Текст книги "Олег Меньшиков"

Автор книги: Эльга Лындина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 29 страниц)

В этом вызове – ключ к позиции героя Олега Меньшикова. Проще всего назвать это бунтом индивидуалиста. Но нет, скорее, это предчувствие грядущего, когда все мы окончательно разбежимся по своим норам и берлогам, окончательно потеряв веру, надежду в институт, именуемый государством. Российским государством. Это предчувствие полного социального краха, что сегодня, между прочим, и происходит. Это декларация права на духовное подполье. По Андрею Плетневу – на подполье, в котором все будет совершаться его волей и по его закону.

Меньшиков решительным собственным усилием направил картину именно по такому руслу, что позволяло ему максимально полно соединить себя с героем. К счастью, у режиссера недостало сил противостоять актеру, хотя такие попытки он делал на первых порах. Однажды Хван сказал мне, что готов заменить Меньшикова другим исполнителем, потому что Олег существует суверенно, не внимая его указаниям. Позже сообщил, что объяснился с Меньшиковым – и тот якобы принял его, режиссера, позицию, обещав внимать ей и ее реализовать в работе.

Судя по результату, Меньшиков по-прежнему играл так, как, ему казалось, должен жить его Андрей Плетнев.

В отличие от сценария, первая событийная встреча с Андреем происходит в достаточно опасный момент для него. Плавное течение истории, которым явно дорожили сценаристы, разорвано режиссером. Андрей уже занят конкретной организацией побега Тани, для чего приехал в город, где находится женская колония. Типичный московский студент, в модном плащике, бледный, молчаливый, с вымученной редкой улыбкой (надо выглядеть приветливым, чтобы не заподозрили), он расспрашивает хозяйку снятой им комнаты о колонистках, их режиме. При этом стараясь не выдать своего острого интереса к ее ответам. Кажется – просто болтовня приезжего. Но глаза Андрея... В них жесткая отрешенность от всего: сейчас он занят одним-единственным делом и должен довести его до конца.

Он станет следить за арестантками, которых привели убирать городской сквер, отыскивая взглядом Таню. Потом говорить со старым, злым охранником, предлагая большие деньги за побег и зная, что рано или поздно старик не откажет. Он не уговаривает его, не просит помочь, ведет речь продуманно, точно о простом, обыденном. Деньги есть деньги, остальное тлен, вот что он должен внушить обыкновенному советскому нищему... Андрей эту жизнь наизусть знает, как и его собеседник. В разговоре он почти вял, не настаивает зачем? Он все уже наперед просчитал. Договоримся!

Актер с первых минут отыгрывает недавнее прошлое Андрея, когда он пришел к мысли – идее заняться судьбой Тани. Уже тогда он преступил убежал в свое царство-государство... Ему не понадобилось особых усилий, чтобы отвыкнуть от истлевших прописей, запретов, норм, догм, которые внушались семь десятилетий его соотечественникам. Он из поколения свободных от всего этого. Но еще и от самого себя, что позже отзовется в его судьбе.

Ретроспекция возвращает к исходной точке. Меньшиков верен себе. Он, как всегда, очерчивает некий рубежный круг, отделяющий героя от остальных. У его Андрея нет необходимости в верной молодой дружбе, которая была так существенна для Андрея из сценария. Виктор в картине – сосед (комнаты рядом, общий тамбур и прочие удобства), сокурсник, соавтор. С ним можно запросто перекрикиваться, сочиняя сценарий. Не вставать из гамака, который заменяет Андрею то ли диван, то ли кровать, и продолжать общую работу. Он, Андрей, хорошо относится к Виктору, кое-чем может и поделиться, если уж очень душа заболит. Но близко все равно не подпустит. Людей в свое государство он не приглашает. Кроме Татьяны... И борьбу за нее он начинает в полном, продуманном одиночестве.

В картине оказался приглушен, едва слышен мотив тотального советского неправосудия. У сценаристов он играл определенную роль, как бы подталкивая Плетнева к насилию, к грабительской добыче средств для побега. Там он пытался подать какие-то документы в высшие органы юстиции, толкался в предбаннике и в конце концов понимал всю тщетность своих усилий такого рода. Откровенные эффекты уголовной фабулы Меньшикова не волнуют. Для него важнее прелюдия к картине, когда некто кует кинжал, окуная его, докрасна раскаленный, в холодную воду. Меньшиковский Андрей сам жаждет прыжка в прорубь – это даст посыл его творческой энергии, его фантазии, если принять версию, предлагающую трактовать историю Андрея и Тани как сценарий, написанный или разыгранный в воображении Андрея.

Эта версия могла бы иметь право на существование, если бы режиссер сумел создать атмосферу экранного пространства между автором и его произведением, как это пытался сделать Вендорс в "Хеммете". Но он не сумел найти такое визуальное и настроенческое решение, а потому картина дробится, не складываясь в единое полотно. Хотя судьба героя прочерчена Меньшиковым даже в некотором сопротивлении рушащейся композиционной структуре.

Восстание Плетнева рождено его жаждой иных отношений между людьми. В самом начале фильма Андрей сидит на эскалаторе и просит отпустить девушку, освободить ее. За это он обещает отслужить людям и придумать так, чтобы всем было хорошо... Говорит об этом, зная, что этого "хорошо" никогда не будет, быть не может. Не по его вине. И не по нашей – таков мир от века. Так что не придумываем ли мы вообще все эти бредовые идеи, посмеивается Андрей, властитель собственной призрачной державы? "Царь и солдат", он вступает в бой единолично. Не со своим государством, на него Плетневу глубоко наплевать, а с моралью, если хотите, с библейской, отрицая великие заповеди "не укради", "не убий". Он не вероотступник, потому что у него вообще нет никакой веры. Может быть, он ищет ее – или ищет себя иного верующего, совершая великий грех ради другого человека?

...Плетнев начинает свой черный путь вызывающе буднично. Как-то скучно грабит в туалетах дорогих ресторанов богатеньких гостей столицы из южных наших бывших республик. Выбирает немолодых, уставших за долгий деловой день, расслабившихся в застолье... Андрей точно рассчитывает свои силы, умело дерется, старается никак не реагировать на боль избитых им людей. Бьет безжалостно, уверенно, в нем ощутима закалка уличного хулигана из провинции, где еще стенка на стенку ходит. Может ударить противника головой о стену, швырнуть на каменный пол туалета, потом спокойно взять деньги, снять кольцо или цепочку. С его лица в эти минуты не сходит выражение холодной, надменной брезгливости, обращенной, в том числе, и к самому себе. Но ему надо запачкаться, замараться, пережить это самоуважение, чтобы уже окончательно отделить себя от тех, кто блюдет законы. Иногда кажется, что грабит и избивает вообще не Андрей Плетнев, а кто-то другой, одолживший у Андрея его лицо, фигуру, взгляд.

У Андрея нет, разумеется, и не может быть мрачно-восторженной реакции Калигулы, наблюдающего за муками тех, кого он сам на эту муку обрек. Время гигантов (у Меньшикова Калигула, конечно же, был гигантом) – время это давно ушло. Все съежилось, сократилось до частных историй, до драки в туалете. Калигула экспериментировал. Андрей Плетнев тренируется...

По мере развития событий Меньшиков будет увеличивать расстояние между Андреем, как бы за собой наблюдающим, и Андреем действующим. Возможно, именно игра актера подсказала мысль о том, что все сыграно в воображении героя. Особенно этот разрыв заметен в одной из главных сцен "Дюбы-дюбы" сцене грабежа богатого бизнесмена Игоря. Поначалу Хван смонтировал весь эпизод целиком, он длился около тридцати минут и действительно был смысловым, эмоциональным центром. Потом все оказалось перемонтировано потеря необратимая... В разрозеннных фрагментах ушло то, что составляло поначалу главную притягательность происходящего на экране: пугающая человеческая двуликость, темные силы, стоящие у нашего порога, ожидая своего знака, чтобы ворваться в душу, завладеть всем существом того, кто уже никогда не испытает гармонии и покоя...

Боюсь души моей двуликой

И осторожно хороню

Свой образ дьявольский и дикий

В сию священную броню...

(Александр Блок)

Вспомнилось потому, что Андрей, придя в дом к Игорю, надевает маску. Кошмарненькую резиновую маску, что-то вроде старушечьего лица. А может быть, это сама мадам Смерть?

Поначалу Андрей приводит к Игорю своих подельников, двух земляков-уголовников, которых специально для этого привез в Москву, поселил у себя в общежитии, дал задание подробно изучить образ жизни намеченной им жертвы. Только после этого компания отправляется за добычей. У хозяина забирают аппаратуру, ковры, деньги – то, что хранится почти в открытую. Андрей пока только наблюдатель, не принимающий активного участия в происходящем. В нем определенная скованность и напряжение – так хищник готовится к прыжку. Подельники уходят, он с ними. Но по дороге просит ключи от квартиры Игоря – якобы на память. И возвращается, чтобы, наконец, осуществить то, во имя чего задумал всю акцию...

Мне не раз уже приходилось говорить о том, с какой великолепной непринужденностью и легкостью Меньшиков владеет своим телом. Оставшись наедине с Игорем, он кажется бесплотным, он двигается, словно не касаясь пола, будто на пуантах. Экспрессионистское действо, благодаря актеру, становится символически многозначительным. У Андрея и Игоря в эти минуты нет ни прошлого, ни будущего, нет даже злой воли грабителя и активной реакции ограбленного. Оба действующих лица маленькой драмы будто уже успели достаточно от всего устать, чтобы найти в себе силы на агрессию или защиту.

Андрей ласков с Игорем – ни приказов, ни окриков. Связанный Игорь иногда пытается что-то ответить, главным образом, сказать, что денег у него больше нет. Андрей знает, что это ложь. Но снова говорит в той же мягкой, усыпляющей манере – гипнотизирует. Он обнимает пытаемого им человека. Бережен с ним, зная, что рано или поздно добьется своего. Склоняется над Игорем, и в эти мгновения действительно кажется, что Смерть глядит в лицо бедняге, неумолимая и неотступная. Причем Андрей это прекрасно понимает, почему и не усиливает свое давление. Может быть, сам сознавая себя таким же покойником в такие мгновения.

Состояние Андрея – аварийное напряжение. Постепенно оно начинает понемногу прорываться в изломе фигуры, в слабой развинченности движений, в нервной улыбке, которую актер каким-то чудесным образом приоткрывает под тугой маской. Улыбке трагической... Он спокойно лежит рядом с Игорем, оставшись у него на ночь, – надо истощить терпение хозяина квартиры до такой степени, чтобы тот открыл свой тайник с настоящими деньгами. На полу словно лежат два брата, мирно, тихо, и скоро богатый отдаст свое богатство бедному, все хорошо, никакой крови... Пластически сыграно безупречно, почти без слов, которые оказываются лишними, Меньшиков умеет прекрасно без них обходиться.

"Дюба-дюба" снята оператором Анатолием Сусековым в старомодной (по нынешним понятиям) манере – с любовью к предмету, к графической четкости рисунка. Снимая актера в интерьере или на натуре, Сусеков дополняет его портрет выразительными деталями. У оператора было, наверное, немало соблазнов как-то "утеплить" историю Андрея, хотя бы в сценах побега, когда лодка с Андреем, Таней и ее напарницей по бегству идет по широкой, светлой реке... Снято поэтично, но Сусеков и Меньшиков еще и решают этот эпизод на контрасте странной заторможенности, почти застылости Плетнева и очарования бега тихих волн, густой прибрежной зелени, розово-красного солнца, пробуждающего мир...

С тем же тактом и точностью, с той же продуманной адекватностью оператор работает и в сцене грабежа. Краски приглушены, камера скользит, не останавливаясь на каких-то предметах мебели, убранстве комнаты и т.п. Сейчас все это несущественно. Существенны два человека, их лица, в движении или статике... Их сосредоточенность друг на друге, абсолютная, всецело поглотившая обоих участников странного спектакля. Актер Тютин, играющий Игоря, выбирает интонацию приглушенного страха. Меньшиков игнорирует это внешне. На самом деле он пристально следит за противником, ему нужно довести его до полной прострации, чтобы тот покорно и тихо сдался. В прорезях маски – нацеленный взгляд Андрея, ни на секунду не выпускающий Игоря из поля зрения. Он – охотник, он – хищник, затаившийся до нужной минуты. Его прыжок будет бесшумен.

Пожалуй, самое жутковатое мгновение, когда Андрей сажает Игоря перед зеркалом и пудрит ему лицо. Пудрит медленно, осторожными прикосновениями, будто боясь больно задеть, причинить неловкость. Руки Андрея ужасающе бережны, невесомы... Игорь в ответ собирается – кажется, наступил последний акт, карнавал закончен, время идет уже по секундам. Старуха Смерть склонилась над ним, ласковая и чудовищная. Белое лицо Игоря мертвеет на глазах.

Это час Андрея: урожай созрел. Человек в кошмарной маске довел богатенького Игоря до нужной кондиции, теперь он отдаст все, чтобы выбраться из наступающего мрака. Спектакль поставлен великолепно, Андрей точно "протанцевал" свою партию, прошептал, проиграл ее – до полной победы.

Не исключаю, что у другого актера эта сцена выглядела бы внешне более эффектной, громкой: пришел Робин Гуд отнимать неправедно добытые деньги, которые потратит на доброе дело... Стало быть, миссия его благородна, он полон самыми высокими чувствами... У Меньшикова Андрей трезво понимает, что никакого доброго дела он, конечно же, не совершает. Просто понадобились ему деньги – и он их берет, а уж для чего, это его и только его забота.

О сцене грабежа писали как о садомазохистской. На мой взгляд, такое определение неверно хотя бы потому, что Игорь для Плетнева – кукла, существующая в некоем остановленном Андреем времени, где нет места и слабому дыханию жизни. Кукла не может страдать от боли, от потерь, у нее нет души, ее тело из тряпья, гипса, картона. Комната Игоря уподоблена Плетневым царству мертвых, куда он спустился, решившись освободить Татьяну. Подсознательно Андрей это знает. А там, в этом другом мире,– и другая система взаимоотношений. Живым он только притворяется...

В этом еще одно принципиальное отличие Плетнева от Раскольникова. После "пробы" вместо, казалось бы, естественного торжества победителя Родион Романович мучается пролитой им кровью невинно убиенной Лизаветы, тоской, оттого что из-за него может пойти на каторгу такой же невинный Николка. Осквернив свою душу ради людей, Раскольников, остановившийся, чтобы надеть на свои жертвы чистые ризы, вдруг замечает, что противен сам себе. "С ним совершалось что-то совершенно ему незнакомое, новое, внезапное, никогда не бывалое..."

Ограбив бизнесмена, Плетнев продолжает жить так, будто ничего не произошло. Обобранный, замученный им Игорь испаряется из памяти и мыслей Андрея, как только он переступает порог его дома. Это еще один драматический штрих к портрету "сына века", к его "скорбному бесчувствию".

Помните, бесчувствен был еще "друг Алисы" в "Полетах во сне и наяву". Во всяком случае, чужое страдание менее всего занимало его и даже несколько забавляло. Через десять лет бесчувствие молодого поколения оказывается скорбно, в первую очередь, для него самого, истребляя токи жизни. Нарушив древнюю заповедь, Андрей, возможно, был бы и рад страдать, но не может. Не умеет. Как не может и не умеет любить.

В поезде, который увозит в Москву Андрея и Таню после ее побега, Плетнев старается не смотреть на девушку, не быть рядом, хотя внимателен и предупредителен, что-то ей приносит, что-то хорошее обещает... Он не может не видеть испуга Тани, ему чуточку жаль ее, и эта жалость не дает ему схватиться за голову, заорать: "Господи, что я наделал!" Энергия ищет выхода, поэтому Плетнев куда-то ходит, чем-то себя занимает, как бы проявляя внимание к Татьяне, но всякий разговор, взгляд на нее еще больше раздражает и его, и ее. Произнесенные слова пусты, за ними – другие, непроизнесенные, готовые сорваться в крик. Натужная заботливость Андрея плохо камуфлирует подоплеку происходящего – Меньшиков доносит это сдерживаемым возбуждением, нервностью, суетливостью, обычно ему не присущей. Когда он остается с Таней в тамбуре вагона, все проступает беспощадно и откровенно. Беззащитна Таня, с которой Плетнев поступил, кажется, почти как с ограбленным бизнесменом-куклой. Но беззащитен и Андрей, которому теперь нести эту ношу... Как сказано в Новом завете, "...и не будут иметь покаяния ни днем, ни ночью".

Это продолжится, усилится после попытки близости людей, когда-то действительно близких друг другу. Постель становится убогим, пошлым вариантом низменного утешения. Татьяна пытается, переступая через охватившее ее отвращение, как-то по-женски не то пожалеть, не то отблагодарить Андрея – все-таки вытащил ее из тюрьмы. Хотя, став свободной, она стала еще более несчастной. Может быть, ее поначалу настойчивое требование близости – месть: не слепая, она видит, что Андрею это не нужно, что она ему противна. Так пусть знает! Он норовит все время уйти куда-то, бегает к Виктору, в другие комнаты, только бы не остаться с ней, а тут рядом придется лечь! И любить ее!..

Но еще до того, как она ляжет в постылое ложе, Таня выкрикнет Плетневу, что "забыть его забыла", что ненавидит его и лучше ей вернуться в тюрьму. "Кто тебя просил?" – кричит она... Андрей затихает. Взглядом отвечает: да, виноват... Она была поводом, чтобы вот так ринуться в другую реальность, испытать какие-то чувства... Меняется его голос – становится мягче, чуть теплее... Но еще выразительнее сейчас его молчание. Зачем опять произносить слова или слушать кого-то, в том числе и Татьяну?

Она станет истерически раздевать Андрея, стаскивать с него рубашку, расстегивать брюки... Он только слабо защищается – как во сне, покоряясь, отступая, но еще больше внутренне от Татьяны отдаляясь.

Андрей почти не мешает исступленным, злым ласкам Тани, ее колючим поцелуям, разве что старается смущенно натянуть на себя одеяло. И только ее режущий слух, резкий, неестественный смех как бы заставляет его очнуться. Не сразу осознает то, что происходит... Он отрешился, чтобы не мешать ей: любовь – постельная, низкая, для него кара, которую он должен принять, хочет того или не хочет... У Андрея неожиданно хриплый голос – так бывает, когда человек только еще просыпается. Он смотрит так, будто видит незнакомку. Зачем она здесь? Бежит к Виктору – надо как-то освободиться от слов, томящих душу, высказаться. Их надо произнести, иначе он захлебнется в них: "Я смотреть на нее не могу, что я с ней делать буду? Она какая-то сука стала! Этот запах после тюрьмы как будто в кожу въелся. Витя, глядеть не могу!!!" Между прочим, все произнесено довольно тихо, Андрей даже больше обращается сейчас к самому себе – Меньшиков слушает свой голос. Он, Андрей, наконец, сформулировал главное, как и понял: помочь им никто не способен. Обратной дороги нет...

Бунт невозможен, приходится открыть ворота в свою крепость-государство. Не для милой жены – для суки, которую невозможно депортировать. К этому начинает примешиваться еще одно незнакомое чувство: кажется, радость той жертвы, которую он должен принести.

По внешнему ходу событий может показаться, что, после неудачной попытки Татьяны покончить с собой (она уходит в ванную и пробует перерезать вены осколком разбитого стакана), в Андрее все же вспыхивает прежнее чувство. Однако это только кажется – ноша принята, и Андрей идет дальше, предчувствуя, что конец у него и Тани один. Мечта о своем царстве-государстве смешна там, где впритык подступает реальность.

Он увозит Татьяну на юг, на оставшиеся после грабежа и побега деньги устраивает для нее красивую жизнь на морском побережье. С пикниками, поездкой в горы, взрывом гранаты в ущелье. К ним присоединяется Виктор с подружкой Ларисой, профессиональной валютной проституткой, вполне милой дамой, решившей, очевидно, передохнуть от зарубежной клиентуры с симпатичным сценаристом.

Те, кто видел фильм "Дюба-дюба", читая эти строки, несомненно удивлены: ничего такого нет в картине... Однако Хван эти эпизоды снял в Ялте, долго роскошествуя с киногруппой в прекрасные летние дни, изводя горы исходящего реквизита: для несведущих поясняю, то были шашлыки, фрукты, дорогая рыба, вина... Икра и персики тоже вошли в список необходимых для съемок продуктов. Более того – ровно через год Хван намеревался переснять эти во всех отношениях приятные для него эпизоды, ссылаясь на то, что якобы у Меньшикова не получились упомянутые сцены.

Режиссер активно добивался средств на новую экспедицию у "АСК" – одной из первых негосударственных кинокомпаний, которая продюсировала картину. Однако надежды постановщика рухнули, когда летом 1991 года, в июне, Олег Меньшиков уехал в Англию на полгода...

Все эти частности довольно точно характеризуют метод Хвана, работавшего над "Дюбой-дюбой" в общем два с половиной года, что совсем не пошло на пользу картине. Снятые в Ялте сцены в фильм вообще не вошли. Как и многие другие, в частности, те, где Андрей ведет Татьяну в магазины, помогая ей приодеться и превратиться в столичную девицу, нормально вписывающуюся в интерьер вгиковского общежития. Приодевшись, красотка медсестра пренебрежительно бросала Плетневу о встреченных ею будущих звездах кино: "Это что, правда актрисы? Никогда бы не сказала..." Провинциализм недавней арестантки претил Андрею и забавлял его, смягчая их постоянное вынужденное общение...

Словом, огромное количество отснятого Хваном материала пошло в корзину в буквальном смысле слова. Тем более снимал режиссер, не задумываясь ни о сроках, ни о средствах, ни о нормальном, общепринятом, хронометраже картины, видимо, полагая, что для него закон не писан... И все же жаль, что исчезли в окончательном варианте короткие счастливые мгновения, контрастировавшие с истинным смыслом событий. Жаль, что ушла сцена взрыва гранаты в горах, замечательно написанная Луциком и Саморядовым и важная для финала, когда взрыв прозвучит снова, но уже смертельный для Андрея.

В результате "Дюба-дюба" оказалась своего рода монодрамой, которая по плечу Олегу Меньшикову. Симпатичные южные дни могли внести оттенок возможного сближения с Таней, но актер ищет сближения с нею в ином: в осознании приближающейся роковой развязки. Его трагический Андрей (таким он становится все больше и больше) ищет именно такую личную ориентировку в разрушительном потоке времени.

Его отношения с Таней, когда они возвращаются с юга, через осенние российские степи, окрашены грустной теплотой старшего брата к младшей, заблудившейся вместе с ним в темном лесу сестренке. Из леса они уже не выберутся. Оба знают об этом, но вслух не говорят: не надо касаться того, что невозможно изменить, что не зависит от них. Так возникает необычная лирическая нота. Она рождена не любовью, любовь не нужна и не возможна для обреченных. Они повязаны близкой смертью, двое, которым чуть больше двадцати лет, но которые уже исчерпали время, отведенное им судьбой. Смерть связывает их абсурдно и реально.

После стремительного развития событий – подготовка грабежа, поездка Андрея на родину, вербовка подельников, грабеж, побег – после всего этого время как будто останавливается. Андрей тоже будто замирает. Но инерция его мнимого покоя чередуется для него со взрывами эмоций. Меньшиков всегда точен в ритмической партитуре роли, находя сюжетные, словесные опоры для как будто внезапных, но внутренне оправданных выплесков. По дороге Татьяна неожиданно заболевает, приходится сойти с поезда. Таня попадает в маленькую придорожную больницу, оставаться там опасно, у девушки из имеющихся документов только поддельный студенческий билет. Андрей идет к врачу, как-то чересчур спокойно говорит с ним о болезни Тани. Услышав о возможной операции, Плетнев каким-то стремительным рывком бросается к врачу через разделяющий их стол и вырывает злополучный студенческий билет. Хотя врач пока никакого криминала в биографии новой пациентки не предполагает. Но такова естественная реакция человека, который все время ждет катастрофы. Инстинкт диктует ему – надо уходить, инстинкт жажды жизни, неистребимый в каждом, как бы ни сложились обстоятельства... И с Таней Андрей уже не может расстаться, вторя мысли Николая Бердяева о том, что любовь не имеет отношения к жизни – любовь имеет отношение к смерти.

Они едут в их родной город – это последнее прощание с миром. Оба понимают, что там Татьяне долго на воле не жить. Дождавшись, пока Андрей уйдет из дома (они тайно остановились у его старого друга Марата), Таня идет к тому самому Николаю, Кольке, из-за которого когда-то села в тюрьму. Может быть, действительно любила и еще любит его? Может быть, так мстит Андрею, зачем-то ворвавшемуся в ее жизнь? А может быть, просто устала жить, каждый день ожидая нового ареста, колонии, дополнительных лет в приговоре...

Невнятность концепции режиссера и соответственно экранных решений, плюс невыразительная игра Анжелы Белянской не проясняют, что на самом деле толкнуло Татьяну к встрече с Николаем. Все вышло, как и ждалось... Когда Таня вышла из дома Николая, ее тут же забрала милиция, поджидавшая ее. Теперь все кончено...

Смысловая и эмоциональная нагрузка в последующих эпизодах почти целиком ложится теперь на Меньшикова.

На улице Марат говорит ему о том, что Таня арестована у дома Николая. Андрей знал, что так будет. Марат и Андрей стоят под аркой в переходе между дворами. Андрей вдруг странно подпрыгивает, делает полный оборот вокруг себя: "Форменный казус!.." Между прочим, "казус" – не только означает "выдающийся случай", но иногда и событие, признаваемое достаточным поводом для объявления войны! После выкрика Андрей мчится: он должен таким образом сбросить шоковое известие. Бежит в никуда...

Потом Андрей вернется в дом Марата, где еще остались какие-то мелкие Танины вещицы: косметичка, пудреница, расческа... Взгляд Плетнева схож с тем, что бывает у людей, только что вернувшихся с похорон. Неужели все? Еще недавно она расчесывалась, пудрилась, смотрела на себя в зеркало... Больше ее нет. И не будет... Кладбищенская россыпь... Но глаза Андрея хотят запомнить все эти мелочи, сохранить их. Он не скорбит: предначертанное роком и им самим, Андреем Плетневым, начинает свершаться... Наверное, через две-три минуты Андрей вышвырнет всю эту женскую дребедень. А пока скользит взглядом – все, все, все!..

Он уже готов к последнему прощанию с той, которую погубил. И это ему предстоит принять. Идет на вокзал, откуда Татьяну повезут в колонию. Затаивается на пустой тележке, опустив плечи, раздавленный, но не позволяющий себе сорваться и уйти. Отвечать надо по полной программе. Таня появляется с двумя конвоирами, она выходит из милицейского "рафика". Андрей идет к груде ящиков, контейнеров, к толпе, с любопытством наблюдающей за Таней. Город маленький, все всё знают, событие такое не каждый день бывает! Что-то уже успели присочинить, что-то и от правды слышится... Но Плетнев должен сделать так, чтобы и она его увидела. Делает резкое движение, когда их взгляды, наконец, скрещиваются. Прошлое вдруг становится для него драматически осязаемым – больше ничего не будет. В будущем только звенящая пустота. Он продолжает смотреть на Таню...

Раздается ее истошный крик: "Заберите меня! Заберите меня от него! Пусть уйдет! Скажите ему, я не хочу его видеть! Пусть оставит меня в покое! Скажите, пусть уйдет! Пусть уйдет! Скажите, я ненавижу его! Пусть уйдет, скажите... Скажите!!!"

Она корчится, рвется из рук конвоиров, которые тащат ее к вагону. А он все стоит и смотрит... Меньшиков принимает обращение Тани не к нему – к другому. "Скажите ему..." – повторяет она, как будто бы он не слышит ее крика. Для нее он больше не существует как реальное лицо. Может быть, его уже вообще нет среди живых?

Актер продолжает эту явившуюся Андрею мысль, когда приходит в дом к Николаю. Мертвым голосом, лишенным малейшего оттенка каких-то чувств, он заговорит с соперником и убийцей. В этом эпизоде, пожалуй, впервые на протяжении двухсерийной картины у Меньшикова складывается настоящий дуэт с актером Александром Негребой, играющим Николая.

Приземистый, плотный, широкоплечий, с лицом, изрядно опухшим от возлияний, уже начавший раздаваться нездоровой полнотой, Николай с первой минуты знает, что убьет Андрея. Не из ревности, такие, как Колька, не знают, что такое ревность. Убьет, потому что слишком много знает про него, про Таню этот странный мужик. Надо убирать его, пока не поздно...

И Плетнев явился в эти низкие, грязные комнатки тоже для того, чтобы убить Николая. Он весь во власти этой идеи, ни на что не отвлекается, только пристально рассматривает Кольку... Что же нашла в нем Таня? Взгляд Андрея разбивается о тупую, непоколебимую тупость, какую-то явную одноклеточность бандита. Единственное, что можно прочесть в его светлых, злых глазках,– удовлетворение. Андрей сам пришел сюда, и сейчас Николай получит удовольствие от расправы с человеком, который ненавистен ему уже в силу полнейшей их противоположности. Нормальная реакция хама и преступника... Главное, не затянуть с убийством...

"Зачем она приходила?" – Андрей несколько раз повторяет свой вопрос ровным, бесцветным голосом. Как будто идет запись. Ни гнева, ни злости, ни заинтересованности в ответе... Говорит монотонно и настырно... Знать, зачем Татьяна была у Николая, ему, в общем, не нужно. Была – и была. Теперь это не имеет значения. Ему интересен Николай – вот она, его мадам Смерть...

Николай отвечает по-разному. То говорит, что сам не знает... То злорадно выкрикивает: "Я драл ее здесь! Да!" После, когда Андрей все тем же ровным голосом сообщает, что убьет его, Николай вовремя выхватывает нож и всаживает в грудь Андрея.

Любитель кровавых сцен, Хван очень подробно снял гибель Андрея, все же успевшего в последний момент вытащить припрятанную гранату и взорвать себя, Николая и приятеля хозяина дома. Кровавая пена на губах героя ("Мы клали Меньшикову в рот малину со сливками, поэтому он так старался во всех дублях",– рассказывал режиссер о том, как снималась сцена смерти), потом медленно оседающее тело. Шепот... Смерть...

Но... после всего этого живой и невредимый Андрей Плетнев бодро гулял по почему-то пустому нью-йоркскому аэровокзалу. Заказывал водку бармену и задумчиво пускал по гладкому, скользкому пластику стойки обручальное кольцо, закружившееся волчком. Кстати, по словам Хвана, эту деталь придумал Меньшиков, одолжив для этого у режиссера его кольцо...

Зрители недоумевали – вроде Андрей погиб?! Киноведы задумчиво рассуждали о специфическом колорите фильма, об "отчуждении творца от творения", космическом холоде одиночества и еще об откровенных заимствованиях режиссера у зарубежных киноклассиков...