Текст книги "Наследница Магдалины (Наследство Магдалены)"
Автор книги: Элизабет Чедвик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)
Элизабет Чедвик
Наследница Магдалины
Scan: Sunset; OCR & SpellCheck: Larisa_F
Чедвик Элизабет Ч 35 Наследница Магдалины: Роман / Пер. с англ. А. Марченко,– Смоленск: Русич, 2000.– 368 с.– (Белая роза).
Оригинал : Elizabeth Chadwick «Daughter's of Graal», 1995
ISBN 5-8138-0279-7 (рус)
ISBN 0-345-38839-9 (англ)
Переводчик: Марченко А.
Аннотация
На свадьбе графа Рауля де Монвалана молодой паломнице Брижит было видение: она, а не юная невеста, идет с Раулем к алтарю. Брижит знает, что ей дано предвидеть будущее, но не предполагает, какие опасности подстерегают впереди. Ее светлым ангелом-хранителем на пути испытаний будет сама Любовь. Но хватит ли у героев сил, чтобы выдержать жестокие удары судьбы?
Элизабет Чедвик
Наследница Магдалины
ГЛАВА 1
Черные горы Лангедока
Брижит знала, что мать ее умирает. Золотая жизненная сила, мерно мерцавшая внутри и вокруг тела Магды, превратилась в угасающий уголек, и, когда Брижит возложила руки на раны матери, никакого ответа на выброс целительной энергии не последовало. Летний ливень бушевал над горным Лангедоком, и они укрылись в пещере. Брижит чувствовала, как молния разрывает ее тело, видела это сквозь свои горящие воспаленные веки. Она родилась в такую же грозу, и молния была у нее в крови. То был священный дар жизни, воплощение сил Единого Света. Но в эту ночь он пришел, чтобы забрать ее мать.
– Не покидай меня, – прошептала сквозь слезы Брижит, – пожалуйста, не уходи. Мне так страшно, – она коснулась щекой руки матери. На пальцах чернела запекшаяся кровь. Там, где прежде красовались аккуратные розовые ногти, была израненная плоть. Изящные запястья сочились кровью в тех местах, где кандалы содрали кожу. Это все быстро зажило, но на лбу Магды темнела ужасная, смертельная рана. Священники прожгли ее до кости раскаленным докрасна крестом, который она отказалась поцеловать.
– Ведьма и еретичка, – кричали они. – Вонючая, отвратная чертова шлюха!
Бедная ее мама! Она ведь за всю жизнь никому не сделала и не пожелала плохого. Темные ресницы затрепетали, и мать приоткрыла глаза.
– Тебе еще жить много лет, – прошептала она. – И ты обязана исполнить свое предназначение. Ты ведь последняя в моем роду. – Она говорила с трудом, жадно глотая воздух. Брижит поспешила поднести к запекшимся губам рог с травяным отваром. Магда пригубила, и тело ее расслабилось. Широко раскрытые глаза заблестели – остатки жизненных сил сконцентрировались в этом взгляде. – Ты должна обрести утешение, когда придет подходящее время Луны принять семя в чрево свое. Так было всегда, с тех пор как были воздвигнуты великие каменные лабиринты, еще до того как был посажен священный терновник.
– Но дядюшка Кретьен... – начала было Брижит, невольно оглянувшись на черневший вход в пещеру.
– В этом деле дядя тебе не помеха. Он ведь катар, и для него очень важно сохранять обет безбрачия. Но ему также известно, что этот путь не для тебя. – Глаза Магды закрылись, дыхание стало прерывистым.
Брижит прислушалась к гулкому стуку шагов снаружи. Нет, показалось. Лишь ветер стонал в кронах растущих на склонах деревьев, да дождь безжалостно хлестал о холодные камни. Ее дядя Кретьен вместе с другом Матье ушли, чтобы подыскать подходящее укрытие от непогоды для лошадей. В пещере места было мало, но Матье увидел ветхий крытый загон для коз чуть ниже по склону. И хотя постройка эта была куда ближе к деревне, вряд ли бы кто-то рискнул проведать животных в такую грозу. Костер угасал, и рука матери, зажатая в ее ладони, была холодной как лед. Брижит подбросила хвороста в огонь. Закрыв глаза, она собрала свои внутренние резервы и испустила яркий как молния луч жизненной энергии. Языки пламени лизнули протянутую над костром ладонь, теперь они повиновались ей. Странные животные, высеченные на стенах пещеры, оживали в отблесках костра, в таинственной игре света и тени. Брижит знала, что стоит ей сейчас погрузиться в транс, и она увидит коренастых дикарей с кожей оливкового цвета, создавших эти изображения ради того, чтобы охота оказалась удачной. Она услышала бы священные песнопения и ощутила горький дым костра, горевшего здесь прежде. Пламя льнет к пламени. Она ощутила эту связь прежде, чем отдернула ладонь и в очередной раз обратилась к матери.
– Это так тяжело, – тихо промолвила она и услышала, как ее собственный голос эхом отражается от стен тоскливой нотой, как у потерявшегося ребенка. Магда лежала недвижней настенных рисунков. И хотя губы матери уже не шевелились, в мозгу Брижит четко прозвучали слова:
«Наш род всегда следовал избранному пути. И всегда тропу твою будут преграждать камни. Но если ты уберешь их, то обретешь любовь и мужество, необходимые для того, чтобы двигаться дальше». Гигантский сполох молнии разорвал ночь, камни дрогнули и с грохотом покатились по склону. В небесах раздался оглушительный удар грома, и пещера отозвалась многократным эхом. Брижит ощутила на щеке тепло поцелуя... Затем словно бы в нежном благословении ее поцеловали в лоб – мама! – крик Брижит смешался с отзвуками грома, но Магда так и не ответила. В ее оскверненном и измученном теле уже поселилась смерть – и теперь оно стало покинутой оболочкой. Брижит невольно всплакнула, но все-таки постаралась взять себя в руки, плотно стиснув зубы. Теперь ее мать стала частью Единого Света и навсегда избавилась от боли и преследований. Плакать надо было о себе.
Она поцеловала распухшую синюшную щеку и осторожно сняла с груди матери серебряный амулет. Девушка повесила его себе на шею, и он тихонько звякнул о точно такой же символ – шестиконечную звезду, внутри которой из чаши вылетал голубь. На обратной стороне в котле вертикально стояло копье, его наконечник пронзала молния. У входа в пещеру послышались мужские голоса, заглушаемые шумом падающей с неба воды. Один по тону был густым баритоном, полным глубины и доверительности. Второй, куда более высокий, был слегка экзотичен: ярко выраженный восточный акцент. Мужчины раздвинули кусты, прикрывавшие вход в пещеру, и подошли к костру. Увидев Брижит, они сразу же замолчали. Дядюшка Кретьен тяжело вздохнул и перевел взгляд с Брижит на лежавшее на носилках неподвижное тело.
– Она имеет право соединиться с Единым Светом, – сочувственно промолвил он. – Ее душа была совершенна.
Его коренастый седобородый спутник подошел к телу Магды и присел на корточки. Его правая рука была страшно изуродована, отсутствовали три пальца, воспалившиеся обрубки алели в отблесках огня. Он коснулся тугой черной косы Магды оставшимися пальцами.
– Она была так молода! – с надрывом воскликнул он. – Уж лучше бы они взяли меня вместо нее.
– Да они б всех нас взяли, будь у них такая возможность. – Его глаза выражали глубокую усталость.
Кретьен стряхнул воду со своего ветхого плаща и обнял Брижит. Жалобно всхлипнув, она прижалась к его пропитанной дымом шерстяной рубахе в поисках иллюзии спасения. Она с детства знала, что избранный ею путь полон одиночества и опасности, но никогда прежде не ощущала в себе такой уверенности. Позже, обмыв и приготовив для погребения тело своей матери, Брижит села у костра. Пригубив чашу крепкого вина, она посмотрела сквозь дым на двух мужчин, на то, что осталось от ее семьи, – на книжника Матье и младшего брата своего отца Кретьена. В течение шести лет она и ее мать скитались вместе с ними, странствуя по деревням и проповедуя учение катаров, успокаивая и излечивая больных и страждущих. По мере того как росла их слава, крепла и ненависть католической церкви по отношению к ним. Ибо для католиков катаризм был злокачественной ересью, которая должна быть уничтожена любой ценой. В последние годы жизни ее отец попал под сильное влияние катаров. Вечный искатель, он так и не обрел того, чего так страждал, даже в тени камней Стоунхенджа, где он одно время пребывал вместе с мамой. Когда Брижит было десять лет, он упал с палубы купеческого судна и утонул. Именно ей и маме пришлось передать эту скорбную новость его семье. Затем они отправились к храму богини Бригантиума, который теперь переименовали в Компостелу и посвятили какому-то христианскому подвижнику, после чего, преодолев горные хребты, оказались в стране Ок. Наконец они прибыли в городок Безье, где проживал Кретьен. Тогда катары странствовали в открытую, не опасаясь подвергнуться преследованиям со стороны католической церкви. Теперь все изменилось.
Взгляд ее серых глаз пробежал по укутанному в холщовое одеяло трупу матери. Если певчая птица убита, ничего, кроме пустоты, не остается.
– Как только гроза кончится, мы должны уйти отсюда, – объявила она мужчинам. – Делать нам здесь нечего.
Кретьен отрицательно покачал головой.
– Куда мы пойдем? Ныне можно чувствовать себя в безопасности лишь в таких отдаленных горных местечках, как Монсегюр и Рокфиксад.
При слове Монсегюр пред мысленным взором Брижит предстал замок, охваченный пожаром. Молнии распахнули небеса, и в ушах у нее зазвучали стоны сотен людей.
– Нет, нет, только не Монсегюр, – промолвила она. – Еще очень рано. У нас еще осталось столько друзей, которые дадут нам защиту и кров.
– А мне необходимо раздобыть чистый пергамент и писчие перья, – добавил Матье.
Кретьен кивнул в знак согласия и, повернувшись к Брижит, заметил:
– Мне будет спокойней, если ты останешься в горах. В городах на равнине слишком много любопытных глаз.
– Нет, – решительно заявила Брижит, – предсмертным желанием мамы было то, чтобы я продолжила наш род. И я знаю, что если удалюсь от мирской суеты, то не встречу будущего отца своего ребенка.
Кретьен, словно завороженный, смотрел на игру языков пламени. Брижит тихонько вздохнула. Давным-давно, после долгих духовных исканий, пути ее матери и Кретьена разошлись. Для катаров родить ребенка означало заключить бессмертный Дух в тупую плоть. С точки зрения более древней религии ее матери это было, напротив, делом святым.
В нависшей тишине еще один образ предстал перед мысленным взором Брижит. На сей раз то была крепкого сложения женщина средних лет, краснощекая, с тронутыми сединой косами и ослепительной белозубой улыбкой.
– Мы отправимся к госпоже Жеральде Лаворской! – решительно заявила Брижит. – Она ведь ярая катарка и была так добра к нам, когда мы гостили у нее в прошлый раз.
Кретьен оторвал взгляд от костра и через мгновение согласно кивнул.
– Матье? – услыхав согласие Матье, Брижит поняла, что вне зависимости от того, одобрят или нет ее решение мужчины, ей придется идти в Лавор. Сам по себе городок этот не был чем-либо примечателен. Перед ее мысленным взором сейчас не представало каких-либо впечатляющих картин. Судьба ожидала ее на пути туда. Словно ребенок, которого так ждала ее мать, уже забил ножками в ее чреве. Она прижала ладони к своему плоскому животу, и это ощущение сразу же прошло, однако уверенность в том, что избранный ею путь очень важен для будущего, только окрепла.
ГЛАВА 2
Выказав несвойственное для своего двадцати одного года жизни благоразумие, Рауль де Монвалан прикрыл ладонью венецианский кубок и, взглянув на виночерпия, собравшегося было в очередной раз подлить ему божественного напитка, отрицательно покачал головой. И не то чтобы ему не нравилось вино, которое было, несомненно, выше всяческих похвал. В других обстоятельствах он бы пил ничуть не меньше, чем собравшиеся в трапезной молодые люди. Просто в эту ночь у него была веская причина оставаться трезвым.
Он в очередной раз бросил беспокойный взгляд на эту причину – свою невесту Клер, с которой был помолвлен еще в детстве. В последний раз он видел ее весело смеющейся в перепачканном грязью платье, когда она, еще ребенок, весело плескалась в лужах после только что прошедшего летнего дождя. Сегодня ее улыбка выказывала идеально белые зубы, а подол платья покрывала не грязь, а золотое шитье, ослепительно сверкавшее на фоне темно-зеленого бархата. Ее волосы, расчесанные на прямой пробор, символ девственности, сверкали подобно огненному шелку, и Раулю захотелось пробежаться пальцами по этим прядям, дабы убедиться в том, что они и впрямь такие мягкие. На краткий миг она бросила ответный взгляд – ярко-карие, цвета молодых орехов глаза, – затем опустила ресницы, показав полумесяцы сливочных век и все совершенство своего идеального лба. Он попытался подобрать слова, которые не показались бы затасканными или банальными, но так ничего и не смог придумать, потрясенный божественным великолепием этой красавицы, столь не похожей на худющую девчонку, которую он помнил. От осознания того, что вскоре они останутся наедине, в кровати и совершенно голые, в горле у него пересохло. Хотя у Рауля и не было достаточного опыта в интимном общении с женщинами, девственником его назвать было трудно. Время от времени он наведывался в публичные дома Тулузы, и одна из шлюх даже решила обучить его истинному искусству любви. Клер же и впрямь была девственницей и вряд ли сможет ему помочь, если сегодня ночью он сделает что-нибудь не так. Но он так желал ее, он жаждал ее до безумия. Рауль было потянулся за кубком, но, вспомнив, что он пуст, опустил ладонь на крышку стола.
– Ну что, места себе не находишь? – рассмеялся отец Ото, священник, обвенчавший их в заброшенной пыльной часовне замка. – Но я тебя не осуждаю, сын мой. Я сам не прочь с нею покататься, – он откусил большой кусок яблочного пирога. Его лицо с обрюзгшими лоснящимися от жира щеками более всего напоминало фаршированную поросячью голову, поданную к столу час тому назад.
Рауль, сжав кулак, подумал, что хорошо бы было сейчас дать по этой отвратной морде. Отец Ото был лживой прожорливой свиньей и собственное благополучие ставил куда выше нужд своей паствы, значительно поредевшей и разуверившейся стараниями столь лицемерного проповедника.
– Как жаль, что вы поклялись сохранять обет безбрачия, – съязвил Рауль, не отрывая от толстяка своих больших голубых глаз.
– И впрямь, – смешок Ото прервала громкая отрыжка. Чмокнув губами, он продолжал: – Но ведь все мы должны чем-то жертвовать в жизни. Разве не так? То-то и оно. Эй, мальчик, наполни до краев мой кубок! – И он повелительно махнул рукою в сторону виночерпия, в данный момент с каменным лицом обслуживавшего отца Рауля. – Смею заметить, господин, погребок у вас великолепный.
Беренже де Леонвальн брезгливо улыбнулся в ответ, его ледяные глаза были полны отвращения.
– И он опустошит его еще до наступления утра, – прошептал Рауль, когда служитель церкви обратил все свое внимание на молодую и очень симпатичную служанку, прислуживавшую невесте.
– Если б он не был моим вторым кузеном и я не обещал его отцу, что предоставлю ему кров, я бы вышвырнул его из замка давным-давно. – Беренже потрогал рукой свежеподстриженую бороду.
– Неудивительно, что учение катаров у нас цветет пышным цветом, в то время как подобные этой свинье ублюдки правят церковью. Господи, да вы только на него посмотрите. Опять набивает свою утробу. – Глаза Рауля пробежали по пухлым пальцам, потянувшимся к засахаренному миндалю, поднесшим орехи к влажным губам и запихавшим их в жадный рот.
В нем закипала ярость, он окинул взором трапезную и заметил только что прибывших гостей – трех пилигримов. Их пропыленные плащи и широкополые шляпы имели довольно жалкий вид. Он увидел, как Ален, распорядитель отца на сегодняшнем пиршестве, провел их к свободному столу в нише в самом конце зала. То были двое мужчин. Одному около сорока, другой лет на десять старше. Между ними села девушка, горячо поблагодарившая Алена. Холщовый плат обрамлял лицо редкой красоты, вовсе не безупречное, но как бы подсвеченное изнутри неким божественным сиянием. Рауль с любопытством разглядывал ее. Интересно, откуда она и куда держит путь. Пилигримы порой останавливались в Монвалане по дороге в Тулузу, но обычно пищу и кров им предоставляла Вильмурская обитель. На мгновение служанка, подавшая к столу вино и хлеб, скрыла от взгляда Рауля прекрасную странницу. Музыканты, неторопливо игравшие в течение предшествовавших перемен блюд пиршества, сменили темп, и в трапезной зазвучал веселый народный танец.
Беренже тронул сына за локоть:
– Ты что, так и не потанцуешь со своей невестой?.. Все ждут, когда ты выведешь ее в центр зала.
Рауль ощутил на себе испытующие взгляды собравшихся в зале гостей. Они не понимали, почему он до сих пор сидит за столом, когда молодоженам полагалось первыми начинать танцы. Он быстро встал и, повернувшись к Клер, протянул ей руку. Зардевшись от скромности, она коснулась его своими пальчиками. Золото нового свадебного кольца блистало обещанием еще неведомых ему радостей. Рауль забыл о девушке-пилигримке, выводя невесту в центр зала. Сейчас он следил только за божественными ножками Клер, выводившими сложные па свадебного променада.
– Может, еще хлеба, Брижит? – поинтересовался Кретьен, подвигая к племяннице глиняное блюдо с хлебцами.
– Нет, я уже сыта, – облокотившись на стол, она внимательно следила за танцующими. Это был другой мир, на который она могла лишь иногда смотреть со стороны и стать частью которого ей так и не было суждено. А ведь порой ей так хотелось этого, так тяжело было оставаться собой. Танцующие уже кружились в непосредственной близости от нее. Молодого жениха окружили симпатичные молодые люди. Он громко смеялся, пытаясь без особого успеха избежать их крепких объятий. У Брижит перехватило дыхание от его гордой мужской красоты и магнетизма горячего молодого тела, той радости, что сейчас пульсировала в нем. Ее тело отреагировало на Рауля подобно струне арфы, которой коснулись мудрые пальцы менестреля. Потупив взор, она уставилась на темную лужицу вина на деревянном столе, сердце бешено забилось в груди, восприятие обострилось. Его глаза были бирюзовыми, как перышки на крыле сойки. Внезапно весь зал взорвался одобрительными возгласами и криками, и жениха повели к винтовой лестнице, ведущей в башню.
– Что происходит? – спросила Брижит у соседки по столу.
– Точнее было бы спросить, что будет происходить! – рассмеялась та, повернувшись вполоборота. – Это постельная церемония. Пришло время господину Раулю и его невесте познакомиться поближе.
– Понятно, – кивнула Брижит. Так вот почему в этот вечер она столь сильно чувствовала его привлекательность. Новобрачную повели к лестнице напротив. У нее была грациозная походка, но на щеках рдел румянец застенчивости. Брижит мысленно пожелала дальнейших успехов этой паре. Зависть была ей не свойственна, но сегодня она как никогда ощущала ее разящее жало.
– В чем дело? – с озабоченным видом наклонился к ней Кретьен.
Брижит вымученно улыбнулась и покачала головой. Ну как она могла рассказать о том, сколь алчет ее тело оказаться в эту ночь на месте невесты?..
– У меня голова кругом идет от всей этой пестроты. Я очень устала. Мне уже давно пора как следует выспаться. Нет... нет... допивайте свое вино. Я хочу немного прогуляться.
Кретьен согласился, но на его лице отразилась тень озабоченности.
– Если что – зови нас.
– Конечно, конечно, – рассмеялась она и поспешила прочь.
За дверями трапезной теплый ночной воздух был напоен запахом горячих углей и румянящегося на вертелах жаркого. Ночные бабочки стремились к своей гибели в пламени укрепленных на стенах замка факелов.
Звуки свирелей и лютни, монотонный рокот тамбуринов продолжали преследовать Брижит эхом невыразимой тоски. Она прислонилась лбом к холодной стене замка и тяжело вздохнула.
– Брижит? Никак это ты, дорогая.
Девушка быстро обернулась и увидала спешившую к ней высокую женщину, второпях наступавшую на подол синего шелкового платья. Капюшон ее плаща был слегка отброшен назад.
– Жеральда!
Брижит не успела сделать и шага, как попала в крепкие объятия матроны.
– Я только что повстречала на свадьбе Кретьена и Матье, и они сказали мне, что ты где-то здесь. Дай хоть на тебя полюбуюсь! – не выпуская Брижит из объятий, Жеральда Лаворская внимательно всмотрелась в глаза девушки. – Ты так похожа на мать, – промолвила она, и слезы появились в ее темных с поволокой глазах. – Кретьен рассказал мне, что Магду убили... Какой ужас...
– Теперь она стала частичкой Света. – Внезапно в глазах Брижит потемнело. – Два странствующих монаха видели, как она излечила страждующую в одном из горных селений. О, если б ты знала, каким пыткам ее потом подвергали, – голос ее сорвался на шепот. – Мне так ее не хватает.
Жеральда еще крепче, по-матерински прижала к себе Брижит, матрона успокаивала ее словно маленького ребенка. Наконец, взяв себя в руки, девушка высвободилась из объятий.
– А дядя не говорил, что мы собираемся к тебе в Лавор?
– Конечно же, сказал. Ты даже представить не можешь, как я рада буду видеть вас в своем доме. Я достала кой-какие рукописи и хочу, чтобы Матье в них разобрался. К тому же мои подданные жаждут вновь услышать страстные проповеди Кретьена, а страждущие толпами пойдут к тебе. И не дай бог, монахи встанут у меня на пути! – Воинственная ярость заблистала в ее очах.
Брижит знала, что Жеральда отвечает за свои слова, ибо ее родной брат Амьери был самым доблестным воином Юга. И тем не менее отблески факелов покрыли лицо Жеральды тенями, на краткий миг превратив добродушную улыбку в оскал мертвого черепа. Зарыдав, Брижит направилась к небольшому навесу близ главных ворот, который она и ее телохранители заранее для себя присмотрели. Когда они вместе с Жеральдой проходили мимо колодца, мрачные предчувствия только усилились. В одну секунду жуткое видение предстало пред мысленным взором Брижит во всей омерзительной ясности. Нет, ей меньше всего сейчас хотелось бы видеть гибель Жеральды, и она постаралась наглухо закрыть двери своего внутреннего чутья. Чтоб хоть как-то отвлечься, Брижит спросила о свадьбе. —
– Да я еще знала Рауля, когда он был вот такой маленький, – затараторила Жеральда. – Голубые глазки и такие роскошные волосы. В роду у Монваланов есть примесь северной крови. И время от времени она дает о себе знать! А знаешь, ведь он мой крестник, точнее был, пока я была католичкой. Их с Клер помолвили, когда они еще были детьми. Но мне кажется, они без ума друг от друга. А ты как считаешь?
Брижит пролепетала что-то в знак согласия. Закрытые двери ее души отразили отблеск золотой молодости Рауля де Монвалана и потрясающую красоту его невесты. Когда Брижит забралась под одеяло, даже свежие прохладные простыни не могли остудить лихорадочного жара, охватившего ее тело. Пока Жеральда продолжала весело болтать, девушка наблюдала за тем, как Луна поднялась над стенами замка, осветив небеса серебристым мерцанием. В ее сиянии она видела мужчину и женщину. Свет и Тьму, и Вечное Всепожирающее Пламя.
ГЛАВА 3
Клер знобило. Она обвела взглядом опочивальню, где ей предстояло провести первую брачную ночь. Покои поражали своим великолепием. Покрытые золотым шитьем гобелены алых и ярко-голубых тонов украшали стены. Там, где гобеленов не было, виднелись фрески с пасторальными сценами мирной сельской жизни. Но более всего в глаза бросалась огромная ореховая кровать – настоящий помост для ритуалов соития, рождения и смерти. И надо сказать, кровать была великолепно приспособлена к любому из этих назначений. От балдахина спускались ало-голубые завесы, украшенные вышивкой на сюжет о Принцессе и Единороге. Взгляд Клер привлек темно-синий прозрачный шелк, покрытый серебряными звездочками. Служанки отдернули завесу, и Клер увидела белоснежные простыни, ожидавшие того, чтобы она расписалась на них своей девственной кровью. Если б ноги ее слушались, она бы убежала сейчас отсюда куда глаза глядят. Горничная поставила на камин кувшин с вином и поднос с благовониями. Беатрис, мать Рауля, подвела Клер поближе к огню и попросила стать на козлиную шкуру, пока подневестницы ее раздевали.
– Я так счастлива. – Беатрис с нежностью поцеловала девушку. – Если бы ты знала, как я горжусь тем, что теперь смогу называть тебя дочкой. – Клер обняла ее в ответ, и ей стало не по себе. Конечно же, ей нравилась Беатрис, но она никогда бы не смогла заменить ей настоящей матери Алианор, которая завтра должна покинуть замок. Теперь Клер предстояло держаться за новую семью, но она была в ужасе, словно ее бросили в бурные воды и никто не спешил к ней на помощь. Мысли о Рауле заставили девушку плотнее сомкнуть губы. Что они скажут друг другу? И будут ли они вообще говорить?
Служанки хихикали, посыпая постель заговоренными травами. Клер прекрасно все понимала. За несколько недель до свадьбы Алианор отозвала ее в сторону и объяснила ей все о радостях и обязанностях супружеской жизни. Кроме того, ей часто приходилось видеть, как совокупляются животные в полях и во дворах домов. Как-то раз на конюшне она застала кравчего со спущенными портками, собиравшегося овладеть кухаркой. Так что обезумевшие от страсти мужчины мало чем отличались от собак или быков. Мама уверяла ее, что заниматься любовью всегда в радость, но Клер понять не могла, почему. К тому же если на простынях к утру должно красоваться кровавое пятно, то это еще наверняка и больно. С ее волос сняли венок из золотых цветов, удерживавший прозрачную вуаль, и мать в последний раз причесала ее.
– Дитя мое, ты так прекрасна, – задумчиво промолвила Алианор. – Я так тобой горжусь. Как жаль, что отец твой не дожил до дня этой свадьбы.
Комок сдавил горло Клер. Обычно она вспоминала о своем умершем пять лет тому назад отце с теплотою и признательностью, но сегодня, кроме собственного страха, она ничего не испытывала. Она послушно поднимала и опускала руки, глядя на то, как падают на пол ее одеяния, пока не осталась совсем обнаженной. Вблизи камина было не так холодно, но кожа ее уже успела покрыться мелкими пупырышками, а венчавшие ее грудь соски затвердели и слегка приподнялись. Где-то вдалеке тихо играл дуэт музыкантов. Лютня и арфа. Холодный шелк скользнул по плечам, когда ее облачали в просторную ночную рубаху, и пряди блестящих распущенных волос упали вниз. Зубы Клер стучали, а тело онемело от страха. Ей что-то говорили, но сердце так бешено билось, что она уже ничего не слышала. А затем двери в опочивальню распахнулись. Словно попавший в западню зверь, она взирала на то, как в покои ввалилась сопровождавшая жениха шумная компания. Среди них был и Рауль, облаченный в зеленую, отороченную мехом мантию, одетую прямо на голое тело. Было слишком много шума, смеха и непристойных жестов. Подняв глаза, Клер увидела, как зарделись щеки ее жениха. Его улыбка, немного нервная и вымученная, мало чем отличалась от ее собственной. Их взгляды встретились, и он сделал ей еле заметный успокаивающий жест. Клер было собралась ему ответить, но тут мужество окончательно покинуло ее и она опустила взор.
Беатрис подала ей чашу горячего вина.
– Пей и ни о чем не думай, – прошептала она, погладив ее по головке. Клер машинально пригубила чашу. Язык ощутил тонкий привкус пряностей и горячего красного винограда. В то же мгновение Рауль оказался рядом. Взяв чашу из ее рук, он пригубил ее в том же месте, что и она, легко обняв невесту за талию. Раздались ободряющие возгласы молодых повес. Лицо Клер горело. Казалось, рука Рауля прожигает тонкий шелк. Он повернул ее лицом к собравшимся. К ним уже протискивался преподобный Ото, дабы сделать новобрачным отпущение грехов, освобождавшее их от мук совести. Оно должно было освятить их брачную постель и пойти во благо будущего плода совместной любви.
Ото был пьян. Его скользкие черные глазки были залиты вином.
– Ну-ну, – промямлил он, наклоняясь к Клер. – Еще мгновение назад ты казалась тугим бутоном, а сейчас уже стала расцветшей розой, готовой к тому, чтобы быть сорванной надлежащим образом.
Он громко высморкался.
Ярость, смешанная со стыдом, вскипела в груди Клер. Непристойные жесты молодых, это еще куда ни шло, все-таки старая свадебная традиция. В день бракосочетания принято было издеваться над женихом и невестой. Но когда подобное слышишь от священника с порочным и испитым лицом!.. Рауль хотел ударить вконец обнаглевшего попа, но мать вовремя успела схватить его за руку.
– По-моему, вас призвали сюда лишь для того, чтобы благословить и отпустить грехи, преподобный, – процедил сквозь зубы густо покрасневший Беренже де Монвалан.
На фоне нависшей над покоями внезапной тишины стали отчетливо слышны звуки приглушенной музыки. Арфа и лютня. Священник постарался взять себя в руки, но на ногах он стоял нетвердо и чуть было не упал на одного из гостей.
– Никакого чувства юмора, – пробормотал он, стараясь держать голову прямо. – Шуток не понимают. – Выпятив нижнюю губу, словно капризный ребенок, Ото подошел к кровати и забормотал очищающие молитвы.
Речь его была несвязна, а знание латыни оставляло желать лучшего. Щедро разбрызгав по углам святую воду, он призвал Клер и Рауля целовать распятие. Клер тошнило: от преподобного разило потом, как от старого козла. Она бы не удивилась, если бы обнаружила под этой сутаной дьявольский хвост и копыта. Девушка не смогла заставить себя коснуться губами креста и поцеловала воздух в непосредственной близости от холодного металла. Рауль сделал то же самое, его лицо по-прежнему было багровым от гнева. Золотая фибула плаща посверкивала по мере того, как прерывисто вздымалась и опускалась его грудь. Отец Ото заикал. Засим последовала бурная отрыжка.
– Ну что ж, за работу парень, – негодяй издал довольно пошлый смешок. – И чтоб утром все видели обагренную девственной кровью простыню, – звериный хрип прервал поток пьяного красноречия, когда Рауль вцепился в его жирную глотку.
– Жаль, что ты не доживешь до утра, чтобы воочию убедиться в этом, – прошипел жених, крепче сжимая пальцы. Лицо Ото приобрело пугающе синюшный оттенок, в горле что-то омерзительно забулькало, а на лбу вздулись вены.
Через мгновение в конфликт нехотя вмешался Беренже, попытавшийся разжать руки сына.
– Отпусти его, Рауль, ты же не хочешь омрачить свою свадьбу убийством.
– Неужели? – яростно воскликнул Рауль, ослабив хватку.
Сжав кулаки, он смотрел на толстяка в рясе, без чувств упавшего к его ногам. Беренже нетерпеливо щелкнул пальцами в сторону двух зазевавшихся слуг:
– Отнесите отца Ото во двор, пусть как следует протрезвится. И, пожалуйста, положите его поближе к навозной куче. Он это сегодня вполне заслужил.
– Будет сделано, господин. С мрачным удовлетворением на лице слуги потащили жирное тело прочь из опочивальни, то и дело норовя стукнуть преподобного головой о стену.
Беренже поспешил извиниться перед присутствующими. Он все еще был вне себя от негодования.
– Думаю, давно пора оставить молодых в покое, – проворчал он, с необыкновенной нежностью облобызав Рауля и Клер. – Вы не должны были позволять ему испортить столь великолепный вечер.
