Текст книги "Наследница Магдалины (Наследство Магдалены)"
Автор книги: Элизабет Чедвик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)
– Нет, – проглотив застрявший в горле комок, промолвил Рауль. – Еще не время.
И он повел Фовеля в направлении доносившихся криков. Грязно выругавшись, Жиль развернул коня и последовал за своим господином.
Вскоре они оказались на площади, где в оцеплении до зубов вооруженных крестоносцев стояли оставшиеся в живых горожане Лавора. Сквозь толпу двигалась процессия во главе со священниками. Они несли огромный бронзовый крест и шелковые хоругви с ликом Спасителя. За знаменосцами следовал зажавший распятие в жирном кулаке аббат Сито. На нем было парадное золоченое облачение. Лицо его раскраснелось от победоносной напыщенности и тяжести драгоценных каменьев, украшавших дорогие одежды.
За ним, пошатываясь, брели связанные веревками мужчины и женщины в простой домотканой одежде серо-синих тонов. Они безропотно сносили плевки и издевательства обступивших их воинов. То были катары и приговоренные к смерти. Их лица сияли триумфом. Да, действительно, тела их в скором времени должны были сжечь, но зато их Дух наконец-таки освободится. Завершали шествие монахи с зажженными факелами. Они-то и должны были поджигать костры, на которых будут казнить еретиков.
– О боже! – не выдержал Жиль.
– А чей боже? – цинично спросил Рауль. – Боже Сито или катарский? Он внимательно всматривался в лица пленников, но так и не заметил среди них Жеральды.
А на другом конце площади какой-то монах в натянутом на глаза клобуке расчищал на коне путь для двух спутников и нагруженного поклажей мула. Взгляд Рауля остановился на его лошади.
– Так это же конь Амьери, – прошептал он. – Этот святоша едет на коне Амьери.
– Вот мародеры, – озлобленно сплюнул Жиль.
– Остановите их! – послышался громогласный крик с дальнего конца площади, и несколько рыцарей стали протискиваться к монахам. Свистели бичи, вставали на дыбы лошади. Тот, что кричал, был на молочно-белом коне, а на его щите красовался фамильный лев де Монфоров.
– О господи, так это же сам де Монфор, и он нас заметил! – прохрипел Жиль, пришпоривая своего скакуна. – Господин мой, мы пропали. Надо бежать, пока не поздно!
Рауль вовремя успел схватить своего адъютанта за руку.
– Да нет, они гонятся не за нами. Помнишь, во время своего последнего визита к нам Жеральда говорила о трех чрезвычайно ценных катарах? – Он кивнул в сторону монахов. – По-моему, это они и есть.
На Жиля сказанное господином не произвело ровно никакого впечатления.
– А точно это они?
Он с трудом сдерживал танцевавшую под седлом лошадь.
– Думаю, да. Но ты прав. Ошибка может стоить нам жизни. Вперед!
– Но... – начал было Жиль, но Рауль уже огибал толпу, пытаясь самым коротким путем выйти на спешившую побыстрее уйти с площади троицу. Боковым зрением он видел, что де Монфор их догоняет, но не столь быстро, сколь хотелось бы великому полководцу. На пути его, скорее всего, преднамеренно, то и дело возникали какие-то простолюдины, лезшие под копыта виконтовой лошади. Де Монфор не выдержал и стал размахивать над головой обнаженным мечом.
– Быстрее, – бросил Рауль монаху с навьюченным мулом, когда Фовель поравнялся с ним. – Следуй за мной.
Дымчатые глаза сверкнули из-под капюшона. Изящные, загорелые ручки взяли поводья.
– Останови их! – прогремела вновь грозная команда. – Если вы дадите им уйти, я буду использовать ваши яйца в качестве ядер для осадных баллист!
Оказавшийся рядом с Раулем воин обернулся. Похоже, он не понимал, кто и кому здесь кричит. И прежде чем он что-либо успел сообразить, плотно сбитый горожанин в толпе затеял драку со своим соседом, чем отвлек внимание крестоносца.
А тем временем Рауль уже вел монахов по вымощенной булыжником мостовой, они свернули в темный переулок к брезжившему просвету сада на противоположной стороне. Где-то посредине этого чрезвычайно узкого прохода перегруженный поклажей ослик застрял. Развернуться было негде. Рауль, доехав до конца улочки, спешился и вернулся к монахам. Сердце его выскакивало из груди, но отнюдь не от настигавшей их погони. Капюшон, может, и скрывал лицо, но не мог скрыть блеска кожи и красоты серых глаз. Образ его снов и мечтаний наконец-таки обрел плоть.
– Бросьте осла с поклажей! – прокричал Рауль. – Без него мы уйдем от них куда быстрее.
– Нет, это невозможно! – бурно зажестикулировал один из монахов, и рыцарь заметил, что одна из его рук страшно изуродована. – Если то, что лежит в этих мешках, достанется Сито или де Монфору, оно будет уничтожено, и утрата эта уже ничем не компенсируется. Тем более так и так они будут преследовать нас до самой смерти. Мы хранители древней мудрости, и мы слишком много знаем.
Рауль с трудом протискивался по узкому проулку. В маячившем впереди просвете его ожидали Жиль и еще один монах с лошадьми.
– Этот осел нам только мешает! – продолжал настаивать де Монвалан.
– Если груз столь бесценен, давайте быстро раскидаем его по оставшимся у нас лошадям.
Споривший с ним монах не успел даже рта открыть.
– Матье, делай то, что он говорит, – схватилась за рукав черноризца переодетая женщина. – Опасность слишком близка. У нас уже нет времени на споры. – Кивнув Раулю, она стала снимать поклажу с осла.
– Осторожней! – простонал коротышка, возбужденно теребя себя за седую бороду, когда Рауль срезал перевязывавшие поклажу кожаные ремни. – Некоторым из этих манускриптов по тысяче лет.
– А ты хочешь, чтобы их бросили в костер? – отрезал рыцарь. – На вот, передай эти свертки Жилю и своим друзьям и благодари Господа, что избавился от большего из двух зол.
Матье бережно подхватил брошенные ему книги.
– Ничего вы не понимаете, – вздохнул он, протискиваясь вперед по переулку.
Им все-таки удалось дотащить мула до сада, где они и завершили его разгрузку. Рауль наблюдал за тем, как женщина перекладывает книги в переметную суму на своей лошади. Мощный и непокорный конь Амьери почему-то безропотно ей повиновался.
Рауль невольно залюбовался руками женщины. Они были изящны и загорелы, а на пальцах не было никаких колец. Ногти были по-простому коротко острижены и вполне могли принадлежать любой крестьянке из Лангедока. И тем не менее при виде их, душа его заныла. Опустив глаза, он принялся привязывать к седлу свою часть поклажи мула.
– Глядя на ваших лошадей и весь этот маскарад с монашескими одеяниями, смею предположить, что вы и есть знаменитые катары, что жили при дворе госпожи Жеральды? – спросил Монвалан, слезая с Фовеля. – Ведь этот красавец – любимый конь Амьери.
– Так оно и есть, – сказал тот, что повыше, до этого не проронивший ни слова.
– Вчера я справил над ней священный обряд консоламентума. Мы уже знали, что город падет. По крайней мере она пришла к славной кончине, хотя гибель ее была ужасной.
– Так значит, как и Амьери, она мертва?
– Теперь она живет в Свете, – уверенно ответил Кретьен.
Вставляя ногу в стремя, Рауль подумал, как он скажет об этом Клер и своей матери. Он вспомнил о том далеком летнем пикнике на берегу реки, о первом годе своей совместной жизни с прекрасной супругой. Воспоминания все еще были сильны, а краски ярки, но все это больше напоминало пестрые картинки из какого-нибудь хронографа, чем прожитое им самим.
– Так что же с ней случилось?
– Они бросили ее в городской колодец и забили камнями до смерти. Она не пускала их в замок, стала в воротах и обратилась с проповедью лично к Сито. Я уговаривал ее, но она не пошла с нами. И если мы здесь, так это только благодаря ей. Она принесла себя в жертву, чтобы мы успели спастись.
Рауль проглотил застрявший в горле комок и закрыл глаза. Бедная праведная Жеральда, когда-то качавшая его на своих руках. Его собственный сын тоже сидел на ее коленях, и она убаюкивала его своим чудесным пением. Он вспомнил об Амьери и порубленном гарнизоне у городских ворот.
– Так в чем же ваша ценность?! – спросил он, желая хоть что-то понять, но чувствуя себя стоящим у закрытой двери, за которой могло быть все, а могло и ничего не быть. Так или иначе, у него не было ключа, чтобы узнать об этом. – Почему они ненавидят и боятся вас больше, чем кого-либо из катаров?
– Потому что... – начала было женщина, но тут же смолкла, оглянувшись на узенький проулок. – Ой, они уже рядом!
Рауль посмотрел туда же, но никого в проулке не увидел. Поросшие травой камни мостовой и пустынная улочка вдали. В поле его зрения попал какой-то блестящий цилиндрический предмет. Свинцовый футляр для свитка лежал у стены, там, где они его уронили, снимая с осла поклажу.
Выругавшись, он слез с коня и побежал к утерянной вещи. В тот же миг пустынная улочка заполнилась конниками и размахивающими мечами солдатами. Рауль уже схватил футляр. Арбалетная стрела просвистела над его ухом, ударила о стену и отскочила в сторону. Вслед за нею полетели еще три, не задев его только чудом. Засунув футляр за пояс, Рауль метнулся к Фовелю и, выхватив меч, стал прикрывать отход остальных.
Как только они выбрались из сада, то оказались на улочке, запруженной солдатами, посланными наперехват. Одним ударом меча Рауль разрубил засов на воротах в стене на противоположной стороне, и те распахнулись настежь. Они проскакали еще более обширный сад, пустые конюшни и каменный дом и вскоре оказались на другой улице. Здесь на их пути встали наемники, грабившие один из домов. Рауль и Жиль вступили в бой с ними. Оба они были достаточно опытны, чтобы без всякого страха сражаться с превосходившим по силе противником. Здесь было не до принятых на турнирах правил чести. Если надо – убивай под всадником лошадь, бей врага ниже пояса, бросай песок в его глаза, добивай противника, если меч его сломался. А о рыцарском великодушии можно вспомнить и после победы.
Один рыцарь был убит на месте, другой ранен, а лошадь третьего была так жестоко порублена, что он уже не в состоянии был продолжать схватку. Рауль и Жиль развернули коней. Оруженосец схватил за рукав женщину и пытался стащить ее с седла. Внезапно, без всякой на то причины, он издал душераздирающий вопль и, схватившись за руку, отскочил прочь. Рауль поскакал на него.
– Пусть живет. Со мной все в порядке. Не будем мешкать!
Голос ее был столь властным, что Рауль, не задумываясь, повиновался. Он метнул быстрый взгляд на нее, затем на оруженосца. Он стоял на коленях, лицо его посерело от ужаса. Молния разорвала небеса над их головами. Рауль ощутил, как отзвук этого животного страха поднял дыбом волосы на его голове. Опустив глаза, он развернул Фовеля.
Резкий поворот направо, зигзаг – и через мгновение показались городские ворота с повалившейся решеткой, мертвецами и мухами. Птицы уже не кружились в небе, они сели, чтобы отобедать. Брижит на секунду задержала взор на черно-буром оперении ворон и окровавленных клювах. Затем она тяжело вздохнула.
– Это всего лишь пустые оболочки, – промолвила она. – Без духа ничего нет, пойдемте отсюда.
Последние маркитанты обоза Симона все еще шли в город, когда Рауль выехал за стены крепости. Правда, кое-кто и бросал на него любопытные взгляды, но начальник стражи был столь увлечен, торгуясь с сутенером, которого они повстречали сегодня утром, что не обратил никакого внимания на двух рыцарей, сопровождавших трех черноризцев.
Гонцы и шпионы Сито постоянно то входили, то выходили из Лавора.
Беглецы уже миновали сожженный, дымящийся посад, когда сзади послышались крики и погоня выскочила из ворот, словно стая борзых, почуявших близкую добычу. Вокруг засвистели стрелы, просто чудом никого не задев. Пришпорив коней, пятерка быстро удалилась от городских стен на безопасное расстояние. Однако погоня представляла куда более серьезную угрозу. Рауль знал, если двадцать бойцов преследуют двух на близком расстоянии, то в случае, если они их догонят, плен и смерть неизбежны.
Он попытался вспомнить, насколько далеко от города оставил свой отряд. Расстояние оказалось огромным, а возглавлявший погоню всадник на белом коне приближался с каждой секундой. «Конь Блед», – вспомнились Раулю строки из Откровения Иоанна. Он чувствовал, как глаза врага сфокусировались на его спине. И тогда Рауль издал боевой клич в надежде, что верные ему воины все-таки услышат его.
– За Монвалан! За Монвалан!
Дорога впереди была пустынна. Позади гремели копыта настигающей их погони. У катаров проблем не было, они ехали на свежих, только что из конюшен, лошадях. Но вот кони рыцарей, не отдохнувшие после двухдневного марш-броска в Лавор, уже выбивались из сил.
– Скачите вперед! – крикнул Рауль, обгонявшему его на полкрупа Матье. – Мы их задержим, чтобы вы смогли уйти!
Сделав рукою знак Жилю, он развернул Фовеля, чтобы лицом к лицу встретиться с приближающимся противником. Уже несколько раз за последний час он ожидал верной гибели. Смерть стала его спутницей, и он уже не чувствовал никакого страха перед ней.
Белый конь заслонил собой все, его ноздри были подобны красным пещерам, пена летела с удил, копыта высекали искры на каменистой дороге. Треугольный щит, сверкавший золотом, скрывал седло, и от этого конь и всадник казались единым двухголовым чудовищем. Симон де Монфор, солдат Князя Мира сего, – сталь, мускулы и взгляд мрачного потрошителя. Открыто бросая вызов Смерти, Рауль бесстрашно поскакал ему навстречу. Белая и золотая лошади столкнулись. Фовеля отбросило в сторону, но Рауль вовремя успел прикрыться щитом. Меч де Монфора выбил из него кусок обитого железом дерева. Перехватив меч в другую руку, де Монфор приготовился нанести смертельный удар, но в этот момент, разорвав небеса, ударила молния. Двое рыцарей виконта Безье и Каркассона были испепелены прямо в седлах. Перепуганных лошадей понесло. Верхушки деревьев по обе стороны дороги вспыхнули, словно церковные свечи. Желто-оранжевое пламя заплясало на траве. Сквозь чад и дым разгоравшегося пожара долетели крики: «Монвалан! Монвалан!»
Среди общего смятения и неразберихи Рауль все-таки разглядел выехавший на дорогу отряд под предводительством Ролана и Мира. Однако сразиться с врагом им не посчастливилось.
Схватив рог, де Монфор сыграл отход. Он понимал, что продолжать бой в такую грозу бессмысленно. Южане и северяне в равной степени предпочли избежать открытого столкновения и, даже не обменявшись обычными в таких случаях угрозами и оскорблениями, поспешили укрыться от непогоды.
* * *
Двумя часами позже отряд Рауля въехал в небольшую, но все еще населенную деревеньку, чтобы напоить лошадей и отобедать. Там им предложили крепкого красного вина и черного хлеба, клинкового козьего сыра и жирной ветчины. Для катаров, отказавшихся от мяса, напекли бобов с чесноком, которые они заедали хлебом.
Пока Мир поил Фовеля у деревенского колодца, Рауль сел на его каменный край и закрыл лицо руками. Казалось, силы окончательно покинули рыцаря. Слегка задетая мечом рука болела. Кольчуга, конечно, выдержала, но вот синяк образовался приличный.
– Послушай, – панибратски проворчал Жиль. – Ты бы лучше поел чего. А то цвет лица у тебя, что у того сыра.
Рауль посмотрел на внушительного вида бутерброд. В животе у него заурчало.
– Да я не голоден.
Жиль внимательно посмотрел на него.
– Что, никак в себя не придешь? Ну, так оно всегда бывает, когда выходишь из себя. Я там тебе на всякий случай положил в переметную суму большую флягу вина.
Впившись в бутерброд, он собрался было уходить.
– Но ты же видел и делал то же самое, – удивился Рауль. – Неужели тебя не тошнит?
Жиль остановился и, поперхнувшись, с мрачным видом обратился к Раулю:
– Я делаю вид, что это был вполне заурядный день, и я ходил в обычный дозор. Я делаю вид, что ничего не помню. Раньше или позже эта защита сломается, но до тех пор, быть может, лучше напиться в стельку да наплакаться вволю.
Он отвернулся и побрел прочь.
Рауль потер лицо руками и встал. Недалеко от колодца крестьяне уже обступили Кретьена из Безье послушать, как он будет читать вслух древний список Евангелия от Иоанна.
– Судите сами, свет пришел в мир, а люди полюбили тьму более света, ибо деяния их злы и греховны. Ибо творящий зло ненавидит свет и не придет к свету, пока дела его не станут явными. Но творящий то, что справедливо приходит к свету, и становится очевидным то, что дела его были богоугодны.
Рауль еще не окончательно пришел в себя, чтобы попасть в сети ловца душ. Слова сыпались на него, мало что знача, но у катара был такой прекрасный голос. Он влек, подобно солнечному лучу, и Рауль пришел в себя лишь тогда, когда один из крестьян перебил чтение вопросом. Затем Монвалан обошел сторожевые посты, натолкнулся на Матье, что-то бормотавшего себе под нос и сортировавшего свои бесценные свитки. Когда Рауль наконец освободился, то, оглянувшись, увидел неподалеку от себя ту самую женщину. Она откинула капюшон и пила местное крепкое вино. Теперь он мог подробнее разглядеть черты ее лица.
Черные как ночь волосы свободной волной ниспадали на спину. Ходить простоволосой разрешалось лишь девственницам да незамужним. Густые черные брови и ресницы обрамляли серые с поволокой глаза, но, правда, в них не было той алмазной чистоты, столь запомнившейся ему по видениям. Лицо ее осунулось, а кожа побледнела, и это тоже немного не вязалось с тем, что он помнил.
Он не спеша подошел к ней и когда, поглощенная своими думами, она так и не обратила на него внимания, Рауль громко откашлялся.
– Я даже не знаю вашего имени, – тихонько промолвил он. – Хотя мое хорошо вам известно.
Она оторвала взгляд от горизонта, где наблюдала удаляющиеся на юг грозовые тучи, и посмотрела на него, добродушно улыбнувшись.
– Меня зовут Брижит, – ответила она, прежде чем поднять чашу и допить вино. Когда девушка заговорила вновь, казалось, она беседует сама с собой. – Я так устала. Иногда мне кажется, что проще сдаться. Пусть меня схватят и сожгут, и больше мне уже не придется скрываться и прятаться. Но тогда древние знания умрут вместе со мной. А я ведь дала клятву.
– Ваш спутник... Матье... он сказал мне, что вы хранители, – полюбопытствовал Рауль. – Хранители чего?
– Каждый из нас в своем роде хранитель правды, чуждой римской церкви, которая считает нас лжецами и богохульниками... А потому каждый из нас должен быть уничтожен.
Рауль не был уверен в том, что понял ее. Ясно было одно: она и ее спутники в большой опасности и нуждаются в помощи.
– На холмах, неподалеку от моего замка, есть пещеры. Думаю, там вы будете в полной безопасности. По крайней мере какое-то время.
Брижит призадумалась и покачала головой.
– Благодарю вас, но вынуждена ответить отказом. Мы собираемся найти прибежище в горах Фуа. Граф Фуа сочувствует катарам. А многие холмы и долины его владений так удалены от населенных мест, что в них лишь изредка забредают одинокие пастухи.
– По пути туда мы будем вас охранять. По всей округе рыщут люди де Монфора. Вы не должны путешествовать в одиночку. Она как-то странно посмотрела на него, и в глазах ее блеснули огоньки.
– Большое спасибо. От вашей защиты мы не имеем права отказаться.
Головная боль внезапно отпустила Рауля и сменилась сладостной истомой в чреслах. Он оценил ее рот, влажные от вина губы. На изящной шее пульсировала жилка. Его собственный пульс забился куда быстрее. Хотя гроза уже прошла, он все еще был заряжен ее напряжением.
– По-моему, нам пора в путь, – вежливо заметил Рауль. – Де Монфор бросится в погоню за нами, как только гроза окончательно пройдет.
И он с трудом заставил себя отойти от нее.
Потрясенная Брижит молча наблюдала за тем, как он отдает приказания рыцарям. Ее тело стало ватным от страха и влечения.
Четыре года тому назад в замке Монвалан она поняла, что это неизбежно случится, но лишь только сейчас почувствовала, что судьба уже поворачивает ключ в замке на дверях, ведущих в будущее.
Конечно же, она могла отказаться от помощи и отослать его домой, в Монвалан, к жене, но это означало бы отправить его на верную смерть. А ему представлялась возможность выжить, а взамен ей оставалось лишь попросить его дать ей то, что досталось ему от бога.
* * *
Когда Симон вернулся в Лавор, солдаты Сито уже разгребали груду раскаленных углей в поле за городскими воротами, где только что были сожжены местные катары. Они искали необгоревшие кости, чтобы от них совсем ничего не осталось, чтобы земля навсегда забыла об их существовании. Изуродованный труп Жеральды все еще лежал в колодце, и ни у кого не хватало смелости вытащить его оттуда. Весьма сомнительно, чтобы ее извлекли до того, как она начнет отравлять воду.
Передав поводья слуге, Симон вошел в ратушу. Там его ожидало не меньше дюжины просителей, в основном пришедшие выразить свое почтение местные князьки да ожидавшие дальнейших приказаний адъютанты. Его сын Амори занимался более мелкими делами.
Увидев отца, он многозначительно посмотрел на стол, за которым восседал Сито, поглощавший целый поднос жареных голубей в красном винном соусе. И подлива, и лицо аббата ничем не отличались по цвету друг от друга.
Собравшись с духом, Симон швырнул перчатки и шлем оруженосцу и решительно подошел к столу.
– Вы их упустили! – воскликнул Сито, вытирая жирные пальцы о салфетку. – Они уже были у вас в руках, а вы их упустили!
Опершись руками о крышку стола, Симон, не мигая, посмотрел в серо-зеленые глазки Арно-Амальрика.
– Если хочешь сорвать свою злость на мне, то это будет последней глупостью в твоей короткой и бездарной жизни! – процедил сквозь зубы де Монфор. Его зубы пока что почти все были целы – большая редкость для воина его лет. Хотя несколько и было сколото, а эмаль на них облетела. – Если б не бдительность моих воинов, их бы ни за что не удалось выкурить из их логова! А твои людишки были слишком увлечены бросанием камней в колодец и хлопали в ладоши у костра, на котором палили еретиков.
Сито вытянул свою багровую шею.
– Как смеешь ты угрожать и оскорблять меня! – вспылил он. – Предупреждаю, я...
– Что ты?! – презрительно скривил губы Симон. – Отлучишь меня от церкви, как Раймона Тулузского?! Думаю, нет. Сколь бы ты ни точил на меня зуб, а без меня тебе не обойтись! И ты сам прекрасно об этом знаешь! – Проворчав в раздражении нечто невразумительное, он оттолкнулся от крышки стола. – Кроме того, только я знаю, где искать еретиков и их наставницу... К тому же мне надо свести с ними личные счеты, – он рванул ворот кожаной рубахи.
– Где? – облизнулся Сито.
– Золотой щит, черный герб, желтый конь, – поднял густую черную бровь Симон.
То же самое сделал и заинтригованный Сито. Он знал все фамильные гербы наиболее богатых людей Франции, однако эмблемы мелких, расплодившихся, словно мухи, князьков его совершенно не интересовали.
Симон же, напротив, был ярым знатоком геральдики и по любому щиту на поле брани мог определить его хозяина.
– Рауль де Монвалан, – с удовлетворением промолвил он. – Сражался на нашей стороне в Безье, но перешел на сторону врага и стал мстительным изменником. Я также предполагаю, что он прискакал на помощь лаворцам, но понял, что опоздал и увел у нас из-под носа этих катаров. – Симон принял кубок с вином из рук личного телохранителя. – Глаза его сузились. – Так или иначе, я решил нанести визит в дом господина Рауля лично.
ГЛАВА 19
Фуа, май 1211 г.
Рауль наблюдал за тем, как жонглеры, развлекая собравшихся на пир, перебрасывали из одной руки в другую раскрашенные деревянные шары. И хотя глаза его отслеживали каждое из грациозных движений этих циркачей, мысли его были далеко, и не будь он званым гостем графа Фуа, то давно бы уже здесь не сидел.
Сидевший во главе стола граф был увлечен беседой с одним из своих рыцарей, но время от времени бросал проницательный взгляд в сторону Рауля. Фуа имел репутацию горячего и жестокого бойца. Он с радостью принял под свое крыло Брижит, Кретьена и Матье. Для Фуа катары были символом сопротивления, перчаткой, брошенной в лицо наступавшей армии северян. Конечно же, даже в этих горах Симона де Монфора справедливо побаивались, но все же в большей степени презирали, считая, что в конце концов он будет разбит. Только за прошлый месяц, по словам графа Фуа, его рыцари истребили несколько сот немецких наемников в Монгейском лесу. Если катары и могли чувствовать себя где-то в безопасности, так это здесь, в горах, расположившихся в отрогах Пиренейского хребта.
Рауль думал о Брижит. Он так мало о ней знал, ну разве, что она такая красивая и необычная и находится в большой опасности. Он так сильно ее желал, что даже мысль о ней мгновенно его возбуждала. Она не была на званом ужине, но он все равно ощущал ее присутствие. Осознание того, что она так близка, было просто невыносимым. Равно как и то, что она не для него.
– Предполагаю, – прервал его размышления обратившийся к нему Фуа, – что вы вернетесь к своему сюзерену?
Рауль тяжело вздохнул, с трудом фокусируя свой взгляд на графе.
– Да, мой господин. Теперь, когда де Монфор взял Лавор, все окружающие Тулузу земли открыты для удара его армии, в том числе и мои собственные.
– А как граф Раймон? Хватит ли у него мужества обороняться?
Рауль не удивился, уловив презрение во взгляде Фуа. Мало кто из южных дворян верил в то, что Раймон Тулузский способен удержать свои владения.
– У него нет выбора, – ответил, пожав плечами, Рауль. – Церковь не верит в его покаяние, а де Монфор не пойдет на переговоры, пока ему сопутствует успех. Он хочет, чтобы Тулуза досталась лично ему. Так что остается либо сопротивляться, либо умереть.
Фуа некоторое время молчал. Затем пристально посмотрел в глаза Раулю.
– Не прихватите ли вы с собой мое послание к графу Раймону, когда будете уезжать?
Он усмехнулся, увидев, насколько удивился такому обороту Рауль.
– Быть может, сейчас пришло время забыть о старых распрях. Если мы хотим выжить, то должны объединиться и совместно сражаться с врагом. Де Монфору понятен лишь один язык – язык меча! – И он с такой силой ударил кулаком по столу, что налитое в кубки вино расплескалось.
«На языке меча привык говорить и Фуа, – с иронией подумал Рауль, – вот почему они с Раймоном никогда не встречались с глазу на глаз».
– Я с превеликим желанием возьму ваше письмо, мой господин.
– Отлично! – Граф дружески хлопнул Рауля по плечу и приказал оруженосцу наполнить кубок монваланскому гостю. – Да, у Монфора большие аппетиты, но нами он точно подавится. Я также отправлю послание в Коминж и Берн. – Его лицо покраснело от волнения. – А что ты можешь мне рассказать о состоянии армии де Монфора, исходя из того, что видел в Лаворе?
– Кроме того, что у них не хватало нескольких сотен немецких наемников, отправившихся к де Монфору из Каркассона?
Гомерический хохот Фуа сотряс стены приемного зала, и вновь он хлопнул Рауля по плечу.
– А ты мне нравишься! – У Рауля даже дыхание перехватило, и он мысленно пожелал, чтобы Фуа не выражал свои симпатии с таким энтузиазмом.
Когда ему наконец удалось бежать из зала и вырваться из объятий экзальтированного хозяина, Рауль поднялся на забрало крепостной стены, чтобы подышать свежим воздухом. Город спал, только в нескольких окнах мерцал тусклый свет, дробясь в темных водах реки Арьеж. Оказавшись совершенно один, прислушиваясь к успокаивающей перекличке ночной стражи, Рауль наконец-таки пришел в себя. «Да, – подумал он, – похоже, что граф Фуа столь же субтилен, как и сорвавшийся с привязи дикий бык на ярмарке».
Внезапно он ощутил за спиною какое-то движение. Обернувшись, Рауль увидел стоявшую в тени женщину. Черный плащ окутывал ее тело подобно паре сложенных крыльев. Ее волосы сверкали в темноте подобно искрящемуся потоку. У Рауля перехватило дыхание еще до того, как она сделала шаг навстречу. Он уже понял, кто это.
– Завтра будет гроза, – промолвила она, вглядываясь в ночное небо. – Разве ты не чувствуешь? – Ее голова едва доходила ему до плеча, а черты лица были изысканны и изящны. Она казалась слишком хрупкой, чтобы быть хранилищем света и силы такой мощи.
– Я не видел вас на званом ужине и подумал, что вы, наверное, пошли спать, – прохрипел он. Во рту у него внезапно пересохло.
Девушка едва заметно улыбнулась.
– Я бы хотела попросить вас об одном одолжении, перед тем как вы покинете Фуа.
– Ради вас я готов сделать все что угодно, моя госпожа, – проглотив застрявший в горле комок, ответил Рауль. Его воображение ожидало от нее вполне определенных слов, но он знал, что она никогда их не произнесет.
– Мне надо завтра кое-куда отправиться, но без моего дяди и Матье. Не согласитесь ли вы меня сопровождать?
Раулю стало не по себе. Отвернувшись, он оперся ладонью на зубец стены.
– А куда? – спросил он в надежде, что к тому времени, как она ответит, он уже окончательно придет в себя.
– Это форт в горах, в одном дне пути отсюда. Сейчас он уже, наверное, в руинах. Моя мама водила меня туда, когда мы первый раз посещали эти земли. В давние времена это было священное место.
– И оно вам дорого? А я считал, что катары не питают привязанности к материальным объектам.
– Место это дорого мне отнюдь не по материальным причинам, – серьезно ответила Брижит. – Не знаю, поймете ли вы, но порой, даже если уходят люди, квинтэссенция их надежд и молитв остается в местах, где они когда-то пребывали. Даже в церквах Сатаны чувствуется выброс искренней веры. И я вовсе не такая катарка, как дядя Кретьен! Меня не воспитывали как катарку, и я никогда не принимала их обетов.
– Но как же вы тогда оказались в компании двух старших перфекти, и почему любой из святых отцов христианства обвиняет вас в ереси?
Он повернулся к ней лицом, но руки от зубца не отпускал. Девушка смотрела куда-то в ночь, в темную тяжесть нависших над землею черных туч.
– Отец мой был родным братом дяди Кретьена, а по профессии – трубадур. Он служил у Ричарда Львиное Сердце в Акре, а потом последовал за ним в Аквитанию, Англию, Аутремер и снова в Англию. А мать моя была народной целительницей, хранительницей древней веры, она лечила раны отца, полученные им в Святой Земле.
– И она обладала тем же даром, что и вы?
– Не столь сильным, но все-таки... – Лицо Брижит погрустнело. – Порой дар – это тяжкое бремя. Ведь нам приходится видеть то, что не стоит открывать простым смертным. – Она тяжело вздохнула. – Всему, что касается врачевания, меня научила моя мать. Она показала мне, как правильно направлять целительную силу. После того как умер отец, мы покинули Англию, пересекли Узкое море и стали странствовать. Паломниками мы посетили все древние святые места, в том числе Карнак и Компостеллу, когда-то именовавшуюся Британтиум. В конце концов мы прибыли в Безье, чтобы поведать семье моего отца о том, что с ним случилось. Мы встретились с его братом Кретьеном, который уже был Совершенным катаром, и с его сыном Люком... К тому времени у них уже жил Матье.
