Текст книги ""Узурпатор" и "Грымза" от ненависти до любви (СИ)"

Автор книги: Елена Анохина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

– Лариса Дмитриевна... – начал он, и голос его звучал непривычно тихо, почти смиренно. Он хотел сказать "спасибо". Искренне. Возможно, даже "простите за мой идиотизм утром".

Но Лариса обернулась. И в ее глазах, темных и все еще немного усталых, он увидел... знакомую искру. Не враждебности, нет. Но той самой "Грымзы", которая не позволяла расслабиться. Она взяла со стола последний документ – тот самый, с "небольшими замечаниями", и протянула его Глебу.

– Вот, Глеб Викторович, – сказала она ровным тоном, в котором лишь тончайшая ниточка едва уловимой иронии вибрировала под поверхностью. – Единственное "нарушение". Допсоглашение по Сидорову. Ваша подпись стоит, а вот печать... Видимо, в тот день у секретаря закончилась чернила в штемпеле. Чудовищное преступление против трудового кодекса. Будем заливать ее кровью?

Она чуть наклонила голову, и уголок ее губ дрогнул в подобии улыбки. «Понял, Узурпатор? Вот что значит „любой ценой“ по-моему. Безупречностью. А не взятками и криком».

Искреннее уважение, готовое было выплеснуться наружу, мгновенно спряталось за привычной маской. Глеб почувствовал, как по щекам разливается краска досады. «Черт! Она не дала! Не дала сказать спасибо! Не дала признать ее правоту до конца! Опять ее сарказм! Ее вечное стремление уколоть!» Он резко взял документ из ее рук, его пальцы сжали бумагу так, что она смялась.

– Печать?! – рявкнул он, стараясь вернуть себе властный тон, но звучало это фальшиво и смешно. – Это безобразие! Я разберусь! Ирина Владимировна! Немедленно найдите эту печать и поставьте ее! И чтобы больше такого не было! – Он ткнул пальцем в смятый лист. «Вот. Теперь я снова „Узурпатор“. А она... она снова „Грымза“. Удобно. Привычно. Не надо этих дурацких чувств».

Он развернулся и вышел из архива, не глядя на Ларису. Его шаги гулко отдавались в коридоре. Но, проходя мимо ее кабинета, он на секунду замедлил шаг. И бросил через плечо, не оборачиваясь, так тихо, что могло показаться, будто это не он:

– Орлова... Документы... Да. Хорошо сделано.

И ускорил шаг, исчезая за углом, прежде чем она смогла бы что-то ответить. Словно боялся, что она опять подколет или, что еще страшнее, улыбнется.

Лариса стояла в архиве, глядя на смятый лист в руках Ирины. На ее лице играла странная тень – не торжество, не злорадство. Что-то вроде... усталого удовлетворения.

– Печать, Ирина, – сказала она наконец. – Поставьте. И... закажите пиццу отделу. С моей карты. Сегодня мы, кажется, заслужили.

– Ура! – слабо прошептал Петров (архивный), доставая третью таблетку. – А на печати... можно не экономить? Чтобы у Глеба Викторовича на душе спокойнее было?

Лариса только фыркнула и вышла, оставляя за собой аромат победы, архивной пыли и легкой, едкой иронии. Война продолжалась. Но сегодня "Грымза" выиграла не просто раунд. Она заставила "Узурпатора" на мгновение снять корону. И это было слаще любой пиццы.

Глава 10: Точка кипения

Утро в «Альфа-Консалтинг» началось с того, что система климат-контроля, выходившая из строя с завидной регулярностью, решила, что сегодня ее день. Вместо бодрящей прохлады она наполнила коридоры воздухом, по температуре и влажности напоминавшим сауну для ленивцев. Воздух был густым, сладковатым и абсолютно неподвижным. Казалось, даже постеры на стенах с мотивационными надписями вроде «Команда – это всё!» и «Достигай большего!» потели и слегка обвисли.

Лариса Орлова, войдя в офис, почувствовала это пограничное состояние атмосферы как физическое воплощение своего внутреннего настроения. Предстоящий день виделся ей долгим, душным и неизбежным, как визит к стоматологу, который почему-то решил совместить осмотр с чтением лекции о вреде сахара.

Ее каблуки – сегодня черные, лакированные, способные при необходимости проломить череп или паркет – отстукивали нервный, быстрый ритм по мраморному полу. Она несла два спасенных ею же кактуса из приемной, которые начали желтеть от жары и, видимо, от постоянного потока негативной энергии, исходившей от кабинета 501.

«Отлично. Просто замечательно. Сначала «Узурпатор» гробит моральный климат, теперь – физический. Скоро будем работать в тропических джунглях, а по коридорам будут бегать попугаи и кричать «Сокращай! Оптимизируй!»» – мысленно бубнила она, расставляя кактусы на подоконнике в своем кабинете, где было ненамного прохладнее.

Она уже представляла себе этот день: разбор вчерашнего инцидента с Петровым, который устроил соревнование по запуску бумажных самолетиков из отчетов за третий квартал; подготовка ответа на запрос трудовой инспекции (спасибо тому анониму, который нажаловался на «неправильные» графики отпусков); и главное – еженедельное совещание у Глеба, где он обязательно будет требовать крови, плоти и еще каких-нибудь жертвоприношений ради своих драгоценных KPI.

Она еще не знала, что главная катастрофа дня придет не с пламенной речи Бармина, а с тихого, почти незаметного email’а, разосланного в 8:30 утра всем сотрудникам. Письмо от имени директора. Тема: «Оптимизация рабочего времени для повышения эффективности».

Лариса открыла его, отхлебывая первый глоток обжигающего эспрессо из своей любимой чашки с надписью «HR: Хаос – Моя Стихия». И кофе вдруг стал горьким настолько, что она едва не поперхнулась.

Текст письма был лаконичным и беспощадным:

«Коллеги, в целях повышения дисциплины, прозрачности и контроля за эффективным использованием рабочего времени, с понедельника следующей недели вводится единый жесткий график работы: с 9:00 до 18:00 с фиксированным обеденным перерывом с 13:00 до 14:00.

Все действующие индивидуальные графики, гибкое рабочее время, возможность удаленной работы (кроме оговоренных особых случаев) – отменяются.

Система электронных пропусков будет синхронизирована с системой учета рабочего времени. Опоздания более чем на 5 минут и ранние уходы будут фиксироваться и учитываться в системе KPI каждого сотрудника и руководителя подразделения.

Наше конкурентное преимущество – в дисциплине и единстве подхода. Жду полной поддержки и понимания.

С уважением, Глеб Бармин, Генеральный директор».

Лариса перечитала текст трижды. Сначала с недоверием, потом с нарастающим холодным ужасом, а затем с такой яростью, что чашка в ее руке задрожала, расплескивая дорогой кофе на идеально чистый стол.

«Единый жесткий график... Фиксированный обед... Отмена гибкого времени... Система пропусков...» – слова звенели в голове, как осколки разбитого стекла. «Он что, совсем спятил? Это же... средневековье! Это уничтожит всё!»

Ее отдел, ее детище, ее гордость – продуманная, человечная система работы, которая учитывала жизнь людей! Молодые родители, которые забирали детей из сада и работали вечерами из дома. Сотрудники с хроническими заболеваниями, приходившие позже, чтобы избежать часов пик в метро. Те, кто был эффективен ночью, а не в стандартные девять часов утра. Все ее тщательно выстроенные договоренности, баланс, доверие – все это одним махом, одним идиотским приказом превращалось в прах.

«Конкурентное преимущество – в дисциплине? Нет, дорогой Глеб Викторович, преимущество – в лояльных, мотивированных и счастливых сотрудниках, которые горят своим делом, а не отбывают номер под дулом системы слежки! Это не оптимизация! Это фашизм офисного масштаба! Идиот! Самодур! УЗУРПАТОР!»

Она вскочила с кресла, и ее первый порыв был – маршем отправиться в кабинет 501 и врезать ему этой самой чашкой по его упрямому, недалекому лбу. Но она остановилась. Дыши, Лариса. Глубоко. Тактически неверно. Нужен план. Нужны аргументы. Нужно... черт, нужно просто не убить его на месте.

В этот момент в кабинет, не стучась, влетела Ирина. Лицо ее было белым, глаза – огромными от ужаса.

– Лариса Дмитриевна! Вы видели?! Это же конец света! Мне же надо забирать сына из сада в 17:30! Я теперь либо буду вечно опаздывать, либо мне надо искать няню, которая будет забирать его на час раньше, а это ползарплаты! И это я еще молчу о Машке из отдела маркетинга – она одна воспитывает ребенка, работает на удаленке два дня в неделю! Что ей теперь делать?!

– Успокойся, Ирина, – голос Ларисы прозвучал удивительно ровно, хотя внутри все клокотало. – Дыши.

– Я не могу дышать! Там уже в бухгалтерии Маргарита Васильевна хватается за сердце! Говорит, она на метро час пик не переживет! А Петров из ИТ уже сочиняет программу, как обойти синхронизацию пропусков! Говорит, за две ночи сделает!

– Петрову передай, что если он сделает хоть один чих в сторону обхода системы, я лично сдам его Глебу Викторовичу на растерзание с подробным отчетом о его «рабочем» времени, потраченном на форумы аниме, – холодно парировала Лариса. – Иди, успокой бухгалтерию. Скажи, что я разбираюсь. Это пока не приказ. Это... письмо.

Ирина выскочила, а Лариса снова села, уставившись в экран. Письмо. Да. Пока не приказ. Но он станет им. Она знала Глеба. Он озвучит это на совещании. И будет ждать беспрекословного подчинения.

Мысли лихорадочно заработали. Она открыла файлы. Данные по производительности отделов, где был внедрен гибкий график – рост на 15%. Отчеты по удовлетворенности сотрудников. Сравнительный анализ текучести кадров до и после. Письма благодарности от молодых родителей. Все это было ее оружием. Ее правдой.

«Хорошо, Узурпатор. Ты хочешь войны? Ты ее получишь. Не на жизнь, а на смерть. Не за мое кресло. За людей. За их право быть людьми, а не винтиками в твоей дурацкой машине».

Она собрала все данные в одну папку. Распечатала ключевые графики. Написала тезисы. Готова была к дискуссии, к спору, к жесткому, но профессиональному противостоянию на совещании.

Совещание началось в 10:00. Воздух в кабинете 501 был еще гуще, чем в коридорах. Глеб сидел во главе стола, его лицо было каменной маской непоколебимой уверенности. Он говорил о цифрах, о планах, о необходимости «затянуть пояса» и «навести порядок». Лариса молча слушала, чувствуя, как напряжение в комнате нарастает. Все ждали. Ждали, когда он перейдет к главному.

И он перешел.

– И последнее. Я уверен, вы все уже ознакомились с моим письмом относительно оптимизации рабочего времени, – он обвел взглядом собравшихся руководителей. Некоторые опустили глаза, другие нервно заерзали. – Это не предмет для дискуссии. Это – решение. Жду от каждого из вас полного содействия в доведении этой информации до подчиненных, и внедрении с понедельника. Вопросы?

Тишина. Та самая, гробовая, знакомая Ларисе по самому первому дню. Страх сковал горла даже самым опытным менеджерам.

Лариса медленно подняла руку. Все взгляды устремились на нее. В них читалось и надежда, и страх за нее.

– Глеб Викторович, у меня есть вопросы. И возражения. Серьезные.

Глеб медленно перевел на нее взгляд. В его глазах мелькнуло знакомое раздражение, смешанное с ожиданием.

– Лариса Дмитриевна, я сказал – это не предмет для дискуссии.

Решение принято.

– Решения, нарушающие трудовое законодательство и уничтожающие мотивацию коллектива, не могут приниматься в одностороннем порядке, – ее голос звенел, как лезвие. Она открыла свою папку. – Вот данные. Внедрение гибкого графика в трех пилотных отделах дало рост производительности на 15%. Текучесть кадров снизилась на 20%. Вот результаты анонимного опроса – 89% сотрудников считают гибкий график ключевым фактором их лояльности фирме. Вот перечень рисков, которые повлечет за собой ваш... указ. От массовых увольнений ценных специалистов до судебных исков о нарушении ст. 100 ТК РФ, которая...

– Хватит! – Глеб ударил ладонью по столу. Звонко хлопнула поставленная им же кружка. – Мне надоели ваши ссылки на статьи и ваши проценты, Лариса Дмитриевна! Я вижу реальные цифры – падение дисциплины, разболтанность, сотрудники приходят и уходят когда хотят! Это бардак! И я его прекращаю! Мои показатели – это дисциплина и результат! А не «удовлетворенность» капризных бездельников!

«Бездельников? – в голове у Ларисы что-то щелкнуло. – Он назвал их бездельниками?»

– Ценные специалисты, которые горят своим делом, – не бездельники, Глеб Викторович! – ее голос зазвенел еще острее. – А ваши показатели, достигнутые путем запугивания и контроля, будут краткосрочными и приведут к коллапсу! Вы получите армию запуганных, обиженных и демотивированных людей, которые ненавидят свою работу и вас лично! Это тот результат, которого вы ждете?

– Я жду подчинения! – рявкнул Глеб, вскакивая. Его лицо покраснело. – Я жду, что мои приказы выполняются, а не обсуждаются с цитатами из кодекса! Если вы не справляетесь с управлением персоналом в новых условиях, Лариса Дмитриевна, значит, вам стоит подумать о своем соответствии должности!

В комнате ахнули. Лариса почувствовала, как по щекам разливается жар. Это был уже не спор. Это был ультиматум. Публичное унижение.

Она медленно встала. Ее движения были плавными, почти неестественными. Она закрыла папку с своими драгоценными графиками. Собрала листы. Подняла на него взгляд. Ее глаза были темными, бездонными и абсолютно холодными. В них не было ни гнева, ни страха. Была лишь ледяная, окончательная решимость.

– Вы правы, Глеб Викторович, – произнесла она на удивление тихо, но так, что было слышно каждое слово в звенящей тишине. – Я не справляюсь. Я не справляюсь с управлением персоналом в условиях, где игнорируются базовые потребности сотрудников, здравый смысл и закон. Я не справляюсь с ролью надсмотрщика, который должен следить за тем, чтобы винтики приходили и уходили по звонку. Я не справляюсь с системой, которую вы строите. И я не хочу справляться.

Она повернулась, взяла со стола свой блокнот и ручку и направилась к двери. У самой двери она остановилась и обернулась. Глеб стоял за столом, все еще багровый, но уже с проступившим на лице недоумением. Он не понимал, куда она идет.

– Ваше решение принято, Глеб Викторович, – сказала Лариса, и в ее голосе впервые за весь разговор прозвучала не холодная ярость, а почти... сожаление. – И мое – тоже.

Она вышла, плотно закрыв за собой дверь. Не хлопнула. Закрыла. Тихо. Именно это прозвучало громче любого хлопка.

В кабинете воцарилась оглушительная тишина. Все замерли, боясь пошевелиться. Глеб продолжал стоять, глядя на закрытую дверь, словно ожидая, что она сейчас откроется и это окажется дурной шуткой.

Лариса прошла по коридору. Ее каблуки отстукивали четкий, ровный ритм. Она не бежала. Она шла. Мимо остолбеневшей Ирины, мимо бухгалтерш, вытиравших слезы, мимо Петрова из ИТ, который выронил пакетик с чипсами.

Она вошла в свой кабинет. Подошла к столу. Открыла верхний ящик. Достала чистый бланк заявления об увольнении. Она заполнила его быстро, размашистым, уверенным почерком.

«Прошу уволить меня по собственному желанию. Основание: невозможность дальнейшей работы в условиях систематического пренебрежения интересами сотрудников и нарушения трудового законодательства со стороны руководства компании».

Она не стала писать «в связи с несогласием с новой политикой». Она написала правду. Жестко, прямо, без обиняков.

Она распечатала заявление. Положила его перед собой на стол. Посмотрела на фотографию с Софией, смеющейся на пляже.

«Прости, солнышко. Мама не могла иначе. Надеюсь, ты поймешь, когда вырастешь. Что иногда принципы – это единственное, что остается. И за них надо платить».

Она глубоко вздохнула, взяла заявление и снова направилась к кабинету 501. На этот раз, чтобы поставить жирную, окончательную точку.

Она вошла без стука. Совещание еще не закончилось, все сидели в той же оцепеневшей позе. Глеб, бледный, сидел в своем кресле, уставившись в стол.

Она прошла через всю комнату. Положила листок с заявлением прямо перед ним на дубовую столешницу.

– Вот мое официальное заявление, Глеб Викторович. Я ухожу. Жду расчет в установленные законом сроки.

Она не ждала ответа. Не смотрела на него. Она развернулась и пошла к выходу. На пороге она обернулась и посмотрела на других руководителей – испуганных, растерянных.

– Всем спокойной работы. – И вышла.

Дверь закрылась. В кабинете 501 снова повисла тишина. На этот раз ее нарушил тихий, испуганный голос начальника отдела маркетинга:

– Глеб Викторович... а... а что нам теперь делать с графиком?

Глеб не ответил. Он смотрел на белый лист бумаги с размашистой подписью Ларисы Орловой. Он чувствовал, как что-то тяжелое и непоправимое обрушилось ему на грудь. Он выиграл спор. Он доказал свою власть. Он заставил ее замолчать.

Но почему же тогда это пахло не победой, а тотальным, сокрушительным поражением?

Глава 11. Шах и мат, «Грымза»

Кабинет директора был таким же, каким Лариса видела его последние полгода: просторным, выдержанным в дорогих, но агрессивно-холодных тонах стали, стекла и темного дерева. Гигантский монолит стола, за которым сидел Глеб Викторович, казалось, был специально спроектирован, чтобы внушать посетителям чувство ничтожности. Сегодня он внушал его Ларисе в полной мере, но не размерами, а тем, что лежало прямо перед ней на этой лакированной поверхности.

Ее собственное заявление об уходе.

Белый лист формата А4 с аккуратным текстом выглядел вызывающе бедно и нелепо на фоне папок из кожи рептилии и дизайнерского органайзера. Лариса чувствовала, как ее щеки пылают – не от стыда, а от ярости. Ярости на него, на себя, на эту абсурдную ситуацию. Она приготовилась к бою: к хамству, к грубой силе, к приказу «убрать свое дерьмо с моего стола и выметаться». Она мысленно уже оттачивала финальную фразу, которую бросит ему в лицо, разворачиваясь на каблуках. Что-то убийственно саркастичное. Что-то вроде: «Желаю вам найти HR-менеджера, который будет так же виртуозно лизать вам пятую точку, как я виртуозно охраняла интересы компании. Но вряд ли такие навыки сочетаются в одном человеке».

Она даже мысленно поправила воображаемую шляпу, представив эту картину. Это придавало сил.

Но Глеб молчал. Он не кричал, не рвал бумагу, не звонил охране. Он сидел, откинувшись в своем кожаном кресле, похожем на трон, и смотрел на нее. Не на заявление, а на нее. Его взгляд был тяжелым, изучающим. Ларисе вдруг страшно захотелось поправить реальную, а не воображаемую прядь волос, выбившуюся из ее безупречного пучка. Она сжала пальцы в кулаки, уперевшись костяшками в столешницу.

«Ну же, Узурпатор, – яростно думала она. – Давай уже. Ты же мастер по эффектным жестам. Скомкай, брось в корзину, объяви, что я уволена по статье за несоответствие. Что ты тянешь? Наслаждаешься моментом? Видишь, как я стою здесь, униженная твоим молчанием?»

Она ненавидела его молчание почти так же сильно, как его крик. Крик был простым, примитивным оружием. Молчание же было стратегией. И Лариса чувствовала, как почва уходит из-под ног.

– Ну что, Глеб Викторович? – ее голос прозвучал резче, чем она планировала, сорвавшись на высокой ноте. Она тут же взяла себя в руки, выровняв тон до ледяного. – Я жду. Ваша подпись освободит нас обоих от необходимости продолжать это… мучительное для всех сторон сотрудничество.

Он наконец пошевелился. Не спеша, он протянул руку и пододвинул к себе злополучный листок. Его пальцы, длинные, с проступающими венами, легли на бумагу. Лариса замерла, ожидая характерного шелеста, предвещающего конец.

Но вместо этого он… усмехнулся. Коротко, беззвучно, лишь уголок его рта дрогнул вверх.

– «В связи с систематическим игнорированием руководством компании базовых принципов трудового законодательства и здравого смысла, что делает дальнейшую эффективную работу невозможной…» – он прочел вслух первый абзац, и от его ровного, насмешливого тона у Ларисы зашевелились волосы на затылке. – Сильно. Очень сильно, Лариса Дмитриевна. Прямо в сердце. Я, пожалуй, расплачусь.

– Я не стремилась ранить ваши чувства, – парировала она, чувствуя, как налицо предательская краска. – Я всего лишь констатирую факты. Ваш последний приказ относительно гибкого графика – это верх цинизма и управленческой безграмотности.

– Безграмотности? – он приподнял бровь.

– Да! – она уже не могла остановиться, ее прорвало. Месяцы копившегося раздражения хлынули наружу. – Вы одним росчерком пера уничтожили инструмент, который повысил лояльность сотрудников с детьми на тридцать процентов! Снизил текучку в ключевых отделах! Позволил нам удерживать ценные кадры, которые иначе ушли бы к конкурентам, предлагающим лучший финансовый пакет! Вы предпочли сиюминутную, мнимую видимость тотального контроля – реальной, измеримой эффективности! И это после того, как я предоставила вам полный отчет с цифрами, графиками и…

– Я ознакомился с вашим отчетом, – перебил он ее, и его спокойствие было оглушительным. – Очень подробно. И, признаю, весьма убедительно.

Лариса открыла рот, чтобы продолжить тираду, и замерла с полуоткрытым ртом, словно рыба, выброшенная на берег.

– Что? – это прозвучало глупо, и она тут же ненавидела себя за эту глупость.

– Я сказал, что он убедительный, – повторил Глеб, откидываясь на спинку кресла. Оно тихо вздохнуло. – Ваши аргументы, как всегда, железны. Цифры впечатляют. Логика безупречна.

В голове у Ларисы что-то треснуло. Картина мира, выстроенная за последние десять минут – где она мученица, приносящая себя в жертву принципам, а он – тупой и жестокий тиран, – дала сбой.

– Тогда… в чем проблема? – выдавила она, чувствуя, что теряет нить происходящего. – Почему вы подписали тот идиотский приказ?

– Потому что я – директор, – ответил он просто, и в его глазах мелькнул тот самый огонек, который она втайне называла «комплексом бога». – А иногда директору нужно проверить, насколько прочны его… опоры.

Лариса молчала. Она совершенно ничего не понимала.

– Видите ли, – Глеб взял ее заявление и медленно, почти нежно, поводил им по воздуху, – ваша проблема, Лариса Олеговна, в том, что вы всегда на сто процентов уверены в своей правоте. На все сто. Без скидки на сомнение. Вы как скала. Это, с одной стороны, восхищает. С другой – невыносимо раздражает.

«О боже, – пронеслось в голове у Ларисы. – Он сейчас будет читать мне лекцию о смирении и гибкости. Сейчас он скажет что-то вроде «в этом мире все не черно-белое, Лариса Дмитриевна, есть еще и другие, яркие цвета», и я, кажется, его придушу своим же собственным заявлением».

– Я не вижу смысла в этой философии, – холодно сказала она. – Есть правила. Есть закон. Есть эффективные и неэффективные управленческие решения. Все остальное – софистика.

– Вот именно! – он вдруг оживился и хлопнул ладонью по столу. Лариса вздрогнула. – Именно! Правила! Эффективные решения! Вы так в них уверены… Так докажите.

– Я только что пыталась! С помощью отчета! Который вы нашли убедительным, но проигнорировали! – ее голос снова пополз вверх.

– На бумаге – это одно, – парировал Глеб. Его глаза сузились, и в них появился знакомый ей хищный блеск. Блеск охотника, загнавшего дичь в угол. – А на практике – совсем другое. Вы так яро защищаете свои принципы, что готовы из-за них уйти. Это легко. Бегство – это всегда легко. А вот взять и воплотить эти принципы в жизнь, преодолев сопротивление… скажем, не самого адекватного руководства… это сложно. Это вызов.

Лариса чувствовала, как ее затягивает в какую-то воронку. Он говорил правильные слова, но из его уст они звучали зловеще.

– Какой вызов? – с подозрением спросила она.

Глеб отложил заявление в сторону, отодвинул его, как ненужную уже вещь.

– Вместо того чтобы принимать это… как вы выразились, «дурацкое заявление»… я предлагаю вам возглавить рабочую группу по оптимизации внутренних правил компании и кадровой политики.

В кабинете повисла тишина, настолько густая, что в ушах зазвенело. Лариса несколько секунд просто смотрела на него, пытаясь переварить услышанное. Ей показалось, что из динамика на столе прозвучала неуместная барабанная дробь.

– Вы… что? – это было уже во второй раз за последние пять минут, и ее безупречный имидж хладнокровной стервы трещал по швам.

– Вы же считаете, что знаете, как лучше? – продолжал Глеб, и в его голосе зазвучала откровенная издевка, но теперь смешанная с любопытством. – Вы считаете, что мои методы устарели, а ваши – панацея? Прекрасная возможность. Возьмите группу. Проанализируйте все: от дресс-кода до системы премий. От графика работы до корпоративной этики. Предложите новые, идеальные, с вашей точки зрения, правила. Обоснуйте их. Защитите передо мной. И тогда мы посмотрим, чья правда настоящая.

Лариса почувствовала, как у нее подкашиваются ноги. Это была не победа. Это была ловушка. Хитрая, изощренная, пахнущая дорогим одеколоном и властью.

«Он сходит с ума, – лихорадочно думала она. – Он предлагает мне, своему главному оппоненту, фактически carte blanche на изменение внутренней кухни компании? Это… это все равно что дать лисе патрулировать курятник с правом законодательной инициативы!»

– Вы несерьезно, – выдохнула она.

– Я как никогда серьезен, – его лицо вытянулось, и комплекс бога испарился, уступив место холодной деловой хватке. – Вы мне надоели.

– Взаимно, – автоматически бросила Лариса.

– Вы мне надоели как постоянная проблема, как заноза в известном месте, – продолжил он, не обращая внимания на ее реплику. – Каждый наш разговор – это битва. Каждый документ от вас – это ультиматум. Я устал тратить на вас энергию, которую могу направить на развитие бизнеса. Вы либо правы, и тогда ваши правила сделают компанию лучше, и мы наконец-то перестанем ругаться. Либо нет… и тогда вы сами докажете себе, что я был прав, а ваши идеалистичные заморочки не работают в реальном мире. В любом случае, проблема будет решена. Так что это предложение продиктовано сугубо эгоистичными интересами.

Лариса молчала, переваривая. Логика в его словах была. Извращенная, садистская, но была. Он не предлагал ей мир. Он предлагал ей поле битвы по ее же правилам, но с ним в качестве главного зрителя и судьи.

– А если я откажусь? – спросила она, пытаясь вернуть себе хоть крупицу контроля над ситуацией.

– Тогда я приму ваше заявление, – пожал он плечами, и в его тоне снова зазвучала легкая насмешка. – И найду другого HR-директора. Может быть, более сговорчивого. Может быть, менее принципиального. Который будет кивать мне и подписывать любые мои приказы, не вникая. И тогда… тогда вы будете наблюдать со стороны, как компания, которую вы, я знаю, любите, медленно, но верно скатывается в ту самую «феодальную вотчину», которую вы так боитесь. И будете знать, что могли это предотвратить, но предпочли сбежать. Легкий путь.

Удар был ниже пояса. Точно рассчитанный и смертельный. Он играл на ее самом больном: на профессиональной гордости и на странной, болезненной привязанности к этой конторе, которую она отстаивала яростнее, чем свое личное пространство.

Она посмотрела на свое заявление, лежащее в стороне. Оно вдруг показалось ей не символом принципиальности, а белым флагом. Трусости.

– Состав группы? – спросила она скрипящим голосом, ненавидя себя за эту уступку.

– Ваш. Набирайте кого хотите. Из любого отдела. Я дам распоряжение о полном содействии, – он уже смотрел на монитор, делая вид, что тема закрыта. Поединок окончен. Он сделал свой ход и ждал ее ответа.

– Сроки?

– Месяц на анализ и разработку. Потом презентация мне.

– Абсолютная свобода действий? – она искала подвох.

– В рамках разумного. И в рамках закона, разумеется, – он усмехнулся. – Я же не хочу, чтобы трудовая инспекция снова к нам пожаловала. Одного визита хватило на всю оставшуюся жизнь.

Он намекнул на их недавнюю победу, и это было еще более двусмысленно. То ли комплимент, то ли укол.

Лариса глубоко вздохнула. Воздух в кабинете все еще пах дорогой древесиной, холодным металлом и едва уловимым, но навязчивым ароматом его парфюма – что-то брутальное, с нотками кожи и бергамота. Этот запах всегда сводил ее с ума, но сейчас он казался удушающим.

«Месяц. Месяц на то, чтобы доказать этому мачо-диктатору, что я не просто «ходячее нарушение его спокойствия», а профессионал, чьи идеи могут спасти эту лавочку от него самого. А потом – презентация. Перед ним. Одна. Под прицелом этих холодных, оценивающих глаз. Нет уж, спасибо, такого унижения мне не хватало».

– И кто будет принимать окончательное решение по предложениям группы? – спросила она, стараясь, чтобы голос не дрожал. Она чувствовала себя так, будто играет в покер со всеми картами на столе, в то время как ее оппонент держит свой раскрытый веер при себе.

Глеб поднял на нее взгляд, будто оторвавшись от невероятно важных дел на экране.

– Кто? – он сделал театральную паузу. – Конечно, я. Я же все-таки директор, Лариса Дмитриевна. Не забыли? Или вы уже мысленно переписали устав компании, назначив себя единоличным правителем?

«Ага, вот и он, подвох. Классический глебовский маневр. Дать иллюзию свободы, а потом – бац! – и железная длань начальства опускается на твою хрупкую шею». Лариса почувствовала, как ярость снова закипает у нее внутри, смывая замешательство.

– То есть вы предлагаете мне месяц потратить время мое и, вероятно, еще десятка сотрудников, чтобы в итоге вы просто сказали: «Мило, но нет»? Это не рабочая группа, Глеб Викторович, это цирк. А я не намерена быть вашей клоунессой.

Он рассмеялся. Коротко, сухо, без тени веселья.

– Вы так говорите, словно я неадекватный маньяк, который рубит с плеча. Я ценю эффективность. Если ваши предложения будут так же блестяще подкреплены цифрами и логикой, как ваше… – он кивнул на заявление, – …красноречивое письмо, у меня не будет причин их отклонять. Я, в конце концов, тоже заинтересован в успехе компании. Просто наши методы достижения этого успеха, как вы не устаете напоминать, различаются.

Лариса сжала губы. Он был чертовски убедителен, когда хотел. И самое мерзкое, что в его словах была своя, извращенная правда. Он не был идиотом. Он был опасным прагматиком, готовым на все ради результата. И если ее методы принесут результат… возможно, он и правда пойдет на уступки.

«Нет, – тут же одернула себя она. – Это самообман. Он заманивает тебя в ловушку. Сначала заставит прыгать по своей указке, а потом все равно сделает по-своему. И ты останешься у разбитого корыта – без работы, но с испорченной репутацией человека, который велся на пустые обещания».

– Мне нужно время на размышление, – заявила она, выпрямившись. Это была ее последняя линия обороны.

– Время? – он поднял брови. – У нас его нет. Или вы принимаете мое предложение прямо сейчас, отзываете заявление и приступаете к формированию группы сегодня же, после обеда… или я подписываю этот листок. Сию секунду.

Он взял в руки дорогую перьевую ручку – массивную, брутальную, совсем как он сам. И замер, ожидая.

Лариса посмотрела на ручку. На его пальцы, сжимающие ее. На свое заявление. Потом на него. Его лицо было каменной маской, но в глазах она прочитала азарт. Он наслаждался этим. Ее муками, ее унижением, ее сложным выбором. Он ставил ее на колени, и самое ужасное, что делал он это не грубой силой, а изощренным интеллектуальным давлением.