Текст книги "Уоррен Баффет. Лучший инвестор мира"

Автор книги: Элис Шрёдер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 48 (всего у книги 89 страниц)

Вместо этого он решил перейти Рубикон и выбрал для себя роль CEO крупной корпорации типа Procter & Gamble или Colgate-Palmolive, которая могла бы существовать даже после его смерти.

Компанию Berkshire было сложно разделить на составные элементы или оценить ее общую стоимость. Мангер любил в шутку называть Berkshire «замороженной корпорацией», так как она могла бесконечно расти, но при этом никогда не приносить ни цента дивидендов своим владельцам. А если владельцы не могут извлечь свой выигрыш из игрального автомата, то как можно оценить его стоимость?

Однако Баффету удавалось повышать балансовую стоимость Berkshire быстрее, чем это могли бы сделать его акционеры самостоятельно, и у него на руках были все козыри. Более того, его планы и критерии оценки носили долгосрочный характер, что для него было куда более комфортным, чем давление, связанное с необходимостью ежегодно переигрывать рынок. Закрыв свое первое партнерство, он позволил себе избавиться от этого бремени. В сущности, теперь у него появилась возможность публиковать данные так, чтобы не дать никому другому возможности рассчитать результативность его инвестирования с самых первых лет³⁸⁵. Кроме того, ему казалось забавным занимать должность CEO «замороженной корпорации». Ему принадлежала газета в Буффало, и он начал публиковать свои письма акционерам вместо колонки редактора. Даже официально присоединившись к клубу CEO, он совершенно не горел желанием приобрести присущие элите привычки – посещение пятизвездочных курортов, коллекционирование вин и произведений искусства, покупка яхты или женитьба на модели. «Мне никогда не доводилось видеть жену миллионера, которая выглядела бы в моих глазах настоящим трофеем, – говорил он впоследствии. – Мне они всегда казались утешительными призами».

Однако как-то раз в 1986 году он позвонил своему другу Уолтеру Скотту-младшему, практичному и приземленному человеку, который всю свою жизнь проработал на компанию Piter Kiewit Sons³⁸⁵, Inc., так же как и его отец. Скотт был деловым человеком, однако при этом производил расслабленное и обезоруживающе открытое впечатление. Преемник Питера Кивита, он заработал неплохую репутацию во времена скандала с тендером на строительство федеральной автотрассы, угрожавшего самому существованию Kiewit (компания была исключена из участия в любых контрактах, получавших государственное финансирование). За счет своей прямоты, умения договариваться, порой даже льстить, а также тщательных реформ Скотт вел

компанию по длительному пути преобразований. Он выстраивал новую модель, пф зволявшую ему эффективно взаимодействовать с государством в ситуациях «жизни и смерти»⁴⁴. Он был настолько близким другом Баффета, что Кэтрин Грэхем останав ливалась в его доме во время своих нескольких визитов в Омаху.

«Уолтер, – спросил Баффет, – какое обоснование нашел бы ты для покупки частной самолета?» Баффет знал, что Kiewit имеет свой собственный флот частных самолетов, та, как ей приходилось развозить работников по удаленным строительным площадкам.

«Уоррен, – сказал Скотт, – ты не ищешь обоснование. Ты занимаешься рационализацией».

Через два дня Баффет позвонил еще раз. «Уолтер, я обдумал все рационально, – сказал он. – Теперь расскажи мне, каким образом ты нанимаешь пилотов и поддерживаешь самолеты в рабочем состоянии?»

Скотт предложил Баффету обслуживать его самолет на базе Kiewit. Баффет собрался с духом и купил в качестве корпоративного самолета для Berkshire подержанный Falcon 20 – самолет такого же типа, который использовался для перевозки сотрудников Kiewit⁴⁵. Эта покупка обеспечила ему невероятно высокую степень приватности, а также контроль над расписанием поездок – именно эти два критерия находились на высших позициях в рейтинге вещей, волновавших Баффета в этом мире.

Разумеется, покупка частного самолета входила в конфликт с экономией средств, о которой он так сильно заботился, – Баффет никогда не забывал об инциденте в аэропорту, когда Кей Грэхем попросила у него 10 центов для того, чтобы сделать телефонный звонок. Он вытащил из кармана единственную бывшую у него монету – 25-центовик и начал суетиться, с тем чтобы его разменять. Грэхем остановила его и начала упрашивать разрешить ей потратить даром лишние 15 центов. Таким образом, Баффет прошел действительно долгий путь (сравнимый с восхождением на гору Килиманджаро) от отправной точки – оправдания траты лишних 15 центов на телефонный звонок до конечной точки – рационального объяснения найма на работу двух пилотов и покупки самолета, на котором он мог перемещаться по всему миру, подобно фараону на носилках. В том году он вообще часто занимался рационализацией – например, незадолго перед этим нашел рациональное объяснение для того, чтобы отказаться от экономии налоговых выплат на сумму 185 миллионов долларов.

Тем не менее Баффет все равно испытывал беспокойство – наличие самолета слишком сильно противоречило его воспитанию и самовосприятию. Его вымученное обоснование (которым он поделился с бывшим соседом по общежитию Университета Пенсильвании Клайдом Рейгхардом) было достаточно честным и изрядно смущало его: Уоррен сказал, что самолет позволит ему сэкономить деньги, так как он сможет быстрее перемещаться из одной точки в другую⁴⁶. Затем он начал подшучивать над самим собой в письмах акционерам, написав, в частности: «Я работаю задешево, но путешествую с максимумом комфорта».

Самолет возвестил о наступлении новой фазы в его жизни. Несмотря на все свое стремление к простоте, Баффет уже привык к смокингам и вращению в высших кругах в качестве CEO «замороженной корпорации». В 1987 году посол Уолтер Анненберг и его жена Леонора пригласили Уоррена и Сьюзи приехать на уик-энд к ним в Палм-Спрингз. Другими их гостями были давние друзья хозяев – Рональд и Нэнси Рейган. Баффету уже доводилось обедать в Белом доме, и он был знаком с Рейганами еще со времен приемов Кей Грэхем в Мартас-Виньярд, однако ему еще никогда не приходилось проводить целые выходные в обществе действующего президента.

«Чем-то это напоминало сложный танец с множеством элементов. Поместье “Саннилендс” было спроектировано так, что напоминало королевский двор, в котором царствовал Уолтер. Помимо двух хозяев там жило около 50 слуг. На стенах дома висели произведения искусства ценой чуть ли не в миллиард долларов, и я был единственным из гостей, кто воздерживался от восхищенных охов и ахов при их созерцании. Для меня это было все равно, как если бы на этих стенах висели картинки из старых выпусков Playboy. (Разумеется, этот вариант понравился бы Сьюзи значительно меньше.)

Нас разместили в Голубой комнате. В ней все было голубым – и покрывала на кроватях, и корешки книг. Голубой цвет царил повсюду. Даже мармелад в вазочке был голубым. Каждому гостю прислуживали по две служанки, поэтому мы могли получать завтрак в постель в одно и то же время, одновременно ставили наши подносы на кровати и одновременно снимали крышки с блюд.

А когда мы выходили из своих комнат, одетые для торжественного ужина, по обе стороны от двери стояло по служанке. Служанка у двери Сьюзи говорила ей: “Мадам сегодня прекрасно выглядит”. Моя же служанка могла просто посмотреть на меня и буркнуть что-то нечленораздельное. То есть даже несмотря на то, что в ее распоряжении была целая неделя перед моим приездом, она так и не смогла найти для меня подходящий комплимент.

У Уолтера в “Саннилендс” была своя площадка для гольфа с девятью лунками. Метки для шаров были выстроены в ряд, а сами шары для гольфа уложены в аккуратные пирамиды. И там никого не было. Поле было совершенно пустынным. Если количество гостей, желавших поиграть в гольф, было больше, чем четыре группы по четыре человека, Уолтер мог сказать: “Это слишком много для моего поля” и отправить одну четверку играть на поле Thunderbird Country Club. Если я в процессе игры использовал несколько шаров, то обязательно находился кто-то, кто подбегал и тут же восстанавливал прежний облик пирамиды. Вот так и проходил мой обычный день в “Саннилендс”. Жизнь там казалась поистине фантастической».

Баффет, разумеется, имел собственную точку зрения и на пирамиды, и на фараонов, но ему нравился Анненберг и было приятно поиграть с ним в гольф. И хотя сам Баффет никогда не тратил свои деньги подобным образом, он придерживался того взгляда, что у людей есть право тратить деньги так, как им нравится. Кроме того, он даже и помыслить не мог о том, чтобы критиковать посла. В тот уик-энд Анненберг в паре с Баффетом противостоял на поле для гольфа Рейгану, поэтому агенты секретной службы следовали за ними по пятам (но, несмотря на тайные надежды Баффета, отказывались доставать неловко пущенные шары для гольфа из водных ловушек).

Баффет испытывал смешанные чувства в отношении Рейгана как президента. С одной стороны, ему нравилось, как Рейган справляется с геополитическими проблемами. При всем том именно в годы правления Рейгана США превратились из основного мирового кредитора в главного должника. Подобно тому как мусорные облигации и средства долгового рычага все чаще выступали в качестве основных инструментов Уолл-стрит, федеральное правительство все сильнее залезало в долги – а этот подход Баффет считал совершено неприемлемым. Он описывал его словами: «Я с радостью заплачу вам во вторник за гамбургер, который вы дадите мне сегодня»⁴⁷. Стиль Баффета заключался в том, чтобы в подобной ситуации уходить в реальный бизнес, например купить ранчо для крупного рогатого скота, – и для доказательства своей правоты он мог всегда показать свой балансовый отчет.

Вооруженный балансовым отчетом Berkshire Hathaway и таблицей с результатами игры в гольф, подписанной президентом Соединенных Штатов Америки, Баффет превратился в истинную крепость власти и кладезь повсеместно признанной мудрости. Сыграв решительную роль в спасении Scott Fetzer, он приобрел в глазах общества ореол влиятельного и сильного защитника. Анализ любой финансовой статистики, связанной с ним и его компанией, сопровождался огромным количеством восклицательных знаков. Балансовая стоимость Berkshire Hathaway в расчете на акцию росла более чем на 23 процента в год на протяжении 23 лет! Первая группа партнеров Баффета получила по 1,1 миллиона долларов за каждую тысячу, вложенную в партнерство! Акции Berkshire продавались по нереальной цене – 2950 долларов! Личное состояние самого Баффета составило 2,1 миллиарда! Финансовый управляющий с Уолл-стрит, инвестор, стал девятым в списке богатейших людей США! Никогда прежде в истории человек, управлявший средствами других людей, не поднимался так высоко в «пищевой цепи» бизнеса. Впервые в истории деньги партнерства инвесторов использовались для взращивания невероятно крупного бизнеса с помощью серии решений о покупке как пакетов акций, так и компаний целиком. Решения Баффета напоминали игру шахматиста. Неудивительно, что к нему за помощью начало обращаться огромное количество людей.

Следующим из тех, кто поднял телефонную трубку и позвонил Баффету, был Джон Гутфрейнд, управлявший компанией Salomon Brothers и расположивший к себе Баффета еще в 1976 году, когда помог тому спасти GEICO.

Его действия продемонстрировали одновременно и силу, и слабость Salomon. Андеррайтинг по акциям GEICO был основан на мнении одного аналитика, занимавшегося вопросами исследований капитала. Любая мало-мальски важная компания, работавшая на фондовом рынке, отказалась бы от сделки, так как доход от нее был слишком мал по сравнению с обязательствами в случае неудачи. Однако Salomon, смелая и решительная компания, лишенная налета бюрократизма, пошла на этот риск, так как ей была нужна GEICO. Баффету всегда нравились люди, способные бросить вызов себе и при этом помогающие ему заработать деньги. А сам Гутфрейнд, сдержанный интеллектуал и одновременно жесткий управленец, заставил Баффета еще сильнее поверить в него как надзирателя за непокорным по своей природе инвестиционным банком.

Гутфрейнд вырос в обеспеченной семье владельца компании по перевозке мяса в Скардейле, пригороде Нью-Йорка, изобилующем огромным количеством полей для гольфа. Он изучал литературу в колледже Оберлин и готовился стать преподавателем английского языка, но в итоге оказался на торговой площадке фондовой биржи. Туда его привел партнер его отца по гольфу Билли Саломон, потомок одного из трех братьев – основателей фирмы.

Компания Salomon Brothers появилась в 1910 году, когда братья Артур, Герберт и Перси Саломон с 5000 долларов капитала скромно постучались в двери Уолл-стрит с намерением заняться предоставлением краткосрочных кредитов. Менее чем через 10 лет после этого клиентом крошечной фирмы стало правительство США, включившее Salomon в список зарегистрированных дилеров правительственных ценных бумаг.

С помощью этой поддержки Salomon, маленький игривый терьер, смог в течение трех следующих десятилетий достичь внушительных размеров. При этом компания продолжала заниматься своим основным делом – торговлей облигациями, используя для этого свой ум, нервы и верность интересам клиентов⁴⁸. Тем временем десятки других небольших брокерских компаний закрывались или поглощались более крупными игроками.

Билли Саломон поставил Гутфрейнда на должность помощника при осуществлении трейдинговых операций. Гутфрейнд присоединился к коллегам, которые целыми днями покупали и продавали облигации, следуя телефонным приказам своих клиентов. Как и остальные, он получал за свои труды небольшой кусочек пирога, достававшегося Salomon. Он доказал свою ловкость и мастерство и в 1963 году (в возрасте 34 лет) стал партнером компании. Партнеры Salomon следовали ограничениям, наложенным Билли Саломоном. Они не получали бонусов и части прибыли по итогам года, а их доли оставались в компании и подвергались одинаковому риску.

В 1978 году Билли Саломон предложил Гутфрейнду возглавить компанию, а затем подал в отставку. Три года спустя Гутфрейнд объявился на крыльце дома своего наставника и друга (жившего в то время на побережье в Истхэмптоне) и сообщил, что продает Salomon компании Phibro, гигантскому дилеру, торгующему биржевыми товарами. В результате сделки возникла компания Phibro-Salomon Inc. Гутфрейнд и его партнеры получили от сделки в среднем по 8 миллионов, в то время как основатели фирмы, отошедшие от дел (такие как Билли Саломон), не получили вообще ничего^{386. По словам одного бывшего партнера, ситуация напоминала греческую трагедию – историю об Эдипе, убившем своего отца.}

Гутфрейнд разделил обязанности CEO с Дэвидом Тендлером из Phibro. Когда фирмой управляют два CEO, это часто напоминает попытку удержать в воздухе одновременно два конца качелей. В скором времени после завершения сделки обороты по бизнесу Phibro резко упали. А бизнес Salomon, напротив, начал активно развиваться. Гутфрейнд не терял времени. Он резко надавил на свой конец качелей и отправил Тендлера в далекий полет.

Приобретя контроль над компанией, Гутфрейнд развил направление по торговле иностранными валютами, более активно занялся торговлей акциями и андеррайтингом, а также распространил бизнес по торговле облигациями на Японию, Швейцарию и Германию. Через несколько лет после этого на Уолл-стрит начали просачиваться академические ученые со своими компьютерами. Офисы Phibro-Salomon заполнили доктора наук, бьющиеся над разгадкой математического секрета, связанного с разделением, переупаковкой и оптимизацией размера пакетов ипотечных и других облигаций. Название Phibro-Salomon так и не стало популярным среди клиентов, и в 1986 году компания начала называться просто Salomon. Ей удалось создать совершенно новый сегмент рынка и всего за несколько лет превратиться из фирмы второго эшелона в одного из лидеров Уолл-стрит. Компании было чем гордиться – ее трейдеры позволяли ей заметно опережать остальные банки.

Управление деятельностью компании осуществлялось из Комнаты, огромного заполненного табачным дымом помещения размером с треть самолетного ангара. Вдоль ³⁸⁷

Комнаты стояли два ряда столов, за которыми трейдеры, продавцы и их ассистенты си дели, уставившись в экраны и держа в одной руке кусок пиццы, а в другой – телефонную трубку. Ежедневная трудовая деятельность представляла собой какофонию из стонов проклятий, криков на фоне болтовни, визга и бормотания. Приветствовалось любое экс-" центричное поведение до тех пор, пока человек приносил компании деньги. Каждое утро Гутфрейнд пробегал между рядами к своему столу, как выпущенный из пушки. Усевшись, он внимательно оглядывал свою армию из-под очков в роговой оправе, жуя неиз менную жвачку, а затем принимался рвать на мелкие кусочки отчеты о неудачных сделках и бросать обрывки в гору старых бумаг, возвышавшуюся прямо в торговом зале.

Люди, работавшие в торговом зале, заводили между собой товарищеские отношения» замешенные частью на конкуренции, частью на общей страсти победить другие команды. Компания настолько сильно доминировала на рынке андеррайтинга облигаций, что журнал BusinessWeek однажды наградил ее почетным титулом «Король Уолл-стрит»⁴⁹, В журнальной статье также рассказывалось о том, что Salomon – это место, где всегда наготове «длинные ножи» на случай, если бы дела пошли не так, как надо. Гутфрейнд мог без промедления уволить любого сотрудника, заподозренного в инакомыслии³⁸⁷.

Прибыли Salomon достигли пика в 1985 году, когда компания получила после уплаты налогов 557 миллионов долларов. Однако новые направления бизнеса, в особенности акции, не окупали себя. Соответственно начала усиливаться и даже вырываться из-под контроля внутренняя конкуренция. Трейдеры, которые превратили Salomon в уникальный и прибыльный бизнес, начали уходить из компании, соблазненные миллионными посулами от конкурентов – их можно было встретить практически везде. Гутфрейнд решил остановить эту волну и резко повысил ставки вознаграждения. При этом он не стал обрушиваться на подразделения, занимавшиеся инвестиционным банковским обслуживанием и торговлей акциями, когда те не смогли показать нужные результаты. Вместо этого он пришел к их руководителям с пятилетними планами, направленными на компенсацию убытков. За его пугающей внешностью скрывалась мягкость – он воздерживался от жестких решений и прямой конфронтации. Со временем он начал проводить в Комнате все меньше времени, а его правление стало несколько отвлеченным, невзирая на явно витавший в воздухе «флюид измены». «Моя проблема состоит в том, что я слишком много размышляю о вопросах, связанных с людьми»⁵⁰, – говорил он впоследствии. Сторонние наблюдатели несправедливо обвиняли в этом не только его самого, но и его жену Сьюзан.

На протяжении всех 1980-х годов Сьюзан Гутфрейнд, привязанная к своему мужу длинным финансовым поводком, странствовала по всей Пятой авеню, волоча за собой седовласого CEO Salomon по местам скопления представителей международной богемы. Гутфрейнд не просто терпел новые методы, но даже наслаждался таким обновлением – по его словам, жена расширяла таким образом его горизонты. Сьюзан, игравшая роль норд-оста, заставляла его расправлять паруса и выходить навстречу ветру. Первыми из его привычек за борт были выброшены скромность и бережливость.

«Богатая жизнь обходится слишком дорого», – как-то раз полушутя пожаловалась бывшая стюардесса Малкольму Форбсу⁵¹. Гости Сьюзан получали с шофером приглашения на вечеринки, прицепленные к желтым розам, а на самих вечеринках обычно подавалось по четыре вида икры. Рядом с ванной Сьюзан стоял специальный холодильник, в котором она хранила духи. Она пыталась полностью изжить свои чикагские корни и стала такой ярой франкофилкой, что даже ее дворецкий отвечал на телефонные звонки по-французски. При знакомстве с первой леди Нэнси Рейган Сьюзан поприветствовала ее «Бон суар, мадам!». В нью-йоркском семейном доме на Ривер-Хаус на коврах стоимостью в миллионы долларов стояли не менее дорогие образцы французского антиквариата. Она переделала зал заседаний правления Salomon, добавив так много бисера и позолоченной бронзы, что он стал напоминать «французский бордель»⁵². Она одевалась в одежду из коллекций Юбера де Живанши, который жил через дорогу от парижского дома Гутфрейндов, построенного в XVIII веке. Однажды справедливо возмущенный сосед подал на Гутфрейндов в суд, когда на террасе их пентхауса безо всякого разрешения властей появился кран, поднимавший семиметровую двухсоткилограммовую рождественскую елку в их гостиную⁵³. Все это привело к тому, что Сьюзан Гутфрейнд в 1980-х годах оказалась любимым объектом насмешек со стороны других представителей высшего общества. Фотографии Гутфрейндов украшали обложки журналов, а Сьюзан даже удостоилась упоминания в знаменитом романе Тома Вулфа «Костры амбиций»⁴. Друзья Сьюзан защищали ее, однако, несмотря на то что сатира может порой переходить рамки разумного, никто, даже собственный муж, не ставил под сомнение то, что подобное употребление богатства отвлекало его от проблем, пусть и ненадолго⁵⁴.

Здесь надо сделать существенную ремарку. Автор истории этой корпорации пишет, что, вместо того чтобы принимать решения и требовать их исполнения, Гутфрейнд «предпочитал вовлечь в процесс людей, чьи интересы будут затронуты, а затем позволить им самим сделать последствия принятия решения максимально удобными для себя». Автор добавляет, что Гутфрейнд «полностью контролировал ситуацию», а его решения, «принятые после проведенных консультаций, были окончательными»⁵⁵. На самом деле некоторые бывшие партнеры Гутфрейнда, получившие впоследствии титулы «управляющих директоров», бросали серьезный вызов его авторитету. Сохраняя свою приверженность идее роста, они тем не менее обвиняли его в чрезмерно раздутых расходах компании и постоянно воевали между собой за территорию.

К концу 1986 года, когда доходы компании начали резко уменьшаться после увеличения штата сотрудников на 40 процентов (что привело к увеличению фонда зарплаты), управляющие директора устроили заговор и чуть не сместили Гутфрейнда с трона. Южноафриканская компания Minorco, крупнейший акционер, проявила нетерпение и сообщила Гутфрейнду, что хочет продать свой пакет акций. Эта угроза «не привела ни к каким изменениям», и курс акций Salomon застрял на месте, в то время как индекс Доу-Джонса вырос на 44 процента. Minorco нашла покупателя на акции – Рона Перельмана, внушавшего рынку страх своей репутацией корпоративного рейдера, которому удалось в свое время получить контроль над компанией Revlon⁴⁴.

Команда руководителей не хотела работать на Перельмана и тех, кого он привел бы с собой⁴⁴⁴. Гутфрейнд нажал «тревожную кнопку» и позвонил Баффету, предложив ему инвестировать деньги в Salomon в роли «белого рыцаря», чтобы спасти компанию от Перельмана (точно так же, как Баффет спас Ральфа Шлея и Scott Fetzer от Боэски)^{388 389.}

Однако эта ситуация несколько отличалась от покупки компании, торговавшей пылесосами. И хотя традиционно Salomon занималась трейдингом (что нравилось Баффету), в последние годы она решительно занялась инвестиционным банковским обслуживанием и в какой-то момент, уступив требованиям рынка, создала банковскую структуру для финансирования поглощений с помощью мусорных облигаций (которые Баффет презирал). Компания так и не смогла закрепиться в бизнесе крупных корпоративных слияний и вела себя в нем подобно новичку³⁹⁰. Пытаясь вести Salomon по намеченному курсу в неблагоприятном окружении, Гутфрейнд чувствовал себя крайне некомфортно. Он заметно постарел всего за один год⁵⁶.

Тем не менее Баффета привлекла способность Salomon изменять саму суть и форму рынка облигаций, особенно во времена, когда новые идеи в отношении акций становились все большей редкостью³⁹¹. И хотя сам он сторонился мусорных облигаций, но тем не менее не гнушался поглощениями, которые были сделаны с их помощью. В сущности, он даже время от времени устраивал своего рода арбитраж по такого рода сделкам – открывая короткие позиции по акциям покупателя и скупая акции приобретавшейся компании. Так как основную прибыль Salomon приносило подразделение, занимавшееся арбитражем на рынке облигаций (то есть, по сути, компания представляла собой машину для арбитража), то Баффет испытывал чувства глубокого родства и уважения к этому уголку Уолл-стрит.

Более того, ноздри Баффета уловили теплый и приятный запах денег, а Гутфрейнд дышал воздухом отчаяния. Поэтому он предложил Berkshire купить 15 процентов привилегированных акций Salomon за 700 миллионов долларов⁵⁷. Гутфрейнд приказал своим перепуганным сотрудникам создать такую ценную бумагу, которая могла бы приносить Баффету доходность, обычно свойственную лишь мусорным облигациям. На праздник Рош ха-Шана (еврейский Новый год), когда Гутфрейнд уже знал, что наблюдательный Перельман может быть нейтрализован, Баффет полетел в Нью-Йорк и встретился с Гутфрейндом в офисе юристов Salomon. Баффет вошел в офис в одиночестве, в руках у него не было ни чемодана, ни даже блокнота для записей. Пожав своему новому партнеру руку, он согласился купить привилегированные акции с девятипроцентным купоном, которые могли быть конвертированы в обыкновенные акции по цене 38 долларов⁵⁸. Девятипроцентный купон обеспечивал Баффету достаточную премию для того, чтобы ждать, пока цена акции не поднимется до 38 долларов (в этот момент у него появлялось право сконвертировать привилегированные акции в обыкновенные). С этой стороны ему ничто не угрожало. Но если бы цены на акции пошли вниз, Баффет получил бы право «вернуть» акции обратно в Salomon и получить назад свои деньги⁵⁹. Ожидаемая прибыльность этой сделки составляла 15 процентов, а сама инвестиция казалась относительно безрисковой³⁹².

Размер ежегодных дивидендов по этим акциям (63 миллиона долларов) был выше, чем траты Blue Chip и Berkshire на покупку Buffalo Evening News и Sees Candies, вместе взятых. Внутри Salomon кипело негодование⁶⁰. Сотрудники чувствовали, что Гут-фрейнд испугался действий Minorco, позвонил в отчаянии Баффету и в результате продал ему конвертируемые акции не по оптимальной цене. И таким образом, с гарантированной маржой в 15 процентов Баффет мог (как позднее писал об этом Майкл Льюис) «делать гарантированную ставку на то, что Salomon не станет банкротом»⁶¹.

В сущности, за эти деньги компания купила лишь репутацию Баффета, и отчасти ей пришлось заплатить за это властью Гутфрейнда. Помимо акций Баффет и Мангер получили места в правлении компании. Прежде чем подписать бумаги, Баффет влез в свой самолет и отправился в Нью-Йорк. Он встретился с Мангером в гостинице One New York Plaza, и они отправились инспектировать Salomon.

Встав около офиса Гутфрейнда, Баффет впервые увидел Комнату целиком. Сотни растрепанных людей потели перед крошечными зелеными экранами. Большинство из них постоянно держали около уха телефонную трубку. Они толкались, плевались, пыхтели и метались, заключая при этом многомиллионные сделки. Время от времени гул, царивший в комнате, нарушали проклятия и крики. Над залом висело плотное облако табачного дыма. Многие трейдеры успокаивали нервы табаком, так что в отказе от курения не было никакого смысла. Курил ты или нет, твои легкие все равно были заполнены никотином.

Мангер скрестил руки на груди и повернулся к Баффету. «Ну что, Уоррен, – сказал он. – Ты действительно готов вложить во все это деньги?»

Баффет молча стоял и смотрел сквозь дымку на столпотворение, за которое он был готов выложить кучу денег. «М-м-м-м, хм-м-м-м», – сказал он после долгой паузы⁶².

Глава 47. Белые ночи

Нью-Йорк • 1987-1991 годы

Наблюдатели с отвисшими в недоумении челюстями наблюдали за тем, как Мидас из Омахи одним прикосновением озолотил могущественную компанию Salomon Brothers. Баффет – миллиардер, «любивший гамбургеры и ездивший за рулем восьмилетнего “кадиллака”, который жил в своем старом доме, когда-то купленном за 31 500 долларов, и владел всего лишь несколькими из привычных атрибутов богатых и знаменитых, – теперь оказался владельцем крупнейших инвестиций на Уолл-стрит.

Баффет регулярно выступал против действий Уолл-стрит, несмотря на то что теперь стал его частью. Он писал акционерам Berkshire о своем неприятии мусорных облигаций, с помощью которых компании (в том числе и Salomon) финансировали недружественные поглощения и которые, по его словам, «продавались теми, кому было все равно, тем, кто не задумывался»¹. «Я никогда не разговариваю с брокерами или аналитиками, – говорил он. – Вы должны думать самостоятельно... Уолл-стрит – это единственное место, где люди, ездящие на “роллс-ройсах”, спрашивают совета у людей, ездящих на метро»². Со страниц Washington Post он осуждал «общество-казино», обогащавшее корпоративных рейдеров. Почему бы не облагать прибыль спекулянтов по ставке 100 процентов?³ Объектов для налогообложения было вполне достаточно. За период с 1982 по 1987 год индекс Dow Jones Industrial Average подскочил с 111 до 2722. Баффет многократно повторял студентам бизнес-школ: «Если вы хотите заработать деньги, зажмите носы и двигайте на Уолл-стрит». Сам он уже был там.

Образ Уолл-стрит, соблазнявший популиста со Среднего Запада, был слишком хорош, чтобы оставить его без внимания. Когда один репортер спросил Баффета, почему он, владея крупнейшей долей Salomon, при этом считает Уолл-стрит злом, Уоррен с радостью ответил. Вся его вера была сконцентрирована в одной фигуре. По его словам, Джон Гутфрейнд являлся «выдающимся, уважаемым и крайне цельным человеком»⁴.

Баффет всегда влюблялся в людей, и многие наблюдатели полагали, что он совершенно определенно влюбился и в Гутфрейнда... но лишь поначалу. Однако человек, который когда-то оставил свою работу по выдаче «рецептов» для того, чтобы избежать очевидного конфликта интересов со своими клиентами, не мог с помощью Джона Гутфрейнда отмахнуться от того простого факта, что ему принадлежит часть инвестиционного банка, находящегося в состоянии конфликта интересов с его клиентами. Каким же образом ему удалось оказаться в столь неловком положении и попасть в совет директоров подобной компании?⁵ Во времена инвестиционной «засухи» стремление Баффета заработать деньги в очередной раз перевесило его высокие надежды, стремления и принципы. То же самое происходило в ходе всей его жизни – каждый раз, когда алчность брала верх, сразу же начинались проблемы.

В то время как Баффет решил инвестировать в Salomon, рынок приблизился к переломной точке. В своем письме акционерам, написанном в предыдущем марте, он отмечал: финансовые менеджеры настолько активизировались, что по сравнению с ними «любой танцующий дервиш казался бы спокойно сидящим на месте». У него не было партнерства, чтобы его распустить, и в течение нескольких следующих месяцев он начал сбрасывать акции. Он знал, что отчасти движение рынка вверх связано с новым изобретением, получившим название «фьючерсы S&P 500». Salomon, как и все остальные крупные банки, начал торговать контрактами на деривативы, представлявшими, в сущности, пари относительно того, насколько высоким или низким будет значение индекса «S&P 500 акций» на определенную дату³⁹³. Контракты на деривативы работали следующим образом: примерно так же, как в сделке с Rockwood Chocolate, цена фьючерсного контракта была производной от цены на какао-бобы на определенную дату. Если бы цена бобов оказалась более низкой, чем цена, определенная во фьючерсном контракте, лицо, купившее его в качестве страховки, оказывалось «в выигрыше» – его потери были покрыты. Если же реальная цена бобов оказывалась выше,