Текст книги "Уоррен Баффет. Лучший инвестор мира"

Автор книги: Элис Шрёдер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 89 страниц)

К девическим годам она поправилась, ее щеки округлились и зарумянились. Голос стал хрипловатым, обманчиво похожим на детский. Будучи подростком, она ходила в «Омаха Сентрал Хай», смешанную школу, где учились дети разных цветов кожи и вероисповеданий, что было необычным для сороковых годов. Несмотря на то что в школе она принадлежала к «кружку избранных», одноклассники вспоминают, что она дружила со всеми¹³. Ее неудержимое дружелюбие и манера говорить снискали ей репутацию девушки странноватой, «немного не от мира сего»¹⁴, хотя близкие друзья говорили, что ничего странного в ней не было. Сьюзи увлекалась риторикой и публичными выступлениями куда больше, чем учебой. Она была членом школьного дискуссионного клуба и страстной спорщицей. Именно там стало понятно, что ее политические взгляды сильно отличаются от взглядов отца. Она прекрасно играла в школьных спектаклях, пела своим мягким контральто в музыкальных постановках и была украшением хора. Выступление Сьюзи в роли легкомысленной главной героини спектакля Our Hearts Were Young and Gay запомнилось учителям на долгие годы¹⁵. Своеобразие и обаяние Сьюзан сделали ее самой популярной девушкой школы, придворной дамой школьной королевы, первой красавицей и президентом выпускного класса.

Первым возлюбленным Сьюзи стал Джон Гилмор, тихий, безликий мальчик, которого она открыто обожала. К тому моменту, когда они стали встречаться постоянно, Гилмор был выше ее почти на две головы, но, несмотря на это и свою игривую манеру держаться, она полностью контролировала его¹⁶.

Примерно в это же время она начала встречаться с умным, общительным юношей, с которым познакомилась на межшкольных дебатах. Он учился в старшей школе Томаса Джефферсона в городке Каунсил-Блафс на другом берегу Миссури. Его звали Милтон Браун, он был высоким темноволосым молодым человеком с теплой, располагающей улыбкой. В школьные годы они встречались по нескольку раз в неделю¹⁷.

Несмотря на то что ее близкие друзья знали о Милте, Гилмор по-прежнему сопровождал ее на вечеринках и школьных мероприятиях.

Отец Сьюзи не одобрял знакомства дочери с Брауном, сыном необразованного еврейского иммигранта из России, работавшего в компании Union Pacific. Три или четыре раза она осмеливалась привести Милтона домой, и каждый раз Док Томпсон читал ему лекции о Рузвельте и Трумэне и давал понять, что ему здесь не рады. То, что отец Сьюзи намерен ограничить ее общение с «этим евреем», не было секретом¹⁸. Как и Баффеты, Док Томпсон страдал от типичных для Омахи предубеждений. Религиозные сообщества там держались обособленно, и жизнь пары смешанного вероисповедания была бы в лучшем случае объектом всеобщего порицания. Но Сьюзи смело выходила за установленные обществом рамки, при этом оставаясь обычной, хотя и весьма популярной школьницей.

Сьюзи плавала в этих «враждебных водах», пока не поступила в колледж, и они с Милтом вместе устремились к свободе в Северо-Западном университете в Эванстоне. Там она делила комнату с Берти Баффет, обе они вступили в студенческие общины. Учеба давалась Берти легко, ее немедленно нарекли «Пижамной королевой» «Фи Дельты»¹⁹. Сьюзи, выбравшая основной специальностью журналистику, подогнала свое расписание под почти ежедневные встречи с Милтом.

Они вместе вступили в студенческое общество Wildcat Council и встречались в библиотеке после того, как он заканчивал работу. Чтобы оплачивать обучение, Милт вынужден был трудиться сразу в нескольких местах²⁰. Сьюзи открыто встречалась с евреем, и этот нетрадиционный выбор мешал ей жить обычной студенческой жизнью. Члены общины запретили ей приводить Брауна на танцы, потому что он вступил в еврейское братство. Это покоробило Сьюзи, но из общины она не вышла²¹. Они с Милтом начали интересоваться дзен-буддизмом, стремясь найти религию, которая соответствовала бы их мировоззрению²².

Уоррен ничего не знал об этом и предпринял тщетную попытку провести вместе со Сьюзи День благодарения в Эванстоне, а затем на зимние каникулы приехал к ней в Омаху. К тому времени он всерьез решил добиться ее благосклонности. Сьюзи в глазах Уоррена обладала всеми качествами, которые привлекали его в женщинах. Сама она описывала себя так: «Я из тех удачливых людей, которым повезло вырасти с ощущением, что их любят безусловно, несмотря ни на что. И это самый замечательный дар, который только можно себе представить»²³. Но свою «безусловную» любовь она хотела подарить Милту Брауну.

Весной 1951 года Милта избрали президентом курса, а Берти – вице-президентом. Сьюзи плакала каждый раз, когда из дома приходило письмо, в котором отец требовал, чтобы она порвала с Брауном. Берти видела, что происходит, хотя Сьюзи никогда ей ничего не рассказывала на эту тему. Несмотря на дружбу с Берти²⁴, Сьюзи так и не научилась доверять людям свои сокровенные мысли. В один из дней, когда семестр близился к концу, в их комнате раздался звонок. Док Томпсон требовал, чтобы она немедленно вернулась домой. Он хотел разлучить ее с Милтом и сообщил, что осенью она не вернется в университет. Сьюзи охватило отчаяние, она разрыдалась, но решения отца никогда не обсуждались.

Уоррен тоже вернулся в Омаху той весной после окончания Колумбийского университета. Его родители уехали в Вашингтон, и он должен был жить в их доме, но прежде ему нужно было исполнить свой гражданский долг, и начало лета он провел в национальной гвардии. Несмотря на то что он не слишком годился для гвардии, это было лучше, чем отправиться воевать в Корею. Устав гвардии требовал, чтобы он ежегодно проводил несколько недель в тренировочном лагере в Ла-Кросс. Впрочем, и тренировочный лагерь не помог ему в достижении зрелости.

«Сначала ребята из национальной гвардии относились ко мне с подозрением из-за того, что мой отец был членом Конгресса. Они думали, что я буду вести себя как примадонна. Но такое отношение длилось недолго.

Гвардия – очень демократичная организация. В том смысле, что то, кем ты являешься снаружи, не имеет большого значения. Чтобы соответствовать, тебе нужно просто читать комиксы. Через час после прибытия я уже читал комиксы. Все их читали, почему бы и мне не начать? Мой словарный запас сократился примерно до четырех слов, вы и сами можете догадаться каких.

Я понял, что полезно проводить время с людьми, превосходящими тебя в чем-то. Так ты и сам можешь стать лучше. Если ты попадешь в плохую компанию, то быстро начнешь скатываться вниз. Это закон жизни».

Опыт, полученный в национальной гвардии, дал Уоррену стимул закончить после возвращения из лагеря одно дело. «Я страшно боялся публичных выступлений. Вы не представляете, каким я был, когда предстояло произнести речь. Это вселяло в меня такой ужас, что я просто не мог ничего сказать. Я испытывал тошноту. Мне пришлось выстраивать свою жизнь так, чтобы никогда ни перед кем не выступать. Вернувшись в Омаху после вручения дипломов, я увидел очередную рекламу курсов. Я знал, что в один прекрасный день мне все же придется выступать перед публикой. Это знание было так мучительно, что я записался на курсы только для того, чтобы избавиться от боли». Но это было не единственной целью. Он знал: чтобы завоевать сердце Сьюзан Томпсон, ему придется с ней разговаривать. Шансы на успех были небольшими, но он делал все возможное, чтобы сблизиться со Сьюзи, и понимал, что это лето, возможно, предоставляет ему последний шанс.

Группа учеников Дейла Карнеги встречалась в любимой гостинице скотоводов – отеле «Рим». «Я взял сто баксов наличными, отдал их инструктору Уолли Кинану и сказал: “Бери, пока я не передумал”.

Нас было человек двадцать пять или тридцать, и мы все пребывали в ужасе. Мы даже не могли сказать, как нас зовут. Просто стояли там и молчали. Меня впечатлила только одна вещь: после первой же встречи Уолли запомнил все наши имена. Он был хорошим преподавателем и пытался научить нас запоминать что-то с помощью ассоциаций, но этому фокусу я так и не научился.

Инструкторы дали нам книгу с текстами речей – докладами, предвыборными выступлениями, речами вице-губернаторов. Мы должны были каждую неделю пересказывать их. Это работает так: неделя за неделей ты учишься вылезать из своей скорлупы. Почему ты можешь разговаривать с кем-то пять минут с глазу на глаз, но перед группой людей замираешь? Во многом помогает практика – когда ты просто делаешь это. Мы очень помогли друг другу. И это сработало. Это самая важная научная степень, которую я когда-либо получал».

В то же время Уоррен не мог испытать свежеприобретенные навыки на Сьюзи – та старалась не попадаться ему на глаза. Тогда, зная, какое влияние на дочь имеет Док

Томпсон, Уоррен стал приходить к ним каждый вечер с укулеле под мышкой, стремясь очаровать отца девушки. «Она уходила на свидания с другими парнями, – говорит Баффет. – В ее отсутствие мне не оставалось ничего, кроме как обхаживать ее отца, и мы много с ним беседовали». Любитель летнего зноя, Томпсон вечерами сидел на защищенной от насекомых веранде, одетый в разгар июльской жары в шерстяной костюм-тройку пастельного цвета. Док играл на мандолине, а Уоррен пел, потел и подыгрывал ему на укулеле. Сьюзи тем временем тайно встречалась с Милтом.

Уоррену было комфортно рядом с Доком Томпсоном. Своей манерой рассуждать о мире, который катится ко всем чертям благодаря демократам, тот напоминал ему отца. Как раз тогда вышла книга «Свидетель», автобиография Уиттекера Чамберса, описывавшая его превращение из коммунистического шпиона в ярого противника коммунизма. Уоррен прочел книгу с огромным интересом, отчасти из-за описания дела Элджера Хисса. Чамберс обвинил Хисса в шпионаже, а сторонники Трумэна, политические оппоненты Баффета, пропустили обвинение мимо ушей. Только Ричард Никсон, молодой сенатор, работавший в Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности, начал преследовать Хисса и добился своего. Хисса осудили за лжесвидетельство в январе 1950 года. На подобные темы Док Томпсон мог говорить бесконечно. В отличие от Говарда Баффета он любил говорить еще и о спорте. Сыновей у него не было, и он думал, что Уоррен – лучшая находка в его жизни со времени изобретения жевательной резинки²⁵. Уоррен был сообразительным, протестантом и вдобавок республиканцем. Но прежде всего он не был Милтом Брауном.

Но поддержка со стороны Дока Томпсона не была таким уж достоинством. Шансов завоевать Сьюзи было по-прежнему немного. Она не могла не обращать внимания на его мешковатые носки и дешевые костюмы, но против него работало и многое другое. Правда, он был сыном конгрессмена, «особенным» парнем с кучей преимуществ. У него имелся диплом, неплохое состояние, и было очевидно, что его ждет успех. Он все время разговаривал о фондовых рынках, до которых ей не было дела. Девушек на свиданиях он развлекал отрепетированными шутками, загадками и головоломками. Благосклонность отца к Уоррену она воспринимала как еще одну попытку полностью контролировать ее жизнь. Док Томпсон изо всех сил навязывал Сьюзи Уоррена²⁶. «Нас было двое против нее одной», – говорит Баффет.

Милт, с другой стороны, нуждался в ней и в буквальном смысле страдал за свою веру. То, что ее отец не переносил его на дух, только добавляло ему очков.

Тем летом Браун работал в городе Каунсил-Блаффс. Получив уведомление о повышении платы за обучение в Северо-Западном университете, он понял, что не сможет позволить себе вернуться в Эванстон. Поэтому он отправился в дом Баффетов и вручил Берти, вице-президенту курса, письмо, в котором говорилось, что он переводится в Университет штата Айова²⁷. Той осенью Сьюзи поступала в Университет штата Омаха, и к тому моменту оба, и она и Милт, вынуждены были признать, что из-за ее отца их отношения ухудшились. Она провела лето в слезах.

Несмотря на то что Уоррен ее совсем не интересовал, Сьюзи не могла проводить время с человеком, не желая узнать о нем все. Вскоре она поняла, что первое впечатление было обманчиво. Он не был тем привилегированным самонадеянным парнем, которого она себе представляла. «Я был развалиной», – вспоминает Уоррен. Он был на грани нервного срыва. «Я чувствовал себя странным, не приспособленным к жизни в обществе. И кроме того, я так и не нашел свое место в жизни». Даже друзья замечали уязвимость Уоррена, которая скрывалась под его ложной бравадой. Постепенно Сьюзи поняла, каким никчемным он себя чувствовал²⁸. Все эти разговоры о фондовых рынках, дух провидца, игра на укулеле лишь скрывали его хрупкую личность, нуждающуюся во внимании. «Я не был ни в чем уверен, – говорит он. – Невероятно, что Сьюзи смогла разглядеть настоящего меня под всеми этими масками». На самом деле люди с проблемами были для Сьюзи лакомым кусочком. Позже Уоррен говорил, что она взялась за него, потому что «он был в достаточной мере евреем для Сьюзи, но не слишком еврейским мальчиком для ее отца». Поэтому она начала обращать на него внимание.

Уоррен никогда не замечал, как одеваются окружающие, даже женщины. Но теперь он был настолько сильно влюблен в Сьюзи, что начал обращать внимание на ее одежду. Он никогда не забудет голубое платье, которое она надевала на свидание с ним, и костюм с набивным черно-белым рисунком (он называл его «платье из газеты»)¹²¹. Во время Фестиваля светлячков в Парке пионов они выскочили на танцплощадку под звуки Гленна Миллера. Уоррен еще не умел танцевать и старался изо всех сил. Он чувствовал себя так же неуютно, как шестиклассник на студенческой вечеринке. «Но я бы сделал все, что она могла попросить, – говорит он. – Я бы разрешил ей засунуть мне за шиворот червяков».

Когда они отправились на ярмарку в День труда, их уже можно было назвать парой. Сьюзи перешла на второй курс университета (ее основной специальностью по-прежнему была журналистика), записалась в дискуссионный клуб²⁹ и в Ассоциацию по изучению групповой динамики³⁰.

В октябре 1951 года Уоррен написал в письме своей тете Дороти Шталь: «Дела с девушками идут в гору, и, кажется, одна из местных девушек действительно меня зацепила. Как только я получу твое одобрение и одобрение [дяди] Фреда, мы продолжим наши отношения. У этой девушки только один недостаток – она ничего не знает о фондовом рынке. В остальном она идеальна, и я могу не замечать ее ахиллесовой пяты»³¹.

Если выражаться максимально точно, их отношения развивались очень осторожно. Уоррен набирался смелости. Вместо того чтобы сделать ей предложение, он считал, что они уже помолвлены. Со своей стороны Сьюзи осознала, что Уоррен выбрал ее, но еще не понимала, для какой роли³².

Уоррен внутренне ликовал и продолжал посещать занятия группы Дейла Карнеги. «Это была неделя, когда я выиграл карандаш. Нам давали в награду карандаши за какой-то выдающийся поступок. Я сделал предложение на той же неделе, когда выиграл карандаш».

Приняв предложение Уоррена, Сьюзи отправилась писать длинное печальное письмо Милтону Брауну. Получив от нее эту новость, он был шокирован. Милтон знал, что она периодически встречалась с Уорреном, но понятия не имел о том, что это было серьезно³³.

Уоррен решил получить благословение отца Сьюзи и (в соответствии со своими предположениями) получил его с легкостью. Но Док Томпсон дал согласие не сразу. Вначале он долго объяснял Уоррену, что Гарри Трумэн и демократы ведут страну прямо в ад. Тот факт, что новое правительство вливает деньги в Европу, организуя блокаду Западного Берлина и претворяя в жизнь план Маршалла¹²², лишь подтверждало его теорию. Он считал, что «дьявольская политика Рузвельта» все еще жива, а Трумэн погружает страну в пучину банкротства. Советы взялись за атомную бомбу как раз тогда, когда Трумэн объявил о разоружении. Комиссия сенатора Джона Маккарти по расследованию антиамериканской деятельности доказывала, что правительство кишит коммунистами. Впрочем, Док Томпсон это знал и без нее. Комиссия находила коммунистов повсюду. Когда дело касалось коммунизма, правительство было попросту неэффективным, если не сказать хуже. Трумэн уже потерял Китай, и ему невозможно было простить увольнение генерала Дугласа Макартура. Генерала отправили в отставку за попытку организовать атаку на китайских коммунистов в Маньчжурии за спиной Трумэна. Но сейчас даже Макартур не смог бы спасти Америку. Коммунисты постепенно захватывали мир, и акции вскоре должны были превратиться в ничего не стоящие бумажки. В этом случае план Уоррена по работе с фондовыми рынками потерпел бы крах. Но Док Томпсон никогда не стал бы винить Уоррена в том, что его дочь голодает. Уоррен был смышленым молодым человеком. Если бы демократы не разрушали все на своем пути, он наверняка добился бы успеха. И мрачное будущее Сьюзи не было бы его виной.

Уоррен давным-давно привык к подобным монологам своего отца и отца Сьюзи. Поэтому он молча ждал благословения. Спустя три часа Док Томпсон завершил свою речь и дал согласие на брак³⁴. В День благодарения Уоррен и Сьюзи уже начали заниматься организацией свадьбы, намеченной на апрель.

Глава 19. Боязнь сцены

Омаха • лето 1951-го – весна 1952 года

Уоррен понимал, что Док Томпсон беспокоится о том, сможет ли будущий зять обеспечить семью. Да он и сам в этом сомневался. Раз уж он не мог работать на «Грэхем-Ньюман», то решил стать биржевым маклером в Омахе. Народная мудрость гласила: «Если вы хотите заработать на фондовом рынке – поезжайте в Нью-Йорк». Решение Уоррена остаться в Омахе было необычным, но он чувствовал себя свободным от условностей Уолл-стрит. Он хотел работать вместе с отцом, к тому же в Омахе жила Сьюзи, а сам он никогда не чувствовал себя счастливым вдали от дома.

Ему шел двадцать первый год, и он был абсолютно уверен в своих способностях к инвестированию. К концу 1951 года Баффет уже увеличил свой капитал с 9804 до 19 378 долларов. Всего лишь за год он заработал 75 процентов¹²³. Он консультировался у своего отца и Бена Грэхема, и, к его удивлению, оба сказали, что ему стоит подождать пару лет. Грэхем, как всегда, считал, что рынок слишком перегрет, а пессимист Говард отдавал предпочтение акциям горной и золотодобывающей промышленности, не подверженным инфляции, и, очень беспокоясь о будущем своего сына, считал, что не стоит вкладывать деньги куда-то еще.

Уоррен же полагал, что их советы бессмысленны – ведь стоимость компаний существенно выросла с 1929 года.

«Это было полной противоположностью тому, что мы наблюдали в предыдущие годы, когда рынок был перенасыщен. Я смотрел на компании и думал: почему бы не стать их собственником? Я работал на низшем уровне, с мизерными деньгами, не оценивая рост экономики в целом или что-то подобное. Но не покупать эти акции казалось мне сумасшествием. С другой стороны, Бен со своим коэффициентом интеллекта около двухсот и огромным опытом советовал мне подождать. И отец тоже. А если бы отец велел мне шагнуть из окна, я бы сделал это». Решение пойти против воли отца и Бена Грэхема, людей, которые служили для него примером, стало для Уоррена важнейшим шагом. Он пришел к нелегкому убеждению, что его суждения более правильны и два человека, которых он глубоко уважает, не способны мыслить рационально. Но Баффет был уверен в своей правоте. Может, он и мог выпрыгнуть из окна по приказу отца, но только при условии, что ему не пришлось бы для этого расстаться со справочником Moody's Manual, полным информации о выгодных инвестициях.

Он даже переборол себя и впервые занял деньги – такими обширными казались ему возможности. Он был готов взять в долг сумму, равную четверти его прибыли. «Мне перестало хватать денег на инвестиции. Чтобы купить заинтересовавшие меня акции, пришлось бы что-то продавать. Мне не нравилось занимать деньги, но я взял заем примерно на пять тысяч долларов в Национальном банке Омахи. Мне еще не исполнилось двадцати одного года, и отцу пришлось подписать бумаги. Мистер Дэвис, банковский служащий, решил, что это своего рода обряд инициации. Вручая эти пять тысяч, он сказал что-то вроде: «Теперь ты стал мужчиной. Это важное обязательство, но мы знаем, что ты вернешь эти деньги». Это продолжалось битые полчаса, которые я сидел за его столом».

Говард гордился сыном и одновременно чувствовал себя странно, подписывая документы за того, кто был полноценным бизнесменом уже, по крайней мере, дюжину лет. Раз уж Уоррен решил, чем он будет заниматься в дальнейшем, Говард предложил ему место в фирме «Баффет-Фальк». При этом он посоветовал Уоррену сначала сходить на собеседование в известную фирму Kirkpatrick Pettis Со, чтобы понять, что может предложить ему лучший из фондовых брокеров Омахи.

«Я отправился на встречу со Стюартом Киркпатриком и сказал, что хотел бы работать с интеллектуальными покупателями. Киркпатрик на это ответил, что мне не стоит беспокоиться об уровне интеллекта покупателей. Главное, чтобы они были богаты. В общем-то он был прав, но я не хотел работать нигде, кроме как в отцовской фирме».

В «Баффет-Фальк» Уоррену выделили один из четырех отдельных кабинетов без кондиционера по соседству с «клеткой» – застекленной зоной, где клерки работали с деньгами и ценными бумагами. Уоррен начал продавать свои любимые акции людям, которым больше всего доверял: своей тете и друзьям по колледжу, включая соседа по комнате в Уортоне Чака Питерсона. Тот занимался недвижимостью в Омахе, и они с Уорреном снова начали общаться.

«Сначала я позвонил тете Элис и продал ей несколько сотен акций GEICO. Ее заинтересованность добавила мне уверенности в себе. После этого я позвонил Фреду

Стэнбеку, Чаку Питерсону и всем, кто мог бы купить акции. Но чаще всего я покупал акции для самого себя. Если даже все мои клиенты отказывались от акций компании, я все равно искал способ купить хотя бы пять штук. У меня была большая цель – я хотел стать собственником десятой доли процента каждой интересной для меня компании. Всего акций было 175 000, и я посчитал, что если компания будет когда-нибудь стоить миллиард долларов, а у меня будет десятая часть процента, я буду стоить миллион. Поэтому мне нужно было купить 175 акций»¹.

Но пока что его работа заключалась в продаже акций за комиссионные, и за пределами своего узкого круга общения Уоррен был беспомощен. Он понял, что именно чувствовал его отец, когда строил свой брокерский бизнес, а старейшие семейства Омахи – владельцы банков, складов, пивоварен и универмагов – смотрели свысока на внука бакалейщика. Теперь и Уоррен чувствовал, что в Омахе его не уважают.

В те дни акции можно было приобрести только через фондовых брокеров, и люди предпочитали покупать акции отдельных компаний, а не ценные бумаги взаимных фондов. Все платили фиксированную комиссию – шесть центов за акцию. Сделки совершались по телефону или в присутствии клиента. Каждой сделке предшествовала светская беседа, как ритуал взаимоотношений с брокером, одновременно являвшимся консультантом, посредником и другом. Брокер мог жить с вами по соседству, вы встречали его на вечеринках и в гольф-клубе, иногда он даже включался в число приглашенных на свадьбу вашей дочери. Компания General Motors каждый год выпускала новые модели автомобилей, и бизнесмены меняли машины чаще, чем ценные бумаги. Если, конечно, у них вообще были ценные бумаги.

Солидные клиенты не воспринимали Уоррена всерьез. Клиенты его отца, руководители Nebraska Consolidated Mills, однажды назначили ему встречу на полшестого утра¹²⁴. «Мне был всего двадцать один год, и я ходил ко всем этим людям и предлагал им ценные бумаги. Но когда я описывал им все преимущества, единственным вопросом, который мне задавали, был: “А что по этому поводу думает твой отец?”» Уоррен выглядел как зубрила, и продажи давались ему с трудом². Он не умел общаться с людьми, вести светские беседы. В разговоре он пытался донести до собеседника всю информацию, которой владел, не останавливаясь, чтобы выслушать его. А если нервничал, то начинал тараторить о своих любимых акциях с утроенной силой. Некоторые потенциальные клиенты выслушивали его, проверяли полученную информацию и покупали разрекламированные Уорреном акции у других брокеров, поэтому он не получал никакой комиссии. Подобное лицемерие шокировало его, ведь с этими людьми он общался лицом к лицу и регулярно сталкивался в городе. Он чувствовал себя обманутым, а иногда и обескураженным. Однажды он застал семидесятилетнего мужчину, на коленях у которого сидела секретарша. Каждый раз, когда она целовала его, он брал долларовую банкноту из стопки на столе и отдавал ее девушке.

«Отец никогда не учил меня, как поступать в подобных ситуациях. Я совсем не получал поддержки. Когда я только начал продавать акции GEICO, “Баффет-Фальк” располагалась в небольшом офисе в центре города. Нам приходили свидетельства о доле участия в акционерном капитале, на которых стояло имя Джерома Ньюмана.

Я покупал акции у него. Люди в “Баффет-Фальк” говорили мне: «Какого черта, ты что, считаешь себя умнее Джерри Ньюмана?..»

На самом деле «Грэхем-Ньюман» создавала новую компанию, и некоторые инвесторы продавали стабильные акции GEICO, чтобы сделать свой вклад. То есть, в сущности, акции продавали инвесторы, а не «Грэхем-Ньюман». Но Уоррен этого не знал³. Когда речь шла о GEICO, ему было безразлично имя продавца. Ему никогда не приходило в голову спросить у кого-нибудь в компании, почему они решили продавать свои акции. Он был непоколебимо уверен в своей правоте. И этого не скрывал.

«Я был этаким мудрым, образованным парнем, а меня окружали люди, не учившиеся в колледже. Однажды Ральф Кэмпбелл, страховой агент, пришел к мистеру Фальку и спросил: “С чего вдруг мальчишка решил раскручивать эту компанию?” GEICO не пользовалась услугами страховых агентов, и я сказал ему: “Мистер Кэмпбелл, на вашем месте я купил бы парочку акций, чтобы застраховать себя от безработицы”».

Тогда он еще не впитал первое правило Дейла Карнеги – не критиковать. Уоррен давал понять, что знает больше других, и впоследствии это стало его отличительной чертой. Хотя, казалось бы, кто мог поверить молодому и неопытному парню? Но все же ему верили. Сотрудники «Баффет-Фальк», должно быть, очень удивлялись, глядя на то, как Уоррен с утра до вечера изучает справочники, приумножая свои знания.

«Я изучал справочник Moodys страницу за страницей. Дважды просмотрел десять тысяч страниц в промышленном, транспортном, и финансовом справочниках. Я изучил каждую компанию, хотя некоторым не уделял достаточного внимания».

Несмотря на то что его бесконечно занимала игра с поиском подходящих акций, Уоррен рассчитывал быть кем-то большим, чем обычный брокер или инвестор. Он хотел пойти по стопам Бена Грэхема и стать преподавателем. Тогда он начал читать вечерний курс лекций в университете Омахи.

Сначала он сотрудничал с Бобом Сонером, своим другом из числа брокеров. Боб читал первые четыре недели курса о выгодных инвестициях в ценные бумаги. И пока Сонер объяснял студентам основы – например, как правильно читать «Уолл-стрит джорнал», Уоррен стоял в коридоре и прислушивался к хорошим инвестиционным идеям. Следующие шесть недель лекции читал Уоррен⁴.

В конце концов он стал читать весь курс, дав ему более звучное название: «Надежные вклады в ценные бумаги». Находясь перед студентами, он загорался энтузиазмом и ходил из угла в угол, рассказывая все быстрее. Студенты же барахтались в потоке льющейся на них информации. Несмотря на все свои знания, он никогда не обещал студентам, что они непременно разбогатеют, прослушав курс его лекций. Да и своими достижениями Уоррен не хвастался.

Группа студентов была весьма разношерстной. Здесь были и профессионалы фондового рынка, и люди, которые не имели никакого отношения к бизнесу: домохозяйки, пенсионеры, врачи. Они символизировали едва уловимые перемены, происходившие на рынке. Впервые с двадцатых годов инвесторы вернулись. Именно поэтому Грэхем считал, что рыночная стоимость акций завышена. Уоррен адаптировал свой метод преподавания до их уровня и способностей. Он опирался на методику Грэхема, использовал кейсы с компаниями А и Б и некоторые другие его уловки. Оценки он выставлял строго, но справедливо. Его тетя Элис тоже записалась на курс и смотрела на него глазами, полными обожания⁵. А он поставил ей тройку.

Люди все время закидывали его вопросами. Что нужно сделать с теми или иными ценными бумагами? Купить? Продать? О каждом из перечисленных ими пакетов акций он мог говорить пять-десять минут, без подготовки выдавая финансовую информацию, отношение цены к доходу на акцию, объем акций, выпущенных на рынок. Казалось, что он рассказывает о сотнях пакетов, словно цитирует статистику бейсбольных матчей⁶. Иногда какая-нибудь женщина с первого ряда спрашивала: «Мой покойный муж оставил мне акции АБВ, и они немного выросли в цене. Что мне с ними сделать?» Уоррен отвечал, что их стоит продать и купить акции GEICO или какой-нибудь другой компании, в чьих акциях он был уверен (и уже владел ими)¹²⁵. Студентов удивлял его неожиданный консерватизм при ответе на их вопросы об инвестировании.

Тем временем Уоррен крутился как белка в колесе, зарабатывая деньги. Ему предстояло содержать семью, и это должно было поделить его доходы надвое. Часть оставалась на рынке, постепенно приумножаясь. Другую он планировал тратить, чтобы обеспечивать себя и Сьюзи. Женитьба существенно изменила бы его жизнь. До сих пор он умудрялся сокращать свои расходы. Он жил в комнате горничной в Колумбийском университете, ел бутерброды с сыром, играл девушкам на укулеле и водил их на лекции вместо шикарного клуба «21». С возвращением в Небраску экономить стало еще проще. Он жил в доме родителей, хотя из-за этого ему приходилось изредка встречаться с Лейлой, когда родители приезжали из Вашингтона.

Ему не нужна была дополнительная мотивация, он и так изо всех сил трудился над приумножением своего капитала. Теперь он сидел в своем офисе в «Баффет-Фальк», закинув ноги на стол, и пролистывал книгу Грэхема и Додда в поисках идей⁷. Он нашел пакет акций Philadelphia and Reading Coal 8c Iron Company, компании, занимающейся добычей антрацита. Пакет казался достаточно дешевым, поскольку продавался чуть больше чем за 19 долларов за акцию, но каждой акции соответствовало примерно восемь долларов в антрацитовом штыбе¹²⁶. Уоррен часами высчитывал стоимость угольных шахт и пластов антрацита, чтобы принять решение о покупке акций Philadelphia and Reading Coal 8c Iron Company. И в итоге купил их для себя и от имени тети Элис и Чака Питерсона. Когда акции сразу же после этого упали в цене до девяти долларов за штуку, это стало для него сигналом о том, что стоит приобрести еще.