Текст книги "Дети Филонея"

Автор книги: Елена Жаринова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

– Будьте добры, пробейте талончик!

– Мальчик, сними портфель. Всю юбку объелозил!

– У метро сходите? Ну так подвиньтесь, раз не сходите.

Двадцать минут на троллейбусе, потом полчаса на метро. С пересадкой. В час пик. Потом – трамвай… Многие готовы любить свою работу, если на нее не придется ездить. Всклокоченный и вспотевший, Влад вбежал в ворота институтского двора.

Зеленую Генкину "волгу" он заметил сразу. Сначала его кольнула зависть: передвигаются же некоторые по-человечески… А потом вдруг отпустило. Экая невидаль – "волга". В той, другой жизни у него была машина получше. И будет еще лучше – как только он выкроит время заняться покупкой. Зато в этой жизни у него есть Лена и много-много, бесконечно много Оранжевых воскресений. Как он раньше не ценил такого богатства? Ради этого пусть ему хоть каждый день мнут бока в общественном транспорте!..

Влад поймал себя на том, что впервые подумал о двух своих "я" как об объективной реальности. Выходит, все, чего ему не хватает в одной жизни, можно компенсировать в другой? Если это и безумие, то чрезвычайно удачное!

В комнату N24 он влетел с первыми позывными производственной гимнастики. Все его сослуживцы уже стояли в проходе у своих столов. Руководитель группы Алла Михайловна недовольно покосилась на опоздавшего.

– Руки в стороны, ноги на ширине плеч, – скомандовало радио. – Согните руки перед собой. Держите локти прямо! Разведите руки в стороны. Раз-два! Раз-два! Веселей, товарищи!

Снова этот нарочито доброжелательный голос – как будто мы все тут умственно отсталые, подумал Влад.

Впереди него махала худенькими руками чертежница Людочка. Она только в этом году пришла в институт по распределению. Людочка считалась модной девчонкой: носила джинсы "Салют" и короткую стрижку с рваной челкой.

– Тетеркина ко мне опять вязалась, – вполоборота сообщила Людочка Владу. – Зачем я в джинсах? Я ей говорю: "Алла Михайловна, ну что за каменный век!" А она мне: "А ты читала постановление ЦК об укреплении дисциплины на рабочих местах? Хочешь нам показатели снизить? Еще раз увижу – влеплю выговор в трудовую". А в чем ходить-то? Как Алла, в юбке "прощай, молодость"? Злые вы, уйду я от вас, – мечтательно протянула Людочка. – Два года отбатрачу и уйду.

Влад кивал и "угукал" – сочувственно, но рассеянно. Он думал о другом. Прямо перед ним на стене красовались два портрета. На одном – Ленин в крапчатом галстуке. На другом – Тропинина в окружении рабочих. Раньше Влад воспринимал эти портреты безразлично, как неизменный фрагмент интерьера. Теперь его странный двойник нашептывал мысли самого что ни на есть опасного свойства.

Владлен Верижников дожил до двадцати девяти лет, не задумываясь о многих вещах. Представления, которые воспитала в нем семья и школа, были образны и примитивны, как у дикаря. Иногда здорового человека пробирает дрожь при мысли, что он мог родиться инвалидом. Так в детстве Влад с ужасом представлял себе, что было бы, не родись он в СССР. Весь остальной мир виделся ему коварной ловушкой, бездной, в которой бродят призраки безработицы, расизма и милитаризма. Конечно, став взрослым, он ко многому стал относиться иначе. Что-то стало раздражать… Но и в страшном сне Владлену не могло привидеться, что однажды Советский Союз завершит свое существование.

И вот в его внутреннем мире появился некто Владислав и сказал: не знаю, как у вас, парень, а у нас все давно развалилось к чертям.

– Раз-два! Раз-два! Достаточно. Молодцы! А теперь ноги вместе, руки вперед. Приседаем – раз-два! Раз-два!

Влад не замечал изящной Людочкиной попки, обтянутой серой джинсой. Ему вдруг показалось, что ласковый прищур Ильича стал ехидным…

После зарядки на столах одновременно загудели компьютеры – сеть включалась централизованно.

Влад честно попытался сосредоточиться на схеме генератора – но не смог. Мысли разбегались. Его бесила собственная неспособность додуматься до какого-то логического конца, он просто готов был застонать от досады. Иногда Влад кидал косые взгляды на коллег, корпящих над работой. Ему казалось, что его безумие становится заметным для окружающих. Присутствие людей его смущало и тяготило.

Наконец наступил обеденный перерыв. Первой из-за стола выпорхнула Людочка.

– Владик, в столовку идешь? Нет? Что это с тобой? – она шутливо пощупала ему лоб холодными пальцами. – Семейные проблемы? Или просто насморк?

– Насморк, – послушно кивнул он.

– Простыли, Владлен Никитич? – тут же встряла Тетеркина. – А почему к врачу не идете? Я же вижу, вы с самого утра не в себе.

"Господи, да уйдете вы все наконец?" Подавив безмолвную мольбу, Влад пробормотал:

– Да ерунда!

– Ваше здоровье, молодой человек, – не ерунда, как вы изволили выразиться, а наша общая забота. И пренебрегать им вы не имеете права, – холодно отчеканила Алла, выходя. – Если больны – берите больничный и не распространяйте вирусы.

– Достала, – буркнула Людочка, показав ей вслед язык. – Послушать ее – так у советского человека вообще личной жизни нет. Что насморк, что запор – все общая забота. Ты точно есть не пойдешь? Принести тебе пирожок?

Дождавшись от Влада кивка, она выпорхнула за дверь. Влад остался в одиночестве, но от этого легче не стало.

Напрасно он надеялся, что как-то справится. Рано или поздно все догадаются. И Тетеркина. И Лена. И что тогда? Его и в самом деле отправят к врачу.

Здравствуйте, больной. На что жалуетесь? Здравствуйте, доктор. С некоторых пор меня почему-то стало двое. Что порекомендуете? Порекомендую, голубчик, тишину, душ Шарко и одежду с очень длинными рукавами. В общем, привет, психушка.

Ему нужна помощь! Человек, который не побежит звонить по "03" после первой же фразы. Поделиться с Леной? Рассказать ей о том, что произошло между ней и Генкой? Ни за что.

И тут Влад вспомнил чернявого соседа по злополучной поездке в метро. "Летний сад, у домика Петра, с 8 до 10 вечера. Это надежно, я буду вас там ждать".

Сегодня же! Сегодня же после работы, решил Влад.

– Хенде хох!

От неожиданности Влад подскочил на стуле. Отодвинув клавиатуру, Генка Полевач взгромоздился на стол. Он вертел в руках пластиковую папку и хихикал, ужасно довольный, что застал приятеля врасплох. "Кудахчет, как курица", – подумал вдруг Влад. С некоторых пор – он прекрасно знал, с каких именно! – Генка стал его раздражать.

Вслух Влад сказал:

– Спасибо еще раз, что встретил моих.

– Да брось. Друзья для того и существуют… чтобы на них ездить! Ты лучше скажи: "Французский десерт" удалось посмотреть?

– Нет. Лены не было, с кем бы я пошел? Ну ничего, успеется.

– Сомневаюсь, – многозначительно поморщился Генка. – Между нами, мальчиками, я вообще не догоняю, как такое выпустили на экран.

Владу сейчас было не до новинок экрана. Но из вежливости он спросил:

– Даже так? А про что хоть кино?

– Про несчастную любовь, натюрлих, – хмыкнул Генка. – Внук белогвардейского эмигранта приезжает в Россию. Дед, понимаешь ли, ностальгировал, и внук страстно хотел увидеть русские березы. В общем, этот француз обратился к советскому правительству с просьбой дать ему гражданство. Ему предлагают как бы испытательный срок – год. Если за это время он докажет нашей стране свою дружбу, то сможет остаться. Но у француза это, натюрлих, не получается. Он скандалит в ресторане, оскорбляет негра-студента и в конце концов связывается с городским сумасшедшим, мечтающим возродить самодержавие.

– А любовь-то где?

– А любовь у него с очаровательной блондинкой-комсомолочкой, которую, представь, играет Лена Корикова. Она пытается его перевоспитать, но безуспешно. Он так же безуспешно пытается ее развратить.

– И в чем тут мораль? – искренне подивился Влад.

– А мораль выражена устами комсомолкиного прадеда. Он такой совсем выживший из ума старик. И пока комсомолкины родители обхаживают француза, прадед, фигурально говоря, машет шашкой. Типа смерть буржуям. Все над ним смеются. А потом, когда комсомолочка прибегает домой вся в слезах, он гладит ее по голове и говорит: "Сколько волка ни корми, он все в лес смотрит".

– Ну, и чем это все заканчивается? Он уезжает в Париж, она остается на Родине?

– Ты знал, ты знал! – Генка погрозил пухлым пальцем.

– Я только не понимаю, где ты узрел в этом крамолу. Эмигрант, очевидно, мерзавец. Наша девушка – молодец.

– Все так, – вздохнул Генка. – Вот только… Уж больно этот французик симпатичный. И пакостит он симпатично. Как будто режиссер совсем не то хотел сказать, что сказал… Это точно, у меня на такие вещи нюх. Так что хочешь посмотреть – иди скорей, пока не прикрыли. Иринке моей очень понравилось. Да, кстати, она же съездила в Париж!

– Да ну! А через кого? – брякнул Влад. И сам оцепенел от сказанного. "Через кого" – он имел в виду: с каким туроператором. Точнее, не он, а Владислав, который менеджер по туризму… К счастью, Генка ничего не понял.

– Да не через кого. В профкоме в общем порядке путевку оформили. Она же у меня передовик.

– Ну и как? Не подцепила тлетворную буржуазную бациллу?

– Да ну тебя! – хихикнул Генка. – Из нас двоих благонадежнее она. У нее даже партийный стаж больше. Вот, – он достал из кармана пиджака коробочку, упакованную в серую обертку. – Духи для Ленусика. Иринка купила в дьюти-фри.

– Спасибо, – растерянно сказал Влад, убирая коробочку в сумку.

– Ладно, – зевнул Генка. – Пора мне. Цурюк, цурюк. Мне еще надо с переводчиком созвониться. Видал? – он потряс пластиковой папкой, внутри которой Влад разглядел ксерокс какой-то статьи на английском. – "Истборнский рабочий" написал про наш институт. В органах проверили, сказали, можно довести до трудящихся. Все хорошо, только мне теперь с переводом возиться…

– Давай я переведу, – пожал плечами Влад.

– Попробуй! – Генка, хмыкнув, сунул ему папку.

Влад пробежал статью глазами.

– Здесь говорится об укреплении дружеских связей… Встреча, состоявшаяся в феврале 2006 года… Рабочая молодежь Англии жмет руку советским молодым рабочим… Обмен опытом… Вся мощь советской науки… Помериться силами на футбольном поле… В общем, если хочешь, оставь, я тебе набросаю.

Генка смотрел на него недоверчиво. Потом в его взгляде появилось и совсем странное выражение.

– Так ты действительно читаешь? Не придуриваешься? А откуда ты так хорошо знаешь язык? У нас же только шпионы английский знают, хе-хе.

Владу что-то очень не понравилось в Генкином голосе. Он сообразил, что снова сморозил не то. В этой жизни Владлен Верижников свободно читал техническую документацию на китайском – в вузе их неплохо поднатаскали в связи с требованиями производства и международной политики. В школе, как и все, он учил немецкий. Зато Владислав свободно говорил на языке Джорджа Буша и Бритни Спирс. И еще он понял, что хвастаться этим перед Генкой не стоило.

– Ну, со словарем это прочтет любой, – начал выкручиваться Влад. – И ты в том числе. Но раз тебе некогда, давай, я сделаю. Ты ведь нам так помогаешь… Кстати, заглянули бы в субботу. Ирина бы рассказала про Париж…

– В субботу? Зер гут! – оживился Генка. – Иринка привезла чудесное французское вино, мы его как раз и разопьем. Ну что, статейку я оставляю? Может, как раз к субботе управишься? Вот и ладненько. Все! Пока! Ауфидерзейн!

Генка колобком выкатился за дверь.

И что меня дернуло его пригласить? – подумал Влад. Он поступил как бы назло своему страху. Страху потерять Лену… Впрочем, все это ерунда, Генка женат, хотя его Ирина совершеннейшая скобариха, но он вроде бы доволен, и даже если нет, то с чего бы мне не доверять Лене?..

И еще один нелепый довод вдруг успокоил Влада.

Владлен и Владислав сменяли друг друга аккуратно через день. Если так и будет продолжаться, то суббота достанется Владлену. Вот и прекрасно, решил Владислав. Пусть справляется без него…

Афины. 347 год до нашей эры

Великий Платон умирал.

Тускло горели светильники. Над ложем застыл тяжелый запах травяных настоев. Врач только что выпустил больному дурную кровь, и старая рабыня, накинув на голову черный гиматий, понесла миску во двор. Вслед за ней вышел врач.

С умирающим остались двое. Один стоял у самого изголовья – невысокий щуплый мужчина лет сорока с подвижным, язвительным лицом. Второй – молодой красавец – сидел на корточках возле двери.

Губы старика шевельнулись. На всем лице только и жили губы – чувственные и розовые, как у женщины. Словно серая морщинистая кожа, слезящиеся глаза и желтоватая редкая борода были маской, надетой на другое лицо.

– Стагирит, – слабо позвал умирающий.

– Я здесь, учитель, – встрепенулся стоявший у изголовья. Молодой человек у двери тоже вскочил, но подойти не решился.

– Стагирит, мы часто спорили с тобой. Я бранил тебя за самоуверенность…

– Ты костерил меня, учитель, как бестолкового раба, – усмехнулся тот, кого назвали Стагиритом. – Но я признателен тебе. Ты преподнес мне бесценный дар – любовь к истине. Как жаль, что ты так и не решился взглянуть на мир моими глазами…

– Послушай, Аристотель, сын Никомаха, – взволнованно произнес старик. – Сейчас, когда я уже слышу журчание Стикса, мне очень нужны твои глаза. И твой ум, дерзкий, как пирейская девчонка. Только ты сможешь разгадать эту загадку… Кто здесь с тобой?

Платон с трудом повернул голову.

– Филоней, – небрежно бросил Аристотель. – Он тоже твой ученик. Поступил в Академию два года назад. Ты хочешь, чтобы он ушел?

Лицо Платона отразило раздумье. Потом он выговорил:

– Нет. Пусть подойдет.

Молодой человек почти бегом пересек комнату. Упав на колени у ложа, он сбивчиво забормотал слова благодарности. Платон раздраженно шлепнул его по руке.

– Замолчи. У меня мало времени. Боги не станут ждать. Поди лучше достань из сундука папирус. Он там один.

Филоней дрожащими руками поднял тяжелую кованую крышку. Он был взволнован, как мальчик. Его, безвестного сына афинского ткача, допустили к ложу умирающего Платона! И сейчас, вероятно, учитель откроет ему какую-то тайну…

Среди пергаментных свитков Филоней легко нащупал хрустящий папирус. Он торжественно протянул его Платону, но тот махнул рукой.

– Отдай Стагириту. Пусть прочтет.

Аристотель осторожно развернул папирус и пробежал его глазами. Лицо его выразило знакомый Филонею скепсис. Эх, ненадежное вместилище для своей тайны избрал учитель… Аристотель не раз осмеливался открыто возражать Платону. В последнее время, когда учитель стал сдавать, у Аристотеля появилось много приверженцев… Филоней ревниво покосился на собрата по Академии. Нет, не случайно Платон не захотел сейчас остаться наедине со своим любимчиком из города Стагира. И Филоней мысленно призвал Афину в свидетели, что не забудет ни слова из того, что сейчас прозвучит…

– Читай, Стагирит, – велел Платон.

И вот что прочитал Аристотель.

"Миром правит неопределенность.

Тот, кто прожил долго и узнал много, никогда не может быть уверен, что знает все.

Так подумали мы, когда увидели живым старого И-Цзы.

Ибо многих видят мертвыми после того, как видели живыми.

Но никого еще не видели живым после того, как увидели мертвым.

И когда мы собрались, чтобы обсудить это, мудрый Мао-Цзы сказал:

"Я знаю, что тридцать шесть лет моей жизни прожито двумя разными людьми. Я и мой двойник были женаты на разных женщинах. Мы дали нашим детям разные имена. Но то, что было раньше указанного срока, принадлежит только одному Мао".

И сказал, побледнев, Хуань-Гун:

"Наверно, все мы лишились рассудка. Ибо я тоже помню две свои жизни. И в одной я, к стыду своему, был свинопасом, прежде чем встретил тебя, Мао-Цзы".

И всего нас было девять, и каждый сказал: да, я прожил две жизни одновременно.

И сказал тогда мудрый Мао-Цзы:

"Вы заметили, что все это случилось с нами после того, как мы провели ночь в пещере?"

И еще сказал Мао-Цзы:

"Вы заметили, что никто, кроме нас девяти, не знает о случившемся? Даже И-Цзы не ведает, что в другой жизни он уже мертв…"

И спросил У-Бо, а он был самым младшим:

"Почему это так, учитель?"

И ответил Мао-Цзы, вздохнув:

"Есть многое в Поднебесной, что выше понимания человека".

Аристотель поднял глаза от папируса.

– Что это за… поэма?

Похоже, он едва удержался, чтобы не сказать: "Что это за бред?"

– Я рассказывал вам о своей поездке в Египет. Помните? – спросил Платон.

– Да, учитель, – хором выдохнули Аристотель и Филоней.

– Я посетил немало храмов в этой древней стране. Но меня интересовали не сокровищницы и статуи богов, а хранилища мудрости, библиотеки. Однажды жрецы показали мне пергамент из далекой восточной страны. Пергаменту, сказали они, около пятидесяти лет. Его покрывало затейливое письмо, совсем не похожее на египетское. Но один из жрецов вызвался перевести написанное, и тогда я услышал то, что сейчас услышали вы. Что скажешь, Стагирит?

– Я никогда не был на Востоке, – пожал плечами Аристотель. – Может, для тамошних людей эти слова что-то значат. Может, так они заклинают духов дождя или просят плодовитости для скотины. Но мне это ничего не говорит.

Филоней возмущенно поджал губы, а Платон, кажется, совсем не удивился. Он даже нашел в себе силы потрясти головой.

– Да-да. Вот и я бы подумал точно так же, если бы не вспомнил один забавный рассказ Сократа, моего незабвенного учителя. Дескать, было это в год архонта Теодора. Ночь застала его далеко от дома. Была гроза, и Сократ спрятался в пещеру. А когда вылез из нее поутру, то заметил, что его хитон поменял цвет. Он был белым, а стал ярко-синим.

– Воздух в пещере мог подействовать на ткань, – буркнул Аристотель.

– Ну, я, честно говоря, подумал иначе, – признался Платон. – Я решил, что мой уважаемый учитель меня дурачит. Особенно когда он рассказывал, как путался в именах рабов и в кличках собак, а потом и вовсе вспомнил, что прожил совсем другую жизнь… Я и не думал об этом – до тех пор, пока мне не прочли историю восточных мудрецов. Тогда меня словно молнией пронзило, и я слово в слово переписал услышанное на папирус. А потом нарисовал этот знак – видишь там, внизу? Жрец объяснил мне, что он означает число "девять". Возьми папирус себе, Стагирит. Быть может, тебе удастся ответить на вопрос этого У-Бо…

Аристотель аккуратно свернул папирус. Однако он явно чувствовал себя не в своей тарелке и вздохнул с облегчением, когда за дверью послышались голоса – это другие ученики пришли проститься с Платоном. Аристотель с Филонеем, бросив последний взгляд на ложе учителя, вышли прочь.

Стоял последний месяц лета. Жаркое афинское солнце слепило глаза. Масличные деревья тянули из садов свои ветви, роняя черные переспелые плоды, которые превращались в жирные пятна под сандалиями горожан.

Некоторое время ученики Платона шли молча. Потом Филоней спросил:

– Что ты теперь будешь делать, Стагирит?

– На днях я получил письмо из Атарнеи, – ответил Аристотель. – Тамошний тиран, Гермий, зовет меня к себе. Я поеду…

– Нет, я не то имел в виду. Что ты будешь делать с этим? – Филоней дотронулся до папируса, торчавшего у Аристотеля под мышкой.

Аристотель недоуменно нахмурился.

– А надо что-то делать?

– Знаешь… Я подумал… Действительно, странное совпадение. Смотри: Сократ упоминал пещеру. И эти девять мудрецов тоже прятались в пещере.

Аристотель пожал плечами.

– И что? Я знал человека, у которого македонцы сожгли дом. Он провел в пещерах целую зиму. После этого он полгода считал себя черной свиньёй – хрюкал, ходил на четвереньках и ел помои. Воздух в пещерах бывает нездоров. Не лезь туда – и тебе не привидится всякая чушь.

– Хорошо, – упрямо продолжал Филоней. – Но я еще подумал… Да подожди ты смеяться! Я помню, Платон говорил нам, что ездил в Египет, когда ему было пятьдесят пять лет. Сейчас ему восемьдесят один – да пошлют ему боги легкую смерть! Значит, было это двадцать шесть лет назад. Так?

– Я вижу, ты поднаторел в арифметике, – фыркнул Аристотель.

– Значит, события, о которых говорит пергамент, произошли около восьмидесяти лет назад. А Сократ побывал в пещере в год архонта Теодора. И это было ровно девяносто один год назад. Понимаешь, к чему я? Около восьмидесяти – это ведь может быть и девяносто! И тогда… Получается, что в одно и то же время, в разных концах Ойкумены, с разными людьми произошло одно и то же событие! Это никак не может быть простым совпадением!

Аристотель раздраженно сплюнул.

– Послушай, сын ткача! Я люблю учителя не меньше твоего. Он великий человек! Но даже великие заблуждаются. И даже любимые говорят неправду. Заруби это себе на носу, если хочешь стать философом. Ты молод, ты мой друг, и мне неприятно видеть, как ты забиваешь себе голову ерундой.

– Так ты считаешь…

– Я считаю, что мы только что слышали бред умирающего, – жестко отрезал Аристотель. – У него в голове все смешалось. Будучи здоровым, он никогда нам не говорил про это, – Аристотель брезгливо потряс папирусом. – Потому что он сам считал это бредом! И я не хочу запомнить своего учителя выжившим из ума стариком!

С этими словами Аристотель швырнул папирус на землю и зашагал прочь. Потрясенный Филоней покачал головой. Он поднял документ, бережно стряхнул прилипшую масличную кожуру и заложил за пояс хитона.

11 апреля, вторник

Ульяна любила Летний сад. Он не был ей тесен. Она вообще считала себя урбанисткой. Ей нравилась обузданная природа – причесанная и подстриженная, вписанная в городской пейзаж. Нравилась строгая геометрия дорожек и газонов, нравился «оград узор чугунный», застенчивый мрамор статуй и могучие торсы старинных деревьев. Сейчас, до первой листвы, и не поймешь, где дубы, а где липы…

Летний сад только что открылся после просушки, но холодным будним вечером он был пуст. Посетителей словно выдуло невским ветром. Никто не ждал и на месте встречи – только дедушка Крылов скучал в окружении своих четвероногих героев. Натянув на уши берет и подняв воротник пальто, Ульяна неторопливо прогуливалась вокруг памятника.

Когда в воскресенье она дозвонилась до Малаганова, тот очень разволновался. И обрадовался – особенно когда узнал, что нашлась еще одна "попутчица", то есть Лиза. Десять раз повторил: "Какая вы молодец, что позвонили!" Но давать объяснения по телефону отказался. Отказался и встретиться в понедельник. "Завтра? Нет, судя по всему, завтра у меня никак не получится. Меня просто не будет…" В голосе Малаганова прозвучала невеселая усмешка, но Ульяна не придала ей значения.

А вот и Лиза! Девушка появилась со стороны набережной. Она спешила, длинный белый шарф с помпонами размотался и волочился по земле.

– Здравствуйте! Давно ждете? Бр-р-р, как холодно! – Лиза отряхнула шарф и закутала в него покрасневший нос. – Ну, и где наш таинственный незнакомец?

Ульяна пожала плечами.

– Нет пока.

– Подождем, – кивнула Лиза. Достав из кармана пакетик драже, предложила: – Хотите? От блин! – неловкими от холода руками она разорвала пакет, и разноцветные горошины просыпались на землю. – Ладно, это птичкам. Представляете, а я вчера Наташке вправила мозги!

– Кому?

– Ну мне – в другом времени. Или измерении – надеюсь, нам это сегодня объяснят. Короче. Я вчера заявила маман, что аборт делать не собираюсь. Я сказала: родить ребенка – это не позор. Позор – избавиться от него. И не моя вина, что в стране совершенно нет культуры секса. Да-да, я так и сказала. Маман чуть в обморок не грохнулась. А Наташка эта – полная дура. Приколитесь, она даже презерватив стеснялась купить. Я нарочно заставила ее это сделать.

– Ну, это, пожалуй, запоздалое приобретение, – осторожно съязвила Ульяна. Лиза махнула рукой. – А! Пригодится. Слушайте, между прочим уже двадцать минут девятого. Я замерзла, как цуцик. Наберите-ка нашего друга!

Поколебавшись немного, Ульяна набрала номер Малаганова.

– Абонент недоступен, – сообщила она.

– Выключил, зараза, – заявила Лиза. – Что-то мне все это перестает нравиться, Ульяна Николаевна. Не пора ли нам пора? Вечер, народу никого… Жутковато! Пойдемте отсюда, а?

Ульяна неуверенно огляделась.

– Действительно, как-то неуютно… Но если Малаганов не явится, то кто нам тогда объяснит?..

– Я!

Молодцеватый мужской голос прозвучал так неожиданно, что Ульяна схватилась за сердце, а Лиза ойкнула. На аллее показался высокий, коротко стриженный блондин с аккуратными усиками на продолговатом породистом лице.

На фоне серого унылого сада его распахнутый черный пиджак и белая рубашка смотрелись ярким пятном.

– Добрый вечер, барышни. Вы ждете Аркадия Евгеньевича?

Лиза взглянула на Ульяну. Та, сжав руки в кармане пальто, ответила:

– Да.

– Он, к сожалению, не смог подойти. Но все объяснения вы услышите от меня. Пройдемте? У меня на выходе машина.

– А вы, собственно, кто? – нервно спросила Лиза.

– Простите.

Незнакомец снисходительно улыбнулся, достал из внутреннего кармана какие-то документы и, развернув, показал их сначала Ульяне, потом Лизе. На фоне бледного триколора значилось: Шелест Адольф Иванович, майор ФСБ.

– Ого! – оценила Лиза.

Блондин улыбнулся еще шире.

– Слово разведчика, дамы, бояться вам нечего. Не буду больше вас уговаривать. В конце концов, это в ваших интересах…

Он повернулся и быстро зашагал к выходу.

Женщины переглянулись.

– И галстук у него от Кардена, – задумчиво сказала Лиза. – Вы думаете, он в самом деле фээсбэшник? А вдруг корочки липовые?

– Да какая разница, – вздохнула Ульяна. – Знаете, Лиза, я, пожалуй, пойду за ним. Он прав, нам нужны его объяснения. А вы и в самом деле поезжайте домой. Мы с вами потом созвонимся.

– Да прямо! – возмутилась Лиза. – Я вас одну не оставлю. Пойдемте скорей. А то упустим его из виду.

Майор Шелест широким шагом шел по аллее. Женщины догнали его уже у пруда, покрытого темной рябью. Он так и не оглянулся, уверенный, что они следуют за ним.

За воротами Шелест сел за руль черного "вольво", оставив открытой заднюю дверь. Он демонстративно вел себя как хозяин положения. Ульяну это покоробило, но… Назвался груздем – полезай в кузов? Она и полезла – неуклюже, так как не имела привычки садиться в машину. За ней изящно юркнула Лиза. Дверь закрылась, тихо щелкнул замок.

На радиоволне ожесточенно спорили двое участников какой-то политической передачи. Ведущий тщетно пытался вклиниться между ними:

– Господа, а вот вопрос с пейджера: каким будет лицо России после саммита "большой восьмерки"?

– Помятым! – тут же отозвался один из участников.

Шелест выключил радио и развернулся к притихшим пассажиркам.

– Итак, седьмого апреля, в пятницу, в районе нуля часов вы ехали в метро по второй линии. Сколько человек осталось в вагоне на станции "Сенная площадь"?

– Да что за допрос? – возмутилась Лиза. – Это вы обещали нам что-то объяснить, а не мы. Вот и объясняйте.

Шелест ленивым аристократичным жестом потер подбородок.

– Хотите, чтобы я начал с объяснения? Да ради бога, барышни. У вас синдром Бриловича.

– Что это значит?!

– Это значит – у вас очень, очень, очень большие проблемы. Просто огромные. Но решаемые – разумеется, при условии сотрудничества. Итак. Сколько человек, кроме вас, осталось в вагоне на станции "Сенная площадь"?

– Трое, – нехотя ответила Лиза. Фээсбэшник молчал – видно, ждал продолжения. Девушка вздохнула. – Эх, знать бы еще, к чему вы спрашиваете… Ладно. Один – пацаненок, я его не разглядела. Один – пожилой такой дядька…

– Малаганов Аркадий Евгеньевич, который назначил вам встречу, – кивнул Шелест. – И…

– Да что я рассказываю, раз вы и так все знаете! – снова возмутилась Лиза, но продолжила: – И молодой человек, симпатичный такой… На меня все время пялился.

– Его можно понять, – галантно вставил фээсбэшник.

Лиза тихо хмыкнула. А Ульяна вздрогнула, вспомнив оскорбительно равнодушный взгляд парня напротив.

– Итак, кроме вас и Малаганова – еще двое, – уточнил Шелест. – И оба вам незнакомы?

– Да абсолютно!

– Тем хуже для них. Вот что, барышни. Сейчас я поделюсь с вами секретной информацией…

– Может, не надо?.. – буркнула Лиза.

– Надо, Федя, надо, – совершенно серьезно ответил Шелест. – Дело, собственно, в том…

В объяснениях майора Шелеста сам черт сломил бы ногу. Речь шла о каком-то вирусе, вызывающем редкое психическое заболевание – синдром Бриловича. Заболевание это проявляется только в одном – человека преследуют сложные галлюцинации о некой второй жизни, которую он якобы ведет.

– Бред, – недоверчиво нахмурилась Лиза. – Никогда не слышала ничего подобного.

– И не услышали бы, – кивнул Шелест, – если бы не заболели. Все исследования, связанные с синдромом Бриловича, строго засекречены. Согласитесь, пустить в массы идею о том, что психические болезни заразны, чревато как минимум беспорядками в обществе. Кстати, я надеюсь и на вашу гражданскую сознательность. Вы никому не говорили из здоровых людей?

– Нет, – замотала головой Лиза.

Ульяна промолчала. Она пыталась понять: какую долю правды сейчас ей сообщили? И почему все-таки не пришел Малаганов?

– А почему Аркадий Евгеньевич послал вас вместо себя? – напряженным голосом спросила она.

– Дело в том… – лицо фээсбэшника стало смущенным, – что ему было неловко. Аркадий Евгеньевич сам того не желая стал причиной вашей беды. Вы подцепили вирус именно от него. Но он, конечно, не знал, что болен, иначе бы не поехал на метро, а принял меры. Аркадий Евгеньевич уже давно занимается этой проблемой в лабораторных условиях. Видимо, он был недостаточно осторожен. Он почувствовал себя нехорошо уже в дороге и пытался вас предупредить, по возможности не нарушая секретности. Это просто удача, что вас было в вагоне всего четверо! Представляете…

– Принял меры, вы сказали? – перебила его Ульяна. – И какие же меры вы собираетесь принять против нас?

– Почему против вас? – обиделся Шелест. – Против болезни. Сейчас сформирована группа больных синдромом Бриловича – человек восемьдесят. Специалисты начинают с ними работать двадцать третьего апреля. Я похлопочу, чтобы вас включили в эту группу.

– Восемьдесят человек? – удивилась Лиза. – И всех заразил Малаганов?

– А если мы никуда не станем ходить? – тихо спросила Ульяна.

Шелест пожал плечами.

– Можете не ходить. Можете и дальше наслаждаться двумя жизнями сразу. Вам, наверно, происходящее кажется забавным. Так сказать, приключением? – он жестко и презрительно взглянул Ульяне в глаза. – Так вот, уверяю вас, что синдром Бриловича – это первая ступень в ад. За ней – целый букет психических заболеваний, в зависимости от личной предрасположенности. От паранойи до шизофрении в острой форме. Уколы, психотропные средства, отделение для буйных, тяга к суициду, растительная жизнь идиота – это как повезет. Не буду продолжать. Вы взрослые девочки и сами должны все понимать. Давайте займемся делом. У вас паспорта с собой?

– Нет, – хором сказали Ульяна и Лиза.

– Не проблема. Сообщите мне свои данные, и я запишу с ваших слов.

Шелест достал из бардачка стопку каких-то бланков, подложил под них журнал "Максим" и приготовился писать.