Текст книги "Алый лев"
Автор книги: Элизабет Чедвик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 35 страниц)
Элизабет Чедвик
Алый лев
Благодарности
Я бы хотела занять страницу перечислением тех людей, которым я благодарна за помощь в написании «Алого льва». В первую очередь, должна сказать, что эта работа не увидела бы свет без исследовательской работы моей доброй подруги Элисон Кинг, которая разыскала для меня исключительные подробности, касающиеся жизни Вильгельма Маршала, его жены Изабель и окружавших их людей. Ответственность за любые ошибки, связанные с интерпретацией этих подробностей, лежит только на мне. Я также признательна профессору Джиллиан Поллак за ее экскурсы в бытовой уклад тринадцатого столетия и Тамаре Маццеи за то, что она помогла мне связать вместе линии Алаис де Бетюн и Вильгельма де Фора.
Мне всегда и во всем помогала Кэрол Блейк, мой литературный агент. И я хочу сказать ей большое спасибо за те усилия, которые она прилагала, работая с моими произведениями, и за ее дружескую поддержку. Я благодарю также моих чудесных редакторов: Барбару Дэниел, Джоанну Дикинсон и Шину-Маргот Лавель. И еще Риченду Тодд за то, как стойко она выдержала головную боль из-за выстраивания верной последовательности дат и времен года. Ведь именно ей пришлось перечитывать несколько черновых вариантов книги!
Я должна поблагодарить членов сетевых сообществ «Пенманревю», а также «Френд энд Райтерз» за их поддержку, дружбу и за то, как с ними весело. Не много найдется мест, где писатель может размышлять на тему нижнего белья Томаса Беккета без угрозы показаться чудаком!
Я благодарна моему любимому мужу, Роджеру, который всегда является для меня той самой тихой гаванью и бережет мое личное пространство, такое необходимое для написания книг.
Глава 1
Крепость Лонгевиль, Нормандия, весна 1197 года
Изабель де Клер, графиня Ленстерская и Стригильская, жена маршала короля Ричарда, рожала четвертого ребенка.
– Попкой вперед, – сообщила повитуха, вытирая руки полотенцем. – Зуб даю, что мальчик, с ними всегда больше мучений.
Изабель закрыла глаза и откинулась на гору подушек. С утра схватки стали определенно более частыми и болезненными. Ее служанки расплели ей волосы, чтобы и ребенка в ее утробе ничто не связывало, и густые, цвета спелой пшеницы пряди рассыпались по ее плечам и набухшим грудям, окутывая выступающий горой живот.
«Он» уже опоздал. Ее муж надеялся поприветствовать своего нового отпрыска перед тем, как десять дней назад отправился на войну, но вместо этого им пришлось удовольствоваться поцелуем с расстояния вытянутой руки: ее живот высился между ними словно гора. Был май. Если она выживет, рожая этого ребенка, и муж выживет в летних военных действиях, они увидятся только осенью. А сейчас он был где-то далеко в Бовези с сюзереном, а ей хотелось бы быть где угодно, только не в этой душной комнате, рожая ребенка.
Схватка, поднявшись снизу позвоночника, стянула ее нутро. Боль расцвела внизу живота, заставив ее вскрикнуть и сжать кулаки.
– Когда хвостом вперед, всегда больнее, – повитуха неодобрительно взглянула на Изабель. – Этот у вас не первый, так что вы знаете, чего ждать. Детям, которые приходят в мир задницей вперед, нелегко приходится. Голова выходит последней, а для ребенка это нехорошо. Лучше помолитесь святой Маргарите о помощи.
Она указала на раскрашенную деревянную статую, стоящую на дорожном сундуке у кровати и окруженную жертвенными свечами.
– Я ей молилась с тот самого дня, как узнала, что жду ребенка, – раздраженно сказала Изабель, умолчав о том, что переношенный ребенок в неправильном положении – это не совсем то, что можно назвать благословенной наградой за ее религиозное рвение. Она терпеть не могла эту статую. Кто бы ее ни вырезал, он придал ее лицу ханжеское выражение, сильно походившее на самодовольную ухмылку.
Следующая схватка вцепилась в нее намертво, и ей захотелось тужиться. Повитуха сделала знак девушке, помогавшей ей, и устроилась между бедер Изабель.
– Нужно вызвать капеллана, чтобы ребенка сразу окрестить, – сообщила она; из-за разделявшего их покрывала ее было плохо слышно. – Имя придумали?
– Гилберт, если мальчик, и Изабель, если девочка, – прошипела сквозь зубы Изабель, склонившись вниз. Боль отступила. Откинувшись на подушки и выдохнув, она велела одной из своих служанок позвать отца Вальтера и попросить подождать в прихожей.
Ее накрыло следующей волной боли, затем следующей, потом еще одной, яростной и тяжелой; теперь, когда ее тело рвалось выпустить ребенка из утробы наружу, пощады не было. Она всхлипнула и застонала от натуги, связки натянулись до предела, и она вцепилась руками в своих служанок так крепко, что еще долго потом на их коже оставались следы.
Внезапно она почувствовала всплеск тепла между бедер и прикосновение рук повитухи.
– А, – удовлетворенно крякнула та, – мальчик, как я и говорила. Ха-ха, да с отличными причиндалами! Посмотрим-ка, удастся ли нам сохранить тебе жизнь, чтобы ты мог попозже ими воспользоваться, а? Потужьтесь еще, миледи. Не так быстро, не так сильно. Теперь осторожно.
Изабель прикусила губу и постаралась не тужиться изо всех сил, как подсказывали ей инстинкты. Взяв ребенка за лодыжки, повитуха легонько потянула его наверх, к животу Изабель. Когда его рот и нос показались из родового канала, она освободила их от крови и слизи, а затем аккуратно вытянула на свет и всю его головку.
Опершись на локти, Изабель смотрела на ребенка, распластанного у нее на животе, будто утопленник, потерпевший кораблекрушение и выброшенный на берег. Он был серовато-голубого цвета и не шевелился. Ее охватила паника:
– Святая Маргарита, неужели он?..
Женщина приподняла ребенка за лодыжки, аккуратно покачала и два раза резко шлепнула по ягодицам. Его тельце вздрогнуло, маленькая грудная клетка приподнялась, и воздух наполнился протестующим криком, сперва неуверенным, но набирающим силу и заливающим его тело живым, розовым цветом.
С ребенком на руках повитуха повернулась к Изабель; от улыбки морщинки на ее щеках стали еще глубже.
– Просто надо было немного подтолкнуть, – сказала она. – Но лучше, чтобы священник его поскорее окрестил: пусть опасности останутся позади.
Она завернула его в теплое полотенце и передала Изабель.
Пуповину перерезали, послед унесли, чтобы закопать. Изабель смотрела на искаженное пережитым рождением, сморщенное личико своего сына и, все еще беспокоясь, прислушивалась к его неглубокому дыханию. На личике с тонкими чертами застыло озадаченное, чуть вопросительное выражение. Его маленькие ручки были сжаты в кулачки, словно он приготовился защищаться от мира, в который был так жестко выброшен.
– Гилберт, – мягко произнесла она. – Интересно, кого из тебя сделает твой отец?
Она легонько подула ему на щеку и протянула указательный палец – малыш тут же обхватил его своей крошечной ручкой. Мгновение спустя она подняла взгляд от ребенка к мягкому голубому небу в проеме арочного окна комнаты, в которой находилась. Ее дело было почти закончено, и, если только, сохрани Боже, она не подхватила родильную лихорадку, скоро она будет на ногах. Святую Маргариту можно отблагодарить подношением, а потом упаковать в дорожный сундук и убрать подальше, пока снова не понадобится. Теперь она должна помолиться о безопасности мужа и попросить Господа вернуть его домой целого и невредимого, чтобы он мог увидеть новорожденного сына.
Взятие замка Мильи продвигалось не слишком успешно, вернее сказать, просто тащилось черепашьим шагом. Сощурив глаза, Вильгельм Маршал смотрел через ров на стены замка и тихонько чертыхался; его взгляд был прикован к солдатам, которые карабкались наверх по ступенькам раздвижных лестниц, как муравьи по соломинке. Войска короля Ричарда пытались взять замок штурмом и вырвать его из лап мятежного коннетабля.
– Да поторопитесь же, Бога ради! – бывший оруженосец Вильгельма, а теперь один из его рыцарей, Жан Дэрли, переминался с ноги на ногу, закусив губу и то сжимая, то разжимая кулаки.
Защитники укреплений пытались сбросить лестницы со стен, пока вес находящихся на них врагов не стал слишком велик, чтобы это осуществить. Атакующих накрывало дождем арбалетных стрел и камней. Те, в кого они попадали, падали с лестниц в ров, одни беззвучно, другие с криками.
– Она упадет, помоги им Бог! – с мукой в голосе воскликнул Жан, видя, что попытки защитников крепости просунуть балку между стеной и лестницей увенчались успехом и лестница начала отходить от стены.
– Мой щит, – скомандовал Вильгельм своему оруженосцу.
Лестница отошла от стены и повалилась, сбрасывая солдат в ров и на берег. Леденящие душу крики раздавленных и покалеченных слились с шумом сражения. Те немногие, кому посчастливилось уцелеть, ползли или отходили, хромая, на безопасное расстояние, но гораздо больше было тех, кто остался лежать разбитым, умирая, посреди разбросанных обломков осадной лестницы. Со стены раздались непристойные и радостные возгласы, и смертоносный дождь возобновился.
Вильгельм продел руку в петли щита. Алый лев, впившийся когтями в землю, на зеленом с золотым фоне – цвета Маршалов, о которых ходили легенды, – воззрился на стены, охваченные битвой. Нужно было что-то делать, причем срочно. Если им не удастся пробиться к проходам на крепостной стене, им придется выбирать между осадой крепости и ждать, пока эти ублюдки перемрут от голода, или отступить и зализывать раны своего честолюбия. А, поскольку у короля Ричарда не было ни терпения, ни выдержки, оба исходы были невозможны. Он не мог позволить себе ждать и не мог позволить себе проиграть. Вильгельм бросил взгляд вдоль берега и отыскал глазами королевский стяг. Стоя под потрепанным ветром красным с золотым знаменем, король Ричард одной рукой дергал себя за темно-рыжую бороду, а другой быстро жестикулировал, говоря о чем-то командиру наемников Меркадье.
С новой лестницей группа наемников устремилась по временному мосту из теса, переброшенному через ров, уворачиваясь от ожесточенного града снарядов, летевших со стен. Большинство не достигло своей цели или отскочило от щитов, но одного воина ранило в грудь арбалетной стрелой, а другому перебило пальцы камнем из пращи. Не смущаясь потерями, остальные быстро вбили ножки лестницы в мягкий грунт берега и уперли другой конец в стену.
Эта решительная вылазка отряда, возглавляемого фламандским рыцарем Ги де ла Брюйером, могла привести к победе, и сражение так и закипело. Вильгельм взял из рук своего оруженосца шлем с открытым забралом и надел его, прилаживая перемычку под носом так, чтобы было удобно.
– Мощи Господни, у этих сукиных детей появились вилы, – сплюнул Жан.
Вильгельм выругался. Двое защитников крепости высовывали из бойницы тяжелые вилы, стараясь насадить на них жертву. Вильгельм видел, как им удалось подцепить край плаща Брюйера, угрожая стащить его с перекладины. Нагруженная лестница зловеще заскребла по стене, грозя последовать примеру своей предшественницы и сбросить всех в ров.
Вильгельм отдал команду своим рыцарям. Прикрываясь щитом, он перебежал через бревенчатый мост и вскарабкался на вал к новой лестнице. Оттолкнув воина, который уже было собирался ступить на первую перекладину, он принялся карабкаться наверх. Он не думал о защитниках крепости и о том, что они делают, чтобы оттолкнуть лестницу или сбросить его с нее. Ему было необходимо сейчас одержать верх, прежде чем все это обернется поражением.
Он чувствовал, как лестница дрожит под весом людей, поднимающихся за ним, как она становится тяжелее и устойчивее, и понимал, что они ставят свои жизни на кон так же, как он свою. Кровь стучала у него в ушах, заглушая другие звуки. Он не смотрел вниз, просто карабкался наверх, перекладина за перекладиной; вцепляясь в грубые серые шесты, чувствуя их через подошвы своих сапог. Схватиться, шагнуть, схватиться, шагнуть. Ближе, ближе. Почти там. Приготовившись к следующему броску, Вильгельм почувствовал, как перекладина перед ним задрожала, и понял, что защитники крепости вот-вот оттолкнут лестницу от стены. Внутри него все сжалось в комок. Глядя на последнюю перекладину, он словно превратился весь в одно направленное движение. Он дотянулся до нее, схватился за выступ стены, перелез через нее и скользнул на переход. Щитом он отбросил в сторону солдата, который пытался столкнуть лестницу, и обнажил меч. Тяжело дыша, он справился с воином с копьем и повалил еще одного защитника замка, который чуть не сшиб его чудовищным ударом палицы. Краем глаза он заметил, что его рыцари уже карабкаются на переход. Оставив их, Вильгельм бросился к бойнице, где были защитники с вилами. Кто-то взмахнул мечом, метя ему в лицо. Вильгельм щитом выбил оружие у того из рук, а потом сделал выпад назад рукоятью своего меча и повалил еще одного солдата. Жан Дэрли, пыхтя, отбил еще один выпад мечом. На лестнице де ла Брюйер сумел отсечь наколотую на вилы часть своего плаща и освободиться; вступив в бой, он пробивал себе дорогу мечом.
Сражение на стене кипело, как котел на открытом огне, гарнизон Мильи яростно пытался отбиться от нападающих. Еще одна лестница полетела в ров, но на ее месте появились две новые. Вильгельм знал, что справа от него сражается Жан, а слева – его знаменосец, Маллард.
– Маршал! – раздавался время от времени клич Малларда. – Боже, храни Маршала!
Крик вызвал у Вильгельма беззвучный смех, когда он понял, что коннетабль Мильи, Гийом де Монсо, прибыл на поле битвы, чтобы сражаться вместе со своими людьми. О лучшем и мечтать было нельзя.
– Маршал! – прорычал Вильгельм в ответ Малларду и ринулся на коннетабля Мильи с пылом и решимостью, подобающими молодому рыцарю, которому еще только предстоит завоевать себе славу, а не заслуженному воину, каким он был. Глаза Монсо расширились от удивления. Он рывком поднял свой щит, но Вильгельм отбросил его, будто прогоняя муху с еды, и изо всей силы правой рукой обрушил меч на шлем коннетабля. Клинок из лучшей Кельнской стали прошел сквозь шлем и капюшон кольчуги и задел череп Монсо. От силы удара коннетабль как подкошенный упал к ногам Вильгельма. Тот выхватил меч из руки Монсо и уселся на него, чтобы тот не мог подняться. К тому же Вильгельму нужна была передышка после изнурительного подъема по лестнице и яростного сражения на стене.
Вокруг них кипела жаркая битва: защитники крепости бросились на помощь своему кастеляну, но Жан, Маллард и рыцари Маршала с помощью фламандцев сдерживали их натиск, пока защитники не поняли, что потерпели поражение, и не начали бросать оружие и кричать, что они сдаются. Маллард с триумфом поднял над крепостной стеной стяг Маршала, а за ним поднялись английские леопарды.
Де Монсо начал синеть. Поднявшись на ноги, Вильгельм отступил назад, но не отвел меча от горла своего пленника.
– Вот ведь Божья задница, Маршал, какого растреклятого черта ты сделал? – голос был глубоким, полным металла, словно каждое слово имело остро заточенный край.
– Сир, – Вильгельм обернулся, поклонился и вопросительно взглянул на своего короля. Лицо Ричарда под шлемом было пунцово-алым, струйки пота стекали по лбу. Его серо-синие глаза все еще горели огнем битвы, и, как, впрочем, и всегда у Ричарда, грань между весельем и гневом была столь тонка, что невозможно было сказать, на какой из сторон он сейчас находится. Позади него Меркадье наблюдал за разговором, пряча улыбку в кулак.
– Ты командир, а не какой-то молодчик, охотник за славой. Почему бы тебе было не остаться в тени и не предоставить подвиги таким вот молодцам? – он указал на пыхтящего Жана Дэрли, который вытирал клинок своего меча плащом павшего защитника крепости.
У Вильгельма от обиды напряглись плечи.
– Сир, – чувство негодования от нанесенного оскорбления чуть смягчилось, – я поступил как командир. Замок Ваш, а его коннетабль сдался. – Вильгельм умолчал о том, что не королю бы говорить о сдержанности. Ричард любил врываться в самую гущу боя, об этом уже ходили легенды. – Я пока еще не превратился в слабоумного старика, который не может отличить силу воли от силы мышц.
Ричард довольно хмыкнул. Его взгляд скользнул по кастеляну, чей боевой рог находился в нескольких дюймах от меча Вильгельма.
– Я видел, как ты на нем сидел, – сказал он, и его узкие губы внезапно дрогнули в усмешке. – Либо ты хотел удостовериться, что никто не украдет его, чтобы получить выкуп, либо слишком устал и уже не мог стоять на ногах.
– Это к сражению не относится, – невозмутимо ответил Вильгельм. – Хороший военачальник умеет делать несколько дел одновременно.
Раздражение Ричарда прошло, он широко улыбался:
– С этим не поспоришь, Маршал. За то, что ты совершил, я разрешаю тебе получить с него выкуп, даже если бы он был в десять раз дороже того, что ты сможешь за него выручить. Однако я слишком высоко ценю тебя, чтобы спокойно смотреть, как ты рискуешь. Твоя жена слишком молода, чтобы стать вдовой, а твои сыновья слишком малы, чтобы лишиться отца. Если с тобой что-нибудь случится, я не успею даже фразу закончить. Я слышал, у графини темперамент ирландки.
Теперь настал черед Вильгельма улыбаться.
– Изабель может быть слаще меда, если найти к ней подход, – сказал он.
– И, как и моя мать, она жалит, как пчела, если ее разозлить, – ответил Ричард и, посмеиваясь, пошел прочь. Скрестив руки на груди, Меркадье помедлил, остановившись перед Вильгельмом, его темные глаза горели восхищением.
– Когда он увидел, как ты бежишь к этой лестнице, он чуть не взорвался, – сказал он, понизив голос и оглянувшись, чтобы убедиться, что Ричард не может их слышать. – Если он и злится на тебя, так это потому что видел, как де Брюйер висел, насаженный на вилы, и сам бы ринулся к нему на помощь, если бы ты этого не сделал. Нам пришлось оттаскивать его назад: слишком рискованно было бы вам обоим оказаться на этой лестнице. А уж после того как он увидел, что ты пробился на стену, его было не остановить.
– Уж лучше мне рисковать, чем ему.
– Он так не думал, – и, кивнув Вильгельму, Меркадье последовал за своим хозяином.
Вильгельм вложил меч в ножны. Он отвечал Ричарду с непоколебимой уверенностью, но сейчас, когда возбуждение после совершенного прошло, почувствовал, как болят мышцы, и вспомнил, что скоро минет пятьдесят лет, как он ходит по Божьей земле. Он начал дрожать от холода: заливавший его кожу пот стал остывать. Наклонившись, он поднял бесчувственного коннетабля на ноги и передал его на попечение Малларда, велев рыцарю не сводить с него глаз, но обращаться с ним учтиво и обработать его рану на голове. Оглянувшись, он увидел Жана, который с совершенно ошалевшим видом протягивал ему кубок с вином.
Вильгельм с благодарностью принял подношение, жадно отпил из кубка и вытер рот перчаткой.
– Когда я только был произведен в рыцари и у меня еще молоко на губах не обсохло, я как-то ввязался в уличную драку в Дринкурте, – вспомнил он. – Командир велел мне оставаться в стороне и дать более опытным рыцарям делать свое дело, то есть, по сути, сказал, что я слишком молод и буду только мешать, но я не обратил на это внимания и влез в самую гущу, – он стоял, перенеся вес на одно бедро, его левая рука покоилась на рукояти меча; Вильгельм снова сделал глоток из кубка, на этот раз медленнее, и продолжил: – Я потерял своего коня, получил рану в плечо, и остался без гроша, потому что не потребовал выкупа за тех рыцарей, что одолел. Но я выжил и дожил до того времени, когда могу рассказывать эту историю как анекдот, – он улыбнулся. – Тогда я был щенком, теперь я старый пес, а все никак не изменюсь.
– Я бы был мудрее и приберег такие истории для графини, – не моргнув, сказал Жан.
Вильгельм рассмеялся и посмотрел на лестницы, ведущие во двор крепости.
– Она меня заживо сварит, когда узнает о сегодняшнем сражении, – бросил он через плечо. – Скажи другим, что, если хотят увидеть меня живым, пусть не сильно приукрашивают.
– Сделаю все, что смогу, – ответил Жан с сочувственной миной.
Изабель сделала последний стежок на лоскутке ткани, закрепила узел и отрезала нитку маленькими серебряными ножницами.
– Вот, – обратилась она к своей лопочущей трехлетней дочке. – Он готов. Что скажешь?
Маленькое личико Махельт засветилось от радости, когда мать протянула ей крошечный сверток, размером с большой палец, в форме спящего ребенка. Тельце было сделано из шерсти, выдернутой из корзинки с пряжей, а потом бережно завернуто в лоскуток.
– Спасибо, – Махельт сочно чмокнула мать в щеку и крепко обняла за шею, а потом убежала в свой уголок, где играла со своими куклами. Улыбка Изабель светилась нежностью и восхищением. Махельт совсем недавно вышла из младенческого возраста, но уже обладала щедрым материнским духом, который пылал в ней так же ярко, как боевой дух в ее братьях. У нее уже была куколка размером с колышек для шатра, сделанная из мягкой ткани, которую можно было кормить и баюкать, а теперь появился новый член ее семейки кукол. Они жили в сундуке у кроватки Махельт, и она целыми днями играла с ними. Эта девочка могла стрекотать, как сорока, и выдумывать про них истории. Рождение младшего брата Гилберта ненадолго встревожило ее, но, поскольку девочке он очень нравился, ревность ушла, и она снова вернулась к своим игрушкам. Теперь она аккуратно положила куколку-младенца на руки кукле-маме, наряженной в розовый лоскуток. У куклы-мамы были золотые косы, как у Изабель.
Изабель стряхнула с колен остатки ниток и подошла к Гилберту, которому было уже почти пять месяцев. Несмотря на необычное появление на свет, он был очень подвижным и не проявлял никаких признаков болезненности, ни телесной, ни умственной, – наоборот, чаще всего он находился во вполне благодушном настроении. Если он был накормлен, сух и с ним играли, он и не требовал больше внимания, в отличие от старших братьев, которые в свои семь и шесть лет умудрялись везде поцарапаться, влезть во все неприятности, и энергия так и била в них ключом, начиная с момента пробуждения и заканчивая временем, когда их отсылали в постель. Особенно Ричард. Сейчас через открытые ставни она могла слышать его возбужденные крики и ответы его брата.
Изабель нахмурилась. Должно быть, сегодня их урок боевого искусства закончился раньше, или их учитель, Эстас, решил дать им передышку, чтобы они могли побегать на свободе. Но смеющийся мужской голос, различимый среди их криков, принадлежал не Эстасу, и звук этого голоса заставил ее сердце дрогнуть так сильно, что оно будто уперлось в грудь, а дыхание перехватило. Она подбежала к сводчатому окну и выглянула наружу. Эстас стоял в стороне, упершись руками в бока, с широкой улыбкой глядя, как ее сыновья нападают с деревянными мечами на своего отца и Жана Дэрли. Позади них в зал проходили рыцари Маршала, за спинами у них висели щиты, а руки были заняты поклажей.
Собравшись с мыслями, Изабель принялась раздавать распоряжения служанкам. Она не знала, радоваться ей или сердиться из-за того, что Вильгельм не послал к ней вестников предупредить о своем скором прибытии, а решил явиться неожиданно, как осенний шторм, чтобы застать ее врасплох. Отдав распоряжения насчет ванны и провизии, она поспешила вниз, в зал, поправляя на ходу платье.
Когда она, раскрасневшаяся и запыхавшаяся, появилась на пороге лестницы, ведущей в покои, в зал со двора уже входил Вильгельм, держа в каждой руке по сыну. Собравшись, понимая, что все глаза обращены к ним, но видя только Вильгельма, она вышла вперед, чтобы поприветствовать его. Его плащ и сапоги были в дорожной пыли, сам он был загорелым, стройным, подтянутым и выглядел опасным.
Он увидел ее и отпустил мальчишек.
– Ступайте, – велел он им, – дайте мне встретить вашу мать как полагается.
Толкаясь и улыбаясь, Вилли и Ричард отступили в сторону Вильгельм подошел к Изабель, взял ее правую руку и чинно поцеловал. Он отрастил колючую бороду за время своей отлучки. Выражение его глаз было таким, что ее сердце замерло.
– Милорд, добро пожаловать домой, – произнесла она так же чинно, хотя и ответила ему пламенным взглядом. – Если бы вы послали вестника, мы бы лучше подготовились к вашему приезду.
– И зря. Я хотел сделать сюрприз, – он обернулся, чтобы взять из рук слуги кубок с вином. Сделав маленький глоток, он передал его Жану Дэрли, который, отпив, передал его другому рыцарю.
– Тогда сюрпризом будет ваш ужин – в зависимости от того, что у нас есть, – ответила Изабель, но она уже смеялась.
В его присутствии она чувствовала легкое головокружение, будто от вина. После долгой разлуки всегда так бывало. Желание, подавляемое столь долго по необходимости, словно просыпалось.
– Ну, после крысиных хвостов и вареных червяков, нам все, что ни подадут, покажется манной небесной, – сказал он и, подмигнув сыновьям, направился к лестнице. По всему залу жены, возлюбленные и дети встречали своих мужчин, и звук счастливых, веселых голосов наполнил и согрел так долго пустовавшую комнату.
– Неужели было так плохо? – спросила Изабель.
– Иногда, – уклончиво ответил Вильгельм. Войдя в покои, он кивнул служанкам Изабель и склонился над колыбелью, чтобы взглянуть на спящего ребенка. Новости о рождении и крещении Гилберта он получил еще на поле боя. Уже третий сын. Будет кому сохранить фамильное имя.
– Он решил прийти в мир ногами вперед и напугал всех. Мы боялись, что он мертворожденный, но с тех пор он исправился, – сказала Изабель, подойдя к нему. – Из рассказов, что я слышала о временах, когда ты был оруженосцем, могу сказать, что он в тебя.
– В каком смысле? – Вильгельм выглядел удивленным.
– Говорили, что ты не делал ничего, только спал и ел, за что и получил прозвище Обжора.
– Это несправедливо, – запротестовал Вильгельм. – Ну да, я любил поесть и поспать, когда получалось, а кто в молодости этого не любит? Но мне приходилось работать, чтобы это заслужить.
– Тем не менее, ему это прозвище подходит. У него уже прорезался первый зуб, и он начал есть кашу. Я на прошлой неделе наняла кормилицу.
Вильгельм ничего не ответил, но его тело отреагировало немедленно. Изабель нравилось самой выкармливать детей, по крайней мере, какое-то время, для нее это было в равной мере радостью материнства и обязанностью. Ее дети были де Клерами по крови, и то, что она их кормила, пока не приходила пора отлучать их от груди, было им только на пользу. Однако Церковь объявляла грехом любовное соитие между кормящей женщиной и ее мужем. И, хотя они с Изабель иногда нарушали этот запрет, чувство вины мешало им. Поэтому всегда было облегчением, если удавалось взять кормилицу, особенно после долгого сухого лета.
Он почувствовал слева от себя еще чье-то присутствие и встретился взглядом с большими безмолвными глазами своей трехлетней дочери. Он стояла, слегка прикусив нижнюю губу, словно не зная точно, кто он такой и как она должна на него реагировать. Он присел на корточки, чтобы их взгляды оказались на одном уровне. У нее были такие же, как у него, глубокие, как зима, глаза и каштановые волосы с медным отливом. Веснушки украшали ее изящный носик, а на подбородке был след от пыли. Он мягко стер его рукой.
– Ну и как дела у вас, молодая леди? – торжественно спросил он.
Махельт скорчила рожицу и хихикнула. Он вручила ему своих кукол, чтобы он мог полюбоваться ими. Двух из них он раньше не видел: ребенка, свернувшегося калачиком, и рыцаря в плаще и с зелено-золотым щитом.
– Кто это? – спросил он.
– Это ты, – ответила она, уставившись на него как на слабоумного.
– Я думал, я у тебя уже есть, – сказал он.
– Да, но тот – это когда ты мой папа и когда ты дома. А этот – когда тебя нет. В следующий раз мама сделает мне короля.
Он прикусил губу, чтобы не рассмеяться, в то же время чувствуя легкую грусть. Он подхватил ее на руки:
– Но теперь я дома, солнышко.
– Да, но ты же опять уедешь, – она потрогала его богато расшитый ворот.
– Но ненадолго же… и у нас будет много времени, чтобы делать королей, и королев, и принцесс.
– И еще малыша? – спросила она с широко открытыми глазами.
Он чуть не поперхнулся смехом.
– Ну, об этом надо просить твою маму, – сказал он, с усмешкой глядя на жену.
Обернув полотенце вокруг бедер, Вильгельм вылез из ванны. Изабель промокнула полотенцем его грудь и спину и внимательно посмотрела на него. Помимо шрамов от ран, полученных в молодости, когда он искал славы на турнирах и на поле битвы, она с сожалением отметила новые, в основном синяки, начинающие желтеть. А поскольку сейчас он был старшим командиром и стратегом, синяков не должно было быть вообще.
– Что? – беззаботно спросил он, когда она вышла из-за спины мужа и посмотрела на его грудь.
– Мы тут слышали увлекательнейшую историю об осаде Мильи, – она передала влажное полотенце служанке и скрестила руки на груди. – Оказывается, ты побежал через ров, взобрался на приставную лестницу и в одиночку дрался на стене.
Он пожал плечами:
– Любовь моя, ты должна бы уже знать, что не стоит верить слухам.
– А это зависит от того, кто их приносит. Если это говорит один из моих собственных посланников, находившийся в лагере и бывший свидетелем всего случившегося, я вынуждена ему верить.
Он обхватил ее за талию и притянул к себе:
– Я пока в своем уме, и ни королю, ни жене не позволю отсылать себя в конюшню.
Изабель положила ладонь ему на грудь, а пальцами другой руки провела линию вдоль его свежевыбритого подбородка, где в виде более светлой, незагорелой кожи маячил призрак росшей там когда-то бороды.
– Я не собиралась тебя унижать, но я не могу не думать о твоей безопасности. И к тому же, – добавила она игриво, – когда старых боевых коней отправляют в конюшню, это обычно для того, чтобы они стали жеребцами-производителями.
Он прищурился.
– А лучшие из них могут справляться и с тем, и с другим, – он показал на кровать, – задерни полог, и я тебе это докажу.
Изабель рассмеялась и покраснела, зная, что рядом дети и ухмыляющиеся слуги, у которых ушки на макушке.
– Доказательство у меня уже есть, – сказала она, кивнув в сторону колыбельки Гилберта и взглянув на остальных детей, которые гонялись друг за другом по комнате, возбужденные возвращением отца домой. – И доказательство другого тоже.
Она сникла, пробежав пальцами по его синякам. Полотенце едва ли скрадывало то, что он совершенно готов подтвердить свое утверждение, но приличие было быстро восстановлено с помощью одежды, которая уже высохла у огня: свободных полотняных штанов, поножей и мягкой темно-синей рубахи. Тем не менее взгляд, которым Вильгельм обменялся с ней, обещал возвращение к обсуждению этой темы в более подходящий момент, когда не будет других насущных дел, и по телу Изабель пробежала дрожь сладостного предвкушения.
– Мы захватили Мильи и взяли в плен епископа Бовэ, так что Ричард должен быть совершенно доволен, – Вильгельм уселся за стол, собираясь выпить вина и съесть тарелку медовых пирожков. – И мы дали отпор французам, по крайней мере, на какое-то время. У Ричарда снова мало денег, но это ни для кого не новость. Он поговаривает о повышении в Англии налогов, чтобы увеличить доход. Думаю, его советник сделает все, что в его силах, чтобы хорошо принять короля и потом доить его, когда будет необходимо.
