Текст книги "Алый лев"

Автор книги: Элизабет Чедвик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 35 страниц)

Глава 43

Ноттингем, май 1217 года

Изабель смогла заполучить внимание своего мужа, прибывшего с войском в Ноттингемский замок после победы при Линкольне, только спустя два часа. Но и тут они не остались наедине. Комната все равно была заполнена слугами и распорядителями, хлопотавшими, как рабочие пчелы в улье, но Изабель не обращала на них внимания. Она была целиком занята одним Вильгельмом. Легат хотел высосать из него все возможные сведения, как пиявка высасывает кровь из тела жертвы. Даже сейчас, когда он выслушал больше подробностей, чем мог переварить, он все равно не был удовлетворен. Хотя и признал с неохотой, что Маршалу нужно передохнуть перед ужином.

Когда Вильгельм только вошел в комнату, у нее внутри все перевернулось: настолько он был изможден, такой рассеянный был у него взгляд, то что все плыло перед его глазами, так ввалились его щеки, и такие темные, как чернила, тени залегли под скулами. Он ступал тяжело, словно к его ногам были привязаны гири. Победа при Линкольне была решающей, но наступил момент, когда торжество и радостное возбуждение, питавшие его все это время, уже не оказывали своего исцеляющего воздействия на его измученное тело.

– Тебе нужно поспать, – сказала она, помогая ему раздеться. Она отпустила оруженосцев и своих женщин: хотела оставить за собой право на эту близость.

– Я как раз об этом думаю, – согласился он. – Я знал, что легат – крепкий орешек, но не ожидал, что придется заново пережить всю линкольнскую битву.

Освобождая мужа от одежды, Изабель осматривала его тело. Плечи покрывали синяки, а по тому, как осторожно он ступал, можно было понять, что у него, по крайней мере, растяжение мышц. Жан рассказал ей, что он вел себя как обычно, отказавшись оставаться позади. На шее и на запястьях остались темные отметины. Там смазка с колец его кольчуги въелась в кожу.

– Ты не должен был уступать ему.

Вильгельм пожал плечами.

– Это вопрос политики – поддерживать его в добром расположении духа. Он перестанет быть таким требовательным, после того как он вдоволь обсосет все подробности, – Вильгельм ступил в приготовленную для него ванну, сел и с мягким стоном прислонился спиной к ее бортику.

Изабель принесла кусок белого мыла и принялась обтирать его мягкой льняной мочалкой. Вильгельм закрыл глаза и отдался на ее милость. Для нее это было еще одним подтверждением того, что он безумно устал, потому что обычно он сохранял независимость и мылся сам. Если только не собирался вовлечь ее в любовную игру, конечно. Но сейчас был явно не тот случай.

– Мне жаль, что так получилось с Томасом Перчем, – пробормотала она.

Его веки напряглись.

– Я был там, – сказал он. – Ничего нельзя было сделать. Это произошло в разгар битвы, упокой. Господи, его душу. По крайней мере, это была быстрая, честная смерть. Он сам бы такую выбрал.

Изабель вздохнула. Она предполагала, что и Вильгельм предпочел бы умереть так же, но думать об этом не хотелось.

– Что дальше? – спросила она после недолгого молчания.

Он ответил, не открывая глаз:

– Я приказал собраться в Чертси через пару недель. Посмотрим, что за это время предпримет Людовик. Половина его армии разбита, в Линкольне мы взяли немало пленных, и я уверен, что многие решат вернуться к нам. Пока Людовик был на коне, мятежникам могло казаться, что имеет смысл держаться за него, но теперь, скорее всего, море его сторонников обмелеет.

– Думаешь, он захочет поговорить о мире?

– Может захотеть. Я не думаю, что это будет легко, нам вообще ничто легко не дается, но, по крайней мере, мы движемся вперед, а не назад, – он приподнял веки и, несмотря на усталость, искоса с любопытством взглянул на нее. – Любовь моя, ты втайне поспорила с легатом, что сможешь допросить меня с большим пристрастием?

Изабель залилась краской, и он одарил ее широкой улыбкой:

– Хотя вряд ли это так. Не могу вообразить себе священника из Рима натирающим мне спину мылом, пока я сижу в ванне.

Представив себе эту картину, Изабель рассмеялась.

– Я теперь не смогу сидеть рядом с ним за столом и не думать об этом! – укорила она мужа.

Тот тоже рассмеялся и стал почти похож на самого себя, а не на свою тень.

– Он просто подумает, что от радости, что твой муж вернулся целым, невредимым и увенчанным победой, ты превратилась во взбалмошную девчонку.

– И, может быть, будет прав, – ответила Изабель и протянула ему чашу с вином.

Он молча поднял бровь, но сделал глоток, довольно хмыкнув. Изабель рассказала ему, что под Ноттингемским замком и под городом прорыты пещеры, из-за которых его винным дворам завидуют все соседи, потому что условия хранения там идеальные. Она говорила об обычных, бытовых вещах, продолжая ухаживать за ним, и к тому моменту, когда он поднялся из ванны и первая чаша вина была уже осушена, а вторая – на полпути к этому, синева у него под глазами спала, и взгляд больше не был безжизненным. Но, несмотря на это, Изабель уложила его на постель, уже после того как он оделся.

– Я скажу тебе, когда прозвучит сигнал к ужину, – прошептала она, убеждая его. – Тебе не повредит немного отдохнуть.

С мгновение ей казалось, что Вильгельм заупрямится и откажется, но он со вздохом сдался и откинулся назад, закрыв глаза и положив руки под голову. Изабель склонилась вперед, чтобы освободить занавеси полога. Ему было необходимо немного побыть одному.

– Можешь переброситься парой слов с Гилбертом де Клером и сказать мне, что ты о нем думаешь, – пробормотал он.

– Зачем?

– Было бы полезно привязать его к нам, а Беллу пора выдавать замуж.

Она смотрела на него, ожидая дальнейших пояснений, но он либо уснул, либо притворился спящим. Изабель, нахмурившись, задернула полог и сделала знак остальным, находившимся в покоях, заниматься своими делами тихо, чтобы Вильгельм мог немного поспать. Гилберт де Клер, граф Хертфордский и Глостерский, был одним из лордов-мятежников, взятых в плен в Линкольне. Она мало его знала, хотя и была его дальней родственницей. Недавно он получил в наследство графство своего отца, а, владея еще и Глостером, де Клер стал и богат, и влиятелен.

Изабель в задумчивости вышла из своих покоев и пошла в комнату, где под неофициальным домашним арестом находился со своей ближайшей свитой граф Гилберт. Он держал свое слово, и было маловероятно, что граф внезапно предпримет попытку побега. Как только договорятся о выкупе, он будет волен уйти или остаться.

Когда Изабель вошла в комнату, де Клер стащил свое длинное тело с подоконника и вежливо поклонился ей. У него были правильные, приятные черты лица. Широкий лоб, высокие скулы, вьющиеся волосы, рыжие, как у истинного де Клера, а на лице веснушки – частое украшение рыжих.

– Миледи, – у него был такой низкий голос, что казалось, будто он поднимается откуда-то из сапог, но звучал он приятно.

Изабель слегка наклонила голову:

– Милорд, я пришла проверить, есть ли у вас все необходимое.

В его глазах цвета янтаря с берега Балтики с зелеными прожилками вспыхнули искорки невеселой усмешки. Сколько ему лет? Должно быть, сильно за тридцать, подумала она. Один из самых влиятельных графов и праправнук короля Генриха первого.

– Возможно, не все, чего мне хотелось бы, леди Маршал, но не ваше гостеприимство тому виной.

– Поскольку вы опустили свой меч перед моим мужем, вы наш гость, а не враг, – учтиво вымолвила она, – но, даже будь вы врагом, мы все равно обращались бы с вами уважительно.

– Я не сомневаюсь, что в вашем доме так и было бы, миледи, – он указал на каменную скамью перед окном. – Вы присядете?

Изабель помедлила, потом согласилась. Он занял место на противоположной скамье, сложив руки между коленями. Она заметила, что ногти у него подстрижены, а одежда, хоть и измята, но чиста. На шее граф носил золотой крест, украшенный драгоценными камнями, а плащ был приколот к плечу брошью, выполненной в том же стиле.

– Миледи, простите мне мою прямоту, но у меня сложилось впечатление, что меня рассматривают и оценивают с пристрастием, как заводчик разглядывает яйца жеребца на деревенской ярмарке.

Изабель покраснела. «Умен!» – подумала она. Пожалуй, даже весьма умен, если только она чем-нибудь не выдала себя. Внезапно она поняла, что он может подумать, будто она заигрывает с ним, и ее щеки запылали. Она собралась, выпрямилась, сложила руки на коленях и сказала:

– Милорд, вы один из наиболее знатных заложников моего мужа. Мой отец был родственником вашего дедушки. Теперь, когда вы стали графом Хертфордским и Глостерским, вы будете вынуждены общаться с моим мужем. Всегда хорошо знать, кто твои соседи.

– Особенно, если сражаешься против них, – лукаво добавил он.

– Нужно думать о будущем.

– Ах, о будущем, – он смерил ее понимающим взглядом. – У вас есть какое-то предложение?

Изабель покачала головой:

– Пока нет, милорд, но мой муж, возможно, захочет… В зависимости от обстоятельств и реакции тех, кто в это вовлечен.

– Ах, вот оно что, – сказал он и откинулся назад, скрестив ноги. – В таком случае, если я в это вовлечен, надеюсь, я отреагировал правильно.

– Вы определенно дали мне пищу для размышлений, – ответила Изабель.

Глава 44

Стригил, граница с Уэльсом, август 1217 года

В обжигающую августовскую жару все в Стригиле старались укрыться в прохладной тени, за толстыми стенами замка. Изабель взмокла, несмотря на то что одета была в летние тонкие шелка. Солнце неумолимо пекло все неделю так, что даже самое прохладное время – на рассвете – не приносило облегчения.

В большом зале толпились родственники и друзья, приехавшие, чтобы стать свидетелями обручения Беллы с Гилбертом де Клером, графом Хертфордским и Глостерским.

– Он определенно знает себе цену, мама, – сказала Махельт, присоединяясь к матери в одной из ниш, прилегающих к большому залу. Она кивнула в сторону своего будущего зятя, принимавшего поздравления стригильского коннетабля.

Изабель взглянула на нее с любопытством:

– Что-то не похоже на комплимент. Он что, тебе не нравится?

Махельт, скривившись, схватилась рукой за поясницу, а другую положила на круглый живот; вот уже семь месяцев она вынашивала еще одного ребенка Биго.

– Граф мне кажется человеком, хорошо обдумывающим свои поступки и принимающим только взвешенные решения, – ответила она с той же дипломатичностью, что была свойственна ее отцу, когда он старался оставаться непредвзятым, но у него были сомнения.

– А разве это плохо?

– Да нет же, – сказала Махельт. – И я уверена, что этот выбор поможет залечить раны, нанесенные войной.

– Но?

Махельт нетерпеливо покачала головой:

– Да нет никакого «но», мама. Белла сильная и умеет находить выход из сложных ситуаций. Она может вырасти в прекрасную женщину. Просто ты знаешь, как страстно я была влюблена в Хью, когда мы поженились. Наверное, мне хочется, чтобы и моя сестра такое пережила.

– Иногда любовь вспыхивает сразу, иногда ей нужно время, чтобы созреть, – сказала Изабель. – Мы сделали все, что смогли.

– Я знаю, – казалось, Махельт уже пожалела о своих словах. Она поцеловала Изабель в щеку. – Вы с отцом уже назначили день свадьбы?

Изабель вздохнула:

– Нет, но мы надеемся, что это случится до конца года. Твой отец хочет сперва выдворить Людовика из страны.

– А такое возможно?

– Отец считает, что да.

– Даже несмотря на то что переговоры закончились ничем?

Лицо Изабель приобрело холодное выражение.

– Сторонники Людовика постоянно покидают его ряды, – проговорила она. – Суррей, Арондел и сын де Броза, Реджинальд, в прошлом месяце дали новые клятвы, а на прошлой неделе в Оксфорде их примеру последовал Иоанн де Лейси. Конечно, Дувр все еще осажден, а Людовик надеется на подкрепление, но его положение не из легких. Твой отец говорит, что битва за Линкольн была переломным моментом. Нельзя сказать, что мы выбрались из чащи, но, по крайней мере, деревья поредели настолько, что уже виден свет. – Она подняла вуаль. – Разумеется, валлийцы нанесут удар сразу же, как только исчезнет угроза со стороны Людовика. Твой отец уже сделал все, что мог, но он не в состоянии уделять этой проблеме должного внимания.

Махельт положила руку матери на рукав.

– Все будет хорошо, – сказала она.

Изабель поморщилась:

– Это я тебе всегда так говорила, когда ты боялась ветра, завывавшего за стенами Лонгевиля.

– И была права. Всегда наступало утро, и чаще всего ветер спадал, а небо нового дня было ясным и чистым.

Изабель с благодарностью сжала руку Махельт.

– На этот раз ночь была очень долгой, а буря очень страшной, – сказала она. – Когда все закончится, я собираюсь отвезти твоего отца в Кавершам и никого не видеть, кроме наших сыновей и дочерей… по меньшей мере месяц.

– И ты думаешь, он на это согласится? – с искренним любопытством поинтересовалась Махельт.

– Поэтому я и сказала про месяц, – Изабель улыбнулась и посмотрела вдаль. – Когда мы только поженились, он приходил в себя после тяжелого периода в своей жизни. Мы обвенчались в соборе святого Павла, а на следующий день он увез меня в какой-то особняк, принадлежавший его другу, и четыре, а то и пять недель, ничего не делал, только ел и спал, – она рассмеялась и покраснела. – Ну, а в конце концов я оказалась беременна твоим старшим братом. Мне говорили, что он человек очень гордый, победитель турниров, который однажды вышиб из седла короля Ричарда, а тут на тебе: этот чемпион только и делает, что нежится в постели и ест за десятерых! – она красноречиво взглянула на свою дочь. – А потом он пришел в себя, и я начала осознавать, кто именно достался мне в мужья, – она взглянула в сторону Вильгельма. – Ему и сейчас нужен покой, я чувствую это.

Словно ощутив на себе взгляд Изабель, Вильгельм посмотрел на нее и улыбнулся такой знакомой улыбкой, от которой у нее по-прежнему все таяло внутри.

Позже, на пурпурном закате, она шла рядом с ним вдоль укреплений. В зале начались танцы, но Вильгельм остался только на обязательную часть торжества, чтобы не обидеть свою новообрученную дочь, а потом удалился. Он объяснил, что не хочет мешать молодежи беззаботно развлекаться, не смущаясь его присутствием, но Изабель поняла, что он ушел, потому что нуждался в уединении. Подумав, она пошла за ним и молча шагала рядом, чтобы он мог поговорить с ней, если захочет.

Вдалеке гремел гром, и на горизонте вспыхивали молнии. Воздух был тяжелым, как новый плащ. Облокотившись на парапет стены, Вильгельм смотрел на бежавшую внизу реку, пурпурно-серую, как и небо. У причала постукивали, ударяясь друг о друга, лодки, уже плохо различимые в сгущающихся сумерках. Изабель обвила его рукой, приникла головой к его плечу и смотрела, как приближается буря. Вильгельма всегда захватывало это зрелище, он считал его одним из чудес Господних, и Изабель тоже полюбила грозы, хотя ее по-прежнему пугала их мощь.

Первые капли дождя окрасили строевой лес, которым был отделан стенной проход, точно чернильный кляксы. К родителям присоединился Вилли. Его грудь вздымалась от быстрого подъема на крепостную стену.

– Хьювил приехал, – хрипло проговорил он. – Французы собираются отплыть в Англию с подкреплением и припасами для принца Людовика. Они окажутся на этой стороне Узкого моря с первым попутным ветром. Хьюберт де Бург умоляет тебя приехать как можно скорее, пока не поздно.

Вильгельм выпрямился и напрягся, словно приготовившись отразить удар.

– Я ожидал этого, – сказал он. – Именно поэтому Людовик отказался вести переговоры. – Он бросил взгляд в сторону приближающейся бури. – Будем молиться, чтобы погода задержала их в Нормандии еще на несколько дней. Выезжаем сегодня. К рассвету будем на месте.

Ветер усилился, дождь обрушился на землю, как град серебряных стрел. Изабель вместе со своим мужем и сыном спустилась с крепостной стены в большой зал. Вильгельм созвал лордов, отдал необходимые распоряжения, собрал писарей и гонцов. Хьювил сидел за столом, уминая хлеб и мясо, прекрасно понимая, что независимо от погоды, он через пару часов окажется снова в седле.

Махельт присоединилась к матери, спросив, не может ли она помочь чем-нибудь. И добавила с горькой, но ободряющей интонацией:

– Лучше тебе, мама, убедиться, что в Кавершаме есть все, что нужно для жизни. Когда все кончится, он понадобится вам обоим.

Изабель поехала с Вильгельмом, который должен был срочно собрать и обучить людей в Чинк-Порте. К тому времени, когда они добрались до Сандвича, у нее немилосердно болели ягодицы, оттого что она скакала в седле, пытаясь поспевать за рыцарями. Но она была намерена следовать за своим мужем, и на этот раз наотрез отказалась расположиться где-нибудь и ждать его.

Она была рядом с ним, когда он собрал у пристани капитанов кораблей и их экипажи, чтобы убедить их выйти в море ради молодого короля. Люди еще помнили обиды, нанесенные им королем Иоанном в прошлом, и поэтому неохотно соглашались делать что-то для его сына. К тому же, зная о плачевном состоянии королевской казны, они хотели получить гарантии того, что их труд будет оплачен.

– Что бы вы ни потеряли раньше, – твердо проговорил Вильгельм, – вы будете вознаграждены трофеями, которые сможете взять с захваченных французских кораблей.

– Слова намного дешевле серебра, – проворчал один известный капитан из Кента, который обычно возил шерсть из Англии во Фландрию. – Откуда нам знать, что вы сдержите свое слово?

– Ниоткуда. Но я надеюсь, что вы поверите в мою честность и поразмыслите, кто скорее будет блюсти интересы англичан: французский принц, если он одержит победу, или я.

Среди слушателей пробежал шепот. Изабель посмотрела на Вильгельма. Выражение его лица было спокойным и даже веселым, несмотря на то что он не знал, удастся ли убедить этих людей сражаться за него. Сейчас они не доверяли ему настолько, чтобы есть с его руки.

– Мы слышали, что французы наняли монаха Эстаса, чтобы он провел их корабли по английским водам и возглавил битву, – проговорил рулевой из Чертси. – И с ним будут их лучшие рыцари, Робер де Турней и Вильгельм де Барр.

Маршал скрестил руки на груди и кивнул, показывая, что разделяет их страхи.

– Думаю, слухи верны, но и с этими людьми можно справиться. Эстас пират. Он служит тому, кто больше заплатит. Да, он знает свое дело, но это не значит, что он непобедим. До битвы при Линкольне люди уже готовы были положить меня в гроб, но я все еще здесь и спрашиваю, насколько вы отважны. Вы собираетесь позволить французам приплыть в наши гавани и захватить их? Вы хотите, чтобы на английском троне восседала французская задница, а французские корабли пользовались всеми привилегиями? Да, возможно, у них на борту их лучшие рыцари. И что с того? Им сперва нужно высадиться на берег, и, если это произойдет, там их встретят лучшие рыцари Англии.

Гомон усилился. Вильгельм послал по кругу привезенное с собой вино и сам взял чашу. Он также протянул чашу Изабель и быстро подмигнул ей.

– А где вы будете, милорд? – спросил капитан из Кента, вытирая рот и деловито поправляя пояс.

Вильгельм повернулся к нему.

– С другими рыцарями на берегу, – ответил он. – Я бы с радостью поднялся с вами на борт и повел вас в море, но я не слишком подхожу для этого. Я даже переплывая Темзу в непогожий день, блевал, и потом, кто-то должен будет руководить людьми на суше. На море будут командовать Хьюберт де Бург, Ричард Фицрой и граф Ворренский. Де Бург – ровня де Барру и вполне может обмануть даже такую хитрую бестию, как монах Эстас, – он улыбнулся. – И не с такими справлялись.

Люди отозвались приглушенным смехом. Изабель смотрела, как Вильгельм подкапывается к ним все ближе, – так роет землю золотоискатель. Вечер сменился сумерками, скептицизм его слушателей сменился благожелательным настроем, и, наконец, когда бочка с вином опустела, они были согласны идти за ним, хотя вначале это и казалось недостижимым. Наблюдая за ним, Изабель поняла, почему регентом стал именно Вильгельм, а не кто-то другой.

– Они готовы пойти с тобой хоть к воротам ада, – сказала она мужу, когда они вернулись в город.

Он устало улыбнулся в ответ.

– Ах, любовь моя, это все дипломатия, – хрипло проговорил он. – В прошлом мне приходилось уламывать и более упрямые умы, чем эти. – Он позволил ей снять с себя сапоги, и плюхнулся на постель. – Я бы и всю ночь их уговаривал, если бы понадобилось. Когда французы высадятся на берег, нам придется несладко. Мы должны остановить их еще в море; голова не может без шеи, а они шея Людовика.

– Но без головы, которая венчает шею, тело не сможет двигаться, – сказала Изабель, ложась рядом с ним. – Будет один костный мозг без костей.

Он сонно фыркнул.

– Тогда давай надеяться, что мои слова станутся у них в головах дольше, чем на день, – сказал он. – И окажутся сильнее страха перед монахом Эстасом.

Утро дня святого Варфоломея выдалось ясным и погожим. Небо и море были спокойны, как чело младенца, а ветер напоминал легкий вздох. В Сандвиче стоял на якоре английский флот, состоящий из самых разных кораблей. Их команды спешили привести свои суда в боевую готовность. На выкрашенной кроваво-красным мачте королевского фрегата развевался английский флаг с изображением льва. Команда сновала по палубе, проверяя балки, канаты, фалы и перлини. На носу корабля, отдавая приказы, стоял Хьюберт де Бург, коннетабль Дуврского замка и главный капитан флота.

Люди Вильгельма собрались на огромном рыболовном судне под командованием старшего капитана Стефана Винчеслийского. Оно высоко поднималось над водой, из-за округлой формы оно было намного неповоротливее узкого фрегата, но могло выдержать большой груз. Помимо обычного вооружения, его матросы держали наготове глиняные горшки с известкой. Они были упакованы в корзины вдоль фальшборта, чтобы можно было сразу хватать их и швырять во французов, когда те подойдут на достаточно близкое расстояние.

Изабель приехала на берег, чтобы наблюдать за приготовлениями, но на этот раз не следовала за Вильгельмом, а осталась среди повозок, чтобы не мешать ему сосредоточиться на подготовке к сражению, в случае если французам все-таки удастся высадиться на берег.

В воздухе, как летнее жаркое марево, висело напряжение. Все ждали, когда на горизонте покажутся первые корабли французского флота. Кто-то отпускал шутки и громко смеялся, другие ждали в молчании. Священники у переносных алтарей молились о победе и исповедовали уходящих в море. А в паре ярких полосатых шатров занимались совсем другим делом. Солдаты выходили оттуда, застегивая штаны и завязывая рубашки, и, почесав в паху, отправлялись на исповедь.

Изабель достаточно часто путешествовала с войском и знала, какие именно услуги предоставляют в этих шатрах. Для мужчины это была последняя возможность оставить на земле какую-то частичку себя, если ему суждено погибнуть в бою. После того как клиенты уходили, чтобы встретить предначертанное судьбой, из палаток выходили, широко расставляя ноги, измотанные женщины – вдохнуть свежего воздуха и подсчитать выручку.

Капеллан Маршалов установил алтарь перед шатром Вильгельма, и Изабель со своими женщинами вышла, чтобы преклонить колени и помолиться Господу и святому Варфоломею о победе англичан и о том, чтобы ее муж остался невредим.

Паруса французских кораблей появились в поле зрения во время прилива, и английские корабли быстро, но без спешки снялись с якорей, отдали швартовы и вышли в открытое море, чтобы не дать врагам достичь земли. Скоро стало ясно, что французы намерены сражаться, поскольку на многих из их кораблей спускали паруса, а матросы, собравшиеся на палубах, достали оружие.

Изящный, проворный фрегат Хьюберта де Бурга поймал усиливающийся ветер. Он бежал по волнам, вспахивая их, точно плугом, как будто собирался в одиночку справиться со всем французским флотом. Однако де Бург не спешил начинать битву, приберегая свои силы и ярость для французских кораблей, не спустивших паруса.

– Он заманивает их, чтобы разбить их ряды, – объяснил Вильгельм сыну и принялся грызть ноготь на большом пальце руки. – Я бы поступил так же.

Вилли сжал рукоять меча.

– В донесениях говорится, что у них триста кораблей. А это намного больше, чем у нас.

– Да, но у нас все корабли боевые, а у них половина грузовых. В морском сражении от корабля, груженного зерном и лошадьми, мало проку.

– Это верно, – согласился Вилли, не выпуская рукояти меча. Вильгельм продолжал вгрызаться в свой ноготь. Ему хотелось оказаться в гуще событий и командовать, и его мучило, что он не может этого сделать, хотя на Хьюберта и можно было положиться.

Большое французское рыболовное судно с поднятыми парусами подошло к фрегату де Бурга, но у него на пути возникла легкая английская галера под командованием Ричарда Фицроя. Французы попытались взять англичан на абордаж, но англичане, хотя и не превосходили их числом, дали отпор, и французы бросились спасаться бегством, чтобы их не прихлопнули, как мух.

– Это «Байонна»? – спросил Вилли. – Корабль монаха Эстаса?

Вильгельм прищурился.

– Боже, так и есть, – произнес он хриплым от волнения голосом. – Окажись она в воде хоть немного ниже, волны уже захлестнули бы ее. Она так не может маневрировать!

Огромное рыболовное судно Стефана Винчеслийского присоединилось к погоне, разрезая волны, как нож мясника. Судно приблизилось к французскому кораблю, и в его сторону снова полетели канаты, с привязанными к концам крюками. Было похоже, что кто-то выбросил в море клубок змей. На палубу французского судна полетели горшки с известкой, рассыпая по ветру свое разъедающее глаза белое содержимое. Мгновение спустя Вильгельм увидел, как английские матросы прыгают на палубу французского корабля. Ветер то приближал, то приглушал звуки разыгравшегося там сражения. Остальные французские корабли поднимали паруса, но они упустили попутный ветер, и англичане ворвались в их ряды, как стая волков в овечье стадо, кусая, разрывая на части, хватая за горло. В воздух поднялось еще несколько облаков извести, что означало взятие еще одного французского судна. Началась паника, французы пытались спастись и прыгали в воду, но англичане настигали и добивали их.

Битва отодвинулась дальше от берега, хорошо видны были только те английские корабли, которые шли к уже атакованным французским судам. Под восторженные крики солдат, ожидавших на берегу, Стефан Винчеслийский загнал «Байонну», огромный флагманский корабль монаха Эстаса, в порт.

На «Байонне» рядом с одной из стенобитных машин, которую корабль вез вместе с подкреплением для Людовика, красовалось отчетливо различимое алое пятно. С широкой ухмылкой, теряющейся в его густых усах и бороде, Стефан Винчеслийский протянул Вильгельму отрубленную голову, держа ее за грязные седые волосы. Раздался хлюпающий звук, когда Винчесли шмякнул ее на нагретый солнцем камень.

– Эстас, монах, милорд! – почти исступленно воскликнул он. – Я предложил ему выбрать место, где ему отрубят голову: на стенобитной машине или на доске. И он, будучи моряком, предпочел доску, пусть его проклятая душа гниет в аду до скончания веков.

Со стороны команды послышался оглушающий и все нарастающий торжествующий рев, который был подхвачен всеми остальными. Монах Эстас много лет мешал честным морякам, и никому из тех, кто ходил под парусом в Узком море, не удалось избежать его разбойных нападений.

– И пусть твою душу благословит Господь, капитан Стефан, – с земным поклоном ответил Вильгельм.

– Аминь, милорд, но я вам скажу, что корабль монаха забит сокровищами от днища до верхушки мачты. Если спросите мое мнение, так я скажу, что этот ублюдок все свое добро на корабль приволок, не хотел его оставлять. Но в гроб-то его не утащишь, когда дьявол придет по твою душу, верно?

Вильгельм решил, что сокровища должны быть поделены между членами экипажа. Выкупы за рыцарей, бывших на борту, он оставил для себя, и отправил французов в заключение. А в благодарность святому Варфоломею он объявил, что после раздела сокровищ каждый матрос выделит долю, какую сам сочтет нужным, на основание больницы имени этого святого.

К закату, когда английские корабли вернулись в гавань, стало ясно, что суда французского флота с подкреплением, на которое Людовик возлагал такие надежды, либо захвачены, либо потоплены, либо ветер разогнал их на все четыре стороны. Хьюберт де Бург захватил два французских корабля и оставил их себе, да и многие капитаны английских торговых кораблей вернулись с судами, заваленными трофеями до верхней мачты. В течение нескольких следующих дней матросы пировали в тавернах, разодетые в пух и прах, тратя свою долю полученного, как ветераны рыцарских турниров. Они разглядывали друг друга, споря, кому повезло больше всех.

Людовик был вынужден согласиться на переговоры о мире. Его подкрепление было уничтожено за секунды решающей победой англичан. И в самом деле могло прийти на ум, что Бог за Англию.

Вильгельм встретил французского короля вежливо, но не мог удержаться и не подсыпать немного соли на рану. Людовик сказала своим рыцарям, что им не стоит бояться старика в английском шлеме, что он уважает Вильгельма Маршала, но тот свое отжил. Вильгельм, в свою очередь, поприветствовав Людовика, с улыбкой заметил, что тот все еще остается юнцом, которого за уши притащили подписывать мирный договор, освобождающий Англию от французов.

Теперь можно было строить новую жизнь.