Текст книги "Горных богатств Хозяйка (СИ)"
Автор книги: Елена Савская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)
Глава 19
Вечером следующего дня Алёнка с Авдеем сидели у Людмилы за столом, слушая, как во дворе заходится лаем собака.
Сына своего вдова отправила к другу, потому что Авдей с порога сказал, что перемолвиться хотелось бы с глазу на глаз. Где в это момент был Тимоха, Алёнка не знала. Но встречаться с ним не хотела.
«Раз она сына попросила уйти, значит, Тимохи в избе тоже нет», – рассуждала про себя Алёнка. – «Вряд ли Людмила позволила бы подслушивать чужаку».
Пока гостеприимная хозяйка накрывала на стол, Алёнка волновалась так, будто сидела в очереди к стоматологу. Не помогали от дрожи в теле ни ладонь Авдея, которая легонько сжимала Алёнкины пальцы, ни улыбка Людмилы, которая явно хотела угодить гостям.
«Надолго ли хватит той доброты, когда она узнает, зачем пришли?»
– А шкатулку, Авдеюшка, я продала давно, – спокойно ответила женщина, выслушав мастера.
И Алёнка ей сразу поверила.
Но не Авдей:
– Это ж память была. О муже. О дочери.
– И всё же, пришлось продать. Вдовий век короток, коль в кошеле не звенит. Как закончились деньги, да золотишко, что от Корнея остались, – тяжело вздохнула Людмила, – так и продала.
– Да кто ж сумел такие сокровища выкупить?
– Не сумел, а сумела, Авдеюшка… С тех пор как императрицы на троне одна другую сменяют, женщины с капиталами очень на многое стали способны… Очень на многое…
И Алёнке показалось, что это Людмила не про покупательницу драгоценностей говорит. И об том обязательно спросить надо. Но позднее.
– И всё-таки, как зовут женщину, что шкатулку купила? – как можно мягче спросила Алёнка.
– А что тут скрывать? Иоганна Этингер.
– Этингер… Что-то знакомое…
– Жена приказчика, – ответила женщина, и поднос с кулебяками величиной с ладонь к ним пододвинула. – Кушайте-кушайте, мои дорогие. Начинила яблоками мочеными. У меня сынок очень такие жалует.
Есть отчего-то не хотелось, но отказ от угощения, как уже знала Алёнка, мог обидеть хозяйку. А это в её планы не входило. Так что, взяв себе кулебяку и сунув вторую Авдею, Алёнка откусила большой кусь и принялась тщательно его пережевывать, запивая горячим отваром.
– Людмила, ты не думай, она мне не для работы нужна, – не сдавался Авдей. – Шкатулка твоя диковинная Алёнке понадобилась… Чтобы домой вернуться.
Женщина скептически подняла бровь и отпила из кружки. «Господи, что она сейчас обо мне думает?» – ситуация на глазах становилась патовой. Но терять Алёнке всё равно было нечего. И всю дрожь, как рукой сняло.
– Мы знаем, что с помощью украшений из шкатулки ваша дочь переместилась из Петербурга прямо в лес у Мраморского, – дожёвывая, напрямки сказала Алёнка. – И… Я тоже с помощью этих украшений перенеслась сюда из своей страны. И… вы, наверно не поверите, но моя страна очень далеко отсюда находится. Так далеко, что за всю жизнь не доехать… Только с помощью колдовства, – произнесла она сакральное слово и пронзила взглядом бесцветную женщину.
Заглянула в светло-голубые глаза, заметила и бледность кожи, и губы, что вдруг стали ещё светлее. Людмила замерла на какое-то время. А потом тряхнула головой, встала из-за стола и принялась ходить по горнице с беспокойством, как бы решаясь на что-то.
– Вы знаете, на что эти камни способны, – продолжила гнуть свою линию Алёнка. – А я так и не поняла, как ими пользоваться, – усмехнулась она над самой собой. – Я глупая, надела царский убор и села перед зеркалом. И наверное что-то не то сказала. Или подумала… В общем, проснулась здесь. А в моём мире… мм… точнее, стране, у меня сын остался. Маленький. И позаботиться о нём некому, понимаете? Я должна вернуться. Но как это сделать – не знаю. Может, слово, какое заветное есть? Или камушек, на который нажать надо?.. – Алёнка с надеждой глянула на Людмилу влажными глазами, но та упрямо хранила молчание. – Даже если сумею я до шкатулки добраться… Хотя, как это сделать? Ума не приложу… Всё равно нужно знать, как эти камни работают.
– Я не знаю, – тихо ответила женщина.
– Может, дочь ваша знает? Она знает, верно? Неспроста Забава царице дерзкое слово сказала. Понимала, что сможет перенестись… Куда она уехала, Людмила? Вы же мать… Так скажите…
Людмила молчала.
И если бы она только взглядом указала на дверь, Алёнке и Авдею пришлось бы уйти, не солоно хлебавши.
Но, видимо, сегодня им повезло. Или Людмилу задели материнские чувства молодой женщины. Вдова тоже давно не видела дочь. И скучала по ней нестерпимо. И переживала. Ведь отдала, по сути, в незнакомую семью.
Она стояла ещё какое-то время посреди горницы, прижимая руки к груди. Потом подошла к красному углу, завесила рушником иконки и зашептала какой-то наговор, из которого Алёнка уловила лишь: «Не слушай, избушка моя – хороминка… Не тут слово сказано…» А когда закончила, села за стол. Пальцы затеребили вышивку на рушнике, что лежал на столе.
– Тут если сказывать, то с самого сначала надо… – женщина тяжело вздохнула. – Мы с Корнеем тогда только-только поженились. Вольными ещё не были. Он – рудобой пришлый, я – сирота. По чужим избам всё мыкалась. А тут зажили ладно да складно. Не сразу заметила я, что муж мой смурной стал. Всегда балагурил. Один только и мог тоску мою развеять. А тут слова не вытянешь… Зато уроки по камню лучше всех у него пошли. И что диковинно – зашлют в какой забой плохонький, где только вода по колено да шлак один, а он и там ведро малахита за день набьёт. И всё одно – пороли его. Гуторили, мол, шибко приказчику дерзит.
Потом Забавушка родилась. Через какое-то время он шкатулку эту и принёс. Говорит, ударил кайлом, порода осыпалась, а из стенки готовый ларец выпал. Вынул он из мешка заплечного всю посуду с едой, шкатулку тряпками обмотал, да так в мешке и вынес наверх. Тогда ещё их кладь на выходе не обзыркивали. Это сейчас всё по строгости… Отдал мне, значится… Мол, от самой Горных богатств хозяйки это, в подарок за дочку. Я тогда ещё ничего не знала. Обрадовалась. Чудеса-то всякие и раньше у нас в Поясе случались.
А летом в праздники… на Купалу, кажется… Или на троицу, что травницы духовым днём кличут… Не припомню уже… Ушёл Корней ночью в лес и вернулся под утро с полными карманами золотого песка… Повезло, говорит, золотишка намыть. Даже место мужичкам показал. Ходили там потом, тоже мыли, было кое-что, но не сказать, чтоб много… Откупились мы тогда сами и избу выкупили. Зажили вольными. Ещё двоих сыновей народили. И вроде сытно жили. Но не весело как-то. Ушла из Корнея какая-то жилка. Стал он днями всё больше по лесу бродить. Охотиться, вроде как. Кашель ещё одолевать начал. Я к Варваре, трав попросить. Она от кашля дала, а от маяты, сказала, трав не бывает. А какие и есть, от тех вреда больше, чем пользы… Не помогли сборы. Ни забота, ни слова ласковые… Пару лет походил так-то, а потом в лесу его нашли. Мёртвого.
Схоронили мы Корнея и зажили дальше. Забава заневестилась. Всё чаще шкатулку эту открывала, камни примерить. Вроде как от тятеньки памятка. Наденет, и тоска прочь. Я и не препятствовала. Хоть какая-то девчонке радость. Только вот приговаривать она стала, что хочет, мол, барыней стать. А ещё лучше, царицей. И над всеми богатствами, что в Каменном поясе схоронены, владычицей быть. Я смеялась только, речи такие слушая. Оказалось, что зря.
По осени это и случилось. Вечера стали длинные, ветер стылый. По домам всё больше сидели. Я Забаву от трудов берегла всяко. А с подружками у неё не сложилось. Оно и понятно – с ней водиться – своих парней не видать. Вот и дозволяла на досуге с камнями играть… – Людмила смотрела прямо перед собой, будто сквозь незваных гостей. – Сидела Забава так-то, на лавке, да вдруг говорит: интересно мне, маменька, на Горных богатств Хозяйку глянуть, про которую тятя сказывал. Только я от печи отвернулась, чтоб сказать ей, что дурная это затея с Хозяйкой-то… Как истаяла доченька моя! Прямо туманом сизым в воздухе рассеялась… До утра я глаз не сомкнула, думала, что уже не увижу красу мою ненаглядную.
На заре она снова в горнице проявилась. Посредине прямо из воздуха и образовалась. Да одета не по-нашенски. И весь убор из шкатулки на ней. А сама-то, аки царица. Камни так и сияют! Я сначала глазам не поверила, думала, снится мне. Оказалось, не сон это был. Схватила я её за белу рученьку, а она упала на лавку, да так и уснула, слова не сказав. Крепко спала. Долго. А когда от сна отошла, поведала, что была в каменных палатах у самой Хозяйки подгорной. Что красива та не по-человечески. И хитра, что лисица старая. Хотела она чего-то от Забавы, про что заклинала в тайне хранить, а дочка не согласилась. Уговаривала Хозяйка долго. Обещала богатства неслыханные. Даже Петербурх ей показала с царицей всамделишной. И комнату, нашенским малахитом отделанную. А как повелела царица Екатерина схватить мою доченьку, та к стеночке малахитовой прижалась и обратно к хозяйке под гору попала. А оттуда домой попросилась. И отпустила её Хозяйка.
Ещё сколько-то месяцев прошло. Жили мы спокойно, никого не трогали, про шкатулку никому не сказывали. По посёлку Забава лишний раз не шастала. Вот только приехали из Сам-Петербурху начальники наши заводские, верховные. И растрепали, что дочь мою своими глазами в царицином дворце видели. Слухи пошли несусветные. А как же?.. Тут ещё шкатулка эта… Забава-то её в подпол упрятала. Но нет-нет и пожалуется, что зовут её камни проклятые. Будто мошки над ухом жужжат. – Людмила с какой-то досадой отбросила рушник, вздохнула и отпила из кружки. – Беспокоились мы. Чуяли, что скоро всё закончится. А чем? Не ведали… Женихи и раньше к нам ходили. А тут купец заезжий дочь увидал. В тот же вечер самолично посватался. В воскресенье обвенчались они в Екатеринбурхе. Когда при деньгах-то, любое дело скоро ладится. После они в Соликамск укатили. До крепости мы с сыночками её проводили, а потом уж не видали. Только весточки летом по хорошей дороге приходят. Городов-то по России матушке много рассыпано. У зятя моего в них дела всякие торговые имеются. Ездит она с ним. Даром, что деток бог не дал. Может и на сносях уже… Жду весточки по теплу… А где искать её, не ведаю. И томится душа по ней, кровиночке. А всё лучше Забаве от Каменного пояса подальше жить…
Пёс залаял пронзительно, с воем. Алёнка будто от наваждения очнулась. Грохнула передняя дверь, а следом, запуская холод с улицы, в горницу ввалился Тимоха, залепленный снегом по самую шапку.
– Алёна, – блаженно улыбнулся строитель и шмыгнул красным носом.
– И тебе, Тимофей, не хворать, – Алёнка встала, приветственно поклонилась, как учила её Варвара, и плюхнулась на лавку. – А это Авдей – мой жених. Познакомьтесь… Вот…
Авдей нехотя поднялся и тоже слегка наклонился:
– Вечер добрый. Ну, нам пора. Засиделись уж.
«А голос-то строгий и хмурится… ревнует, чтоль?» – кокетливо подумала Алёнка, выходя из-за стола. Им и вправду нужно было уходить. И хотя остались кое-какие вопросы к Людмиле, обсуждать их в присутствии Косого, не представлялось возможным.
– Заходи, Алёна, не стесняйся. Чем смогу, завсегда помогу.
– Спасибо вам за доброту сердечную, – Людмиле Алёнка поклонилась до самого пола.
На такой разговор не всякая бы отважилась. А она рассказала, что знала. Без утайки и без вот этого сказочного налёта.
Авдей провожал Алёнку до избушки Варвары Степановны, и всю дорогу они молчали.
Ныл низ живота. К этим болям Алёнка была привычная, вот только в этом месяце всё гораздо раньше началось. «Знать, не прост тот отвар был, которым с утра меня Варвара напоила. Может оно и к лучшему… Осторожнее надо быть…»
У самого двора травницы мастер прошептал:
– Не сходится что-то со шкатулками.
– Да, Авдей… Многое мы узнали, а что с этим делать – не ясно.
– Ты в какой избе завтра с детьми сидишь?
– У Гани соберёмся. Приходи после обеда, коль сможешь. Там сени просторные, вот и поговорим без лишних глаз.
Они обнялись на прощание, и Алёнка вошла в свою избу.
Ночью ей не спалось. Много думалось и про шкатулку злополучную, и про Горных богатств Хозяйку, которая всё-таки существует!
И это она виновата, что Алёнка сюда попала.
Что-то этой нечисти надобно. Но что именно, Алёнка выяснять не собиралась.
«Всё, что нужно – добраться каким-то образом до украшений, надеть их и сильносильно пожелать оказаться дома. И тогда всё закончится… А в Хозяйкиных играх я участвовать не желаю. И ноги моей в пещерах этих жутких не будет!.. Любопытно, конечно, что такого она Забаве предлагала. Но раз та отказалась – видимо, ничего хорошего».
Глава 20
Ночью Алёнке снова снились подземные переходы. И вот странное дело – во сне страха не было, зато поутру стало жутко так, до испарины.
А в пещерах… Сначала было темно, и Алёнка шла на ощупь по штольне. Стены под пальцами, вопреки ожиданиям, оставались сухими и тёплыми. Глаза привыкали и, наконец, начали различать тусклое зеленоватое свечение. Алёнка присмотрелась и поняла, что это порода прожилками легонько светится.
Каменный ход окончился неожиданно – штольня резко свернула, и впереди показался лес в сумерках. «Неужели выбралась?» – подумалось Алёнке, хотя желания такого у неё не было.
Босая нога ступила на мягкий мох… «Ой, одета я по-летнему… А раньше и не замечала, что босиком иду». Мох пружинил под ногами, будто пуховое одеяло укрытое махровым пледом. Вокруг высились сосны да ели. Между деревьями редко встречались кусты со звёздчатыми цветами. На камнях грелись ящерки. И хотя солнца не было, она откуда-то знала, что ящерки лежат довольные, даже глазки блестящие сщурили.
Алёнка глянула вверх в сумеречное небо. Или вовсе это не небо? Ни закатного лучика, ни розовой зари… Сизая дымка равномерно скрывала потолок огромной пещеры. «Подделка», – догадалась Алёнка. – «И небо. И лес. Да всё тут такое… Без запахов почему-то». Голова закружилась. Она упала на мягкий мох и…
Замычала за стенкой корова.
И Алёнка проснулась в доме Варвары.
День начинался с привычной рутины. Хлев, завтрак, колодец, потом сад у Гани в избе.
Авдей пришёл, как и договаривались, после обеда в сени. У обоих мысли бродили вокруг ожившей подгорной нечисти.
Впрочем, целоваться это не мешало.
И думать, что в Алёнкином времени про такие отношения говорили «всё сложно».
За ту ночь в зимовье Авдей на утро прощения попросил. Потому как не приняты были в Полевском до свадьбы этакие вольности. Тогда Алёнка напомнила, что никакой свадьбы у них не планируется. Поэтому и устои вековые можно рушить без зазрения совести.
Авдею эта мысль претила:
– Зачем делать то, за что всякий осудит, если можно просто пожениться?
– А зачем жениться на той, которая в любую минуту может навсегда исчезнуть? – стояла на своём Алёнка.
К согласию в то утро они так и не пришли. Но оба понимали, что друг без друга им тяжко. Что открыто крутить любовь на глазах у всего посёлка не стоит. И вообще для «вольностей» времени особо нет, а ближайшее укромное место находится в часе езды на лошади.
Поэтому после поцелуев разговор в сенях как-то сразу перетёк в деловое русло.
Оба заметили, что не сходились со шкатулками даты событий.
Получалась такая последовательность… Осенью 1764 года Забава побывала в палатах каменных. Зимой она вышла замуж и уехала восвояси подальше от камней и от их зова. Летом 1765 драгоценности купила жена приказчика. А уже через год шкатулка каким-то мистическим образом оказалась в Екатеринбурге 2018 и перекинула Алёнку в 1766-й.
Значит ли это, что у Иоганны камней больше нет? А может шкатулка, выполнив миссию, вернулась обратно к жене приказчика? Как-то же она осуществила путешествие во времени на 250 с лишним лет? Раз смогла туда, наверное, смогла бы и обратно?
Или вовсе она никуда не исчезала? Просто образовалась временная петля… Шкатулка ведь не живая, ничего ей от времени не делается. Лежит себе у приказчицы в будуаре, глядишь, как-нибудь и сохранится до 21 века. А уж потом… Магнетизмом камни обладают сильным. И внушать людям могут всё, что потребуется. Потому, видимо, и был курьер таким настойчивым. Что угодно и кому угодно всучишь, если приказы об этом мушиной стаей над ухом жужжат.
Но что тогда означало видение из зеркала гадального?
Пещера там была и Золотой Полоз. Про него Алёнка тоже Авдею рассказала. О Полозе мастер слышал, только раньше в него не верил. И людей, которые Полоза видели, лично не знал. Хотя по здравому рассуждению, кто о таком рассказывать станет? За колдовство в Полевском церковники никого показательно не карали, но все эти сказы про нечисть батюшка дюже осуждал. Вот и делились ими вечерами на сходках среди родных и близких. Да и то за сказки считали.
Разговор этот почти ничего не дал. Вопросов только прибавилось. Особенно у Авдея, насчёт временной петли. Но про это Алёнка позднее пообещала рассказать.
Одно они знали наверняка – предстояло выяснить, где шкатулка. У Иоганны или нет? Узнать это было практически нереально. Где чернь, а где немка – монаршая родственница? И потом, в Полевском Иоганна практически не жила, наезжала в местную резиденцию лишь летом, и бывала не долго. А по большей части блистала в светском обществе Екатеринбурга. Вот только туда что Алёнке, что мастеру хода не было.
Алёнка расстроилась.
Авдей шептал, что обязательно что-нибудь придумает.
– А пока думать будем, меня Никифор барину сдаст.
– Вот я и говорю – жениться нам надо. Жену мастера, поди, тронь – дороже станется. Чай, ценит барин своих камнерезов за зоркий глаз да за выдумку.
Алёнка молчала и думала.
– Авдей, а это больно, когда плетьми по спине бьют? – почему-то вырвалось у неё.
– Тебе-то?.. С одного удара сомлеешь, других не почувствуешь, – ответил он деревянным голосом и побледнел так, будто Алёнку прямо тут на его глазах и пороли. – Алёна! – Авдей тряхнул её за плечи. – Ты что говоришь-то такое?!
– Не кричи, милый, услышать могут… – попросила Алёнка, и ладони на грудь его положила. – Мне пора вообще-то. Странно, что дети так долго из-за дверей не выглядывают.
– И мне пора, – перехватил он Алёнкины ладошки. – Завтра в Мраморское поеду, инструмент сточился, всё одно обновить надо. А в следующий выходной в Екатеринбург. С тамошним батюшкой все сговариваются, кто жениться скорее хочет. Пусть назначит день. И месяца не пройдет, будем мы с тобою супруги. – Сказал и обнял крепко-крепко.
– Хорошо, а жить-то нам где? Я Варвару и садик не брошу. На тебе о Михее и Агафье забота, – ответила Алёнка.
– Мои старики новой хозяйке только обрадуются. Но неволить не стану… – и из объятий Алёнку выпустил. – Главное, что у нас бумага о супружестве появится и запись в церковной книге.
У Алёнки вдруг появилась надежда:
– А если в записи той укажут, что я – вольная, это будет потом моим доказательством?
– Нет, Алёна, этого мало. В церкви нам на слово поверят. Потому как не ходят крепостные сами по себе по церквам и не женятся. А вот если Никифор у себя в книгах запись исправит, то церковная окажется по ошибке сделанной. И её тоже со временем перепишут. Беглых много у нас развелось. Потому и верят больше учётным на заводах, которые по каждому человеку случаи дотошно разбирают… Так нас писарь учил.
– Ладно, иди уж, учёный… – вздохнула Алёнка.
И снова прижалась к Авдею. Потом нехотя его отпустила, и двери на улицу притворила.
Дети в горнице на удивление играли дружно и как-то тихо, а Филька с Танюшкой домывали посуду, что от обеда осталась.
К вечеру, когда ушли девушки-помощницы и почти всех детишек по домам разобрали, Стеша взобралась к Алёнке на коленки.
– Я тебе секрет один рассказать хочу, Алёнушка, – таинственно прошептала девочка.
– Да неужели? – улыбнулась Алёнка. – А по-моему, нельзя секреты выбалтывать.
– Нельзя. А я всё равно рассказать хочу. На ушко.
Алёнка подумала, что это какая-то детская игра и с готовностью подставила ухо. Сбивчиво и округляя глаза, Стеша поведала о том, что когда Алёнка вышла с Авдеем поговорить… «Надо же… Не объявлялся Авдей в горнице. Наверное, кричали мы всё-таки громко…»…Танюшка всем приказала мышками сидеть, не то уши мигом надерёт. А сама встала на лавку, расковыряла дырку в стене, что от сучка осталась, тятя её по холодам соломой заделывает. В общем, слушала она долго. А потом тихо за печкой плакала. И когда Алёнка вернулась, Танюшка лицо вытерла и принялась Филе с посудой помогать.
«Вон оно что, а я и не заметила, в свои думы погружённая…»
Дома за вечерним чаем Варвара спросила Алёнку:
– Думу думаешь, по глазам вижу.
– Думаю, Варвара Степановна…
– Можь, совет какой дам?
– Может, и дадите, – вздохнула Алёнка. – Авдей замуж позвал, а Танюшка Малашина про то подслушала. И вот знаю я, что в печалях её не виноватая… А всё одно не по себе. Я ж теперь для неё – разлучница…
– Замуж, говоришь? А что-то сватов я не видала. – Варвара поджала губы. – Ты скажи ему, чтоб честь по чести невесту сватал. Ишь, какой! Пусть не смотрит, что сирота. Вековые обряды не зря соблюдать положено. От нечистых они охраняют. И… что люди-то скажут?
– Так не с людьми нам жить, а друг с другом, – с возмутительным спокойствием ответила Алёнка. – Нам бумага нужна и только. Чтобы барин от меня отстал. Говорят, ему замужние без надобности.
– Много вы про барина знаете, – проворчала Варвара.
А Алёнка продолжала, будто не слышала:
– И с совместным житьём обождём немного. Я ему так и сказала, что ни вас, ни деток своих садовских не брошу.
– Умгу… Вот значит, как… – В Алёнкиных словах был резон, и Варвара это признавала, но старые установки побеждались с трудом.
– А венчание в Екатеринбурге будет. Без всяких праздненств. Да и чем нам гостей кормить? – последний аргумент был ударом ниже пояса.
Но Варвара выдержала. Только крякнула недовольно. Потом вздохнула. А потом продолжали разговор, как ни в чем не бывало:
– Скоро твоих питомцев убавится. Слышала я, что Кондрат и Егорка женятся. Вдов возьмут. И скоро это случится. До весенних работ.
– Надо же… А где это вы слышали, раз к колодцу не ходите?
– Зато по всей деревне шастаю… Вот и считай, что до тепла две избы из сада долой уйдут.
– И трое деток, – дополнила Алёнка. – Нам это лучше даже, если подумать. Главное, чтобы в новых семьях у ребят всё сложилось…
– А про Танюшку ты голову не забивай. Молодое дело – зелёное… Лето придёт с хороводами, парни – её погодки в рост пойдут, вот и выберет себе нового жениха. Да и сама может покорпуснее станет… А как сладится её девичье счастье, так и забудет она про все свои обиды.
От этих слов Алёнка и успокоилась.
Вряд ли Танюшка поняла суть всего разговора. Наверняка только и уловила, что Авдей жениться собрался.
В сад Малашина сестра с тех пор приходила редко и работала спустя рукава. Но Алёнка её не ругала, жалела почему-то.
– Вскоре и ты, Филя, приходить перестанешь, – сказала однажды Алёнка барской невесте.
– Так до свадьбы ж ещё больше месяца, – поправила та косу и продолжила шить тряпичную куклу. – Мне с детишками возиться нравится. Выйду замуж – тогда только своих ждать придётся.
– А разве не надо тебе готовиться? Рубашку жениху вышивать да сарафан свой с кокошником?
Фелициата рассмеялась:
– Рубашку? Алексею Фёдоровичу? У него их, поди, цельный шкап имеется. Шёлковых, тонких. А платье мне в Екатеринбурхе с осени шьют. Белое-белое, как облачко, – мечтательно подняла она кверху круглые глаза. – Говорят, сама царица Екатерина такую моду установила. Чтоб, значится, невесты в белом венчались. Чистые и невинные, как ангелы.
– Значит, ты у нас модная невеста будешь? – не сдержала улыбки Алёнка.
А в глубине души не по себе стало. Вот не нравились ей слухи про барина.
Свадьбу Филькину наметили на травник.
А меж тем начал таять снег, оттепели случались всё чаще, и деревня, и лес начали оживать после долгой зимы. Авдей с Апёнкой встречались днём в садике, а с вечера субботы до заката уезжали в Михеево зимовье.
– А у нас в мае не женятся, – сказала как-то Алёнка Авдею. – Иначе всю жизнь супруги маяться будут.
Про разные названия месяцев Алёнка мастеру уже рассказывала. И про многое другое у него вопросы были. Особенно про механические кареты и самолёты.
– Не волнуйся, Алёна, нас с тобой ещё в середине ручейника обвенчают, – поцеловал её в лобик Авдей.
– Может быть, Иоганна на свадьбу барина в церковь придёт? – риторически вопрошала Алёнка.
И мысленно себе отвечала: «Ну и придёт. А поговорить всё одно не выйдет. Не станет она с нами светские беседы вести. Да и знает ли русский язык эта немка? Аристократия в царской России говорила сплошь на французском…» – все эти вопросы не давали Алёнке покоя.
И забыться, сбежать от всех проблем удавалось лишь изредка в ворохе шкур под жаркими поцелуями любимого.
В следующие недели забот у Алёнки прибавилось. Болели детки по очереди. Она переживала за своих подопечных, таскала из дома бруснику с мёдом и травяные сборы. Даже попросила у Фильки дорогущей соли, чтоб больные горлышки полоскали. С Авдеем они днями видеться стали реже – удлинился световой день, и уроков ему прибавили.
За неделю до венчания с мастером Алёнке приснился сон, будто она – горничная у барыни. Проснулась она воодушевлённая.
«Вот он выход! Не разговаривать с ней надо, а в девки сенные проситься! Уж то, что я толковой прислугой стану – сомнений нет. Знания из 21 века и в 18-том отлично послужат. А там и до шкатулки доберусь».
В тот день Алёнка летала. Работа спорилась, планы громоздились, больные мальчик и девочка, которые заразились последними, пошли на поправку. Алёнка мысленно обнимала Артёмку, по которому ужасно соскучилась…
И вдруг в избу к Ждановым, в которой в тот день сад размещался, вошла Танюшка. Это было странно, так как пришла она уже под вечер. Поздоровалась со всеми, взяла веник и принялась пол выметать. А по ходу работы завела разговор, да и ляпнула:
– А я сейчас закончу и побегу. Сегодня барин наш в Полевской приезжает. Народ к дороге выйдет встречать с хлебом солью да поглазеть на его карету диковинную.
У Алёнки сердце так и упало: «Раньше срока барин приехал…»
Танюшка всё тараторила, что-то про золочёную карету, и как Филька радуется. И что барин, по слухам, надолго приехал со всеми делами разобраться.
И чем бледнее становилась Алёнка, тем шире улыбалась Малашина меньшая сестра.
«Радуется… Надо же… И когда повзрослела да озлобилась?.. Всё она тогда поняла… И знает теперь, что конец мой пришёл… И ничего-то я не успела…»
Глава 21.
Вечер прошёл в тягостном ожидании. И второй день, и третий.
Ничего не происходило. Не являлся Никифор, и за Алёнкой не посылали конвой.
Варвара ходила спокойная, будто так и надо, хотя была в курсе всей ситуации. И только Алёнку всю трясло и раздражала какая-то непричастность травницы.
– Не могу я, Варвара Степановна, – как-то вечером не выдержала она. – Страшно жить, ожидая разбирательства. И плетей боюсь, аж потряхивает.
– Хосспади, успокойся ты уже, Алёнушка. Ничего-то тебе барин не сделает. Как придёт к нам, так и утопает, – женщина бойко вышивала рушник синими цветами, и казалось, напрочь выпала из внешнего мира.
«Что значит, утопает?..» – возмущённо думала Алёнка, и травы, которые ей Варвара поручила молоть в ступке, с двух движений превращались в мелкий порошок. – «Интересно, маразм со скольки лет начинается?.. Варвара на 45 выглядит, но мало ли… Я ж не спрашивала… Вдруг ей 70, просто хорошо сохранилась? Тут же экология…»
Хлопнула дверь в сенях, и Алёнка замерла.
А через секунду в избу, вместо ожидаемой барской свиты во главе с Никифором, ввалилась румяная Малаша.
– Вечер добрый, мои хорошие.
– И тебе не хворать, Маланьюшка. Проходи, похлёбка горячая, – радостно встречала приятельницу Варвара Степановна.
– Мне б водицы, – запыхавшаяся молодуха стянула платок с тулупом, бросила их на лавку и уселась за стол. – Забежала я к вам на минуточку. Новости у меня… Хорошие.
– Не томи, – торопила Алёнка, пока зачерпывала кружкой из кадки.
– А чего тут томить? Никифор насмерть замёрз, – как бы, про между прочим сообщила подруга и жадно приникла к кружке с колодезной водой.
Некоторое время в избе молчали.
Каждый по-своему осмысливал происходящее.
– Ну, раз лечения не требуется, то к Анисье я не пойду, – сообщила травница. – Тем паче, барин с прислужниками в Полевском обретается. Вот они честь по чести покойником и займутся.
У Алёнки сердце мчалось вприпрыжку, хотелось подскочить с лавки и кричать от радости! Теперь она снова могла жить свободно! Дышать свободно! Планировать будущее, хотя в прошлом… Эйфория тут же сменилась чувством вины. И страхом. Что сейчас все подумают, будто бы это Алёнка виновата в смерти учётного. Ведь именно ей он больше всего угрожал.
Или не только ей?
– А как это случилось, Малаша? Что говорят-то? – наконец, подала голос попаданка.
Первая волна радости сменилась жалостью к Никифору. Конечно, для неё этот мужик стал врагом. Но не по Апёнкиной воле. И смерти она не желала даже ему.
– К маменьке Растычиха пришла, и я в ту минуточку к ней заскочила. Вот и услышала. Нашли его охотники около Красной горки. Что он там делал один одинёшенек? Бог его знает. Может Анисья что сказала бы, да она сейчас верно с горя убивается.
– Как же он так умер? Чтоб замёрзнуть, время нужно немалое… А может, его волки загнали? – гадала Алёнка.
– Волки бы только косточки оставили, – Малаша перешла на шёпот. – Дедко мой тоже сказал, что побрезговали серые гнилого Никифора жрать.
– Странно это всё, – Алёнка задумчиво застучала пальцами по столу.
– Я Анисью жалею, – высказалась Малаша. – Летом дочка пропала, теперь вот – муж окоченел. Как теперь она будет с тремя-то детками?
– Время покажет, девоньки, – ответила Варвара Степановна, глядя как будто бы вдаль. – Боженька каждому по заслугам его воздаёт.
– Погодите… Так, Никифор – отец той самой Аринки?
– Нешто не знала? – Малаша поднялась из-за стола и пошла одеваться.
Алёнка хмурила лоб, силясь разобраться в ситуации…
– Вы нашли меня в ту же ночь, помните?.. А всего через пару дней к нам пришли Никифор и Фрол. Записали меня. И знаете… Не похож был Никифор на горюющего родителя.
– От такой он и был шибко скрытный. Побегу я, Демидушка ждёт, – попрощалась Малаша и выскочила из избы.
«Знать, и вправду к мужу торопится…»
– Одно слово – гнилой. Упокой господь его душу, – крестясь, проговорила Варвара. – Аниська за него идти не хотела. Да выбора не было. Женихов она сама не привечала. На гуляния не ходила. Вот и выдали за того, кто все пороги оббил.
– Значит, любил свою жену Никифор?
– Не из любви её к браку принудил. А из упрямства… Подлетком сюда приехал. И сразу в обучение в крепость взяли. Тогда всех подряд хватали. Мастера нашенские очень нужны были – немцам нос утереть. Учили их сколько-то лет на казённом довольствии. Камнерез из Никифора не вышел, зато к грамоте да счёту талант проявился. А как вернулся в Полевской, так его Фрол к себе в помощники и прибрал. – Иголка поблёскивала в Варвариных пальцах, а на рушнике начал просматриваться очередной синий цветок. – Ходил он тут гоголем. С девками заигрывал. Лицом-то пригож был, да нрава обидчивого. Все его привечали. А Анисье не свезло на пути оказаться. Отбрила так, что долго зубами скрипел. Да ещё и прилюдно охолонила. И забыл он дорогу к прежним зазнобушкам. Зато к Анисьиным окнам тропинку протоптал. И вот принято у нас, коль свататься хочешь, подарки разные дарить, сласти там, бусики. А он придёт бирюком, сядет на пригорочке и смотрит в открытые окна, смотрит… Она, бывало, выглянет, да ставнями так и хлопнет. Чтоб, значится, понял, что не рады ему.
