Текст книги "Искушение винодела"

Автор книги: Элизабет Нокс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

1823
VIN DE GOUTTE [18]18
  Вино из самотека (фр.)


[Закрыть]

Новая собака почти не обратила внимания на Собрана, когда он рано утром спустился на первый этаж и погладил животное. Жози лежала на коврике возле очага и, помаргивая, смотрела на хозяина – тот сел рядом на стул.

Однако стоило Собрану встать, как она тут же вскочила, отряхнулась тяжелой поступью и двинулась за хозяином, виляя коротким хвостом.

– Так и быть, – сдался Собран и позволил собаке выйти в приоткрытую дверь.

Вместе они пошли на холм, где Жози помочилась на угловой столб, обнюхала то да се и принялась бегать в винограднике. Поймала в пасть жабу, но тут же ее выплюнула, заскулив и истекая слюной.

– Жизнь тебя не учит, – поддел Собран питомицу.

Сегодняшней встречи Собран боялся. Весь год Селеста что-то подозревала: муж не брал ее неделями, только лежал по ночам, глядя в потолок, заложив руки за голову. «Кто она? – допытывалась супруга. – Кто эта женщина, которую ты возжелал?» – «Никто», – отвечал Собран и только из жалости принимался тискать ее за округлые бока.

По воскресеньям в церкви Селеста следила за взглядом мужа, потом задавала один и тот же вопрос: кто она? Вдова Бланшар? Сестра каменщика? Когда семья Жодо помогала местным виноградарям собирать урожай в Вюйи, Селеста спрашивала об Авроре де Вальде.

– Прекрати, – велел ей Собран, – Не выдумывай глупостей. Нет у меня никого.

Во всем другом год выдался очень удачный. Граф говорил:

– Жодо, я восхищен твоим вином. У тебя знания отца, виноград Кальмана, помощь солнца и, клянусь, покровительство Бога.

Еще Собран примирился с братом. Всей семьей они поехали в Нант провожать Леона, когда тот засобирался в Канаду. На обратном пути сделали остановку на берегу моря. Купили рыбы и там же ее запекли в углях. Собран решил прогуляться вдоль линии прибоя. Все было ему в диковинку: волны, безудержный ветер, от которого винодел чуть не глох, одновременно чувствуя тревогу, будто где-то рядом притаился враг. Дважды Собран оборачивался, но видел только костер да семью, сидящую вокруг огня. Огонь напомнил Москву 1812-го, когда на куполах Кремля плавились золотые звезды. Жодо вспомнил, как бросил монеты в горшочек той женщины, как чувствовал потом – на улице, в церкви, снова на улице и в той комнате – укоризненный взгляд своего ангела.

На этот раз Собран кое-что запланировал. Он понимал, что нельзя не совершить особого ритуала – выкурить с ангелом по трубке. У многих его знакомых имелась привычка курить табак: совершая ритуал, они всегда медлили с ответом, какой бы вопрос Собран ни задал, какую бы сделку ни предложил.

Когда Зас наконец прилетел, Жози подпрыгнула и залилась лаем. Собран навалился на нее всем телом, зажал пасть руками. Собака вся тряслась, выпучив глаза от страха и ярости.

Зас смотрел попеременно то на Жози, то на Собрана, словно вопрошая винодела: «Ты привел собаку, чтобы защититься от меня?» Затем он возложил руку Жози на лоб. Псина дернулась, однако стоило хозяину отпустить ее, как она стала лизать ангелу пальцы, поскуливая уже не от страха – от счастья.

Зас прикоснулся к макушке самого Собрана, и тот принял благословение: накрыл руку ангела своей. Поднялся. Казалось, будто кровь в жилах потекла в обратную сторону.

– Больше я не стану неволить тебя, – произнес Собран заранее приготовленную фразу. – Я не смогу жить, зная, что ты на меня гневаешься. Прости мне обиду. Я твой слуга.

Зас ответил:

– Я гневался весь этот год.

– Почему же не пришел ко мне раньше?

– И прервал бы твой путь? Только не говори, будто раскаялся триста шестьдесят четыре дня назад.

– Поймав тебя за крылья и потянув за собой на землю, я решил, что могу погубить тебя. Уже от этого мне сделалось страшно.

– Убить меня ты не в силах. Просто твой скелет тяжелее. Не будь я таким легким, разве подняли бы меня в небо эти крылья?

Собран припомнил, как крыло ангела согнулось в трех местах, но при этом не поломалось, подобно стволу юного деревца.

– Более того, – продолжил Зас, – не надейся, что ты сдержишь данное мне сегодня слово. Приказывать что-то, повелевать мною – у тебя в крови. Однако похоть, я надеюсь, ты сдержишь.

Собран вздрогнул.

– Еще ты солгал, сказав, будто испугался за мою жизнь. В ту ночь я упомянул Сатану по имени, но твои глаза, эти чувствительные анемоны, выдали страх, только когда прозвучало слово «дьявол». В тебе пробудилась вера пращуров. Я ощутил это – как привкус дуба в вине. А значит, ты лгал, говоря, что не считаешь свою страсть грехом. Вот если б грех совершили против тебя, ты бы его запомнил.

И не говори, будто умираешь, – за двенадцать месяцев безответного чувства ты ничуть не изменился, выглядишь здоровым и сильным. И наконец, твоя служба – она для меня тяжкое бремя. Не больно-то долго ты репетировал речь, а?

– Зачем тогда ты благословил меня? Зачем это рукоположение?

– Когда тебе плохо, меня переполняет добро, – ответил Зас, не глядя на Собрана.

Мужчина совсем растерялся. Что же он сказал не так? Нахлынувшее болезненное чувство Собран переживал и в юности, ссорясь с Батистом или Селестой. Винодел достал из кармана нож и отдал его ангелу со словами:

– Если не простишь меня, я перережу себе горло.

– И оставишь сиротами жену с детьми? Назло мне?

– От отчаяния, которое есть грех. Впрочем, ты-то его никогда не испытывал.

– Нет. – Зас поводил ножом по рисунку на ребрах, как ребенок водит рукой в воздухе, подражая скрипачу. А затем равнодушно спросил: – Нашей дружбе конец?

«Он говорит не со мной», – заметил Собран.

Он схватил ангела за руку, но в этот миг нож рассыпался в прах. Во мраке безумной ночи только подпись хранила живой цвет.

Зас уронил голову на плечо Собрану, и мужчина обнял его.

Собран не знал, что делать. Казалось, он видит святое существо в отчаянии – никогда прежде Зас не пытался поранить себя. Но Господь или силы договора обратили нож в прах, не дав повредить подпись, ибо Зас не должен останавливаться – ему суждено свободно лететь по небу.

За эти годы Собран внимательно следил за тем, как меняются его взгляды, расширяются границы познаний. Он, словно законник, наловчился проверять каждое слово и все равно не поспевал за течением жизни.

Собака улеглась у ног ангела, словно тоже хотела утешить его. Она дважды нарушала тишину тяжелыми вздохами, а потом демонстративно заскулила.

Зас рассмеялся.

– По крайней мере, ее счастье мы можем уберечь, – сказал Собран. – Давай прогуляемся.

Зас кивнул.

– Пойдем к дому Кальманов, кое-что покажу.

И они отправились вниз по склону. Ботинки мужчины оставляли в земле глубокие вмятины, тогда как стопы ангела – едва заметные следы, какие бывают, когда идешь босиком по слежавшемуся мелкому песку. Собака отбежала в сторону, но тут же вернулась. Ангел передвигался словно избегающая волн птица на морском берегу. Или как сова, бочком по ветке, готовая спорхнуть вниз. Не то чтобы неуклюже – забавно.

У второго гребня ангел остановился, посмотрел вниз – на усыпанный каменной пылью двор, где вдоль стены дома стояли надгробия, два точильных камня. Было там и мельничное колесо.

– Здесь, – проговорил ангел, – живет твоя сестра с мужем-каменщиком.

– Антуан помогает нам собирать урожай, а в остальное время года ведет свое дело. Я думал отдать этот дом Леону. – Собран пожал плечами, – В округе мало кто боится покупать вино «Жодо-Кальман» из-за ремесла, которым промышляет Антуан. Однако есть насмешники, которые пожелали бы купить Антуановы надгробия только потому, что его шурин – я, – Собран постучал по холодной пыльной поверхности новенького надгробия, – Хорошо, что Антуан и Софи под рукой. Софи мужественнее Селесты, ее помощь просто неоценима.

– Они не держат собак, – заметил Зас.

В этот момент собака Собрана, чесавшая у себя за ухом, приостановилась, словно решив, будто ангел обращается к ней. Встала и, отряхнувшись, помочилась на могильный камень.

– Антуан не любит собак. – Собран злобно посмотрел на питомицу. – И, думаю, не без причины.

Позади ставен на втором этаже забрезжил свет. Ангел метнулся к стене и застыл меж камней. Ставни распахнулись, наружу показалась голова. Когда спросили, кто здесь, Собран ответил:

– Это я.

– Жодо, я просто диву даюсь, как ты шастаешь по ночам где-то, а потом умудряешься работать днем!

Рядом с первой головой показалась вторая – с длинной темной косой.

– Бедная Селеста, помоги ей Господь, – проворчала сестра Собрана. – Неудивительно, что у нее портится характер, если муж вечно отсутствует дома.

– Мама! – прокричал из комнаты ребенок.

Софи выругалась и исчезла внутри.

– Поди домой! – сказал Антуан, а потом – уже мягче – добавил: – Друг мой, я прекрасно знаю: ты приходишь сюда не за тем, чтобы поговорить со мной или с Софи. Батист Кальман мертв.

– Доброй ночи, Антуан.

Ставни захлопнулись.

Прошло мгновение, и собака вновь принялась почесываться. Собран взял ее за ухо и пошел обратно к винограднику. В этот момент над ним пролетел Зас – Собран понял это, увидев промелькнувшую под ногами тень. Теперь ангел стоял на вершине холма и дожидался винодела. Тот шел неохотно, предвидя, о чем захочет спросить его небесное создание. Но с каким нетерпением ждал его ангел!

– Так ты все еще тоскуешь по Батисту?

– Да.

– Он был твоим любовником.

Собран пристально посмотрел на Заса.

– Батист был на три года старше меня. Научил меня кое-чему – как использовать определенные части своего тела. Мальчишки занимаются этим, пусть церковь и учит другому. Когда я был молод и пока не встретил Селесту, он делил со мной шлюх. В походе мы тоже делили шлюх. Теперь я этого стыжусь.

– А я-то думал, твоя беда с Селестой была в том, что ты просто не знал, как быть со страстью, которая внезапно свалилась на тебя. Думал, это у тебя впервые.

– Нет, впервые тогда у меня была любовь. Я не любил Батиста в этом смысле. Что бы я тогда рассказал тебе, чистому ангелу, как поделился бы с тобой порочным опытом? Я надеялся, у меня будет время искупить грехи молодости.

– И через два года после женитьбы отправился на войну вместе с Батистом?

– Были вещи, о которых я тебе не рассказывал, вот и все. Я не пытался казаться лучше, чем я есть на самом деле. Просто верил, что ты видишь мою душу, – так зачем утруждать себя и тебя лишними разговорами?

– Понимаю, – рассудительно произнес ангел, словно считал объяснение Собрана таким же рассудительным. Отчаяние покинуло его быстро, будто ушло вместе с выдохом. Перед Собраном вновь был Зас, неунывающий, полный энергии, как одна из тех полосатых горных мух, которых ни за что не прибить. – Я пройдусь с тобой назад, до Батистова надгробия.

– Лучше перенеси меня туда, ангел, по воздуху, пока я еще молод и не растолстел.

– Перенесу, когда состаришься и кости твои высохнут.

– И тогда же я буду опасаться за свою жизнь, мочась при каждом приступе страха.

– Время покажет.

1824
VIN TRANQUILLE [19]19
  Спокойное вино (фр.)


[Закрыть]

Собран, сняв шляпу, стоял за спиной дворецкого у входа в один из многих залов шато-темных и длинных. Граф просил прийти, когда будет удобно, после дневных трудов, однако имелось в виду, что Собран должен явиться к шести вечера – как раз когда дома у него накрывают на стол, а в замке еще нет.

Дворецкий открыл одну дверь. В проем Собран увидел графа и трех дам: племянницу графа, ее служанку и няню. Все четверо склонились над темноволосым мальчиком в белом бархатном костюмчике – слушали его, улыбаясь. Потом, когда няня взяла его за руку, ребенок подставил щечку сначала дяде, потом матери, чтобы его поцеловали. Все засмеялись, стоило ему подставить щечку служанке – та поцеловала его, присев затем в реверансе.

Дворецкий открыл вторую дверь – дамы с ребенком покинули помещение, пройдя мимо винодела, который стоял, опустив глаза.

Граф пригласил Собрана войти и велел сесть в кресло у камина. Налил ему бокал вина Вино было отменное, и Собран надеялся, что граф не спросит мнения винодела о напитке. Тогда придется описывать свои вкусовые ощущения. В таких случаях граф говорил: «Что ты чувствуешь?» В эту игру они играли еще с отцом Собрана, а затем и с самим Собраном, когда мальчик стал сопровождать Жодо-старшего всякий раз, стоило тому отправиться в замок по делу. Граф позволял Жодо-младшему верить, будто у него неплохо получается; Арман Вюйи внимательно слушал причудливые описания будущего винодела. Но однажды отец по пути домой велел сыну «больше не выставлять себя на посмешище». Разве не видно, говорил он, ведь граф забавляется с неопытным простолюдином?

На сей раз граф не стал затевать игры. Он только сказал:

– Пять лет назад ты пришел бы сюда, не умывшись, чтобы показать, как усердно трудишься на винограднике.

– Надеюсь, я приходил не очень уж грязным?..

– Грязным, грязным, – Граф помолчал, затем продолжил: – Я прожил много дольше, чем ожидал. Каждую ночь забираюсь в кровать с мыслью: Вот прошел еще один день. Бог словно забыл обо мне, пропустил. Но зимой Он пройдет с бичом по-новой, и меня сметет первым же ударом. Мне семьдесят семь лет. Ты знаешь, что я дружил с Лазаром Карно? [20]20
  Карно, Лазар (1753–1823) – французский государственный и военный деятель, инженер и ученый.


[Закрыть]Я и он исповедались у отца Леси – после того, как Карно проголосовал за казнь короля. Карно не любил политику, ему больше нравилось заниматься семьей. Я помогал ему воссоединиться с ними, когда угроза его жизни миновала и закончилось изгнание, потому как, знаешь ли, он считал, будто оказался полезен для меня в дни республики. – Граф вздохнул. – А еще я знавал Андре Шенье [21]21
  Шенье, Андре-Мари (1762–1794) – французский поэт, журналист и политический деятель.


[Закрыть]. Слыхал о таком?

– Шенье? Поэт?

– Лет десять назад отец Леси сказал мне, что твой брат Леон – ученый, но чтец из вас двоих – ты.

– Бедный Леон, – рассмеялся Собран.

– Ах да, бедный мальчик, которого никто не любил за его правильность. Как он сейчас?

– Трудится в поте лица, расчищает землю, разводит скот. Или же пытается – другие предпочитают охоту, силки, капканы, никак не земледелие.

– Я слышал, твой погреб готов.

– Уже да.

– Хо! – Ответ Собрана пришелся графу столь по душе, что он сам взялся за кочергу и поворошил в камине угли.

Вошла племянница графа, зажгла еще свечей и поставила их на стол у незаконченного каминного экрана с изображением сцены охоты. Вышивка стояла прямо позади графского кресла. Женщина села на стул и, поместив у себя на коленях корзину с вышивальными принадлежностями, стала подбирать зеленые нити для растений.

– Дает ли снова урожай виноградник Кальмана?

– Три сезона он провел в спячке, мсье. Четвертый сезон мы лишили его пыльцы – как только началось цветение, стали мыть его, постоянно меняя ветошь. Мои дочери все лето проходили без юбок. А еще прививали к винограду Кальмана лозу гаме. Я не могу его забросить, но предпочел бы не смешивать урожаи.

– Тогда отжимай свой виноград с южного склона отдельно.

– Я не могу себе этого позволить, мсье.

– Хорошо, но не забывай.

– У меня есть еще двадцать бутылок урожая тысяча восемьсот шестого, чтобы освежать память.

– Ты ожидаешь от меня какого-то предложения? Я прав?

Собран пожал плечами. Его взгляд пересекся с взглядом графской племянницы – взглядом далеко не спокойным и мирным. Вновь посмотрев на графа, Собран заметил – тот улыбается, потому что понял, куда сместилось внимание гостя.

– Имеется дело, – заговорил граф, – о котором я бы хотел с тобой поговорить. Есть нечто такое, о чем тебе следует помнить и чем тебе следует заняться уже самому, когда и если настанет время. У моей племянницы сейчас все бумаги по делу о смертях тех двух девушек – Женевьевы Лизе и Мари Пеле. Копии всех документов. Если случится новое убийство, ты должен будешь заняться им.

– Да, мсье, займусь.

– Но это если Аврора вновь не выйдет замуж, и тогда вся тяжесть этой ноши ляжет на плечи ее супруга. Или же на плечи Поля, когда тот достаточно повзрослеет.

Поль был тем самым мальчиком в белом бархатном костюмчике. Собран сказал:

– Вы прочите уж больно долгий путь этому убийце.

– Вовсе нет. Я только надеюсь, что однажды кто-то другой, кроме священника, услышит его исповедь – либо как признание, либо же как хвастовство. Как это ни прискорбно, но я убежден: будет новое убийство, потому что злодей переживет меня. Никто не знает, кто он, а я так не узнаю и вовсе. Однако если за дело возьмешься ты, я хотя бы смогу надеяться на торжество справедливости.

– Мсье, вы переоцениваете мой ум.

– Скажи спасибо, что я обратился к тебе с этим, нахальный мальчишка, А подряжаю я тебя вовсе не из-за ума – мне нужен твой характер. Ума на всю провинцию хватит у моей Авроры. – Граф обернулся, насколько позволяли закосневшие мышцы шеи, и позвал племянницу: – Будет тебе возиться с этой мелочной ерундой. Подойди.

Смахнув клубки нитей в корзинку, Аврора поставила ее на пол. Поднялась, отодвинула подальше столик, стоявший между кресел мужчин. В этот момент Собран встал со своего места, чтобы подвинуть кресло даме. Вышла нелепая пародия на танец, когда гость и хозяйка неловко попытались обойти друг друга.

– Дядя, не позволяй Полю двигать этот стол к камину, – Аврора села и, кивнув в знак благодарности Собрану, проговорила: – Столешница покрыта воском. Пчелиным воском. – Она указала на стол, под которым сохранились листья папоротника, цветы, пчелы, бабочки – будто плоды в холодной закуске. – Дядя этот стол терпеть не может, говорит, он похож на памятник смерти в образе летнего солнцестояния. Воск уже старый, твердый, но Поль сдвигает стол к огню, надеясь, что покрытие растает и насекомые воскреснут. Все не теряет надежды, упрямец. Даже когда мы приходим на кладбище навестить могилу его отца, он не грустит, не размышляет ни над чем, как примерный сын, а прямо командует: «Вставай, отец! Я пришел к тебе!»

Собран улыбнулся.

– Мой второй сын, Мартин, точно такой же. Любит повелевать. А Сабина – так та просто тиранила деда, но он обожал внучку. Сейчас она стала настоящей дамой, за что я и моя супруга вам благодарны.

– Это все идея отца Леси. Ваша дочь написала, что монастырь ей нравится, а мне в это трудно поверить.

– Вы также пристроили туда Алину Лизе. Они с Сабиной большие подружки, держатся друг друга. Отун довольно далеко от дома для таких юных деревенских девушек.

– У верен, если она настоящая Жодо, то о своем недовольстве высказаться не преминет, – вставил граф, которого одновременно забавляло и раздражало то, что племянница и Собран позабыли о нем.

Собран спросил:

– Могу я еще что-нибудь сделать – или скорее пообещать вам, граф?

– Нет. У меня все.

Винодел встал, вслед за ним и Аврора. Она убрала со столика его бокал, подала гостю шляпу. Собран поклонился графу, его племяннице и вышел.

– Итак, дядя, – заговорила Аврора, – почему бы тебе не развеять свою версию, будто в убийствах виновен сумасшедший Жюль Лизе?

– Это не версия, а всеобщее подозрение.

– А Жодо ты никогда не подозревал?

– А ты?

– Он скрытный, замкнутый.

– Мне показалось, он очень свободно разговаривал с тобой. Его манеры порой оставляют желать лучшего. Жена у него слегка повредилась умом – вот все, что он может скрывать. Или так: об этом знает вся провинция, но сказать это в лицо ему или кому-либо из его семьи не смеет никто.

– Из-за красоты Селесты?

– А вот об этом, Аврора, думать особенно печально, ибо красота не особенно ценится среди старых соседей.

– Полагаю, соседи господина Жодо не станут относиться к его супруге хуже, поскольку ценят его доброе мнение. Ровно так же к тебе относились люди твоего круга, дядя. Они уважают твои чувства.

– Гм… Что-то я сам этого… не чувствовал.

Аврора рассмеялась.

– Скажи-ка, дочка, Жодо тебе по-прежнему не по нраву?

– Помню, ты говорил, будто он из тех, кому я могу доверять.

– Я так сказал? Доверять? Нет, не доверять, а взять на службу. Использовать его удачу. Он человек способный и везучий. Я даже напоминал тебе, о ком иногда заходила речь: это тот бородач в деревянных башмаках, говорил я.

– Не смейся, дядя. Это недостойно человека твоего возраста. Я могла сказать: «Напомни, о ком это ты», однако я никогда не забывала Жодо. Няня Поля привела его мне в пример как человека, не умеющего скорбеть. Я же видела в нем нечто иное – Жодо словно говорил своим видом: «Осторожно, не забывай и не давай другим забыть, что мне больно». По той же причине соседи боятся его дурного мнения. Я вижу в нем человека глубокого, у него есть характер и нераскрытый темперамент. Потому-то, дядя, Жодо тебе и нравится. А его способности и «удача» тут ни при чем. Помню, когда я была еще девочкой и мы навещали тебя, тебе либо нравилось решительно все, либо все тебя раздражало. Мама зачитывала твои письма папе, и в одну осень перед сезоном охоты он взмолился: «О нет, у него снова мрачное настроение. Не могу я поехать, не выдержу!» В тот год мы привезли к тебе две бочки пороха. Вы с отцом три недели нет-нет да взрывали что-нибудь, а глупый магистрат отписывал императору, якобы Вюйи готовит заговор.

– Они были чудесные люди, твои мама и папа.

– Да, я помню.

Они посидели некоторое время в молчании, вспоминая эпидемию тифа в Венеции. Затем граф произнес:

– Пожалуй, я подряжу Жодо сейчас, до того как умру. Потом примешь его под свою управу.

– Нет, лучше уж я сама найму его, после тебя, дядя. Пусть Жодо будет мне должен.

– Ах да! Впряги его в уздечку, приманив сахарком. Молодец, Аврора.