Текст книги "Алый лев"
Автор книги: Элизабет Чедвик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 35 страниц)
Глава 17
Портсмут, июнь 1205 года
На небе не было ни облачка, и солнце палило бы нестерпимо, если бы не свежий ветер, дувший с моря. Свет заливал все пространство до самого горизонта, и глубокая синева моря была украшена галерами и маленькими рыболовными суденышками, болтавшимися на якоре у берегов. Другие плоскодонные суда были вытянуты на усыпанной галькой берег, а солдаты сновали по ним туда-сюда с оружием и военным снаряжением в руках. Парусинщики склонялись над своими полотнищами с иголками, не поднимая головы, а корабельные плотники чинили старое и выстругивали новое снаряжение с поистине огромным размахом. Над берегом висел запах горячей смолы от заново заделанных корабельных швов, и к постоянному реву и плеску волн примешивался такой же настойчивый и непрерывный звук топоров, ударяющих по дереву.
Иоанн готовился к высадке в Пуату, откуда намеревался выступить против Филиппа французского, и поэтому созвал своих вассалов в Портсмуте. Развалившись на груде мехов на берегу, он со своими молодыми рыцарями обедал холодной жареной петушатиной и наблюдал за тем, как продвигается работа, на его лице застыло беспокойное, нетерпеливое выражение; он часто поворачивался в сторону Вильгельма. Маршал сидел неподалеку с Болдвином де Бетюном, не совсем вместе с королем, но достаточно близко для того, чтобы участвовать в беседе. У Вильгельма болел желудок, но не от ожидания морской болезни. Хотя он и вынужден был послушаться призыва прибыть в Портсмут, он знал, что не имеет права ступить на корабль, отправляющийся во Францию для войны с ее королем.
Не допив свою четвертую чашу, Иоанн поднялся на ноги и прошел по гальке к Вильгельму; его рыцари следовали за ним, словно охотничьи псы за вожаком.
Вильгельм встал и поклонился.
Иоанн принял воинственную позу.
– Маршал, – обратился он к нему, – я все еще не понимаю, как ты мог за моей спиной стать союзником Филиппа французского. Мне это кажется совершенно бесчестным поступком, а ты, тем не менее, везде треплешь о том, какой ты честный человек, – в его тоне была легкость, насмешка… и угроза.
Вильгельм чувствовал, что рыцари пожирают его глазами, потому что чуют кровь. Неприязнь Иоанна была почти осязаема.
– Сир, я не заключал никаких союзов за вашей спиной. Вы сами дали согласие на то, чтобы я вел переговоры с королем Филиппом. Все, что я сделал, я сделал с вашего разрешения.
– Господи Иисусе, разумеется, нет! – вена на шее у Иоанна вздулась – настолько он был разгневан. – Я не давал тебе разрешения приносить ему присягу вассала. Ты последуешь за мной в Пуату, Маршал, а когда я тебе прикажу, ты выступишь против короля Франции с оружием, ты это сделаешь, понятно?!
Стояла жара, но Вильгельм знал, что ладони у него вспотели и пульс участился не от этого.
– Сир, я не смогу этого сделать. Я нарушу клятву, данную королю Франции, если выступлю против него с оружием.
Иоанн обратился к своим рыцарям:
– Я всех вас призываю в свидетели: здесь и сейчас, перед всеми нами, Вильгельм Маршал признает себя виновным и выносит себе приговор, – прорычал он. – Я объявляю его предателем!
Почувствовав, что происходит что-то необычное, другие лорды собрались вокруг спорящих. Некоторые, как и Вильгельм, не хотели плыть в Пуату, но не потому, что поклялись в чем-либо королю Филиппу, а потому что не понимали, зачем им участвовать в войне на чужой территории, если у них там нет собственного материального интереса.
Понимая, что они его единственная надежда, Вильгельм набрал побольше воздуха в грудь и обратился к ним:
– Милорды, взгляните на меня! Сегодня я являюсь для вас примером и отражением вашего будущего. То, что происходит сейчас со мной, завтра будет с вами. У меня было разрешение на то, чтобы попытаться договориться с королем Филиппом о своих нормандских владениях. У меня есть письменное согласие короля, записанное с его собственных слов, однако он теперь говорит, что никогда его не давал.
– Господи Боже Всемогущий, я этого не потерплю! – повернувшись к Вильгельму спиной, Иоанн подошел к группе своих рыцарей и встал рядом с ними. Сорвиголова по имени Иоанн де Бэссингборн отделился от группы и подошел вплотную к Вильгельму.
– Всем известно, что всякий, кто подведет своего хозяина, теряет право распоряжаться землями, полученными от него, – прошипел он с ненавистью, брызгая слюной в лицо Вильгельму.
Выругавшись себе под нос, Болдвин де Бетюн протолкнулся вперед и сгреб де Бэссингборна за ворот.
– Попридержи язык! – приказал он. – Не таким выродкам, как ты, судить рыцарей вроде Маршала, – он свободной рукой указал на боевой лагерь, где солдаты прекратили работу и наблюдали за происходящим: – Среди всех этих людей не найдется ни одного, готового головой поручиться за то, что лорд Маршал подвел своего хозяина. Хотите ли вы бросить вызов человеку, который стоит двух таких, как вы, и который находится здесь сейчас из верности, а не из-за трусости? – Он отпихнул де Бэссингборна и договорил дрожащим от отвращения голосом: – Не льстите себе, не вам судить человека, чьего мизинца вы не стоите.
Вильгельм левой рукой взялся за ножны и, не мигая, глядел на де Бэссингборна, зная, что половина победы за тобой, если сумеешь деморализовать противника. За годы службы он стал легендой, и, если нужно, он готов был использовать это в своих интересах. Он был единственным человеком, которому когда-либо удавалось выбить из седла короля Ричарда, и люди об этом вспоминали со страхом и уважением. Де Бэссингборн отвел взгляд и отвернулся, стыдясь и злясь, но слишком ценя собственную жизнь, чтобы бросить Вильгельму открытый вызов. Иоанн ничего не сказал, да и говорить было нечего. Ветер отвернулся от его парусов, и было очевидно, что спор он проиграл. Развернувшись, он поспешил с берега, его рыцари последовали за ним, разбрасывая гальку. И с безопасного расстояния многие из них бросали через плечо угрожающие взгляды.
Болдвин вытер лоб и натянуто, невесело рассмеялся.
– Господи, Вильгельм, тебе нравится ходить по лезвию? – спросил он и, схватив бутыль, из которой они пили, дрожащей рукой наполнил себе чашу. – Я в какой-то момент подумал, что де Бэссингборн набросится на тебя.
Вильгельм снял руку с рукояти меча и тяжело выдохнул:
– А что мне еще было делать? Иоанн дал свое согласие. У меня есть заверенные им списки, с его же печатями.
Болдвин многозначительно взглянул на него.
– Это ты так говоришь, но я не думаю, что он ожидал, что ты принесешь присягу вассала, и ты это знаешь… Признай это хотя бы сейчас при мне, – он сделал большой глоток и передал ему чашу.
– Господи, Болдвин, откуда мне знать, чего он ожидал? – ответил Вильгельм. – С его стороны было наивно думать, что Филипп удовлетворится чем-то меньшим. Или, может, он в тот момент об этом не подумал. – Опустив чашу, он вытер рот манжетой. – Я оказался между двух огней, как любой, у кого есть владения и в Англии, и в Нормандии, – он внезапно ударил кулаком по блестящему борту корабля и дал выход своей злости. – Ты думаешь, этот флот вообще когда-нибудь будет спущен на воду? Ты слышал, о чем болтают в палатках и тавернах? Единственные, кто последует за королем, – это рыцари, которые живут с ним, и наемники. Архиепископ не хочет, чтобы он отплыл во Францию, он ясно дал это понять, и юстициарий этого не хочет. Ты знаешь, что творилось у нас в Англии, когда Ричард был в крестовых походах, а у Иоанна полная конюшня незаконнорожденных детей, а законного наследника нет. Если он погибнет, сражаясь при Пуату, может статься, что на английском троне окажется французский король, – он с вызовом посмотрел на Болдвина: – А ты сядешь с ним в одну лодку, лорд Омальский? И сколько людей последует за ним отсюда, когда дойдет до дела?
Болдвин вздохнул и взъерошил свои редеющие волосы.
– Знаю, и я согласен с тобой, хотя и не противоречу ему так открыто, как ты, – он скорчил Вильгельму гримасу. – Ты впал в немилость. Будь осторожен.
Вильгельм натянуто улыбнулся:
– Ты все еще хочешь, чтобы твоя дочь вышла замуж за моего сына?
Болдвин презрительно хмыкнул:
– Не будь ослом. Ты и раньше попадал в шторм, переживешь и эту бурю. А моя дочь выйдет замуж за наследника Пемброука или не выйдет замуж вообще.
Изабель в жаркие летние дни обожала пикники на природе. Она открыла для себя эту радость только после свадьбы, и, возможно именно воспоминания об этом первом ленивом июле, проведенном с Вильгельмом, заставляли ее теперь стараться улучить минутку, чтобы просто погулять с ним и побездельничать. Хотя в последнее время возможностей для отдыха и уединения было немного. Даже в сонном Хамстеде, где родился Вильгельм, довольно провинциальном по сравнению с другими их владениями, шум и суета были как при дворе. Вильгельм еще много лет назад говорил ей, что нужно наслаждаться этим спокойствием и безмятежностью, пока можно, потому что это скоро пройдет, но ей тогда было восемнадцать лет, и она понятия не имела, с каким количеством забот и хлопот придется столкнуться.
Тем не менее она не сдавалась. Сегодня она с упрямой решимостью сама упаковала корзины с едой. Она схватила Вильгельма за руку и утащила его от казначеев, слуг и писарей, заявив, что еще несколько часов работы ничего не изменят. Она отметила про себя, что согласился он с готовностью, даже почти с облегчением. С ними были дети и целая свита рыцарей, оруженосцев и нянек, но все равно было приятно ехать на лошади по цветущему берегу реки и слушать шум ветра в камышах и стук лошадиных копыт по земле, просохшей после дождя, прошедшего три дня назад. Трипс скакал за ними, как олень, несмотря на свою трехногость, вынюхивая что-то в траве, посреди колокольчиков, осторожно обходя заросли крапивы.
Когда солнце начало клониться к закату, Вильгельм сиял свой плащ, и она увидела, что его плечи расслаблены. Его губы разжались. Он начал глядеть по сторонам, словно впитывая в себя окружающий мир, по мере того как исчезало сковывающее его напряжение. Прошедший месяц был трудным. Он впал в немилость при дворе, но насколько далеко могло зайти неудовольствие короля и как долго оно могло продлиться – оставалось неизвестным. Иоанн был в ярости, когда большинство лордов в Портсмуте согласились с Вильгельмом и отказались плыть в Пуату. А тех, кто все-таки поднялся на борт, едва хватало, чтобы заполнить один корабль, и ему пришлось отказаться от своих планов, причем он чуть не плакал от злости и унижения. Он возлагал вину за срыв своих планов на Вильгельма и при дворе обращался с ним очень холодно.
Ранулф Честерский в последнее время тоже впал в немилость, из-за того что он якобы вступил в сговор с валлийцами, хотя он и поклялся в своей невиновности, и с радостью отдал имения, и выполнял различные поручения, чтобы доказать свою преданность. В результате Ранулф восстановил свое положение, но отношение Иоанна к своим лордам было переменчивым. После того как три недели назад скончался Хьюберт Вальтер, ситуация ухудшилась. Его влияние простиралось далеко и сдерживало короля. Вальтер с Вильгельмом нечасто встречались с глазу на глаз, но уважали друг друга и в большинстве случаев могли прийти к соглашению и успешно работать вместе, Теперь нужно было выбирать нового архиепископа и налаживать новые отношения.
Они остановились, чтобы поесть, в местечке, где несколько ив нависали над рекой. Оруженосцы стреножили лошадей неподалеку и принялись распаковывать корзины с холодной жареной дичью, хлебом, сыром и копченым мясом. Трипс пристроился у корзин с провизией, капли влаги висели на его усах. Вилли, Ричард и сыновья Жана Дэрли и Стефана Д’Эвро взяли луки и отправились поохотиться в лесу поблизости.
– Сомневаюсь, что им удастся что-нибудь подстрелить, – с улыбкой произнес Вильгельм.
– Точно тут не угадаешь, – встала Изабель на защиту сына. – Вилли – хороший охотник для своего возраста. Если захочет, он может ступать тише оленя.
Вильгельм, махнув рукой, показал, что тема исчерпана.
– Все равно они ничего не поймают, – повторил он. – По крайней мере, не тогда, когда они потопали в лес все вчетвером.
Изабель бросила в его сторону косой взгляд.
– Однако Вилли недавно поймал одну скотницу, – сказала она. – Мой конюх застал их в амбаре…
Вильгельм как раз собрался откусить кусок хлеба, но при ее словах так и застыл с ним в руке. Потом он опустил еду и начал расплываться в улыбке.
– Ты не станешь так же улыбаться, если она забеременеет, – раздраженно бросила Изабель. – Господи Боже, да ему только что стукнуло пятнадцать.
Он помрачнел:
– Все зашло так далеко?
Изабель покачала головой:
– Честно говоря, нет, но, я думаю, только потому, что их застукали. Тебе нужно с ним поговорить и напомнить ему о долге и ответственности.
Вильгельм избавил себя от необходимости что-то отвечать, принявшись за еду. Но под настойчивым взглядом Изабель он сдался:
– Ладно, ладно, я поговорю с ним.
– И чем раньше, тем лучше, – закончила она.
Он кивнул:
– И с девушкой тоже стоит поговорить. Если она собирается ошиваться с пятнадцатилетними по амбарам, ей светят неприятности.
– Возможно, она надеялась получить что-то существенное взамен того, что отдавала, – неприязненно бросила Изабель. – Он же твой наследник.
Вильгельм непроизвольно хмыкнул и продолжил жевать, но выражение лица стало задумчивым.
Остаток дня они провели за легкой болтовней. Вильгельм снял сапоги и сидел, опустив босые ноги в ручей. Гилберт, Вальтер и дочки последовали его примеру, а Изабель играла с малышкой. Он научил Махельт новой песне, которую слышал при дворе, это был гимн красоте лета.
Старшие вернулись со своей «охоты» с веточками и чертополохом, приставшими к их одежде, и с несколькими царапинами. Вилли принес кролика: это был потомок того кроличьего племени, которое разводили в Хамстеде ради меха и мяса. На Вильгельма это произвело впечатление, и он, надевая сапоги, пробормотал, что их старший сын вполне поднаторел в ловле кроликов, за что получил от жены резкий толчок под ребра.
Готовясь подсадить Изабель в седло, чтобы ехать домой, Вильгельм притянул ее к себе и поцеловал. Солнечный свет отливал медом, тени удлинились и сделались причудливыми.
– Ты знала, что мне это необходимо, – произнес он. – Спасибо тебе.
Улыбнувшись, Изабель потянулась, чтобы вытащить пару травинок у него из волос.
– Признаюсь, что это было совершенно эгоистично, – сказала она. – Мне хотелось заполучить тебя на какое-то время, чтобы ты принадлежал только мне одной.
– Ну, это вряд ли, – он весело огляделся вокруг.
– Ты понимаешь, о чем я.
Он еще раз ее поцеловал.
– Да, – согласился он, – понимаю, и обещаю в будущем уделять тебе больше внимания.
Изабель поставила ногу на его подставленные ладони.
– Тогда разберись поскорее со своим старшим сыном, – попросила она.
На обратном пути Вильгельм отъехал от нее, чтобы побыть рядом с Вилли, махнув навострившему уши Ричарду, чтобы тот присоединился к матери. Потом он внимательно взглянул на своего наследника, как уже давно на него не смотрел. У Вилли была еще совсем юношеская кожа с темным пухом вместо усов над верхней губой. Он был симпатичным парнем, стройным и с правильными чертами лица. Вильгельм мог понять, что в нем нашла скотница, а судя по тому, как восхищало его сына все новое и «мужское», ясно было и то, что Вилли нашел в ней.
Паренек вздернул подбородок и взглянул на отца с беспокойством и как будто защищаясь. Вильгельм подавил улыбку Парень определенно знал, о чем пойдет речь, и приготовился получить нагоняй.
– Я не собираюсь читать тебе нотацию, – сказал Вильгельм. – Я знаю, что это влетит в одно ухо и вылетит из другого. Я мог бы тебя выпороть, но я как-то не замечал, чтобы лошади бежали намного быстрее, после того как их отхлестают, или собаки вели себя послушнее, после того как их побьют. К тому же ты становишься мужчиной, а развлечения с девушками в амбарах – это все равно что обязательное приложение.
У парнишки расширились глаза от удивления. Вильгельм сдерживал смех, который в нем вызывало выражение лица Вилли, понимая, как легко в этом возрасте задеть его гордость. К тому же то, о чем он собирался сказать, было действительно серьезным:
– Но становиться мужчиной не значит быть им. Потому что если ты мужчина, то ты понимаешь, что, хотя развлечения с девушками в амбарах – это, может быть, одно из самых приятных и заманчивых занятий, делать этого все равно не стоит. Ты научишься противостоять искушениям и… не распускать руки, так скажем. Иногда девушка согласна пойти с тобой только потому, что ты хозяйский сын, из страха перед наказанием, если откажется.
– Она не была девственницей… и она этого хотела, – запротестовал Вилли.
– Тогда подумай хорошенько, что ее действительно интересовало. Риск есть не только для девушки.
У Вилли пылали и щеки, и уши.
– Но ведь до того, как ты женился, ты же, наверное…
Вильгельм усмехнулся:
– Да, и множество раз, но не со скотницей и не под родительским кровом. Моя мама меня бы убила. Разумеется, во время выездных тренировок и при дворе – дело другое, но все равно нужно быть осторожным.
Вразумив Вилли и дав ему пищу для размышления, он переменил тему и похвалил охотничье мастерство сына, поскольку сам этим талантом не обладал. Для него это было приятным сюрпризом и напомнило Вильгельму, как редко он в последнее время бывал со своим наследником. Они могли так друг друга толком и не узнать. Нужно было исправлять ситуацию.
Они прибыли в Хамстед, когда последние лучи солнца покоились на Кеннете, как огромные золотые диски. Вильгельм распрягал лошадей во дворе, когда к нему подошел его писарь, Майкл, неся в руках пакет. Обычно веселое лицо его было мрачным.
– От короля, – сообщил он, что, впрочем, Вильгельм и так уже понял, взглянув на знакомую печать, свисающую с ленты, которой был обвязан свиток. – Гонцу нужно было еще куда-то ехать, он не сказал куда.
Вильгельм хлопнул своего коня по крупу и послал конюха отвести его в стойло.
– Читай, – велел он писарю.
Майкл разломил печать и развернул письмо, написанное на хрустящем новом пергаменте. Оно было написано по латыни, и Майкл перевел его на французский: «Король приветствует своего возлюбленного и верного графа Маршала. Мы приказываем тебе отправить к нам своего старшего сына, чтобы он мог научиться у нас рыцарскому мастерству и служить нам. Полагаем, ты согласишься, что для него это будет крайне полезно, а ты сможешь быть уверен в его безопасности. Встреча с нами в Ламбете, третьего августа, в шестой год нашего царствования».
Вильгельм сжал губы. Ласковое обращение в начале письма ничего не означало. Он точно знал, насколько «возлюбленным» был в этот момент, и содержание письма лишь подтверждало это.
Глаза Изабель расширились от ужаса, когда Майкл прочел вслух письмо. Ее рука непроизвольно легла на плечо Вилли и сжала его. Вилли и сам был не глуп, и понял, о чем именно говорится в письме, и его глаза тоже стали круглыми, правда, от удивления. Он переводил взгляд с одного родителя на другого.
– Король хочет, чтобы я стал его оруженосцем, – произнес он наконец, то ли взволнованно, то ли испуганно.
– Похоже на то, – бесцветным голосом отозвался Вильгельм. Он переглянулся с Изабель и едва заметно покачал головой. – Но пока рановато. Такие дела нужно обдумывать, к ним нужно готовиться, они вот так внезапно не решаются…
Дверь закрылась за последней служанкой, и Изабель с Вильгельмом остались одни в спальне. Атмосфера была такой напряженной, как августовский воздух перед бурей.
– Я не отдам нашего сына Иоанну, – сказала Изабель. Живот у нее болел так, будто она наглоталась камней.
– У нас нет выбора. Король и так подозревает меня в измене. Если мы откажемся подчиниться его приказу, это только усугубит ситуацию.
Она схватилась за голову.
– Ты лорд Стригильский, граф Пемброукский и лорд Ленстерский. Мало найдется людей, обладающих такой же властью, и ни одного, обладающего такой же славой. Ты нужен Иоанну больше, чем он тебе.
– Это так, но я присягнул ему в верности, – произнес Вильгельм. – Он вправе требовать, чтобы я прислал к нему Вилли в подтверждение своих благих намерений.
Изабель возмущенно скривила губы:
– Ты готов верить ему, несмотря на то что он тебе не доверяет? Он взял собственного племянника в плен, и с тех пор никто о нем не слышал. Или ты думаешь, что до меня слухи не доходят?
Вильгельм потер виски.
– Иоанн не причинит Вилли вреда. Как ты и говоришь, я граф Пемброукский, и моя известность защитит его.
Изабель покачала головой.
– Я в эти игры не играю. Артура не спасла принадлежность к королевскому роду, что бы ты ни говорил, – она сжала кулаки. – Господи Всемогущий! Твой отец отправил тебя в качестве заложника к королю Стефану, когда ты был всего лишь маленьким мальчиком, и тебя чуть не повесили. И я не понимаю, как ты можешь поступить так же со своим сыном!
У Изабель перехватило дыхание от переполнявших ее чувств, и она отвернулась, пытаясь справиться с собой.
Он пошел налить себе вина. Его движения были такими взвешенными и спокойными, что на Изабель подействовали совершенно наоборот: ей захотелось закричать.
– Здесь другая ситуация. Вилли – наследник Пемброука, а не младший сын. Ему пятнадцать лет, и он готов к тому, чтобы стать оруженосцем. Я граф, а не управляющий несколькими разрозненными поселениями, каким был мой отец.
Она заметалась по комнате.
– И это все меняет, так? Чему Вилли может научиться при дворе развратника и негодяя, такого как Иоанн?
Он взглянул на нее и спокойно произнес:
– Иоанн, может быть, далеко не лучший наставник для мальчика, но при дворе есть другие люди, которые могут направить его на верный путь. Однажды Вилли может стать графом Пемброукским, и ему стоит приобрести какие-то навыки управления таким владением. Он должен быть придворным, солдатом и мирянином в одном лице. А научиться этому можно, только наблюдая таких людей. Мы либо научим его вести себя достойно, либо потеряем время.
Он быстро отпил из чаши, и резкость его жеста его выдала – очевидно, он был не так спокоен, как хотел казаться.
Она сжала кулаки так сильно, что впилась ногтями себе в ладони.
– Я не хочу, чтобы он ехал к Иоанну, – ее голос снова дрогнул, несмотря на отчаянные попытки сдержаться.
– Я тоже этого не хочу, но каждый молодой ястреб должен рано или поздно покинуть гнездо. Я собирался попросить Болдвина взять его к себе, но при дворе возможностей больше. Он не останется без поддержки.
Изабель покачала головой и отвернулась, закрыв рот руками, боль пронзила ее от груди до живота, словно сердце у нее вырвали, и оно повисло на тонких красных струнках.
– Изабель, – он отставил чашу и подошел, чтобы обнять ее. – Ты должна рассматривать это как возможность для него, а не как препятствие.
Ее била дрожь, несмотря на его теплые объятия, потом она оттолкнула его и посмотрела ему в глаза:
– Почему мы не можем убежать от Иоанна как можно дальше? Почему мы не можем забрать всю нашу семью в Ирландию? Там мы могли бы растить наших детей так, как мы считаем нужным, а не отдавать их Иоанну, чтобы он ставил на них свое клеймо.
Вильгельм сжал ее крепче, и теперь уже в его голосе зазвучало отчаяние.
– Ты меня не слушала? – он легонько встряхнул ее. – Ты ничего не понимаешь? Наши дети уже помечены. Вилли – будущий граф Пемброукский, а Ричард станет лордом Лонгевильским. Они должны знать мир, приближенный к королю, так же, как они знают свой дом. Я вращался при дворе двадцать лет, прежде чем стал лордом Стригильским, и даже сейчас мне приходится бороться за выживание. Как ты думаешь, Вилли будет со всем этим справляться, если всю жизнь будет держаться за твой подол? – Он отпустил ее и вернулся к своей чаше. – Господи, – произнес он, – этот разговор идет по замкнутому кругу.
Изабель закипела от гнева и обиды.
– Когда король Стефан взял тебя в заложники, твой отец сказал ему, что у него еще молот с наковальней работают, чтобы наделать сыновей получше тебя, – закричала она, ее плечи тряслись, – так не жди, что я и дальше буду твоей наковальней! Я не стану вынашивать твоих сыновей, которых ты готов отдать на сведение волкам!
Вильгельм снова отставил чашу, его движения были точными и выверенными.
– Мне жаль, если ты так видишь сложившуюся ситуацию. Вилли отправится ко двору – и точка.
Он вышел из комнаты, с мягким стуком подняв и снова уронив дверной засов.
Изабель уставилась на дверь. Как он мог… как он смеет! Изабель схватила чашу, из которой он пил, и собиралась швырнуть ее в дверь, но вместо этого налила вина себе. Дрожа, как старуха, она осушила ее. Она только что видела перед собой непогрешимого графа Пемброукского, человека, привыкшего председательствовать в суде, в палате советов и командовать на поле боя. Сейчас он стал ее врагом.
Она вытерла мокрое от слез лицо ладонью.
– Что будет дальше? – спросила она пустую комнату упавшим голосом. Они поддерживали друг друга шестнадцать лет. Она шла рядом с ним на всех этапах его жизненного пути, она была его настоящей спутницей жизни, но неожиданно они встретили на своем пути препятствие и решили обойти его с разных сторон. Они часто ссорились по мелочам, такие ссоры легко улаживались, если обе стороны проявляли чувство юмора, великодушие и способность раскаиваться. Но это была не мелкая бытовая ссора. Это было серьезно, и он нанес ей глубокую рану. Она все еще не могла поверить, что он отвернулся от нее и ушел.
Она лежала в постели с больной головой, и слезы все еще лились из-под сомкнутых век. Горе и обида легли в желудке, будто ком непереваренной пищи. Вильгельм очень редко совершал что-то такое, что заставляло бы ее плакать, но сейчас это ему удалось.
– Я не отдам его Иоанну, – повторила она, сознавая, что ее слова по бесполезности могут сравниться только с ее собственной беспомощностью.
– Они ругались, – сообщил Ричард. Он сидел на своей оплетенной веревкой кровати и гладил Трипса, который приковылял к нему за лаской.
Вилли обстругивал деревяшку ножом, подаренным ему валлийским конюхом его отца, Рисом. Ручка ножа была из полированного оленьего рога, а лезвие – из черненой стали, поэтому казалось, будто на всей его поверхности бушевали волны штормового моря. Он нервничал, потому что его родители ругались редко, а когда это случалось, скоро мирились. Иногда после споров они закрывались в спальне, не для того чтобы поспать, а чтобы провести время в постели, сегодня же он видел, как его отец выходил из спальни, и на его лице не было улыбки и не было чувства удовлетворения, как обычно бывало в таких случаях. Выражение его лица было пустым – точно маска, примерзшая к коже. Он резко говорил со слугой и велел конюху седлать коня.
– Мама не хочет, чтобы я ехал ко двору, – он стряхнул со своего покрывала древесные стружки. – Она хочет, чтобы я тут, дома, жил.
Трипс перевернулся, мотая лапами, и Ричард почесал его живот.
– А ты хочешь ехать? – спросил он с любопытством. Он сам находил идею отправиться ко двору увлекательной, но одновременно его это пугало.
Вилли пожал плечами.
– Нашему отцу было столько же лет, сколько мне сейчас, когда он уехал из дома, чтобы стать оруженосцем, а потом великим рыцарем. Конечно, я хочу поехать. И он знает, что я к этому готов, но маме не нравится, что я буду при дворе.
Ричард понимающе взглянул на него:
– Но у них нет выбора, потому что ты нужен королю как заложник, а не только как оруженосец.
– А мне все равно. Меня же не собираются в подземелье бросать, верно? – произнес Вилли с бравадой. Хотя ему и хотелось поехать во дворец и приступить к настоящим военным тренировкам, он нервничал, но никогда бы не признался в этом брату, который был всего на восемнадцать месяцев моложе него. Он иногда видел узников, ожидавших приговора в темницах, например, когда его семья останавливалась в Глостерском замке. И он с ужасом думал о том, что может оказаться в такой тюрьме; к тому же о короле Иоанне и о том, как он обращается со своими пленниками, ходили дурные слухи, слухи, о которых ему знать не полагалось. – Папа говорит, что при дворе можно многому научиться. Дома я уже научился всему, чему можно.
Во взгляде Ричарда зажегся озорной огонек:
– А мама боится, что при дворе ты познакомишься со шлюхами и научишься играть в кости и пить. Жаль, я не могу с тобой поехать.
Вилли нашел в себе силы ухмыльнуться.
– Маловат ты для этого, – сказал он.
Изабель смотрела, как легко Вилли вскочил на лошадь, не нуждаясь в том, чтобы его подсаживали или помогали ему. Для путешествия во дворец у него был новый конь в яблоках. На попоне был вышит алый лев Маршалов, рисунок по краю был обшит зеленой с золотом тесьмой. Шлейка в упряжи тоже была зеленой с золотом. К его плечам был приколот новый алый плащ, отороченный беличьим мехом, а сапоги были с нарядными пряжками. Когда он натянул поводья, чтобы развернуть лошадь, она увидела, что у него руки Вильгельма – уверенные и сильные. С ним был конюх и личный слуга. Вильгельм должен был проводить их во дворец и передать на попечение Иоанна.
Изабель заставила себя быть твердой, как сталь. Она сказала ему слова прощания раньше, наедине, она обнимала его, целовала его гладкие щеки и была счастлива, что он не уворачивается от ее ласки, а принимает ее с благодарностью и радостью. Вильгельм был прав. Он был готов покинуть отчий дом, чтобы отправиться в лежавший перед ним большой мир, но при мысли о том, что он вступит во взрослую жизнь под началом Иоанна, у нее сердце кровью обливалось. Она прощалась со своим первенцем. Перед ее мысленным взором все еще стоял образ мальчика, но она понимала, что, когда увидит его в следующий раз, он будет совершенно другим человеком.
Она смотрела, как серый осенний дождь скрывает их из вида. Вилли не обернулся, зато его отец оглянулся назад, отчего у нее внутри все перевернулось и разболелось с новой силой. Они так и не пришли к согласию. Они говорили об этом и спали вместе, но промежутки между словами превратились в бездны, а она чувствовала себя слишком разбитой и опустошенной, чтобы попытаться их пересечь. Они глубоко ранили друг друга, и, несмотря на видимую общность, раны так и не зажили.
