Текст книги "Алый лев"
Автор книги: Элизабет Чедвик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 35 страниц)
Он оглянулся: из папской палатки вышел Иоанн. Он разговаривал с легатом. Лицо Пандульфа с мягкими, округлыми чертами выражало самодовольство. Его губы были слегка сжаты в уголках, как будто его рот был кошельком, полным удивительных секретов. Иоанн надел одну из своих корон, прекрасную, украшенную жемчугом, рубинами и золотым орнаментом в виде трилистника. Его лицо было хитрым и довольным, он так обычно выглядел, когда встречался со своей любимой шлюхой. Он расплывался в улыбке, глядя на легата, а тот, в свою очередь, вел себя по отношению к Иоанну так, словно проявил редкостное великодушие.
Иоанн повернулся, встал перед Пандульфом на колени и протянул к нему сложенные руки. Пандульф взял его руки в свои, наклонился и поцеловал его в знак того, что отпускает его с миром, так, как обращается господин к вассалу. По толпе наблюдавших за этим лордов пробежал гул облегчения, подобный тому, когда ослабляют наконец долго стягивавший живот пояс. Однако были и те, кто смотрел на происходящее со злостью и тревогой. Не все хотели такого исхода.
Вилли глядел на это, пока мог, а потом, развернувшись и задев отца плечом, ушел.
Некоторое время спустя Вилли стоял на вершине высокой скалы за замком, смотрел на море, пенившееся у берега далеко внизу, и размышлял о случившемся. Он знал, что должен быть рад тому, что французы не нападут, но в душе у него бушевали другие чувства.
Ветер почти сбивал его с ног. Вилли подумывал о том, чтобы подойти ближе к краю. Но по склону со стороны замка карабкалась какая-то фигура, и Вилли поморщился, когда понял, что это Жан Дэрли.
Жан, тяжело дыша, какое-то время молчал, стоя с ним рядом, держась одной рукой за бок.
– Это он тебя послал? – требовательно спросил Вилли.
Жан отрицательно покачал головой:
– Если бы он знал, что я здесь, он бы напустился на меня. Может, он был бы прав, но я хочу кое-что вам сказать, а займет это немного времени.
Вилли смял носком сапога головку розового клевера.
– Тогда говори, и покончим с этим. Ты все равно не сможешь меня ни в чем переубедить.
Жан взглянул на море.
– Я знаю вашего отца с тех пор, как он взял меня к себе на службу подростком и сделал рыцарем. Он стал мне как отец. Я очень его люблю, и именно поэтому я принимаю то, что он поклялся в верности Иоанну. Пока не отлетел его последний вздох, он сделает все, что в его силах, чтобы удержать его на троне. Его ничто не остановит, даже его сыновья.
– Не будь так в этом уверен, – сказал Вилли с угрозой.
– Надеюсь, вы тоже его любите, – ответил Жан с тихой злостью в голосе.
У Вилли ком подступил к горлу.
– А ты всегда бьешь ниже пояса? – огрызнулся он.
– Никогда, – Жан покачал головой. – Я всегда целюсь в сердце.
Глава 32
Кавершам, Беркшир, весна 1214 года
– Что ты о ней думаешь, мама? – спросила Махельт, понизив голос, чтобы ее не было слышно за окном, перед которым они с матерью сидели, вышивая плат для алтаря Кавершамской часовни.
Изабель положила два аккуратных стежка и взглянула в окно на свою будущую невестку, кормившую коня Вилли маленькими кусочками хлеба с ладони. Алаис де Бетюн прибыла два дня назад на закате, в самый разгар бури. Девушка была очень напугана и измотана поездкой. Изабель предложила ей утешение, нежность и теплую постель. Алаис отказалась от первого, приняла последнее и проспала большую часть дня.
– Рано судить. Ты с ней ехала. У тебя было больше возможностей узнать ее получше, – Изабель взглянула на свою дочь. Махельт и Хью взяли на себя ответственность привезти Алаис из восточного Холдернесса в ее новый дом. Махельт хотела повидать своих родителей, пока они находились в менее отдаленном и более безопасном месте, чем границы Южного Уэльса, куда они должны были вскоре вернуться.
– Она очень мало рассказывает о себе, – ответила Махельт, тоже выглядывая из окна и рассматривая Алаис де Бетюн.
– Может, она стесняется?
– Я бы сказала, она сдержанная… и ей еще расти и расти.
Изабель улыбнулась. Махельт было двадцать лет. У нее было двое детей, четырехлетний Роджер и Хью, которому в Михайлов день должно было исполниться два. Конечно, сама Махельт очень повзрослела. Она больше не была той только что вышедшей замуж девочкой-невестой, которая махала им на прощание у ворот Фремлингема, когда они уезжали в Ирландию. Она была зрелой женщиной, женой и матерью, уверенной в себе и полноправной хозяйкой дома.
Махельт задумалась.
– Она мало говорила во время путешествия, но это, наверное, потому, что она нас не знает, и еще ее мать недавно умерла…
– И отец всего год назад. Ей в последнее время пришлось несладко.
Махельт разложила шитье у себя на коленях.
– Алаис сказала мне, что рада, что ее отец умер.
– Что ж, это не назовешь сдержанностью. И почему же она такое сказала о своем отце?
– Не знаю. Она упомянула об этом, когда я выразила ей свои соболезнования по поводу того, как тяжело, наверное, в такой короткий срок потерять обоих родителей. Но больше ничего из нее выудить не удалось.
– Должно быть, у нее есть для этого причины.
– Ее нелегко разговорить. О матери она вообще ничего не сказала. Не думаю, что они были очень близки.
Изабель продолжала смотреть на свою будущую невестку в печальном молчании. К девушке присоединился Вилли. На его одетой в перчатку руке сидел ястреб-тетеревятник. Когда Алаис обернулась и перевела взгляд с коня на него, Изабель показалось, что над ними засияло солнце.
Махельт хихикнула:
– Может, стоит поторопиться со свадьбой, мама. Ты же не хочешь, чтобы следующий наследник Пемброука был незаконнорожденным.
Изабель хлопнула дочь по колену.
– Стыдись, что за мысли! Я уверена, что Алаис останется девственницей до свадьбы.
– Но, может, будет немного менее невинной, чем сейчас…
– Что только к лучшему. И не говори мне, что вы с Хью легли в постель безо всякого флирта.
Махельт покраснела.
– Мы следовали твоему пожеланию подождать, пока я созрею, – ответила она. – Но это не помешало Хью ощупывать плод, чтобы понять, не созрел ли он и нельзя ли его уже надкусить, – она многозначительно взглянула на мать большими темными глазами. – Но в конце концов, я думаю, это плод его надкусил.
Изабель не удержалась от смеха: Махельт была неподражаема.
– Боюсь, ты слышала слишком много болтовни Элизабет Авенел, когда была ребенком, – сказала она.
Махельт яростно замотала головой:
– Вовсе нет. Я училась, глядя на вас с отцом. Я помню, как часто полог на постели был опущен, когда он бывал дома… – ее игривый взгляд посерьезнел. – Это было хорошо, потому что я понимала, что, если меня отдать правильному человеку, у меня может быть такая же хорошая жизнь.
– А Хью – правильный человек?
Махельт взглянула на своего младшего сына, спавшего на стеганом одеяльце; он раскидал ручки в стороны, его личико раскраснелось.
– Да, – ответила она с нежной улыбкой. – Мой отец не мог бы найти человека лучше, – ее взгляд потеплел, она развеселилась: – Вскоре после того, как мы поженились, Трипс сжевал новые парадные туфли Хью.
– О Боже мой, – улыбнулась Изабель. Ее зять был привлекательным молодым человеком, которому нравилось хорошо одеваться. Он не был пустым, надменным франтом, но знал цену красивой внешности и при каждом подходящем случае любил разыгрывать из себя павлина.
– Думаю, именно тогда я по-настоящему в него влюбилась, – сказала Махельт. – Я поняла, что мне досталось, – она снова рассмеялась. – Ох, как он ругался! Я никогда таких слов не слышала, даже от Вилли с Ричардом, когда они за спиной епископа Оссорийского решили устроить «поединок сквернословия». Но когда он закончил, он нашел в себе силы посмеяться над этим, и он не высек Трипса и не выгнал его из дома… Он знал, как много этот пес для меня значит, особенно тогда, когда все мои родственники уехали и кругом все такое незнакомое. Он сказал, что это не важно, а вторую пару выходных туфель убрал на полку, чтобы пес до них не добрался, – она снова выглядела как девочка. – Мама, ты много знаешь мужчин, которые пойдут на такое ради жены?
– Верно, – согласилась Изабель. Ей стало тепло, оттого что для ее дочери нашли такую подходящую партию. Никогда нельзя было сказать с уверенностью, что люди смогут ужиться вместе. Даже если все казалось удачным, всегда была вероятность, что все пойдет плохо.
На улице молодые люди садились на лошадей. Вилли передал своего ястреба слуге, а сам подсадил Алаис на стройного гнедого коня. Она заигрывала с ним, глядя на него сверху вниз и принимая поводья из его рук.
– Она хорошо держится в седле, – сказала Изабель, оценивающе взглянув на нее.
– И она красивая.
– Это, должно быть, у нее от матери. Болдвин, упокой, Господи, его душу, был отважным, но красотой не отличался, – Изабель снова принялась за шитье, почувствовав грусть. – Мы не можем поторопиться со свадьбой, – ответила она на брошенное ранее замечание Махельт. – До тех пор пока не решится вопрос с ее наследством.
Махельт выглядела ошеломленной:
– Я думала, что вы обо всем договорились много лет назад во время обручения.
– Так и было, и король его одобрил, но сейчас ее сводный брат оспаривает права на ее приданое. Он наследник их матери и претендует на часть земель, которые по договору принадлежат ей.
Махельт не верила своим ушам.
– Но если король в свое время одобрил это соглашение, у этого человека нет никаких прав. Это ведь Вильгельм де Фор, да? – она порылась в памяти. – Я тогда была очень маленькой, но я его помню по Лондону. Он пнул меня, а Ричард пнул его в ответ.
– Неважно, есть у него права или нет, – ответила Изабель. – Какое это имеет значение, если король позволяет ему претендовать на эти земли?
– Ты хочешь сказать, он разрешит оспаривать законность договора?.. Он этого не сделает, – она впилась взглядом в лицо матери. – Мой отец ему нужен больше, чем Вильгельм де Фор.
– Может и так, – сказала Изабель, – но не все так просто. Он называет себя де Фором, но его настоящее имя должно бы быть Фицрой…
Губы Махельт зашевелились, она беззвучно повторила это имя, а потом вскрикнула и тут же зажала рот рукой.
– Он незаконнорожденный сын Иоанна! Господи Боже мой, мама!
– Иоанн никогда его официально не признавал, но в конце концов его матери достались в наследство земли, она могла его содержать, а де Фор был удобной фигурой на роль отца кукушонка.
Глаза у Махельт были размером с блюда.
– А Болдвин знал, когда женился на ней?
– Разумеется, знал. Невозможно было служить при дворе и не знать о таком скандале, к тому же этот секрет никогда особенно не скрывался. Ты об этом не слышала, потому что была слишком мала, и не такое это дело, чтобы мы с твоим отцом стали обсуждать его при тебе. Но мы знали. Именно поэтому твой отец с Болдвином так скрепили брачный договор между твоим братом и Алаис, чтобы никто и ничто не могло его разорвать. Но де Фора это не останавливает, и Иоанна не остановит.
Махельт откинулась назад на своем сидении, все еще под впечатлением от услышанного.
– Жена Болдвина никогда не казалась мне одной из тех, кого Иоанн выбирает для постели, судя по тому, что я слышала, конечно.
Изабель с интересом взглянула на нее.
– А именно?
Она подумала о том, как близка была опасность к ней самой, когда дело касалось похоти Иоанна.
Махельт поежилась.
– Золотые волосы, груди размером с подушки и отсутствие мозгов.
Изабель сжала губы и сделала несколько стежков, хотя ей было трудно оставаться спокойной. У нее были как раз такие волосы, хотя со временем их блеск потускнел, она была отнюдь не плоской, и, возможно, Иоанн считал ее безмозглой.
– Значит, он предпочитает женщин, похожих на куриц, – произнесла она ничего не выражающим тоном.
– Королю доставляет удовольствие развращать жен и дочерей своих лордов, – сказала Махельт. – И тут ему все равно, как они выглядят. Да, он пытается доказать, что он главный петух в своем большом курятнике, хотя раньше этот петух кукарекал с вершины навозной кучи.
– Я думаю, именно так Иоанн поступил с Хавис Омальской. Она забеременела, а потом он подбросил ее де Фору, чтобы тот гадал, глядя на бастарда, чей это сын.
Махельт насупилась:
– Но он не сможет разбить помолвку Вилли и Алаис, правда?
– С Иоанном ни в чем нельзя быть уверенной, – мрачно отозвалась Изабель.
Вилли ехал рядом с Алаис по залитой солнцем лесной просеке. На деревьях набухли почки, а кое-где уже проклюнулись маленькие зеленые листочки. Вилли казалось, что древесный сок течет и в его жилах, подобный темному меду, вязкому и сладкому. Он не мог поверить, что молодая женщина, едущая рядом с ним и улыбающаяся ему, бросая на него взгляды из-под ресниц, когда-то была тощим жалким созданием, на чей палец он десять лет назад надел слишком большое для нее кольцо для помолвки. Теперь кольцо было ей впору. Оно красовалось на ее безымянном пальце – сапфир, утопленный в расплавленное золото. Ее кожа была бледной, цвета слоновой кости, почти прозрачной, косы – золотисто-каштановыми, а ее взгляд обезоруживал его. Ее похожие на агат глаза меняли свой цвет в зависимости от освещения: сейчас они были зелеными, потом янтарными, потом темно-карими, но, хотя эти перемены завораживали его, по-настоящему его подкупало выражение подлинного обожания в них и то, как робко она с ним заигрывала. Казалось, она смотрит ему в душу, все про него знает, и ей все нравится. Он не привык к тому, чтобы кто-то жадно ловил каждое его слово, и это новое ощущение кружило ему голову. Она была отличной наездницей и правила конем уверенно, даже не задумываясь о том, что ей нужно делать. Некоторые придворные дамы в седле выглядели как мешки с мукой, только что привезенные с мельницы, но не такова была Алаис.
– Вы держитесь в седле как королева, – сказал он ей.
Ее щеки залились краской, и, искоса взглянув на него, она поблагодарила Вилли.
– Кто вас научил, ваш отец?
– Да, – ответила она и опустила глаза. Он заметил, как сжались ее губы, и подумал, не затронул ли он больную тему. Он не хотел ее расстраивать.
– Вы, должно быть, глубоко скорбите о нем. Я знаю, что моему отцу его очень не хватает.
Она какое-то время ничего не говорила, двигаясь в такт с лошадью. Ее косы блестели, как роскошный шелк.
– Я ненавидела его! – пылко выдохнула она наконец. Вилли ожидал услышать совсем другое и теперь мог только ошеломленно смотреть на нее. Болдвин де Бетюн был лучшим другом его отца, товарищем по рыцарским турнирам и на поле брани. Он помнил, как Болдвин взъерошивал его волосы, дразнил его, в шутку боролся с ним и с Ричардом, как раздумывал над шахматной партией.
– Почему? – спросил он.
Алаис выпятила влажную нижнюю губу, и он был поражен тем, сколько желаний вызвало в нем это движение.
– Потому что он имел привычку колотить меня, запирать в пустой кладовке и держать там на хлебе и воде… И мою мать он тоже бил.
У Вилли отвисла челюсть, а глаза округлились до размеров блюда.
– Болдвин так поступал? – если бы она сказала, что у Болдвина было две головы и хвост, он удивился бы не больше.
– Вы мне не верите? – теперь в ее голосе зазвучала враждебность, отчего вся мягкость исчезла, а взгляд стал острым, как битое стекло.
Вилли крепче взялся за поводья и закрыл рот.
– Нет… да, конечно, верю, потому что люди редко бывают теми, кем кажутся… просто… я… – он, не найдя слов, покачал головой.
– Когда я возражала, он называл меня дерзкой. Он говорил, что ему не нужна дочь, которая унижает и позорит его своей невоспитанностью и тем, что заговаривает, когда ее не спрашивают… а похоже, именно это я и делала, стоило мне раскрыть рот. Мы с матерью должны были знать свое место и быть у него под каблуком… как… как хорошо выученные собаки. Если мы вели себя так, как он считал правильным, нас гладили. Если нет – нас били, – в ее глазах вдруг появился влажный блеск, и если до этого Вилли был просто очарован ею, то теперь он был окончательно пленен.
– Не плачьте, – хрипло произнес он. – Иначе я перестану быть мужчиной.
Ее улыбка засияла сквозь слезы.
– Этого не случится, милорд.
Вилли покраснел. Когда она назвала его «милордом», его словно охватило жидкое пламя, потому что так обычно обращались к его отцу.
– Когда я буду вашим мужем, никто не посмеет ударить вас или причинить вам боль! – пылко произнес он.
Вымученная улыбка стала искренней. При виде ее Вилли словно впал в дремоту и утратил всякую способность контролировать свой одурманенный любовью разум.
– А если моему брату удастся заполучить часть моего приданого? Договор все равно останется в силе?
– Конечно, да, – возможность любого другого исхода наводила на него ужас. – Наши отцы были лучшими друзьями, и этого достаточно, чтобы вы стали моей женой. Ваш брат ваши земли и пальцем не тронет, – добавил он. В его голосе зазвучала сталь. – Я вам это обещаю. Что бы ни сказал и ни сделал Иоанн, наш брачный договор все равно останется в силе. Вы моя, а ваши земли будут принадлежать нашим детям.
Она покраснела, а брошенный ею взгляд заставил его подумать о том, как невыносимо тяжело будет для него время ожидания, пока они не станут законными мужем и женой.
Иоанн разглядывал молодого человека, поднявшегося с колен. Симпатичный высокий парень, пожалуй, даже очень симпатичный. Темные волосы, узкие губы, короткая аккуратная борода. Иоанн в молодости. Вильгельм де Фор, лорд Холдернесский, прибыл ко двору, чтобы заплатить долги короне, оставшиеся после смерти его матери, и заявить о своих правах на наследство.
– Добро пожаловать, – сказал Иоанн. – Я хотел бы видеть тебя чаще, но твоя мать предпочла растить тебя не в Англии.
– И я был бы рад чаще посещать двор, сир, но у моего отчима были другие планы, – его голос, глубокий и богатый интонациями, ласкал слух, как и голос Иоанна. Пальцы юноши украшали золотые кольца, а край его рубашки был обшит тонкой полоской шелка – что важно! – королевского пурпурного цвета.
– Возможно, у твоего отчима были на то свои причины, – мягко произнес Иоанн и велел слуге налить им вина. – Ты читаешь?
Он указал на несколько книг, сложенных стопкой у дорожного сундука. Некоторые из них были в обложках из простой кожи, другие – в позолоченных и украшенных драгоценными камнями.
У де Фора загорелись глаза.
– Да, сир. Я, как и вы, собираю книги.
Иоанн подошел к стопке, выудил из нее одну из книг в простой кожаной обложке и протянул своему гостю:
– Принадлежала Хьюберту Вальтеру. О делах казначейских. Ты можешь найти в ней кое-что полезное.
– Благодарю вас, сир, думаю, так и будет, учитывая, что мне нужно где-то найти деньги для уплаты долгов после смерти матери, а семейный доход сокращается из-за того, что моя сестра выходит замуж за наследника Маршалов, – он потер кожаный переплет пальцем и жадно взглянул на книги в драгоценных обложках. Иоанн проследил за его взгляд. Если молодой человек ожидал получить одну из них, его ждало разочарование.
Иоанн почесал подбородок.
– Приданое твой сводной сестры – это еще не все земли, оставленные тебе матерью. Однако в память о ней и поскольку мне сейчас нужны люди, готовые служить своему королю верой и правдой, я готов возместить тебе большую часть тех средств, что уходят из семьи. Если ты хочешь послужить мне, то и я, в свою очередь, готов помочь тебе всем, чем могу.
Де Фор взглянул на книгу, которую держал в руках. Он перелистнул несколько страниц, прочел немного, а затем поднял на Иоанна глаза, полные вызова:
– Отец моей сводной сестры, выделяя ей долю в семейном имуществе для приданого, воспользовался привилегиями.
Иоанн пожал плечами:
– Это не в моей власти. У него было на то право, а договор составлен безупречно и подписан при слишком большом количестве свидетелей. Его нельзя ни разорвать, ни опротестовать.
– Значит, вы ничего не можете сделать, чтобы помешать этому браку или сохранить за мной эти земли?
Иоанн взглянул на свои чистые, ровно подстриженные ногти.
– Если никто из них не умрет, нет, – ответил он безразличным тоном.
– Да, я так и думал, – согласился де Фор столь же равнодушно. – Какая жалость.
Глава 33
Пемброук, Южный Уэльс, июль 1214 года
Изабель улыбалась, глядя на свою самую младшую дочь, заснувшую у нее на коленях, перевозбудившись из-за свадьбы старшего брата и всех лихорадочных приготовлений и шумных торжеств последних нескольких дней. У Изабель от всего этого голова раскалывалась, она и сама была бы рада приткнуться в какой-нибудь уголок и поспать. Она сидела вместе с остальными своими дочерьми на обложенной подушками скамье, поставленной специально для гостей, чтобы им удобно было наблюдать за рыцарскими поединками и разными трюками, которые воины показывали на поле перед замком.
Невеста сидела рядом с Изабель на своей золоченой подушке, ее руки покоились у нее на коленях, а новое золотое обручальное кольцо сверкало на безымянном пальце. Распущенные золотисто-каштановые волосы украшал венок из белых роз. На ней было платье из бледно-золотого дамасского шелка со шлейфом и длинными, расширяющимися книзу рукавами из переливающейся сине-зеленой ткани. Платье было с завышенной талией, со вставками по бокам, поэтому, вместо того чтобы открывать взгляду тоненькую, стройную фигуру невесты, оно полнило ее. Зная о сильном взаимном влечении Вилли и Алаис, Изабель гадала иногда, а не появится ли следующий наследник графства раньше, чем через девять месяцев после свадьбы. Однако сегодня утром на простынях была кровь, а сейчас Алаис немного ерзала на своей подушке, будто ей слегка неудобно. Судя по тяжелым взглядам, которые весь день бросал в сторону Алаис Вилли, и по тем скромным, но хитрым взглядам кошки, только что пообедавшей птичкой, которыми отвечала ему Алаис, Изабель могла заключить, что они, возможно, воздерживались от решающего шага до свадьбы, но явно не были в любовных утехах новичками.
Она не могла пробить стену, воздвигнутую ее невесткой между собой и окружающим миром. Казалось, что Алаис предпочитает вообще не разговаривать с Изабель и ее женщинами, предпочитая проводить время со своими горничными. Она обижалась, когда ее просили что-то сделать. Хотя она прекрасно шила и вышивала, она надувала губы, когда нужно было сшить новую одежду в подарок гостям или рыцарям. Ее мало интересовало ведение счетов и прочие финансовые дела. Она не любила выходить к гостям, если только они не были ее ровесниками. Изабель была уверена, что это не от неловкости и не от робости, скорее, Алаис не любила, когда ее беспокоят, и это расстраивало. Изабель в возрасте Алаис вынуждена была заниматься ведением всех хозяйственных дел большого графства. Однако девушка, похоже, наслаждалась положением будущей графини. И ей нравилось свое отражение, она не упускала возможности посмотреться в зеркало, как только представлялась такая возможность. Изабель пыталась сохранять спокойствие, но это было нелегко. Она повторяла себе, что девушка еще очень молода и с годами изменится. Алаис явно обожала Вилли, как и он ее. А это само по себе уже было благословением Господним, потому что не всякий брак мог стать таким удачным.
В присутствии своего свекра Алаис вела себя скромно. Она обращалась к нему с таким почтением и была столь застенчива рядом, что Вильгельм не знал, смеяться ему или возмущаться.
– Я себя при ней чувствую так, как будто мне сто двадцать лет! – жаловался он Изабель.
– В таком случае хорошо, что у тебя есть я, чтобы возвращать тебе молодость, – отвечала Изабель, заставляя ему рассмеяться. Она заметила, что Вильгельм обращается с Алаис не так, как со своими дочерьми. Он не дразнил ее, не тянул за косы, между ними не было близости. Они держались вежливо, но на расстоянии, и Изабель было немного грустно это видеть.
Сегодня Вильгельм был в хорошем расположении духа. Отношения с Вилли стали лучше, после того как оба занялись управлением пограничными уэльсскими землями и удалились от королевского двора. Иоанн восстановил некоторые привилегии Вильгельма, передал в его распоряжение Кардиганский замок и Гвент, а также предоставил ему свободу действий в отношении валлийцев. Учитывая то, что период папской интердикции закончился, некоторые надеялись, что буря пройдет мимо. После крупной победы над французами в морском сражении при Демме лордам прощалось все, каковы бы ни были их прегрешения перед королем. Граф Солсберийский ошеломил французов, спалив их корабли в порту и захватив огромное количество трофеев. И Иоанн на волне этого успеха отправился в Пуату в надежде отвоевать земли, которые он потерял. Он готовился к войне с королем Филиппом.
Возгласы одобрения донеслись со стороны трибун перед столбами с мишенями, когда Вилли выехал вперед на прекрасном кауром скакуне с попоной маршаловских цветов – зеленого и золотого. На его накидке, надетой поверх доспехов, был вышит тот же алый лев, что красовался на щите. Даже его шлем, который он вез перед собой на седле, был раскрашен в цвета Маршалов, а его верхушку украшали зеленые, алые и золотые ленты.
– Разве он не симпатичный? – спросила Изабель невестку.
Впервые Алаис ответила на вопрос свекрови со светящейся улыбкой искреннего расположения.
– Нет никого ему под стать! – пылко произнесла она.
– Теперь есть, – ответила Изабель. Глядя на сына, она гадала, не так ли выглядел Вильгельм, когда был молодым рыцарем, на многое готовым и вступающим на путь первых приключений. Жаль, что она не знала его тогда, подумала она. Он и в зрелости был великолепен, но каким он был в ранней молодости? Стройным? Пылким?
Вильгельм договаривался о том, кто из рыцарей с кем будет сражаться, но обернулся, когда к нему подбежал Ансельм, держа в руках кольчужный и обычный шлемы, за которыми его посылали.
Изабель сжала кулаки и не дала мрачному предчувствию отразиться у нее на лице.
– Папа тоже будет сражаться? – наклонила голову Сайбайра. Ее глаза горели в предвкушении небывалого зрелища.
Изабель вздохнула.
– Наверное, да, – ответила она, понимая, что его невозможно будет остановить. Она уже давно заменила мольбы, обращенные к мужу, молитвами к Всевышнему. Она смотрела, как Жан Дэрли занял место Вильгельма в судейском кресле. Подошли Вальтер с Гилбертом, которые вели под уздцы Этеля, мощного скакуна с печеночно-каштановой шерстью. Конь гордо ступал, высоко поднимая ноги, его пасть была приоткрыта, шея выгнута, а серебристая грива блестела. «Свежий, слишком свежий еще», – подумала Изабель и с усилившимся беспокойством взглянула на Вильгельма, надевавшего кольчужный шлем.
Вильгельм взял поводья из рук своих взволнованных сыновей, погладил разгоряченную морду коня, похлопал по спине, потом вставил ногу в стремя и почти запрыгнул в седло. Движения Вильгельма были спокойными и уверенными, он управлял конем, сдерживая его поводьями и крепкой хваткой ног. Глаза Изабель сияли от гордости, хотя внутри у нее все переворачивалось от страха.
Она согласилась со своей невесткой, сказавшей, что не найдется никого под стать Вилли, но сейчас, несмотря на то что он был ее сыном, ей пришлось признать превосходство мужа. Мало нашлось бы мужчин, которые так же хорошо выглядели бы на боевом коне спустя сорок лет после того, как впервые надели пояс рыцаря. Спина Вильгельм была по-прежнему прямой, точно копье.
Вильгельм наклонился, чтобы взять расписное копье из рук Гилберта, и снова его движения были легкими и проворными. Он слегка пришпорил коня. Взмахнув хвостом, Этель сорвался в ровный легкий галоп, и Вильгельм подъехал к трибунам. Натянув поводья, он заставил коня пойти боком, приставным шагом, перекрещивая нош.
– В вашу честь, дамы, – сказал он и, подняв копье, повернул его к ним обратной стороной. Его дочери рассмеялись и захлопали в ладоши. Белла сняла со своих светлых волос венок и бросила отцу. Он ловко подцепил его концом копья и улыбнулся ей. Чтобы не отставать, Вилли припустил вперед на своем новом скакуне, из-под копыт в разные стороны летели комья земли. Он подъехал к Алаис, и та подарила ему свой венок. Ее движения были грациозными и выразительными.
Отец с сыном поприветствовали друг друга и разъехались в противоположные стороны, каждый к своему краю площадки, и у Изабель сердце вдруг ушло в пятки. Она вздрогнула, потревожив сон Иоанны, которая пробормотала что-то во сне и улеглась поудобнее. Изабель ни минуты не верила, что один из них захочет причинить вред другому, но видеть их у противоположных концов площадки, пусть даже все происходящее являлось чем-то вроде игры или шутки, было неприятно.
По сигналу Жана Вильгельм пришпорил Этеля, и тот ринулся вперед ровным, выверенным галопом. Вилли пустил вперед каурого, и конь помчался со скоростью струи пара, вырывающегося из-под крышки котла. Копыта вспарывали торф, из ноздрей коней вырывался пар, мужчины нацелили копья в щиты друг друга. Изабель закрыла бы глаза, чтобы не видеть этого зрелища, если бы Вильгельм не сказал ей когда-то, что один из ключей к успеху в рыцарском поединке – открытые глаза. Копье Вильгельма ударило в самый центр щита Вилли. Удар же Вилли пришелся мимо, потому что он пытался справиться с невыезженным конем, и точный удар, нанесенный отцом, заставил его потерять равновесие. Алаис невольно вскрикнула и сложила сплетенные руки на коленях. Мужчины разъехались к разным концам площадки, развернулись и снова бросились вперед. Теперь Вилли крепче держал поводья, и это оправдало себя. Скрежет копья о щит был подобен раскату грома, и Вильгельм откинулся назад в седле. Лишь опыт и исключительное мастерство наездника позволили ему не упасть. В третий раз оба противника сошлись, и, хотя они новели себя по всем правилам поединка, звук удара копьев о щиты был простой вежливостью, выражением сил, которые не нуждаются в подтверждении. Представление было разыграно, честолюбие удовлетворено, и они повернулись к столбу с мишенями; они должны были снимать венки с крюка, прикрепленного к одному из концов поперечины, а рыцарские поединки оставили другим, которые мечтали проявить свою отвагу и произвести впечатление на дам. Изабель вытерла влажные ладони о подол платья и облегченно вздохнула. По крайней мере, на некоторое время опасность осталась позади.
– Ты сдерживался, – промурлыкала Изабель, когда они сели ужинать в большом нормандском зале. Столы были застелены белоснежными скатертями и сервированы лучшими стеклянными и серебряными кубками. – И во время рыцарского поединка, и у столба с мишенями.
Вильгельм улыбнулся, глядя на своего наследника, подававшего Алаис ломти оленины в соусе, приправленном гвоздикой.
– Как и он, – Вильгельм выглядел спокойным. – Он не хотел одержать надо мной верх перед всеми домашними. Это уязвило бы мою гордость. А я не бил изо всей силы, чтобы не смущать его перед невестой. Но если бы мы сражались по-настоящему… – он развел руками. – Кто знает, чем бы это могло закончиться.
