Текст книги "Горных богатств Хозяйка (СИ)"
Автор книги: Елена Савская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)
Пока сваты заводили песню про тяжелую трудовую жизнь большухи, Марфа со свекровью вынесли на середину стола новый рыбный пирог.
– Пирог-то этот они вместе делали, в четыре руки тесто месили, – поясняла на ухо Алёнке Варвара Степановна.
Женщины вместе отрезали от пирога по маленькому куску и ритуально съели их. Затем они нарезали оставшееся, и принялись угощать гостей. Теперь свекровь передавала Марфе все дела по дому и становилась бабушкой. Больше она не будет командовать женской работой в поле и заниматься тяжелым трудом во дворе. На её плечах останутся мелкие дела по дому – поесть приготовить, пол вымести, огород прополоть, рукоделие всякое. А когда пойдут внуки, именно бабушка станет им няней. Потому что у самой Малаши с появлением детей бытовых хлопот прибавится.
– Ну, уважила старших, теперь и до дому пойду, – с чувством выполненного долга прошептала Варвара. – С коровой да курами я управлюсь, Алёнушка. А ты погуляй с молодыми, скоро плясать начнут.
Алёнка даже не успела толком возразить. Оставаться в людной избе среди запахов перегара и лишнего внимания ей не хотелось. С Малашей она с самого утра не перемолвилась ни словечком, так как та была вся во власти свадебного церемониала.
Но Варвара уже юркнула в толпе к выходу и тихонько затворила за собой дверь.
Глава 13
– Так это тебе я гребень вырезал?
Пляски ещё не начались в полную силу, но обязательные свадебные сценки уже отыграли, и народ какое-то время толкался у стен и сменял друг друга за длинным столом.
– Ну-у, если ты – мастер Авдей, то мне, – ответила Алёнка.
Для себя она решила динамить всех местных, которые не дай бог сунуться к ней со своими ухаживаниями. При этом следовало взвешивать слова. «Охолонишь» парня
– а он справедливо решит, что заигрываешь. Чем дольше девушка посмеивалась над ухажером, тем более настойчивым и изобретательным он становился. Отвадить парня нужно было ещё ухитриться.
Однако долго отшивать Авдея не пришлось. Освободившегося от своих шаферских обязанностей дружку, окружили незамужние девчонки с просьбами: «И мне, и мне гребень нужен! Авдеюшка, сделай новый – старый-то совсем раскололся». Девушки прыгали вокруг мастера, будто козы и хохотали так звонко, что уши закладывало.
«Напала на кота сметана», – усмехнулась Алёнка. – «Какие же они все одинаковые…»
Непонятная горечь захлестнула и поднялась к горлу. На рыжего парня, который, было, двинулся в сторону пришлой, чтобы завести разговор, она зыркнула так, что конопатый резко остановился, заломил холщовую шапку и будто примёрз к полу.
Алёнка начала аккуратно проталкиваться к выходу. Танцевать она не любила, а по-местному и вовсе не умела. «Значит, празднику конец. Дорога до дому не длинная. А шататься по темноте и девок насильничать тут не принято. Дойду». Без страха она шагнула в темноту улицы и потопала домой босиком по холодной земле, жалея, что не прихватила с собой шерстяную шаль.
– Ну и как тебе гребешок? – дохнул в спину запыхавшийся Авдей.
– Чешет. – Алёнка ускорила шаг.
– Прости, что узора никакого не выжег. Малаша сказала, что гребень скоро нужен, не до узоров.
– А ты значит, мастер – узоры выжигать?
– Я по камню мастер. По малахиту, – гордо ответил Авдей. – А тому, кто с камнем сладил, дерево на один зуб.
– Все вы тут – мастера, – Алёнка хотела добавить «девчонкам головы дурить», но не успела.
– Все – да не все. У Михея только я и Демид в учениках ходим. Остальные парни в рудники пошли, да на заводы.
– Так ты деда Михея знаешь? У него ещё лошадь Снежкой зовут.
– А то.
– Передай ему, что Алёнка – что из Екатеринбурга, здоровья ему желает.
– Здоровье-то ему пригодится. Приболел снова.
– Я Варваре Степановне скажу.
– Не говори. Зря это.
– Почему? Варвара много травок знает от всяких болезней.
– Потому, что у Михея своя жена – травница. А ещё у Агафьи нрав такой… С Варварой они только лаются да кусаются.
– Понятно, женская конкуренция.
– Чего?
Алёнка снова вспомнила про Штирлица и парашют.
– Авдеюшка, а ты на плотину ходишь на хороводы? – спросила она первое, чем по её мнению, мог интересоваться парень, чтобы отвлечь его от своих речевых странностей.
– Не хожу, Алёнушка, уроков много.
– Ээ… так ты в школе учишься?
– Нет, у Михея. Да и не учусь я уже. И так учёный. Мастером, говорю ж, работаю. Это Демид-ко у нас молодой, его учат. А мне приказчик уроки даёт, я и делаю. То деталь по чертежу, то вазу, то шкатулку. А недавно для барыни какой-то ненашенской для подарка заготовки вырезал. Ювелиры в крепости потом заготовки эти в серьги вставляли, да в кольца. Говорят, самоцветы наши в моду вошли в Петербурхе.
– Мм… Значит, ты Демида хорошо знаешь.
– А то. Поди, года два, как кажный день в мастеровой избе толкёмся.
– Угу… А хороший он парень?
– Рукастый. Учится справно.
– Нет… я имела ввиду… какой он человек? Добрый? Я за Малашу беспокоюсь. У вас тут жена – собственность мужа. Выходит, что Малаша теперь в Демидовой власти. А мне он неприветливым показался.
– Ну, Малашу Демид не обидит. С ней-то он поприветливей будет. Они ж с детства – не разлей вода. С того у Малаши ссора с подругами и вышла.
– Не понимаю.
– Чего не понимаешь?
– Если с детства они уже были парой, чего подруги к ним полезли?
– Так они ж не просватаны были.
– Ну и что?
– А то. Не просватанные на хороводах со всеми играют, а Демид с Малашкой только вместе, да ещё и друг дружке поддавались… Сватовство долго не делали. И так было ясно, что вместе будут, вот родня и не гоношилась раньше времени. А на пасху подружка одна сболтнула Малаше, что Демид на неё засматривается. Потому, мол, и сваты не идут.
– А ты говоришь – человек хороший, – Алёнка надулась.
Терпеть не могла таких вот, которые женатые уже почти, а всё на сторонних баб засматриваются.
– Да я ж говорю, выдумала это девка глупая! А Малашу так раззадорило… Она, вишь, добрая. Никогда никого не задирала. А тут, как прорвало. Громко кричала, да ногами топала. И никто из подруг за неё не вступился. Видать, всех их зависть точила. Демид только сгрёб и домой увёл. И сватов на следующий вечер отправил. А на сходки они больше по одному не приходили, только вместе и то в стороне.
– И откуда ты всё это знаешь, если сам никуда не ходишь?
– Демид одно сказывал, дед Михей – другое, а бабка Агафья пришла – третьего принесла.
– Ясно, – усмехнулась Апёнка. – Вот так у вас картина мира и складывается.
– Мудрёно ты как сказала. Сама, нешто учёная?
– Учёная.
– И где это у нас баб учат?
– Пришли мы, Авдей, – с облегчением вздохнула Алёнка, длинный день подошёл к концу, и ей совсем не хотелось подбирать слова для этого незнакомого парня, чтобы как-то объяснить свою инаковость. – Пойду я, Варвара Степановна ждёт.
– Алёнка, на вот. – Авдей протянул тканевой сверток.
– Что это?
– Пряник печатный, хоть поешь за день.
– Откуда ты… – Алёнка и вправду, еле держалась на ногах, потому что за весь день, кроме завтрака, ей удалось перехватить всего один кусок мясного пирога, и тот ей добыла Варвара Степановна ещё в начале долгого застолья.
– Примечал… Приходи к деду Михею в гости. Он завсегда знакомцам рад.
– Приду, наверное… – Алёнка растерялась и толком не знала, что сказать.
– Ну, свидимся, Алёнушка, – Авдей слегка поклонился.
– И тебе не хворать, – ответила она так, как обычно прощалась с людьми Варвара, и побежала к дому.
Свидеться с Авдеем Алёнке удалось только через несколько недель.
С вечера свадьбы кроме обычных уже мыслей о сыне, по которому она очень скучала, нет-нет да и возникали думки о том, чем сейчас мастер занят? Какой поделкой? Или местной красавицей? И как там её знакомый – дедушка Михей?
Авдеева забота оказалась для неё чем-то новым.
Да, муж ухаживал за ней в своё время. Дарил цветы, приносил конфеты к чаю, когда родители ещё были живы. Пару раз они ходили в кино. Но всё произошло как-то очень быстро. Через пару конфетно-букетных месяцев высокий балагур – любитель спортзалов и боевиков Вадим – сделал ей предложение. Алёнка ещё порадовалась, что долго не стал тянуть. Но, по сути, после свадьбы, всякое проявление нежных чувств закончилось. Свадьба – шумный, скомканный день в неудобном белом платье – поделил жизнь Алёнки на «до» и «после».
С работы она теперь бежала бегом, чтобы успеть приготовить что-нибудь свежее на ужин – подогретое муж не уважал, и сразу сказал, что это о ней, как о плохой хозяйке говорит. А плохой Алёнка быть не хотела. Вот и старалась.
Сейчас, вспоминая замужество, она не помнила ничего, кроме разбросанных носков, недовольного лица Вадима и выходных, которые она часто проводила одна.
– Тебе с нами скучно будет в этой бане. Представь, одни мужики и пиво с футболом,
– ласково убеждал её муж в начале отношений.
– Вон, Ирка беременная сама ремонт сделала, – упрекал он её перед родами, когда Алёнка не могла принесли много продуктов из магазина.
После рождения сына терпение Вадима, как он сказал «просто лопнуло». А Алёнка, захлебнувшись в бытовом водовороте, перестала вообще чувствовать что-то по отношению к мужу. Когда он не приходил днями, она втайне радовалась. Потому что не надо было убирать и подавать ещё и ему. Родителей её к тому времени уже не было. Выдав дочь замуж, они через год попали в аварию. Тогда ещё рядом с Вадимом казалось, что всё преодолимо. Что она не одна.
Одна она осталась через два года после рождения Артёмки. Всё к этому шло. Муж почти не ночевал дома. Сначала придумывал странные отмазки, а потом и придумывать стало лень. Алёнка не скандалила – не умела. И даже не жаловалась
– Вадим подкидывал жене с сыном деньги, за это всегда мог рассчитывать на горячую домашнюю еду, чистую одежду и вечер с пивом у телевизора. Так проходили месяцы.
Вадим собирался регистрировать новый более успешный бизнес. Это всё и решило.
Однажды он просто пришёл домой и сказал, что надо обсудить условия развода.
Выяснилось, что квартиру Апёнкиных родителей, в которую они переехали со съёмной через несколько месяцев после аварии, надо продавать согласно закону о разделе имущества. Этого бы не случилось, если ещё на заре их брака Вадим не предложил фиктивно купить жильё тестей, чтобы получить внушительный бонус от иностранной фирмы, в которой тогда работал. Сделку оформили, бонус проели за год. А после развода Алёнка осталась в однокомнатной квартире, купленной в ипотеку.
Впрочем, жить было можно. Правда, на двух работах. Вот она и жила. Об алиментах не мечтала. Выйдя из ЗАГСа, Вадим бесследно исчез с радаров. Судиться с ним за просрочки было попросту некогда. Да и опыт коллеги по работе доказывал, что даже судебные приставы не могли порой добиться выплат от нерадивых папаш.
Первые месяцы по ночам она крутила в голове, что нужно было сделать и как сказать, чтобы вернуть ситуацию назад или хотя бы исправить. Мечтала даже о машине времени. Это была ещё та задачка, ведь по всему выходило, что без Вадима не было бы в её жизни Артёмки.
Домечталась. «Бойтесь ваших желаний», как говорится…
Из глубин 18 века Алёнка по-новому взглянула на отношения с бывшим мужем. Не с позиции упреков и обиды – злиться она устала. А как женщина, цветок в саду из величальной свадебной песни для Малаши. За цветами надо ухаживать. За женщинами – тоже. Только об Алёнке никто не заботился. Это всегда была её обязанность – следить за тем, сыт ли муж? Доволен ли? Есть ли в холодильнике пиво? Ей никогда не подавали руку при выходе из транспорта, и никогда не открывали перед ней двери. Никогда Вадим не грел ужин, если ей случалось задержаться на работе, напротив, в такие дни дома ждал скандал за то, что он голодный сидит и ждёт. Даже подарки через год муж дарить перестал, говоря: «Сама себе купи, что хочешь». И денег, что странно, не давал. «То, что ты зарабатываешь, и я – наше общее. Купи себе колечко. Я разрешаю». И Алёнка молчала.
Нет, она обижалась, но тихо, чтобы не ссориться лишний раз. Они и так слишком часто ругались. По инициативе Влада, как она сейчас вспоминала.
Это было странно понимать, что здесь в 18 веке, баба почти ничего не решает, зато Алёнка – хочет и пока ещё может жить сама для себя. А тогда в веке 21 всё было наоборот – знакомые женщины крутили мужьями, как хотели, а она по собственному желанию фактически стала подневольной.
Забота Авдея не ограничилась пряником. Через пару дней у колодца к Алёнке подошла маленькая пожилая женщина с темными глазками:
– Агафья я. А тебе от Авдея подарок, – с этими словами старушка протянула Алёнке две пары лаптей на веревочках. – Велел сказать, чтоб носила уже. Хмурень уж, вечерами землю-то подмораживает.
– Спасибо вам, Агафья и Авдею спасибо, – Алёнка была приятно удивлена, но поклониться не забыла.
Бабы в очереди зашептались, кто-то тихонько посмеивался – похоже, Алёнка снова стала новостным поводом. Тем не менее, она привязала лапти за шнурки к поясу, который с недавних пор начала носить поверх сарафана для удобства, набрала воды и потопала к избушке Варвары Степановны.
Вопрос обуви стоял остро. Лапти у Варвары были и много. Плели их зимой, лыко заготавливали с лета. Снашивалась такая обувь быстро – порой за неделю, если стояла сырость и грязь, не даром предстоящий октябрь здесь звали грязником. Однако размер Варвариной ноги оказался гораздо больше Алёнкиной. Поэтому лапти по ноге были весьма кстати.
– И как угадал с размером? – удивлялась она, показывая обновку Варваре.
– Известно же – мастер, – отвечала женщина, выдергивая с грядок оставшуюся морковку.
И Алёнка начала понимать, почему мастеров уважали, и почему это не всякому было дано – без природного глазомера нечего было и пытаться.
Вечером Варвара Степановна достала из сундука онучи и показала Алёнке, как их обматывать вокруг ног и как лучше закреплять шнурками, прикреплёнными к заднику лыковой обувки. Серый шерстяной платок, который завязывали накрест за спиной, прихватывая уголок, и носили вместо свитера, Варвара ей уже выделила. На этом Алёнкина экипировка к холодам и заканчивалась. К зиме предстояло ещё разжиться валенками и тулупом. Но как это сделать – она не представляла.
Глава 14
Морозы ударили резко и весь уклад сразу поменялся. Тулуп в доме был один, как и пара валенок. Поэтому носили их женщины по очереди. Для ухода за скотиной открыли дверь из избы в хлев. Выгонять коров на пастбище уже перестали. До первой травы корове предстояло жить в хлеву, кушать сено и давать немножко молока. Впрочем, убирать за ней приходилось всё так же регулярно. Но Алёнка научилась быть благодарной. Всё-таки корова – кормилица. И без неё стало бы совсем туго. Подружилась она и с курами, хотя те вскоре должны были перестать нестись.
С запасами вообще была беда. Алёнка фанатично пересчитывала мешки с мукой и крупами, связки лука, горшки с маслом и вываренными ягодами, тыквы, капустные кочаны и кучи моркови и репы на толстых соломенных подложках в подполе. И всегда радовалась, когда Варвара ещё в тёплые дни объявляла поход за грибами и брусникой, хотя и ненавидела вылазки в лес, а болота вообще вселяли в неё священный ужас. Но пища с добавлением сушённых грибов становилась более сытной, а мочёная брусника хорошо хранилась до самой весны, поэтому чем больше связок с сухими белыми появлялось в сенях и чем больше кадушек с ягодой – в подполе, тем более оптимистично смотрела Алёнка в будущее.
Малаша совсем перестала приходить по вечерам, и теперь девушки иногда виделись у колодца. Авдей приходил несколько раз и то, чтобы помочь по хозяйству. Помощь его была действительно неоценима.
Так, через неделю после свадебных гуляний, он зашёл вечером с пустой корзиной. Замерил окно тесемкой и попросил Варвару принести слюду для окна. Когда женщина принесла из сеней увесистый узел, Авдей перехватил его и сгрузил в корзину. Через пару дней мастер явился с оконной рамой, внутри которой были сложены и закреплены полосками металла кусочки слюды разной величины и прозрачности. Раму Авдей установил в окно, чем-то прибил и замазал щели пахучей субстанцией, которая вскоре застыла и прочно удерживала слюдяной витраж от порывов ветра.
– Ай да, Авдей, ай да затейник, – радовалась Варвара Степановна. – В старом-то окне кусочки побитые были.
– Я заменил, тётя Варвара. От наших окошек слюда осталась.
Варвара в благодарность всучила Авдею пару банных березовых веников со словами:
– Бери-бери, я травы вплела особые, от которых сном после баньки сразу сморит. А то знаю я вашу породу мастеровую, до полуночи уснуть не можете – всё о работе думаете.
Авдей поклонился и ушёл. Алёнка тоже обрадовалась такому аналогу стекла. Без него в холодные дни ставень попросту не открывали, и лучину приходилось зажигать прямо с утра.
В следующий раз мастер появился к концу грязника. Принёс ещё несколько пар лаптей и большой чурбан, который с помощью Варвары Степановны замочил в кадке. Внутри Алёнки, будто что-то натянулось, когда парень ушёл, и неясно было, когда вернется снова.
На следующий день Авдей явился вечером, в то время, когда вся еда была приготовлена, и дрова в печи отдавали последнее тепло. Парень достал чурбан из кадки с водой, доложил дров в печку, плотно закрыл заслонку и поставил сушиться мокрую чурку прямо в печную загнетку. В третий раз он пришёл утром, достал чурку и оставил на лавке, на которой спала Алёнка. Той было любопытно, что парень собирается делать с чурбаном, но она не спрашивала. Балагур Авдей ходил со смурным лицом, Варвара тоже в последнее время была чем-то обеспокоена.
Вечером травница затеяла пирог с капустой и грибами, что было странно, ведь пироги пекли обычно по поводу, а такого вроде не намечалось. Пришёл Авдей, забрал чурку на улицу и начал топором отсекать от неё тоненькие длинные щепочки. Алёнка как раз возвращалась из бани, в которой стирала одежду. Она спешила в тепло избы, чтобы развесить сырые вещи, как обычно, за печкой. Поэтому пробежала мимо, глянув искоса. Присутствие этого мужчины в её доме, в её дворе приятно будоражило.
Через час Авдей зашёл в дом с толстенной связкой новенькой лучины – для чего и возился с чурбаном.
Варвара Степановна в благодарность пригласила его за стол, и Авдей остался на ужин. Алёнка обрадовалась. Всё же мастер внушал ей симпатию. И она, судя по всему, тоже ему нравилась. Но показывал он это делами.
Пирог у Варвары получился на редкость вкусным. Никак добавила она в начинку секретных травок. Или Алёнка просто устала от каш и похлёбок? Горячий травяной отвар согревал изнутри. Разговор неспешно шёл о новостях с рудников и заводов, и о работе Авдея, который закончил шкатулку по сложному чертежу, и на диво, без единого скола вышло.
Алёнка по большей части молчала. Она гнала от себя мысли о чувствах к синеглазому мужчине. Хотя и восхищалась его талантами и тем, с каким жаром он говорил в своей работе. Но надо оставаться на дружеской волне. Заводить здесь романтическую связь было бы не правильно – она всё ещё хотела вернуться к сыну. Да и Танюшка в Авдея влюблена. И вообще, его намерения по меркам здешнего общества оставались не ясны, до тех пор, пока он не посватался.
«Неужели я про сватовство думаю?» – удивлялась самой себе Алёнка. – «Ничему-то меня жизнь не учит! Хватит мечтать о несбыточном! Может он всей деревне лапти носит, окна чинит, да лучину колет, а я губу раскатала», – думала она, не сводя глаз с волнистых прядей, красиво обрамляющих загорелый с лета лоб Авдея.
– Варвара! Помоги! – крики с улицы раздались одновременно с сильными стуками в ставень.
Варвара, глотнув остатки отвара, пошла открывать двери. На пороге стоял худой мужчина средних лет, напуганный и в распоясанном тулупе.
– Заходь, Ганя, да сказывай, что стряслось, – скомандовала Варвара Степановна.
– Падка моя занеможила… – глухим голосом ответил мужик.
– Падка… – повторила Варвара, шарясь на полке с мешочками готовых травяных сборов, – занеможила… говорила я ей, чтоб поостереглась. С поясницей не шутят.
– Наконец, Варвара нашла то, что искала, и вышла в сени, чтобы надеть тулуп, подхватить холщовую суму и выйти вслед за мужиком.
– Ия пойду, – откланялся Авдей.
– Доброй ноченьки, – проводила его Алёнка.
В своём мире она бы попросила его остаться подольше. Просто так. С ним было интересно и как-то радостно. Но здесь холостому парню оставаться наедине с незамужней девкой, без особой на то причины, считалось верхом неприличия.
– Занеможила… и надо сразу к Варваре бежать, беспокоить её на ночь глядя, – ворчала вслух Алёнка, убирая со стола. – А ведь та наверняка давала отвар действенный. Просто женщина эта, Лада, кажется… Да. Поленилась отвар курсом пропить. И вот. Закономерный результат.
Тогда ещё Алёнка не знала, что у Лады хронически болели почки. Что накануне она долго стирала на реке, стоя по колено в ледяной воде. Что у неё случилось обострение, которое вкупе с банальной простудой и отсутствием антибиотиков просто убило женщину за ночь. И что у неё осталась пятилетняя дочка.
Про девочку, которая сидит дома, пока отец уходит на рудник, Алёнка узнала у колодца. Выходило, что пятилетний ребёнок с утра до вечера коротает время в тёмной остывающей избе, без еды и какой бы то ни было компании – родственников у приезжих родителей Стеши не было, а у местных баб и так забот хватало со своими детьми и немощными стариками. И забирать к себе на благотворительных началах маленькую нахлебницу никто не спешил поговаривали, что девочка драчливая и неласковая.
Алёнка ворвалась в избу вихрем и сразу же вывалила Варваре свои соображения на этот счёт.
– Супротив слова не скажу, Алёнушка, – ответила тётка Варвара. – Только смотри, места у нас мало, а тулуп один – на целый день ты уйти всё одно не сможешь. Сейчас по холодам то и дело зовут. То жар у ребёночка, то ещё что. Рудничное дело тоже народ косит – робят в забоях ногами в воде, а она студёная шибко. Да и камнерезы весь год пылью дышат, к зиме кашлем заходятся. Дед Михей-то у нас – долгожитель.
– Я попробую, тётя Варвара.
Быстро переделав все домашние дела, Алёнка принялась варить щи с запасом. А когда обед и ужин приготовились, отлила щей в небольшой горшок, закрыла его крышкой, обмотала холстиной, оделась и потопала в Полевской, в дом Стеши.
Открыла ей Стеша сразу. Была она, как и все девочки пяти лет, хрупкой, большеглазой и любознательной. Только заплаканной. Алёнка первым делом обняла маленькую затворницу, сказала, что всё будет хорошо, и позвала за стол обедать. Пока малышка справлялась с большой ложкой и тёплыми щами, Алёнка подбросила в печь дров, отправила внутрь горшок с крупой, водой и щепотью дорогой соли и принялась наводить порядок на полках и на полу.
Девочка поначалу неразговорчивая, отвечала на Алёнкины вопросы односложно. Но Алёнка не сдавалась. Её сыну шёл пятый год, и общаться с детьми она умела. Стеша, видя, что тётя не ругается, будто оттаяла, стала рассказывать про соседского гуся, про ребят на улице, которые её обижали. В какой-то момент Алёнка поймала себя на мысли, что сейчас расплачется. Ей жаль было девочку, но чем дольше она находилась в обществе маленького человечка, тем явственней перед глазами вставал Артёмка, а комок в горле делался просто невыносимым.
– А что у вас в подполе хранится, Стеша?
– Ой, тятя сказал в подпол одной не ходить. Там бабайка живёт, он за ногу схватит.
– Значит, схожу бабайку проведаю. Ему, наверное, тоже скучно одному. – Алёнка подняла тяжелую деревянную крышку и отставила её в сторону.
Темнота в подполе означала, что маленького окошка под потолком не было или его закрыли от холода. Пришлось зажечь вторую лучину. Когда Алёнка спустилась вниз по шаткой лестнице, первым делом она дала волю слезам. Невыплаканные, они бы осели на душе мутным слоем, а ночью вылились бы в очередной кошмар о детдомовском Артёмкином житье. Подобные сны мучили её периодически, но Алёнка считала их платой за свою устроенную жизнь здесь и за собственную тупость, благодаря которой она до сих пор не могла даже представить, где искать выход домой. Плакать старалась тихо, без всхлипов и стонов. Но нос всё равно шмыгал сам собой от заливающих его тёплых слёз.
– Тётя, а ты заболела? – спросила маленькая растрёпанная головка, свесившаяся в подпол.
– Нет, с чего ты взяла? – спросила Алёнка, вытирая мокрые щёки рукавом рубахи.
– Просто ты так же носом делаешь, как тятя. А он болеет. И тоже в подпол ходит, бабайку проведать. А мне тут скучно. Выходи, а? Расскажи ещё сказку.
Алёнка осмотрелась высыхающими глазами. Запасы Стешиного папы напоминали Варварины, и пришла мысль о том, что прошлым летом их делала мать семейства. А в новом году огородные дела лягут на плечи шестилетнего ребёнка, и никуда ей от этого не деться. В очередном горшке нашлось топлёное масло, Алёнка подхватила его и начала выбираться наверх.
Примерно через час каша в печи сварилась. Алёнка положила Стеше плошку еды, сдобрила кашу маслом и закончила сказку о царевне-лягушке.
Пришло время идти домой, хотя оставлять ребёнка одного очень не хотелось.
– Тётя, а зачем тебе уходить?
– Я у Варвары-травницы живу, ей тулуп нужен. Вдруг кому помощь нужна будет?
– A-а… а ты возьми мамин, ей он уже без надобности.
Алёнка опешила. То, с каким спокойствием пятилетняя девочка говорила о матери, которой не стало с неделю как, не укладывалось в голове. «А что я вообще знаю о детской психике? Ничего… Человек ко всему привыкает. Может быть, детский мозг в этом плане более приспосабливаемый?» Как бы то ни было, Алёнка обещала Варваре Степановне, что вернется через пару часов.
– Ну и возьми, – спокойно ответила Варвара, когда Алёнка рассказала о предложении девочки. – Пока Стежка дорастет, неношеный тулуп в конец испортится. Да и новенький ей захочется.
– Не знаю я… Никогда чужие вещи не донашивала.
– Ой ли?.. Ты сюда голышом явилась, али позабыла?
– Правду говорите, Варвара Степановна, – переосмысления давались Алёнке с трудом.
И какой избалованной она была в прошлой жизни, Алёнка поняла именно здесь.
Вечером она снова пришла в гости к Стеше, заодно и поговорила с её отцом. Про Раню Варвара сказывала, что он мужик добрый и сговорчивый. Мужчина выслушал Алёнку и принёс из сеней тулуп Лады, пахнущий чем-то кисловатым и новые валенки. Всё это он протянул Алёнке. Потом открыл сундук жены, посмотрел с грустью и сказал:
– Тут ещё одёжи осталось… Вдруг чего глянется.
Алёнка подошла к сундуку, в котором были аккуратно сложены выбеленные рубахи и цветные сарафаны с вышивкой. И всё же, как ни велик был соблазн, она ответила:
– Спасибо тебе, Ганя, но не возьму. Я и тулуп-то беру от нужды. И то на время. Разживусь своим, и принесу обратно. А из сарафанов мы Стеше что-нибудь пошьем, к лету-то вытянется.
– Это тебе спасибо, Алёна. Только не знаю теперь, как ещё расплатиться с тобой за заботу.
– А мне только в радость… У меня сыночек такого же возраста… – Алёнка запнулась, не договорив. Про сына она не рассказывала даже Варваре с Малашей, опасаясь последствий. – Давайте к столу, я там накашеварила, что нашла… А что Стеша больше всего кушать любит?.. – попыталась она перевести тему.
Алёнка усадила отца с дочкой за ужин, а сама, подхватив второй тулуп, попрощалась и пошла быстрым шагом домой. В вечерней темноте кружились первые снежинки. «Снег в этом году поздно начался – через пару дней уже полузимник – ноябрь по-нашему». Вокруг было тихо, тепло и пахло дымком. Сонные собаки побрехивали на припозднившуюся Алёнку. В иных домах уже и лучины погасили.
А про сына это она зря проговорилась. В местном обществе изображать из себя девку на выданье было гораздо почётнее и безопаснее, чем слыть незнамо чьей женой, с сыном, который делся невесть куда. Оставалось надеяться, что Ганя – не болтун или просто не понял, к чему это она про сына.
