Текст книги "Красное бикини и черные чулки"

Автор книги: Елена Яковлева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

ГЛАВА 25

– Ты что – пьяная? – спросила я, наклоняясь над Жанкой и на всякий случай принюхиваясь.

– Да на меня напали, ты что – не видишь? – Жанка колыхалась на полу, как студень.

– Кто? – завертела я головой, но так никого и не узрела. – Уже убежал?

– Да здесь, он, здесь…

– Где? – Я взбежала по лестнице на полпролета и, задрав голову, посмотрела вверх.

– Да тут он, подо мной, – пропыхтела Жанка, тяжело отдуваясь.

– Под тобой? – Я подошла к Жанке поближе и с ужасом разглядела торчащие из-под нее ноги в брюках дудочкой и хорошо начищенных ботинках армейского образца. – Ты что, его задавила?

– Живой он, дышит. – Жанка прислушалась. – Ка-ак накинется и давай душить…

– Ты уверена? Может, тебе показалось? – усомнилась я.

– Ага, показалось… Удавку накинул, маньяк… – Жанка вытащила из-за пазухи какую-то тряпку. – Вот, полюбуйся!

Я протянула руку, подхватила что-то невесомое и ужасно знакомое на ощупь и сразу стала задыхаться, как будто бы на моей, а не на Жанкиной шее удавку затянули.

– Черный чулок… – прошептала я в полуобмороке. – Черный чулок…

А Жанка с воинственным кличем «Ах ты, сволочь!» набросилась на полураздавленного злоумышленника и ну катать его по полу, как бильярдный шар. И не утихомирилась, пока он пару раз не стукнулся головой о стенку и не издал какой-то жалобный птичий клекот.

– Да хватит тебе, – я схватила ее за полу ондатровой кацавейки, – давай лучше посмотрим, кто это.

– Давай, – согласилась Жанка, – только тут не видно ни фига. Ну ни одной лампочки на весь подъезд!

Тогда я настежь распахнула дверь своей квартиры, так что луч света из прихожей аккурат упал на Жанкиного душителя. И хотя физиономия у него была в экскрементах таксы с шестого этажа и в отметинах от Жанкиных ногтей, я сразу узнала в нем Мелкого Пакостника. Жанка, судя по ее сдавленному стону, тоже. А Мелкий Пакостник отполз к стене, поджал к животу свои тощие ножки в брючках-дудочках и захныкал:

– Это все вы… Вы… Вы выпу-устили джинна… Вы…

Я вся похолодела и выдохнула в воротник Жанкиной кацавейки:

– Это он убил Маню!

– Этот заморыш? – Жанка склонила голову к плечу и придирчиво оглядела плачущего Пакостника.

– Он… Точно он!.. – зацокала я зубами. – И это он мне звонил тогда… Ну, когда Маня была еще жива и гарцевала в окне, помнишь? Он голос изменил, но текст был тот же. Про джинна…

– А все вы… вы… – с укоризной выговаривал нам Пакостник сквозь судорожные всхлипывания. Будто нарочно усердствовал, чтобы у нас последние сомнения на его счет рассеялись. – Зачем вы джинна выпустили? Зачем?.. Пусть бы он сидел себе… Не мешал ведь никому… Никому не мешал…

Жанка внимательно выслушала его выступление, и глазки ее победно засверкали.

– Все, вызываю Кошмарова, – не терпящим возражений тоном объявила она. – Пусть приедет и полюбуется, какая гнида всех душила, пока он безвинного Порфирия мордовал! – И полезла в свой картофельный мешок за мобильником.

* * *

Кошмаров, конечно же, приехал. И полюбовался. Сначала с иронической ухмылкой на устах, потом, уже после того, как Пакостник специально для него исполнил свою коронную арию про джинна, заметно приосанился. А уж когда гражданин Багнюк без всякого протокола стал «колоться» на полную катушку, и вовсе желваками пошел. И так заслушался, что даже не обращал внимания на Жанку, которая то и дело перебивала откровения Пакостника неорганизованными выкриками, сопровождаемыми звонкими шлепками по собственным ляжкам:

– Ну, что я говорила?! Я говорила, что Порфирий тут ни при чем, или нет?!

– Джинна… Джинна вы выпустили… – монотонно зудел Пакосник, раскачиваясь из стороны в сторону.

А дальше пошли обращения уже исключительно в мой адрес, повергшие меня в тихий ужас:

– Вы… Вы, Марина Владимировна, выпустили… Я на вас десять лет молился… Несмотря ни на что… На ваши романы и связи неразборчивые… Как на икону… Мне ничего не надо было, а вы меня отвергли… Зачем вы меня отвергли и прогнали?..

Отвергла? Я его отвергла? Это когда же, соображала я, заливаясь краской под пристальным взглядом Кошмарова. Ах, это он о том случае, когда мы столкнулись в вестибюле Дома радио, а я, злая на Жанку, передавшую Кошмарову фотографию Вице, его не очень вежливо отшила?

– …Вы оттолкнули меня… Безжалостно… Выбросили, как старую ветошь… – Пакостник зашелся в рыданиях. – И я не смог этого пережить… Не смог… Я пришел, чтобы поставить наконец точку… Чтобы больше никогда не страдать… Никогда…

– Слышите? Слышите? – заверещала Жанка торжествующе. – Он во всем признается!

А Кошмаров присел рядом с Пакостником на корточки и сухо уточнил:

– Значит, вы признаете, что пытались убить присутствующую здесь Марину Владимировну Соловьеву? Я правильно понял?

– Да, признаю! – хлюпнул носом Пакостник и гордо поднял лысую рептилью головенку. – Потому что она выпустила джинна из бутылки!

– А присутствующую здесь Жанну Аркадьевну Хвостову вы, выходит, по ошибке душили? – не забывал исправно исполнять свои следственные функции Кошмаров.

– Ну да, по ошибке. Перепутал в состоянии аффекта… – уныло подтвердил Пакостник и сердито покосился на ликующую Жанку. – Чуть не задавила… Корова…

Жанка, надо отдать ей должное, не растерялась и тут же встряла:

– Прошу занести в протокол факт оскорбления потерпевшей!

Кошмаров пообещал ей, что занесет, а я попыталась представить, что было бы со мной, не произойди эта самая путаница. Невероятная, если сравнить наши с Жанкой габариты. Но если принять во внимание состояние аффекта, в котором, по его же признанию, находился Пакостник… Кстати, он, хоть и хлипкий на вид, но с Маней как-то справился! А с Пахомихой? А кто сказал, что Пахомиха – это его работа? А чья, позвольте вас спросить? И сколько еще маньяков на душу населения рыщет по нашему захолустью в противном случае?

– …Джинна… Джинна она разбудила… – Пакостник неутомимо изливал свою пакостную душу, премного довольный тем, что ему внемлет весь подъезд. Нет, на лестничной площадке по-прежнему никого не было, кроме Кошмарова, нас с Жан-кой ну и Пакостника, само собой, зато из-за приоткрытых дверей близлежащих квартир доносилось частое возбужденное дыхание. Еще бы, кто пропустит такое увлекательное и совершенно бесплатное зрелище! Вот крысы! А на Жанкино визжание, между прочим, никто и носу не высунул, все сидели по норам, поджав хвосты!

Неудивительно, что я взорвалась, когда Пакостник снова завел свою лебединую песню про мои «неразбочивые связи».

– Может, хватит, а? – прямо выразила я Кошмарову свое несогласие с методами ведения следствия. – Что, здесь театр, в конце концов? Забирайте его к себе и составляйте там свои протоколы, сколько влезет!

– Не перебивай, пусть колется дальше! – заскворчала мне в ухо Жанка, которой лишь бы только Порфирия своего выгородить, а какой ценой, наплевать. Да пусть хоть на примере моих «неразборчивых связей» рекламную кампанию презервативов проводят, ей-то что!

Кошмаров нехотя приподнялся и огляделся, при этом дверь квартиры напротив с тихим скрипом затворилась.

– Вы задержаны, – объявил он Пакостнику, а томившиеся на лестнице сотрудники в штатском подхватили сбрендившего поклонника моего скромного таланта под белы рученьки и поволокли вниз. Вырываться злодей не вырывался, но орал, пока его не затолкали в машину:

– Это все она!.. Она! Выпустила джинна!.. А кто ее просил?!

Действительно, кто меня просил? Разве что Жанка, мечтающая о заоблачных рейтингах, которая и подбила меня на авантюру, обернувшуюся смертоубийствами. А ныне она же имела наглость предъявлять мне претензии следующего содержания:

– Сколько раз говорила тебе, чтобы держалась от этого Говнюка подальше! Нет, пригрела! Все выслушивала его советы и наставления. А он меня чуть не придушил!

– Жалко, что не придушил, – процедила я сквозь зубы и покинула место происшествия, захлопнув за собой дверь, в которую Жанка немедленно поскреблась.

– Ну что еще? – Я снова высунулась на лестничную площадку.

– Ну привет! Ты чего это? – всплеснула руками Жанка. – Я же к тебе пришла, чуть жертвой по дороге не пала…

– И зачем ты ко мне пришла? – поинтересовалась я, без особенного желания пропуская ее в прихожую. – Тебе же положено находиться у постели умирающего…

– Типун тебе! – испугалась Жанка. – С Порфирием все нормально… Лечащий врач, правда, хочет его еще немного подержать в больнице, сердечный ритм, говорит, не очень хороший… А я к тебе шла просто… Поговорить… Но теперь это уже не важно, раз Пакостник маньяком оказался. Нет, но каков, а? Такой правильный всегда был, начитанный. Не зря говорят, что в тихом омуте черти водятся. Кстати, пора бы поговорочку осовременить, гы-гы. Потому что в тихом омуте теперь водятся не черти, а маньяки. А они-то пострашней чертей будут. Черт – он что? Норовит тебя с пути истинного своротить, одним словом, душу испоганить. И всего-то дедов. А маньяку душа до балды, ему тело подавай. Чтобы он мог его ножичком, ножичком… – с наслаждением выговаривала Жанка, и глазки ее при этом почти сладострастно блестели. Уж не повредилась ли она в уме на почве переживаний?

– Эй, Хвостова, очни-ись! – оборвала я Жанкино мракобесие. – В ересь впала, что ли? Ножичком, ножичком… До ножичка, слава богу, не дошло. И вообще вспомни, что ты раньше говорила… То ты не веришь в маньяков, то веришь…

– А я что, виновата, что твой Пакостник маньяком оказался? – Жанка достала из своего картофельного мешка патрончик с помадой, щедро мазнула им по губам и чуть не прилипла к настенному зеркалу. – Нет, не мой тон. Не мой. Какой-то морковный. А мне нужно лососевый… – И тут же без всякого перехода: – Вриглю хочешь?

– Да пошла ты со своей вриглей! – вызверилась я на нее. – И с помадой своей лососевой! И… И… Короче, со всем остальным!

– Ты че, Соловьева? – Жанка отлепилась от зеркала. – Все так хорошо складывается, а у тебя истерика.

– Да что складывается? – Жанкина беззаботность потрясла меня до основания. – Ты трезво взгляни на все это, трезво! Это в кино вяжут душегуба, и все заканчивается хеппи-эндом. Герой и героиня целуются взасос на фоне окровавленных трупов, а следом идут титры. А у нас не кино, у нас все по-настоящему. А что это значит, понимаешь? Это значит, что на нас с тобой лежит моральная ответственность за случившееся! Потому что все началось с нашей идиотской передачи! Знаменитое сольное выступление твоего Порфирия так подействовало на Пакостника, что у него крыша поехала!

– Ну, я не согласна! – У Жанки, как всегда, имелось мнение, отличное от моего. И отличное по принципу: я белая и пушистая, а ты, как хочешь. – Если так рассуждать, то очень даже далеко зайти можно и добровольно навешать на себя всех собак. Да почему, собственно, на нас должна лежать какая-то там ответственность за всяких психов? Мало ли на кого что наедет, а мы виноваты? Да у этого Ромуальдыча всегда с головой не в порядке было. И склонности всякие нездоровые… Он же тебя десять лет пас, статейки твои почитывал, на эфир ходил. Наверное, сексуальное удовлетворение получал. У них же как, у маньяков…

– А ты крупная специалистка в этой области, как я посмотрю. – Я просто изнемогала от Жанкиной тупости. – Ты специалистка, а крайняя почему-то – я. И Пакостник тоже мой. И его неудовлетворенные сексуальные фантазии ко мне относятся. Кстати, уже завтра, вот помяни мое слово, Кошмаров будет живо интересоваться у всех подряд, а такие ли они неудовлетворенные? Может, было что промеж нами?

– А что? Было? – Жанка перестала жевать свою знаменитую вриглю.

– А ты дура, да? – осведомилась я.

– Нет, ну ты так говоришь… – Она снова усиленно заработала челюстями.

Я поняла, что ничего путного из нашей беседы не получится – еще и передеремся, пожалуй, – и поспешила спровадить ее подобру-поздорову, сославшись на усталость. Жанка тоже засобиралась к своему сердешному, не забыв оросить меня на прощание счастливыми слезами.

– Нет, ну ты подумай, Маринка, ведь все кончилось! – ликовала она, пока я ее выпихивала за дверь. – И как замечательно! Преступник пойман, Порфирий вне подозрений!

– Ага, как в кино, – кивала я, – с одним отличием: целоваться взасос не с кем.

– Ну это у кого как, – хихикнула Жанка.

ГЛАВА 26

А назавтра меня уже тошнило от истерического Жанкиного веселья, которое она без устали выражала по поводу и без повода, не давая мне опомниться. Даже в прокуратуре, куда нас призвали с утра пораньше, сияла, как фальшивая монета, чем действовала мне на нервы. А у меня после непродолжительного общения со следователем Кошмаровым настроение было совсем другое. И уже потому хотя бы, что вопрос о природе наших с Пакостником взаимоотношений из его уст таки прозвучал. И с такими интонациями, что мне захотелось и выть и плеваться одновременно. Жанку, как она мне поведала впоследствии, он о том же спрашивал, причем напрямую, без реверансов. Дескать, не завлекала ли я Пакостника в любовные сети, не улещала ли сладкими речами и прочими чарами? И это вместо благодарности за то, что ему готового преступника предоставили, буквально на блюдечке с голубой каемочкой. Ну не свинство разве?

На работе творился тот же самый маразм, только в отсутствии Кошмарова. Вместо того чтобы вкалывать, Жанка носилась по коридорам, оглашая окрестности радостным гоготом, а потом и того хуже – снова взялась за меня.

– Что ты такая надутая! – накинулась она на меня сзади и начала тормошить. – Все думает, думает… Хватит думать, радоваться надо, что все кончилось! Ну что еще нужно для полного счастья, а? Если только хлопнуть на радостях рюмашку-другую, закусить чем-нибудь вкусненьким… Типа курочки… Или… Нет, это все долго. Слушай, а давай купим готовую пиццу?

– Еще немного, и пицца получится из меня, – из последних сил прохрипела я, буквально погребенная под Жанкиными прелестями.

– Ну, извини, – Жанка ласково потрепала меня по загривку и ослабила хватку, – ты же знаешь, как я тебя люблю.

– Знаю, – согласилась я, но на всякий случай проверила, все ли мои кости целы.

Жанка села напротив, возложила на стол свои монументальные ручищи мухинской колхозницы, а сверху приспособила кудлатую непропорционально маленькую головенку. Ни дать ни взять, богиня плодородия на отдыхе. И я бы хотела быть такой же умиротворенной, но у меня почему-то не получалось. О чем я и поставила Жанку в известность. Весьма опрометчиво, как выяснилось через минуту.

– Ну что, что еще тебя беспокоит?! – встрепенулась Жанка, немедленно усмотревшая в моих колебаниях скрытую угрозу ее драгоценному маринисту. – Неймется тебе, что ли! Ведь все, как белый день, ясно! У Пакостника крыша поехала, он взял и всех передушил.

– Красиво излагаешь, заслушаться можно, – похвалила я ее.

– Ну тогда в чем же дело? – насупилась Жанка.

– А дело в том, что у меня в голове не укладывается, как это мирный зануда в одночасье превращается в маньяка!

– Послушай, а давай закроем эту тему? На кой черт нам голову ломать? Пусть Кошмаров сам во всем разбирается. – Подхалимское Жанкино мурлыканье только подтвердило ее пристрастность и необъективность. Ей бы только поскорее под бочок к своему мазилке, а там трава не расти. Конечно, не ей ведь присылали трусики, лифчики и чулочки!

– Уж Кошмаров разберется, – пробурчала я, – кто бы сомневался! Да он у себя под носом…

Я хотела сказать, что Кошмаров у себя под носом бородавку не заметит, но донести эту здравую мысль до Жанки мне помешала Нонна, влетевшая в студию, как булыжник из пращи:

– Что у вас с телефоном? Дозвониться не могу!

– С телефоном? – Только теперь я сообразила, что он молчит как-то подозрительно долго. Ну, так и есть, это все Жанка, которая в припадке неуемного поросячьего восторга сшибла трубку. Вот корова! Спасибо еще, что из меня кишки не выдавила, а ведь запросто могла.

– Краснопольский вас срочно требует к себе! – выпалила Нонна и испарилась, оставив взамен стойкий парфюмерный запах так называемых экзотических фруктов.

– Интересно, что такого ужасного мы сделали на этот раз? – не удержалась я от риторического вопроса.

В ответ Жанка предположила, что Краснопольский всего лишь желает ознакомиться с обещанной мною новой концепцией передачи «Буква закона», осиротевшей без Пахомихи.

– Хорошо бы, – мечтательно протянула я, поскольку была не слишком-то уверена, что за нами с Жанкой не числится какая-нибудь очередная историческая вина.

То, что Жанка как в воду глядела, выяснилось уже в провонявшей экзотическими фруктами приемной. Грудастая Нонна только-только успела распахнуть перед нами с Жанкой дверь с табличкой «Главный редактор», а навстречу уже вовсю заструились флюиды начальственной благосклонности.

– Проходите, проходите, барышни… – ласково пропел расфранченный по своему обыкновению Краснопольский.

Мы с Жанкой засмущались, как прыщавые школьницы под откровенными взглядами дворовых донжуанов. Протиснулись в дверь и рядком устроились на стульях.

А Краснопольский тем временем продолжал с невиданной щедростью осыпать нас индульгенциями:

– Слышал, слышал про ваши подвиги. Кошмаров специально мне позвонил, чтобы известить, как вы отличились. Ну что вам сказать? Мо-лод-цы!

После таких его слов Жанку стало буквально распирать от гордости. Я даже подумала, что было бы неплохо, если бы в этот момент откуда-то сверху грянул государственный гимн и чтобы Жанка, подскочив со стула, бойко и без запинки отчеканила:

– Служу России!

Гимн, конечно, не грянул, но одобрение из уст Краснопольского тоже дорогого стоит. Уж тут смело поверьте мне на слово. По крайней мере нам с Жанкой, привыкшим к сплошным выволочкам и нахлобучкам, в его скупых и незамысловатых похвалах без всякого преувеличения послышались фанфары и литавры. Мы бы с удовольствием внимали сладким речам Краснопольского весь день напролет, однако он быстро опомнился и перешел на деловой тон, напомнив, что о работе тоже не стоит забывать.

– Как там с передачей? Что надумали? – поинтересовался он, напустив на гладко выбритое лицо озабоченность.

Я тут же выложила на стол то, что успела накропать.

– Так, это что у нас такое? – спросил Краснопольский и водрузил на нос очки в модной оправе.

– Это сценарий, – лаконично ответствовала я.

– Отлично, – одобрил мое рвение Краснопольский и отложил бумаги в сторону. – Так, это я посмотрю потом, но я уверен, что все отлично. Поэтому начинайте работать, причем в темпе. Готовьте фактуру, снимайте сюжеты, все остальное в рабочем порядке. Кстати, что вы на первый выпуск запланировали?

– Убийство Гири, – пробормотала я не очень уверенно.

– Злободневная тема, – кивнул Краснопольский. – Только это… Оставьте там место для интервью с Кошмаровым. Он пообещал осветить ход следствия по Ольгиному делу, сообщить, что подозреваемый задержан, ну и что еще сочтет нужным. Вы только свяжитесь с ним завтра-послезавтра.

– Непременно, – заверила я Краснопольского, отводя глаза в сторону. Чтобы не выдать взглядом своего отношения к обещанному Кошмаровым интервью. Ибо еще неизвестно, кто кого интервьюировать должен.

Но как бы там ни было, а работу свою я знаю, а потому сразу же после аудиенции у Краснопольского разыскала оператора Вадика. Он, конечно, поупирался для видимости, ссылаясь на то, что у нас нет предварительной договоренности, но на кладбище, снимать репортаж со свежей Гириной могилки, поехал. Жанка осталась на студии дожидаться отснятого нами материала со скучным и несколько отстраненным видом. Она и раньше не отличалась особым рвением в работе, а теперь и вовсе на уме у нее один лишь Порфирий.

* * *

– Ну что, снимаем? – Вадик привычно взвалил на плечо камеру. – А то такой мандраж, что недолго и простудифилис подхватить…

– Снимаем, снимаем. – Я чуть посторонилась, чтобы не заслонять Гирин портрет, заботливо обернутый в целлофан, и недовольно покосилась на любознательных кладбищенских обитателей, которые так и перли в кадр. Как будто им медом намазано. А больше других старался вертлявый бомж в драном камуфляже, который буквально дышал мне в затылок. Причем довольно смрадно.

– Кыш отсюда! – шуганула я его.

Вертлявый нехотя отступил на два шага и неодобрительно сплюнул в сугроб. В знак презрения, так надо понимать. Еще бы, ведь он наверняка считает, что я на его территории, а значит, не имею права командовать. Не исключается также, что я своим беспардонным, несогласованным заранее вторжением нарушила какую-нибудь конвенцию вроде небезызвестной Сухаревской.

Ну и хрен с ним, пусть лезет, если ему так хочется. Мы же сюда правду жизни приехали снимать, а не отлакированную праздничную картинку. Так вот она, правда, и есть, так сказать, во всей своей неприбранной красе.

– Ладно, поехали, – махнула я Вадику рукой, мужественно стряхнула с головы капюшон куртки и поднесла ко рту микрофон. – Мы на Северном кладбище. Возле могилы человека, который еще несколько дней тому назад контролировал пол-области, – Валерия Игнатьевича Гирина, больше известного по прозвищу Гиря. Его похороны были поистине пышными и многолюдными, что однако же, что однако же…

– Заело? – поинтересовался раздосадованный Вадик. – Начнем сначала, начнем с нуля?

– Постой-постой, – отозвалась я рассеянно и склонилась над заваленным венками могильным холмом. Смахнула перчаткой снег с краю и невольно прикусила губу. Белые лилии, вернее, их бренные останки! Вот, значит, откуда взялся «букет» у моей двери. С Гириной могилки. Небось те же кладбищенские бомжи торговлей похоронными цветами и промышляют. А я, дура, по цветочным палаткам бегала. Впрочем, теперь это уже неважно, раз маньяком оказался Мелкий Пакостник.

Ну да, конечно, он душил Жанку, а хотел меня. Ну перепутал, с кем не бывает. Как там было с Маней и Пахомихой (и было ли вообще?), пусть разбирается Кошмаров. Но раз уж к слову пришлось… Взять те же лилии. Они ведь не только под моей дверью лежали, но и в квартире Порфирия имели место быть, пусть и в количестве одного-единственного полурастоптанного цветка. В то время как наклофелиненный Порфирий валялся в отключке. Вопрос: кто его так? Пакостник, получается?

– Что ты там, примерзла, что ли? – Продрогший Вадик уже изнемогал от нетерпения. – Сама уже синяя, как курица ощипанная…

– Спасибо за комплимент, – поблагодарила я Вадика и, мобилизовав всю свою волю, оттарабанила заготовленный загодя текст про незавидную долю отечественных мафиози. Дескать, жизнь у них короткая и хлопотная, а смерть безвременная.

– Все? – удостоверился Вадик, когда я закончила.

– Ну да, – шмыгнула я носом и снова напялила капюшон. – Ты только это, поснимай тут на всякий случай, чтобы печальный антураж передать. О, вон тех ворон, что на березе! Смотри, какие жирные. Как бройлеры. А наглые! Вон ту сними, самую большую, посредине!

– Это, наверное, Гирина душа, – хмыкнул Вадик.

– А потом Ольгину могилу снимем, она тут рядом на соседней аллее, – пришло мне в голову по ходу действия.

– А это еще зачем? – Вадику моя идея не понравилась.

– Пригодится, – скупо бросила я и первой потопала к месту последнего упокоения своей главной конкурентки, на полпути к которому меня и нагнал этот мрачный тип в надвинутой на глаза шапке.

Нагнал и пробурчал в воротник длиннополого пальто:

– С вами хочет поговорить один человек.

– Что? – не сразу сообразила я.

– У одного человека есть для вас важная информация.

– Да? – Я обернулась, чтобы рассмотреть незнакомца получше, что, судя по всему, в его планы не входило, ибо он тут же обогнал меня, после чего замедлил шаг. Как бы заманивая.

Я остановилась в раздумье, а тут подоспел Вадик. Просипел, якобы простуженно:

– Ну что там снимать? Опять ворон?

– Просто сними могилу, портрет крупным планом… – процедила я сквозь зубы.

– А ты?

– А я скоро, – пообещала я, высматривая среди крестов и надгробий фигуру в длиннополом пальто. А вон она, за елкой мелькнула, или мне померещилось?

Медленно, озираясь по сторонам, я пошла по расчищенной от снега дорожке, стараясь не выпускать из виду Вадика, чтобы в случае чего позвать его на помощь. А то вдруг на меня очередной маньяк покушается, хотя по всем законам жанра это уже явный перебор.

А тут снова словно из ниоткуда взялся этот тип в долгополом пальто и шапке-ушанке, явно напяленных для конспирации. И снова, подпустив меня поближе, в последний момент оторвался и рванул в противоположный конец кладбища. Я оглянулась и поискала глазами Вадика, да так и не нашла. Наверное, он уже успел все снять и усвистал отогреваться в машине. Я поежилась и всерьез засобиралась к нему присоединиться, когда Долгополый в очередной раз притормозил, развернулся и застыл аккурат у кирпичной стены колумбария. Дескать, иди сюда, дорогая, я тебя жду. Я тоже остановилась, хватит уже – набегалась.

Минут пять никто из нас не трогался с места, а потом мне надоело.

– Ну и хорошо, ну и сколько угодно! – громко сказала я этому конспиратору и решительно направилась в обратный путь.

– Эй! Вы куда? – сразу забеспокоился Долгополый.

– У меня хватает дел и без того, чтобы бегать по кладбищу за всякими подозрительными личностями, – бросила я через плечо. – И приключений на мою голову тоже хватает…

– Но я должен вам кое-что отдать! Очень, очень важное! – Голос Долгополого обиженно пресекся, того и гляди заревет.

– Да? Кое-что? – Я обернулась. – И что же это, интересно?

– Это… Это… Видеокассета. – Долгополый по-прежнему маячил у стены колумбария. – Один человек придет к вам за ней. А большего я вам сказать не могу, – выпалил он заученно.

Очень интересно. Опять один человек.

– Передать? А я, чтоб вы знали, вообще-то не посыльный и не курьер. – Чтобы хоть чуть-чуть согреться, я стала слегка подпрыгивать.

– Просто за этим человеком следят, и я не могу отдать ему кассету лично. А у вас он сможет забрать ее, не вызывая подозрений, – тут же последовало более чем странное объяснение. – Я ее вот тут оставлю и уйду, чтобы вы меня не боялись. – Долгополый что-то пристроил на маленькой подставке у ближайшей мраморной таблички на стене.

– Да кто боится! – фыркнула я. – После того как меня вчера чуть не задушили… – Я не договорила, потому что Долгополый со всех ног бросился прочь. Только пятки засверкали.

Я пожала плечами и подошла к стене. Прямо к той самой мраморной плите с выбитой надписью «Парамонова Софья Никаноровна», а также датами рождения и смерти, под которыми заботливые родственники приспособили специальную полочку для цветов. На ней, прямо в снегу, и лежала оставленная Долгополым видеокассета.

Я взяла ее, зачем-то взвесила на ладони и торопливо пошла к центральному входу, где меня в машине уже поджидал Вадик. Где-то на полпути, как раз неподалеку от могилки Пахомихи, мне вдруг пришло на ум, что Парамоновой Софье Никаноровне, судя по цифрам на плите, к моменту кончины исполнился 121 год. Меня даже оторопь взяла от такого открытия. Наверное, обсчиталась, решила я и даже хотела вернуться, чтобы проверить, но потом передумала.