Текст книги "Культура древнего Рима. Том 1"

Автор книги: Елена Штаерман

Соавторы: Михаил Гаспаров,Н. Позднякова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 38 страниц)

Об уделявшемся праву и разработке связанных с ним вопросов внимании свидетельствует многочисленность сочинений римских правоведов времен Империи, известных нам но включенным в Дигесты отрывкам. Они писали обширные комментарии к законам, эдиктам, разбирали спорные вопросы, давали дефиниции. Превращая право в «искусство», они держались той же, но возможно, с вариантами, классификации, что и Гай, поскольку, когда право было кодифицировано, в Дигестах и Кодексе Юстиниана сохранилась примерно та же рубрикация, что и в его «Институциях». Основное внимание правоведы уделяли вопросам собственности, и особенно приобретению собственности но наследству (наследству, легатам и фидеикомиссам посвящены четыре книги Дигест), вероятно, потому, что наследство испокон веку считалось наиболее законным н прочным правом на имущество (Dig., 41, 1, 2, 13, 4).

Как уже упоминалось, большое значение имели собранные в Кодексе Юстиниана ответы императоров на обращенные к ним вопросы, возникавшие в ходе тяжб, на жалобы, просьбы и т. п. Судя но таким обращениям к императорам, ни знание права, ни правозащита не стояли на высоте, и императорам или, вернее, состоявшим при них юрисконсультам приходилось входить во всякие мелочи, которые должен был бы решить судья. Так, Александр Север разъясняет Мукатравлию, что если некий Аполлинарий взял на себя издольный выпас стада с тем, чтобы приплод делился между хозяином и пастухом, то судья должен заставить его выполнить договор (CI, II, 3, 9). Карпу он пишет, что для доказательства статуса свободнорожденного недостаточно свидетельских показании и надо представить документы (CI, IV, 20, 2). Аврелий Папий жаловался императору, что его продали его собственные рабы с условием, чтобы покупатель вывез его с родины, затем он был перепродан и отпущен новым господином на свободу, но хочет восстановить свой статуе свободнорожденного. Император предписывает ему обратиться к судье, который, кстати, должен наказать и виновных в таком злодеянии рабов (CI, IV, 55, 5). Гордиан III пишет Квинтилиаиу, что если рабы против его воли срубили деревья, которые по уставу сальтуса колон не должен был рубить, то он может не опасаться, что ему придется отвечать за вину рабов, а выдать их для наказания (CI, III, 34, 2). Он же разъясняет Помпоний) Сабину, что наследник колона обязан быть его преемником в аренде (CI, IV, 65, 10), а Корнелию – что отпущенник обязан патрону услужливостью и почтительностью, а не рабской службой и что тем более его нельзя держать в оковах (CI, VI, 6, 6). Диоклетиан рекомендует Сосию, жену которого похитил раб, обратиться к президу провинции, обвинив самого раба, а не его господина (CI, III, 3, 4). Он же разъясняет Русцитиану и Павле, что нельзя взыскивать долги землевладельца с колонов, а долги колонов с землевладельца (CI, IV, 10, 3; 11), а Пациниану – что тех, кто нанялся к нему на работу на оговоренное время, судья должен заставить выполнять договор (CI, IV, 65, 22). Галлиен писал Аврелию Тимофею, что арендодатель не имеет права требовать с арендатора платы, большей, чем было оговорено в контракте (CI, IV, 65, 16).

Часто давались разъяснения о незаконности обращения в рабство свободного, если только он не продал себя сам. Видимо, в этом отношении было немало злоупотреблений. Так, человека могли угрозами принудить признать себя рабом (CI, VII, 16, 6). Свободные слуги и служанки, поскольку они причислялись к фамилии, дарились, продавались, давались в приданое, и по их жалобе императоры разъясняли, что подобные акты, так же как исполнение «рабской службы» и продажа детей родителями, не делают их рабами (CI, VII, 14, 2; 14, 14; 16, 1; 16 12–16, 16; VIII, 16, 6) и т. п.

Император оставался последней надеждой тех, кто не сумел добиться правосудия. А что его нелегко было добиться, видно из приводившихся выше данных об отношении к суду народа и из многократного повторения, вероятно, остававшихся неэффективными законов против берущих взятки магистратов, судей, обвинителей, лжесвидетелей. Но хотя все эти лица, если из-за их преступления осуждали невинного, приравнивались к убийцам (Dig., 48, 8, 1), злоупотребления искоренить было невозможно, Закон и право со временем становились все менее действенными, несмотря на труды правоведов и ужесточение кары.

Таким образом, римское право прошло долгий путь развития, неразрывно связанный с эволюцией общественного и политического строя. Эту связь ясно сознавали и сами римляне. В «Энхиридионе» Помпоний рассматривает историю права на фоне изменений, вызванных сперва борьбой патрициев и плебеев, затем установлением и определением функций различных магистратов и наконец возникновением принципата. Римское право формировалось как право гражданской общины и еще долго сохраняло элементы, порожденные существовавшими внутри нее отношениями, приспосабливаясь одновременно к новым условиям. Но по мере того, как города, несмотря на все усилия правительства, теряли свой характер гражданских общин, по мере обострения социального неравенства и классовой борьбы, когда все более ясным становилось, что «общая польза» превратилась в пользу для военно-бюрократического аппарата и крупнейших собственников из высшего сенаторского сословия, право, фиксируя этот процесс, во многом становилось прямо противоположным праву гражданской общины. Былое равенство граждан перед законом сменилось неравенством honestiores – «благородных» и humiliores – «простого народа». Категорическое запрещение порабощать римского гражданина сменилось признанием законности самопродажи в рабство. Нарушена была в известной мере замкнутость фамилии. Принцип, согласно которому не должно было быть неопределенности в собственности, поскольку каждый землевладелец отвечал за добросовестную обработку своего имения, из-за умножения числа эксплуатируемых земледельцев (прекаристов, держателей, колонов, фруктуариев) и усиления их зависимости от собственника земли, а также в силу признания императора верховным собственником земли и расширения земель, действительно принадлежавших императору и фиску, этот принцип стал постепенно сменяться фактическим расщеплением прав на земельный участок, формированием длинной лестницы ответственных за него лиц, а контроль гражданской общины сменился контролем государства. Так рождалось право Поздней империи, опиравшейся уже не на античные города, а на не связанных с городами крупнейших собственников, на земле которых сидели прикрепленные к ней колоны, и на вновь укрепившуюся общинную организацию крестьян.

Но именно гибкость римского права, разрабатывавшего казусы и нормы, возникавшие как из развития товарно-денежных отношений, так и из отношений, предвосхищавших феодальные, сделало его источником, из которого черпали материал юристы последующих эпох.

Н. А. Позднякова
Глава четвертая
МЕСТО НАУКИ В СИСТЕМЕ МИРОВОЗЗРЕНИЯ

Своеобразие античной науки, отличие целей и задач научного познания в древности от современных – проблема, ждущая своего разрешения. Если высокая оценка достижений научной мысли Греции давно стала общим местом, то в отношении римской науки распространено мнение как об эпигонской и по преимуществу компилирующей научные достижения эллинистического периода, что связывают, как правило, с общим упадком политической и хозяйственной жизни в Римской империи. Более того, несмотря на обширные познания древних в разных научных дисциплинах (что никем не оспаривается), само понятие пауки в применении к античному обществу некоторым исследователям представляется спорным: если по мнению одних, истоки современной научной традиции коренятся в научных достижениях Греции и Рима (при этом подчеркивается приоритет греческой науки по отношению к римской), то по мнению других, формирование современного научного мышления следует относить лишь к XVII в., к начальной стадии развития промышленного капитализма и времени великих естественнонаучных открытий. Место, которое римская наука занимала в обществе и, главное, содержание, которое сторонники второй точки зрения вкладывают в понятие «наука», по их мнению, не отвечают критериям, выработанным в новое время. В лучшем случае, считают они, можно говорить о состоянии и уровне научного знания в античности, но ire о науке в целом, поскольку в изучении природы древними все определяется субъективно и умозрительно, а именно эти факторы наука (в ее современном понимании) элиминирует, как неточные и недостоверные, и, напротив, абсолютизирует экспериментальные и опытные методы исследования, т. е. стремится определить все объективно. Наука в современном смысле рассматривает объект или предмет исследования вне субъективных представлений и оценок. Однако до сих пор остается окончательно невыясненным, насколько правомерно использовать понятия и представления нового времени для изучения проблем античной науки. Отметим только: что касается античной науки, то человеческий (субъективный) фактор составлял важную часть ее структуры.

В этой главе речь пойдет лишь о роли научного знания и о месте науки в системе культурных ценностей Ранней Римской империи. История античной науки и конкретные достижения в различных ее областях нас будут интересовать лишь в той мере, в какой они реализуются и функционируют в рамках античной культуры периода Римской империи. Поэтому существенным для нас будет не вопрос о том, была ли античная наука или нет, и не определения античной науки в отличие от современной, а социальные и культурные предпосылки, способствовавшие возникновению конкретно-исторических форм научного мышления и характер отношения к научному знанию различных слоев населения Римской империи.

При замечательных достижениях в отдельных областях знания – философии, астрономии, математике, медицине, механике – древние не мыслили науку в качестве общезначимой и объективной системы познания мира, основывающейся на опытных данных, методологии эксперимента н математического анализа. Римская наука, направленная на осознание единства многообразия природы и постижение закономерностей универсума, теснейшим образом связана со специфически античным представлением о мире как вечном, живом, неделимом, прекрасном целом. Именно мировоззренческими представлениями о том, что космос вечен, одушевлен, неделим и совершенен, объясняются особенности теоретико-познавательных аспектов римской науки. Всеохватывающая всеобщность умозрительной концепции космоса, предполагающего единство всей составляющей его множественности, соподчинение частностей и всеобщего, субъекта и объекта составляли отличительную особенность античной (римской) культуры. В социальном плане это умозрительное единство целого и составляющих его частей предполагало неразрывность связей человека и общества, в мировоззренческом плане человек в качестве частицы целого космоса составлял неразрывное единство с природой, мыслился частью природы (субъектом природы), и здесь не было антиномии природа – человек, где познающий субъект оказывался бы за пределами изначальной природной гармонии. Близость понятий «природа» и «человек» была обусловлена сходными формами отношения людей к этим понятиям. Мировоззренческий характер античной пауки всегда приходится иметь в виду: научное знание в античности уже в своих исходных предпосылках не предполагало деятельного овладения предметным миром и, соответственно, в минимальной степени было связано с прогрессом в области техники. Насильственные методы овладения природой, стремление во что бы то пи стало исправить или усовершенствовать изначально сложившиеся отношения взаимосвязи части – целого (что характерно для современной технической цивилизации) исключались самой структурой античного миропорядка.

Античная цивилизация при высоком уровне развития знаний не стала цивилизацией технической: в живом космосе технической цивилизации не было места, а занимавшие весьма значительное место естественнонаучные разыскания довольно слабо были связаны с практическим применением. Несмотря на то, что теоретической области знания были известны методы экспериментальных и опытных исследований[135]135
  О месте эксперимента в системе античной науки см.: Landeis J. С. Engineering in the Ancient World. Berkeley; Los Angeles, 1978,' p. 185–197.


[Закрыть], их математическое обоснование, все же естественнонаучные разработки, не получавшие экономического поощрения, развивались как бы параллельно с практическими методами ведения хозяйства. Римская наука в целом (как и отдельные ее представители) не являлась господствующей силой в обществе, что обусловливалось общественно-политическим устройством империи и особенностями социальной психологии, которые, в свою очередь, исключали существование социального института ученых или групп узких специалистов в отдельных областях знания, наподобие современных.

Латинское ars (калька с греческого техне) означало одновременно и науку, и искусство (в смысле овладения мастерством). Например, выражение «искусство врачевания» не обязательно равнозначно медицинской науке, но все же связано с ней по смыслу – это определенный навык, определенное умение лечить больного. В этом двуединстве (наука – искусство) слово ars часто выносилось в заглавие трактатов (ars poetica, ars amandi).

Авторы Римской империи различали науки умозрительные, или теоретические (artes doctae), и науки эмпирические, связанные с практикой; сюда же относили и искусства (науки), удовлетворяющие потребности роскоши. Практические науки (artes liberales) ближе к действительности и диктуются необходимостью: это медицина, земледелие, строительное и военное дело, искусство мореплавания, право и прочие жизненно важные области знания. Занятия этими науками традиционно считались достойными «благородного» человека (отсюда их название – «благородные науки») и включали знание грамматики, риторики, диалектики, арифметики, астрономии, геометрии и музыки. Предметы эти входили в круг греческого воспитания и образования, а также были основой всякого практического знания на протяжении всей античной истории.

Умозрительные науки – теоретические – непосредственно с практикой не связаны (еще Аристотель ставил их выше всех остальных. – Meth., VI, 1, 1026а). Главнейшая же из умозрительных наук – философия, которая делится на физику, этику и логику, составляющую метод философского изложения. Физика занимается вопросами строения универсума и законами природы; этика рассматривает связи человека с обществом и его место в космическом целом, его положение в мировом и социальном устройстве. В разное время философские школы давали свое толкование относительно частей философии: если в классический период Греции акцент делали на физике, то в эпоху эллинизма и в период Ранней империи не без влияния стоического учения на первом месте оказывается этика. Все основные философские школы античности – платоники (академики), перипатетики, стоики, пифагорейцы, скептики, эпикурейцы, киники – признавали три части философии, которые заключали в себе все умозрительные науки. Философия выступала в качестве основной науки, потому что всякая теория включалась в общую систему философии и не мыслилась ценной сама по себе. Философия представляла как бы теорию теоретических наук, или теорию научного познания, поэтому позиция ученого, к какой бы философской школе он ни принадлежал, неотделима от позиции философа. И эту зависимость всегда приходится иметь в виду, говоря о науке в античности. Наука, творимая в недрах философии, – это картина мира, идеологически обоснованная общественным сознанием в виде философских спекуляций.

Каково же место науки в культуре Римской империи первых веков нашей эры? Понятие «культура Римской империи» в своем роде не меньшая абстракция, чем «античная культура», и не только потому, что ко II в. н. э. Римская держава занимала с запада на восток и с севера на юг площадь около 1 млн. 750 тыс. миль, с населением почти 50 млн. человек, но и потому, что многочисленные народы, населявшие империю, имели собственную многовековую культуру. Тем не менее наличие единой политической и административной основы социального организма Римской империи позволяет рассматривать ее культуру не как механическое соединение многих культурных традиций, но как некую культурную целостность, обусловленную общим мировоззрением. В рамках этого мировоззрения переплетались греческая, эллинистическая и чисто римская культурные традиции, отразившиеся и в представлениях о научном познании.

Уже во времена Республики римская культура становится двуязычной, высшие римские фамилии говорят и читают по-гречески, что считается признаком образованности и хорошим тоном; с другой стороны, – благодаря деятельности ученых-филологов латинский язык вырабатывает категориальный аппарат, способный передать все тонкости и сложности эллинистической культурной и научной традиции. Эллинистическая наука начинает активно проникать в Рим во II в. до н. э. И римские нобили поначалу довольно охотно принимают в своих домах греческих врачей, учителей, риторов и других знатоков своего дела. Богатейшие культурные традиции эллинизма на первых порах привели римлян в восхищение, однако взаимопроникновение эллинистических и римских ценностных стандартов оказалось процессом длительным и нелегким. Драматическое противостояние это длилось около 300 лет, пока, наконец, ко II в. н. э. не привело к синтезу эллинистической и римской традиций в различных областях научного знания.

Ко времени Империи общепринятым языком науки становится греческий, а международным языком администрации – латынь. Деление это, впрочем условное (Апулей писал по-латыни, а Марк Аврелии или Элиан – по-гречески) и мало что проясняет в действительно сложном переплетении культур и традиций.

Наука Римской империй была не только разноязычной, но п разнонаправленной. Хотя престиж греческой и эллинистической науки был очень высок, мысль о превосходстве отечественной истории, культуры и образа жизни постоянно присутствовала в сознании римлян, ориентированных на римские традиционные ценности. Римляне отбирали для себя лишь наиболее ценное в греческой и эллинистической культуре, приспосабливая заимствованное к требованиям действительности. Люди практических знаний вроде Витрувия, Цельса, Фронтина стремились использовать достижения греков во славу Рима. Эллинистическая культурная традиция, конечно, имела своих приверженцев в различных краях империи, но на Западе ее влияние было слабее, чем на Востоке. В Риме не было собственных философских школ и выдающихся оригинальных исследователей, но это не значит, что ко времени столкновения двух культур Рим не имел собственных ценностей. Недаром «римский миф» предполагал и мифологизирование собственной истории. Рим старательно сохранял воспоминания о национальных героях, чьи доблести нашли отражение не в теориях, но непосредственно соотносились с устоями римского государственного устройства и связаны были с ценностями римской гражданской общины. Теоретическое наследие было привилегией иноземцев, Риму было чем гордиться и помимо научных авторитетов: завоевание огромных территорий, установление совершенного государственного устройства под властью императора, принесшего «золотой век» народам, особенности римского образа жизни, наконец накопленный запас практических знаний и опыта – римское гражданское строительство, римская санитария и гигиена и пр. Что касается теории, то Рим, к началу новой эры покоривший половину известной тогда ойкумены, ощущал себя хозяином не только завоеванных и облагодетельствованных им территорий, но и культурного и научного наследия ставших зависимыми от него народов.

Часто высказываемые мнения о том, что Рим не дал миру оригинальных мыслителей и великих открытий в силу присущего римскому уму практицизма и неспособности к теоретической деятельности, по существу исключают объективную оценку особенностей культурной традиции, сложившейся в Риме ко времени Империи.

Рим, «открывший» для себя богатейшие ценности греческой и эллинистической культуры и «покоренный» этой культурой, воспринимал ее отнюдь не механически. Ко II в. до н. э. культурные ценности римской традиции имели уже свою историю и были результатом становления и развития чисто римской формы социальной организации – римской гражданской общины. Вплоть до конца античного мира культурная традиция римлян при всех испытываемых ею влияниях и изменениях опиралась на ценности, лежавшие в основе италийского типа хозяйствования, во главе которого стоял pater familias. Римская фамилия покоилась не только на присущих лишь ей типе собственности и правозаконности, она несла в себе ценности, из которых слагалось единство и самосознание римского народа, культурообразующнй пласт нации. Римское общество с присущей ему открытостью к внешним влияниям охотно восприняло эллинистическую культуру вместе с философскими учениями и развитыми научными традициями, лежащими в основе эллинистического мировоззрения, однако ценности теоретических построений греков так и остались для римлян внешними, не затронув глубинных основ их собственной культуры. Римляне восприняли от эллинистических теорий лишь то, что отвечало их потребностям и представлениям о внутренне замкнутой структурной целостности. Этим прежде всего и объясняется пресловутое «научное» отставание римлян, компилятивный и книжный характер научного знания в Риме. Когда дело касалось жизненных основ их культурной традиции или устоев их общественного устройства, римляне не знали себе равных, например в области права и администрирования. Уровень развития строительной, военной, сельскохозяйственной техники римлян ни с чем не соизмерим, несмотря на отсутствие собственных оригинальных изобретений. Изначальные ценностные установки культурной традиции римлян таковы, что «по обычаям предков» доблестью признавались не слова, а поступки, и римские авторы как будто бы и не стремились к теоретическому самовыражению. Таково мнение Витрувия: «Наши древние архитекторы были не менее велики, чем греческие, да и на нашей памяти было их довольно, но лишь немногие из них издали руководства… По этому предмету греками выпущено много книг, а моими соотечественниками до крайности мало, хотя в старину было много крупных архитекторов из наших граждан, которые могли бы и писать с немалым изяществом» (VII, praef., 14, 17). Когда римские авторы собирают воедино научные теории эллинизма по самым разнообразным областям знания в энциклопедическом произведении, они с самого начала не ставят перед собой задачи написать самостоятельное исследование.

Приоритет практического знания и опыта над понятийным знанием, лежащий в основании римской культурной традиции, способствовал формированию особого описательного характера книжного теоретического знания y римских авторов. Энциклопедический способ изложения в той или иной мере обнаруживается у любого римского «ученого»: в этой манере писали Варрон, Лукреций, Цицерон, Манилий, Витрувий, Цельс, Плиний Старший, Колумелла. Вряд ли Плиний Старший претендовал на оригинальное исследование, используя в качестве источников более двух тысяч книг других авторитетов. Однако объяснять позицию римского энциклопедиста его природной неспособностью не только создать собственные оригинальные теории, но и адекватно изложить чужие (как об этом нередко пишут историки науки) значило бы упрощать дело и схематизировать тип научного мышления, который сложился в Риме к началу Империи. Особенности подхода к материалу в римской традиции книжного энциклопедического знания способствовали распространенному мнению о наивности римских научных авторитетов, для которых в принципе невозможно восприятие достижений греческой мысли. Если оценивать римскую науку в рамках связанной с ней традиции, речь может идти лишь о характерных особенностях восприятия научного знания в Риме. Если при этом еще принять во внимание, что никакая культура с многовековыми традициями, очевидно, не может просуществовать на завезенном извне знании, не приспособив его к собственной системе ценностей, то отпадают и основания говорить о несостоятельности римской науки в сравнении с греческой.

Система образования в Риме в общем не отличалась от обычной практики эллинизма. Необходимые знания в грамматике, риторике, математике и музыке абитуриент получал в родном городе, даже небольшие муниципальные города предоставляли своим гражданам такую возможность. Потребность государства в специалистах удовлетворяли врачи, юристы, строители, риторы, военные и гражданские инженеры и другие образованные люди (viri humaniores). Желающие более подробно заниматься теорией должны были совершенствоваться в избранной области в городах, считавшихся центрами средоточения знаний – в Афинах, Смирне, Коринфе, Пергаме или Александрии, куда съезжались со всех концов империи слушать знаменитых философов и других авторитетов в различных областях знаний. В городах имелись также большие хранилища свитков – древние библиотеки. Ученые люди (viri docti или mathematici) в результате обучения не получали никаких официальных подтверждений в «профессиональной пригодности», и прослушанный курс наук не гарантировал им определенного положения в обществе. Система образования была рассчитана не на массы людей, стремящихся приобщиться к одной определенной области науки, а на индивидуума, усовершенствовавшегося в самых разных областях знания, и прежде всего в философии.

Философия постоянно оставалась одной из основных паук античного мира. По словам Сенеки, «постичь природу и самое себя может только философия. Она восходит к началам всех вещей, потом принимается за исследование души, затем разбирает, что такое истина, каковы ее доказательства» (Ep., 90, 27), иными словами «философия исследует весь мир» (Ep., 95, 10).

Представления о целях и задачах научного познания Ранней Римской империи формировались под сильным воздействием идей стоицизма, особенно распространившихся в период становления Империи среди самых различных слоев населения. Стоицизм формулировал свое представление о науке и искусстве, свой идеал мудреца и счастья. Стоическое понимание наук и искусств заметно отразилось в идеологии и общественном сознании римского общества 1 в. Поздние стоики выделяли нравственный аспект в отношениях с действительностью. Вопрос о счастье ставился ими как проблема достоинства человека в системе социальных отношений. Идеал счастья ориентирован на мудреца стоического толка, который видит блаженную жизнь в невозмутимости и спокойствии духа (Sen. Ep., 92, 3).

Римский стоицизм берет начало от представителей Средней стой Панетия и Посидония[136]136
  См.: Асмус В. Ф. Античная философия. М., 1976, с. 481 и след.


[Закрыть]. Когда Сципион Африканский Младший организовал в Риме литературно-философский кружок, подвинувший римскую публику к изучению эллинистической традиции культуры, он пригласил ведущего стоического философа II и. до н. э. Панетия. Панетий и его ученик Посидоний развили синкретические тенденции стоицизма. Используя системы Платона и Аристотеля, стоики видели в мировой державе римлян осуществление божественного промысла, где жители были космополитами, а различия между Востоком и Западом, греками и варварами, свободными и рабами не имели решающего значения[137]137
  Там же, с. 454: «…стоики приходили к космополитизму. Именно и этом качестве стоицизм перешел в римскую философию». Ср. также: Stahl W. H. Roman Science. Madison, 1962, p. 45.


[Закрыть]. Посидоний (139—51 гг. до н. э.) сделал многое для восприятия греческой философии в Риме. Уроженец Сирии, он несколько лет провел в Афинах, слушая лекции Панетия, а после его смерти отправился в путешествие по Северному Средиземноморью, посетил Гадес и вдоль побережья Северной Африки добрался до Египта, по пути знакомясь с обычаями, знаниями и культурой этих народов. В конце концов он поселился на Родосе, где и основал собственную школу. В 78 г. к нему приезжал слушать лекции Цицерон. Из произведений Посидония до нас дошли лишь отдельные фрагменты. Кроме философии ou занимался астрономией, математической географией, историей, о чем известно по ссылкам и цитатам из античных авторов.

Пришедшая на смену республиканской форме правления единоличная власть принцепса, a затем императоров переживалась верхушкой римского общества как длительный, болезненный и напряженный процесс. Надежды на возможное возвращение прежних форм правления постепенно исчезли, иллюзии рассеялись. Скрытая и явная сенатская оппозиция существовала в римском обществе еще долго, но уже как бы по инерции. Фактически каждый житель империи независимо от его социального положения стал подданным государства, верховную власть которого воплощал император. Стоики с их проповедью равенства и независимости человека от внешних обстоятельств и отождествлением миссии Рима с божественным благом оказались особенно влиятельными в условиях, когда вопрос о сохранении человеческого достоинства при новом социальном устройстве стал очень остро.

Социальные перемены сместили акценты и в общефилософской картине мира. На первое место выдвигается этическая часть философии. Положение человека в мире и в обществе, его отношение к природе и место в изменившемся социуме принимается объяснять этика. Этические рекомендации были попыткой приспособить индивида к новому пониманию соотношения части и целого. Как в изменившихся условиях сохранить распадающееся единение с целым, что считать благом и как быть счастливым – эти насущные проблемы времени пыталась разрешить этика. Путей к достижению блага предлагалось несколько: свой путь y стоиков, скептиков, эпикурейцев. Практическая философия становилась философией нравственности. Философия может научить человека быть счастливым и свободным, поэтому в построениях основных философских школ доминирует этическая часть философии. Физика, занимавшаяся проблемами бытия и устройством материи, конечно же, не была забыта вовсе, но, не удовлетворяя запросов общественной психологии, воспринималась как чистая теория. Философия как бы распалась на практическую и теоретическую области. Практическая часть – руководство для общества, теория – познание высших законов бытия. Современник Апулея и Галена, последователь школы Гая платоник Альбин разделял философию на диалектику, теорию и практику. Теория включала физику, теологию и математику, а практика – этику, экономику и политику[138]138
  Dillon 1. The Middle Platonists. L.; Duckworth, 1977, p. 272.


[Закрыть], т. е. этика, экономика и политика соотносились с практической стороной жизни, а познание природы, устройство универсума и воля божества отходили к области теории.

Стоики Ранней империи и самую физику – учение о материальном и космическом бытии – рассматривали с этических позиций. Для главного представителя римского стоицизма I в. Сенеки изучение природы – способ очистить душу, приблизившись к познанию тайн божественного провидения (NQ, praef., 1, 16). «Мудрец исследует и делает для всех ясным, во-первых, природу, а во-вторых, закон жизни» (Ep., 90, 34).