Текст книги "Культура древнего Рима. Том 1"

Автор книги: Елена Штаерман

Соавторы: Михаил Гаспаров,Н. Позднякова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 38 страниц)

3. НА ПУТЯХ К МИРОВОЙ РЕЛИГИИ. РЕЛИГИЯ ИМПЕРИИ

Религия эпохи Империи представляет собой чрезвычайно сложное явление, столь же неоднородное, как неоднородна была сама Римская империя с входившими в ее состав народами, племенами, различными социально-экономическими укладами, различными классами и социальными слоями. К тому же она не оставалась неизменной, a эволюционировала под влиянием эволюции общественной структуры н политики правительства. Огромную роль, и чем далее тем более, играла теперь официальная пропаганда, имевшая своих сторонников и противников, отвечавших на нее поисками своих, новых путей.

В современной литературе утвердилась варьирующаяся, но в основе своей одинаковая схема истории римской религии при Империи. Согласно этой схеме Август в соответствии со своей реставрационной политикой восстанавливал приходившие в упадок религиозные институты «предков» – храмы, жреческие коллегии, праздники, дополнив их ставшим официальной религией императорским культом (на Востоке принявшем форму обожествления правящих императоров, на Западе – форму почитания Гения живых и обожествления умерших императоров) в соединении с культом Рима, при Адриане получившим храм в качестве Dea Roma. Но сухая римская религия и чисто политический императорский культ не удовлетворяли эмоциональные потребности населения державы. Высшие классы искали прибежища в философии, в первую очередь стоической, низшие – в восточных культах, действовавших на чувства верующих красочными ритуалами, мистериями, сознанием причастности к божеству, надеждой на загробное блаженство, формами организации верующих в братства, заменившие прежние общности людей, близких по этносу и статусу. Старые и новые, туземные и римские боги сливались, сливались их функции и атрибуты, иногда переносившиеся на какого-либо одного бога, всемогущего, великого, например на бога или богиню, получавших эпитет Пантей (со временем такое единое божество под влиянием восточных солярных культов все более связывалось с Солнцем). Почитание таких синкретических богов, т. е. объединявших в своем образе различные элементы многих других культов, представлений и идей, открывало путь к монотеизму и, соответственно, к победе христианства. С Востока же шли почитание светил, астрология, магия, пристрастие к сложным, непопятным непосвященным символам, демонология. От низших классов все эти тенденции переходили к высшим и привели к полному слиянию философии и религии, к торжеству иррационализма и к полнейшей деградации строившегося на приоритете разума и познания античного мировоззрения, что в этой среде расчистило путь христианской теологии. Старая религия вплоть до окончательной победы христианства сохранялась только среди крестьян и в фамильных культах, поскольку фамилия менее других институтов была затронута внешними влияниями.

Многие элементы этой схемы, видимо, отвечают действительности, другие вызывают известные сомнения, ибо основаны, так сказать, более на ярком, красочном, чем на массовом материале. Между тем именно этот массовый, эпиграфический материал не подтверждает распространения восточных культов в массах при Республике; не подтверждает он его и для эпохи Империи. Он показывает, что такие, например, наиболее известные восточные боги, как Митра и Юпитер Долихен[103]103
  Vermaseren M. J. Corpus inseriptiomim et momimentorum religionis Mithraicae. Hargue, 1956; Merlat P. Répertoire des inscriptions et monuments du culte de Iuppitcr Dolichenus. P., 1951.


[Закрыть], не говоря уже о менее распространенных Юпитере Дамасцене, Юпитере Гелиополитанском, идентичной Атаргатис богине Сурия и т. п., отнюдь не были особенно популярны среди низших классов Рима, Италии и западных провинций (в восточных, кроме мест их культа, они вообще мало известны). Дедикантами в огромном большинстве выступают свободнорожденные и несвободнорожденные члены императорской администрации и военные в те периоды, в которые тот или иной из этих богов почему-либо пользовался особым покровительством императора, и значительно реже частные лица, к тому же часто принадлежавшие к землячествам купцов, происходивших из тех областей, где восточные культы были туземными.

Храмы восточных богов, в том числе и Митреумы, помимо Рима, куда стекались уроженцы всех провинций и имелись приверженцы всех культов и богов, были распространены или в городах и местностях, наиболее тесно связанных с ветеранами, военными и их лагерями, или в крупных торговых городах с их разноплеменными торговыми землячествами. Из храмов и святилищ и происходит большинство надписей и изображений богов, что также следует учитывать при суждении о количестве и распространении соответствующих памятников. Более популярны были издавна известные и официально признанные Калигулой Исида и Серапис, а также Кибела, праздник в честь которой реформировал и сделал более торжественным и впечатляющим император Клавдий. В основном же надписи показывают, что наиболее популярными оставались боги римские (в западных провинциях и Италии), греческие (в восточных провинциях) и туземные, и недаром именно против римских и греческих богов направляли в основном свои насмешки и обличения ранние христианские авторы. Наконец, следует иметь в виду, что восточные боги проникали в Рим уже значительно эллинизированными[104]104
  Показательны новые данные о сирийских солнечных божествах, отнюдь не пользовавшихся распространением в доэллинистической Сирии и пришедших в Рим уже после многовекового развития В царстве Селевкидов. См.: Seyrig H. Le prétendu syncrétisme solaire syrien. – In: Les syncrétismes dans les religions greque et romaine. P., 1973, p. 147–152.


[Закрыть], т. е. содержали в себе больший или меньший компонент античной культуры, античного мировоззрения, что давало возможность воспринимать их не как чужеродный, а как могущий быть включенным во всю систему античной религии элемент. То, что было ей абсолютно чуждо, привиться не могло, как показывает неудачная попытка императора Элагабала перенести в Рим культ своего эмесского солнечного бога, хотя Рим, казалось, был готов дать приют самым экзотическим божествам.

Возможно, что излишне большое значение как новому явлению придается синкретизму. Отождествление различных богов на основании сходства их функций, иконографии или иных моментов всегда имело место, о чем говорят и ранние этапы римской религии, когда римляне усваивали богов пантеона соседей, а те – римлян. По мере знакомства с другими народами этот процесс, естественно, расширялся. Римлянин, попадавший на территорию чужого парода, считал своим долгом почтить уважаемое там божество и столь же легко, например, отождествлял кельтского солнечного бога-целителя Белена с Аполлоном, как некогда отождествлял того же Аполлона со своим Диовисом или богом горы Соракты. С другой стороны, почитатели кельтских и германских богинь – Матерей и Матрон – находили в них сходство с Юноной, Кибелой, Исидой. Соответственно умножались функции богов. Например, Дион Хрисостом писал о Тюхе, что когда она выступает как справедливая, она Немезида, как царящая в мире необходимость – она Мойра, как ведающая правосудием – она Фемида; земледельцы зовут ее Деметрой, пастухи – Паном (Dion. Chr. Orat., XLIV, 8). Но и это не было абсолютной новостью, так же как часто встречающееся в надписях Империи обращение ко многим божествам или «ко всем богам и богиням», известное еще из древнею жреческого ритуала, предписывавшего после обращения к тому божеству, которое следовало призвать в данном случае, обратиться затем и ко всем остальным божествам[105]105
  E. Кондураки в своей статье о синкретизме в Дакии также отвергает правомерность толкования надписей, соединяющих многих богов, как признак синкретизма. См.: Condaraclii Е. Le syncrétisme dans les religions de l'antiquité. Leiduu, 1У75, p. 186–189.


[Закрыть]. В аккумуляции функций божеств играло роль и символическое толкование их образов.

Так, Мать богов Кибела толковалась как висящая в воздухе и кругообразно вращающаяся Земля, символизировавшаяся влекомой львами колесницей Кибелы; ей подчинялись львы, так как материнская любовь может все превзойти; ее министры, корибанты, изображаются с мечами, так как все должны сражаться за родную землю; ее увенчивала башенная корона, так как на земле располагаются города (Serv. Aen., III, 113). Подобные интерпретации стали более распространенными, но встречались и прежде. Таким образом, все это не свидетельствовало о появлении чего-то принципиально нового в религии Империи, по сравнению с религией Республики.

Как уже упоминалось, эпиграфический материал не подтверждает мнения о том, что римская религия перестала удовлетворять потребности людей. Множество индивидуальных посвящений тому или иному римскому божеству с обетами и благодарностями за исцеление, избавление от опасности, освобождение от рабства, сделанных «вследствие видения», «сна», «по приказу бога», показывает, что присутствие наиболее чтимого божества ощущалось верующим постоянно, значит, его потребность в общении с богом удовлетворялась, причем не в результате соблюдения сухих ритуальных предписаний, а именно в результате соответствующего эмоционального настроя. Он поддерживался множеством освященных мест – loci (алтарей, часовен, храмов), значительную часть которых верующие на свой счет, своим трудом сооружали и украшали коллективно или индивидуально, а также праздниками, различными обрядами (большое место среди них по-прежнему занимали различные очистительные обряды, жертвоприношения, совместные сакральные трапезы), отправлением верующими различных неофициальных и полуофициальных жреческих должностей (ministri, magistri, antistites, sacer-dotes)[106]106
  Например, греческая надпись из Козы пророка (profetes) бога Гелкоса медппка Аоасканта. См.: Saladino. Tnscrizioni del terril– rio di Cosa. – Epigraphica, 1977, № 39 В статье собраны другие аналогичные надписи.


[Закрыть] при местах культа, в фамилиях, коллегиях, селах, пагах, городах.

И все же, хотя тезис об упадке традиционных римских божеств и культов и замене их восточными не подтверждается, в религиозной жизни Империи происходили значительные и все усиливавшиеся изменения, наметившиеся уже в конце Республики, но постепенно приобретавшие все большее значение.

Обусловливались они многообразными процессами, шедшими во всех сферах жизни государства. В сферу влияния римской культуры оказались втянутыми огромные массы людей с различными формами общественной организации, остававшимися неизменными или претерпевавшими большие изменения. Резко возросла мобильность населения. Люди знакомились с новыми для них идеями и представлениями, осваивали новые языки. Племена, прежде не имевшие письменности, научались писать по-гречески и по-латыни, a там, где письменность уже существовала, она приобрела гораздо более широкое распространение. Простые люди могли теперь посвящать надписи богам, эпитафии умершим, читать написанную по-латыни и по-гречески литературу, доводившую до них в упрощенном виде идеи философов и религиозных проповедников. Вместе с тем обострявшиеся социальные противоречил углубляли и разрыв в идеологии отдельных классов, сословий, статусов. Рост экономической зависимости большой части населения от богатых и влиятельных собственников и политической зависимости всех от императоров и их военно-бюрократического аппарата сопровождался усилением идеологического нажима. Все власть имущие, начиная от императора и кончая хозяевами рабов и колонов, патронами клиентов, требовали лести, почитания, молитв за их благополучие на земле и блаженство за гробом.

Для воспитанных на основополагающей для них идее свободы римлян, греков и тех, кто впитал их культуру, со всей остротой встал вопрос, как примирить эту идею с реальным положением вещей. А такая задача, казавшаяся неразрешимой земными средствами, предполагала обращение к силам неземным, более могущественным. Другим, тесно связанным с предыдущим и не менее острым являлся вопрос о происхождении вла, И хотя, как мы видели, уже при Республике процветание негодяев и несчастья хороших людей вызывали сомнение в провидении богов, тогда вопрос о зле в мире особого внимания не привлекал. Видимо, это объясняется тем, что зло связывалось с какими-то вполне реальными причинами – «порчей нравов», корыстолюбием и честолюбием знати, отстранением народа от участия в управлении государством, и жила надежда, что так или иначе, борьбой или реформами, эти причины можно будет устранить, восстановить справедливость и «золотой век». Теперь, по принятой Августом и развитой его преемниками версии, «золотой век» и царство справедливости уже наступили, бороться стало незачем и не для чего. Поиски причин зла и методов борьбы с ним из сферы социально-политической были перенесены в сферу надземную, космическую, т. е. религиозную.

Наконец, большую роль играло дальнейшее разложение «римского мифа». В правление Августа он получил свое окончательное оформление в «Энеиде» Вергилия и «Истории» Тита Ливия, и вместе с тем была выдвинута версия, что миссия Рима наконец достигла своего завершения. Рим и посланный богами Август подчинили к их же благу все народы своей власти, и во всем «круге земель» установились изобилие, процветание и счастье на вечные времена, ибо вечен Рим и непобедим Август. Эта идея стала краеугольным камнем всей последующей официальной идеологии и пропаганды. Но если при Августе многие в нее искрение верили, то со временем сторонников у нее становилось все меньше, а у многих, так или иначе страдавших от существующего строя, она вызывала более или менее осознанный протест. К тому же само понятие «Рим» все более обращалось в некую фикцию. Огромный город с его разноплеменным, принадлежавшим к разным классам, сословиям, статусам населением, контрастами роскоши и нищеты, власти и подчинения ничем уже не напоминал общину более или менее равных граждан, в которой возник «римский миф» со всеми его этическими и религиозными компонентами. Римские граждане теперь были рассеяны по всей империи, и чем дальше, тем больше становилось среди них провинциалов, которые, приняв римские имена, научившись с грехом пополам писать по-латыни, поклоняясь римским богам и обожествленным императорам, считая себя римлянами, стоящими гораздо выше Перегринов, на деле оставались носителями традиций своих племен и народов и никогда не бывали в Риме.

В таких условиях коллектив римских граждан никак не мог оставаться высшей инстанцией одобрения или осуждения, источником общественной и личной этики, глубокой, с детства, привитой потребности служить родине. Сама идея родины как неразрывной общности сограждан, несмотря на все попытки ее поддержать, тускнела. Источником этики и ее блюстителем становится мир богов. От них стали ждать награды и наказания за соблюдение или нарушение моральных норм. Соответственно боги, так сказать, из внешнего фактора становятся внутренним. Всеобщей становится вера в Гения как искру божества, живущую в человеке, в божественность человеческой души, родственной богам, которые знают благодаря ей не только поступки, но намерения, мысли людей, приобретавшие все более важное, самостоятельное, независящее от поступков значение[107]107
  Любопытно, что этот момент отразился и в право. Так, например, при Империи даже не осуществленное намерение раба бежать делало его беглым, тогда как, если он некоторое время отсутствовал, но бежать не намеревался, он беглым не считался. См. ниже, гл. 3.


[Закрыть].

Упомянутые факторы действовали во все время существования Римской империи. Но с особой силой они стали проявляться в ходе «кризиса III века», когда окончательно подорванной оказалась вера в «золотой век», «непобедимого императора», «вечный Рим», когда города, еще хранившие традиции античной гражданской общины, стали хиреть, a на смену составлявшим опору принципата, более или менее романизированным муниципальным слоям стала приходить из глубин провинций и из-за их границ новая знать, связанная с иными, отличными от античных, традициями. Все это и определило пути, по которым шла римская религия или, вернее, религии населения Римской империи, а также их место в общей культурной жизни того времени.

Наиболее заметным внешним фактором в ее истории было установление со времен Августа императорского культа. Как уже говорилось, ничего принципиально нового он не внес: обожествление римских государственных деятелей уже намечалось, в восточных провинциях культ царей был обычен, и обожествление вождей и царей было хорошо известно в ряде западных провинций (памятники такого культа известны в доримской Испании, доримской Галлии, в H y мидии и Мавритании, где были обожествлены цари Масинисса, Миципса, Юба, Гулусса, Гиемпсал[108]108
  Charles Picard G. Les religions de l'Afrique antique. P., 1964, p. 17–20.


[Закрыть]. Очень древними были, как мы видели, культ Гения главы фамилии и его превращение после смерти в бога для своих детей. Август же как «отец отечества» при римской склонности отождествлять государство с огромной фамилией, а фамилию с маленькой республикой, естественно, мог претендовать на отношение к себе граждан, аналогичное отношению членов фамилии к ее отцу. Плиний Старший, писал, что «бог – это помощь человека человеку», которая открывает путь к вечной славе; таким путем идет Веспасиан, a воздавать благодарность благодетелям и возводить их в число богов – древнейший обычай (N. Н., II, 5).

Новой была стройная организация и массовый характер созданного Августом и развитого его преемниками культа. Привязанность плебса к запрещавшимся сенатом компитальным коллегиям была учтена Августом, сумевшим с обычным для него мастерством социальной демагогии и якобы удовлетворить желания плебса, и вытравить из компитальных организаций мятежный дух, поставив их на службу новому режиму. Во всех 265 кварталах Рима, а также в италийских городах из числа плебеев, вольноотпущенников и рабов избирались магистры и министры компитальных Ларов и Гения Августа. Они обслуживали и организовывали посвященные этим божествам празднества и церемонии, сооружали святилища, алтари, статуи, оборудовали места собраний и общих трапез. Иногда этот культ непосредственно сменял прежние официальные культы городов, например Меркурия и Маи в Помпеях, обслуживавшийся выходцами из той же среды.

В провинциях, насколько мы можем судить по относящейся к 12 г. надписи, регулировавшей культ Рима и Августа в Нарбонне, к его отправлению привлекалась и местная знать (всадники), и вольноотпущенники. Само собой разумелось, что после смерти Август станет богом. Характерна метрическая надпись примипилария Л. Аврелия Руфа, посвященная, видимо, наследникам Августа, Гаю и Луцию Цезарям, как Героям, которые будут править землей, когда время призовет Августа стать богом и он обретет жилище на небе, откуда будет управлять миром (CIL, X, 3757). Когда Август умер и был причислен к богам, его культ приобрел еще более широкое распространение. Помимо официальных храмов и коллегий, среди высшей знати создавались частные товарищества для отправления его культа. Инициаторами в этом плане выступали и города. Так, в декрете, принятом в городе Форум Клодия в 18 г., устанавливался порядок жертвоприношений и угощения народа у алтаря Августа в дни рождения его, Ливии Августы и Тиберия, в годовщину избрания Тиберия великим понтификом. Сооружение алтаря, статуй и устройство трапез для народа совершались за счет декурионов (CIL, XI, 3303). Число храмов Августа умножалось и в провинциях, где они по особому, испрошенному дозволению сооружались и при его жизни. Клятва Юпитером и Августом или его Гением стала официально считаться самой священной, ее нарушение приравнивалось к оскорблению величества и святотатству, два преступления, вскоре слившиеся в одно, жестоко каравшееся. После смерти Ливии культ стал воздаваться и ей.

При преемниках Августа одни (те, кого сенатская оппозиция считала «тиранами») уже при жизни претендовали на божеские почести, другие довольствовались культом своего Гения и Рима в ожидании посмертного апофеоза. Последний, однако, был уделом лишь тех, кто заслуживал одобрения своего преемника и сената, утверждавших апофеоз. Но пока император правил, он считался если и не богом, то существом божественным, избранником богов. Дион Хрисостом в своих речах о царской власти утверждал, что хороший царь посылается на землю Зевсом, дабы править людьми и о них заботиться (I, 12). Сам Зевс избирает его как своего сына и учит искусству управления (IV, 18; 31). Сравнивал он положение царя и с положением Солнца, прекраснейшего из всех богов (III, 81–82). Впоследствии отождествление императора с Солнцем стало одним из элементов официальной идеологии. Императоры III в. изображались в короне из лучей, солярные культы пользовались их особым покровительством, а Аврелиан пытался сделать культ Солнца Непобедимого главным культом государства: на монетах чеканились изображения этого бога как «спутника» и «хранителя» императора, «как господина Римской империи» (dominus imperii romani). Соответственно приобрела популярность версия (особенно полно представленная в «Сатурналиях» Макробия) о тождестве всех богов с Солнцем.

Императорский культ имел различные формы организации и иерархию жрецов. Высшее место занимали жрецы целой провинции, возглавлявшие тесно связанные с императорским культом провинциальные собрания из местной знати. Должность такого временного или пожизненного жреца (архиерея в восточных, фламина в западных провинциях) обычно увенчивала карьеру местного богатого и знатного деятеля, отправлявшего все почетные должности в одном или нескольких городах, лично известного наместнику провинции или даже самому императору. В городах были свои фламины императорского культа из числа лиц, прошедших всю лестницу муниципальных должностей. Кроме того, им были заняты коллегии севиров-августалов, обычно состоявшие из богатых плебеев и вольноотпущенников. Последние, не имея права занимать муниципальные должности, вовлекались таким путем в муниципальную жизнь и тратили большие деньги на постройку храмов, организацию праздников, игр, раздачи народу. Большой активностью в распространении императорского культа отличались императорские отпущенники и рабы, особенно занятые в администрации. Они содействовали организации в различных местностях предназначенной в основном для широких масс так называемой Большой коллегии почитателей императорских Ларов и Изображений (Imagines). Кроме того, в городах и селах среди простого народа существовали многочисленные коллегии почитателей императоров и их «божественного дома», организаторами, патронами и жертвователями которых тоже часто были императорские отпущенники и рабы. Такую же роль играли военные и ветераны, являвшиеся также активными проводниками официальной идеологии. Празднование императорских юбилеев обычно включалось в уставы коллегий ремесленников и «маленьких людей». Таким образом, все слои общества вовлекались в облаченное в религиозную форму выражение верноподданнических чувств.

Часто посвящения императору совмещались с посвящением другим богам, особенно Юпитеру. Боги именовались Августами, богини Августами, a императоры и их жены изображались с атрибутами богов и богинь[109]109
  Beaujeu J. La religion romaine à l'apogée de l'empire. P., 1955, p. 70.


[Закрыть]. Септимию Северу как Юпитеру Всеблагому Величайшему и его жене Юлии Домне как Юноне Царице была посвящена надпись в Лептисе, где Септимий Север назван Солнцем, сыном Юпитера[110]110
  Glay M. Les syncrétismes dans l'Afrique ancienne. – In: Le syncrétisme dans les religions de l'antiquité. Leiden, 1975, p. 144–145.


[Закрыть]. Коммод часто изображался с атрибутами Геракла, Септимий Север – Сераписа[111]111
  Widman L. Isis und Serapis bei den Griechen und Römern. В., 1970, S. 177.


[Закрыть], их жены с атрибутами Юноны, Венеры, Цереры. Общими стали инсигнии богов и императоров, например земной шар, которым и те, и другие повелевали. Складывалось представление об объединяющей землю и космос иерархии: от народа к царю, от царя к составляющим мир элементам, от элементов к богу, от бога к миру (Pseudoacr. Carm., III, 3, 2). Среди знати, мечтавшей о «хорошем» с ее точки зрения, императоре, был особенно распространен культ императорских добродетелей; военные предпочитали обожествленные императорские победы. За благополучие императора, его поездки и возвращения, удачу на войне давались частные и общественные обеты, приносились торжественные жертвы. С императорским культом была теперь тесно связана древняя коллегия Арвальских братьев. Культ «вечного Рима» вызвал к жизни и разнообразные культы времени: Века или Вечности – Зона, года, сезонов. Утвердилось в философских и некоторых религиозных течениях понятие изначального времени, отождествлявшегося с Кроносом – Сатурном, все рождающим и все вбирающим в себя. Его символом была змея, кусающая свой хвост, – образ временного цикла: изображения змеи, как и поклонение змее, широко распространились.

Так как все императоры, начиная с Августа, были главами римского культа, великими понтификами, они могли по своему усмотрению вводить или реформировать тот или иной культ. Как уже упоминалось, Клавдий реформировал культ Кибелы. Ей был посвящен праздник с 24 по 27 марта: в храм вносилась сосна, олицетворявшая Аттиса, затем изображались его смерть и погребение; на рассвете следующего дня жрец объявлял о воскресении Аттиса и о спасении для всех посвященных в таинства Кибелы, народ отвечал возгласом: «Радуемся!» Начиналась радостная часть праздника – «гиларии» – с процессиями, в которых несли статуи богов. Заканчивался праздник купанием статуи богини и водворением ее в храм. Все это сопровождалось молитвами главного жреца – архигалла – за императора, сенат, римскую армию и римский народ. В культе Кибелы активное участие принимали коллегии дендрофоров («древоносцев»), вербовавшиеся из той же среды, что августалы[112]112
  Graillot И. Le culte de Cybéle mère dos dieux à Rome et dans l'empire. P., 1912, p. 117–136.


[Закрыть]. Впоследствии большую роль стали играть в ее культе тавроболии – жертвоприношения быка и очищение верующих его кровью. Тавроболии, совершавшиеся отдельными верующими или городами, часто имели целью испросить здоровья и благополучия для императора. Так разные формы религии и культа связывались с императорским культом. Относившиеся к нему символы, образы, лозунги чеканились на монетах, медальонах, изображались в храмах, на площадях, в частных домах, постоянно находясь перед глазами любого жителя империи. Лояльность, как и оппозиция к императорскому режиму, неизбежно принимала религиозную форму.

Правда, только некоторые раннехристианские авторы решались выступать против культа поработившего все народы Рима и его правителей, запятнавших себя начиная с братоубийцы Ромула столь многими преступлениями, что им следовало бы запретить даже входить в храмы, а не то что поклоняться им как богам. Но весьма вероятно, что подобные мысли рождались и у людей, не исповедовавших христианство, тем более что практика предания проклятию памяти «тиранов», еще накануне претендовавших на божеские почести, неизбежно должна была подорвать веру в божественность правителей.

Религия все больше сливается с философскими направлениями, распространенными среди высших классов и интеллигенции; в первые два века наиболее популярным из них был стоицизм, пытавшийся ответить на главные вопросы эпохи. Высшее благо, писал Сенека, – в познании бога, души и разума мира, природы, связующих все человечество, все живое. Размышление о законах природы, добре и зле помогает человеку подняться над судьбой, делает его свободным и бесстрашным в счастье и несчастье. По Сенеке, бог и в нас, и всегда с нами; его присутствие ощущается в лесу, в пещере, во всем, нас окружающем (Ep., 31, 41, 44, 65, 120). Он творческая сила, формирующая материю, и он же источник всех добродетелей, основанных на несгибаемом духе и правильном суждении (recta ratio), находящемся в соответствии с законами природы и добровольно им подчиняющемся (Ep., 66). Различные бедствия и несчастья нетрудно сносить, когда человек понимает, что все движется по воле бога, по вечному круговороту – возникает и погибает, соединяется и распадается, рождается и умирает (Ep., 71). Великий дух предает себя богу, и только мелкий сопротивляется и злословит на мировой порядок (Ep., 107). Хорошим людям часто живется плохо потому, что бог их испытывает и закаляет, чтобы они научились торжествовать над всеми превратностями судьбы. Великий дух в схватке с судьбой – зрелище, достойное Юпитера. Сократ, Муций Сцевола, Катон Утический не могут считаться несчастными, так как подали человечеству великие примеры. Только тот, кто сохранил добродетель в испытаниях, может считаться добродетельным, ибо нельзя таковым считать того, кто не знал искушений и несчастий: жившие в золотом веке были счастливы и невинны, но не добродетельны. Зато те, кого бог наградил истинной добродетелью, истинным, испытанным мужеством, поистине свободны, так как не боятся обрести свободу, уйдя из жизни. В великой республике мира хорошие люди добровольно переносят труды и опасности, как переносит их хороший солдат в отличие от дезертира, ибо как хороший солдат повинуется командиру, так хороший человек повинуется богу и его законам, а добровольное повиновение и есть свобода (Ep., 90; De provid., 1–6; De vit. beat., 15).

Бог имеет много имен – Юпитер, Фортуна, Либер, Геракл и т. д., но он един. И насколько прекраснее славить бога, чем разбои Филиппа и Александра и им подобных, причинивших людям больше бед, чем чума, пожары и потоп. Бог возвышает и губит людей, и наш негодный мир будет разрушен, когда богу будет угодно создать новый, лучший мир, который, однако, со временем тоже испортится.

Периодическую гибель мира, ссылаясь на авторитет Зороастра, подробно описывает Дион Хрисостом (XXXV, 36–66). Осуждает он и войны, и тех, кто их ведет, тех, кого люди, вместо того чтобы осудить, наделяют почестями (XXXVIII, 20). Возможно, и у него, и у Сенеки это было выражением робкого протеста против императорского культа.

Мысли Сенеки развивал и Эпиктет, который, видимо, как бывший раб, испытавший всю тяжесть власти капризного господина – отпущенника Нерона Эпафродита, был ближе к народу. Для Эпиктета бог, обычво отождествляемый им с Зевсом, в первую очередь залог духовной, т. е., с его точки зрения, истинной свободы. Бог дает человеку силу стойко, не теряя собственного достоинства, переносить все бедствия и, главное, власть земных господ. Он дал человеку способность составлять правильные суждения и на основании их делать правильный выбор в любых обстоятельствах (Convers., I, 1,7 – 13). Относясь безразлично ко всему внешнему, полагаясь на волю бога, человек сохраняет свободными свои суждения, над которыми не властен ни господин, ни тиран, распоряжающийся его судьбой и жизнью (Ibid., I, 23–26). Если родство с Цезарем дает человеку чувство спокойствия и безопасности, то тем более его должно давать сознание, что он сын бога (Ibid., I, 9, 6–7). Когда тиран говорит мудрому человеку: «Я покажу тебе, что я твой господин», тот отвечает: «Ты этого не можешь, так как Зевс сделал меня свободным, я его сын, а он не дал бы поработить своего сына». Говоря с власть имущим, всегда надо помнить, что бог все видит и знает, и не отступаться от своего суждения (Ibid., 1, 19, 7—10; 30). Человек никогда не бывает одинок, так как с ним всегда бог и живущая в нем частица бога – его Гений, и человек служит ему, как солдат цезарю, и уважает себя, как носителя божественной искры (Ibid., 1, 14). Следует постоянно славить бога за все его благодеяния, и не возмущаться, если что-либо, свершающееся но его воле, нам не нравится (Ibid., I, 16, 13–16; III, 13, 9, 17). Бог каждому назначил место, роль на мировой сцене, и ее следует добросовестно выполнять, ибо, если Терсит захочет командовать вместо Агамемнона, то ничего, кроме сраму, не добьется (ibid.. III, 22, 5–8).

И отличие от Сенеки, Эпиктет осуждает самоубийство: бог посылает человека и мир и отзывает, когда захочет, а человек должен стойко переносить превратности судьбы, закалять душу и делами свидетельствовать истинность своего учения (Ibid., I, 29, 48; 56; III, 24, 98—100). Эпиктет обрушивается на неверящих в богов и доказывающих, что богов выдумали законодатели для устрашения народа. Причем, если для Цицерона было вполне естественно исполнять должность авгура и в то же время издеваться над дивинацией, то Эпиктету такое противоречие представляется верхом бесстыдства (Ibid., II, 20, 21–27; III, 24, 19–21). Это говорит об изменении отношения к религии, предполагавшего уже не простое исполнение предписаний, a искреннюю веру. Идеал Эпиктета – «истинный киник», своим примером поучающий людей, не служащий никому, кроме Зевса, не придающий значения ничему, кроме воли Зевса, и потому истинно свободный (Ibid., III, 22, 5—100). Еще Сенека говорил, что пороку люди научаются сами, для добродетели им нужен вождь и наставник (Sen. Quaest Nat., III, 30). Такого наставника, «божьего свидетеля», видел Эпиктет в «истинном кинике».