Текст книги "Алый лев"
Автор книги: Элизабет Чедвик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 35 страниц)
– Сколько у меня осталось сил? – спросил он. – Правление королевством – это задача для человека помоложе, такого как Честер.
Изабель с тревогой взглянула на него:
– У Честера, может, и хватит сил, для выполнения этой задачи. Но люди полагаются на тебя. Они с большей охотой выполнят то, о чем их попросишь ты, чем то, о чем их попросит он.
Вильгельм сел рядом с ней.
– Значит, ты тоже думаешь, что мне нужно согласиться?
Изабель отрицательно покачала головой.
– Я согласна с Жаном. Ты достаточно сделал. Джек и Ральф хотят выдвинуть тебя вперед, потому что видят в этом перспективу их собственного обогащения и роста, а Жан думает о тебе как о человеке, и я тоже, – она проникновенно взглянула на него. – Я не хочу быть женой регента Англии, если это сулит мне скорое вдовство. Мне наплевать на все богатства и власть мира. Без тебя они мне ни к чему.
Он притянул ее к себе.
– Помнишь нашу свадьбу? – прошептал он. – До этого ты видела меня всего лишь раз, как и я тебя. Ты была стройной девушкой с огромными синими глазами, с волосами цвета спелой пшеницы и с губами, которые приводили меня в оцепенение, потому что мне ничего не хотелось делать, кроме как целовать их снова и снова.
Изабель рассмеялась, несмотря на свое беспокойство, и легонько толкнула его:
– А я думала, ты изо всех сил старался быть тактичным, чтобы справиться с наивной девочкой-подростком.
– Невинной – да, наивной – нет. Я знал, что ты остра, как шило, с того мгновения, когда ты бросила в мою сторону этот твой взгляд.
– Какой еще взгляд?
Вильгельм усмехнулся:
– Строптивый и оценивающий, как у торговца шерстью. Твой взгляд говорил: «Пойти ли с ним по доброй воле? Могу ли я ему доверять? Скоро ли мне удастся от него избавиться, если он мне не понравится?».
Изабель покраснела, потому что именно так она в то время и думала.
Он посерьезнел:
– Я надеялся, что ты не легкомысленная, не пустая и не стояла в очереди за красотой, когда раздавали мозги. Я волновался, не зная, как ты отнесешься к браку с мужчиной, изрядно потрепанным жизнью да еще вдвое старше тебя.
Изабель прикусила губу.
– Сейчас ты не вдвое старше меня, – сказала она.
Теперь в нем совсем не осталось веселости.
– Чего бы я только ни отдал, чтобы заново прожить годы, что мы провели вместе!
– Они прошли не впустую, – Изабель удалось совладать со своим голосом. Она сказала себе, что больше не заплачет. – Для меня каждый год, проведенный с тобой, на вес золота.
– Но золото остается, а время ускользает, как песок сквозь пальцы. Если бы только можно было замедлить его бег… – у него перехватило дыхание. – А, довольно! – сказал он резко. – Мне нужно поспать. К какому бы решению мы ни пришли, завтра меня ждет долгий день.
Изабель встала перед мужем на колени, чтобы снять с него сапоги.
– В начале нашего брака я была честолюбива, – пробормотала она, – а теперь, когда мы крепко сидим в седле, я вдруг поняла, что не очень-то хочу ехать на этой лошади.
Вильгельм устало взглянул на нее:
– Коней на переправе не меняют, любовь моя. Сперва нужно научиться крепко держать в руках поводья, а это так же трудно, как решиться свернуть с пути.
Ранулф Честерский прибыл на следующее утро, когда лорды покидали часовню замка после утренней службы. Его приветствовал и со всеми полагающимися церемониями и дали ему место во главе высокого стола на помосте, когда все собрались позавтракать хлебом, холодной ветчиной и элем.
Честер, жуя, скорчил гримасу Вильгельму. Его лицо выражало что-то среднее между раздражением и возмущением.
– Не мог и дня подождать, – проворчал он.
Вильгельм ответил ему таким же взглядом:
– Мы не могли позволить мятежникам использовать наше замешательство себе на благо. Теперь, когда мальчик стал королем, это упрочивает наши позиции и ослабляет положение Людовика. Мы могли и день, и три дня прождать твоего прибытия. Надеюсь, ты понимаешь, что мы поступили так, как было необходимо.
Честер ничего не ответил. Он сделал глоток из чаши и скривился:
– Не понимаю, как ты можешь пить эту бурду, Маршал.
Вильгельм пожал плечами.
– Сегодня утром она меня устраивает. Если ты хочешь вина… – он сделал знак оруженосцу заменить чашу гостя сверкающим кубком.
Честер сделал большой глоток. Он поел хлеба с беконом и стал заметно благодушнее. Вильгельм подумал, что раздражение графа было большей частью вызвано долгим путешествием на пустой желудок. То, что он пропустил коронацию, тоже могло вывести его из себя. Честеру нравились ритуалы и церемонии.
Завтрак был окончен, столы очищены, и можно было переходить к обсуждению будущего правления Англией. Честер с кубком в руке прислонился к высокой спинке стула. Его взгляд был оценивающим и непроницаемым. Питер де Роше, епископ Винчестерский, поигрывал резным золотым крестом, висевшим у него на шее. Он снял митру и положил ее на стол. Золотое шитье поблескивало, как золоченый марципан с праздничной короны. Легат был в облачении. Вильгельм никогда не видел его ни в какой другой одежде, даже поздно ночью.
Мужчины приступили к обсуждению, то и дело вступая в спор. Вильгельм время от времени бросал взгляды в сторону нового короля, который не принимал участия в разговоре, но сидел достаточно близко для того, чтобы к нему можно было обратиться в любой момент. Они с Ансельмом играли с деревянным игрушечным замком и вырезанными из дерева фигурками рыцарей и лошадей. Судя по отдельным словам, долетавшим до Вильгельма, Генрих был в восторге от убранства игрушечного замка. Оно занимало его куда больше «людей», охранявших его стены, поэтому на него не произвело впечатления то, что Ансельм начал складывать в кучу солому и пыль, чтобы построить оборонительные сооружения.
Разговор шел по кругу. В адрес Вильгельма и Честера было брошено несколько замечаний, которые не получили дальнейшего развития. Все следили друг за другом. Нетерпение Вильгельма росло. Это никуда их не приведет. Кто-то должен был что-то предпринять. Он оперся руками о стол и поднялся на ноги.
– Милорды, если мы не могли отложить коронацию, мы тем более не можем позволить себе терять время сейчас в пустых разговорах, как испуганная невеста, убегая от супружеского ложа в первую брачную ночь. Мое мнение: лорд Честер должен принять на себя должность регента. Он достаточно молод, и у него хватит сил, чтобы выполнить эту задачу, но в то же время он достаточно зрел для того, чтобы ему хватило на это мудрости.
Честер фыркнул и иронично поднял одну бровь.
– А я с радостью последую его приказам и сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь ему, пока Богу это будет угодно.
Честер в раздумье потер верхнюю губу указательным пальцем. Потом он тоже поднялся на ноги, поправляя обитый горностаем ворот своего плаща.
– Маршал, я бы принял это предложение, если бы считал, что ты не годишься для регентства, но это не так, – он поморщился. – Если ты вздумаешь не выполнять мои приказы, люди все равно последуют за тобой. Я никогда не видел, чтобы ты выходил из себя, даже тогда, когда сами ангелы пришли бы в ярость. У тебя есть владения в Ирландии, которые достаточно далеки от посягательств Людовика и откуда можно черпать деньги. Я намерен сделать регентом тебя и со своей стороны готов предоставить тебе любую помощь.
Он низко поклонился Вильгельму и протянул ему правую ладонь в знак того, что готов ему подчиняться.
Вильгельм почувствовал, что слова Честера легли на него, как тяжелая мантия. Снова соответствовать чьим-то ожиданиям. Он почувствовал удушье. Какое-то время он не мог вздохнуть, а сердце у него в груди колотилось так, как будто вот-вот выскочит из нее или смолкнет навсегда. Переживет ли он эти мгновения? Если его вдруг хватит удар прямо здесь, перед всеми собравшимися, у Честера не будет другого выхода, кроме как взять бразды правления в свои руки.
– Милорд Маршал? – Честер с тревогой взглянул на него.
Вильгельм покачал головой и сделал трудный глубокий вдох.
– Вы хотите, чтобы я принял это на себя, – сказал он, – но я сомневаюсь, могу ли я это сделать.
– Нет никого лучше, – решительно произнес Честер. – Бога ради, Маршал, надень уже ярмо, и поехали.
Заговорил легат. В его французском слышался сильный тосканский акцент.
– Милорд Маршал, вы сомневаетесь, стоит ли вам принимать на себя регентство, но вы единственный здесь, кто не уверен в том, что лучшего человека для этой задачи не найти. Может, вам придаст уверенности, если я предложу вам отпущение всех ваших грехов до конца жизни? Или нет? – он поднял густую седую бровь. Его взгляд был понимающим и острым.
Вильгельм ответил ему таким же взглядом, сердце все еще колотилось, как бешеное, у него в груди. «Ах ты, паук! – подумал он. – Ты старый хитрый паук». Легат не мог предложить Вильгельму золото, это было не по его части. Папская власть уже использовала все свое влияние, чтобы мальчик, играющий с игрушечным замком у помоста, стал королем, поэтому предложить Вильгельму прямую дорогу в рай было гениальным решением. Кто откажется от такой сделки?
Вильгельм разжал кулаки и склонил голову.
– В таком случае, на этих условиях и при том, что больше никто не вызвался, я принимаю эту должность, – произнеся это, он почувствовал себя так, словно из него высосали весь костный мозг. Он удержался на ногах, но это была победа воли над плотью. Честер протянул ему кубок. Вильгельм взял его, понял, что у него дрожат руки, и, не сделав глотка, поставил. Вино выплеснулось на стол и растеклось блестящей красной лужицей. Собрав все свои силы, Вильгельм обратился к практическим делам. Он не хотел никаких поздравлений, ему было почти тошно от того, что собравшиеся расслабились, переложив этот груз на него и предоставив ему мнимую свободу действий.
– Король нуждается в покровителе и в надежном месте жительства, – произнес он. – Я же буду вынужден почти все время находиться в разъездах, поскольку встает необходимость вести военные действия. Я не могу таскать его за собой, а его нужно готовить к его будущим обязанностям, раз уж ему суждено было стать королем. Я бы порекомендовал на должность его наставника милорда епископа Винчестерского. Если, конечно, он согласится.
Питер де Роше склонил голову:
– Мне будет приятно выполнять эту миссию, милорд.
Вильгельм понял, что это было больше, чем просто вежливый ответ. Епископ Винчестерский ревностно оберегал свои привилегии и, несмотря на то что Вильгельм взял бразды правления в свои руки, пожелал бы играть существенную роль в управлении страной. Де Роше был верным наперсником Иоанна и обладал тонким чутьем в финансовых делах. Он мог быть полезен. И для короля среди присутствовавших не нашлось бы лучшего наставника.
Остаток дня прошел в напряженном обсуждении мелких деталей. Нужно было заново отстроить политическую систему, причем такую, которая бы стояла, как твердыня, а не разлетелась бы при первом же сильном порыве ветра, как соломенная хижина. Время от времени он ощущал рядом присутствие Изабель, чувствовал, как она поддерживает его, сглаживает острые углы, разрешает возникающие споры. Иногда она выходила, чтобы проследить за приготовлением пищи для собравшихся. Он мог поднять взгляд и увидеть, как она разговаривает с остальными, озвучивает окончательные решения, обтесывает камни их согласия, но времени самому поговорить с ней у него не было.
Наступили сумерки. У Вильгельма совершенно пересохло в горле и сел голос. Он был настолько вымотан, что едва мог передвигать ногами, когда направился через двор в свои покои. Изабель, шагая рядом с мужем, наблюдала за ним с неусыпной, но скрываемой тревогой. Она слышала, как позади них Джек с Ральфом говорят о чем-то приглушенными голосами, однако своей взволнованности они скрыть не могли. Она сдерживалась, чтобы не обернуться к ним и не напуститься на них. Она понимала, что для них назначение Вильгельма регентом было триумфом, но ее раздражало то, что они ни на минуту не задумывались о состоянии своего хозяина. А вот Жан шел ссутулившись, с опущенной головой, как будто тоже взвалил на себя тяжелую ношу.
Оказавшись в своих покоях, Вильгельм прислонился к стене и закрыл глаза. В неверном свете свечей тени, залегшие у него под глазами и скулами, были похожи на синяки; Изабель испугалась. Если так закончился для него первый день, что же будет дальше? Она молилась, чтобы Ранулф Честерский оказался активным и решительным и принял эту должность сам, но либо Господь ее не услышал, либо у Него были другие планы.
– Вот, любимый, выпей, – она вложила чашу ему в руки. То, что она назвала его любимым при посторонних, выдало, насколько она взволнована.
Вильгельм покачал головой.
– Если я выпью, мне станет плохо, – хрипло ответил он, возвращая ей чашу.
Стараясь не расплакаться, Изабель протянула чашу Джеку, который воскликнул в восторге:
– За регента!
Ральф и Жан отозвались эхом на эти слова.
Вильгельм взглянул на них, как сонный лось, загнанный собаками.
– Мне будет постоянно требоваться ваша помощь, – произнес он измученным, скрипучим голосом едва слышно. – Я вышел в такое глубокое открытое море, что ни один канат не достанет до дна, и земли на горизонте не видно. Если я достигну тихой гавани, то только благодаря чуду, поскольку Бог знает, насколько мы близки к краху… вот настолько, – он вытянул вперед указательный и большой пальцы и так близко придвинул их друг к другу, что они почти соприкоснулись.
У Изабель дрогнул подбородок. Вильгельм всегда называл ее своей тихой гаванью, но сейчас она не могла его защитить. Никто из них больше не мог укрыться от этой бури.
Вильгельм чуть не захлебнулся нахлынувшими чувствами.
– Как вы знаете, этот ребенок почти нищий. Половина королевской сокровищницы была потеряна при пересечении Веллстрима, а жители страны настолько разобщены, что источников, откуда можно было бы почерпнуть деньги для заполнения сундуков, нет. Совсем нет. Одному Богу известно, как мы будем собирать средства для оплаты гарнизонов и войска. Я слишком стар, чтобы нести это бремя… Я не смогу… – он закрыл лицо руками, его плечи вздрагивали.
От удивления и тоски Изабель рванулась к нему и крепко обхватила его руками, прижав к себе. Она впервые видела, как он срывается, – и это почти за тридцать лет брака. Происходящее настолько ошеломило ее, что она сама чуть не сорвалась. Ее глаза тоже наполнились слезами. Она обхватила его за плечи и шептала его имя – так она успокаивала своих детей в детской. Она понимала, что на них, раскрыв рты, смотрят люди, что они почти в таком же смятении, как и их хозяин. Глаза Жана блестели тем же влажным блеском. Прижавшись к Вильгельму, она чувствовала, как дыхание с хрипом вырывается из его груди, как он пытается собраться с силами, и ее накрыло огромной волной любви, сострадания и нежности… и ярости, оттого что он вынужден проходить через такие испытания.
Он медленно выпрямился, и это было похоже на то, как раненый, упавший на поле боя, поднимается, потому что если останется лежать, умрет. Он тихо отстранил ее и, все еще тяжело дыша, вытер глаза манжетой.
– Это все? – хрипло прошептал он, обращаясь к троим онемевшим и окаменевшим мужчинам, смотрящим на него. – Вам больше нечего сказать?
Жан громко всхлипнул. Он прижал сжатый кулак к губам.
– Милорд, я знаю, вы считаете, будто на вас взвалили непосильную ношу, но, по-моему, это не так. У вас есть еще порох в пороховницах, – он прочистил горло и вздернул подбородок. – Что может случиться самого плохого? Даже если все, кто вызвался поддерживать вас, передадут свои замки Людовику, ваша честь останется незапятнанной, и милорд Честер был прав: у вас остаются ваши ирландские владения, где вы сможете найти покой. Они достаточно далеко от Англии, чтобы Людовику пришло в голову преследовать вас там. Что вам терять?
Вильгельм снова вытер глаза ладонью и выдохнул.
– Ты прав, – произнес он сдавленным, но крепнущим голосом. – Ирландия может стать моей тихой гаванью, если придется отступать так далеко, – он выпрямился. – Я не дам Людовику добраться до мальчика, даже если мне придется нести его на плечах от острова к острову и просить милостыню.
Слушая его, Изабель не могла понять, действительно ли он верил в то, что говорил, или просто притворялся, чтобы успокоить своих людей.
– Уже поздно, – произнесла она, многозначительно взглянув на рыцарей, – и всем завтра рано вставать. Нам всем давно пора быть в постелях.
Она проводила троих мужчин до двери. Жан замешкался у выхода, было видно, как он волнуется.
– С ним все будет в порядке?
Изабель кивнула с большей убежденностью, чем она чувствовала на самом деле.
– Думаю, да, – ответила она. – Он просто очень устал.
– Он не хотел брать это на себя.
Изабель взглянула на Жана с благодарностью за его заботу.
– Какая-то часть его не хотела этого, – сказала она, – но в нем все еще живет молодой рыцарь, принимавший участие в турнирах, готовый объездить нового коня и сражаться в неизвестных полях. Приходите завтра, тогда и посмотрим.
Закрыв за мужчинами дверь, она достала флягу с «живой водой» из своего дорожного сундука. Вильгельм, сидевший теперь на кровати, наблюдал за ней из-под опухших, полуприкрытых век.
– Я думал, ты даешь ее только тяжело раненным, – проскрипел он.
Изабель вытерла чашу из-под вина рукавом и налила в нее небольшое количество прозрачной чистой жидкости. Ее было нелегко достать, но им как-то удалось раздобыть ее благодаря своим связям с торговцами.
– Верно, но минуту назад ты именно таким мне и казался, – она протянула его чашу. – Залпом.
Он невесело рассмеялся:
– У меня почти нет голоса. Если я это выпью, то больше уже не заговорю.
Спустя мгновение, очевидно набравшись храбрости, он поднес чашу ко рту и быстро осушил ее.
Следующие несколько минут он сипел и кашлял, но, когда перестал давиться, выпрямился и обиженно взглянул на нее.
– Я на такое не соглашался, – прохрипел он.
– Умоляю, прости меня, – Изабель сняла туфли и вуаль и залезла на кровать рядом с ним. – Это развеселит и успокоит тебя.
Она приникла к нему. Вильгельм обнял ее за плечи и запустил пальцы ей в волосы.
– Это плохо, Изабель, – мягко сказал он.
– Я знаю…
Он долго молчал, а потом произнес:
– Думаю, действительно самое темное время ночи – перед рассветом. Если я поверю, что сейчас для нас наступили самые темные времена, тогда я, по крайней мере, буду смотреть, не забрезжит ли на горизонте солнечный свет, и не стану терять веры.
Глава 40
Глостер, март 1217 года
Вильгельм высыпал содержимое кожаного кошелька на стол. Изабель смотрела на драгоценные камни, сверкавшие, как огромные разноцветные дождевые капли. Тут было несколько сапфиров, сравнимых по голубизне с летним небом, которое в полночь становится насыщенным, темно-синим, а иногда бывает цвета морской волны. Рядом с ними блестели рубины, шпинель, топазы и изумруды. Одни украшали кольца, броши и кресты, другие были просто камнями. Несколько из них поражали уникальной огранкой: аметист, в сердце которого горело пурпурное пламя, и бледно-зеленые камни, сияющие, как рассыпавшиеся осколки стекла. Камни вместе с рулонами парчи и золотой ткани прибыли из королевской сокровищницы в Корфе. Это были последние богатства королевской семьи, и Вильгельм использовал их, чтобы платить гарнизону замка и войскам. От роскоши апартаментов в Корфе не осталось и следа, одни голые стены. Королева Изабель яростно противилась, не желая все это отдавать, пока ей не объяснили без обиняков, что она пожертвует либо своим гардеробом, либо шансами сына быть королем.
Белла с Сайбайрой заглядывали через плечо Изабель, зачарованные песней сирен, доносившейся из сундука с сокровищами.
– Это для гарнизона в Дувре, – сухо пояснил Вильгельм.
Изабель бросила быстрый взгляд в сторону своих дочерей. Их отец ничего не знал о неудавшейся попытке проколоть ухо. Они вступили в тайный сговор, решив хранить молчание. У Сайбайры на память о том событии остался легкий белый шрам на мочке уха, а византийские сережки были проданы, чтобы оплатить расходы войск.
Изабель взяла перстень с кроваво-красным рубином размером с ноготь большого пальца кузнеца. Он выглядел величественно, но ему явно недоставало изящества. Белла сморщила нос, показывая, как он ей не нравится.
– Жалеешь, любовь моя? – с улыбкой спросил Вильгельм.
Изабель поежилась:
– Не этого же. Единственное, чего я страстно желаю, это проводить больше времени с мужем, но я уже поняла, что для нас это слишком большая роскошь.
– Я пробуду с тобой ночь и еще один день.
Она поморщилась:
– Ты хочешь сказать, что корка хлеба – это лучше, чем ничего.
– Именно это я повторяю своим людям.
Девочки и их младшие сестры принялись рассматривать ткани. Изабель позволила дочкам восхищаться ими и прикасаться к ним, пока была такая возможность. Даже если они выйдут замуж за самых богатых наследников в стране, такие сокровища им вряд ли достанутся, а завтра Вильгельм с войсками увезет их на юг.
Изабель обвила руку Вильгельма своей, и он ответил ей рассеянной улыбкой. Она могла побиться об заклад, что его мысли уже за много миль отсюда, там, где решаются вопросы, связанные с войной.
– Юг уязвим, пока принц Людовик во Франции собирает новые силы, – сказал он, покусывая ноготь на большом пальце. – Я знаю, что он может вернуться, причем с подкреплением, но если нам удастся вернуть часть земель, ему придется сражаться, чтобы отвоевать захваченное раньше, вместо того чтобы завоевывать новые территории. Если мы не предпримем ответной атаки сейчас, мы уже никогда не сможем этого сделать.
– У тебя должно получиться, – энергично поддержала его Изабель, не показывая своего беспокойства.
После назначения Вильгельма регентом, Генрих вернулся к матери, братьям и сестрам в Корф, а Маршал незамедлительно приступил к делам. Он разослал обещания беспрепятственного проезда по подвластной королю территории для всякого, кто захочет приехать к нему, чтобы принести новую присягу. Он предложил прощение мятежникам, которые пожелают вернуться в его лагерь. Он переписал великую Раннимедскую хартию с поправками. До сих пор его усилия не вызвали поток знатных бывших мятежников, желавших примкнуть к войскам молодого короля. Однако, невзирая на все трудности, Вильгельму удавалось платить войскам, вооружать их и поддерживать в них боевой дух. Даже после без малого тридцати лет брака Изабель не уставала удивляться способностям своего мужа и его ясной, упрямой убежденности в том, что он сможет все наладить. После того приступа отчаяния он собрался с силами и принял решение пойти ко дну вместе с кораблем. Пять месяцев спустя, потрепанные бурей, измотанные, с рваными парусами, они были все еще на плаву, что само по себе уже служило подтверждением величия человека, стоявшего у штурвала.
Распорядитель Вильгельма, появившийся в дверях, прочистил горло:
– Сир, миледи… приехал граф Солсберийский.
Изабель и Вильгельм обернулись.
– Маршал… – Солсбери ждал, когда распорядитель сообщит о его приезде, и сразу же прошел в комнату.
Изабель бросилась вперед, протянув ему руку, с восторженной улыбкой на лице.
– Милорд, вот воистину прекрасный сюрприз!
Солсбери печально улыбнулся.
– Я рад, что вы находите его прекрасным, поскольку это сюрприз и для меня самого, – произнес он и нежно поцеловал ее в обе щеки, прежде чем подойти к Вильгельму. Мужчины крепко обнялись. Изабель поспешила взбить подушки на скамье перед камином и велела Белле принести вино.
– Молись, – прошептала она, обращаясь к дочери, – как если бы от этого зависела твоя жизнь.
Граф сел, отложил в сторону свой великолепный изумрудно-зеленый плащ и принял вино, которое с изяществом поднесла ему Белла.
– У тебя прекрасные дочери, Маршал, – сказал он. Белла опустила ресницы, приняв вид скромницы, как ей и подобало.
– Красоту они унаследовали от матери, – ответил Вильгельм, усаживаясь рядом с Солсбери.
– Еще не обручены?
– Учитывая сложившуюся ситуацию, нет.
– А! – Солсбери отпил вина и принялся теребить свой плащ.
– Я рад тебя видеть. Ты же знаешь, что в моем доме ты всегда желанный гость. Ты приехал один?
Солсбери выглядел так, словно он чувствует себя неуютно.
– Если ты спрашиваешь, привез ли я с собой других лордов, – нет. Мое решение приехать сюда – это только мое решение. Но если ты спрашиваешь, приехал ли я с войском, – да. Если тебе нужны люди, мое войско в твоем распоряжении.
– Я так понимаю, ты оставил Людовика?
– Мое решение примкнуть к нему было необдуманным и поспешным, – угрюмо ответил Солсбери. – Мне никогда не нравился Людовик, но мой брат – тоже, и причина оставить его у меня была, – он посмотрел на Изабель: – Вы слышали о нем и Эле?
Она кивнула:
– Несколько версий.
– Он ее страшно запугал. Видите ли, она его раздражала, а вы знаете, каким жестоким он мог быть. Иоанн думал, что она отвлекает на себя мое внимание, которое я должен был уделять его делам. Это ему, разумеется, тоже не нравилось… Но связи между ними не было. По крайней мере, эта часть слухов неверна.
– Так вы оставили его из-за Элы? – движимая женским любопытством спросила Изабель.
Солсбери нахмурился.
– И поэтому тоже, леди Изабель, но были и другие причины. Бог свидетель, Мод де Броз сильно напоминала при жизни гадюку, но то, как она погибла… – его рот скривился, и он уставился в чашу с вином. – Я был свидетелем того, как мой брат говорит и делает вещи, на которые достойный человек неспособен, но я любил его, несмотря ни на что. Хотя его душа была темной и испорченной, мне было больно его покидать, но и остаться я не мог. Когда Людовик пригрозил вторгнуться в мои земли, я не оказал ему сопротивления. Но теперь мой брат мертв, а ссориться со своим племянником я не хочу.
Глубоко вздохнув, он повернулся к Вильгельму:
– Если мы сможем договориться об условиях, я готов поддержать нашего молодого короля, моего племянника.
– Выполнить мои условия будет нетрудно, – Вильгельм грустно улыбнулся. – У меня не так много союзников, чтобы я мог позволить себе отказывать кому-либо. Сказать по правде, я принимаю тебя с распростертыми объятьями – и как друга, и как союзника.
– Я никогда не считал тебя своим врагом, Маршал, даже когда мы были в разных лагерях. Однако я не знаю, сколько еще людей примкнет к нам. Это будет зависеть от того, как скоро вернется из Франции Людовик и какие силы он с собой приведет.
– И насколько слаженно мы будем действовать, пока его нет, – сказал Вильгельм.
– Да, и от этого тоже, – согласился Солсбери. – Я не отказываюсь ни от какой работы. Я здесь для того, чтобы строить будущее моего племянника, а не для того, чтобы наблюдать за его крушением.
Неделю спустя Вильгельм с Солсбери ехали по прибрежной дороге возле Шоргема, чтобы осадить захваченный французами замок Фарнгем, когда разведчики сообщили им, что со стороны Даунса к ним на большой скорости приближается другое войско.
– Это ваш сын, милорд, молодой Маршал, – отводя глаза, сказал воин.
В душе Вильгельма зародилась робкая надежда. Он давно ждал этой встречи, и иногда вера почти покидала его. Разумеется, никакой уверенности не было даже сейчас.
– А, – произнес Солсбери с сияющей улыбкой. – Я думал, он захочет договориться с тобой, когда Людовик уехал домой.
– Он не сражался на стороне Людовика уже со времен Ворчестера, – резко ответил Вильгельм.
– Но и к тебе не вернулся. Держался в стороне, да? Он хороший молодой рыцарь, с хорошей выучкой. Нам пригодится его помощь.
Вильгельм натянул поводья и изо всех сил старался не выдавать своего волнения.
– Подождем. Нет смысла ехать дальше.
Солсбери пристально взглянул на него:
– Я так понимаю, ты не собираешься спешиваться?
– Нет, – ответил Вильгельм, плотно сдав губы. – Он, конечно, мой сын, моя плоть и кровь, но я не дам ему преимущества.
– Как пожелаешь. Не возражаешь, если я спешусь? – Солсбери соскользнул с седла и спустился на берег. Галька скрипела и шуршала под его сапогами, а его великолепный зеленый плащ от свежего ветра обвивал его тело, как страстная любовница.
Несколько мгновений спустя показались развевающиеся на ветру шелковые знамена. На зеленом с золотом поле рычал алый лев Маршалов, а рядом с ним как символ союза шли синие с золотом диагональные полосы Бетюнов. Почувствовав беспокойство Вильгельма, Этель попятился вбок и встал на дыбы. Вильгельм вцепился в поводья так, что его пальцы побелели.
Маршал-сын остановил свое войско, когда расстояние между ними сократилось до двадцати ярдов. Поскрипывала и позвякивала лошадиная сбруя.
Безмятежный звук волн, набегавших на прибрежную гальку, раздражал, потому что не соответствовал напряженности атмосферы. Вильгельм пришпорил Этеля и выехал вперед. То же сделал Вилли. Отец и сын встретились между двух войск.
Вильгельм был ошеломлен изменениями, произошедшими с его сыном с прошлого лета. От его молодцеватости, да и просто от молодости, не осталось и следа. Пронзительный взгляд синих глаз был тяжелым и тихим, все еще таким же, как у Изабель, но без ее живости и веселой искорки. И этот взгляд был непроницаем.
– Храни тебя Бог, – произнес он, хотя ему нелегко было не выдать своих чувств. Боже Всемогущий, ему хотелось обнять сына, но он не осмеливался. Ему нужно было быть осторожным ради всего, что стояло на кону.
– И тебя, отец мой, – Вилли наклонил голову. Его губы оставались плотно сжатыми. Он не улыбался. Ветер трепал его темно-каштановые волосы. Они долго молча смотрели друг на друга. Тишина нарушалась только пофыркиванием лошадей, переступавших на месте, шумом ветра и плеском волн, разбивающихся о берег. Обычно красноречивый и уверенный в себе Вильгельм с трудом подбирал слова.
– Я полагаю, ты здесь для того, чтобы присоединиться к королю Генриху?
Вилли поднял бровь.
– Твое предположение преждевременно. Это зависит от того, что ты можешь предложить.
Вильгельм взглянул на сына изумленно и немного обиженно.
– Ты хочешь, чтобы я тебе что-то дал?
Вилли пожал плечами:
– Если я присоединюсь к тебе, это ослабит французов. Наш конфликт был им сильно на руку. У меня есть войска, которые я готов предоставить в твое распоряжение, поэтому я повторяю свой вопрос: что ты можешь мне предложить, ради чего мне стоило бы это сделать?
Вильгельм был в замешательстве, но старался выглядеть бесстрастным. Он смотрел на своего сына, сложив руки на седле, пока взгляд синих глаз его сына не уперся в землю.
– Чего ты хочешь? – резко спросил он. – Чего ждешь от меня?
На лице Вилли появилось тоскливое выражение.
– Я не могу получить того, что хочу, и тебе это известно. Скажи мне, что ты готов предложить, а я отвечу довольно ли этого.
Вильгельма передернуло. Все будет намного труднее, чем он ожидал. В Вилли теперь ощущалась сталь. Он мог вести переговоры на равных, а не как сын или проситель.
