Текст книги "Марш-бросок к алтарю"

Автор книги: Елена Логунова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)

2

Проходя мимо собора, Ася виновато вздохнула, неловко перекрестилась на ослепительно сияющий золотой крест и тут же поняла, что сделала это напрасно. От резкого движения нашлепка на плече заскользила вниз, и толстый пласт сырой говяжьей печени съехал к самому запястью. Если бы не резинка на манжете, он уже ляпнулся бы к ногам кровавым куском, вот позору-то было бы! А все тетка Наталья, мастерица-наставница, с ее полупринудительным обменом ценным опытом!

– Запомни, Аська, от коллектива отрываться нельзя! – поучала она практикантку, сноровисто раскладывая провизию по полиэтиленовым пакетам. – Все несут – и ты неси, как все, иначе жизни тебе на кухне не будет, даже не надейся!

«Все» несли сумками, и вахтеры на КПП почему-то не обращали на это внимания. Лишь изредка кто-нибудь из стражей для порядка проявлял бдительность и лениво заглядывал в пакет посудомойки или кухонной рабочей. Элиту – поваров и диетсестру – недосматривали никогда. Но Ася, как бесправный кухонный планктон, была в самой группе риска.

– Ничего, главное – знать производственные секреты. Вот, запомни: самое ценное держи ближе к телу. Мясо – к мясу! – учила ее тетка Наталья, ловко пришпандоривая на худенькие плечи практикантки сырую говяжью печень в целлофановой обертке.

Закрепленные скотчем, мясные куски легли увесисто, как эполеты, и контрольно-пропускной пункт Ася миновала без проблем. Злая усатая сторожиха заглянула только в ее сумку, небрежно переворошила там мелкое барахло и махнула рукой, отпуская девчонку с миром. В белом холщовом платье в стиле хиппи Ася выглядела невинной, как божий ангел. Тетка Наталья оказалась хорошим психологом: контролерше и в голову не пришло, что вместо крыльев у «ангела» пласты свежего мяса.

Вот только скотч подвел, досрочно отклеился! Печенка съехала с плеча, как с горки, и по-партизански залегла в рукаве, обещая при первой же возможности вывалиться наружу. Пришлось Асе подхватить левую руку правой и идти, баюкая коровий ливер, словно любимое дитя в гамаке. От волнения и стыда кровь шумела у нее в ушах так, что грохота взрыва она вовсе не услышала и упала не от страха, а лишь потому, что земля под ногами неожиданно сильно дрогнула, войдя в резонанс с трясущимися коленками.

Печенка, по закону подлости, естественно, оказалась снизу и от нажима на нее тут же просочилась сквозь ангельски белый рукав красной жижей. Ася так расстроилась, что даже заплакала, и сквозь слезы толком не разглядела окружающую суету. Кто-то куда-то бежал, кто-то что-то кричал… Имеет ли происходящее отношение к ней, Ася не поняла, но самой ей так хотелось куда подальше убраться с площади, с глаз гуляющих, что она ни секунды не раздумывала. Резво поднялась, вытряхнула предательскую печенку из левого рукава, через горловину ворота сдернула второй багровый шмат с правого плеча, побросала подлое мясо наземь и со всех ног припустила прочь, не разбирая дороги.

Дюжий дядька с арбузным пузом, обтянутым желтой майкой, сцапал ее под платаном, мимо которого Ася бежала, пригнувшись, и только потому не врезалась лбом в толстую нижнюю ветку.

– Стой, падла! – некультурно рявкнул на нее дядька.

От несвежей майки мерзко пахло потом, а от ее владельца – пивом. Ася сжалась в комок и повисла в руке, похожей на свиной окорок, тряпичной куклой.

– Держи ее, Вася, держи! – визгливо закричала спутница пивного толстяка. – Милиция! Мы ее поймали!

– Я больше не бу-у-уду! – как маленькая, разревелась Ася.

Ей хотелось умереть на месте. В воображении стремительно промелькнули ужасающие картины-позорное изгнание из училища, суд, тюрьма и несчастное лицо мамы, искательно заглядывающее в сырую темницу сквозь густую ржавую решетку.

– Кого, кого поймали? – загомонили в толпе.

– Террористку! – услышала Ася.

Это было неожиданно.

– По-по-постойте! – рыпнулась пленница, от запредельного волнения начиная заикаться.

– В тюрьме и постоишь, и посидишь, гадина! – «успокоила» ее подруга толстяка.

– В тю… – заикнулась было Ася, но не договорила – лишилась чувств.

– Тю-тю! – передразнила ее безжалостная баба.

– Вот! Вся в белом, но с черной душой, и руки в крови! – передавая безвольно поникшую «террористку» подоспевшим милиционерам, горделиво сказал проявивший похвальную бдительность и расторопность пивной толстяк. – Точь-в-точь, как было сказано!

3

Предсказания бородатого старца, до взрыва не вызывавшие у публики особого интереса, теперь цитировались на каждом углу. Нашлось достаточно свидетелей, готовых повторить пророчество слово в слово. К сожалению, сам пророк уже не мог ни озвучить, ни прокомментировать свой зловещий монолог. Взрывной волной его очень неудачно обрушило на острые пики водометов, что автоматически увеличило список жертв теракта до четырех человек: первыми при взрыве погибли Ратиборский, его водитель и охранник. Голубь, полагаю, тоже сдох – я не видела, чтобы он вылез из сиреневой чащи. Впрочем, на кусты я не засматривалась и вообще не стала задерживаться в подозрительной близости от места трагедии. Дернула от превратившейся в огненный факел покореженной «бэхи», как черт от ладана! Точнее даже, как хромой бес, потому что каблук я все-таки покалечила.

Несмотря на это, скорость я развила приличную и к кондитерской на другой стороне площади прихромала раньше, чем появились спецмашины с сиренами. Внутренний голос мне не просто подсказывал – он бешено орал, что надо делать ноги. Все четыре: и мои, и Катькины!

Катерина сидела за столиком и выглядела гораздо лучше, чем я ожидала. Разбитое витринное стекло осыпалось, не причинив ей вреда, а кусок шоколадного торта, плюхнувшийся на светлую юбку, в контексте сложившейся ситуации не стоило расценивать как большую неприятность. Однако цвет и выражение лица приятельницы мне очень не понравились. Оцепеневшая Катька была очень похожа на безглазую мраморную статую и в этом качестве могла бы украсить собой какой-нибудь уединенный склеп.

– Ты как? Встать можешь? Поднимайся живо! – затормошила ее я.

– Инка, как же это, а? – беспомощно пробормотала коллега, обратив ко мне беломраморное лицо с незрячими глазами.

– Так же! – буркнула я, сдергивая ее со стула. – Подъем! Мы уходим!

Пока на нас никто не обращал внимания, но я подозревала, что это ненадолго. Очень скоро кто-нибудь из посетителей или персонала кафе сам или под давлением милиции вспомнит, что незадолго до взрыва – аккурат в момент выхода Ратиборского! – Катерина возбужденно скомандовала в телефон: «Объект пошел, действуй!» Попробуй докажи потом, что она не имеет отношения к убийству!

«Что вы ОБЕ не имеете отношения к убийству! – безжалостно поправил мой внутренний голос. – Ментам ведь не составит сложности выяснить, кому именно Катерина отдала это крайне подозрительное распоряжение! Посмотрят на исходящий номер – и все, Индия Кузнецова! Готовься сушить сухари!»

Поскольку мне эти малоприятные расклады были совершенно ясны, борьбу с Катькиной рефлексией я провела в хорошем темпе, и очень скоро мы с ней уже сидели в такси.

– На вокзал, какой поближе! – велела я водителю и приготовила ладошку, чтобы зажать рот подружке, если она вздумает спросить, зачем нам на вокзал.

Но мраморная Катька удивления не выказала, и минут через десять мы подрулили к плохо организованному стаду «Икарусов» дальнего следования. Вокруг автобусов сновали пассажиры с чемоданами и сумками, торговки с лотками и тележками, горластые и нахрапистые частные извозчики – затеряться в пестрой суетливой толпе было совсем нетрудно. Я протащила безвольную Катьку между пыльных автобусных боков и через заполненную посетителями обжорку. Потом мы еще немного попетляли по соседнему скверу и на выходе из него снова поймали такси.

«Кажется, ушли?» – пробормотал мой внутренний голос с недоверчивой интонацией неоднократно битого жизнью беглого каторжника.

Катька молчала. Ей явно было все равно – как ушли, куда ушли, кого «ушли»… Ратиборского она не любила, но надежды на будущее связывала с ним так крепко, что теперь оказалась в полной прострации. В лифте, который с угнетающим траурным гудением влек нас на пятый этаж, Катерина стояла как памятник самой себе, не обращая внимания на мои попытки завязать разговор.

– Привет, девчонки! – Алка Трошкина, открывшая нам дверь, сначала обрадовалась, но тут же испугалась: – Ой, а что случилось?!

– Теплый плед, чай, валерьянку! – скомандовала я, без задержки затаскивая индифферентную Катерину в комнату.

– Не надо валерьянку, – вяло воспротивилась Катька.

– Надо, Катя, надо! – строго сказала я и заставила ее лечь на диван.

Шустрая Трошкина притащила на подносике затребованные напитки и убежала в прихожую, откуда сразу же послышались грохот и сдавленная ругань: теплый плед рачительная хозяюшка явно успела отправить в долгосрочную ссылку на антресоли. Я укрыла Катьку плюшевой накидкой, которую сдернула с кресла, велела ей спать, вышла из комнаты и плотно прикрыла за собой дверь. Трошкина, встретившая меня в прихожей с зимним сапогом в руке, обеспокоенно спросила:

– Что, не вышло? Он на ней не женится, да?

Лучшая подруга, как обычно, была в курсе моих планов.

– Не женится, – подтвердила я, проходя в кухню.

Графин с водой и пузырек с валерьянкой все еще стояли на столе, и я живо соорудила антистрессовый коктейль для себя.

– Это точно? – спросила Алка, глядя, как я глотаю лекарство.

– Разве что в следующей жизни! – я со стуком поставила на стол пустой стакан, прислушалась к послевкусию, скривилась и распахнула холодильник. – Тортика никакого нет?

– Есть шоколадные конфеты!

Трошкина достала из кухонного шкафчика коробку с изображением белого медведя, одиноко бредущего по безжизненной ледяной пустыне. Цветом и безрадостным выражением морды мишка здорово напоминал Катерину. Опять же живот у него был как у беременного.

– Годится, – оценив символичную картинку, одобрила я конфеты.

– Чай, кофе? – засуетилась гостеприимная хозяйка.

– Коньяк, водку! – продолжила я.

Из крепких напитков у Алки нашлась только лекарственная настойка из алоэ, лимона и изюма на спирту. Процеженная через чайное ситечко, алойно-лимонно-изюмное пойло и по виду, и по вкусу напоминало текилу. Я сказала:

– Аста ла виста, Ратиборский! – и опрокинула сгонку.

– Что? Сбежал? – Алка скривилась от отвращения.

– Хуже, – я заела лечебное спиртное конфетой. – Умер!

– Да ты что?!

Трошкина всплеснула руками и сделала попытку сесть на пол, но я вовремя подвинула ей табуретку. Алка удачно упала на нее и во время моего рассказа о ЧП на площади в особо драматических местах так крупно вздрагивала, что табуретка стучала ногами по полу как застоявшийся скакун. Выслушав мое повествование, Трошкина помотала головой и сказала:

– Даже не верится! Был человек – и нет человека!

– Бери выше: нет четырех человек! – поправила я. – В машине с Ратиборским еще водитель был и охранник, а на бортике фонтана старичок придурочный стоял, его тоже того… И вообще, взрыв произошел в таком людном месте, что запросто мог пострадать кто-нибудь еще.

Алка внимательно посмотрела на меня и, видимо, решив, что моя информация недостаточно полна и точна, включила телевизор. На экране появилось мужественное лицо Максима Смеловского.

– О! Максик!

Трошкина так обрадовалась Смеловскому, словно вовсе не ожидала его увидеть – что было странно, потому что Макс является постоянным ведущим самой популярной городской программы новостей.

– …у входа в ЗСК, – никак не отреагировав на Алкину радость, строго сказал с экрана Смеловский. – В результате взрыва четыре человека погибли и пятеро получили травмы разной степени тяжести.

– Я бы сказала – шестеро, – пробормотала я, вывернув свою правую стопу, чтобы взглянуть на поломанный каблук.

С учетом немалой стоимости парадных босоножек, открытый перелом каблука тянул на весьма тяжкое повреждение.

– Цыц! – окоротила меня Алка.

– Оперативники по горячим следам задержали предполагаемых преступников, личность которых пока не раскрывается, – откровенно важничая, сообщил Макс. – Расследование находится под личным контролем губернатора, мы будем держать вас в курсе событий.

Смеловский сменил тон и на легкой улыбке продолжил:

– О других новостях. Несанкционированный слив фекальных вод в озеро Чернодонное вызвал массовую гибель рыбы…

Мельком подивившись тому, как все относительно (на фоне тройного убийства на площади массовая гибель рыбы в озере воспринимается почти юмористически!), я протянула руку, решительно выключила телик и вопросительно посмотрела на Алку:

– Думаешь, это правда? Что оперативники уже задержали виновных?

Трошкина пожала плечами и дипломатично промолчала. Святой веры в оперативников и разных прочих силовиков у нее явно не имелось.

– Сцапали небось первых, кто под руку попался, – подумала я вслух. – А теперь немного остынут, успокоятся и начнут копать по-настоящему. Тут-то наша Катька и загремит на цугундер…

Я скопировала суровую мину и архиважный тон знакомого диктора новостей и озвучила свое представление о дальнейшем развитии событий:

– В результате следственных мероприятии, проведенных под личным контролем губернатора, установлено, что убийство депутата Ратиборского организовала его беременная любовница, обманувшаяся в лучших надеждах на заключение законного брака! На почве интересного положения психика депутатской подруги расстроилась так сильно, что заодно с коварным обманщиком Ратиборским она бестрепетно ухлопала троих и причинила повреждения еще пяти гражданам!

– Шести, – напомнила Трошкина, покосившись на мой каблук. – Может, конечно, не все так плохо, но этот твой текст звучит вполне убедительно. Думаю, Катерина неизбежно попадет под подозрение.

– Как минимум, – согласилась я, затолкав в рот четвертую по счету конфету.

– Что делать-то будем? – спросила Алка, тоже хрустнув шоколадкой.

Я тщательно расправила фантик с нарисованным на нем беременным медведем и сочувственно погладила тоскливую белую морду.

– Катьку на всякий случай спрячем! Чтобы никакое следствие до нее не добралось.

– И?.. – Трошкина, безошибочно догадавшись, что это еще не все, подняла брови.

– И будем искать смысл жизни, – веско, но неопределенно сказала я.

Было жарко, и делать ничего не хотелось.

– Девочки, – тихо прошелестел в коридоре знакомый голос.

Мы с Трошкиной синхронно обернулись.

– А вы могли бы не только смысл? – спросила Катька, обнимая дверной косяк.

– А что еще? – невнятно спросила Алка.

Забытый за щекой «Мишка» сильно портил ей дикцию.

– Пожалуйста, поищите заодно мужа для меня и отца для моего ребенка! – жалобно попросила Катерина.

– Это должен быть один человек? – уточнила Трошкина.

Я молча наступила ей на ногу.

– Ой, б… Ой-бязательно поищем! – оживленно пообещала Алка.

– Тогда предлагаю разделиться! – сказала я, цапнув из вазочки последнего «Мишку» (конфетами и мужчинами я, как правило, делиться не намерена). – Ты, Трошкина, ищешь мужа и отца, а я – смысл жизни.

– А я? – спросила Катька.

– А ты прячешься! Для начала – на Алкином диване под плюшевой накидкой, – я покосилась на темный телеэкран и не удержалась, снова скопировала эффектные интонации теледиктора:

– О дальнейших наших планах мы тебе сообщим!

– Когда у нас будут дальнейшие планы! – простодушно добавила Трошкина, испортив все впечатление от моих веских слов.

Тем не менее к разработке планов мы приступили безотлагательно.

Первоочередной задачей представлялось спрягать Катерину в тихом милом месте, где ее не смогут найти и побеспокоить никакие следователи-дознаватели. Алка сгоряча предложила было отправить Катьку на свою овечью ферму в Австралию – что и говорить, это место и тихое, и милое однако Катерина призналась, что многолетняя беспорочная служба в «МБС» не позволила ей сделать финансовые запасы, достаточные для такого далекого путешествия. И нам пришлось отказаться от этой идеи, а жаль! Наверняка у следственных работников тоже не нашлось бы денег на заокеанский поход за свидетельскими показаниями и подозреваемыми.

– Отпустите меня в Гималаи? – уныло напела Катерина, видимо, решив, что она может себе позволить лишь дальнее странствие пешим ходом с узелком на палочке.

– Ты еще в сплав на плоту по горной речке попросись! – оборвала я тоскливые вокализы.

С учетом прогрессирующей беременности потенциальной странницы тихое-милое место для нее имело смысл подбирать в краях, охваченных современными программами поддержки материнства и детства.

– Тогда остается шестой роддом, там принимают на сохранение не только по показаниям, но и просто по желанию – за деньги, – вздохнула Катька.

Мы подбили баланс и решили, что на трехнедельное пребывание в роддоме денег наскребем, а за это время уж как-нибудь «отмажем» Катьку от весьма вероятных подозрений и обвинений. Оставалось решить вопрос конспирации.

– Ляжешь на сохранение под другим именем! – твердо сказала я.

– Ах, как бы мне хотелось сделать это под именем Ратиборской! – погрустнела подруга.

– С ума сошла?! – в голос возмутились мы с Трошкиной.

– А под чьим же? – спросила Катька.

Мы задумались.

– Трошкина! – наконец сказала я. – У тебя нет ни родственников, которые стали бы задавать неудобные вопросы, ни близкого мужчины, который был бы в претензии. Одолжи Кате свой паспорт!

Алка нахмурилась, явно подбирая аргументы против, но Катерина льстиво молвила:

– А я тебя, Аллочка, крестной матерью к своему малышу позову! – и Трошкина оттаяла.

Она уже давно мечтает стать чьей-нибудь матерью, но никак не найдет себе достойного соратника в борьбе за счастье материнства.

Чтобы сделать рыжую Катьку более похожей на Алкино фото в паспорте, мы наскоро выкрасили ей волосы коричневой тонирующей пеной и безжалостно стянули пышные локоны в сиротскую косичку. Отчетливую разницу в форме лица, которое у тощенькой Трошкиной похоже на восковый болгарский перчик, можно было списать на отечность, свойственную беременным.

Не подвергая Катерину риску нарваться на засаду у ее квартиры, все барахло, необходимое для больничного лежания, мы оптом закупили в торговом центре по дороге в роддом. Там дежурная докторша в приемном отделении вполне охотно приняла новую пациентку в комплекте с денежными знаками, и к ужину «Алла Трошкина» уже водворилась в больничную палату.

– Фу-у-у! – откидываясь на подушки в такси, выдохнула настоящая Алка так утомленно, словно она уже кого-нибудь родила. – Самое главное дело сделали! Теперь надо молиться, чтобы наши местные Жегловы и Шараповы не сбились с курса в поисках настоящего убийцы.

– Это маловероятно, – вздохнула я. – В связи с особой важностью дела, да еще и взятого на контроль лично губернатором, всех ментов сейчас накрутят до упора. Я боюсь, они так будут землю копытом рыть, что докопаются даже до антиподов в Австралии! Сама посуди, ведь убийство депутата – это суперновость дня!

– Значит, надо молиться, чтобы случилось что-нибудь еще более сенсационное! – логично рассудила Трошкина и сразу же просительно подняла глаза к мягкому потолку машины.

– Но не обязательно трагическое! – поспешно уточнила я специально для высших сил. – Просто нечто экстраординарное, способное по части общественного резонанса затмить ЧП у ЗСК!

– Аминь, – поддержала меня подружка и деликатно зевнула.

Все, что мы могли сделать на данном этапе, было сделано.

«Отдохнем – и продолжим», – устало пообещал мой внутренний голос.

– Аминь, – согласилась я и прикрыла глаза.

4

– Гад! Вот же гад! – тоскливо выругался Никита Ратиборский, с отвращением глядя на вполне приятное лицо телевизионного диктора новостей.

– А по-моему, он очень симпатичный! – кокетливо сказала Даша.

Никита незряче взглянул на дурочку и закрыл лицо рукой. При этом он даже не заметил, что поставил локоть в пивную лужицу:

– А ну, куколки, пойдите-ка, потанцуйте! – распорядился Джон, свойскими шлепками по мягким местам ссадив красоток с высоких барных табуретов.

Одергивая короткие трикотажные юбочки, барышни нога за ногу поплелись на дансинг.

– Ну? Тебя можно поздравить? – одной рукой ободряюще помахав ленивым танцовщицам, а другой подняв повыше кружку, спросил Джон Никиту. – Кокнули твоего фазера, как ты хотел, так что ты теперь богатый мачо!

– Совсем не вовремя его кокнули! – огрызнулся Ратиборский. – Эх, как неудачно! Ну почему так? Сразу же после вчерашнего!

– А что у нас было вчера? – спросил Джон, заглянув в пивную кружку, словно там мог прятаться ответ на его вопрос.

Вчерашний день прошел мимо его сознания нечувствительно. Вот позавчера, это Джон помнил, они с Никитой, другими приятелями и девочками обмывали купленную кем-то новую тачку. Начали в модном французском ресторане «У Пьера», продолжили в демократичной атмосфере гриль-бара, потом в еще более теплой обстановке «Максимовских бань», затем шумным пьяным табором перекочевали в ночной клуб «Кружавчики»… Дальнейший маршрут потерялся в глубокой мгле похмельной амнезии. Сегодня Джон обнаружил себя в холостяцкой берлоге Никиты, в неудобной впадине между половинками двуспального матраса, облепленным, точно грелками, горячими телами куколок, которые представились ему как Даша и Маша. Ни самих куколок, ни ситуативно предполагаемого ночного общения с ними Джон не помнил. Он и друга Никиту признал с трудом!

– Вчера, после боулинга…

– Что, вчера и боулинг был? – перебив Ратиборского, машинально удивился Джон.

– Был, бля, боулинг, был! – скороговоркой выругался Никита. – Не помнишь, что ли? Я с Ванькой Белым на деньги играл и просадил все, что было!

– Как всегда! – кивнул Джон.

– Как всегда, – уныло согласился Никита. – А потом, пока ты с девками валялся, я к папахену сгонял, инвестиций попросить.

– То есть это не вчера, это уже сегодня утром было, – зачем-то уточнил Джон.

– Да какая, на фиг, разница! Вчера, сегодня – неважно! – вспылил Никита. – Важно, что папахен мне ни тугрика не дал.

– Мировой финансовый кризис, – с пониманием молвил Джон и допил свое пиво.

– Это похуже, чем кризис!

Никита поелозил влажной рукой по помятому лицу и с искренним сожалением вспомнил утренний скандал.

Папа Ратиборский, уклонившийся от воспитания сына еще несколько лет назад, сразу после развода с первой супругой, в последнее время все менее охотно принимал и финансовое участие в судьбе единственного отпрыска. Он уже заговаривал с вечным студентом о необходимости учиться так, чтобы получать стипендию, а свободное от занятий время проводить не в бессмысленных тратах, а в созидательных трудах. Никиту папочкины нотации нисколько не трогали, но категорический отказ выдать очередную субсидию сильно задел. Даже больше того – возмутил. Зорким глазом молодого бездельника юный Ратиборский успел заметить в чемоданчике, который папочка поспешно захлопнул при появлении отпрыска, ровные ряды денежных пачек аппетитнейшего бледно-зеленого цвета! Непосредственно располагая таким количеством долларовой наличности, жалеть толику денег для единственного родного сына – это было чистейшее свинство! К сожалению, у Ратиборского-старшего по этому поводу было свое собственное мнение.

Уяснив, что на сей раз родитель уперся крепко и растрясти его не удастся, очень нетрезвый и столь же злой Ратиборский-младший в энергичной речи познакомил предка со своим богатым запасом нецензурных слов, за что был бесцеремонно спущен с лестницы. Свой ругательный монолог на повышенных тонах Никита, на радость ранним пташкам-соседям, закончил уже в подъезде. Причем в финальной фразе он весьма откровенно высказал свои надежды разбогатеть после папашиной смерти, которую даже поторопил недвусмысленным призывом: «Чтоб ты сдох, козел, поскорее!» И еще добавил в запале: «Не дашь денег – сам убью!»

В тот же день папы Ратиборского не стало.

Известие об этом повергло Никиту в глубокий шок. Погибшего родителя он не оплакивал, но запоздало сожалел о своей несвоевременной откровенности. Все жильцы подъезда, считай – два десятка человек, слышали, как младший Ратиборский грозил отцу скорой насильственной смертью!

– Да, Никитос, вот это ты исполнил номер! – с неярко выраженным сочувствием прокомментировал ситуацию Джон.

– Я же его не убивал!

– Ну, это ты следователю на допросе расскажешь! – бессердечный дружок хмыкнул в пустую кружку, усилившую звук до раскатистого свинячьего хрюка. – Кстати… А алиби на время взрыва у тебя есть?

– Во время взрыва мы были в казино, – ответил Никита так быстро, что стало ясно: вопрос об алиби он себе уже задавал. – Вчетвером: ты, я и девки!

– Не помню, – сказал Джон.

– Блин! Как – не помнишь?! – Никита совсем расстроился. – В «Пирамиде» мы были! Ты там последние две штуки проиграл, а одному козлу флеш-стрит на восемьдесят тыщ выпал!

– Не помню, – повторил Джон.

На сей раз его сожаление было искренним. На козла, который сорвал такой куш, стоило посмотреть.

Уяснив, что лучший друг подтвердить его алиби не сможет, Никита с последней надеждой устремил взгляд на девочек.

– Мы были в казино? Когда это? – сморщила гладкий пластмассовый лобик кукла Даша. – Днем? Каким днем?

– Судным! – угрюмо зыркнул на нее Ратиборский.

– А я помню, помню! – марионеткой на веревочках запрыгала кукла Маша. – Мы были в «Пирамиде», и Дашка мешала «Хеннесси» с «Хайнекеном»!

– Да ладно! – неуверенно усомнилась беспамятная Дашка, углубив бороздки на лбу. – С чего бы это?

– А ты сказала, что все, что на букву «ха», хорошо сочетается!

– А и правда было хорошо! – куколка просветлела и с намеком подпихнула Джона локотком.

Тот, однако, смотрел на другую:

– Тебе сколько лет, памятливая? Только честно!

– Честно? – куколка картинно вздохнула. – Почти шестнадцать.

– Бли-и-и-ин! Несовершеннолетняя! – Ратиборский застонал, дернул себя за волосы и трижды покаянно нырнул лбом в пивное озерцо. – Какой из нее свидетель! И показания не примут, и еще срок за совращение припаяют!

– Какие показания? Зачем показания? – заволновалась кукла Даша.

Никита не ответил – он продолжал бить поклоны. Джон кратко, но доходчиво обрисовал девушкам ситуацию, и сообразительная несовершеннолетняя Машенька с новым интересом воззрилась на Ратиборского:

– Так ты теперь богатенький Буратино?

– Богатенький и свободненький? – уточнила ее подружка.

И барышни сладко пропели в один голос:

– Что для тебя сделать, милый?

– Сделайте мне алиби! – буркнул богатенький и пока еще свободненький «Буратино», мысленно уже прощаясь со своей свободой.

– Ой, это я не умею – потупилась Маша.

– Дура! – ласково сказала ей более опытная подруга. – Алиби – это не то, что ты думаешь! Алиби это когда человек говорит, что он не мог убить своего родного папу на площади, потому что в то же самое время был в казино.

– Дура! – эхом повторил Никита, злобно взглянув на рассудительную девицу.

– Так он же и был в казино! – напомнила простодушная Маша.

– А чем доказать? – презрительно фыркнул Джон. – Суду нужны будут свидетельские показания, на худой конец – видеозапись!

Услышав слово «суд», Ратиборский застонал, спугнув бармена. Даша сочувственно вздохнула, Джон мужественно уткнулся в кружку. В наступившей тишине колокольчиком прозвенел нежный голос Машеньки:

– Если скрытой камерой, пойдет?

– Чего?

Никита поднял голову. На лбу его блеснуло пиво, в глазах – надежда.

– Вот я сейчас расскажу! – заторопилась Маша. – В прошлом году я работала на телевидении. Может, вы помните, была на канале «ТВ-Супер» такая клевая программа – «Приколы и фишки»? Я в ней снималась!

– Мэрилин, блин! – съязвила Даша.

– Не завидуй, а то быстро состаришься! – отбрила ее подружка. – Короче, у меня была такая роль: стоять у машины, словно я только что из нее вылезла, а юбку мою будто бы дверцей защемило. А у меня в руках большой торт, и я типа сама одернуть юбку не могу.

– Ой, я помню! Умора! – басовито захохотала Даша. – Мужики, кто поотзывчивее, к Машке подходил и только до юбки дотрагиваются – она вовсе падает! И стоит наша Маша посреди улицы в одних кружевных стрингах. Красота!

– Минуточку! – нахмурился дотошный Джон. – Кто же тебе, несовершеннолетней, позволил на экране в одних стрингах щеголять?

– А я кого-то спрашивала? – фыркнула малолетняя кинодива. – Режиссеру сказала, что мне уже восемнадцать, и он поверил на слово, в паспорт не заглядывал.

– Заглядывал только в декольте, – подхихикнула Дашенька.

– Так что красоваться в трусиках мне никто не запрещал. А мужиков на улице в это время камера снимала! – мечтательно улыбаясь, закончила Машенька. – Скрытая, конечно. На «ТВ-Супер» для этого разные приспособления есть. Самая маленькая камера спрятана в замок барсетки, ее оператор Леша Пряников сам купил и так переделал, чтобы можно было любые секретные съемки делать. В институте, например, где преподаватели со студентов взятки берут. Или в бане.

– Или… в казино? – Мефистофелем приподнял смоляную бровь догадливый Джон.

– Ага, – куколка согласно тряхнула челкой. – Лешка был вчера в «Пирамиде», я его видела за столом. С барсеткой!

– Адрес, телефон этого Лешки знаешь?! – Ратиборский орлом спикировал с барного стула.

– Нет, но…

– Узнаем на «ТВ-Супер»! – сообразил Джон.

– Эй, вы куда? – спохватилась Даша, увидев спины быстро удаляющихся кавалеров. – А за пиво кто заплатит?!

– Чего это они? – удивилась Маша.

– Дура! – с сердцем сказала ей старшая подруга. – Лучше бы ты коньяк с пивом разболтала, чем языком трепать! Мужикам разве можно всю правду говорить? Во-от, убежал твой богатенький Буратино, Тортила ты несчастная!

– Чего это я Тортила? – обиделась Машенька.

– А того! Будешь сидеть в болоте всю свою жизнь, как та черепаха!

Дашенька с отвращением перетряхнула свое декольте, шлепнула на барную стойку мятую купюру и распорядилась:

– Эй, шустрик! Мне «Оболонь» и «Олмеку», два в одном!

– Не сочетаются! – ухмыльнулся бармен.

– Что бы ты понимал! «Оболонь», «Олмека» и такой большой ОБЛОМ – еще как сочетаются!