Текст книги "Уоррен Баффет. Лучший инвестор мира"

Автор книги: Элис Шрёдер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 56 (всего у книги 89 страниц)

Никто не мог сравниться с Мангером в уверенности при даче показаний. Несколько раз главный судья в раздражении останавливал его словами: «Мистер Мангер, пожалуйста, дослушивайте вопросы, прежде чем на них отвечать».

Мангер настаивал, что при встрече с Филиппом Ховардом он «сознательно не слушал... был вежлив, но не уделял особого внимания... несколько отвлекся... Вежливо сидел и слушал, думая о чем-то своем».

Адвокаты Гутфрейнда поинтересовались, было ли осознанным тогдашнее решение не разговаривать и не слушать.

– Нет, – сказал Мангер, – когда наступало время говорить, я говорил. Моя вина в том, что я слишком искренен. Я вполне мог обсудить какие-то отдельные вещи, которые все-таки проникали через завесу моего равнодушия. Это одна из самых раздражающих привычек в разговоре. Она меня преследует всю жизнь. Если у меня был контраргумент против чего-то, я его высказывал, – говорил он.

Ховард потребовал для Гутфрейнда возмещения ущерба за судебные иски. Так как это был юридический вопрос, то он проник через «завесу равнодушия» Мангера.

– Я думаю, что сказал ему: «Ты даже не знаешь, что тебе будет нужно. Только Богу известно, состоится ли судебная тяжба, насколько большими будут неприятности, никто не знает, как все сложится. Поднимая сейчас такие вопросы, вы действуете вопреки интересам собственного клиента».

– Это часть того разговора, в котором вы «отключались»? – спросил адвокат Гутфрейнда.

– Нет, я как раз «включаюсь», когда говорю сам, – ответил под присягой Мангер. – Я обычно запоминаю, что сам говорю.

– Это разговор, в котором вы сознательно не слушали несколько раз?

– Что вы сказали? – сказал Мангер. – Я опять «отключился», я не специально.

– Это разговор, когда вы сознательно не слушали несколько раз?

– Мне стыдно признаться, но это опять со мной случилось. Вы не могли бы повторить опять? Я приложу усилия и сконцентрируюсь.

Адвокат Гутфрейнда повторил вопрос в третий раз.

Можно только представить, в каком состоянии находились судьи, адвокаты и Гут-фрейнд, слушая этот диалог. К сожалению, недоразумение было во многом связано с незнанием Филиппом Ховардом проявлений поведения Мангера. Он работал тем вечером, будучи уверенным, что разговаривает с Мангером, и не понял, что реплики, которые тот подавал время от времени, были просто набором мыслей, приходивших ему в голову. Когда Мангер возражал, Ховард полагал, что ведет переговоры, а не что ему читают лекцию. Когда он ничего не говорил, Ховард приходил к выводу, что Мангер согласен или по крайней мере не возражает против сказанного. Никто ему не объяснил, что Мангер «отключился».

Адвокат Гутфрейнда напомнил Мангеру о показаниях Баффета, в которых он признал, что говорил Гутфрейнду о том, что в его силах все это осуществить. Помнит ли мистер Мангер эти слова Баффета?

– Я не помню то, что говорил Баффет, так же хорошо, как свои слова, – ответил Мангер. – Но суть, безусловно, заключалась в том, что вы можете рассчитывать, что мы с вами поступим честно⁶².

Вопрос заключался в том, что значит «честно». Salomon никогда не отрицала, что деньги принадлежали Гутфрейнду и он их заработал. Спор разгорелся о том, уволили бы Гутфрейнда или нет, если бы были известны все факты. Таким образом, теперь требовалось доказать, что Гутфрейнда нужно было уволить. Даже Дональд Файерстайн признал, что, утаивая информацию от Глаубера, Гутфрейнд обманул правительство. Это было странным, непохожим на него поведением. Но, так или иначе, оно имело место.

Гутфрейнд понял, почему компания приложила столько усилий, чтобы доказать, что он должен быть уволен. Он знал, что в интересах всех очернить его, но ему казалось, что его осуждают непропорционально сурово. «В какой-то момент все это должно кончиться», – считал он.

Тем не менее все, включая и Баффета, считали, что Гутфрейнду причитаются какие-то деньги. Баффет дважды попросил Сэма Батлера, члена совета директоров GEICO и друга Гутфрейнда, позвонить и предложить ему 14 миллионов. Батлер прошептал: «Я могу, возможно, дать еще немного больше»⁶³. Он был готов выплатить 18 миллионов. Но Гутфрейнд был оскорблен. Он считал Чарли Мангера грубым и самоуверенным и с возмущением отверг предложение. Все должен был решить арбитражный суд.

После месяцев свидетельских показаний, длившихся до весны 1994 года, судьи стали проявлять нетерпение от этого бесконечного кругового потока взаимных обвинений. Одна сторона доказывала полную невиновность. Другая рисовала Гутфрейнда монстром. На заключительных слушаниях адвокаты Гутфрейнда повысили требуемую компенсацию до 56,3 миллиона долларов, добавив проценты, штрафы, рост цен на акции и многое другое.

Пока арбитражный суд с огромным трудом принимал решение, команда юристов Salomon и сторонние компании, вовлеченные в процесс, стали делать ставки на размер компенсации, которую арбитраж присудит Гутфрейнду. Назывались разные суммы – от 12 до 22 миллионов долларов⁶⁴.

Никто не знает, какие факторы повлияли на вердикт судей. Только Гутфрейнд не получил ни цента.

Глава 50. Лотерея

Множество мест по всему миру • 1991-1995 годы

Реформаторские заявления Баффета в Конгрессе и спасение Salomon превратили его из удачливого инвестора в настоящего героя. История с Salomon выходила за рамки простой истории о добре и зле. Такой нестандартный подход к урегулированию скандала – сотрудничество с регуляторами и органами юстиции вместо укрывательства – своим благородством тронул сердца многих. Воплощалась в жизнь мечта о том, что честность всегда вознаграждается и может смыть пятно позора. Даже когда шум вокруг Salomon утих, звезда Баффета продолжала сиять. Стоимость акций Berkshire резко подпрыгнула и превысила 10 тысяч долларов за акцию. Состояние самого Баффета оценивалось в 4,4 миллиарда долларов. Пакет акций Сьюзи стоил уже 500 миллионов. Те, кто вложил 1000 долларов в компанию в 1957 году, теперь могли получить по 3,5 миллиона.

С появлением Баффета где-либо атмосфера наэлектризовывалась. Люди чувствовали величие этого человека. Они хотели прикоснуться к нему. Застывали, увидев его. Или бормотали что-то невнятное. Неважно, что он говорил, – все внимали его словам.

«Самые лучшие советы по инвестированию я давал, когда мне был 21 год, и никто меня не слушал. Я мог объяснить очень важные и нужные вещи, но на меня не обращали внимания. Теперь я могу сказать самую тупую фразу в мире, и многие наверняка подумают: в этом есть какой-то скрытый смысл».

Он ходил, окруженный ореолом славы. Репортеры испытывали его терпение своими звонками. За ним ходили хвостом, его просили дать автограф или сфотографироваться. Это начинало раздражать. Жа Жа Габор¹ написала ему и попросила прислать фотографию с автографом. Писатели начали работать над книгами о Баффете, а защитники его покоя столкнулись с необъяснимым безумием. Одна женщина появилась в офисе Berkshire и начал кланяться ему в ноги. Глэдис Кайзер прогнала ее в бешенстве. «Не смейте кланяться!» – кричала она.

Конечно, на многих нынешних и бывших сотрудников Salomon Баффет производил меньшее впечатление, чем на остальной мир. Он разрушил их свободную корпоративную культуру, уничтожил систему бонусов, презирал их бизнес, и они это знали. Многим было что рассказать. Очень скоро контраст между его публичным имиджем и холодным рационализмом при принятии решений уловил радар национальной прессы. Как объяснить такое раздвоение личности – на человека, фигурально выражаясь, сидящего на крыльце со стаканом лимонада, рассказывающего истории и обучающего с помощью проповедей, и на бизнесмена, обладающего такой изощренной хваткой? Что он делал на посту временного директора инвестиционного банка, заявляя одновременно, что Уолл-стрит – это банда мошенников, жуликов и шулеров?

На самом деле он пытался связать зарплату сотрудников Salomon с благосостоянием акционеров, но эта проблема была лишь одним из аспектов его борьбы против стиля ведения бизнеса, при котором почти у каждого отдела компании имеется конфликт интересов с клиентами. И без жесткого избавления от всего, что мешало честной торговле, он мало смог бы сделать. Но даже Wall Street Journal и New Republic² к 1991 году обратили внимание на расхождение между двумя мирами Баффета и опубликовали статьи, отмечающие парадокс несоответствия этих миров. Такое расхождение между публичным имиджем Баффета – обычного выходца со Среднего Запада, проснувшегося в стране Оз, и его постоянным общением и знакомствами со знаменитостями —* только усилило желание прессы напечатать что-нибудь разоблачительное. В цитате, вынесенной из статьи в Wall Street Journal, говорилось: «Круг общения Баффета состоит из денежных мешков и влиятельных политиков» и упоминались имена типа Уолтера Анненберга³. Несколько человек, цитируемых в статье, позже утверждали, что их слова неверно истолковали. Среди них были Том Мерфи и новый друг Баффета Билл Гейтс, CEO Microsoft, который как-то раз (во время встречи Buffet Group) вел обычный разговор с Мерфи о том, как его «обдирают» (цитата по Мангеру) телевизионщики за производство рекламы. В Wall Street Journal этот разговор интерпретировали как размышления о том, насколько поднялась цена на рекламу и какой она должна была бы быть, что могло затронуть «серую зону антимонопольной борьбы»⁴. Спор Баффета и его друзей с редакторами Wall Street Journal по этому поводу успеха не имел. Гейтс, раздраженный тем, что стал невольным участником довольно скользкой дискуссии меньше чем через год после того, как Федеральная антимонопольная комиссия начала проверку возможного сговора Microsoft и IBM на рынке персональных компьютеров, написал Баффету искреннее письмо с извинениями за то, что каким-то образом подвел его⁵. К тому времени Гейтс и Баффет были знакомы менее пяти месяцев.

Впервые они встретились летом того же года во время празднования Дня независимости, когда Кей Грэхем и ее подруга редактор Washintgon Post Мэг Гринфельд «заманили» Баффета в дом Гринфилдов на острове Бейнбридж на уик-энд. Для Баффета поездка на остров, до которого нужно было полчаса добираться на пароме из Сиэтла, а сбежать с которого можно только на лодке или гидросамолете, была авантюрой, на которую он мог дать согласие «только ради Кей». Гринфилд убедила его провести день в находящемся неподалеку небольшом поселке, который Гейтс построил для своей семьи. Гейтс, который был на двадцать пять лет моложе Баффета, интересовал Уоррена потому, что его считали человеком блестящего ума и они с Гейтсом занимали соседние места в списке Forbes. Но компьютеры были для Баффета чем-то вроде ростков брюссельской капусты. Ему совершенно не хотелось их пробовать. Гринфилд убедила его, что родители Гейтса – Билл-старший и Мэри – очень милы, кроме того, будут и другие интересные люди. С некоторыми колебаниями Баффет согласился.

Кей и Уоррен подъехали по пыльной дороге к дому Мэг, выстроенному в современном архитектурном стиле, из стекла и бетона. Вход в дом утопал в розовых и пурпурных зарослях душистого горошка. Перспективы предстоящего уик-энда казались довольно блеклыми, особенно когда Баффет узнал, что Грэхем и журналист Рол л и Эванс с женой остановятся в гостевых комнатах дома Гринфилда с видом на залив Пьюджет-Саунд. Самому же Баффету предстояло жить в небольшом гостевом домике, находящемся в некотором отдалении. Придя туда, он обнаружил, что для него поставлена кровать в гостиной, потому что все другие гостевые комнаты в доме уже заняты.

В комнате было полно вишневой колы, конфет, орешков – всего того, что Баффет любил. На дверях отведенной для него ванной красовалась надпись: No ТР. Баффет позвал Грэхем и Гринфилд, чтобы те объяснили ему, что это значит. Ни та, ни другая не смогли этого сделать. Все предположили, что, возможно, неисправен водопровод. Ванная и туалет в доме Гринфилдов находились слишком далеко для того, чтобы Баффет мог ими нормально пользоваться в течение дня. В качестве альтернативы Гринфилд предложила воспользоваться туалетом на соседней бензоколонке.

Вечером Баффет сидел в своей комнате, поедал орешки и запивал их колой. Рассказывают, что вскоре после полуночи он отправился на бензоколонку и обнаружил туалет закрытым⁶. Дальнейшего развития событий доподлинно никто не знает.

На следующий день Гринфилд отвела всех гостей в город после завтрака, чтобы посмотреть парад в честь Дня независимости. Прошли Дядя Сэм в высокой шляпе с красными и синими полосами и звездами, проехали пожарные машины, «скорая помощь», старинные автомобили, продефилировали собаки в сшитых для них костюмчиках, ведомые своими «кутюрье», чирлидеры. За ними маршировала группа из десяти человек, с трудом удерживающих гигантский американский флаг, проехали еще две старинные машины. День завершился приемом в саду у Гринфилд: дамы и джентльмены, одетые соответственно в летние платья и спортивные пиджаки, с удовольствием играли в крокет на газоне среди прекрасных цветов.

На следующее утро Баффет надел кардиган и причесал редеющие волосы. Все пятеро втиснулись в маленькую машину Гринфилд и отправились в полуторачасовую поездку к Гейтсам. «Когда мы ехали туда, я сказал: “Чем, черт побери, мы будем заниматься с этими людьми целый день? Сколько времени нужно будет изображать любезность?”»

Ожидавший их Гейтс испытывал похожие чувства. «Мама все время говорила мне – приходи к нам на семейный обед! О нет, мама, я слишком занят, много работы! Тогда она сказала, что в гости придут Кэтрин Грэхем и Уоррен Баффет». Ему хотелось встретиться с Грэхем, 74-летней легендой, сохранившей царственность в осанке и манерах и по-прежнему блещущей остроумием. Но «я сказал маме: “Я ничего не знаю про человека, который просто инвестирует деньги и выбирает акции. У меня мало интересных вопросов к нему, это не мое”». Однако мама настояла. Гейтс прилетел на вертолете, чтобы иметь возможность при необходимости испариться. Когда машина с гостями остановилась, он был сильно удивлен, увидев, как известные люди – Гринфилд и ее гости – выпрыгивают из нее, словно цирковые клоуны⁷.

Грэхем подошла к Гейтсу, который в своем красном свитере поверх рубашки для гольфа выглядел как недавний выпускник колледжа. Пока Гейтс-младший организовывал для Грэхем прогулку на гидроплане, Баффета представили Биллу Гейтсу-старшему и его жене Мэри. Потом для Баффета настала очередь знакомиться и с «Биллом Третьим» по прозвищу Трей⁴²⁸.

Присутствующие внимательно наблюдали за этим знакомством. Все знали, как быстро Гейтс терял терпение, если что-то ему было неинтересно. Баффет, правда, теперь не уходил читать книгу, если ему было скучно, но очень быстро сворачивал любой разговор, который ему хотелось поскорее закончить.

Баффет не стал вести светских бесед, он сразу спросил, как идут дела у IBM и является ли эта компания конкурентом Microsoft. Почему компьютерные компании появляются и исчезают? Гейтс начал объяснять. Он посоветовал Баффету купить акции Intel и Microsoft, а сам принялся задавать вопросы о финансовой устойчивости газет. Баффет ответил, что ситуация становится хуже из-за конкуренции со стороны других видов медиа. Уже через несколько минут они погрузились в оживленный разговор.

«Мы говорили, и говорили, и говорили, не обращая внимания на других. Я задал ему кучу вопросов, касающихся его бизнеса, не ожидая, что пойму ответы на них. Но он оказался отличным преподавателем, и мы не могли остановить нашу беседу».

Начались игры в крокет. Однако Гейтс и Баффет продолжали разговор, хотя вокруг дефилировали самые известные люди Сиэтла: спикер Палаты представителей Том Фоли, президент и CEO Burlington Northern Джерри Гринштейн, бывший администратор ЕРА Билл Ракелхаус, Артур Лэнгли, сын бывшего губернатора, занимавшего свой пост три срока, его жена Джейн, их сын Арт, Джо Грингард, близкий друг Гринфилд, а также местный доктор, судья, владелец газеты и коллекционер⁸. Гейтс и Баффет прогулялись вместе по галечному пляжу. Они начали привлекать внимание. «Мы настолько забыли обо всех остальных, что отец Билла был вынужден специально попросить, чтобы мы побольше общались и с другими людьми».

«Билл начал убеждать меня в необходимости завести себе компьютер. Я сказал, что не понимаю, что компьютер может сделать для меня полезного. Я не собираюсь следить за курсом своих акций каждые пять минут. Свой подоходный налог я могу посчитать и в уме. Гейтс сказал, что выберет самую привлекательную девушку из Microsoft и пришлет ее учить Баффета пользоваться компьютером. Это будет безболезненно и очень интересно. Я ответил: “Ты сделал мне предложение, от которого почти невозможно отказаться. Но я откажусь”».

Солнце уже садилось, началась коктейльная вечеринка, а Баффет и Гейтс все беседовали. После захода вертолет улетел, а Гейтс остался⁹.

«За обедом Билл Гейтс-старший спросил: “Какой фактор вы считаете самым важным для достижения желаемого состояния в жизни?” Я ответил: ”Целеустремлен-ность”. То же самое сказал и Билл».

Трудно сказать, все ли сидевшие в тот вечер за столом люди понимали, какой смысл Баффет вкладывает в это слово. Присущую ему врожденную целеустремленность вряд ли кто-то мог превзойти. Она означала чудовищную концентрацию энергии ради достижения совершенства, дисциплину и страстный перфекционизм, который сделал Томаса Эдисона символом изобретательства, Уолта Диснея – королем семейных развлечений, а Джеймса Брауна – крестным отцом музыки соул. Целеустремленность означала глубину приверженности цели и моральную независимость, которая заставила Джанет Ренкин стать единственной представительницей Конгресса, проголосовавшей против участия США в обеих мировых войнах – несмотря на всеобщие насмешки. Целеустремленность означала беспрерывные мечты о достижении идеала. Она включала в себя и странное сочетание – быть человеком, который зарабатывает миллиарды, вкладывая капитал, но не может понять надпись No ТР, которая (как оказалось) представляла собой просьбу не бросать в унитаз туалетную бумагу (toilet paper).

(В мистической надписи, наконец, удалось разобраться, так что Баффету больше не пришлось ходить на бензоколонку. Некоторым «друзьям-предателям» эта история показалась настолько смешной, что они рассказали ее на вечеринке у Гейтсов.)

На следующий день Баффет все-таки сбежал с острова и вернулся в Омаху, где с водопроводом все было в порядке. Он убедился, что у Гейтса блестящий ум и что он очень хорошо разбирается в бизнесе. Но еще с тех пор, как он посоветовал Кэти Баффет не инвестировать в Control Data и упустил возможность участвовать в первых шагах Intel, он не верил в инвестиции в технологические компании. Такие компании появлялись и исчезали, их продукты быстро устаревали. Из интереса Баффет решил купить себе сотню акций Microsoft, но не смог заставить себя купить акции Intel (хотя иногда и покупал сотню акций какой-нибудь компании, чтобы следить за ее результатами). Колледж Grinnell заработал кучу денег на акциях Intel, но уже продал свой пакет. Баффет же сам никогда не покупал акции компаний типа Intel, потому что их цена слишком зависела от перспектив роста компаний, а в них он разбирался недостаточно хорошо. Но тем не менее Баффет пригласил Гейтса на следующую встречу Buffet Group.

Вскоре после уик-энда на острове раздался телефонный звонок от Дона Файер-стайна и Тома Страусса, и следующие два месяца Баффет не мог думать ни о чем, кроме проблем Salomon.

В октябре, когда появилось несколько свободных дней в перерыве между встречами с конгрессменами и регуляторами во Всемирном торговом центре, он поехал в Ванкувер на очередную встречу Buffet Group. Президент FMC Боб Маллот и его жена Ибби, которые занимались подготовкой мероприятия, ценили культуру коренных американцев и организовали «индейский» ужин и танцы. Представитель танцоров объяснил, что обычно подобная церемония длится три дня. Следующие несколько часов члены Buffet Group сидели и зевали на жестких деревянных скамьях, не имея возможности ни закусить, ни сбежать. В какой-то момент Роксанна Брандт наклонилась к Баффету и спросила: «Что все-таки хуже – это или Salomon?» «Это значительно хуже», – ответил Баффет¹⁰.

Билл Гейтс избежал этого танцевального вечера. Он собирался участвовать только в тех заседаниях, которые его интересовали. Buffet Group собиралась обсудить, какие 10 компаний стоили дороже всего в 1950,1960,1970,1980,1990 годах и как менялся этот список с годами. Какой бизнес выдерживал конкуренцию дольше других? Что приводило компании к краху? Что было, а главное, чего не было сделано, чтобы его избежать?

Приехав с опозданием (самолет не смог взлететь вовремя из-за тумана), Гейтс и его подруга Мелинда Френч незаметно проскользнули в зал. Мелинда рассчитывала, что они довольно скоро уйдут. Но уже к четвертому слайду поняла, что придется задержаться надолго¹¹. Том Мерфи и Дэн Берк, члены совета директоров IBM, начали объяснять, почему IBM является лидером в производстве компьютеров, но не лидером в производстве программного обеспечения. Тут Баффет сказал: «Я думаю, что в зале есть человек, который может дополнить сказанное». Все повернулись и увидели Гейтса¹². Обсуждение продолжилось. Если бы в 1960-х годах вы были в Sears, почему вы не смогли бы нанимать на работу лучшие кадры и продавать продукцию за лучшие цены? Что помешало бы вам оставаться лидером в своей отрасли? Большинство предлагаемых ответов, независимо от того, о какой компании шла речь, касались проблемы самонадеянности и того, что Баффет называл «институциональным императивом» – склонностью компаний работать только в собственных интересах и копировать своих конкурентов, вместо того чтобы стараться опередить их. Некоторые компании не искали молодых сотрудников со свежими идеями. Иногда менеджеры не замечали серьезных изменений в своей индустрии. Все признавали, что такие проблемы очень трудно решать. Через некоторое время Баффет попросил каждого выбрать любимую акцию.

– Как насчет Kodak? – спросил Билл Руан. Он посмотрел на Гейтса, ожидая, что он скажет.

– Kodak «горит», – сказал Гейтс¹³.

Никто, кроме него, в том зале не знал, что Интернет и цифровые технологии «убьют» пленочные аппараты компании. В 1991 году об этом не подозревали даже в самой компании Kodak⁴²⁹.

– Билл, наверное, думает, что все телевизионные сети скоро умрут, – съязвил Ларри Тиш, чья компания Loews Согр. владела пакетом акций CBS.

– Нет, все не так просто, – сказал Гейтс. – Способ производства и показа телевизионных шоу отличается от того, что делает фотоаппарат, и ничто не может его фундаментально изменить. Может, кто-то и потерпит поражение из-за стремления людей к разнообразию, но сети владеют контентом и могут изменить его для достижения новых целей. Серьезный вызов, с которым они столкнутся, связан с перемещением телевидения в Интернет. Но с фотографированием дела обстоят иначе – вы можете спокойно избавиться от пленки и все равно иметь возможность фотографировать¹⁴.

Теперь всем хотелось услышать Гейтса, который мог объяснить, что будет представлять собой новый цифровой мир и что он будет означать для присутствующих. «Потом нам сказали, что мы поедем на морскую прогулку, – рассказывал Гейтс. – И Кей следила, чтобы я разговаривал не только с Уорреном». Это было очень кстати, потому что Баффет, которому нравилось «приклеиваться» к некоторым людям, готов был стать «сиамским близнецом» Билла Гейтса. Они прокатились на огромной яхте Уолтера и Сьюзан Скотт под названием «Полярный медведь». Грэхем познакомил Гейтса с Тишем, Мерфи, Кью и остальными¹⁵. Через полдня Гейтс и Мелинда де-факто стали членами Buffet Group. Велись разнообразные разговоры, обсуждались различные проблемы, и как раз тогда Гейтс проворчал что-то Мерфи по поводу высокой цены на телевизионную рекламу. Через месяц в Wall Street Journal появилась статья, представляющая Баффета лицемером, а не разносторонним человеком, каким он на самом деле являлся. Все остальные очень сожалели – не по поводу разговора о телерекламе. А потому, что ответили после встречи на вопросы репортера, у которого не было в руках диктофона.

* * *

В 1993 году во многом благодаря спасению Salomon цена акций Berkshire почти удвоилась. К тому времени, когда Уоррен начал «баффетирование» в арбитражном разбирательстве против Джона Гутфрейнда, она превысила 18 тысяч долларов. Баффет теперь стоил восемь с половиной миллиардов долларов, пакет Сьюзи стоил 700 миллионов. Человек, инвестировавший в компанию тысячу долларов в 1957 году, сейчас получил бы шесть миллионов. Баффет стал богатейшим человеком в США.

К пасхальным каникулам они с Кэрол Лумис занялись ежегодным ритуалом написания и редактирования его послания, которое теперь предназначалось даже не национальной, а международной аудитории. В мае 1994 года, когда Гутфрейнд ничего не получил в арбитраже, Баффет провел ежегодное собрание акционеров. В театр Orpheum приехали более двух тысяч семисот человек. Баффет распорядился, чтобы Sees, обувные компании и энциклопедия World Book, которой он также владел, устроили в холле свои выставочные стенды. Были проданы 800 фунтов конфет Sees, больше 500 пар обуви¹⁶. World Book тоже продавалась хорошо, хотя Баффет тогда еще не знал, что эта книга, как и Kodak, в скором времени не выдержит конкуренции с Интернетом. Довольный покупками своих акционеров, Баффет поехал в Borsheim’s, появился там на публике, а потом отправился в Furniture Mart. «Он шел туда, где мы выставили наши матрасы, – вспоминал Луи Блюмкин, – и их начинали тут же покупать»¹⁷. Баффет начал серьезно обдумывать идею торговли товарами на собраниях акционеров. Он обещал перенести собрания в Holiday Inn, где было больше места для торговых точек. В следующем году, решил он, будем продавать еще и ножи Ginsu*.

В лучах растущей славы оказались и многие члены его семьи. Теперь, когда состояние Баффета превысило восемь миллиардов, его благотворительный фонд Buffet

Foundation вошел в пятерку самых крупных в мире. А его со Сьюзи совместное решение завещать фонду все свои деньги превращало фонд в крупнейшего акционера Berkshire после их смерти. Сьюзи, которая возглавляла Buffet Foundation, вошла в совет директоров Berkshire Hathaway, хотя ничего не смыслила в бизнесе. Фонд, делавший пожертвований по 3,5 миллиона долларов в год, в 1994 году пожертвовал в два раза больше. И все-таки это было совсем немного по сравнению с другими семьями, сопоставимыми с Баффетами по богатству. Но все понимали, сколько денег может оказаться в распоряжении фонда в будущем, поэтому и фонд, и его президент неожиданно привлекли к себе всеобщее внимание.

Когда Сьюзи переехала в Сан-Франциско и приняла решение, оставаясь замужем за Уорреном, идти своим путем, она полагала, что в отличие от первой вторая половина ее жизни будет спокойной и гармоничной. Не обладая глубокой проницательностью, она не представляла себе, что ее муж станет иконой в мире бизнеса и это затронет ее саму. С одной стороны, ей хотелось радовать Уоррена, ей нравилось управлять фондом, знакомиться с интересными людьми. Но ее посты президента Buffet Foundation, а теперь и члена совета директоров Berkshire сделали Сьюзан публичной фигурой. Она оказалась в западне. Чтобы отгородиться от общественного внимания, она старалась принизить свое влияние, говоря, что важен Уоррен, а она лишь «аксессуар его славы», поэтому не стоит интересоваться ею, писать о ней и ее жизни. Чтобы сохранить приватность, Сьюзи приходилось изворачиваться, редко появляться на публике в Сан-Франциско и отказываться от тех возможностей, которые представились ей в связи с растущим статусом мужа. Время от времени она с обидой говорила об Уоррене, как будто он был виноват в том, что ее жизнь стала теперь такой напряженной.

Ей нужно было ежегодно в июле ездить вместе с Уорреном в Солнечную долину, два раза в год участвовать в заседаниях Buffet Group, проводившихся каждый раз в разных местах, отмечать с семьей Рождество и Новый год в их доме в Лагуна-Бич, а две недели мая проводить со всеми членами семьи в Нью-Йорке. Между этими путешествиями она консультировала огромное количество «клиентов», ездила навещать внуков, принимала их у себя в Эмеральд-Бей, помогала зятю Аллену Гринбергу управлять фондом, из-за чего однажды ей пришлось поехать аж во Вьетнам. Она развлекалась, ходила на вечеринки, концерты, в музеи, спа-салоны, на педикюр, занималась шопингом и бесконечным ремонтом дома в Лагуна-Бич, поддерживала свой роман с другим человеком, писала сотни открыток, отправляла сотни подарков, часто путешествовала с друзьями. И по собственной воле всегда оказывалась рядом с постелью того, кто был тяжело болен или умирал.

Но бешеный темп ее жизни замедлился из-за череды приступов в 1987 году, а потом и операции по удалению матки в 1993-м. Кэтлин Коул приходилось часто вызывать для своей подруги и по совместительству босса «скорую помощь». Кэтлин пыталась заставить Сьюзи заниматься спортом, отказаться от своей обычной диеты, состоявшей из карамелек Tootsie, печенья и молока. Кэтлин заполнила всю кухню нежирными продуктами SnackWells. Но оборудование для фитнеса пылилось в нижней квартире, которую Сьюзи «выбила» из Уоррена, а друзья стали отмечать, что она слишком много времени посвящает заботе о других¹⁸. Члены же семьи проявляли почти странную невозмутимость, когда Коул звонила и сообщала, что Сьюзи в очередной раз попала в больницу. Казалось, что и они сами обрели присущее Сьюзи безоблачное спокойствие¹⁹. «Спасибо Богу за то здоровье, которое у меня есть», – часто говорила она и продолжала считать себя здоровым человеком, помогающим больным, а не наоборот.

Теперь квартира Сьюзи превратилась в хоспис. Первым пациентом был ее друг – деятель искусства, который умирал от СПИДа и которого она пригласила провести у нее последние недели своей жизни. Коул пришлось ставить умирающему капельницу, в то время как другие сотрудники входили и выходили, консультируясь со Сьюзи по поводу дел фонда и ремонта в доме в Лагуна-Бич, продолжавшегося уже десяток лет²⁰. После этого Сьюзи начала приглашать к себе каждого из своих друзей-гомосексуалистов, умиравших от СПИДа. Некоторых они вместе с Коул брали с собой в «путешествие мечты». Однажды они поехали в Японию, а в другой раз – в Индию, в Дхарамсалу, где Сьюзи организовала личную встречу своего друга с Далай-ламой, что было совершенно потрясающим событием для человека, которому оставалось жить всего несколько недель. По просьбе одного из друзей после его смерти Сьюзи устроила вместо мемориальной церемонии маскарадную вечеринку в стиле фильма La Cage aux Folks⁴³⁰. Урны с прахом друзей она ставила рядом с камином, чтобы всегда помнить о них. Питер стал называть свою мать «Далай-мамой».