Текст книги "Признание маленького черного платья (ЛП)"

Автор книги: Элизабет Бойл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

Но сейчас так много поставлено на карту. И что, если Дэша повесят?

Пиппин отвернулась и вытерла выступившие на глазах слезы.

– Слишком уважаете? – упорно настаивал лорд Госсетт, обойдя девушку и вручив ей без каких-либо церемоний простой льняной носовой платок. – Это многообещающе. Уважение – это намного больше по сравнению с тем, с чего начинают многие люди. Выходите за меня, леди Филиппа. Пиппин.

Она едва не посмотрела на него, когда он подобным образом произнес ее имя. Его серьезный тон пробуждал надежду, говорил о чем-то таком чистом и искреннем, что это причиняло ей душевные муки. Все, что девушка смогла сделать – это снова покачать головой.

– Я не могу.

– Почему нет? – спросил виконт. – Вы спасете свое имя, доброе имя своей семьи, от позора.

Это выглядело преувеличением. Ее отец был пьяницей и игроком, а младший брат готов был последовать по его стопам.

Но Госсетта, кажется, это не волновало.

– Брак со мной прекратит любое расследование вашего участия в его побеге из Маршалси. Вы спасете свою жизнь.

– А что насчет вас, милорд? – спросила она. – Что станет с вашим добрым именем?

Госсетт сделал шаг назад.

– Моим добрым именем?

– Оно будет запятнано. – Теперь пришла очередь Пиппин настаивать на своем. Она должна. Обязана это сделать. Если бы только я не…

– Не понимаю, каким образом мое имя будет запятнано, – сказал виконт, со всей уверенностью, порожденной поколениями аристократического воспитания. В случае Госсетта это было не высокомерие, но чувство понимания того, кем он является. Благородным человеком. – Брак со мной только…

Пиппин оборвала его.

– Прекратите. Пожалуйста, умоляю, перестаньте. Вы так ужасно затрудняете все это.

– Но в этом нет ничего трудного, – ответил ей Госсетт. – Не должно быть. Я не могу не думать о том, что произойдет с вами, если вы не… – он помолчал. – Не выйдете замуж и не обретете защиту.

– Мне не нужна…

– Но вам нужна защита, леди Филиппа. Нужна. Вам и вашему ребенку.

Ее руки легли на выпуклость живота, которая скоро будет заметна среди тщательно уложенных складок платья, которые до сей поры скрывали ее растущую беременность.

– Как вы…

– Из-за этого, – пояснил он, кивнув на ее руки, лежащие поверх живота. – Точно так же вы поступили прошлой ночью, когда были расстроены, и я в тот же момент понял, что вы носите его ребенка. – Он помолчал перед тем, как продолжить: – Но он потерян для вас, а я нет. И, Пиппин, моя дражайшая Пиппин, я хочу жениться на вас – ради вас самой и ради вашего будущего ребенка тоже.

Она снова покачала головой.

– Пока он в той камере, приговоренный к повешению, я не могу…

Госсетт обнял девушку и прижал к себе. Его объятия были нежными и успокаивающими, но произнесенным им слова поразили ее так, как не смогло бы удивить ничто другое.

– Что если я позабочусь о том, чтобы он оказался на свободе и благополучно покинул Англию?

Ларкен провел большую часть дня взаперти с Холлидрейком и Темплом, сочиняя отчеты и сравнивая заметки, чтобы убедиться, что в окончательной, официальной версии нигде не упоминаются имена Талли и леди Филиппы. Также предстояло позаботиться о безопасном возвращении Дэша в Лондон, и в придачу облегчить душу, выложив этим двоим всю правду.

О том, что Пимм приказал ему сделать. И что теперь он не собирается делать это, даже если это будет означать провал задания.

И все же, при свете дня провал казался более радужным началом его новой жизни, по сравнению с «честью» и «долгом», которые требовали от него король и страна.

И теперь, когда день угасал и приближался ужин, у него осталось одно-единственное дело. Найти Талли. И когда он ее найдет, то…

Что, черт возьми, ты собираешься сказать ей, Ларкен, когда найдешь ее?

Было так много причин пойти к ней и умолять о прощении, просить ее провести с ним остаток жизни, но также существовали и очень большие препятствия, возникшие между ними, такие же непреодолимые и тернистые, как заросли боярышника, составлявшие лабиринт.

Например, тот факт, что она совершила измену, освобождая Дэша.

Как и ты мог бы поступить, если бы не был так безрассудно упрям, возразила бы она в ответ.

Ларкен отмахнулся от этой мысли. Что там еще говорила Талли? О да. Как он мог забыть?

«Как вышло, что вы готовы убить друга? Неужели вы так относитесь к тем, кого любите? Легко расстаетесь с ними и забываете их в нескончаемых поисках чести? Я спрашиваю вас, сэр, какая честь может быть в убийстве?»

Его отец понимал, что такое настоящая честь – он ставил на первое место свою семью и сердце, цена не имела значения. Теперь Ларкен понимал, что отец отправился в Париж не для того, чтобы восстановить честь, а чтобы забрать свою дочь, завлеченный обещанием Авроры, что та передаст их ребенка под его присмотр.

И его любовь к незаконнорожденной дочери стоила ему жизни.

Ларкен покачал головой. Честь. Долг. Он так долго знал только эти идеалы, из-за которых он едва не потерял свою душу. Теперь пришло время освободить ее. Разыскать любовь, способствовавшую побегу из той тюрьмы, в которую он так давно бросил себя.

Барон поднял голову и посмотрел на старые конюшни, где Дэша заперли в стойле и поместили под охрану – но охранников нигде не было видно. Они ушли. Оставили Дэшу возможность…

Черт побери!

Ларкен помчался через лужайку, но ржание лошади внутри конюшен заставило его резко остановиться, как раз перед дверьми.

Он заглянул внутрь и, к своему изумлению, увидел, как лорд Госсетт ведет своего премированного жеребца к камере Дэша. Говорили, что это животное было самым быстрым в Англии, и что виконт оказывался от всех предложений продать его.

Конь на самом деле обладал всеми этими достоинствами, но вовсе не великолепное животное остановило Ларкена. Набитые седельные сумки на лошади, словно всадник собирался совершить быстрое, тяжелое путешествие, говорили о многом.

Госсетт остановился рядом с камерой Дэша.

– Просыпайтесь, сэр, – сказал виконт. – Я пришел с предложением.

Ларкен проскользнул внутрь и спрятался в одном из стойл. Он подумал, что Дэш заметил его, но когда снова посмотрел на своего друга, тот не обратил на него внимания.

– Вставайте, – проговорил Госсетт. – У нас не так много времени.

Дэшуэлл зашевелился и встал с табурета, а затем подошел и встал напротив виконта.

– Чего вы хотите?

– Чтобы вы взяли эту лошадь, золото в седельных сумках, эту карту и поехали прямо к побережью.

Рассмеявшись Дэш сел обратно на табурет.

– И что? Чтобы меня застрелили, когда я буду проезжать через первый же луг? Пожалуй, нет, милорд.

– Дэшуэлл, я рискнул всем, что у меня есть, чтобы сделать это, – ответил ему Госсетт, и глубокие эмоции в его голосе были настолько пронизаны правдой, что у Ларкена замерло сердце. Виконт был настроен серьезно.

– Я освобожу вас и устрою вам безопасное отплытие из Англии при одном условии.

Ларкен подался вперед. Что, черт побери, делает Госсетт?

– Условии? Позвольте мне угадать. Это имеет какое-то отношение к леди Филиппе?

Госсетт покачал головой.

– Нет. Это имеет отношение к леди Госсетт. Моей жене.

Всего лишь мгновение потребовалось Дэшу, чтобы понять то, что было сказано. И Ларкену тоже. Ради всего святого, нет!

Леди Филиппа вышла замуж за Госсетта, чтобы спасти Дэшуэлла.

Подлинная боль омрачила лицо Дэша, и это разрывало Ларкену сердце. Госсетт поступил бы милосерднее, если бы просто всадил в капитана пулю.

И когда окончательность этих слов проникла в его сознание, Дэш рванулся вперед и ухватился руками за решетку.

– Что, черт побери, вы сделали? Что вы с ней сделали?

Виконт не сдвинулся с места и сказал с такой же напряженностью:

– Ничего больше того, что вы должны были сделать, когда у вас был шанс. – Он помолчал. – Я женился на ней. Теперь она далеко за пределами вашей досягаемости.

Намек в его голосе был ясен. Пиппин всегда была за пределами его досягаемости.

Дэш отчаянно метался по камере.

– Она не сделала бы этого. Не сделала. Если только вы не… – Он снова бросился к решетке, его рука потянулась к виконту, и на этот раз Госсетт отступил на шаг.

– Если вы думаете, что я заставил ее, то вы ошибаетесь. И могу добавить, что убеждение не заняло много времени, так как я могу предложить ей многое, а что можете дать ей вы, Дэшуэлл? Казнь через повешение за то, что она помогала вам? Возможность того, что за ней будут охотиться так же, как и за вами? Это то, что вы предлагаете леди?

– Я должен убить вас. – Дэш с такой силой стиснул прутья решетки, что костяшки его пальцев стали смертельно-белого цвета.

– Это был бы лишь один из способов достижения цели, – проговорил Госсетт, вытаскивая из кармана длинную цепочку, очевидно, позаботившись обо всем, включая ключ. – Но это не вернет вам расположения леди. – Он помедлил перед тем, как вставить ключ в отверстие замка. – Свобода, Дэшуэлл, или смерть?

Дэш кивнул, и Госсетт выпустил его из камеры.

О, Господи, подумал Ларкен, ничем хорошим это не кончится. Он готов был спорить на свой лондонский дом, что Госсетт и понятия не имел, насколько опасен может быть человек, которого он только что освободил. Но Ларкен-то знал, потому что много раз видел, как капитан сражался, выбираясь из более серьезных потасовок, чем просто трактирные драки.

Американец вышел из тюремной камеры, помедлил, оценивая виконта прищуренным взглядом, а затем сжал руку в кулак и ударил его в лицо с такой силой, что сумел опрокинуть бы мужчину в два раза больше виконта. В действительности, эта сила опрокинула Госсетта навзничь, он упал на свой зад и перекатился по грязи и соломе на полу конюшни.

Но, к его чести, он поднялся, отряхнулся и уставился на Дэша с неумолимым спокойствием человека, который окровавлен и в синяках, но все равно победил.

– Полагаю, я это заслужил.

– Я должен убить тебя, чертов ублюдок, – ответил Дэш.

Госсетт проигнорировал его, протянул руку и подобрал поводья своего коня, а потом бросил их Дэшу.

– Обращайтесь с ним бережно. – Затем он вытащил из-за пазухи пакет и передал капитану. – Там, внутри, карта, на которой обозначены мои поместья отсюда и до Гастингса, а также записка слугам с моей печатью, чтобы они хорошо накормили вас и помогали вам до тех пор, пока вы не доберетесь до побережья. Полагаю, золота внутри будет достаточно, чтобы вы нашли кого-то, кто закроет глаза на ваше нынешнее положение и окажет вам помощь, безопасно вывезя вас из Англии.

Дэш заглянул внутрь и кивнул. Затем он перевел взгляд на то место за плечом Госсетта, где прятался Ларкен.

Итак, американец видел, как он зашел в конюшни.

– Я только надеюсь, что смогу без помех выбраться отсюда.

Ларкен понял, что его друг имел в виду. То, что он не станет вмешиваться и останавливать этот побег. Барон высунулся из тени и поприветствовал Дэша, а затем повернулся спиной, когда тот садился на крепкую лошадь.

– Берегите это животное. Этот конь – один из лучших в стране, – проговорил Госсетт. – И если вы устроите так, что он вернется ко мне, то я буду у вас в долгу.

Ларкен едва не рассмеялся. Госсетт! Всегда благороден, полагая, что и все остальные будут вести себя точно так же.

Но, к его чести, Дэш кивнул. Потому что понимал, что для джентльмена хорошая лошадь была подобна быстроходному судну для морского капитана. Затем он наклонился вниз и сказал что-то Госсетту, что Ларкен не сумел расслышать, а после пришпорил лошадь и умчался из конюшни с такой скоростью, словно его преследовал сам дьявол.

Ларкен все еще не мог постичь, как леди Филиппа могла сделать нечто подобное. Своим решением она добыла свободу и жизнь для Дэша, но заплатила за это ужасную для них обоих цену.

Барон закрыл глаза и прислонился лбом к столбу, слушая, как Госсетт покидает конюшни.

Что, если бы это была Талли? Замужем за другим? Что, если бы он позволил своей одержимости честью и долгом, своим страхам из-за мрачного прошлого, навсегда разлучить их, как это сделал безрассудный характер Дэша?

Как только он понял, что Госсетт ушел далеко от конюшен, Ларкен выскользнул в сады, потому что знал, что не может позволить себе совершить ту же ошибку, что и его друг, и потерять свое сердце.

Ларкен шагал по лесной тропинке к искусственным руинам, держа в руке основательно нагруженную корзинку. Герцогиня провела последние полчаса, следуя за ним пот пятам, помогая ему упаковать эту корзину и выведывая, каковы его намерения в отношении ее сестры – о чем, к счастью, ему удалось умолчать благодаря своевременному прибытию Холлиндрейка, который практически утащил жену прочь и оставил Ларкена в покое, чтобы тот сам нашел свой путь.

Пока он тяжело ступал по тропинке, запах листвы и полевых цветов смешивался с влажным воздухом под деревьями. Солнечный свет то тут, то там проникал сквозь густой покров наверху.

Если бы только сердце не стучало так отчаянно в его груди. Господи, можно было подумать, что он никогда раньше не сталкивался с неприятностями.

Конечно же, у неприятностей не было красивого лица и таланта опутывать его сердце так, как это сделала Талли.

Когда Ларкен подошел к руинам, то заметил ее, девушка сидела на одном из дальних камней и делала набросок. Судя по нахмуренным бровям и поджатым губам, она больше стирала, чем рисовала, сопровождая этот процесс изрядной порцией ругательств.

– Проблемы? – спросил барон.

Она резко обернулась, едва не уронив альбом для набросков и угольный карандаш.

– О Боже. Это вы.

Он не знал, было ли это обвинением, или таким образом она давала ему понять, что рада его видеть.

Так как Талли не натравила на него Брута – маленький песик свернулся у основания одного из камней, посмотрев сперва на Ларкена, затем на свою хозяйку, перед тем, как снова заснуть – то барон предположил, что она не разозлилась из-за того, что он вторгся в ее уединение.

Между тем Талли торопливо собрала альбом и карандаши и отложила их в сторону. Она покусала нижнюю губу, а затем рассеянно провела рукой по волосам, словно пытаясь привести их в порядок.

Ларкен мог бы сказать ей, что не стоит беспокоиться, потому что ее шляпка была сброшена давным-давно, и ветерок растрепал светлые волосы. Мягкие пряди падали ей на плечи и девушка выглядела так, словно он только что пробудил ее после долгого легкого сна.

– Должно быть, я выгляжу как пугало, – проговорила она, посмотрев вниз на свое платье. – Кажется, вы всегда застаете меня тогда, когда я выгляжу не лучшим образом.

– Позволю себе не согласиться, – ответил Ларкен, подходя ближе. Ветер стих, и шелест листвы прекратился, он словно очутился в волшебной долине, где одно неловкое движение, одно неверное слово может навсегда унести ее вне его досягаемости. – Я считаю, что вы совершенно очаровательны.

Талли отвела взгляд, на ее щеках появился легкий румянец.

Подойдя еще ближе, барон поставил корзинку на камень, который располагался напротив нее.

– Что это такое? – спросила девушка.

– Полагаю, это пикник.

Она переместилась на край камня и уставилась на корзинку.

– Вы не знаете?

– Я никогда не был ни на одном, – пояснил ей Ларкен. Он предположил, что галеты и холодный чай на португальской равнине не считаются пикником.

– Никогда?

Он заглянул ей в глаза.

– Никогда. Пожалуй, вы сможете…

Но Талли уже соскочила с камня и осторожно протиснулась мимо него, так, чтобы коснуться его только самым кратким образом.

– Никогда не побывать на пикнике, – бормотала она.

Ларкен улыбнулся ее озабоченности… и готовности помочь.

Это было начало. Но начало чего?

Чего-то важного…

Между тем, Талли вытащила содержимое из корзинки, разложила аппетитные деликатесы на паре тарелок, вручила ему бутылку вина, чтобы достать из нее пробку, и стащила, когда думала, что он не видит, очень крупную и спелую ягоду клубники.

Ларкен протянул руку над ее плечом и вытащил кость для Брута.

– Вы его избалуете, – упрекнула барона Талли.

– Это была не моя идея, – ответил он ей. – Кухарка добавила ее, пока ваша сестра отвернулась. Она сказала, это для того, чтобы, гм… – он откашлялся и постарался изобразить кухарку как можно лучше: – … чтобы чем-нибудь занять эту зверюшку.

Талли засмеялась.

– И так оно и есть, – проговорила она, указывая на Брута, который потащил свой приз вверх по тропинке и скрылся из вида, словно для того, чтобы ни с кем не делиться. Затем она замерла. – Вы сказали «моя сестра»?

Он кивнул.

– Она практически загнала меня в угол.

– Мне так жаль.

– Не стоит, – сказал Ларкен. – Она дала мне много советов.

Талли застонала.

– О Господи. Ну почему же у меня такая сестра? Почему я не могла появиться на свет вместе с обычной близняшкой, которая не вмешивалась бы в чужие дела?

Теперь рассмеялся барон.

– Да, но тогда у нас бы не было всего этого, – произнес он, поднимая вверх бутылку с вином. – И должен сказать, оно очень хорошего качества. – И, чтобы подтвердить эти слова, он вытащил пробку и наполнил стаканы. Они уселись на большую глыбу мрамора, и Талли передала ему одну из тарелок.

Неужели ему показалось, или ее руки на самом деле дрожали?

Ларкен поднял голову и увидел, что она нахмурилась точно так же, как когда что-то рисовала.

– Благодарю вас, – проговорил он и начал есть.

Они ели молча, украдкой бросая взгляды друг на друга, пока, наконец, Талли не поставила свою тарелку и не посмотрела ему в лицо.

– Вы уезжаете?

Ее вопрос удивил Ларкена. И, сделав глоток вина, он ответил:

– Да.

Ее нижняя губа задрожала.

– И вы пришли сюда, чтобы попрощаться?

Попрощаться? Сердце Ларкена замерло. Это то, чего она хочет? Чтобы он уехал? И прежде, чем он смог остановить себя, барон выпалил:

– Боже, надеюсь, что нет.

И после этого признания, он потянулся, чтобы взять ее руку в свою и совершить самый опасный поступок в своей жизни.

Сделать предложение.

Взгляд Талли устремился вверх и встретился с его взглядом, когда его рука накрыла ее руку. Надеюсь, что нет? Неужели это возможно?

Девушка подавила волну радости, которая угрожала завладеть ее сердцем. Она провела весь день, не смея даже надеяться на то, что он простит ее – в самом деле, она едва не стала причиной его гибели, потому что не пошла прямо к Холлиндрейку. Она убеждала себя, что Ларкен должен презирать ее за безрассудное и упрямое поведение.

Но в его глазах сиял пылкий, страстный свет, который давал ей надежду. Давал ей нечто большее, чем это.

Этот свет возбуждал у нее стремительное, горячее желание.

– Милорд… – прошептала Талли.

– Джефф, – поправил он.

– Прошу прощения? – переспросила девушка, поднимая глаза от его руки, пальцы которой переплелись с ее пальцами, связывая их вместе. Этот жест был таким простым, но значил очень много. Ларкен не собирался отпускать ее. И он здесь не для того, чтобы попрощаться.

– Пожалуйста, называй меня Джефф.

Талли покраснела, от подобной интимности по ее телу снизу вверх прокатилась волна жара.

– Джефф, – тихо проговорила она, это имя слетело с ее губ, словно сладкая конфета. – Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня?

– За что? – спросил барон, совершенно сбитый с толку.

– За все, – торопливо ответила девушка, другой ладонью накрыв его руку. – За то, что привела тебя сюда, впутав во все это дело. Если бы я не помогла Пиппин вызволить Дэша из тюрьмы, то тогда тебя бы никогда не послали…

Убить Дэша.

Невысказанные слова повисли в воздухе между ними.

Ларкен притянул ее ближе, обнял и поцеловал в макушку.

– Да, да, мы оба знаем, что я должен был сделать. И если бы ты не сделала то, что не должна была, то мы могли бы никогда не встретиться, – сказал он ей. – И это было бы совершенно непростительно.

– Я едва не привела тебя к гибели, – сказала Талли, ощущая тошноту при воспоминании о том, как он лежал на полу конюшни, связанный, с окровавленной головой.

– Едва, но я все еще здесь, – возразил он. – И главным образом из-за тебя.

– Меня?

– Да, конечно же, из-за тебя. Ты сделала для меня больше, чем сможешь когда-либо узнать. Я был безнадежно пропавшим перед тем, как встретил тебя. Я даже не понимал, насколько сильно, пока ты, споткнувшись, не ворвалась в мою жизнь.

– Без всякого преувеличения, – поддразнила его Талли, ее сердце было переполнено. – Хвала небесам, что ты оказался там, чтобы подхватить меня.

– И я хотел бы быть рядом с тобой, то есть, чтобы подхватить тебя, – нерешительно произнес Ларкен, а затем посмотрел ей в глаза и произнес одно слово, которое она никогда не думала от него услышать: – Навсегда.

Талли поняла, что это предложение, которое Ларкен сделал каким-то неловким образом. Ни длинных напыщенных речей, ни прямого вопроса, только его собственная манера говорить о том, что он хочет ее. Навсегда.

И она поняла, что должна ответить «да», но ответила ему своим собственным образом.

Поцеловала его в ответ.

Ларкен наблюдал за тем, как в ее глазах нерешительность сменилась озорным блеском, когда он задал свой вопрос. Он затаил дыхание в ожидании ее ответа, и она дала его, быстро и так, как только Талли могла это сделать.

Она наклонилась вперед, обхватила его лицо мягкими ладонями и прижалась губами к его губам.

Запечатав его предложение своим поцелуем.

В тот момент, когда ее губы коснулись его, Ларкен погиб. Снова пропал. Как она умудряется делать это с ним? Пробуждать его тело и сердце в этой оглушающей потребности в ней?

Он прижал Талли ближе, обнял крепче и жадно завладел ее губами. Он не собирался отпускать ее, никогда. Несмотря ни на что, его сердце теперь понимало – она принадлежит ему. Навсегда.

Его язык проник между губ Талли и попробовал ее на вкус, затеял танец с ее языком. Она оказалась сочной и податливой, и с таким же нетерпением, как и он, стремилась раздуть вспыхнувшую между ними искру в костер страсти.

Ларкен поцеловал ее, затем его губы исследовали ее шею, мочку уха, пульс на ее горле, и двинулись вниз по краю лифа ее платья.

Его другая рука прокладывала путь наверх, таща за собой подол платья Талли, в то же самое время, как его ладонь скользила по ее стройным длинным ногам, вверх по ее бедрам, подтягивая платье вверх, а затем сняв его через голову девушки.

Она вздрогнула, но, как подумал барон, не от холода, а скорее в предвкушении того, что должно последовать. Ларкен опустил взгляд на ее роскошное податливое тело и испытал боль от желания оказаться внутри нее, соединиться с ней, увидеть, как она испытает оргазм, когда он будет ласкать ее.

Он наклонился и прижался лицом к шее Талли, поцеловал ее, двинулся вниз, стягивая лямки сорочки с ее плеч, чтобы он смог освободить ее груди. Его рука обхватила одну из них, в то время как спелой вершинкой, словно ягодой, завладели его губы, посасывая ее до тех пор, пока он не услышал низкий гортанный вздох, сорвавшийся с губ девушки, и не ощутил, как ее бедра взметнулись вверх.

Уже возбужденный, Ларкен затаил дыхание от ее нетерпеливого ответа. Подняв Талли, он несколько мгновений подержал ее в объятиях, перед тем, как отнести на мягкую густую траву посредине искусственных руин, и там он опустил ее вниз и быстро снял с себя рубашку, сапоги и бриджи.

Девушка протянула к нему руки, притянула к себе, ее ноги обхватили его бедра, а губы прижались к его рту.

– Пожалуйста, Ларкен, пожалуйста… – задыхаясь, прошептала она.

Ее чувственная просьба едва не довела его до экстаза, а ведь он только начал свое дело.

Талли лежала в траве на спине и наблюдала за тем, как раздевается Ларкен. Зрелище перед ней напоминало ожившую мраморную статую – мощные мускулы его рук и груди, сужающаяся к узким бедрам талия, и затем – жилистые мышцы его бедер.

И его мужское достоинство. Восхитительно длинное, твердое и возбужденное. Только для нее. Чтобы она могла завладеть им.

Но прежде чем девушка смогла коснуться его, прежде чем она смогла попробовать его на вкус, Ларкен опустился перед ней на колени с озорной улыбкой на губах. Он взял в руки ее ступню и начал целовать пальцы. Талли взвизгнула от смеха, восхитительное ощущение пробежало вверх по ее ноге, в то время как его губы поднимались все выше и выше, целуя ее тело, исследуя изгиб ее лодыжки, нежные округлости ее бедер.

А затем он оказался там, у вершины бедер, опаляя своим дыханием ее плоть, и Талли едва могла двигаться и дышать, потому что его пальцы коснулись ее там, раздвигая складки так, чтобы его губы могли попробовать ее.

– Что ты собираешься… – начала девушка… делать, закончила бы она, но Ларкен уже был там, целуя ее, проводя языком по напряженному узелку, лаская и исследуя ее.

– Ооох, – выдохнула Талли, ее бедра выгнулись ему навстречу, навстречу этой сладкой пытке. Он прикасался языком к ее плоти долгими, размашистыми движениями, и все, что она могла делать – это цепляться за его плечи, когда ее тело начало дрожать и сотрясаться.

Он собирался перенести ее на небеса, унести за грань только своим поцелуем – и затем она кончила, ощутила экстаз в потоке разгоряченного желания.

– Ларкен, о, черт возьми, Ларкен, это здорово, – выкрикнула она.

Барон накрыл ее своим телом, смеясь и заново целуя ее, лаская ее грудь, его пальцы нашли то самое место, которое терзали губы и продолжили окутывать ее волнами желания до тех пор, пока она не смогла это больше выносить.

– О, просто поцелуй меня, – прошептала Талли, и он так и сделал, баюкая ее лицо в ладонях, гладя ее волосы. Его прикосновение заявляло на нее права, боготворило ее, и девушка задумалась, ощущал ли кто-нибудь когда-нибудь себя так же замечательно.

И когда она заглянула в его глаза, то почувствовала, что темное желание, светившееся в них, заново воспламеняет ее страсть.

Талли переместилась, словно кошка, и перекатилась на Ларкена, лаская и исследуя его точно так же, как он это делал с ней, двигаясь вниз к его пенису, и без колебаний провела языком по этой части тела, от основания до кончика, прислушиваясь к хриплому стону, вырвавшемуся из его груди.

– Женщина, что ты пытаешься сделать со мной? – выдохнул барон, когда девушка провела ртом по его члену, наслаждаясь его вкусом, ощущением его в своих руках, чувством власти, которое пришло от того, что она доставляла ему удовольствие тем же способом, что и он ей – и тем, как это возбуждало ее, возвращало к тому же задыхающемуся, беспокойному состоянию, когда ей не терпелось заполнить пустоту внутри себя.

Она продолжила посасывать его, до тех пор, пока Ларкен не отстранил ее. Его глаза стали такими темными, затуманились от желания, и она точно поняла, чего он хочет, и с готовностью легла под него, положив руки на его бедра и притянув его к себе.

Он быстро вошел в нее, наполнил ее длинным, плотным ударом.

Талли вздохнула от удовольствия, ее ноги обхватили его за бедра, ее тело соединилось с его телом.

Ларкен помедлил и посмотрел на нее сверху вниз.

– Ты моя. Теперь и навсегда, надоедливая, скандальная озорница.

Все, что она смогла сделать – это улыбнуться в ответ. Он видел ее так, как она всегда мечтала, чтобы ее видели, – как скандальную женщину, полную страсти и желания.

И она принадлежит ему. Теперь и навсегда.

– Докажи это, – прошептала она в ответ.

Он так и сделал, лаская Талли и доведя ее до экстаза, и в то же время испытав свой собственный, решив их судьбу и навсегда связав их вместе в этом взрыве страсти.

Задолго после того, как село солнце, Талли и Ларкен шагали по прохладной лесной тропинке обратно к дому. Они занимались любовью до изнеможения, ели и пили из корзинки для пикника, а затем нашли в себе силы заняться любовью еще один раз, нежно и неторопливо в мягких сумерках.

– Я не лучший выбор для тебя, – проговорил Ларкен.

Шаги Талли замедлились, и она остановилась, положив руки на бедра. Брут тоже остановился, замерев возле ее подола.

– Думаю, что это решать мне. – Она помолчала, а потом улыбнулась ему. – Я считаю, что ты – просто совершенство.

Ларкен рассмеялся, схватил ее за руку и потащил ее за собой по дорожке, Брут с радостью последовал за ними.

– По правде говоря, я делал такие вещи…

– Шшш, – быстро ответила девушка. – Зацикливание на прошлом нам не поможет. Ты не можешь изменить то, что сделал.

– Что по поводу всего этого сказала бы твоя нянюшка Рана? – поддразнивающе спросил он.

Она покачала головой.

– Нет, я думаю, что няня Таша послужит нам лучше. «Ты должен примириться со своим прошлым», сказала бы она. Наполнить сердце новыми воспоминаниями и открыть те радости, которые лежат прямо перед тобой.

– Вроде тебя?

– Вроде меня, – ответила Талли с надменной самоуверенностью.

Они добрались до того места, где лес уступал место лугу и Холлиндрейк-Хаус вырастал перед ними, словно огромная цитадель.

Талли застонала.

– Она будет настаивать на пышной свадьбе.

– Кажется, ты не слишком радуешься этой перспективе, – сказал Ларкен.

– Нисколько, – заявила она. – Потому что она заставит нас оглашать имена в церкви и ждать! Сама она не стала так поступать, но Фелисити захочет, чтобы, по крайней мере, одна свадьба была респектабельной, и, полагаю, это будет моя свадьба.

– Разве это не то, чего ты хочешь? – спросил он. – Я думал, что все леди хотят…

– Но не я! – запротестовала Талли. – Лорд Ларкен, вы когда-нибудь замечали, чтобы я хотела того, что от меня ожидают?

Он рассмеялся.

– Нет. Никогда. Я не знаю, о чем я думал. – Барон поднес ее пальцы к губам и поцеловал. – Итак, моя будущая леди Ларкен, чего вы хотите?

Ее взгляд устремился в сторону конюшен.

– Я всегда мечтала…

– Да?

– Всегда хотела…

– Тебе нужно всего лишь попросить, Талли, любовь моя, – произнес Ларкен.

Сделав глубокий вдох, девушка изложила свое желание.

– Гретна. Я хочу выйти замуж в Гретна-Грин. Я хочу совершить скандальный побег к границе, и плевать на пышную светскую свадьбу Фелисити.

Ларкену больше не потребовалось никаких убеждений, и, взяв ее за руку, он потянул Талли к конюшням, где все еще находилась почтовая карета Авроры. Пока они бежали туда, словно пара непослушных детей, Ларкен сказал:

– Но когда мы вернемся из Шотландии, я надеюсь, что ты скажешь сестре, что это была целиком и полностью твоя идея.

Талли резко остановилась.

– Лорд Ларкен, неужели вы боитесь моей сестры?

– Всем существом, до мозга костей.

Она кивнула в знак согласия и бросила опасливый взгляд в сторону дома. В самом деле, кроме того, что Ларкен был мрачным, опасным и крайне привлекательным, он еще и обладал незаурядным умом.

– Возможно, нам стоит вернуться домой через Париж?

– Чтобы выиграть больше времени перед тем, как тебе придется отвечать за последствия?

– Да. И я уверена, зная мою сестру, что к тому времени, когда мы вернемся – где-нибудь через год или два – она будет по горло занята устройством браков…

– Подходящих браков, – закончили они одновременно, и весело рассмеялись, исчезая, чтобы завершить собственный идеальный брак.

Эпилог

Гретна-Грин, Шотландия

Неделю спустя