Текст книги "Уоррен Баффет. Лучший инвестор мира"

Автор книги: Элис Шрёдер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 89 страниц)

Уоррен же недолго бунтовал в детстве против несправедливости, быстро научившись таить свое горе и взяв на вооружение несколько искусных стратегий избегания проблем. Чарли, слишком гордый для того, чтобы сдаться, побеждал врагов своей юности с помощью недюжинного сарказма. Каждую пятницу в школе танцев его ставили в пару с Мэри Макартур, единственной девочкой в классе ростом ниже его. Чарли не скрывал своего неудовольствия правилами, подчеркивавшими, что он самый невысокий мальчик в классе⁸. В годы учебы в Central High School он приобрел прозвище «Мозг» и известность благодаря своей гиперактивности и отчужденности⁹.

В его семье всегда подчеркивали ценность образования, поэтому Чарли ставил перед собой амбициозные цели. В семнадцать лет он поступил в Университет штата Мичиган, где сконцентрировался на изучении математики. На втором курсе учебу пришлось прервать, поскольку он был призван в армию всего через год после нападения на Перл-Харбор. Во время службы в армии он посещал Университет Нью-Мексико и Калифорнийский технологический институт, где прошел курс метеорологии, хотя так и не получил диплома. После этого он прослужил некоторое время военным метеорологом в Номе, на Аляске. Позднее Мангер говорил, что, в сущности, его работу нельзя было назвать военной службой. Он всегда подчеркивал, что ему очень повезло служить в месте, где вряд ли можно было столкнуться с реальной опасностью.

Основной его риск в то время был связан с финансами – он играл в покер, ставя на кон все свое армейское жалованье. Оказалось, что он неплохо играет. В сущности, это было своеобразной аналогией игры Баффета на ипподроме. По его словам, он научился быстро сбрасывать карты при низких шансах на выигрыш и активно повышать ставки при хорошей игре. Эти уроки здорово пригодились ему в последующие годы.

С помощью отлично работающей машины семейных связей по окончании войны он проторил себе дорогу в Гарвардскую школу права, при этом даже не получив полноценного школьного образования¹⁶⁴. К тому времени он уже был женат на Нэнси Хаггинс. Импульсивное решение о браке было принято, когда ему исполнился двадцать один год, а ей – девятнадцать. К этому времени он уже превратился в мужчину среднего роста с хорошим вкусом в одежде. Короткие темные волосы и внимательные глаза придавали Чарли достаточно благопристойный вид. Однако его основной чертой – помимо ушей, которые теперь всего лишь немного оттопыривались, – был постоянный скептицизм. Это настроение сопровождало его во время «пребывания» в Гарварде – по его собственным словам, он там особо не учился¹⁰. Затем, как он сам рассказывал друзьям, он посмотрел на карту страны и спросил себя: «Какой бы мне выбрать город, интересный с точки зрения роста и возможностей, но сравнительно небольшой по размеру и не настолько развитый, чтобы мне было сложно попасть в высшие круги?» Он остановил свой выбор на Лос-Анджелесе (тот же совет дал ему и отец). Особенно ему нравилась Пасадена – старый и красивый пригород Лос-Анджелеса, выстроенный в испанском стиле. В свое время именно там он посещал занятия в Калифорнийском технологическом институте. Именно там он познакомился со своей будущей женой, уроженкой местной знатной семьи. По словам дочери Молли, Нэнси была «своенравной, но снисходительной». Эти черты не вполне сочетались с темпераментом ее будущего мужа¹¹. Неудивительно, что через несколько лет брак начал разваливаться. Тем не менее после того, как Чарли окончил Гарвард, они поселились в родном городе Нэнси вместе с маленьким сыном Тедди. Чарли достаточно быстро обрел известность в качестве юриста.

В 1953 году, после появления на свет трех детей и восьми лет, проведенных в борьбе, бедности и конфликте характеров, Мангер с женой развелись, невзирая на то что в то время развод считался достаточно постыдным. Несмотря на значительные разногласия, они с Нэнси смогли выработать цивилизованное соглашение в отношении сына и двух дочерей. Мангер поселился в комнате в Университетском клубе, купил себе побитый желтый «понтиак» (отвратительно покрашенный после аварии, что, по его словам, «отпугивало воришек») и стал «папой на выходные»¹². Через год после расставания Мангера с Нэнси восьмилетнему Тедди был поставлен диагноз «лейкемия». Мангер и его бывшая жена обратились к огромному количеству врачей, но достаточно быстро поняли, что болезнь неизлечима. Теперь они часто сидели в онкологическом отделении больницы вместе с другими родителями, беспомощно наблюдавшими за тем, как уходят в мир иной их дети¹³.

Тедди начал проводить в больнице все больше времени. Чарли навещал его, держал в объятиях, а потом ходил по улицам Пасадены и громко рыдал. Обрушившиеся на него почти одновременно развод и смертельная болезнь сына были невыносимы.

В течение многих лет он испытывал страдания разведенного отца, живущего отдельно от всех. Он жаждал семейной жизни в окружении детей.

Однако когда дела шли не так, Мангер не погружался в проблемы с головой, а, напротив, ставил себе новые цели¹⁴. Кому-то это могло показаться проявлением чрезмерного прагматизма или даже черствости, однако сам Мангер считал, что это позволяет ему не терять из виду горизонт. «Никогда, даже перед лицом невероятной трагедии, нельзя делать что-либо, что бы ее усиливало», – говорил он впоследствии¹⁵.

Поэтому, несмотря на страдания из-за своего умирающего сына, Мангер решил вступить в новый брак. Однако, применив собственный метод оценки шансов на успех, он пришел к достаточно пессимистическим выводам.

Чарли был в отчаянии. Он не знал, сможет ли он когда-нибудь встретить любимого человека. «Как найти себе жену? Из двадцати миллионов жителей Калифорнии женщины составляют половину. Из этих десяти миллионов только два миллиона находятся в приемлемом возрасте. Из этой группы полтора миллиона женщин уже замужем, то есть мне остается лишь полмиллиона. Триста тысяч из них слишком глупы, пятьдесят тысяч – слишком умны. Остается сто пятьдесят тысяч, из которых интересующие меня женщины могут поместиться на обычной баскетбольной площадке. И нужно было оказаться на этой площадке».

Мангер обладал глубоко укоренившейся привычкой не ждать от жизни ничего хорошего. Он рассчитал, что именно этот путь способен привести его к счастью, тогда как завышенные ожидания могли способствовать чрезмерной избирательности. Низкие же ожидания позволяли ему не испытывать лишних разочарований. Как ни парадоксально, они могли даже помочь ему обрести успех.

Несмотря на свое отчаяние, Мангер начал изучать объявления о разводах и смертях для того, чтобы составить список женщин, совсем недавно ставших одинокими. Это привлекло внимание его друзей. Жалея его, они начали участвовать в процессе. Один из его партнеров по юридической фирме обратил внимание Мангера на другую женщину, также по имени Нэнси, разведенную и с двумя детьми. Нэнси Барри Бортуик, миниатюрная брюнетка, любила играть в теннис и гольф, а также кататься на лыжах. Она окончила Стэнфордский университет и была дипломированным экономистом.

На первом же свидании Мангер предупредил ее: «Я склонен читать нотации». Общение с человеком, имеющим непреодолимое желание проповедовать, не испугало Нэнси, что послужило хорошим предзнаменованием для развития их отношений. Они стали вместе выводить своих детей на прогулки. Тедди, поначалу присоединявшийся к ним, достаточно быстро «отпал» из-за ухудшения здоровья. Чарли провел последние недели жизни своего сына, сидя у его кровати. К моменту смерти Тедди в 1955 году в возрасте девяти лет Чарли потерял около пяти килограммов веса. Позднее он вспоминал: «В жизни нет ничего ужаснее, чем наблюдать, как твой ребенок уходит от тебя – сантиметр за сантиметром»¹⁶.

В январе 1956 года Чарли женился на Нэнси Бортуик. Достаточно быстро она смогла стать для него отличным партнером. Чарли отчаянно нуждался в человеке, способном навести порядок в его жизни. Нэнси напоминала булавку, постоянно покалывавшую воздушный шар Чарли, когда тот чересчур раздувался. Она была великолепным менеджером и наблюдателем – тихим, уравновешенным и практичным. Нэнси умела обуздывать капризы Чарли, когда тот время от времени взрывался в приступах

импульсивности. Со временем вдобавок к ее двум сыновьям и его двум дочерям у них появилось еще три сына и дочь. Нэнси отлично справлялась с воспитанием восьмерых детей, домашними делами и заботой о Чарли¹⁷. Дети воспринимали его как «книгу на ножках» из-за того, что он постоянно был погружен в изучение различных наук и достижений великих людей. Чарли продолжал работать на юридическую компанию Musick, Peeler & Garrett, однако со временем понял, что юриспруденция не сделает его богаче. Он начал заниматься побочными делами, способными принести прибыль. «Будучи молодым юристом, Чарли мог зарабатывать около 20 долларов в час. Он задался вопросом: “Кто является для меня самым ценным клиентом?” И пришел к выводу, что таким клиентом является он сам. Поэтому он решил покупать у самого себя по одному часу в день. Обычно он дарил себе один из утренних часов, в течение которого работал над своими строительными проектами или сделками с недвижимостью. Это стоит делать каждому – работать не только на других людей, но и продавать самому себе час работы в день, становясь своим собственным клиентом».

«Я страстно желал стать богатым, – говорил Мангер. – Не потому, что хотел купить себе “феррари”, – я просто хотел независимости. Хотел ее отчаянно. Я считал недостойным для себя заниматься лишь рассылкой счетов другим людям. Не знаю, откуда мне в голову пришла эта мысль, но я никак не мог от нее отделаться»¹⁸. Он считал себя настоящим джентльменом. Количество денег никогда не казалось ему конкурентным преимуществом. Он хотел вступить в нужные ему клубы, но при этом его не беспокоило, окажутся ли другие члены клубов богаче его. Под маской напускного высокомерия скрывалось его искреннее уважение к реальным достижениям того или иного человека. Это давало Чарли достаточно смирения для того, чтобы сходиться с интересными ему людьми.

Человек, который сидел напротив него в отдельном кабинете «Клуба Омаха», напоминал молодящегося торговца, явившегося к настоящему джентльмену, чтобы навязать ему страховой полис. К этому времени Мангер уже имел хорошую репутацию в деловых кругах и обществе Лос-Анджелеса, был его неотъемлемой частью. После того как Дэвис и Симен представили Баффета и Мангера друг другу, те моментально увлеклись беседой. Для начала Чарли рассказал историю о том, как он «служил в рабстве» в магазине Баффетов, где ему приходилось «чертовски много работать с раннего утра до вечера»¹⁹. Разумеется, Эрнест давал небольшую поблажку детям таких привилегированных клиентов, как Туди Мангер (достаточно, впрочем, относительную по сравнению с обычной загрузкой сотрудников)²⁰. После обмена любезностями разговор набрал обороты, и все остальные участники встречи принялись завороженно слушать, как Уоррен рассказывает об инвестировании и Бене Грэхеме. Чарли улавливал его идеи на лету. «К тому времени он уже довольно долго размышлял над вопросами инвестирования и бизнеса», – говорит Баффет.

Он рассказал Чарли историю про National American Insurance. Мангер ходил с Говардом и Хайденом Амансонами в школу Central High. Он был искренне поражен тем, что человек типа Баффета, не бывший уроженцем Калифорнии, мог знать так много и о самих Амансонах, и об их сбережениях и кредитах. Достаточно быстро оба собеседника начали говорить одновременно, однако при этом складывалось ощущение, что они отлично понимают друг друга²¹.

Через некоторое время Чарли спросил: «Уоррен, а чем ты в точности занимаешься?»

«И тем и другим, – сказал ему Баффет, – управляю партнерствами». Он похвастался, что за 1957 год его партнерства заработали 10%, в то время как рынок в целом упал на восемь. На следующий же год инвестиции в партнерство выросли в стоимости на 40% Сумма реинвестированной комиссии Баффета за управление партнерствами составила 83 085 долларов. Вместе с первоначальными взносами в каждое из партнерств (в размере от 100 до 700 долларов)^{165 166} эти реинвестированные комиссии позволили ему получить 9,5% совокупного капитала всех партнерств. Более того, его результаты в 1959 году вновь оказались лучше, чем состояние рынка, что сделало его еще богаче и позволило поднять планку еще выше. Тем временем его инвесторы испытывали немалую радость, а новые партнеры шли к нему один за другим. Чарли внимательно слушал. Наконец он спросил: «Как ты думаешь, мог бы я сделать что-то подобное в Калифорнии?» Уоррен на мгновение замолчал и внимательно посмотрел на него. Ему было странно слышать такой вопрос из уст преуспевающего лос-анджелесского юриста. «Да, – наконец, сказал он. – Я вполне уверен в том, что ты сможешь это сделать»²². Так как деловой обед уже близился к концу, Симен и Дэвис решили, что пришло время откланяться. Последнее, что они видели перед тем, как войти в лифт, были Баффет и Мангер, продолжавшие сидеть за столом и активно беседовать²³.

Через несколько дней собеседники со своими женами пошли в Johnny’s Cafe, славившееся своими бифштексами. В какой-то момент Мангер настолько развеселился своей собственной шутке, что соскользнул с кресла и начал корчиться на полу от хохота. Когда Мангеры вернулись в Лос-Анджелес, общение Чарли с Уорреном не закончилось. Двое мужчин все чаще проводили в телефонных разговорах по часу, а то и по два. Баффет, прежде одержимый пинг-понгом, наконец нашел себе более интересное занятие.

«Почему ты уделяешь ему так много времени?» – как-то раз спросила Нэнси мужа.

«Ты не понимаешь, – ответил Чарли. – Это необычное человеческое существо»²⁴.

Глава 24. Локомотив

Нью-Йорк и Омаха • 1958-1962 годы

Уоррен и Сьюзи казались многим совершенно обычными людьми. Они ничем не выделялись. Их дом был большим, но не слишком. На заднем дворе стояла хижина, в которой могли играть дети. Черный ход никогда не закрывался, и соседские дети постоянно слонялись туда-сюда. Однако внутри дома пути Баффетов расходились все сильнее. В то время как Сьюзи педантично выполняла один пункт своей ежедневной домашней программы за другим, Уоррен совершал свое бесконечное восхождение на Долларовую гору.

До 1958 года оно было достаточно прямолинейным – Уоррен скупал акции и ждал, когда сможет зажечь «сигарный окурок». Затем он продавал акции (обычно с немалым

сожалением) для того, чтобы купить другие, которые начинали нравиться ему больше прежних. Его амбиции были ограничены лишь величиной капитала партнерств.

Однако теперь он управлял суммой, превышавшей миллион долларов, которая включала в себя инвестиции во все партнерства, в «Баффет & Баффет» и его личные накопления¹. И это заставляло его действовать на более высоком уровне. Его сеть деловых партнеров и друзей, состоявшая из Стэнбека, Нэппа, Брандта, Ковина, Шлосса и Руана, пополнилась Мангером. Оба – и Уоррен, и Мангер – ежемесячно оплачивали невероятно высокие (по их собственным меркам) телефонные счета за разговоры друг с другом. Мангер представил Баффета своему другу Рою Толлесу, бывшему пилоту ВМС, с лица которого не сходила улыбка. Толлес обладал острым умом, однако предпочитал держать свои мысли при себе – за исключением случаев, когда он отпускал колкие шутки, из-за которых многим хотелось заклеить ему рот пластырем. Баффет, как и Мангер, умел парировать даже самые язвительные выпады и с радостью добавил Толлеса в свою коллекцию. Подобная ловкость при наборе «волонтеров» для своих предприятий позволила ему создать большую, но гибкую систему поддержки. Уоррен достаточно автоматически применял свой излюбленный прием Тома Сойера, объединяя людей в группы, действовавшие в соответствии с его интересами. В результате его бизнес рос настолько быстро, что сам Уоррен уже не мог в одиночку уследить за каждым нюансом.

Moody’s Manual безвозвратно ушли. Все чаще он приступал к работе над крупномасштабными и заманчивыми проектами, требовавшими дополнительного времени и планирования куда больших масштабов, чем это требовалось при планировании операции с акциями National American Insurance. Эти проекты иногда приводили к возникновению сложных, а то и драматических ситуаций, которые могли захватить все его внимание на протяжении месяцев, а то и лет. Иногда ему приходилось одновременно управлять несколькими инвестиционными проектами. Уоррен и без того проводил основную часть времени вне семьи. А подобное расширение масштабов работы могло лишь усилить эту тенденцию и еще сильнее привязать его к своим друзьям.

Первый из сложных проектов был связан с компанией Sanborn Мар. Она занималась изготовлением детальных карт линий электропередач, систем водоснабжения, подъездных путей, инженерных коммуникаций и пожарных ходов практически для всех городов Соединенных Штатов. Основными покупателями этих карт были страховые компании¹⁶⁷. Деятельность Sanborn Мар нельзя было назвать успешной. По мере слияния страховых компаний количество ее клиентов стабильно уменьшалось. Но ее акции стоили всего по 45 долларов, в то время как величина одного лишь портфеля инвестиций Sanborn оценивалась в 65 долларов за акцию. Однако чтобы приобрести этот портфель, Уоррену нужны были не только средства всех своих партнерств, но и помощь других людей.

В начале ноября 1958 года он вложил в акции Sanborn не менее трети активов своих партнерств. Он купил акции и для себя, и для Сьюзи. Он заставил купить эти акции

тетушку Элис, отца, мать и сестер. Он поделился идеей о Sanborn с Ковином, Стэнбеком, Нэппом и Шлоссом. Некоторые из них восприняли его слова как настоящий подарок. Для того чтобы профинансировать нехватку своего капитала, он воспользовался так называемым овернайтом, то есть взял деньги в долг под будущие проценты от прибыли. А чтобы повысить степень контроля над акциями, обратился к Дону Дэнли, своему старинному другу по средней школе; Вику Спиттлеру, лучшему другу своего отца; мужу Дотти – Гомеру Роджерсу и даже к Говарду Брауну, главе брокерской компании Tweedy, Browne and Reilly, в которой работал Том Нэпп. Также он вовлек в процесс покупки акций Кэтрин Элберфельд и Энн Готтштальдт, тетку и мать своего друга Фреда Кулкена. Так как он еще не привлек их в деятельность своих партнерств, подобный шаг означал, что он абсолютно уверен в успехе затеи с Sanborn. Со временем он начал контролировать достаточно акций Sanborn для того, чтобы быть избранным в совет директоров.

В марте 1959 года Уоррен во время своего очередного визита в Нью-Йорк остановился в белом доме колониального стиля на Лонг-Айленде, принадлежавшем Энн Готтштальдт. К тому времени они с сестрой принимали его как родного сына, словно пытаясь заменить им погибшего Фреда. Уоррен даже держал в ее доме запасную пижаму и пару белья, а Готтштальдт готовила ему гамбургеры на завтрак. Для каждого из этих путешествий он составлял список обязательных дел, состоявший из десяти – тридцати пунктов. Сначала он заходил в библиотеку компании Standard & Poors в поисках новой информации. Он посещал компании, навещал брокеров и всегда проводил какое-то время с Брандтом, Ковином, Шлоссом, Нэппом и Руаном – «агентами» своей нью-йоркской сети.

Но эта поездка оказалась особенно продолжительной – Уоррен приехал в Нью-Йорк на целых десять дней. Помимо встреч с потенциальными участниками новых партнерств, ему предстояло еще одно важное мероприятие – первое участие в заседании совета директоров Sanborn Мар.

Правление Sanborn почти полностью состояло из представителей страховых компаний (ее основных клиентов), поэтому напоминало скорее клуб, а не деловое собрание, с одной только разницей – после заседания правления участники не отправлялись играть в гольф. Никто из членов правления не владел сколько-нибудь значительным пакетом акций¹⁶⁸. В ходе собрания Уоррен предложил, чтобы компания распределила свои инвестиции между акционерами. Однако американские компании еще со времен Великой депрессии и Второй мировой войны относились к деньгам как к дефицитному ресурсу, который стоит холить и лелеять. Подобный тип мышления уже стал автоматическим. Люди, придерживавшиеся таких взглядов, даже не задумывались об их объективной основе и не замечали, что предпосылки для такого мышления уже давно исчезли. Правление посчитало идею выделить инвестиционное направление из бизнеса компании нелепой. Ближе к концу собрания члены правления принялись закуривать сигары. Уоррен, окруженный клубами дыма, сам чуть не задымился от возмущения. «За эти сигары заплачено моими деньгами», – думал он. По дороге в аэропорт у него подскочило давление, и, чтобы его снизить, он достал из бумажника фотографию своих детей и долго смотрел на нее. Разочарованный собранием, Уоррен решил, что заберет контроль от недостойного правления в интересах других акционеров. Они заслуживали большего. Поэтому группа Баффета – Фред Стэнбек, Уолтер Шлосс, Элис Баффет, Дэн Ковин, Генри Брандт, Кэтрин Элберфельд, Энн Готтштальдт и некоторые

другие – продолжила покупать акции. Уоррен также воспользовался для этой цели новыми средствами, поступавшими в его партнерства. Он попросил Говарда купить часть акций Sanborn в интересах его клиентов. Уоррен оказывал тем самым финансовую услугу своему отцу, одновременно туже затягивая узел вокруг компании. Через короткое время некоторые люди, расположенные к Уоррену, в том числе знаменитый финансовый менеджер Фил Каррет (купивший акции Greif Bros и Cleveland s Worsted Mill после того, как услышал о них от Уоррена), смогли захватить 24 000 акций. Обретя достаточный контроль, Уоррен решил, что пришло время действовать. Фондовый рынок был на подъеме, и Баффет хотел, чтобы Sanborn избавилась от своих инвестиций в самое лучшее для этого время. Компания Booz Allen Hamilton, занимавшаяся стратегическим консультированием компании, уже представила план по реализации этого проекта¹⁶⁹, однако нерешенным вопросом оставались налоги. Если бы Sanborn просто продала свои доли в других проектах, ей пришлось бы заплатить налогов почти на два миллиона долларов. Уоррен предложил такое же решение, как в случае с Rockwood & Со, – обмен инвестиций на акции, не предполагавший уплаты налогов.

Было собрано еще одно заседание правления, на котором не случилось ровным счетом ничего – если не считать того, что еще больше денег улетучилось вместе с сигарным дымом. Уоррен вновь ехал в аэропорт, глядя на фотографии своих детей и пытаясь успокоиться. Через три дня он пригрозил созвать внеочередное собрание и взять контроль над компанией в свои руки, если директора не примут решения до 31 октября². Его терпение лопнуло.

Теперь у правления не было выбора. Оно согласилось разделить бизнес на две части. Но даже это не решало проблемы с уплатой налогов. Один из страховщиков сказал: «Давайте просто не будем обращать внимания на налог».

«А я ответил: “Подождите минуту. Слово “давайте” означает, что это решение должны принять мы все, сидящие за этим столом. А каким образом это делать? Если мы разделим эти расходы на всех поровну, то ничего страшного, но если вы хотите поделить налоговые расходы пропорционально доле акций каждого владельца и при этом вы владеете десятью акциями, а я – двадцатью четырьмя тысячами, то можете забыть об этой идее”. Я уделил так много внимания вопросу уплаты налога потому, что не хотел лишних проблем, связанных с выкупом акций¹⁷⁰. Помню, как коробка с сигарами передавалась через стол. Треть каждой из этих сигар финансировалась из моих денег. Я был единственным человеком из сидевших за столом, который не курил сигар. По справедливости они должны были бы оплачивать треть моих расходов на жевательную резинку».

В конце концов правление капитулировало. В начале 1960 года, призвав на помощь энергию, организационные способности и волю, Уоррен выиграл битву. Sanborn сделала своим акционерам предложение в стиле Rockwood, обменяв часть инвестиционного портфеля на акции¹⁷¹.

Сделка с Sanborn установила новую планку: Баффет мог использовать свои мозги и деньги своих партнерств для изменения направления движения даже самой упрямой и не желающей сотрудничать компании.

* * *

В ходе этой истории Баффет путешествовал в Нью-Йорк и обратно, работал над проектом Sanborn, вычислял, как может купить еще больше акций для контроля над компанией, размышлял над тем, как заставить правление действовать по его плану и не платить лишних налогов. Все это время его разум перерабатывал тысячи цифр, которые будто щелкали и вращались в его голове. Приходя домой, он сразу же исчезал в своем кабинете, где погружался в чтение и размышления.

Сьюзи воспринимала его работу как своего рода священную миссию. Тем не менее время от времени она пыталась отвлечь его от занятий и включить в деятельность семьи – плановые визиты, каникулы или обеды в ресторане. Она любила повторять: «Каждый может быть отцом, но иногда нужно быть и папочкой»³. Однако с этими словами она обращалась к человеку, у которого никогда не было папочки, образ которого она рисовала. «Давайте съездим в Broncos», – могла сказать она, усадить в машину кучу соседских мальчишек и угостить их гамбургерами в ресторане. Сидя за большим столом, Уоррен мог время от времени рассмеяться чему-то, что он находил забавным, а порой даже казался увлеченным общением, но при этом редко говорил сам. Его мысли витали где-то далеко⁴. Как-то раз на каникулах в Калифорнии он взял группу ребятишек в Диснейленд. Там, пока дети носились по всему парку и всячески веселились, он сидел на скамейке и читал⁵.

Питеру было уже почти два года, Хоуи – пять, а Малышке Суз – владевшей уже собственным розовым королевством в виде огромной кровати с балдахином, к которой вела специальная лестница, – шесть с половиной. Хоуи проводил эксперименты над родителями, занимаясь разрушениями различного масштаба и наблюдая за их реакцией. Он издевался над Питером, который начал говорить позже обычного, дразнил брата, будто проводя над ним эксперимент и наблюдая за его ответной реакцией⁶. Малышка Сьюзи надзирала за ними обоими и постоянно пыталась держать ситуацию под контролем. Она начала придумывать способы наказать Хоуи. Однажды подговорила его пробить вилкой несколько дырок в днище молочного пакета. И пока Хоуи наслаждался лужами молока, растекавшимися по столу, она побежала наверх и пожаловалась матери: «Ма-а-ам, а Хоуи снова себя плохо ведет!»⁷ Уоррен попросту переложил на Сьюзи всю ответственность за управление взрывной энергией сына. Хоуи вспоминает, что его мать «почти никогда не злилась и всегда поддерживала своих детей»⁸.

Сьюзи с поразительной ловкостью играла роль типичной жены и матери американской семьи образца 1960-х годов. Каждый день она облачалась в сшитое по заказу платье или брючный костюм (ее излюбленным цветом был ярко-желтый) и надевала пышный лакированный парик. Сьюзи стала настоящим лидером в округе. Она идеально заботилась о муже и членах семьи. А кроме того, она умела легко и изящно развлекать деловых партнеров Уоррена – казалось, что это дается ей столь же легко, как разогревать в духовке готовое блюдо, купленное в магазине. Уоррен разрешил ей нанять прислугу, и вскоре несколько сменных служанок одна за другой стали занимать заполненную воздухом и светом комнату с отдельным душем на втором этаже.

Часть домашних забот взяла на себя новая домоправительница Лета Кларк. Сьюзи часто начинала свои дела в полдень, проводя благотворительный обед. Затем отводила малышку Сьюзи на различные занятия после школы. Она описывала себя как достаточно простого человека, но тем не менее постоянно добавляла сложностей в свою жизнь. Сьюзи организовала группу под названием Volunteer Bureau⁹ для помощи Университету Омахи в работе с бумагами и обучению плаванию. Ее лозунг гласил: «Каждый из вас может стать Полем Ревиром¹⁷²» и пробуждал в памяти образ человека, в одиночку спасающего всю страну.

Сьюзи, подобно Полю Ревиру, была готова в любой момент вскочить и куда-то помчаться¹⁷²’'. Она постоянно разрывалась между семейными обязанностями и общением с огромным количеством людей, жаждавших ее внимания. Многие из них находились в драматических обстоятельствах.

Ее ближайшая подруга Белла Айзенберг была во время войны узницей Освенцима и перебралась в Омаху сразу же после освобождения. Она воспринимала Сьюзи как человека, которому можно легко позвонить в четыре часа утра, когда тебя обуревают демоны¹⁰. Другая подруга, Юнис Дененберг, в возрасте четырех лет обнаружила своего отца повесившимся. Баффеты имели и чернокожих друзей (что было крайне редким явлением в зажиточных белых семьях), например одного из самих выдающихся питчеров в истории бейсбола Боба Гибсона и его жену Шарлин. Даже чернокожие спортивные звезды в 1960-х годах подвергались преследованиям. «В те времена было практически невозможно увидеть белого человека рядом с черным на улицах Омахи», – вспоминает друг детства Баффета Байрон Суонсон¹¹.

Сьюзи общалась со всеми. На самом деле чем в более затруднительном положении находился человек, тем охотнее она ему помогала. Она принимала самое деятельное участие в судьбе людей, которых едва знала. Уоррен вспоминает об одном случае, когда он оставил ее на трибуне во время футбольной игры. Когда он через пару минут вернулся из туалета, рядом со Сьюзи уже стояла женщина, обращавшаяся к ней: «Вы знаете, я никому и никогда этого не рассказывала...», а Сьюзи заинтересованно слушала. Почти все, кто попадался ей на пути, был обласкан вниманием с ее стороны и чувствовал себя тронутым ее участием. Однако в общении с самыми близкими друзьями Сьюзи почти никогда не делилась своими проблемами.

Она играла ту же роль ангела-хранителя и в своей семье, и прежде всего для своей сестры. Дотти, которая была столь же популярна, как и Сьюзи, основала Оперную гильдию и оставалась украшением всей семьи. При этом она была одинокой и, как сказал один ее знакомый, «примечательно несчастной». На первый взгляд казалось, что у нее все в порядке, однако сама она рассказывала Сьюзи, что с трудом сдерживает слезы, ибо стоит ей заплакать, как она уже не может остановиться. Гомер, ее муж, испытывал большое разочарование из-за того, что не мог пробить защитный кокон своей жены. Тем не менее Роджерсы активно участвовали в социальной жизни, а вечерами, пока они наслаждались коктейлями и весельем, их два маленьких сына

постоянно путались у них под ногами. Время от времени Гомер наказывал их. Дот-ти также достаточно жестко воспитывала Билли, поэтому Сьюзи приходилось время от времени заменять своим племянникам родную мать.