Текст книги "Культура древнего Рима. Том 1"

Автор книги: Елена Штаерман

Соавторы: Михаил Гаспаров,Н. Позднякова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 38 страниц)

Что касается Марса, то мнения о его первоначальной природе расходятся. В своем специально посвященном ему исследовании Германсен[72]72
  Hermansen G. Studien über den italischen und den römischen Mars. Kobenliabn, 1940.


[Закрыть] собрал данные о культе Марса в различных городах Италии. Он отметил его связь с дятлом, быком, конем и особенно волком, иногда трехглавым (т. е. хтоническим), а также с хтоническими божествами круга Цереры и высказал предположение об идентичности Марса с Церрусом, паредром Цереры в Игувийских таблицах, описывавших церемонию люстрации города, аналогичную ритуалу арвалов; он отметил также обращение к Марсу-Сильвану во время совершавшегося в лесу жертвоприношения за здоровье быков (Cato, 83). Все это привело его к выводу о широких функциях Марса, бывшего не только богом войны, каким он стал впоследствии, но и земли, земного плодородия, растительности. Напротив, Дюмезиль, оспаривает причастность Марса к какой-нибудь деятельности, кроме военной. В пользу его толкования говорит популярность Марса именно как бога войны, сооружение его храма вне границ города – померил (поскольку вооруженное войско не могло входить в пределы города), военный характер коллегии салиев, почитание копья как символа Марса, связанные с его культом празднества очищения оружия и военных музыкальных инструментов, жертвоприношение Марсу коня в октябре с окончанием военных походов.

Некоторые считают Марса божеством дикой природы, всего чужого, опасного, лежащего за городскими стенами. Он должен был охранять город, его жителей и их имущество от враждебных влияний, он указывал путь тем, кто покидал родину в поисках новых поселений; он же давал победу воинам, выступавшим против населения чужой территории. Возможно, что попытки точно очертить функции древнего Марса неправомерны, так как и в данном случае строгая их дифференциация несовместима с фигурой бога-хранителя общины, каким был Марс в Риме и других италийских городах. Такой бог, предок, Герой (все эти понятия близки к Марсу, сын которого основал Рим, а его животные участвовали в основании ряда других городов) заботился обо всех потребностях общины и в мирное, и в военное время. Поэтому к Марсу, как и к Ларам, обращался глава фамилии, а в масштабах всей общины и арвалы, и салии[73]73
  А. Деграсси в комментарии к архаической надписи, посвященной Паркам Ноне, Декуие и Мортии, равнозначным Фатам, высказывает предположение, что последняя, предсказывавшая новорожденному будущее, была связана с Марсом (Degras-si, 10–12). В таком случае Марс мог выступать и как покровитель отдельного лица (откуда впоследствии пошло выражение Marte suo, означавшее, что кто-либо что-то сделал собственными силами), т. е. Марс сближался с Гением.


[Закрыть]. Превращение Марса в бога чисто военного имело место позже, с окончательной кристаллизацией пантеона.

Богом, тесно связанным с общинным характером древнего Рима, был и Квирин, впоследствии отождествленный с Ромулом. Дюмезиль связывает его с преданием о союзе Ромула с Титом Тацием. Для самих римлян Квирин, бог сабинян, выступает в основном как другая ипостась Марса – Марса «покоящегося», «мирного», храм которого, в отличие от «движущегося» Маиса, Mars Gradivus, был в стенах города (Serv. Aen., III, 35). Современные исследователи возводят имя Квирина к тому же корню, что и «курия» (coviria – «собрание мужей»), и считают его богом народного собрания римлян[74]74
  Bauet 1. Ор. cit, р. 30.


[Закрыть]. Такое толкование объясняет, почему гробница отождествленного с Квирином Ромула находилась на месте древних комиций, а также и самое это отождествление, поскольку Ромул был основателем не только Рима, но и основных его институтов. Отсюда же и близость Квирина к Марсу, соответствующая близости народного собрания и народного ополчения, и содержавшиеся в жреческих книгах обращения к Нога (Юности) Квирина и Viriles Quirini (Serv., Aen., Χ, 610), что, скорее всего, связано с возрастными классами граждан, и сообщение Плиния Старшего о росших перед храмом Квирина двух священных миртах, олицетворявших один сенат, другой – плебс, причем первый процветал до, а второй после Союзнической войны (Plin. Ν. Η., XV, 36, 2). Интересно объединение Януса и Квирина, которому под именем Януса Квирина якобы воздвиг храм Нума (Schol. Veron. Aen., VII, 607), что могло знаменовать связь войны и мира в гпажданской общине, поскольку призыв к Янусу Квирину содержался в формуле объявления войны главой фециалов (Liv., I, 32, 12). Возможно также, что, поскольку Янус как Янус Консивий считался умножителем человеческого рода (Macrob. Sat., I, 9, 14–18), а следовательно, и римских граждан, он мог связываться с богом их общины. Наконец, не исключено, что такая взаимосвязь подразумевала взаимосвязь космического порядка с порядком римской civitas. Фламины Квирина участвовали и в празднике Робигалии в роще божества Робиго, предохранявшего посевы от ржавчины (Ovid. Fast., IV, 305–343), а также от других возможных бедствий (Aul, Gell., IV, 6; V, 12), и они же обслуживали культ Акки Ларентии (Ibid., VI, 7). Очевидно, в их обязанности входило отвращать бедствия от коллектива граждан и чтить его благодетелей[75]75
  Из наименования древнейших жрецов-Фламинов отдельных богов – Юпитера (Па-теп dialis), Марса. Квирина, занимавших первое место в жреческой иерархии, а также Вулкана, Вольтурна, Палатуи, Фуррины, Флоры, Карменты, Цереры, Фалацера, Помоны – мы знаем о существовании культа и этих богов, часть которых пришла в забвение и точной интерпретации не поддается.


[Закрыть].

Таким образом, наиболее значимые римские культы древности были в основном культами общин – фамильной, соседской и гражданской.

Мы практически почти ничего не знаем, как римляне того времени представляли себе мир божеств, но, возможно, как это обычно бывает, он строился по образцу их собственного мира. Наиболее чтимые боги Янус, Юпитер, Марс, Квирин, Нептун, иногда Лар, как и сенаторы, именовались «отцами» – patres. Исконным или заимствованным у этрусков было представление о совете богов (dii consentes) при Юпитере, подобном опять-таки сенату при царе. В священной роще во время Луперкалий призывались божественные девы – virgines divi – аналоги весталок, обслуживавших священный очаг богов, и famuli divi – божественные слуги, так как боги, как и люди, имели прислужников из божеств низшего ранга. Видимо, κ famuli divi относились и лесные божества, и близкие рабам Лары. Такие лесные и домашние духи, слуги богов и защитники слуг известны и у других народов[76]76
  Usener Η. Ор. cit., S. 85—202.


[Закрыть]. Судя по формуле объявления войны, произносившейся главой фециалов (Liv., I, 32, 6—14), боги делились на небесных, земных и подземных, однако сфера их действия не всегда была четко разделена. Так, Юпитер был и небесным богом, а под именем Вейовиса и подземным и, как уже упоминалось, имел непосредственное отношение к плодам земли. Диана (хотя неизвестно с какого времени) была богиня и небесная, и земная, и подземная, откуда ее эпитет Тривия и отождествление с Гекатой Тривией (Serv. Aen., IV, 510, 511). Подземным богом мог быть и Меркурий (Ibid., IV, 577).

Возможно, господствующим было представление о трех разграниченных, но взаимосвязанных обществах: обитателей неба (богов), людей и мертвых. Разграниченность сказывалась в разграниченности связанных с ними понятий и установлений. Так, право божеское – fas – не смешивалось с правом человеческим – ius. Посвященное богам изымалось из сферы действия ius и переходило в сферу fas. Действию закона не подлежали весталки (Ibid., XI, 206). Человек мог быть посвящен богам и служить им как раб до освобождения от обязательств, накладываемых посвящением (dum… liberetur sacrationis nexu. – Ibid., XI, 558). Из общины людей исключались те, кого за преступления карали не по человеческим, а по божеским законам, по формуле sacer esto. По Закону XII таблиц (XII, 4) запрещалось посвящать богам спорную вещь, видимо, именно потому, что тяжбу о ней уже нельзя было решать на основе ius. В том же положении оказывались и мертвые – Маны, которых боялись propter cosecrationem (Serv. Aen., V, 45 со ссылкой на Варрона). Мир мертвых был отделен от мира живых, за исключением дней, посвященных общению с ними, когда открывался обычно закрытый вход в подземное царство (возможно, как-то связанный с понятием космоса) и мертвые впускались в мир живых. В эти дни следовало воздерживаться от всяких дел.

Взаимосвязанность же трех миров, вернее, трех сфер мира в целом, отражалась в ряде моментов. Люди не начинали ни одного серьезного дела, не узнав, одобрят ли его боги. Отсюда детальная разработка различных способов узнать их волю, сложная наука авгуров и гаруспиков, постоянное стремление истолковать любое необычное или даже обычное явление как благоприятный или неблагоприятный знак воли богов. Наиболее распространены были попытки узнать эту волю на основании исследования внутренностей (в первую очередь печени) жертвенных животных (искусство, заимствованное у этрусков) и по полету птиц, летевших в том или ином направлении, в той или иной части неба. При самом основании Рима Ромул получил благоприятный знак, увидя 12 коршунов, что предрекало городу 12 веков величия. Ромул считался первым авгуром, и его авгуральный жезл (им авгур размечал части неба, в которых предстояло наблюдать полет птиц) являлся одной из римских святынь и хранился в курии салиев.

Волю богов мог вопрошать и любой глава фамилии относительно своих частных дел, также как римский царь, жрец, впоследствии консул, главнокомандующий – относительно дел, касавшихся всего римского народа. Это не было в собственном смысле гаданием, т. е. попыткой с помощью неких приемов узнать будущее, – речь шла о том, чтобы определить волю богов, дабы не противоречить ей. На волю богов можно было воздействовать искупительными, умилостивляющими жертвоприношениями, очистительными обрядами, составленными по определенной формуле молитвами. Наряду с ними существовала и магия – как вредоносная, каравшаяся по закону (например, в Законах XII таблиц оговорены наказания за заклинания, имевшие целью повредить соседу и его урожаю, – VIII, 1в, 8а_в, 9), так и безвредная, связанная с лечением болезней, благополучием растений и животных, привлечением любви и симпатии и т. п. (многочисленные примеры такого рода собраны Плинием Старшим в XXVIII и XXX книгах его труда).

Из идеи о взаимосвязанности разных миров вытекало представление о постоянном участии богов в жизни людей, их постоянном присутствии в домах, в окружающей природе. В решительные минуты сражений боги иногда подавали голос или другой знак, обеспечивавший победу. Богов врага можно было переманить на свою сторону путем evocatio (Macrob. Sat., III, 9, 2). Они покидали свою общину и становились богами общины римской, воздававшей им культ. На дела живых могли влиять и мертвые, наказывая за пренебрежение к установленным в их честь обрядам (Ovid. Fast., II, 532–534) или должным погребениям: непогребенные мертвецы превращались во вредоносных Ларв, Стриг, Лемуров, опасных для детей.

Древние (возможно, отчасти модифицированные со временем) представления отразились и в формуле devotio. Произносивший ее полководец говорил: «Янус, Юпитер, Марс-отец, Квирин, Беллона, Лары, боги-индигеты, боги Новепсиды, боги, имеющие власть над нами и над врагами, боги Маны, вас я заклинаю, умоляю, прошу как милости, чтобы вы послали римскому народу квиритов силу и победу, а врагов римского народа квиритов поразили страхом, ужасом, смертью. Согласно моему торжественному обету, данному в этих словах, за республику, войско, легионы и вспомогательные отряды римского народа квиритов я предаю вместе с собою легионы и вспомогательные отряды врагов богам Манам и Земле Теллус» (Liv., VIII, 9, 6—14). Как видим, здесь содержится обращение и к основным богам-хранителям римской civitas, и к dii indigetes – обожествленным предкам – Героям, и к dii novensides (по более Распространенным толкованиям, это боги, вновь принятые в римский пантеон, по другим, основанным на этрусской этимологии, это девять богов, имеющих право наряду с Юпитером распоряжаться молнией), и к богам подземного мира. Взаимосвязь разных миров видна и здесь.

У римлян, как и в других древних религиях (хотя менее ярко выражено или стерто впоследствии), существовало разделение на культы исключительно мужские (Геракла, Сильвана) и исключительно женские (Матери Матуты, Доброй богини), функции которых толковались по-разному, поскольку их первоначальный характер был забыт.

Боги различных сословий и статусов если и существовали когда-нибудь, согласно теории Дюмезиля, то следы их стерлись, и то, что мы знаем о соответствующих представлениях, восходит к более позднему времени. Наиболее стойко держалась версия о воздававшихся созданным Ромулом отрядом или сословием всадников культах конному Нептуну и заимствованным путем evocatio из Тускула в 499 г. до н. э. Диоскурам. Тут, скорее всего, отразилось влияние греческих представлений о конном Посейдоне и всадниках Диоскурах. Но возможно, что у римлян, как и у других стадиально близких народов, существовали некогда связанные со сражавшимися на конях viri fortes боги-всадники, о чем и сохранились некие смутные воспоминания. С умножением числа торговцев их богом стал Меркурий, которому по решению народа в 495 г. до н. э. был посвящен храм; одновременно была организована и коллегия торговцев (Liv., II, 27, 6). Покровительницей ремесленников, организация коллегий которых приписывалась Нуме, стала Минерва. Впоследствии любые вновь возникающие коллегии группировались вокруг какого-нибудь божества. Во все времена для римлян человек, не причастный к sacra какого-нибудь коллектива, стоял как бы вне всяких общественных связей и казался поэтому презренным и опасным. Так, Ливий вкладывал в уста противников плебса обвинение плебеев в непризнании святости богов (III, 18, 2–3; 19, 10). В одной контроверсии Сенеки Старшего (III, 21) сын, жалуясь на отца, вознамерившегося выдать дочь замуж за раба, подчеркивает отсутствие у раба семейных святынь, к которым муж приводит новобрачную.

Идея неразрывности коллектива с его божеством сказывалась в таких мероприятиях, как сооружение Сервием Туллием на Авентине храма богине латинов Диане Аррицийской (когда Рим стал главою латинского союза) и перенесение в Рим культа Юпитера Латиариса, обожествленного царя Латина. Впоследствии вокруг храма Дианы на Авентине группировались плебеи и рабы, видимо, первоначально принадлежавшие к числу переселенных в Рим или взятых в плен латинов. Царь Тарквиний Гордый закончил и посвятил на Капитолии храм Юпитера, Юноны и Минервы как центр окончательно оформившегося как единый город Рима. Капитолийская троица оттеснила на задний план троицу Юпитера, Марса и Квирина, и главным богом Рима на все времена окончательно стал капитолийский Юпитер Всеблагой, Величайший – Iuppiter Optimus Maximus.

Капитолийская троица и посвященные Юпитеру Великие игры были в первую очередь связаны с патрициями, и из патрициев вербовались первоначально все члены жреческих коллегий. Все возраставшее за счет переселений в Рим граждан соседних общин население не имело своего официального религиозного центра. И может быть, именно вследствие представления о недопустимости существования какого-то коллектива (общины или сословия плебеев), лишенного связующей силы культа божества-покровителя, в 494 г. до н. э. был основан (по преданию, выстроенный греческими мастерами) храм плебейской троицы Цереры, Либера и Либеры, старых земледельческих богов, чтимых в разных городах Италии. Этот храм, в котором помещался архив народных трибунов, так же как Плебейские игры, устраивавшиеся плебейскими эдилами, был теснейшим образом связан с борьбой патрициев и плебеев. Может быть, в это же время для привлечения плебса был основан храм Сатурна и учреждены Сатурналии. Правда, окончательно они были оформлены как праздник равенства господ и рабов, как воспоминание о «золотом веке» под влиянием греческих Кроний во время II Пунической войны. Но, возможно, аналогичные элементы содержались в нем и раньше, что и привело к отождествлению Сатурна с Кроносом. По мнению Гаже, уступкой плебсу было и введение культа Аполлона, получившего храм в 431 до н. э.[77]77
  Gage J. Apollon Romain. Р… 1955, р. 220.


[Закрыть] Аполлон, как считает Гаже, был близок к пастушескому богу горы Соракты – Сорану, жрецы которого hirpi (т. е. волки) Sorani были сходны с Луперками. Затем этот бог слился с Аполлоном, а тот с Вейовисом, изображавшимся как вооруженный стрелами юноша. Он стоял близко к почитавшейся в Таррацине Ферронии, богине растительности, леса, магии и отпускавшихся в ее храме на волю рабов. Культ Аполлона, считает Гаже, легко мог объединить элементы, стоявшие вне пределов общины и ее религии. Коллегия его жрецов, сперва duumviri, затем decemviri sacris faciundis, первая стала доступна плебеям. Ей были поручены якобы приобретенные Тарквинием Гордым у пророчицы-сивиллы так называемые сивиллины книги, содержавшие написанные акростихами предсказания и предписания, как следует умилостивлять богов, если какое-нибудь бедствие или необычайное знамение показывало, что боги чем-то разгневаны. С взаимоотношениями патрициев и плебеев было, видимо, связано и посвящение в 466 г. до н. э. храма богу верности клятве – Dius Fidius. Fides, по преданию обожествленная Нумой и чтившаяся также другими италиками, была одним из основных понятий, порожденных структурой тогдашнего Рима. В частности, она определяла такой важнейший ее элемент, как взаимные обязательства патронов и клиентов, римлян и подчиненных им общин разного статуса[78]78
  Boyancee Р. Ор. cit, р. 91 – 135.


[Закрыть]. Впоследствии обожествляться стали и другие считавшиеся наиболее важными добродетели и понятия, как уже упоминавшаяся выше Pietas, Доблесть – Virtus, Honos – почет от сограждан, заслуженный подвигами во имя родины, и др. Обожествление Добродетелей и понятий, к ним близких (например, Конкордии – согласия между гражданами), – уникальная черта римской религии, у других народов не встречающаяся и еще не нашедшая объяснения.

В остальном же, как мы пытались показать, несмотря на скудость наших сведений, нет оснований полагать, что древнейшая римская религия резко отличалась от религий других народов, стоявших на стадии перехода к классовому обществу, и говорить о каком-то особом складе ума и духе римлян, обусловивших такое различие.

Специфика римской религии стала определяться позже, в связи с особенностями развития Рима, отличавшими его от других древних народов. К ним относятся: рано начавшееся передвижение населения из других общин в Рим, a римлян – в выводимые ими колонии; безудержное расширение римской агрессии и римской территории; демократизация общественного строя, обусловившая неизвестную в других странах древности (за исключением греческих полисов) кристаллизацию рабства и свободы. Как эти факторы влияли на судьбу римских верований и культа и какова была судьба первоначальных истоков последних, становится более ясно в эпоху Пунических войн и после них, но кое-что имело место уже и в более ранние периоды. За счет перенесения в Рим культа покоренных общин расширялся римский пантеон. Кроме уже упоминавшихся раньше различных ипостасей Юпитера и Юноны, в него вошли Фортуна Примигения, заимствованная из Пренесте, где в ее храме давались предсказания по надписям на дубовых табличках (так называемые sortes – «жребии»), что и сделало ее в первую очередь богиней судьбы. Культ Фортуны Примигении дополнил культ других Фортун с разными эпитетами, якобы введенный любимцем этой богини Сервием Туллием. Видимо, из Тибура пришел Геркулес, из Таррацины уже упоминавшаяся Феррония и т. д. Большую роль играли и взаимовлияния представлений о разных богах, что усложняло их образ, делало их поливалентными. Выше уже приводились данные Гаже об Аполлоне. Очень сложным, согласно исследованию Шиллинга, был генезис образа Венеры[79]79
  Schilling Я. La religion romaine de Venus. P., 1954.


[Закрыть]. В нем нашли отражение культ богини садов, персонификации «Милости богов» и черт, присущих греческой Афродите, с которой под влиянием распространения в V в. до н. э. предания об Энее, сыне Афродиты, была отождествлена Венера, ставшая покровительницей его потомков и римлян вообще.

Кое-что заимствовалось у этрусков (искусство гаруспиков и авгуров, архитектура храмов, возможно, некоторые предания, хотя излишнее преувеличение влияния этрусков вряд ли оправданно) и греков, например обряд лектистерний – священной трапезы, устраивавшейся для богов, известный уже в 399 г. до н. э., когда угощение было дано статуям шести богов[80]80
  Bauet J. Op. cit., p. 43.


[Закрыть], ритуал культа Геркулеса на ara maxima.

Смешение населения и демократизация общественного строя определили, вероятно, угасание культа Героев (если таковой существовал) и превращение их в безымянных Ларов. Враждебность масс к патрициям, из которых выходили viri fortes, слияние части плебейских родов, не имевших именитых предков, с патрицианскими, приток извне людей, которым местные римские традиции были чужды, должны были затемнить образы Героев, свести на нет их почитание. Этому же могла способствовать укрепившаяся со времени свержения Тарквиния ненависть к царской власти и крайне настороженное отношение ко всякому выдающемуся лицу, подозреваемому в намерении объявить себя царем. Тот факт, что Законы XII таблиц запрещали предоставление личных привилегий (IX, 1–2), позволяет думать, что уже тогда складывалась впоследствии столь ярко выраженная у Катона идеология, решительно осуждавшая любого, даже самого заслуженного, человека, если он ставил себя выше остальных граждан, и противопоставлявшая возвеличивавших своих героев греков римлянам, могущество которых создавали не отдельные герои, a весь народ, все граждане. Катон, а впоследствии Вергилий называли этрусского царя Мезенция contemptor deorum (бого-сулышк), так как тот приказал приносить себе первинки плодов, причитающиеся богам, а претендующий на божеские почести и есть contemptor deorum (Macrob. Sat., III, 5, 10–11). Такое умонастроение, естественно, не благоприятствовало культу Героев. Напротив, демократический культ Ларов, покровителей всех членов фамилий и соседств независимо от их статуса и происхождения, приобретал все большее значение. Возможно, с ним связан засвидетельствованный Варроном обычай жрецов приносить во время Ларенталий жертву «рабским Манам» на гробнице Акки Ларентии (Varr. L. 1., VI, 24), связь которой с Ларами, как уже упоминалось, не исключается. Рабы-чужеземцы, видимо, не получали должного погребения, их трупы выбрасывались за Эсквилинские ворота (Pseudoacr. Serai., I, 8, 8; Fest., s.v. puteum). Демократизация сказалась и на трансформации всаднического культа конного Нептуна, ставшего только богом моря, на ослаблении связи всадников с Диоскурами.

Одновременно происходила централизация культа и окончательно оформлялся пантеон за счет некоего «естественного отбора» богов. С усилением мощи Рима на первое место, естественно, выдвигались боги, наиболее тесно связанные с его возвышением. Видимо, в эту же эпоху начинает складываться специфическая римская мифология, по форме отличная от мифологии других народов, но по сути имевшая ту же задачу: объяснить прошлое, оправдать настоящее и наметить пели на будущее. Такой задаче в сложившихся условиях, блестяще отвечал «римский миф», видимо, впитавший в себя самые различные элементы древней религии, преданий, легенд, по мнению Дюмезиля, также и общеиндоевропейского наследия. Несмотря на пестроту материала, «римский миф» сложился со временем в более или менее стройное целое, хотя у разных авторов мы видим различные версии его компонентов – истории Энея, происхождения и истории Ромула и Рема, Сервия Туллия и т. д. Но ведущая идея оставалась общей, и она обусловила подбор и препарирование основных эпизодов, какими бы ни были их истоки: индоевропейская мифология, собственные мифы, мифы, заимствованные у других италиков, этрусков, греческих городов Италии. Это – идея исключительности судьбы Рима (предначертанная богами еще тогда, когда Эней уходил из горящей Трои), города, основанного сыновьями бога, пользующегося особым покровительством богов, предназначивших ему беспримерное величие и власть. Боги участвовали в установлении его институтов, а потому служение Риму есть в то же время служение богам, исполнение их воли. Первые цари, Гораций, победивший своих представлявших воевавшую с Римом Альбу двоюродных братьев Куриациев и не пощадивший сестру, осмелившуюся оплакивать одного из Куриациев, бывшего ее женихом; Брут, казнивший вступивших в заговор с Тарквинием своих сыновей; Муций Сцевола, пробравшийся в лагерь врага Рима этрусского царя Порсенны и, будучи пойманным, сжегший руку на его очаге в доказательство стойкости римских юношей; Гораций Коклес, один защищавший от врагов мост, открывавший дорогу в римскую землю; отец и сын Деции Мусы, принесшие себя в жертву подземным богам ради победы римлян, и другие легендарные и полулегендарные лица воплощали и иллюстрировали ведущую идею «римского мифа».

Связанные с ним рассказы в основном группировались вокруг трех тем: история Энея, доримских царей латинов и основания Рима, история первых римских царей и установление республики; первые воины республики и их герои. Как сложны были пути создания таких мифов, видно на примере истории Сервия Туллия. На самом деле он был этрусским или латинским полководцем Мастарной, захватившим со своими отрядами власть в Риме. Согласно общепринятой истории, он был сыном Лара и рабыни (по другой, более рационалистической версии, сыном знатной пленницы), воспитанным женой Тарквиния Древнего мудрой Танаквиль (она предугадала его великое будущее, увидев, как огонь окружил его колыбель, никак, однако, не повредив ему), возлюбленным Фортуны, возвысившей его из рабов в цари, инициатором различных полезных народу установлений (особенно ценза, дававшего возможность людям выдвинуться не по знатности происхождения, а благодаря нажитому умом и деятельной жизни богатству), царем-народолюбцем, погибшим из-за ненависти знати и предательства собственной дочери. Очень важно, что герои всех преданий о ранней римской истории видели свою награду в заслуженном ими признании народа, в его благодарности, оказанном им почете, по не ставили себя над народом, не претендовали на роль, как мы бы сказали, «сверхчеловека». Напротив, те, кто, имея большие заслуги, стремился к власти над народом н противопоставлял ему себя (как, например, Манлий Капитолийский), покрывали себя позором.

Естественным следствием господства над умами «римского мифа» было то обстоятельство, что, в отличие от других народов, по представлениям которых награждали и карали боги, в Риме следы освященной религией этики очень незначительны и, пожалуй, прослеживаются только в рамках фамилии, где носителями этического начала были Лары. Это и понятно, так как на первых этапах истории Рима основное противоречие между неограниченной властью господина и абсолютным повиновением его подчиненных, особенно рабов, проявлялось в основном в рамках фамилии, и только апелляция к религии могла его как-то умерить и сгладить. В целом же высшей этической санкцией было одобрение или осуждение сограждан, а истоком этики была гражданская община. Но так как она сама была неразрывно связана с миром богов, их волей и предначертаниями, то выступавшие против нее в конечном счете выступали и против них.

«Римский миф» обусловил и толкование обрядов и ритуалов, смысл которых был забыт, на основании истинных или легендарных исторических событий. Так, праздник «бегства царя» – regifugium – связывался с изгнанием Тарквиния, а праздник «бегства народа» (poplifugium) – с исчезновением ставшего богом Ромула, которого народ в смятении побежал искать. Праздник Нонны Капратины, когда рабыни одевались и вели себя, как свободные, возводился к подвигу рабынь, которые некогда отправились, переодевшись матронами, к требовавшим заложниц врагам и, напоив их допьяна, подали знак римскому войску, легко перебившему пьяных. Новогодний праздник Анны Перенны интерпретировался как воспоминание о доброй старухе, кормившей хлебом и пирожками удалившихся на Священную гору плебеев.

Видимо, параллельно с генезисом «римского мифа» шла разработка методов общения с богами, уточнение их функций и формул, по которым следовало к ним обращаться. Так создавались понтификальные книги, устанавливавшие, как, в каких случаях и каких богов следует призывать.

В тот же период жреческие коллегии, прежде доступные только патрициям и пополнявшиеся кооптацией, становятся доступными и плебеям, а члены их, в первую очередь великий понтифик, стали избираться народным собранием. Было запрещено дарить и завещать богам, т. е. храмам, землю, чтобы она не уходила из-под контроля общины и не обрабатывалась хуже, чем положено (Cic. De leg., II, 23, 45; Ulp. Fragm., XXII, 6). Опубликование календаря, ранее известного только жрецам, имевшим возможность по своему усмотрению объявлять дни неблагоприятными для народных собраний, судов и т. п., лишило их и этой возможности влиять на политическую и общественную жизнь. Таким образом, в Риме не смогло развиться храмовое хозяйство, в других странах обеспечивавшее влияние жрецов, а сами они не превратились ни в касту, ни в сословие, в какой-то мере противостоящее другим социальным слоям. Религия нередко использовалась в политических целях, но в интересах не жречества, как некоего целого, а в интересах той или иной политической группировки. В результате при обязательном участии граждан в культе тех общин, к которым они принадлежали, они не были стеснены никакой обязательной догмой, что имело огромное значение для развития как римской религии, так и всей римской культуры.

Религия цементировала общины, связывала их с богами и предками, как бы включавшимися в их коллектив, следовавший их указаниям и воле. И именно эта органическая связь устраняла представление о сверхъестественном в позднейшем и современном понимании этого слова. Боги могли разгневаться на какие-то неугодные им, оскверняющие действия, послать необычайные знамения, страшные бедствия, покойники могли быть и благодетельными, и зловредными, но все это входило в естественный порядок вещей, могло быть улажено соответственными искуплениями. Страха перед какими-то стоящими вне мира, вне регулирующих его законов силами не было. А следовательно, не было боязни оскорбить эти неведомые и страшные в своей непостижимости силы отступлением от какого-то предписанного ими и столь же непостижимого человеческому разуму учения, требующего слепой веры, обычно лежащей в основе догмата. Законы религии общин были в конечном счете законами самих общин. Они утверждали основополагающую взаимосвязь изначального органического единства общин и вторичность, производность множественности их сочленов, к числу которых принадлежали и боги.

Не было в римской религии и какого-то божественного оправдания существующей социальной структуры, санкции повиновения низших высшим. Рабы повиновались господам не потому, что так предписали боги, а потому, что господа обладали правом принуждения, действовавшим до тех пор, пока раб не избавлялся от власти господина, получив вольную или сбежав[81]81
  Достаточно почитать Плавта, чтобы увидеть, насколько неприкрытыми и ничем не замаскированными были взаимоотношения рабов и господ, в отличие от взаимоотношении «батюшки барина» и зависимого крестьянина.


[Закрыть]. Граждане были, по крайней мере в принципе, равноправны и должны были во всем руководствоваться прежде всего благом Рима, повиноваться его законам[82]82
  В этом плане интересно сопоставить учение брахманов о происхождении различных каст из уст, рук, бедер и ног создателя с басней Менения Агриппы, сравнивавшего возмущение плебеев с отказом различных членов тела кормить желудок, отчего они и сами захирели. Здесь за основу берется не установленный богом порядок, а органическое единство гражданской общины как живого организма.


[Закрыть].

Когда позднее римляне сталкивались с племенами и народами, в той или иной мере сохранившими те же общинные отношения, которые были характерны для первых веков истории Рима, они обнаруживали там религиозные представления, весьма сходные с их собственными более ранними верованиями. Частично сходство связано было со свойственным всем древним народам обожествлением гор, водных источников, лесов, деревьев[83]83
  Так, в Аквитании богами были яблоня, бук. самшит, дуб, Sexarbor, т. е. дерево с шестью стволами, растущими из одного корня.


[Закрыть], некоторых животных, иногда антропоморфизированных. Но главной основой сходства была аналогичная социальная психология, обусловленная общинным строем. Общины могли быть кровнородственными или территориальными, и, соответственно, божество могло быть или предком, или покровителем соседств, но во всех случаях оно было неразрывно связано с почитавшим его коллективом, почему боги и богини часто носили имена и эпитеты, производные от названия родов, племен, сел. Такие культы были связаны именно с социальным строем, a не со слабостью эллинизации или романизации. Особенно показательна в этом смысле издавна романизированная долина По, где сохранилось много общин различного тина, почитавших богинь Матерей или Матрон, носивших имена этих общин. Насколько идентично было повсюду отношение общинников к их божествам, показывает сопоставление надписей из района Медиолана и других западных областей, посвящавшихся Matronis et vicanis (например, CLL, V, 5716), с посвящениями из Малой Азии «богу и кометам»[84]84
  Голубцова Е. С. Идеология и культура сельского населения Малой Азии I–III вв. М., 1977, с. 43.


[Закрыть].