел, крылья и поднялся в небо.
Собран закончил молиться и, потеряв сознание, упал головой на подоконник.
1830
JAUNE [28]28
Болезнь винограда, при которой белые ягоды становятся желтыми; не путать с vin jaune (желтым вином) (фр.).
[Закрыть]
В этот год Собран решил провести ночь, которую для себя определил как ночь своего проклятия, где-нибудь в другом месте, не дома. Летнее солнцестояние застало поседевшего Собрана Жодо, привлекательного мужчину средних лет, одетого во все черное, набожного, но не осуждающего, самоотверженного и щедрого, уважаемого друзьями и соседями (и ими жалеемого), на виноградниках зятя близ Шалона-на-Соне. На следующий день его видели тихим, умиротворенным. Еще через день он присутствовал на мессе целых четыре раза, молчаливый, решительный. Третьим днем винодел прогуливался по дороге вокруг городка – от рассвета до заката.
Утром четвертого дня Собран засобирался домой.
В ночь встречи он запер двери на засовы, а сам уселся за столом у окна гостиной. Селеста позвала спать, но муж ответил: надо написать письмо дочери. Не поссорились ли они с Сабиной? – поинтересовалась супруга. Кутаясь в шаль, Селеста держалась за сильно округлившийся живот – она вынашивала последнего (на этот раз уж точно последнего) ребенка.
– Ну разумеется, не поссорились, – отвечал Собран, – Ступай отдохни.
Селеста поправила фитилек лампы, и в комнате будто рассвело. Напоследок жена задержалась у стола, пытаясь разглядеть, нет ли среди писем послания от Авроры де Вальде, заметного по витиеватому почерку.
Едва заслышав шаги Селесты над головой, этажом выше, Собран погасил лампу.
После полуночи прибыл ангел. Он встал поддеревом – нижние ветки уже росли выше его головы, и от этого вида у Собрана защемило сердце. Он вдруг вспомнил, как измерял рост Сабины, делая зарубку на косяке двери в гостиную, – когда девочке было четырнадцать и она отправлялась в школу и когда ей исполнилось семнадцать, по возвращении домой. Тогда Собран с Селестой еще не забывали измерять рост детей. Здесь и сейчас Собран видел: вырос не ангел, а дерево. Винодел уже не знал, какой части собственного тела причинить боль, дабы изгнать из памяти образ Заса, стоящего под деревом, положив голову меж ветвей. Пять лет назад.
Так они и провели ночь.
Незадолго до рассвета ангел спустился с холма. Подошел к конуре, оказавшейся пустой – Жози сбежала, когда Собран еще болел. Жалости хозяин по этому поводу не испытывал: собака не хранила верности да к тому же болела, об опасности не предупреждала, и дома от нее были одни неприятности.
Зас подошел к дому и стал смотреть на окна: те, что на нижнем этаже, были, как обычно, закрыты; те, что на верхнем, – как обычно, открыты, какой бы ветер ни дул. Зас смотрел на закрытые ставни – на каждое закрытое окно по очереди.
Собран отошел от окна – на шаг, затем еще. Отступил на три шага, вглядываясь в серые просветы меж досок ставен, но ничего не увидел – ни тени, ни кончиков белых пальцев, пытающихся распахнуть окно. Вдруг захлопали крылья, зашуршал о стены песок, щебень, и тут пришел рассвет – самый обычный рассвет с петухами, птичьим щебетом и лаем собак в соседних угодьях. Все такое знакомое… и презираемое.
1831
CRU [29]29
Почва, на которой взращивается виноградник (фр.)
[Закрыть]
Собран Жодо в белой сорочке и черной жилетке, в черных брюках, с золотой запонкой в белом воротничке и с золотым распятием поднимался на холм. Он шел встречать падшего ангела – тот едва успел вымолвить имя хозяина, как винодел поднял руку, и Зас замолчал. Во второй руке, прижатой к бедру, Собран сжимал освещенные четки и пять образков из святых мест, которые он посетил.
– У меня к тебе вопросы. Можешь ответить на них, а затем убирайся и более не приходи.
– Ты хорошо подумал, Собран? – сухо поинтересовался ангел. – Чего тебе надобно больше: мои ответы или то, чтобы я ушел?
Собран ударил его в лицо кулаком, в котором сжимал четки. Затем посмотрел на ангела – больше удовлетворенно, нежели гневно. Не поворачиваясь, глядя в землю, Зас произнес:
– Больше так не делай.
Собран вновь нанес удар – на сей раз тыльной стороной ладони, наотмашь – злобно, бесстрашно, со знанием дела.
Зас посмотрел на винодела.
– Ты ударяешь Бога.
– Лжец!
Зас выпрямился; завернувшись в крылья, он сам напоминал могильный камень, на котором обычно сидел.
– Задавай свои вопросы и, прошу, не говори, будто не веришь моим ответам.
Собран ощутил, как изнутри на глаза давит боль, и чуть не расплакался.
– Ты правда видел Николетту на Небе? – спросил он.
– Разумеется, – ответил Зас так, будто не ожидал подобного вопроса и только сейчас понял, что следовало бы. – Я видел ее, да. Далеко на юге есть вулкан, голубое сернистое озеро, в жерле которого есть проход обратно на Небо. Человек этот путь пройти не в силах, даже ангелы им редко пользуются. Через то озеро я прошел в рай – за несколько недель до дня нашей встречи. Из-за трудностей, меня поджидавших… казалось, я все их учел, но одной избежать не получилось – той, которой я больше всего опасался. Я знал, что, вернувшись в рай, заслужу увечья. Видишь ли, меня там не было какое-то время. Жаль говорить о себе, Собран, а не о твоей Николетте, однако о ней я говорил несколько лет назад, не опечалив тебя своей историей.
– Ты опечалил меня.
– У самого входа рай похож на вулкан. Ангелу он не страшен, однако там дуют ветры вперемешку со снегом, похожим на стеклянную крошку. Я обманул, обошел всех, кроме Бога, которого я никогда не мог обойти, обмануть. Я предался Ему. Вокруг меня стали лед и тишина, потому что Господь не говорил со мной. Он лишь окружил меня небесным льдом и – о горе! – скорбью. Он не отпускал, я ушел сам – взлетел на Небо, нашел Николетту. На Небе ангелы могут найти всякого, кого пожелают, всякого, кто там есть. Я поговорил с твоей дочерью – все было, как я и рассказывал, и рай выглядел, как я сказал, – райски. Затем я оставил Николетту и покинул Небеса. Опять.
Зас надолго замолчал, потом спросил:
– Каков твой второй вопрос?
– Ты не закончил своей истории, – сказал Собран.
Может, ангел был чересчур горд, чтобы взывать к жалости винодела? Но он не поведал о том, как его ранили. Зас распахнул крылья, и Собран вновь увидел свечение метки – простой (красной, если Собран правильно помнил) полосы. Сейчас мужчина видел лишь светло-серый проблеск света, похожий на луч солнца, пробившийся сквозь морскую волну.
– Расскажи, как тебя ранили, – потребовал Собран грубым, надломившимся голосом. Умей он различать цвета, то увидел бы, как к губам ангела прилила краска.
Ангел рассказал, что когда он прошел обратно через вулкан, покрытый жгучей, разъедающей коркой льда, то увидел позади себя не один, а два следа – две воронки, в которые закрутился пар, восходящий от поверхности сернистого озера. То были его след и след архангела – более сильный и быстрый преследователь успел подняться над Засом и обрушился на него как орел, сбил. Зас упал на вечную мерзлоту.
– Ребра промялись там, где я ударился о землю, а кровь из носа тотчас обратилась в лед. Архангел восседал на мне, шепотом предупредив, чтобы я держался подальше от рая, что он более не потерпит нарушения границ. Я ответил: ты бьешь Бога, а архангел сказал, ударяя меня головой о лед: мы на земле, и Бог тут не властен, и, если я вновь окажусь у него на пути, он размозжит мне голову, съест все ее содержимое.
– Так он не поверил в договор?
– Думаю, он решил, будто договор – дурное дело и можно не обращать на него внимания. Или же оспорить.
– То есть ангел Господень ослушался и не подчинился Его воле?
– Что ж, будь все ангелы всегда согласны с Его волей, войны бы не случилось.
– В чем же ты не согласился с Богом?
– Это твой третий вопрос?
Собран перекрестился.
– Я верю в Бога, и я – не магистрат.
– Рад слышать это, – ответил Зас, добавив: – Что-нибудь еще?
– Да – Собран вздрогнул, обхватил себя руками и чуть наклонился. – Ты похож на кровавого убийцу, ступающего от одного трупа к другому, нарушая мир и неся ужас, ведь никто не может быть уверен, что убийства совершает один и тот же преступник. Так я думаю о тебе, а ты держал мое тело, входил в мой дом, и мои мысли, и мою жизнь все эти годы, и поэтому я должен знать: мучаешь ли ты души в преисподней?
Зас пристально посмотрел на Собрана.
– Отвечай, – велел Собран.
– Почему ты не веришь своим глазам, тому, что узнал обо мне? Или думаешь, будто я столь добр к тебе оттого, что хочу навлечь на тебя вечное проклятие и заслужить награду от дьявола в благодарность за твою душу?
Преисподняя, начал говорить Зас, была ужасна и едва ли обитаема, когда туда пришли первые падшие ангелы. Они-то и стали ее первыми жителями. Поскольку человек грешен и легко поддается новым грехам, ему ничего не стоит придумать пытку для ближнего своего. Собран – винодел, а потому, наверное, представляет себе ад как место, где падшие ангелы заточают грешников в темные бочки и позволяют им работать. Ад по сей день не переполнен душами, половина почивших отправляется в чистилище, в место без садов, без дикой природы, без труда и без мыслей, и ангелам там не место.
– Души отправляются в чистилище по большей части не за грехи, – объяснил Зас, – но за слепоту. Я, конечно, смягчаю слова. Сам я выращиваю розы и свободно летаю над землей, всего-то.
Собран сказал:
– Ты причинил мне больше боли, чем кто бы то ни было. Убирайся, – Слезы потекли по лицу винодела.
– Уйду. Но вернусь.
– Нет.
– Я по-прежнему твой ангел, твоя удача. И ты, в конце концов, знаешь, что рай существует.
– И оттого мне еще горше: мои любимые там или отправятся туда, а я буду проклят.
– Бог милостив, Он любит нас обоих, – сказал Зас, расправляя крылья, а затем взлетел, оттолкнувшись от земли с животной грацией и силой, подобно леопарду, который запрыгивает на ветви дерева, или лососю, идущему на нерест вверх по реке против течения.
Когда Собран пребывал в самом своем набожном настроении, часто посещая службу «Ангел», на которую зазывали колокола в шесть часов, Аврора де Вальде призналась, что не верит в Бога. Поначалу она колебалась, можно ли довериться Собрану, однако тот хоть и изменил своим привычкам, но характером остался прежний: сохранил добродушную хитрецу, благодаря которой они с Авророй и сдружились, несмотря на разницу в положении.
Когда муж только скончался, а дядя захворал, Аврора в ужасе оглядывалась на поместье, на дела, которые ей предстояло вести. Она испросила совета у графа, и тот назвал тех, на кого при случае можно положиться. Род Вюйи никогда не отличался крепостью веры, еще меньше славился преданностью властям, однако по отношению к своим обитателям был справедлив: Вюйи сохранили имущество, когда головы летели из-под ножа гильотины, дома горели, а земли переходили из рук в руки. В счет уплаты десятины граф отправил дочь ко двору Бонапарта; дома в поместье исправно чинились; заключались осторожные, но бесплодные браки.
– Можно ли кому верить? – спрашивал дядя, а потом назвал нескольких человек в Париже и Боне, святую мать в Отуне, старого отца Леси в Алузе… – И Жодо, чья семья – это крю, земля, на которой произрастает виноград. Он знает о вине от деда, возродившего половину нашего виноградника после пожара в семьдесят втором. Семья Жодо по материнской линии хоть и не получала образования, но умела делать деньги и заставлять их работать, принося еще больший доход. Ее отец имел две лодки на канале. Батист Кальман – этого нахального волчару ты не упомнишь – чуть не загубил свой виноградник. Отец его был бедным законником, сделавшим себе имя на одном нечистом дельце, разделив землю, принадлежавшую монахам. Составил грабительский договор с парижским торговцем лесом, и тот купил Кло-Вужо – для людей, конечно же. Кальман в счет своей доли взял тот небольшой виноградник, принадлежавший до того монахам. Дурная семья… те холмы стали лучшим, что имел Батист Кальман. Собран Жодо вырос в заботливого, умного, достойного мужчину. Потому-то я исполнил волю Кальмана – Жодо справится, и тебе следует нанять его.
Аврора кивнула, и тогда граф взял ее за руку, предупреждая:
– Но смотри не влюбись в него.
– Дядя, да он же совсем лишен обаяния.
– Так-то оно так, дорогая, однако он вольнодумец, а я знаю, как ты жаждешь общения с вольнодумцами.
Именно тогда, овдовев, Аврора начала присматриваться к Жодо. Было это в 1823-м. Она пока еще те наняла его – дядя часто оставался в постели круглыми сутками, но по-прежнему мог руководить делами поместья. К тому же только совсем глупая женщина станет общаться с женатым мужчиной, если от одного только вида его лица (о, а еще рук – грубых, с большими костяшками пальцев и непропорционально длинных) лоно набухало кровью и вместе с грудью и губами начинало пульсировать в такт сердцебиению. Позже Аврора устала от этой страсти, о которой не могла никому поведать (и цену молчанию знала), зато излила душу дневнику, после над собой посмеявшись.
В 1828-м граф умер, и Аврора наняла Жодо. И когда они вместе планировали дела, проверяли счетоводные книги или вместе дегустировали вино, то разговаривали. Им нравилось быть вместе. Услышав, что Собран болен (или даже сошел с ума), Аврора пришла в ужас – где еще в мире найдет она столь прямого человека, с кем так легко и приятно? Имелись сын, слуги и старые добрые друзья, которых Аврора навещала и которые писали ей отовсюду, даже из Пьемонта, но Жодо был похож на нее саму, мыслил так же, и потерять его значило остаться вовсе без общения.
Приехав в дом к Жодо, Аврора встретила решительный отпор его сестры, а жена – та вовсе смотрела на нее с верхней ступеньки лестницы бесстыдна и как-то странно. Пришлось уйти, не повидав Собрана, удовлетворившись одними только новостями. Впрочем, погодите: Собран прислал письмо – холодное, сухое, просто лист бумаги, покрытый чернилами. Сожалел о «своем легком недомогании», обещал приезжать время от времени в поместье по делу, а после жатвы, даст Бог, сможет вновь служить Вюйи.
Собран вновь появился одним морозным октябрьским утром. Когда Аврора вернулась с прогулки, он дожидался ее у камина в утренней комнате, держа шляпу в руках. Он постарел: поседел, лицо избороздили морщины; глаза потухли, однако стоило подойти ближе, чтобы взять гостя за руки, и Аврора заметила, что взгляд их по-прежнему чистый и теплый.
