Текст книги "Наследница Магдалины (Наследство Магдалены)"
Автор книги: Элизабет Чедвик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)
– Так ты говоришь, будто бы этот поход затянется надолго.
Он смерил ее взглядом. Хоть она и старалась не выказывать никаких чувств, он явственно ощутил внезапно охватившее ее раздражение.
– Как говорят солдаты, не торопись, а то успеешь, – промолвил он, – а Юг – это роскошный пир, достойный императора, – и, властно положив руку ей на плечо, добавил: – Или по крайней мере достойный господина Монфора Лямори.
Ее кожа отливала шелком, несмотря на то, что она выносила четверых до сих пор здоровых детей и еще двоих, которые умерли в младенчестве. Алаи держала себя в прекрасной форме. Ее грудь и живот, может, слегка и обвисли, но благовонные масла, строгая диета и динамичный образ жизни делали ее чрезвычайно привлекательной и желанной даже в тридцать пять. Он покрутил в пальцах прядь ее роскошных волос, искрящихся золотом в свете ночных свечей. Совершенно неожиданно резко и грубо он притянул ее к себе.
– Симон де Монфор, ты крайне самолюбив, – хрипло прошептала она, и глаза ее загорелись желанием и слезами боли.
Он лишь рассмеялся ей в лицо, после чего жадно поцеловал в губы.
– Но признай, – промолвил он, наконец-таки оторвавшись от нее, – если б я был садовником, то ты не желала бы столь страстно доставить мне удовольствие.
– И все же я не вижу тебя месяцами! – В ее голосе прозвучало неподдельное страдание.
– Ты мне будешь очень нужна в Лионе, будешь хозяйничать на моем подворье, прежде чем мы вторгнемся в земли Раймона Тулузского.
– Ха! – фыркнула она, вонзая острые ногти в его покрытую черными волосами грудь. – Маркитантка!
Симон рассмеялся:
– Да ты не волнуйся. Я понимаю, что мы с тобой – два сапога пара, и твои гордость и амбиции ничуть не уступают моим. И, кроме того, – он жарко задышал ей в ухо, – не каждая маркитантка получает золотые оплечья и парижские платья из алого шелка за свои услуги. – Погладив рукою грудь, он ущипнул ее за сосок. – Будешь вести себя хорошо, получишь все это еще до завтрака.
– Нет, нет, я не могу, – возмутилась Алаи, делая вид, что вырывается из его объятий. – Ведь еще пост... Это большой грех, что мы сейчас с тобою легли. Так что я просто обязана теперь исповедаться и получить отпущение грехов. – Глаза Симона сперва расширились от удивления, затем превратились в узкие щелочки.
– И впрямь, давно я не был дома – проворчал он, убрав руку с груди, и тут же схватил Алаи за подбородок. – Исповедуйся в чем хочешь! Принимай какую хочешь епитимью, дабы облегчить свою Душу. Помни об одном, госпожа. И во время поста и после ты всегда будешь повиноваться лишь мне одному.
– Да, господин мой, – только и смогла прошептать она в ответ.
Вполне довольный, Симон отпустил ее. Вообще-то он ее не бил, но при необходимости мог сделать это запросто.
– Думаю, мне удастся уговорить Амори отправиться в поход вместе со мной – ему уже как-никак пятнадцать. Хватит ему упражняться на деревянных сарацинах, пора и в настоящем бою побывать.
– Думаю, он очень обрадуется, мой господин, – послушно ответила она.
– Поговорю с ним за завтраком, – отрезал Симон, бросая ее на кровать. Его весьма порадовала та быстрота, с которой Алаи раздвинула перед ним ноги.
ГЛАВА 9
Монвалан, Тулуза, весна 1209 г.
– Беренже! – Раймон де Сен-Жиль, граф Тулузский, горячо обнял хозяина замка Монвалан.
– Добро пожаловать в наш дом, господин. – Высвободившийся из объятий Беренже провел дорогого гостя в большой зал. Между домами Монвалана и Тулузы существовала старинная дружба. Беренже и Раймон когда-то вместе служили пажами, но теперь один из них был всесильным сеньором, а другой – покорным вассалом, и это не могло не наложить отпечатка на их отношения.
Время было не властно над Раймоном. Его кости были по-прежнему крепки, а смуглая кожа молодцевато подтянута. У него была твердая походка атлета, и, словно юноша, он питал слабость к дорогим украшениям и нарядам. Ходили слухи, что его черные как смоль кудри остаются такими не благодаря природе, а из-за регулярного втирания сажи. Но даже если это было и так, подобный камуфляж был выше всяких похвал, так как на лице не было заметно никаких черных подтеков. Любовь к жизни и роскоши вполне могли сделать его красноносым толстяком, но, несмотря ни на что, сейчас в алой рубахе новомодного покроя граф смотрелся весьма молодым и привлекательным.
Беатрис и Клер подали к столу вино, а пара стоявших чуть поодаль музыкантов заиграла красивую мелодию. Беатрис извинилась, что ей надо отлучиться на кухню, чтобы проследить, как проходит подготовка праздничных блюд. Но когда Клер решила пойти вместе с ней, хозяйка замка остановила ее властным жестом.
– Нет, дорогая, в твоем положении необходимо побольше отдыхать. Лучше посиди за вышивкой.
– Что вы, мама, со мною все в порядке, – запротестовала Клер. И впрямь, беременность доставляла ей минимум неудобств.
Беатрис отвела невестку в сторону.
– Послушай, – зашептала она, – я просто хочу, что бы ты осталась здесь и послушала, что они говорят. Ты знаешь, каковы мужчины. Если я потом спрошу Беренже, а ты Рауля, мы ведь узнаем лишь половину. А я слишком давно знаю Раймона Тулузского и знаю, что он может своим очарованием соблазнить кого угодно на не совсем хорошее дело. Послушно поклонившись Беатрис, Клер вернулась к своим пяльцам. Под пристальным взглядом Рауля ее щеки густо покраснели. Лукавить она не умела.
– Насколько я понял, вас ждут приятные известия, – дружелюбно заметил Раймон, поудобнее усаживаясь в мягкое кресло. Покраснев еще гуще, Клер взялась за иголку.
– Где-то осенью, мой господин, – с гордостью изрек Рауль.
– Мои поздравления! – Раймон ухватился руками за ярко-алые отвороты своего бархатного камзола. Затем он поднял темные виноградины своих глаз на Беренже и Рауля.
– Жаль, то, что я собираюсь вам сообщить, далеко не столь приятно.
«Ну вот», – подумал Рауль, заметив, как окаменело лицо Беренже.
– Мы слышали, что в Лионе собирается армия с целью окончательного подавления катаров.
– Да, – поджал губы Раймон. – К сожалению, это правда.
– И вы желаете, сеньор, чтобы мы помогли вам отразить вторжение?
Раймон принялся разглядывать потрясающей красоты рубин, украшавший золотой перстень на его указательном пальце.
– Не совсем. Отразить такой натиск было бы равносильно тому, что остановить бег океанских волн. Их армия огромна. Десятки тысяч воинов, как сообщили верные мне люди, собираются в Лион с Северных и Нижних земель.
– Так что же, мы должны оставаться в стороне и позволить им совершить худшее?
Раймон оторвался от кольца, но лишь затем, чтобы выпить вина. Не проронив ни слова, Клер встала и наполнила до краев его кубок.
– Нет. – Граф вытер рот заткнутым в рукав платком. – Я сам нашил на свой плащ крест и советую своим вассалам сделать то же самое.
– Вы хотите, чтобы мы обратили оружие против своих же подданных, – задохнулся Беренже.
– Все не так просто, – промолвил Раймон, засовывая платок на место.
– Сиди, сиди, Беренже, и не смотри на меня, как будто бы я собирался поджарить на костре твою собственную бабушку.
– Может, и не бабушку, но вот проживающих в моих владениях катаров – это уж точно. Или, быть может, вам угодно, чтобы я жарил их собственноручно?
– До этого не дойдет! – усмехнулся Раймон, опуская глаза.
– Почему же?
– Так каков ваш план? – холодно поинтересовался Рауль, сдерживая внезапно охватившую его ярость. Ничего не заметив, Раймон с благодарностью обратился к нему.
– Как я уже заметил, сопротивляться армии северян бесполезно. Я обратился к папе римскому и пообещал ему искупить свои грехи, вплоть до публичного самобичевания. – Презрительно скривившись, граф продолжил: – Уж лучше пусть о мой зад чисто символически похлопает веревка, нежели французы и впрямь выпорют меня. Я предлагаю всем нам присоединиться к крестовому походу. Как только мы станем крестоносцами, то сразу же превратимся в их союзников, и тогда они просто не посмеют вторгнуться в наши владения.
– Ты думаешь, глава святейшего престола настолько глуп, чтобы не разобраться в твоей уловке, – не выдержал Беренже.
– Вот для этого я и настаиваю на публичном самобичевании, это послужит весомым доказательством в пользу того, что я говорю правду. – Раймон передернул своими элегантными плечами. – Думаю, что придется казнить пару еретиков, это просто неизбежно. Но, если повезет, нам удастся спасти по крайней мере Тулузу от божьей кары крестового похода.
Беренже нахмурился:
– И на чью же голову этот гнев обрушится тогда?
Раймон открыл было рот, но Рауль опередил его, хладнокровно констатировав:
– На Роже Тренсеваля, на кого же еще. Его земли просто кишат катарами, а врагов у него предостаточно.
Раймон бросил на Рауля исполненный гнева взгляд.
– Я дал возможность Роже Тренсевалю стать твердо плечом к плечу со мной и отразить нашествие северян, но он ответил отказом. Теперь пусть пеняет на себя. Я обязан поступить так, как выгодно моим подданным.
«Так, как выгодно тебе», – подумал Рауль.
– Вы хотите от нас слишком многого, мой господин, – тяжело вздохнул Беренже.
– Я бы ни за что не поступил так, не будь это необходимо, и вы об этом прекрасно знаете. – Склонившись к Беренже, Раймон продолжил: – По крайней мере, если мы станем частью армии крестоносцев, мы сможем смягчить удар.
– Сколь серьезны намерения предводителей этого войска? – спросил Рауль.
Лицо графа стало серьезным.
– Арно Амальрик из Сито – это просто фанатик. Что до простых солдат, то я не знаю. Их возглавляет некий дворянин из Парижа. Какой-то Симон де Монфор. Если я правильно представляю себе сложившуюся ситуацию, основная часть их войска проследует маршем сюда, повоюет до времени сбора урожая, после чего разойдется по домам. – Взгляд его черных глаз то и дело перебегал с отца на сына. | Поверь мне, Беренже, есть лишь единственный способ разрубить этот узел. Мне нужна твоя поддержка на переговорах с другими вассалами. Вы пользуетесь авторитетом. Они последуют вашему примеру.
– Пользуемся авторитетом, – эхом повторил Беренже, с мрачным видом уставившись в пол, и тут же, покачав головой, добавил: – Мне тяжело это говорить. Я даже думаю, что я уже проклят, но ради того, что было между нами в прошлом, я просто вынужден повиноваться вашей просьбе.
Побледневший Рауль решил вежливо промолчать.
Клер вонзила иголку в ткань и, почувствовав внезапное головокружение, выбежала из комнаты. Раймон повернулся в кресле, пораженный ее быстрым уходом и, взглянув на Рауля, усмехнулся:
– Моя жена поступала точно так же, когда вынашивала сына.
– Думаю, дело не в этом, – с каменным лицом промолвил Рауль и, извинившись, спешно покинул залу. Он далеко не сразу нашел свою супругу. В опочивальне никого не было, за исключением двух прибиравшихся там горничных. Не оказалось Клер и на кухне, где хозяйничала его мать. Рауль обошел кладовки, пекарню, прачечную и конюшни, но все было безуспешно. Лишь когда он поднялся на крепостную стену, то обнаружил, наконец, свою жену прислонившейся к зубцу и внимательно разглядывавшей сады и виноградники, простиравшиеся до серебристой глади реки.
– О господи, да что же ты тут делаешь? – в отчаянии спросил он.
– Ты помянул имя Господа, – она обратила к Раулю залитое слезами лицо. – Какое отношение имеет Бог ко всему этому? Передайте мои извинения блистательному графу. Скажите ему, что меня тошнит до самой глубины Души, – она оперлась рукой на холодный камень. – Рауль, если ты пойдешь воевать с катарами, я тебя уже никогда не прощу!
– У меня, равно как и у моего отца, нет ни малейшего желания причинять какой-либо вред этим добрым людям!
– Но у Раймона такое желание есть, – промолвила она дрожащим от отвращения голосом. В глубине души она понимала, что сейчас несправедлива к мужу. Ведь это была не его вина. Просто сейчас ей не на кого было излить охватившие ее чувства.
– Разве ты не видишь, что нас загнали в угол? – развел руками Рауль. Клер обратила внимание на его длинные дрожащие пальцы. Сколько раз она видела их перебиравшими струны лютни, срывавшими с них волшебную музыку, сколь часто они извлекали беззвучную прекрасную мелодию из ее души, когда гладили ее дивное тело. И было бы просто дьявольщиной, если бы она увидела в его руке боевой меч.
– Я так понимаю, граф Раймон хочет, чтобы армия северян уничтожила Роже Тренсеваля!
Рауль покачал головой:
– Ты что, плохо слушала? В любом случае крестоносцы пойдут на нас войной. У нас нет сил, чтобы отвести страшный удар от наших владений. И если Раймон и впрямь казнит нескольких катаров, так это лишь ради того, чтобы тысячи их остались живы. Поверь, все это нравится мне ничуть не больше, чем тебе, но у нас нет иного выхода.
– Значит, мы должны расправиться с горсткой невинных людей ради блага большинства, – сплюнула Клер. – Скажи мне тогда, о премудрый Соломон, кого именно из наших катаров мы обязаны швырнуть в костер первыми? Изабель? Или конюха Пьера? А как насчет той старухи, что носит в замок грибы?! – Голос ее сорвался от ярости, и она впервые увидела, как потрясен ее муж столь резко изменившимся к нему отношением.
– А может, нам взять и схватить Амьери и Жеральду. Почему бы не подумать об этом в сложившихся обстоятельствах!
– Прекрати, Клер!
– Что, совесть замучила? – набросилась она на него.
Рауль грубо схватил ее за плечи. Она почувствовала, как больно впиваются в ее тело длинные пальцы, как сотрясается в беззвучном плаче его тело. Она попыталась ударить его кулачком в грудь, но он еще крепче прижал ее к себе. Тело ее обмякло, и Клер в отчаянии разрыдалась.
– Да, – глухо промолвил он, моя совесть не дает мне покоя, и я так напуган, что мне хочется запереться где-нибудь в темных покоях и никуда не выходить. Я не хочу надевать доспехи и размахивать мечом. Но опасность игнорировать нельзя – в данном случае беда неизбежна.
Он попытался ее поцеловать. В ответ Клер страстно прижалась к нему, пожалев, что наговорила ему столько обидных слов. Ее трясло от страха при мысли, что он отправится на войну. Память о мертвецах, лежавших на берегу Роны, все еще преследовала ее. Кровь, позор насильственной смерти. Рауль, может, и был воспитан как рыцарь и хорошо обучен военным искусствам, но он ни разу не был в бою, а в сражении ему бы пришлось противостоять куда более опытным солдатам. Вполне возможно, что ее ребенку никогда не будет суждено увидеть своего отца.
– Но почему? Почему? – повторяла она сквозь слезы. – Почему они должны нападать на нас? Разве мы когда-либо причиняли им вред?
Он ласково погладил ее по спине и с мрачным видом воззрился на каменные зубцы крепостной стены.
– Просто они стали нам завидовать. Просто они стали нас бояться. А потому они просто обязаны уничтожить нас, иначе мы их уничтожим. В основе этого крестового похода лежат жажда власти, алчность и страх.
Клер подняла голову.
– Рауль, а что же будет с нашими катарами?
Его руки замерли на ее талии, еще не успевшей округлиться от беременности.
– Некоторое время им придется справлять свои службы тайно. Они могут уйти в пещеры, что на холмах повыше виноградников.
– А как насчет катаров, что проживают во владениях Роже де Тренсеваля?
– Мы сделаем все, что в наших силах. Клер, ты должна понять, сколь сложна теперешняя ситуация. У нас практически не осталось пространства для маневра.
Прикусив губу, она моргнула, будто бы в знак согласия. Сверкающая стеклянная сфера ее вселенной разбилась на тысячу осколков, вонзившихся в ее несчастное сердце.
– Ты не вернешься в зал? – тихо спросил Рауль, утирая рукой слезы на ее щеках.
– Я не могу. – Она дрожала, чувствуя, как медленно сочится кровь из невидимой смертельной раны. – Передай мои извинения, Рауль. Честно говоря, я нездорова.
Она вырвалась из его объятий.
Рауль посмотрел ей вслед, прикрыв глаза от сильного порыва ветра. Когда он прошел за нею в башню, то от резкого контраста между ярким дневным светом и внезапной тьмою винтовой лестницы потерял ориентацию и зацепился ногой за ступеньку.
ГЛАВА 10
– А ты не думала вернуться на родину? – спросила Жеральда у Брижит.
Они сидели у камина в покоях Жеральды и перебирали травы, собранные прошлым летом и осенью, и раскладывали их по глиняным горшкам. Знакомый крепкий дух розмарина и укропа смешивался с тонким ароматом лилий.
– Порой возникает такое желание, – улыбнулась Брижит, – но эту жизнь я уже давно оставила в прошлом. Я ведь была еще совсем ребенком, когда мы пересекли пролив. – Взгляд ее затуманенных серых глаз обратился внутрь. – Хотелось бы еще раз отпраздновать там день летнего солнцестояния среди древних камней. Однако не думаю, что этому суждено сбыться. Быть может, когда-нибудь моя дочь поднимет там чашу вместо меня. Надеюсь, так оно и случится.
– Ты что, и впрямь способна предвидеть будущее? – полюбопытствовала Жеральда.
Брижит повернула голову к огню, весело потрескивавшему в камине.
– Иногда да, но для этого необходимо как следует подготовиться, и у меня не всегда возникает желание искать вещие видения. Этот дар подобен обоюдоострому мечу, и если неправильно взять его в руки, то можно очень сильно порезаться. Хотела бы ты, Жеральда, например, знать то, когда и как именно ты умрешь?
Сглотнув застрявший в горле комок, Жеральда отрицательно замотала головой.
– Нет? – прошептала Брижит. – Вот и я не хочу, но порой подхожу к подобным вещам достаточно близко.
После этого женщины некоторое время молчали. Жеральда задумалась над словами девушки. Брижит тем временем думала о своем. С тех пор как умерла мать, ее просто несло потоком, и было все равно, куда именно. Так ре могло продолжаться вечно. У нее были определенные обязательства, клятва, данная ее роду, – выносить ребенка в своем чреве. От матери к дочке цепочка тянулась непрерывно на протяжении двенадцати столетий, и каждое звено ее сияло древней силой и мудростью.
Она обращала внимание на то, как на нее смотрят мужчины. Их явно не придется силой заставлять лишать ее девственности и бросать семя в ее чрево, но ей-то не особенно хотелось совершить столь непоправимый шаг. В доме Жеральды находилось несколько замечательных молодых людей из хороших катарских семей, но они не столь влекли ее тело, как тот монваланский жених. По правде говоря, ей очень хотелось лечь с ним. Но в данный момент это было просто невозможно.
– А это правда, что ты из рода самой Марии Магдалины? – поинтересовалась Жеральда. – Именно благодаря этому ты обладаешь способностью предвидеть дальнейший ход событий?
Брижит улыбнулась. Этот вопрос задавали почти все, кто был с ней знаком.
– Ну если только отчасти. Но она действительно была из нашего рода, по крайней мере так мне говорила моя мать. Но в древних книгах ты не найдешь подтверждений ее рассказу.
Брижит видела, что Жеральда в данный момент просто сгорает от любопытства.
– Все это достаточно просто, – сжалилась над ней девушка. – Она просто вышла замуж за брата человека, которого римская церковь называет Христом и нарожала ему детей. Когда Иисус был распят, ее семейство бежало из Святой Земли. Они пришли в эти горы и обосновались здесь. По крайней мере на какое-то время. Затем начались гонения. Христиане сделали из своего Христа Бога. Бога человеческого, безгрешного и невинного. И им очень хотелось, чтобы у Бога не было родни, в особенности женщин. Не нравилось им и то, что у девы Марии были и другие потомки. А потому нас прозвали богохульниками, стали преследовать и уничтожать.
Ее голос исполнился горечи. Хоть сейчас она и говорила о далеком прошлом, перед глазами почему-то предстала израненная умирающая мать. В ноздри ударил запах ягодного вина.
– Прости пожалуйста, мне надо быть потактичней.
Покраснев от волнения, она коснулась плеча Жеральды, которая подала чашу с вином. Чтобы доставить ей удовольствие, Брижит сделала маленький глоток.
– Вне зависимости от того, рассказываю я об этом или молчу, эта рана до сих пор не заживает. И не вини себе ни в чем. – Она поставила чашу на камин. – Потомки Марии рассеялись по всему свету. Некоторых из них все же схватили и подвергли мучительной смерти. Некоторым удалось начать нормальную жизнь и позабыть о славном прошлом своего рода. Моя ветвь обитала в Британии и позднее перебралась в Корнуол. В моем роду всегда были только девочки. И волшебная сила переходила от мамы к дочке. Дар врачевания у нас в крови, и это чисто природная сила. Приверженки древней веры лишь подсказали, как правильно ее использовать. Вот смотри. – Закрыв глаза, Брижит протянула ладонь к огню. Зелено-голубые языки лизнули ее плоть, словно бы она бросила в камин пригоршню сахарного песка.
Глаза Жеральды округлились.
Брижит убрала руку и вновь обратилась к ней.
– Но только вот не всегда все так просто. Это зависит от того, насколько я отдохнула и набралась сил, насколько к этому подготовлены мои разум и душа. К тому же заставить гореть костер ярче куда проще, чем поджечь кучу сырого хвороста. – Брижит меланхолично вздохнула. На нее вновь накатывало чувство неизбежного. – Я одна из немногих оставшихся на земле женщин, способных испускать настоящее пламя. Наследники древней мудрости либо умирают от старости, либо гибнут в кострах ревнителей новой веры.
Жеральда хотела было что-то сказать, но вдруг поперхнулась и, почувствовав что-то неладное, повернулась к дверям. Ее ноздри затрепетали, как у испуганной лошади. Через мгновение на пороге появился молодой рыцарь-тамплиер. Он держал под мышкой перевернутый шлем, из которого торчали боевые кольчужные перчатки.
– Люк! – радостно вскричала Брижит, подбегая к нему. – О, если б ты знал, как я рада тебя видеть!
Она взяла его тонкие крепкие пальцы в свои ручки и расцеловала в небритые щеки.
– Я тоже рад тебя видеть, кузина, – ответил рыцарь, смущенно улыбнувшись.
Он быстро подошел ко все еще не пришедший в себя Жеральде.
– Госпожа моя, простите, что я нарушаю ваше уединение, однако ваш дворецкий поведал мне, что я могу найти вас здесь и лично представиться.
У Жеральды отлегло от сердца.
– Если вы не чужой, значит, добро пожаловать в мой дом, сударь. Я рада вам, – ответила она довольно формально, внимательно присматриваясь к нему. – Кажется, вы назвали ее кузиной?
– Да, госпожа моя. Имя моего отца Кретьен де Безье. Насколько мне известно, вы приютили его в своем доме вместе с книжником Матье.
– Вы прекрасно информированы.
Жеральда жестом приказала ему сесть. Оглядевшись, рыцарь нашел сундук, на который поставил свой шлем, после чего скромно сел на край стоявшей у камина скамьи.
– Когда представляется возможность, мы присылаем друг другу весточки, – продолжал рыцарь, не отрывая взгляда от Брижит. Подобно Кретьену он принял обет безбрачия.
«Очень жаль, что его так и не удалось отговорить от столь сурового решения», – подумала девушка, любуясь его черными очами.
– Твой отец и Матье сейчас в одной из окрестных деревень, – промолвила Брижит, – но они вернутся до наступления темноты.
Люк кивнул ей в ответ.
– У меня для вас как хорошие, так и плохие новости, – сказал он, и Жеральда поспешила подлить ему вина. Рыцарь вежливо принял чашу из ее рук, но движения его были скованны, а взгляд сфокусировался на Брижит.
– Если вы хотите, чтобы я оставила вас наедине, то я уйду, – промолвила Жеральда.
– Нет, нет, – Брижит жестом попросила даму остаться, – эти новости необходимо знать также и вам. Ведь правда, Люк?
Рыцарь сделал глубокий глоток, наслаждаясь вкусом пьянящего напитка. Его руки держали чашу так, словно это был потир для причащения.
– Хорошие новости в основном для Матье. Наш прецентор в Безу раздобыл для него кой-какие документы, которые нуждаются в переводе. Это древние манускрипты из Святой Земли, доставленные одним из наших братьев.
– А каковы же плохие известия? – Брижит явственно ощутила на своей щеке жар пылающего в камине пламени. Она не стала обращать взора на языки огня, опасаясь, что увидит в них нечто большее. Вместо этого девушка бросила взгляд на вино, рубином мерцавшее в кубке Люка. Темное, как пролитая кровь, оно мерцало подобно залитому светом красной луны речному потоку.
– Крестоносцы Севера собираются в Лионе. Сейчас мы находимся на грани войны. Один лишь слабый толчок, и все мы покатимся в пропасть. Брижит!
Девушка почувствовала, как он берет ее за руку, увидела, как пролилось из чаши вино. Виноградные струйки побежали по ее ладони, словно пролившаяся из раны кровь, несколько капель запятнали его чистую рубаху.
– Для нас наступил великий потоп, – прохрипела Брижит и закрыла глаза, пытаясь избавиться от нахлынувших на нее видений. – И спастись нам уже не суждено.
* * *
Звезды казались столь близкими, что Рауль даже подумал, что стоит протянуть руку – и можно сорвать с неба любую. Холодные, словно отлитые из чистого серебра, они бросали голубой свет на привязанного у шатра коня. Рауль решил немного передохнуть, а заодно попотчевать Фовеля зерном. Бархатные губы лошади касались его ладони, а ночь была столь прекрасна, что у него даже захватывало дух. Ему хотелось, чтобы эта безмолвная неподвижность длилась Вечность. Раулю не хотелось думать о том, что будет утром, о приказе, отданном боевыми командирами Севера штурмовать оплот изменников – город Безье.
Симон де Монфор вовсе не походил на описанного графом Раймоном «некоего дворянина из Парижа», собиравшегося вернуться домой, как только созреет пшеница. За то время, пока армии Севера и Юга действовали вместе, Рауль понял, что это за человек и насколько недооценивал его Раймон. Де Монфор знал, как командовать воинами, как координировать и управлять действиями крупных армий. Граф Тулузский теперь наверняка жалел о своем легкомыслии. Несмотря на его публичное раскаяние и клятву верности католицизму в Сен-Жильской церкви, предводители крестового похода графу не поверили. Де Монфор недвусмысленно намекнул Раймону, что стоит тому лишь сделать один неосторожный шаг, как гнев крестоносцев обрушится на Тулузу.
Рауль поглаживал золотистую атласную попону Фовеля, вглядываясь в обступившую его ночь. На душе скребли кошки. У него не было ни малейшего желания сражаться со своими земляками южанами во имя столь сомнительной цели, оправдывавшей давнее желание Симона де Монфора присвоить себе Лангедок.
Ища утешения, Рауль уткнулся в шелковистую гриву коня. Еще две недели тому назад его утешали плечи и груди Клер, лежавшей с ним в одной постели. Он ощущал, как время от времени ребенок бьет ножками в ее чреве. Где он, прекрасный родной замок Монвалан? Теперь его разлучили со всем этим и, быть может, навсегда. Закрыв глаза, он представил себе стоящую у ворот Клер. По ее щекам текли слезы. Она обнимала свою мать, и в горе их было нечто большее, чем страх за отправляющихся на войну мужчин. Просто война эта была безумна и несправедлива.
– Все равно, что решить отрубить себе руку, – промолвила Клер.
«Все равно, что вырвать собственное сердце», – подумал Рауль, обернувшись к подходившим к шатру де Монфора Арно Амальрику, аббату Сито и папскому секретарю монаху Мило. Видит Бог, у некоторых людей просто не было сердца.
– Ну, как твой конь? – спросил Беренже, когда Рауль вернулся к костру.
– Да все нормально. Утром без хлопот он доставит меня в Безье.
Сев на походный стул, Рауль отстегнул пояс с мечом. Последнюю неделю он носил его не снимая, пытаясь привыкнуть к его весу.
Чуть поодаль солдаты с Севера играли в кости, ставя на кон бивуачную шлюху. Фляга с вином переходила из рук в руки, а их речь, столь отличавшаяся от южной, неприятно резала слух.
Рауль и Беренже посмотрели друг на друга. Говорить им сейчас не хотелось.
– Пока тебя не было, подходил Раймон, – нарушил тягостное молчание Беренже. – Он говорит, что Тулузские войска будут держать в резерве, а в первых рядах пойдут люди де Монфора.
– Это приказ главнокомандующего?
– Да.
– Нам не доверяют. – Рауль посмотрел на свой пояс. Золотая ткань на нем по-прежнему блистала новизной и незапятнанностью. – Может, де Монфор и прав, – с мрачным видом изрек он. – Не думаю, что я способен убивать своих же. О, если б нас только оставили на охране лагеря, мне бы сразу стало намного легче.
– Говоря по совести, – почесал затылок Беренже, – нам здесь не место. Я не испытываю гордости за то, что мы участвуем в этом походе лишь потому, что боимся, что нас публично выпорют французы.
– Да, наши зады оказались куда дороже чести, – с горечью заметил Рауль. – Не уверен, что мы не потеряем то и другое. Северяне не остановятся на разорении Безье и уничтожении горстки катаров. Они мечтают поглотить весь Юг. О господи, как же это невыносимо! – Рауль с трудом сдержал выступившие на глазах слезы.
Беренже не спеша поднялся с травы и принес стоявший на походном столе кувшин с вином.
– Я не знаю, – промолвил он устало безразличным тоном, наполнив кубки и протягивая один из них Раулю. – Не знаю, сын, и потому сегодня ночью решил напиться в стельку, в противном случае просто не усну.
Рауль принял вино от отца, тупо уставившись в его кроваво-красные туманные глубины.
– Грубый крестьянский напиток, режущий глотку, словно битое стекло. Итак, сколько же еще кубков между настоящим и полным забвением? – спросил он.
* * *
В убогой пастушьей лачуге, прилепившейся к пологому склону горы Корбье, Брижит положила руку на взмокший от пота лоб ребенка. Ивовый отвар сделал свое дело, и теперь она явственно ощутила, насколько похолодела влажная кожа больного. Брижит чувствовала напряженное дыхание стоявшего чуть поодаль пастуха, внимательно следившего за каждым ее движением, взволнованный взгляд его жены, нервно покусывавшей губы.
– Мадонна, с ним все будет в порядке? Он выздоровеет? – вопрошала мать.
Брижит еще некоторое время подержала ладонь на лбу ребенка, затем, быстро встав с колен, повернулась лицом к женщине.
– Кризис прошел, – промолвила она с усталой улыбкой. – Он будет жить, но все еще нуждается в хорошем уходе. Я оставлю вам все необходимые травы и объясню, как ими пользоваться.
Женщина встала на колени перед Брижит и попыталась поцеловать край ее плаща. На глазах ее выступили слезы благодарности, и она то и дело называла спасительницу Мадонной. Пастух присел в изголовье ребенка.
– Мы никогда не сможем с вами расплатиться, – сказал он.
– А вы мне ничего и не должны, – ответила Брижит. – Исцеляющий дар достался мне по наследству, а потому я тоже делаю вам подарок, – этим словам когда-то научила ее мать, и они тоже являлись частью древней традиции. Но каждый раз, когда она их произносила, они звучали свежо и весомо.
– Но, Мадонна, все-таки надо хоть что-то...
– Ничего, ничего, ну разве что краюху хлеба да кружку вина, – улыбнувшись, ответила девушка. – Мне ведь скоро снова в дорогу.
