Текст книги "Лицо врага: Окно первое (СИ)"

Автор книги: Елена Ингверь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

– Вас уже ищет тайная служба? – Надо же, он удивился.

Яня кинула ему воспоминания.

– Кстати, да, – сказала Вера. – Вы нам теперь расскажете, что у Теана было такого, что они так взбеленились, а тайный советник в Бездоре подчинённым дурью маяться мешает.

– С чего это я вам скажу? Я последние две недели с миром не связывался вообще никак.

– Хорошо вы, видимо, побегали.

В общем, плыли мы весело. Юлий не знал ничего ни о каких последних событиях, так что ничего умного нам рассказать не мог. Мы тоже, так как мы тоже ничего не знали… хотя нет, мы – по жизни. Вечером снова остановились ночевать.

И только тогда Яня, до этого обо всём молчавшая, отозвала меня подальше в кусты, протянула мне блокнот и сказала:

– Ты не Хельгия Болотная.

«С каждым годом в Рогатом замке почему-то становилось всё холоднее и всё светлее, как будто боги, если они есть, или весь мир, если он есть, или просто собственные чувства, если они ещё остались, хотели что-то ему таким образом сказать. Неяндр не слушал. Неяндр работал. Неяндр искал. Неяндр только надеялся, что к концу его поиска не станет совсем невыносимо холодно.

Надеялся.

Надея.

Из слуг в замке остались одни только старые-престарые бабки-близнецы, горничная и кухарка, да какой-то блаженный парень, назначения которого никто давно не помнил. Остальные разбежались даже раньше, чем начала это делать падчерица, и правильно – если место принадлежит смерти и безумию, то и нечего в нём делать живым и настоящим. Иногда навещали бывшие сослуживцы, которых мысль не поднималась назвать друзьями, но они в основном спрашивали что-то по работе и спешили откланяться, отговариваясь той же самой работой.

Работа.

Надея.

Лишь только начальница бывшая (наверное, она-то скорее подруга?) залетала чаще остальных и служебных вопросов не задавала. Сама всё знала и умела. Даже слишком хорошо. Зато рассказывала, как дела в том мире, от которого он давно отошёл, интересовалась, как идут его изыскания, подкидывала идеи, приносила книги и артефакты, делала их сама по его редким просьбам, пила с ним чай и приносила сладости. Он не знал, зачем, тем более, что молочный шоколад он, например, не очень любил, но был благодарен. Как мог. Она тоже заботилась о нём, как могла. Но к нечаянным (или чаянным, но притворяющимся нечаянными) издёвкам, к словесным ударам хуже ножевых, к тёмной давящей атмосфере её рвущейся наружу силы, к напоминаниям и намёкам на бессилие он давно уже привык. Или делал вид – перед самим собой в первую очередь – что привык. Он уже понял, что она без этого не может. Он только одного не знал: что с ней в жизни случилось такого, что она так хорошо его понимает?

Кажется, эта женщина была именно тем, чем его хотела бы видеть Хелена. Да он и сам иногда жалел, что он не такой. Что он не способен на такое. Даже о том, что он не Хеля.

Хеля.

Надея.

Хеля в замке, как ни странно, иногда всё же появлялась, хотя Неяндру иногда казалось даже, что она вообще от него отречётся и никогда больше не встретится с ним добровольно. Не одна, правда, а с подругой, чтобы был кто-то, удерживающий её на краю этой пропасти, но кому-то лишнему в замке он был даже немного рад. Подруга эта, кстати, не казалась в замке чем-то чуждым и излишне живым. В дни их приездов он просил Надею не ходить по замку и не встречаться с дочерью. Раньше – магией. А теперь она уже начала понимать человеческую речь. Только вот нашёл он пока лишь малую часть души. Только вот не помнила часть эта, кто она такая.

Надея.

Надея.

Он восстанавливал ей душу по кусочкам, из мельчайшего праха. Ничто в мире не исчезает бесследно, это простое и ясное правило, и Неяндр искал эти следы как только мог. Иногда находил. Чаще терялся сам. Он уже не помнил, чему его на факультете Смерти когда-то учили, он забыл, что такое некромантия, с трудом вспоминал, что такое магия как наука. Но абсолютно точно знал, как искать и удерживать осыпающийся сквозь пальцы и плоть ладоней прах. Он уже вышел куда-то за грань, при редких возвращениях оттуда смотря с возвращением и непониманием не только на учебники Хели, судорожно вспоминая, чему он хотел её научить, но и на неё саму и даже в узкие окна замка. Он уже и не хотел оттуда возвращаться.

Но он знал, что надо.

Надо.

Надея.»

Что ж, кажется, она смогла разом уничтожить всё моё недовольство ею. А ещё, кажется, у меня проблемы…

– Да, это так, – спокойно сказала я. – И что такого?

– Вообще-то, это был вопрос, – мягко ответила она, – я, может быть, немного неправильно направила интонацию.

– А что, были ещё варианты?

– Ну, ещё ты могла солгать про отчима. Я вспомнила твою реакцию, и решила, что это не так, но на всякий случай захотела удостовериться.

– Понятно. И что теперь?

– Не знаю… А Вера в курсе? Что ты поменялась телами с Хельгией.

А я и не думала, что она может быть настолько аккуратна в общении с тайнами. Только вот…

– А это ты как узнала?

– Хелена Белозёрная из памяти Неяндра Хорогова выглядела немного по-другому. Я долго думала и поняла, что на тебе не просто иллюзия. Так Вера…

– Знает. Не бойся, мы с ней очень давно дружим.

– Хорошо. – Она вдруг задумалась на мгновение. – Подожди, а… я видела про вас…

– Догадываюсь я, что ты про нас видела. Но у нас слишком сложные отношения, чтобы одним каким-то «видела» можно было их описать.

Возможно, это вышло очень грубо. Но кто знает, что она ещё там «видела» и какие выводы из этого сделала. Это не те отношения, в которые стоит лезть посторонним. Тем более, тем, кто знаком с нами меньше суток.

– Ясно. Юлию Сердвеевичу ничего не говорить, да?

– Разумеется. Кстати… а пошли к ним, может, он знает, что это за женщина к моему отчиму там ходит…

– А ты не знаешь?

– Ну… я там и правда редко бываю. И ничем не интересуюсь. И гостей его тоже не встречаю и встречать не собираюсь.

Только вот зря я, видимо, так относилась. Дура. Надо было тихо наблюдать… надо было действительно интересоваться всегда и всем, со всеми знакомиться и хоть как-то общаться, чтобы теперь знать как можно больше, хоть что-то знать про тайную службу. Кто знает, может, тогда и всего этого «теперь» не наступило бы?

В любом случае, мне абсолютно точно следовало больше знать про ту женщину. Потому что бывшая начальница у моего отчима могла быть только одна – тайный советник собственной персоной. Советница, вернее, как теперь выяснилось.

– Ладно, – вздохнула Яня, – пошли.

На этот раз её видение привело в полнейший восторг Юлия Сердвеевича.

– Вы же понимаете, насколько это важно? Тайный советник – женщина. Это так неожиданно!

– Почему – неожиданно? – хмуро спросила Вера.

– Ну, её же все советником называют. Ну, и ещё я думал, что тайный советник – это Косов, а до него был Хорогов, но тут написано, что даже Хорогов не был. Да и при дворе не так уж и много женщин, которых можно в этом заподозрить. Так, зная это, мы гораздо быстрее её найдём!

– А зачем вам её искать? – не поняла Яня.

– Чтобы убить, конечно же.

– Тайная служба от этого не исчезнет, – согласилась Вера.

– Но убить-то её надо.

– Царь просто назначит нового тайного советника, и всё. И вы снова не будете знать, кто это.

Марторогов не ответил.

Вера отошла от шока и осторожно отвела меня за кусты. Ещё одна, именно. Надеюсь, хоть Юлий Сердвеевич не отведёт?

– Кто эта женщина? – спросила она.

– Прости, но я не знаю. Я с его гостями не общаюсь.

– Понятно.

Она больше ничего не сказала.

– Есть гипотезы, кто это может быть? – спросила Вера, когда мы вернулись. – Тайная советница?

– Откуда я знаю, с какими бабами он там чаи гоняет? – возмутился Юлий Сердвеевич. – Я за этим тронутым следить не нанимался! Да и вообще, он из тайной службы давно ушёл, появляется теперь только в Школе у падчерицы, и то раз в три года. Что нам, за каждым сумасшедшим бегать баб отслеживать?

В общем, понятно. А я всё-таки хоть что-то вспомнила.

– Ну, его падчерица с нами на одном курсе учится, – начала я, старательно изображая неуверенность и игнорируя очень красноречивый взгляд Веры, – и вроде бы она что-то упоминала, я, правда, не помню, что и когда, но… у него в замке редко бывают гости и тем более – гости-женщины, но вроде она помнила какую-то Алению Хейгорёву, Мирею Марскую, ещё Савлу Гузнову и какую-то старуху по имени Герья Стодоровна, фамилии не помню. Если я ошибаюсь, не бейте.

– О, отлично! Только в тайной службе состоят они все…

– Ну и, я не знаю, может, она кого-то упомянуть забыла, – осторожно добавила я, чтобы казаться ещё неуверенней и немного глупее. Да и, может, я правда кого-то ещё забыла.

– Может, – легко согласился он. – Но у нас всё равно уже есть целых четыре подозреваемых.

Больше ничего важного не происходило. Юлий порадовался и спать пошёл, остальные – тоже. Я осталась караулить первая, но снова было тихо, как будто никакая тайная служба нас не искала, а неведомое «древнее зло» не летало по округе. Как-то даже немного обидно: я тут их жду-жду, не сплю ради такого великого события, а они этот факт напрочь игнорируют. Хорошо хоть нас теперь четверо, и не спать надо немножко меньше.

Женщины ещё эти… и почему я совсем ничего о них не знаю? Дура. Наблюдала бы, общалась бы с ними и с отчимом – может, мы прямо сейчас смогли бы вычислить саму тайную советницу. И вообще, я бы очень многое знала о тайной службе, и нам сейчас это могло бы сильно помочь, если не спасти жизнь, или даже предотвратить все эти дурацкие поступки… Да я бы, может, и безо всяких вычислений знала, кто там тайная советница, а кто мимо пробегал! Дура.

Савлу Гузнову я не знала вообще. Ни одного факта не могла вспомнить. Из внешности – только чёрные волосы и квадратное, ассоциирующееся с картофелем лицо. Она была в замке всего пару раз, ни с кем не разговаривала, кроме отчима, быстро уходила, терпеть не могла всех окружающих. Вроде всё…

О тайной советнице ничего невозможно узнать, так? Но она совсем не походила на человека, который способен чем-то управлять. Наверное. Да, она не очень приятная, хотя я с ней вообще не пересекалась, но откуда я знаю?

Аления Хейгорёва на первый взгляд была типичной придворной вертихвосткой. Обладала пышными формами, чуть полноватым, но на редкость смазливым личиком, роскошными светлыми волосами и умением разговаривать таким тоном, что все мужчины вокруг уже её хотели, даже если говорила она о пытках или о страшных тёмных ритуалах. Честно не знаю, как такое у человека может получаться, но она, видимо, была в этом очень талантлива. Да она любым способом могла кого угодно соблазнить. И как угодно, и на что угодно. Шлюха, короче, придворная. Одевалась всегда по последней моде, но, на мой взгляд, совсем не умела носить всё своё дорогое и красивое шмотьё, как будто совсем из деревни вылезла. Меняла мужчин, по слухам, чуть ли не раз в месяц, но при этом, всё по тем же слухам, была постоянной любовницей царя, хотя фавориткой её никто бы не назвал. Когда она бывала у нас в замке, ещё когда я была маленькая, она всегда смотрела слегка презрительно на маму и меня, а с отчимом постоянно пыталась флиртовать. Позже я поняла, что это её нормальное поведение. И презирает она тоже на самом деле вообще всех. В детстве она меня очень бесила, а мама не обращала на неё внимания, и мне тоже советовала этого не делать. Что она делала в тайной службе, я никогда не интересовалась, но отчим упоминал, что она на редкость безжалостна. И что она придумала какие-то особые правила содержания преступников. Что-то такое было, да.

Она ли? Она так себя ведёт, потому что понимает, что может в любой момент сделать что угодно с кем угодно? Или, может, она сама создала такую репутацию, чтобы никто не заподозрил, что она тайная советница? Да нет, зачем ей это?.. Или надо? В любом случае, женщина однозначно омерзительная. Вроде подходит.

Мирея Марская была почти полной её противоположностью – холодная, жуткая, безразличная ко всему, молчаливая, с пустым и часто отсутствующим взглядом, красивая той бездушной, костянистой красотой, которой лучше любоваться с портретов, причём, желательно, солнечным днём. Не знаю уж, что Яня и царь могли в ней такого найти. Одевалась, да, красиво, хоть и плевала с высокой колокольни на любую моду, хорошо скрывала свои многочисленные увечья, да и, признаю, лицом вышла, и, если бы не его постоянное выражение, можно было бы назвать её черты хоть сколько-то приятными. Худая была, как палка, и даже не пыталась скрыть темноту своей силы, вообще не видела людей перед собой, не заботилась об их реакции, всегда говорила, что хотела, причём с лёгким акцентом – вроде как, она была иностранкой. Она, вроде как, занималась какими-то тёмными научными исследованиями, которые проводила тайная служба для неизвестных целей. Всё время пропадала в каком-то службистском институте – так отчим говорил, и когда-то в его голосе слышалась лёгкая зависть, но с годами всё меньше и меньше, пока не исчезла совсем.

Отчим о ней говорил мало. Общался вполне охотно, не обращая внимания на её поведение и манеру держаться, вроде бы действительно уважал. Только вот могла ли она хоть как-то его поддерживать, пусть даже и с издёвками и намёками? Она же людей вообще не замечает! Чай пить, сладостями угощать, идеи подкидывать… разве это может быть про неё? Она очень мерзкая. Но… А хотя, хрен её знает, может, и могла. Думаю, тоже подходит, хоть и с натяжкой. Но уж точно меньше чем Хейгорёва и даже, наверное, Гузнова. Она же в институте работает.

Герья Стодоровна… ну какая же у неё всё-таки фамилия была? То ль Расстеньская, то ли Расстонова, то ли вообще Расстеновская? В общем, неважно. У Марторогова потом спрошу, должен же он хоть это знать. Герья Стодоровна была отвратительной сварливой старухой, производившей впечатление не то злобной ведьмы, не то самой смерти в человеческом облике, только излишне активной для этого. Говорили, что она какая-то старшая родственница царя, но лично я в подобное не верила. Если бы это было так, ей не нужна была бы никакая тайная служба. И все бы об этом знали, а не шептались. Она, когда приходила, всё время на всех ругалась, и на меня, и на слуг, и на отчима, и на тех, кто ещё в замке по каким-то причинам был, и вообще, по-моему, на всех, никто без пары ласковых с её стороны не оставался. Ей вечно что-то было не так, чаще всего – всё, и причины иногда отсутствовали, а иногда были настолько странными, что вопроса, всё ли у неё с головой в порядке, уже даже не стояло.

Такая, наверное, может и сажать невинных людей, и сжигать заживо, и придумывать абсурдные приговоры, и вообще делать какие угодно гадости. Мерзкая старуха. Только она ничего организовать не сможет, и терпеть её не станут. И стара она для этого, наверное. И отчима она поддерживать точно не сможет, особенно придумывать ему здравые идеи, и уж точно не похожа на человека, способного принести сладостей и посидеть с ним за чаем. Да на это, наверное, вообще никто из этих дам не способен. Ну, наверное, тоже с натяжкой подходит.

Может, я и правда кого-то случайно забыла? И кто из них чаще других к нему ходит? Не знаю…

Да уж, мне стоило в детстве, да и не только в детстве, во-первых, думать, а во-вторых, делать всё, что следовало тогда придумать. Одни проблемы от моей нелюбви к отчиму, одним словом. Вернее, от того, что я её проявляла.

Магические часы, наконец, досыпались, и я пошла будить Марторогова. Он тихо ругался в подушку, отворачивался, уходил от прикосновений и в конце концов даже, не просыпаясь, закрылся от звуков, рук и ног плетением. Ничего себе навыки! Выставлено оно было так легко и профессионально, что, кажется, подобное для него было делом обыденным. Я помучилась, не выдержала и банально полила его водой из речки. С ряской. И лягушкой – я же не видела, что в телекинез кладу. Теперь уже он вскочил, сначала ругался, потом извинился. Я пошла спать.

Меня преследовало ощущение неописуемой глупости происходящего. Я, вроде бы, жила в замке, занималась… скорее ничем, просто жила, потому что денег у нас с лихвой хватало, и мне всё нравилось. Я читала книги, учила некромантию, чтобы в конце концов начать помогать отчиму, он проверял мои задания, и я даже начала что-то понимать – одним словом, у меня была цель. У меня была цель, и я к ней шла, маленькими шажками, но уверенно и прямо. Но почему тогда меня преследовало это ощущение? И как будто я в этом во всём виновата… Я сделала… роковую глупость?

Так.

Стоп.

Я резко открыла глаза.

Мне что, снилось, что я во сне учила некромантию и хотела воскресить маму?

…Что?

Это древнее зло поблизости на меня так ужасно влияет? Или это впечатления за день сказались так странно? Мне явно стоит меньше думать об отчиме, уже второй кошмар с подобными мотивами. Лучше убейте. Ну серьёзно, ну как мне такое вообще сниться может?

Дежурила сейчас уже Вера, последняя в очереди, а из-за гор уже показался край солнца. Спать мне больше почему-то не хотелось. Возможно, мой организм тоже был в лёгком шоке от таких снов, и от этого, и от предыдущего. Пришлось вставать и идти искать еду.

– Доброе утро, – сказала я.

– Доброе, – кивнула она. – Чего не спишь? Долго ещё.

Наши песочные часы ещё даже до половины не досыпались.

– Сон плохой приснился. Не хочу больше.

– О древнем зле? – со смешком спросила она.

– Хуже. Об отчиме. И о том, как у нас с ним всё хорошо, полная идиллия, я учу некромантию и искренне хочу помочь ему с мамой. Не знаю уж, что на меня так повлияло, но подобного бреда мне ещё ни разу в жизни не снилось.

– Верю… – задумчиво сказала она. —А мне вот как раз о древнем зле бред какой-то снился. Как оно исчезло, а мне было его жалко.

Мне почему-то стало смешно.

– Знаешь… наши сны мне почему-то кажутся безумно похожими.

Она тихо рассмеялась, чтобы остальных не разбудить.

– Не без этого. Слушай, а может, ты тогда додежуришь, а я спать пойду? Если тебе уже не хочется?

Некстати вспомнился вчерашний разговор с Яней, но я постаралась отогнать мысли об этом подальше. Что-то мне всё время один только противный бред в голову и лезет. Мне же не сложно.

– Давай, – легко согласилась я.

Несложно было ровно до того момента, как с берега послышались шаги. Кто-то шёл в нашу сторону, совершенно не беспокоясь о шуршащей под ногами траве, будто прогуливаясь и знать не зная ни о каких беглецах и ни о какой тайной службе. Разумеется, Веру я растолкала мгновенно, потом разбудила Яню. Лить на Юлия воду сейчас было нельзя, поэтому я просто пнула его и решила, что если не проснётся, то сам виноват. Вера попинала его ещё немного, но я уже не обращала на это внимания. Хорошо, что мы не снимали невидимости.

По берегу шли двое мужчин. Просто шли. Молчали. Это что, те типы, которые рассуждали про тайного советника в Бездоре? (Кстати, почему они говорили в мужском роде, если это женщина? Получается, они тоже ничего не знают? Или Яня приврала насчёт правдивости видений?) Они спокойно прошли мимо, как будто и правда не видели, не слышали и не собирались искать ничего подозрительного.

И ради этого я всех будила?

– Что это было? – нахмурившись, спросила Яня.

– Тайная служба, – ответил Юлий Сердвеевич.

– Дышит воздухом и любуется деревьями на оздоровительной утренней прогулочке?

Он фыркнул.

– Ну а что? Если это из Бездора, а это явно из Бездора, а то и вообще из какой-нибудь глухомани, то им вообще барабану, где мы там бегаем и кто мы вообще такие. Если операцией руководит тайный советник… советница, то им за это ни копейки лишней не заплатят. Это столичные все идейные, а эти… Они слабоваты, как маги, здесь нечисть, нежить, мало ли что ещё, Древнее Зло то же самое, и у них есть здравая идея, что они нас не найдут, думаю, они вообще подозревают, что мы на тот берег ушли. А ещё они прекрасно знают, что нас и без них есть, кому ловить. Наверное. Сюда, скорее всего, столичных тоже немало нагнали. Вот если мы им попадёмся, будет поинтереснее. У них без прогулочек.

– Интересно, если они тут толпами шляются, то почему же мы с ними никак встретиться не можем, мы же так неосторожны, а они нас так хотят, – не согласилась Вера.

Юлий Сердвеевич её проигнорировал.

– А ещё тайный советник… советница, простите, могла послать их и на тот берег. Людей они там не берегут, так что не удивляйтесь.

– Да мы в курсе.

Пришлось собираться и уплывать с этого места побыстрее, голодными и отчасти невыспавшимися. То есть, я-то и сытая была, и бодрая… в плохих снах всё же есть польза.

Вера всё ещё не была согласна с подобной политикой и продолжила отстаивать своё желание поспать подольше, даже несмотря на то, что мы уже плыли.

– Слушай, мы же очень хорошо защищены, ты сам видишь. Мы невидимы. Мы неслышимы. Мы тут уже очень долго шляемся, а нас пока ещё не просто никто не поймал, а даже банально не нашёл. С чего это ты уверен, что проблемы у нас обязательно будут?

– Ну, они обычно подключают к важным делам ясновидящих. Эти долго настраиваются на свои какие-то волны и впадают в свои какие-то трансы, но потом предсказывают довольно точно. Вообще, говорят, они там даже видят, сколько в стране врагов царя и кто это, но это я не знаю, что за бред, а вот оперативники у них ничего. Эти, может, просто ещё не настроились.

– Да, они так могут, – подтвердила Яня. – Нам в Школе предлагали, кстати.

– И сколько же примерно они там готовятся? – встряла я.

– Три-четыре дня. Ничего, проблемы у нас начнутся скоро, не переживайте.

Ещё четыре дня проблем действительно не было. Несколько раз мы видели службистов на берегу, но они нас не замечали. Один раз на другом берегу показалось Древнее Зло, но оно почему-то только посмотрело на нас и улетело-уползло, и только вызвало новый виток обсуждений, что это. Погода была ясная, только пару раз небо затягивалось тучами и шёл дождь, но мы же маги, в конце концов, а создание зонта на любую площадь – одно из простейших домашних заданий на втором курсе, когда учат развивать фантазию в плетениях.

У Яни было несколько видений, которые можно было выразить текстом. Мы все честно обсудили, но полезного там практически ничего не было.

Выбраться, выбраться, выбраться.

Выбраться.

Выбраться!!

Да, да, это надо сделать, надо, и неважно, что эта мерзкая, противная жижа уже везде, что руки скользят и не могут ни за что зацепиться, а рога, наоборот, задевают какие-то палки и корни, всячески мешают, отрубить бы их… и выбраться!!

Просто надо выбраться отсюда, и всё. И неважно, как он сюда попал – он помнил только боль, боль, боль, разрывающую голову на части, где-то тупую, где-то острую, где-то терпимую, где-то внезапную, как вспышки молний в полуночном небе, но сливающуюся в одну, нестерпимую, поглощающую всё на своём пути, даже крики тех, кому уже не выбраться…

Выбраться!!

Если есть шанс, если есть выбор, если есть чудо…

Рука уцепилась за воздух.

Рога обхватили корягу, грязь, наверное, была уже в лёгких, во рту мерзкий тинный вкус, он задыхался, он терял силы, он рвался и боялся, боялся и рвался, не чувствовал тела, не знал, что делать, терял всю свою животную ярость, дававшую ему волю к жизни, волю выбираться, волю рваться на солнце и воздух, жить, снова жить.

Выбраться.

Жить.

Летать.

Летать…

Летать!!

Он же… совсем… забыл…

Забыл…

Захлебнулся в очередной раз, хотя, наверное, сейчас это уже нельзя было делить на разы…

Забыл…

Он… забыл…

Больно…

Забыл…

Кто…

Он…

Больно…

Кто…

Мокро…

Забыл…

Кто он…

Забыл…

За…

Болотную грязь, мох и траву, чьи-то кости, ягоды прорезало, подняло на воздух золотое, как солнце, огромное драконье тело, переворачивая корнями вверх мелкие болотные деревца и подкидывая в воздух дурно орущих перепуганных лягушек. Хорошо хоть крыльев не было – иначе бы он, наверное, не выбрался.

От торжествующего взлёта к солнцу, на свет, остановило только одно: он всё же вспомнил, кто он такой.

Мы решили, что это про наследника династии Саян в Венее, и что он, наверное, воскрес, или же просто каким-то странным образом выжил. Просто это явно был восточный дракон – только один из четырёх видов драконов имел рога, но не имел крыльев. А он был последним из перебитых людьми Венейского Собрания восточных драконов, и он был, что немаловажно, единственным оставшимся золотым драконом. И в Венее – по словам Юлия – ходили слухи, что он на самом деле выжил. Или что он воскрес. Воскрес… Ну, до встречи с Яней мы бы не поверили в такое, но теперь не знали, что и думать, и решили, что это тоже возможно. Мы же не знаем все особенности восточных драконов. Они и так самые странные драконы из четырёх видов, о них и так спорят, относятся ли они к драконам вообще. У них, в отличие от южных, западных и северных драконов, нет крыльев, и тело змеиное. Они держатся в воздухе исключительно при помощи магии, и легко превращаются в людей.

А как это всё относится к нам, мы не поняли.

Ещё было видение про ту же самую Мирите. Наверное, она всё же к нам как-то относится, если Яня видит про неё уже второй раз при нас, и говорит, что до этого тоже видела.

Трупы лежали ещё долго. Мирите не смогла бы сказать сколько – она, как и всегда во внеучебное время, потеряла счёт дням и не помнила ни даты, ни даже месяца. Это ещё раз напоминало, что трупы те когда-то были её однокурсниками, преподавателями, теми, кого она встречала в коридорах, с кем сидела рядом и разговаривала, кому радовалась и кого терпеть не могла. Мертвецы лежали на площади, сидели, прислонившись к стене университета, и никто их не хоронил. Звессцам это было не надо, а остальные, конечно, боялись. Люди просто обходили переулками эту площадь, или, спеша, отворачивались и задерживали дыхание, пока воняло, и просто отворачивались, когда похолодало и вонять перестало.

Мирите сидела дома или бесцельно шаталась по городу, не зная, куда себя деть, но оставаться наедине с собой было ещё более невыносимо. Воровала еду – и только. Каждый день ближе к вечеру, на закате или в сумерках, она приходила к мертвецам.

Мёртвые были везде. Всех, кого убивали захватчики – всех, кто показался им слишком наглым, слишком грубым или борющимся за свободу – никто не хоронил. Всех, кого убивали голод и холод – всех, кого они убивали прямо посреди улицы, присевших отдохнуть, или во время работы – никто не хоронил. Когда выплакались все дожди и наступили сильные холода, Мирите поняла, что в этом нет ничего удивительного. Что без мертвецов на каждой улице по всему городу, везде, куда ни направишь взгляд, было бы неправильно, было бы всё не так, как надо – это время не было бы этим временем, этот город не был бы этим городом, а люди вокруг не были бы сами собой. Город таким образом показывал истинную суть себя, времени и мира. Скорее, она не могла объяснить это понимание. Наверное, потому, что не смирилась ещё с этим. Наверное, если бы смирилась, то поняла бы, почему это так, почему у неё такое чувство.

К одним конкретным мертвецам она приходила каждый день. Ближе к вечеру, на закате или в сумерках. Она смотрела издалека – ей тоже было слишком плохо, она тоже не могла на них смотреть. Но приходила всё равно каждый вечер. И каждый вечер подходила всё ближе и ближе. Не могла смотреть и не могла не смотреть – не неосознанно старалась двигаться, хотя бы ползком, хотя бы медленно-медленно, в сторону одного из этих путей.

Она приходила туда не одна. Всё чаще замечала фигуру на другой стороне площади, фигуру светлую и мужскую, но одновременно такую же, как сама она – будто бы тень, преследующая её, или зеркальное отражение. Знание, что она не одна такая, никак не облегчало и не помогало всё это время, оно просто было. Что делать с таким знанием, если ты не один, но ты ничего не можешь? Вы оба ничего не можете. Вы оба стоите на перепутье и не можете ни пойти куда-то, ни оставаться на одном месте – такой вот замкнутый круг размером с одну точку, растянутую до границ одного человеческого тела и одного человеческого сознания. Две точки? Две точки – но друг от друга безгранично далеко. Было бы хоть десять, были бы хоть многие миллионы, а всё одно. Одна пустота между, между.

Мирите так не хотела. Мирите пыталась понять, куда же она может и что же она может. Когда она подошла достаточно близко, когда она смогла подойти достаточно близко, она вторую точку узнала.

– Айнаре, – тихо сказала она, так, что сама себя едва слышала. Он тоже остался неподвижен, не вздрогнул даже, никак не отреагировал, но ей, наверное, это было и не нужно. – Давай их похороним?

Грустно очень – Яня плакала, когда это смотрела.

Так вот и плыли. Это можно было бы назвать милой прогулочкой на природе, если бы не постоянный страх и тревожность. Наверное, из-за этого мы часто ссорились.

Вот как сейчас.

Марторогов просто спросил:

– А побыстрее плыть мы не можем?

Я покачала головой.

– Извини, но тогда будут очень заметны следы на воде, они поймут, что по реке плывёт кто-то невидимый.

– Нет, мы, конечно, можем лететь… – задумчиво сказал Марторогов.

– Вот вы всё шмотьё и левитируете, – сообщила Вера.

Он укоризненно глянул на Веру, потом оценил количество шмотья и сначала не понял, в чём проблема. Но потом осознал, что это всё ещё и уменьшено магией, и ошалело спросил:

– А зачем вам столько?

Ну всё. Вера нашла себе слушателя на повод ко мне придраться. Сейчас начнётся.

– Нам – не нужно. – Вот, началось. – Ей, – длинный указующий перст в мою сторону, хорошо хоть не когтистый, – зачем-то понадобилось. Вот с ней и разбирайтесь.

Юлий перевёл непонимающие глаза на меня.

– Это не моё, – пожала я плечами. – Вернее, не всё моё, там ещё есть Теана, этого Тиоссанири-эля и кого-то третьего, не знаю, кого. Все тряпки Вера выкинула, но остальное я не разрешила. Если тайная служба вся так избегалась, то там есть что-то важное, мы не знаем, что, и поэтому я не стала его выкидывать. Можете попытаться меня переубедить, если очень надо, но вы только потратите на это время и нервы.

– Ты права, – немедленно решил он.

– Когда я это всё выкидывала, мы ещё не знали, что там может что-то быть, – недовольно напомнила Вера. – Так что не надо мне тут.

– Вот видишь, какая я дальновидная!

– Так, давайте мы не будем соревноваться в упрямстве хотя бы прямо сейчас. – Даже Юлий Сердвеевич уже понял, что наши препирательства неостановимы, беспощадны и сильно мешают окружающим думать даже в тех случаях, когда думать эти окружающие не умеют. – Хеля права. Вера тоже права: я понял, что лететь мы и правда не можем, с тайной службой как-нибудь разберёмся, плывём мы и без того довольно быстро, всё отлично, все молодцы.

– Хорошо, – нехотя сказала Вера. – Но лично я драться не умею. С тайной службой – тем более.

Мы с Юлием переглянулись.

– Ты умеешь, – вдруг сказала Яня, – просто не очень хорошо. Но куда лучше, чем сама об этом думаешь. И боишься. И не только. И не хочешь, хотя понимаешь, что нельзя просто сидеть и ждать, пока за тебя всё сделают другие. Но умеешь.