Текст книги "Лета Триглава (СИ)"

Автор книги: Елена Ершова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

– Китеж уже не спасти, – бесцветно произнесла ускорившая шаг Ива. – И Тмуторокань не спасти…

– Я спасу! – упрямо процедила Васса. – Я знаю, как. Во имя Якова. Во имя моих родных…

Теперь они бежали.

Наперерез выскочил мертвяк – Васса сбила его огненной плетью, а Ива вдавила сапогом безволосую голову, оставив чудище дергаться и дотлевать в грязи. Ее кто-то схватил за ногу: из-под земли, выворачивая чешуйчатое тело, тянулся червь. Его круглый рот, усаженный зубами-иглами, походил на небесный разлом. Васса снова вскинула плеть, но под ногами поплыла земля, и девушка не удержалась, рухнула на колени, с ужасом наблюдая, как чешуйчатый хвост оборачивается вокруг Ивы.

Используешь плеть – заденешь полуденницу.

Ива еще боролась, но щеки ее стали из бледных пунцовыми, глаза закатились.

Вспомнив о лучевой пищали, Васса выхватила ее. Как же стрелять? Пальцы лихорадочно шарили на гладкой рукояти, нащупали кнопку. Нажала – из раструба вырвался луч – бесшумный, тонкий. Коснувшись червеобразного тела, пропал. Зато чешуя рассыпалась прахом и червь, разрубленный лучом надвое, опал к ногам Ивы бездыханной тушей.

Васса спихнула останки сапогом. Тяжело дыша, Ива поднялась на ноги, откинула со лба крашеную прядь.

– Спасибо, сестра, – прохрипела. – В какой раз спасаешь…

– И надо спасти многих других, пока не поздно, – ответила Васса. – Отдышалась?

Вместо ответа Ива бросилась вперед, прихрамывая, но стараясь держать шаг.

В тереме так же темно и пусто. На всякий случай, Васса вернула Иве плеть, сама же шла медленно, вскинув лучевую пищаль. Но никто не выскочил к ним из темных горниц, никто не помешал. Так, вдвоем, добрели они до места.

Наперерез им ринулся огонек.

– Хват, ты?

Васса едва успела отвести руку с пищалью, чтобы не выстрелить в оморочня. Тот радостно заплясал у лица, повел в глубину, к застывшей громаде челна.

– Где княжич? Сбежал?

Хват неопределенно замигал и на полном ходу влетел в распахнутую дверцу.

Васса последовала за ним.

Ива колебалась.

– Что же ты?

Полуденница оглянулась через плечо, вздохнула тоскливо.

– Всю жизнь прожила тут, – сказала она. – Всю жизнь стерегла Китеж от врагов, а теперь и сделать ничего не могу. Погиб Китеж. И мы погибнем, если останемся. Уходить надобно, а боязно. А ну, как не поднимем?

Хват заметался вправо-влево, словно говорил «Нет, нет!»

– Поднимем, – уверенно бросила Васса. – Я теперь ничего не боюсь. Я со смертью знаюсь, лекарскому искусству обучена, в огне едва не сгорела. Нешто до хрустального терема не доберусь?

Она засмеялась, и смех вышел натужным, страшным. Тряхнув головой, Васса проследовала за Хватом. Ива опасливо потянулась за ними и вздрогнула, когда за спиной с грохотом захлопнулась дверь.

– Лучину бы, – произнесла в темноте.

Вместо ответа Хват подлетел куда-то ввысь, и в тот же миг внутренности челна озарились блеклыми сполохами: то тут, то там вспыхивали огоньки и тянулись пунктирной линией выше человеческого роста. Запрокинув голову, Васса с изумлением осматривала железные листы, испещренные диковинными символами, переплетение шнуров, зеркальные скорлупки да трубки.

– Как поднять, Хват? – спросила она.

Вслед за оморочнем прошла по гулкому полу: каждый шаг отдавался эхом. Не было ни рулевого колеса, ни парусов – зато были рычаги, как у самоходки, да круглые отметины на железной пластине. Хват метнулся к одному рычагу, к другому, коснулся одной из отметин, выкрашенной в зеленый. Васса коснулась ее пальцем, и где-то в глубине челнока загудело, завибрировало. Пахнуло горелым – но тут же прошло.

Васса потянула рычаг.

Гудение усилилось, отзываясь в каждой косточке. Показалось, что волосы на голове поднялись и зашевелились сами по себе. Но страх и тут не пришел. По подсказке Хвата Васса ткнула в другие отметины, потянула второй рычаг, и тотчас почувствовала, как пол качнулся, а на плечи словно навесили набитый песком мешок: тяжесть пригибала к полу, не давала вздохнуть.

– Держись! – крикнула Иве.

Та ухватилась за свисающие с потолка шнуры.

Дрожа и качаясь, летучий корабль поднимался в воздух.

Послышался треск ломаемых потолочных перекрытий. Взламывая крышу, челнок поднимался выше, все выше.

– Одним бы глазком поглядеть! – вздохнула Ива.

Ее зубы цокали, от этого слова едва различались, смешиваясь с гулом и грохотом там, внизу.

Хват ринулся вбок.

Лязгнули и откинулись петли, открывая неровное оконце. В него, точно в волшебном зеркальце, виднелся оставленный Китеж.

На улицах бесновались мертвяки.

Смешались пепел и кровь.

Огонь и дым ползли, точно живые, пожирая столицу.

Бежал обезумевший люд – да только куда убежишь? Куда ни кинь взгляд – везде чудовища да смерть.

– Китеж… – выдохнула Ива, и по ее щекам полились слезы. Она укусила кулак, чтобы не зареветь в голос. – Ты говорила, что поможешь!

Вассе удалось заклинить рычаги.

Оставив их, сама приникла к оконцу, и с ужасом глядела на гибель города, мучаясь от желания помочь и невозможности помочь. Внизу проплывали проломленные крыши, разбитый частокол, оставленный без присмотра ров, куда некогда полуденницы хотели отвести реку.

– Не далась нам Светлояра-река, – сквозь слезы проговорила Ива. – Тверды ее берега, непослушны воды. А ведь могло бы выйти… Вымыть из города всю эту гниль!

– Вымыть, – повторила Васса.

Воспоминания нахлынули смутные, далекие. Будто читала книжицу в хоромах Хорса о чужих богах и чужих героях. Догадка прошила голову, как блиставица.

– Держи рычаги! – велела Иве. – Толкай от себя! Но осторожно!

Полуденница послушалась, и челнок тотчас же нырнул носом вниз, будто проваливаясь в яму. Сцепив зубы, Васса прицелилась через оконце.

– Еще! Плавно!

Плавно не получалось.

Корабль дергался, летел вниз. Огонь стлался под брюхом. Чернели подрытые берега реки, и сквозь охваченную огнем землю Васса будто видела, как что-то блестит по краям – железо? Может, потому река не поддавалась им, что текла в кем-то построенных желобах?

Палец лег на спусковую отметину привычно, без страха. Белый луч, пробив стекло, устремился вниз. Коснувшись земли, взметнул ввысь ошметки почвы и оставшейся травы. Корабль закачался, будто на волнах.

– Теперь на себя тяни! Живее!

Ива дернула рычаги, и челнок, едва коснувшись днищем бурлящих волн, взял курс на небо.

Закрыв пробитое оконце ставнями, Васса метнулась к другому и видела, как водяной поток с кипением, с ревом и брызгами сметает на своем пути постройки, как гасит огонь. Сильна Светлояра-река, неистова: ворвавшись в город, смоет навиев, как мусор и нечистоты. Смоет всех обреченных, волхвов, богачей, благородных господ и нищих. Спасется лишь тот, кому на роду написано спастись, и Васса спасет лишь тех, кого можно.

Так верила она, прижимая к груди железную пластинку из головы Хорса и наблюдая, как стольный град Китеж медленно и неотвратимо погружается под воду. Но слез по-прежнему не было.

Глава 39. Твердь небесная

Все выше, выше! Над умирающими городами, над волнами, над макушками самых высоких сосен, над облаками, над месяцем! Прочь из отравленной Тмуторокани! Прощай, Китеж! Прощай, Поворов! Прощайте, могильники и чащи! Прощай, Даньша! Земля, прощай!

Натянулись и порвались связывающие ладью-месяц серебряные цепи. Светило царапнуло рогом бок корабля, и Васса крепче сжала рычаги. Летучий корабль накренился, но быстро выровнял полет, и в быстро темнеющие оконца было видно, как валится за лес лишенный цепей месяц. Вспышка – и озарило белым полнеба. После зарева пришел громовой раскат. Ива зажала уши ладонями, зажмурилась, тряся головой, точно хотела проснуться и увидеть, что по-прежнему находится в гриднице, а может, в постели княжича – румяного, ласкового и живого. Но Ивина жизнь тоже осталась далеко внизу, и будет ли ей счастье в новом мире Ирия?

Прижав к колотящемуся сердцу ладонь, Васса чувствовала, как кожу холодит железная пластинка из головы Хорса, и это дарило успокоение и надежду.

Поплыла под подошвами палуба: летучий корабль будто рухнул в воздушную яму.

Сцепив зубы, Васса что есть силя потянула рычаг на себя. Корабль дернулся и затрясся, набирая ход. За оконцем среди сплошной звездной черноты запульсировали огненные блиставицы.

– В грозовое облако идем! – крикнула Ива, не отлипая от окна. – И какое огромное, ух!

– Обойти можно? – отозвалась Васса, с тревогой наблюдая, как вокруг них клубятся и уплотняются тучи.

– Не вижу! Мрак – хоть глаз коли!

По окнам полоснуло новой впышкой, могуче громыхнуло-раскатилось по небесному своду, и по краю туч пошли плясать голубые да алые сполохи. В их пульсирующем свете небесный разлом казался еще чернее и еще пустыннее, чем прежде. Влететь бы прямо в него, минуя надвигающуюся грозу – и боязно лететь. А ну, как лгал и Хорс, и черный волхв? Пронзят они небесную ткань и выпадут в ничто. Тут и придет погибель.

Зарницы полыхали чаще. Искры мерцали все быстрее, все неистовее, превращаясь, наконец, в быстро крутящиеся огненные колеса. Над тучами рассыпались звезды: не звезды – глаза. В каждом горел огненный зрачок, каждый мигал, жмурился, открывался снова, пульсировал, прожигал насквозь.

– Сварг Тысячеглазый! – взвыла Ива, валясь на палубу.

Хват заметался над рычагами, следом за ним отметины на железной пластинке вспыхивали одна за другой, и корабль принялся нырять то влево, то вправо, лавируя в облачных прорехах.

Васса не знала, что делает Хват, но понимала, что ни в коем случае нельзя бросать рычаги. А потому сплела вокруг железа пальцы и, насупясь, следила, как тучи собираются в исполинскую песью морду, испещренную глазами-зарницами и усаженную клыками блиставиц.

– …Пр-ро-очь!.. – прогрохотал снаружи раскатистый бас.

А может, приказ прозвучал внутри головы Вассы.

Может, это разыгралось воображение, и Сварг небесный, отец над богами, не говорил ничего, а только выдул ураганную мглу, крученную штопором и сразу поглотившую летучий корабль. Его увлекало прочь от разлома. Вцепившись в рычаги, Васса едва держалась на ногах. Не стало ни потолка, ни пола. Кружились в карусели звезды и земля. Ива, уцепившись за шнуры, хватала ртом воздух, но держалась.

– Батюшка Сварг, – стонала, – Мехра Костница да Гаддаш… Простите и не гневайтесь…

– Пусть гневаются! – зло ответила Васса. – Недолго им осталось!

Пластинка на груди придавала сил, точно сам Хорс обнимал со спины, водя по коже ласковой ладонью.

«Ничего не бойся, люба моя! – должно быть, говорил он Вассе. – Взлетим с тобою выше месяца и звезд, выше Сваржьего ока, к хрустальному терему, в благословенный Ирий! И будут новые лета. И в память обо мне, о матушке и батюшке твоих, о братце безвинном, сладишь лучшую жизнь без богов и чудовищ! В том благословение мое!»

Вспышка блеснула перед самым носом. Послышался треск и запахло паленым. Затрясшись, корабль накренился и принялся падать в раскрытую жуткую пасть Сварга-пса.

– Помоги! – крикнула Васса полуденнице.

Ива бросилась к рычагам, с натугой потянула к себе.

Корабль загудел, раскрывая огненный хвост, рванулся из утягивающего облачного омута. Шнуры заискрили. По окнам хлестнуло плетью блиставицы. Палуба содрогнулась, отдаваясь дрожью в каждой косточке, и безумно вытаращенные глаза Ивы отразили ледяные вспышки.

– Поднажмем еще! – Васса старалась перекричать пронзительные завывания ветра.

Рычаги скрипели и давили на грудь – пустяки!

Зато корабль рванулся снова и, содрогаясь, пополз вперед, ввысь, точно шел не по небу, а медленно поднимался из болотной трясины.

– Видишь прореху? – Васса указала на истончившуюся небесную ткань. – Туда ведем!

Оморочень пробежался по огонькам на пластине. Она радужно замигали, множась на тысячи искр. В их свете Ивино лицо озарялось то синим, то алым, то погружалось в густую темноту.

Еще рывок!

Снаружи затрещало.

Рванувшись, летучий корабль ринулся ввысь, точно выпущенный из пищали снаряд. Оставляя позади огненное веретено, летели они к разлому – все ближе, ближе! Ива зажмурилась, однако, не отпуская рычагов. Васса глухо вскрикнула, когда летучий корабль носом пропорол небесную твердь и, воткнувшись в преграду, затрясся и, наконец, застыл, то и дело порыкивая, но не сдвигаясь с места.

Отвалившись от рычагов, Васса тяжело дышала и никак не могла распрямить веденыне судорогой пальцы. Ива облизала искусанные губы и прильнула к окну.

– Ушли?

– Ушли, – эхом отозвалась Васса. – А куда пришли? Видишь что-нибудь, а?

Ива ладонью обтерла окно и испустила длинный вздох.

– Звезды, – прошептала.

– Что? – также шепотом отозвалась Васса.

Глянула в окно – голова пошла кругом.

Звезды мерцали внизу. Там ткался и расползался нитями облачный саван. От корабля валил дым. Что-то потрескивало, пощелкивало, мерцало, отражаясь от закопченной слюдяной скорлупы, отделяющей Тмуторокань от неба.

– Это и есть твердь небесная? – шепотом спросила Ива. – А если Сварг достанет?

Васса устало оттерла лоб.

– Не достанет. Нет больше власти над нами.

– А это что? А? – Ива указала на выхваченные из полумрака шнуры, похожие на кровеносную систему исполинского животного. Васса не знала ответ, но помнила видения и сны, а потому ответила тихо:

– Терем, где спят боги.

Дверь соскочила с разболтанных петель, и снаружи почернела, частично обуглилась, так что Васса внутренне подивилась, что корабль все-таки смог долететь и не рассыпаться от Сваржьих блиставиц.

Воздух казался затхлым, плотным. Где-то гудели невидимые механизмы, где-то потрескивали разорванные шнуры. Звуки были неживыми, и оттого окружившая тишина казалась пугающей, как на Мехровом могильнике.

Страшно было спрыгивать с корабля: под ногами проплывали облака да звезды, и Васса с Ивой шли по небу, как по земле, пытаясь разглядеть далеко внизу затопленный Китеж, но не видя ничего в облачной мути.

Шли вдоль трещины, протянувшейся далеко во мрак. С нее прямо в Тмутороканское небо свисали шнуры, похожие на жилы давно умершего животного. Из обрубков сочилась людова соль.

– Так странно, – сказала Ива, и голос эхом отдавался в петляющих коридорах. – Идем по небу, а будто по горницам. Только думала, что небесный терем будет богатым да праздничным, что боги сидят на трех тронах из хрусталя, а вокруг порхают диковинные птицы да цветут каменные цветы. А здесь – пусто, как в покинутом доме.

– Это и есть покинутый дом, – ответила Васса, следуя за мерцающим впереди огоньком Хвата. – И покинут он нашими далекими предками, называемыми людьми.

Ива вскинула брови, но переспрашивать не стала.

Отчасти Васса понимала ее: совсем недавно, сидя с Хорсом у охотничьей избушки, глядела на звезды и слушала странные, диковинные росказни лекаря.

При мысли о Хорсе кружилась голова, и ком подступал к горлу.

Мечталось быть вместе – да не случилось.

Хотела убереть, спасти – не уберегла, и не спасла.

Не отомстила убийцам родных.

Не помогла ни Поладе, ни Даньше.

Есть ли для чего жить теперь?

Кишка коридора оканчивалась тупиком. Хват запульсировал возле пластинки, схожей с той, что была на летучем корабле, но вместо россыпи огоньков здесь горел только один. Васса протянула руку, дотронувшись до него – ничего не случилось.

Что же теперь?

Она растерянно обернулась. Ива стояла рядом, поджав губы: измотанная, изгвазданная, раненая, немного испуганная, но полная решимости идти за Вассой хоть в огонь, хоть в воду, хоть на небо.

– Знать бы, как открыть, – сказала вслух Васса. – Рассказывал мне Яков про Ирий, а как добраться до богов – не сказал.

Пластинка из алого окрасилась в синий. По стене сверху донизу пробежала трещина, и Васса отступила, услышав возникший ниоткуда женский голос:

– Пароль «Ирий» принят. Доступ открыт, Вера Ивановна.

– Кто? – переспросила Ива.

Васса покачала головой: не знала. Но за разломом оказалась еще одна горница – тесная, озаренная белесым, каким-то глубоководным светом. Хват без промедления в нее влетел и заплясал у стены.

– Надо идти, – сказала Васса и шагнула за ним.

Ива опасливо вошла следом, и разлом схлопнулся, отрезав от оставленного небесного купола, от летучего корабля и тишины коридоров.

Следом за гулом пришло ощущение полета ввысь, но оно оказалось недолгим. Стена распалась на две половинки снова, явив перед Вассой новую сеть коридоров. Здесь было светлей, чем внизу, чуть громче стало потрескивание, попискивание чего-то запредельного, неживого. В конце коридор оканчивался распахнутым дверным проемом. Над ним мерцала алая надпись.

– Ме-ди-цинс-кий от-сек, – по слогам прочла Ива.

– Вовремя, – устало ответила Васса. – Лекарство нам бы не помешало.

Хват давно вился впереди и не подавал сигналов опасности, а потому Васса проследовала за ним.

Лекарская горница оказалась куда просторнее, чем подвал, в котором орудовал Хорс. Под потолком мерцали белые шары: из восьми горело только пять, но Васса все равно различала хрустальные домовины, закрытые заиндевевшими скорлупками. Она уже видела их. Видела! Не только во снах: такие же были в доме Хорса. Коконы, в которых спали шатуны-железники, разбуженные неосторожной рукой.

– Холодно, – Ива зябко передернула плечами.

Здесь и вправду было холоднее. Клубы пара висели неподвижно, точно клочья савана. Шнуры оплетали стены, путались под ногами, как корни. По ним – знала Васса, – текла людова соль. А может, что-то иное, погрузившее богов в сон, подобный смерти.

В ближайшем коконе угадывалась женщина: круглое лицо, большой рот с пухлыми губами, отвисшие груди и раздутый, как у жабы, живот. В ногах поблескивала выбитая на пластинке надпись:

«Дашкевич, Галина Даниловна, д.б.н., генетик, рус.».

– Она спит? – вытянув шею, из-за плеча прошептала Ива.

– Спит, – повторила Васса, протягивая руку и едва касаясь заиндевевшей скорлупы пальцами. – Но снов больше не видит, иначе бы явилась из речных волн Светлояры на помощь Сваргу. Я, кажется, узнала ее.

– И кто это? – спросила Ива.

Васса качнула головой и подошла к следующему кокону.

Там тоже спала женщина: моложе и стройней предыдущей. Темные волосы рассыпаны по плечам, на лице и шее следы ожогов.

– Храмичева Мария Евгеньевна, – прочла Васса. – Вот ты какая, Мехра…

Ива икнула и тут же прикрыла рот ладонями. Ее глаза были круглыми и пустыми, как вычищенные плошки.

– Сварг, – Васса указала на третий кокон, подписанный «Сварцов, Артемий Геннадьевич, КВС, рус.». – Хотел остановить нас в последний момент, да не успел.

Мышца на лице мужчины были напряжены, жилы вздувались, пот на висках заледенел. Последний виденный им сон обернулся кошмаром.

– Не понимаю, – выдохнула Ива, но Васса уже спешила к четвертому.

Жгла прижатая к груди пластинка. Жгла надежда, жег страх увидеть и узнать.

Хорс был таким же, каким привидился в ее собственном сне: бледным, обездвиженным, мертвым. Но это был он, он!

Всхлипнув, Васса припала лбом к холодной поверхности скорлупы, а слезы потекли помимо воли.

Может, все случившееся было сном. Может, не было ни мертвяков, ни богов, ни отрезанной головы. Может, только Васса была одной из тех, спящих, очнувшейся от долгого сна и знающая, что любимый рядом. Что одним касанием руки может вернуть его к жизни. Что прямо сейчас он откроет глаза и скажет: «Тебе приснился дурной сон, люба моя. А я здесь, я рядом, и все хорошо».

– Как его разбудить? – простонала Васса, шаря пальцами по гладкой поверхности кокона. – Проснись, Яков! Я пришла за тобой! Проснись!

Она ударила кулаком по кокону. И в глубине что-то щелкнуло, перемигнулось огнями. Опутавшие тело шнуры опали, повалил пар.

Васса отпрянула, закашлявшись: воздух пах людовой солью.

По телу спящего прошла судорога – одна, вторая.

Дрогнула, разламываясь, скорлупа.

Хорс заворочался, разомкнул губы и веки: его глаза были темными, как беззвездное небо, в них не было ни огня, ни любви.

– Яков!

Васса кинулась помогать.

Кожа казалась холодной и влажной. Хорс мелко дрожал, зубы постукивали друг об дружку.

– Это ты, Вера? – голос тоже был знакомым, но все-таки чужим. Путы сна не давали вернуться в реальность окончательно, тянули назад, и сам Хорс то заваливался на спину, то падал мокрой головой на плечо Вассы. – Ты спаслась?… Как?… Я ведь… закрыл «Беловодье»… никто не должен был…

Он закашлялся, пуская на рубаху Вассы нити слюны. Она обтерла его рот дрожащей ладонью.

– Я Василиса, – ответила Васса. – Василиса Стриж. Твоя Беса! Разве не узнал? Яков, что происходит?

Хорс отодвинулся, часто моргая и щурясь, пытаясь разглядеть в подрагивающем свете лицо девушки напротив.

– …Стриж, – проговорил он, кривя рот. – Я помню… Ты странно зовешь меня…

Он оперся ладонью о кокон, поднимаясь и, казалось, не заботясь о том, что стоит перед девушками совершенно обнаженный. Шатаясь, прошел к прочим коконам, заглянул в каждый, сдернул с одной из полок простыню, обматывая вокруг бедер и сразу становясь похожим на мертвяка в саване.

Васса сглотнула, опуская руку. Под ладонью блеснуло имя – как-будто такое же, но чужое. По жилам прокатилась ледяная волна, и свет на мгновенье померк.

– Мы долетели? – послышался голос Хорса, и только теперь Васса уловила в нем неразличимые ранее оттенки. Хорс говорил так, точно Тмутороканский язык никогда не был ему родным. – Где мы сейчас? И… кто ты?

– Василиса Стриж, – тихо повторила девушка.

Возвращаться в реальность было больно и холодно. Здесь гадко пахло. Здесь тяжело дышала притихшая Ива. Здесь у блестящих белых стен стоял двойник Хорса – «Джейкоб Хорс, д-р мед.н.», как значилось на коконе, – и глядел на пришлых темным немигающим взглядом.

– Василиса, значит, – сказал он. – Ты так похожа на Веру. И голос… Кто ты ей? Внучка? Правнучка? Сколько же я проспал?

– Больше целого круголетья, – ответила Василиса.

Доктор Джейкоб повел ладонью, и за ним раскололась стена. В окне, распахнутом от потолка до пола, разлилась чернота. В ней холодно мерцали звезды – целая россыпь звезд! И ярче, и страшнее, и ближе прочих горела одна, имя которой было – Ирий.

Глава 40. Новые лета

Далеко-далеко, за небесным сводом, выше Сваржьего Ока и месяца, выше Сваржьих чертогов, за звездными полями, за далекими краями были земли голубые, морями-океанами омытые, молочными реками перевитые. Жил там чудный люд, что умел создавать подобных себе из железа, укрощать светила и поворачивать вспять саму смерть. Умения те не во благо шли: моря высохли, реки опустели, а голубые земли превратились в знойные пустыни. Беда грозила чудному люду, да только сумели они от земли своей оттолкнуться да в небесные края отправиться – к чужим звездам, к новым берегам и новой жизни. Для того построили они терем, подобный яйцу, а в яйце том заключили поганый и белый свет, что пролился градом на Тмутороканские земли, и стал началом его мира, и будет его концом. За миром следить поставили трех богов, и выросла Тмуторокань на костях Мехры, на очах Сварга, на языках Гаддаш. Их голосом были железные волхвы, руками – черный и страшный люден. Долгие круголетья не рождалось того, кто добрался бы до хрустального терема, разбил бы яйцо-колыбель и вычистил из Тмуторокани отравленный белый свет, пропитавший и земли, и воду, да и сам тмутороканский люд. Не рождалось того, кто положил бы начало новым летам, где не будет ни болезни, ни смерти, ни страданий, ни горя. И вот – пришла Василиса.

В руках доктора Джейкоба – склянка с ее собственной кровью.

Поставил склянку на огонь, пустили по полым шнурочкам неведомое зелье – вскипела кровь, с зельем смешалась, потекла в железные чаны. Надежда и пустые мечты, спасение и погибель.

– Что будет теперь? – спросила, оглядевшись на полуденницу. Та сидела у дальней стены, уронив лицо на руки. Плечи ее подрагивали. – С Ивой? Со мной?

– Отправим девушку обратно в спасательной капсуле, – ответил доктор Джейкоб, обтирая ладони о серебряную хламиду с вышитыми на рукаве звездами да бело-голубыми полосками. – Она отравлена бисфенолом, как все, кто остался в Заповеднике. Да и многие из тех, кого погрузили в гиперсон. Как Сварцов, Дашкевич и Храмичева. Как и я сам… – помолчал, наблюдая за мерным бурлением в склянках. – Ты полетишь со мной. Спасемся сами, а на других вакцины не хватит. Придется закончить начатое.

– Убить? – Ива приподняла голову.

Джейкоб сморщился.

– Одна паршивая овца способна испортить все стадо. А я и без того потерял много времени, пытаясь уберечь колонистов от распространяющейся заразы. И слишком положился на механоидов. Мой механоид-дублер должен был вывести твою семью, Василиса, для того был и создан, чтобы помогать колонистам и их детям, родившимся в пути. Кто же знал, что не успеет? – Джейкоб передернул плечами. – Не опусти я защитный купол – погибших могло бы стать куда больше, а не устрой короткое замыкание – кто-то обязательно бы нашел способ выбраться и принести заразу другим, еще не зараженным.

– А сам-то выбрался!

Джейкоб глянул в ответ так, как когда-то смотрел черный волхв – ледяной взгляд пробирал до печенок. И противно было выдерживать этот взгляд, и хотелось бы отвернуться – но Василиса не отвела глаз.

– Он и вправду был похож на тебя, – задумчиво проговорила она. – И те же руки, и тот же нос, и те же волосы, и глаза вроде бы те же. Но он был куда более живым и настоящим, чем ты сейчас. Когда он смотрел – хотелось гореть и жить, помогать люду, всю себя отдать, лишь бы с ним быть. И тепло было, и сладко. А ты глядишь – точно волк поганый. И лучше бы не слышать того, что говоришь. Потому что говоришь и смотришь ты как убивший моих родных Хлуд Корза.

– Корза? – переспросил Джейкоб, на миг наморщив лоб, потом качнул головой, понимая: – Да, Коджо, старший помощник. Толковый парень был. Жаль его. В отравленную зону полез, Храмичеву вытащил, а сам не спасся. Ассистент бы мне не помешал. Ты будешь моими руками теперь.

Ива приоткрыла рот, будто хотела сказать что-то. В ее глазах, распахнутых и налитых кровью, пульсировало отчаяние.

Не обращая на полуденницу никакого внимания и, видно, нисколько не опасаясь ее, Джейкоб подошел к Василисе, дотронулся до плеча.

– Опухоль надо оперировать быстро, – в голосе за ласковостью угадывалась сталь, – иначе она пустит метастазы по всему организму. И лучше это сделать бескровно и разом. Дни Тмуторокани все равно сочтены. Да рассуди сама, кого жалеть? Железников и чудовищ?

Василиса опустила голову. К горлу подступал ком. Хотелось возразить, крикнуть обидное в это такое знакомое, но все-таки чужое лицо. Да не было возражений: сама, своими руками сперва разрушила Поворов, потом утопила в Светлояре-реке стольный град Китеж, сама оставила погибать любимого, утаив только крохотную пластинку из его головы. Не спасительница Василиса – погибель для Тмуторокани.

Слезы душили, но не находили выхода.

Рука Джейкоба на плече казалась тяжелой, что камень.

Сколько бы молчала она, сквозь пелену таращась на пылающую за окном Ирий-звезду – и боги не скажут. Да только звенящую тишину нарушило вкрадчивое цоканье.

– Кто еще с вами? – Джейкоб распрямился, выхватывая трубку-пищаль, бившую белым лучом.

– Нет никого, – быстро ответила Василиса, подумав отчего-то о Хвате. С момента, как они пришли в эту пропахшую людовой солю горницу, след его пропал.

Джейкоб мягко скользнул к дверям.

Выглянул.

Костистая рука, выхлестнувшая из-за угла, как плеть полуденницы, наотмашь ударила по лицу.

Вскинув ладонь, Джейкоб ухватился за израненную щеку, меж пальцами засочилась кровь. Выхлестнул белый луч и канул в путанице коридоров. Где-то зашипело, просыпались с потолка голубые искры.

Новым ударом чудище взрезало хламиду у голеней, и Джейкоб покачнулся, спиной отлетая к стене. Сверкнули желтые очи. Припав на четыре конечности, исхудавший, израненный, потерявший весь людов облик Рогдай вскочил ему на хребет и принялся рвать зубами и когтями. Оба кубарем покатились по полу. Джейкоб кричал, паля без разбору из пищали. Смертельный луч прожег дыру в одном из коконов, и из него повалил пар.

Ива скатилась со стула, увлекая за собой Василису. Прикрыв руками головы, видели, как обвисают шнуры, поливая горницу искрами, как рушатся перекрытия.

Чудовище полоснуло Джейкоба по руке. Пальцы, разжавшись, выронили пищаль, и она покатилась, посверкивая серебряным боком.

– Лови! – закричала Василиса.

Ива бросилась к пищали змеей. Подобрала трясущимися руками, наставила на Рогдая.

– Стреляй! Не жалей! Он уже не…

– Знаю, – выдохнула Ива.

Зажмурив глаз, нащупала углубление.

Рогдай точно понял.

Замер над распростертым телом доктора Джейкоба, уставил на полуденницу желтые глаза. Язык-жало все еще сновал во рту, перемазанном кровью, но во взгляде звериной жестокости уступало что-то осмысленное, что-то почти людово.

– …И… ва… – вытолкнула усаженная иглами пасть.

Полуденница выстрелила.

Луч коснулся его головы ласково, точно солнечный зайчик скакнул из окна. И череп лопнул. Обдал стены брызгами, ошметками гниющей плоти и кости. Обезглавленное тело медленно, будто погружаясь в омут, сползло вниз и застыло, распавшись на тлен и пепел.

Выронив пищаль, Ива опустилась на колени и застонала. Василиса накрула ее собой, прижимая к груди и шепча:

– Он уже не люден и давно не живой. Ты знаешь сама.

– Он мог бы исцелиться! И шел за мной, я знаю! Зачем еще нужно было прятаться в летучем корабле?!

– Он чудовище, мертвяк. И не излечился бы никогда. Хорс говорил, тело вернуть можно, а вот душу… Теперь все кончилось, и ты свободна. Мы свободны!

– А этот… живой?

Оставив Иву, Василиса склонилась над доктором Джейкобом. Залитый кровью, израненный и неподвижный, он не дышал. Под головой росла кровавая лужа. Дотронувшись до его руки, Василиса долго ждала, не проклюнется ли биение в жилах.

– Еще жив, – сказала наконец, отпуская его руку. – А лучше бы умер. Не будь его – не родилась бы Тмуторокань. И Хорс бы не погиб тоже.

Она замолчала, думая долго. Мысли путались. Кожу холодила прижатая к груди пластинка.

– Мы больше не вернемся?

Василиса обернулась на полуденницу. В ее взгляде читался страх. Что ответить ей? Солгать? Сказать правду? Но ни лжи, ни правды Василиса пока не знала, и Ива ответила за нее:

– Не вернемся. Некуда возвращаться. Что сделаешь теперь?

– Что должна, – ответила Василиса. – Но сделаю это сама. Ложись спать, Ива. И пусть тебе снятся хорошие сны.

Она помогла полуденнице раздеться, бережно уложила в кокон, где еще недавно спал Джейкоб Хорс. Шнуры оплели ее ласково, скользнули под кожу – Ива даже не поморщилась.

– Говорят, кто доберется до хрустального терема, тот положит начало новым летам, где не будет ни болезни, ни смерти, ни страданий, – прошептала она. – Сметет Триглав старый мир, как сор, ведь Триглав – великий бог, бог над богами, познавший и гибельное искусство Мехры, и лекарство Гаддаш, и огонь Сварга. Ты – великий бог, Василиса. Новый бог. Обещай, что будешь милостива к нам!