Текст книги ""Узурпатор" и "Грымза" от ненависти до любви (СИ)"

Автор книги: Елена Анохина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

Глава 28: По-человечески

Воздух в переговорной пах дорогой кожей, свежемолотым кофе и неподдельной властью. Глеб Бармин, откинувшись в своем кресле на дальней стороне стола длиной с взлетно-посадочную полосу, с видом полководца, наблюдающего за маневрами противника, слушал презентацию потенциальных немецких партнеров. Его лицо было привычной каменной маской, лишь легкое движение пальца по ручке Montblanc выдавало внутреннюю работу ума. Переговоры шли идеально. Немцы были впечатлены, цифры складывались в красивую картинку, и сделка, которая должна была вывести «Альфа-Консалтинг» на принципиально новый уровень, была почти в кармане.

«Идеально. Четко. По плану. Никаких сантиментов, только цифры и выгода. Как я и люблю», – с удовлетворением констатировал про себя Глеб, мысленно уже подсчитывая рост капитализации.

Его телефон, лежащий экраном вниз на столе, завибрировал тихо, но настойчиво. Глеб, не глядя, смахнул уведомление. Потом еще одно. И еще. С нарастающей раздражающей частотой. Немецкий партнер, Herr Мюллер, уже начал поглядывать на аппарат с легким недоумением.

«Черт, кто смеет? Ирина? Максим? Надо же было предупредить, что сегодня я недоступен ни для чего, кроме этого контракта», – внутренне закипая, Глеб украдкой взглянул на экран под столом.

Сообщения были не от работы. Они были от Софии Орловой. И их тон, даже в сухих строчках смс, заставил кровь в его жилах похолодеть.

«Артему плохо. Очень. Температура под 40, не сбивается. Кашель дикий. Я вызвала скорую, но они говорят, что все заняты, ждать не знаю сколько. Я не знаю, что делать. Он весь горит».

Мир, состоящий из четких графиков, KPI и миллионов евро, рухнул в одно мгновение. Переговорная, еще секунду назад бывшая ареной его триумфа, вдруг стала душной ловушкой. Голос Herr Мюллера превратился в отдаленный гул, словно доносившийся из-под толщи воды. Глеб увидел не цифры на проекторе, а лицо сына – бледное, вспотевшее, с лихорадочным румянцем на щеках. Его Артем. Его тихий, умный мальчик, который ненавидел болеть и никогда не жаловался. Если София пишет «плохо ОЧЕНЬ» – значит, дело пахнет керосином.

«Скорая не едет. Температура 40. Один дома. Я за тысячу километров. Черт. ЧЕРТ!» – паника, холодная и липкая, сжала его горло, заставила сердце бешено колотиться где-то в районе ушей. Он почувствовал абсолютную, животную беспомощность. Он, Глеб Бармин, который мог одним взглядом остановить разбушевавшийся отдел продаж, который диктовал условия рынку, сейчас не мог дотянуться до своего ребенка.

– Herr Бармин? Все в порядке? Вы выглядите… нехорошо. – Herr Мюллер прервал свое выступление, его бровь поползла вверх с чисто немецким беспокойством.

Глеб заставил себя сделать глоток ледяной воды из хрустального бокала. Рука дрожала, вода расплескалась.

– Прошу прощения, – его голос прозвучал хрипло, чужим. – Это… срочное семейное дело. Мне необходимо…

Он не знал, что сказать. Сорвать многомиллионные переговоры из-за болезни сына? В его мире это приравнивалось к самоубийству. Но мысль о том, что Артем там один, в бреду, а скорая, возможно, не приедет еще час, сводила с ума.

«Надо звонить Ларисе». Мысль пронеслась сама собой, мгновенная и неоспоримая. Не Ирине, не секретарше, не заказать платную службу сиделок. Именно Ларисе. Потому что она не поддастся панике. Потому что она знает, что делать. Потому что она… потому что она Лариса .

– Мне необходимо сделать один экстренный звонок. Пять минут. Прошу меня извинить, – Глеб поднялся, не глядя на ошарашенные лица партнеров, и вышел в коридор, на ходу набирая ее номер.

Трубку взяли почти сразу. Голос Ларисы был ровным, деловым, но без привычной стальной поволоки. Она была дома.

– Глеб Викторович? У вас пожар на объекте или просто решили проверить, как я соблюдаю новый регламент удаленки? – в ее тоне прозвучала легкая усталая насмешка.

– Артем, – выпалил Глеб, не в силах подобрать другие слова. – Он сильно заболел. Температура под сорок. Скорая не едет. София с ним, но она не справляется. Я в Германии. Переговоры… – он замолчал, пытаясь проглотить комок в горле.

На той стороне провода наступила секундная, но очень глубокая тишина. Он буквально физически ощутил, как ее мозг переключился с режима «Грымза» на режим «кризис-менеджер уровня «бог».

– Адрес Артема есть. София на связи. – голос Ларисы стал резким, быстрым, без единой ноты сомнения или вопроса. – Больше не звоните, вы мне мешаете работать. Разбирайтесь со своими немцами. – Связь прервалась.

Глеб прислонился лбом к холодному стеклу панорамного окна. За спиной в переговорной копилось недоумение, а может, уже и раздражение. Но сейчас ему было плевать.

«Она справится. Она должна справиться» , – твердил он себе как мантру, глядя на немцев и не слыша ни слова.

Лариса Орлова, услышав в голосе Глеба ту самую, редкую ноту беспомощной паники, отбросила ноутбук с отчетом по оптимизации ФОТ. Все ее принципиальные разногласия с «Узурпатором», все «феодальные вотчины» и «диктаторские замашки» мгновенно испарились, уступив место простому, ясному импульсу: ребенку плохо, надо помочь .

Она действовала со скоростью и точностью хорошо отлаженного механизма.

Шаг первый: звонок Софии. Дочь ответила сдавленным, заплаканным голосом. Лариса говорила коротко, четко, без лишних эмоций: «София, дыши. Я уже выезжаю. Открой мне дверь. Покажи Артема врачу по видео, если сможешь. Какая у него точная температура? Давно? Есть ли сыпь? Одышка? Почему сразу мне не позвонила?»

Шаг второй: пока София отвечала, Лариса одной рукой набирала номер своего старого знакомого, врача-педиатра с золотыми руками и платиновыми расценками, Антона Викторовича. Никаких скорых, никаких очередей в поликлиниках.

– Антон, срочно. Мальчик 15 лет, температура 39.8, сильный кашель. Адрес… – она продиктовала адрес Глеба, который знала, как ни странно, наизусть. – Через двадцать минут буду на месте. Встречаемся там.

Шаг третий: онлайн-аптека. Быстрый заказ всего, что может понадобиться при гриппе с осложнениями – от жаропонижающих до ингалятора и хороших противовирусных. С доставкой «на дом» (то есть на квартиру Бармина) в течение часа.

Шаг четвертый: бросила в сумку ноутбук, блокнот, зарядку, свой термос с чаем и… плюшевого кота Софии, который был ее талисманом. «Пригодится для моральной поддержки» , – мелькнула практичная мысль.

Через пятнадцать минут она уже стояла на пороге просторной, но на удивление безликой и пустой квартиры Глеба. Ее встретила заплаканная София.

– Мама… – София бросилась к ней, чуть не сбив с ног.

– Тихо, солнышко, тихо. Где пациент? – Лариса обняла ее за плечи и уверенно повела по коридору.

Артем лежал в своей комнате, уткнувшись лицом в подушку. Комната была идеальным воплощением подросткового минимализма: голые стены, мощный компьютер, полка с книгами по программированию и пара моделей спутников. Сейчас он был не похож на самого себя – красный, взмокший, дышал тяжело и прерывисто.

Лариса присела на край кровати, положила прохладную ладонь ему на лоб. Он был сухим и обжигающе горячим.

– Артем, это Лариса Дмитриевна. Сейчас приедет врач. Держись, – сказала она твердо, по-деловому.

Он промычал что-то невнятное и ушел в очередной приступ кашля.

В этот момент пришел Антон Викторович – невозмутимый, с умными глазами и дорогой кожаной сумкой вместо банального чемоданчика. Осмотр был быстрым и профессиональным.

– Ангина? – спросила Лариса, глядя, как он светит фонариком в горло Артема.

– Куда хуже. Грипп, похоже, дал осложнение. Подозрение на начинающийся бронхит. Будем лечить агрессивно, чтобы не дошло до пневмонии, – констатировал врач, уже доставая упаковку антибиотиков. – Уколы, ингаляции, строгий постельный режим. Кто будет ухаживать?

– Я, – без колебаний сказала Лариса. – София, ты мне будешь помогать! – повернулась она к дочери.

Та кивнула, смотря на нее с обожанием.

Дальше пошел четкий медицинский протокол, который Лариса организовала с той же эффективностью, с какой проводила оптимизацию штатного расписания. Она развесила по стенам листочки с графиком приема лекарств, поставила будильники. Приехала доставка из аптеки – и квартира Бармина наполнилась спасительными пузырьками, ампулами и таблетками.

София, под чутким руководством Ларисы, оказалась на удивление собранной медсестрой. Она поила Артема чаем с малиной, меняла ему холодные компрессы на лоб, читала ему вслух отрывки из книг по физике, когда он бредил о «симуляции трения в условиях повышенной температуры».

Лариса же устроила свой штаб на кухне. Ее ноутбук мирно соседствовал с электронным термометром и пачкой антибиотиков. Она успевала отвечать на рабочие письма, участвовать в планерке по Zoom (с выключенной камерой, разумеется) и одновременно варить куриный бульон – по рецепту своей бабушки, который всегда ставил на ноги ее саму и Софию.

«Интересно, – думала она, помешивая бульон, – что скажет наш дорогой директор, если узнает, что я использую рабочее время для приготовления ему семейного обеда? Хотя нет, не ему. Артему. Это совсем другое дело. Не по КСО, а по-человечески».

Она посматривала на часы. Переговоры в Германии должны были вот-вот закончиться. Глеб не звонил. «И правильно. Значит, все под контролем и он не мешает» , – с удовлетворением подумала она.

К вечеру жар у Артема начал спадать. Он пропотел, заснул глубоким, уже не бредовым сном. София, вымотанная, уснула рядом на кресле, прижав к себе того самого плюшевого кота.

Лариса закрыла ноутбук. Самое страшное было позади. Она прошла в комнату к Артему, поправила ему одеяло, потрогала лоб – почти нормальный. Облегчение, теплое и тихое, разлилось по ее усталому телу. Она вернулась в гостиную, присела в глубокое кожаное кресло Глеба… и глаза ее сами собой закрылись. Адреналин отступил, и накопившаяся усталость накрыла с головой.

Глеб ворвался в квартиру глубокой ночью. Переговоры он все-таки довел до конца, подписал все бумаги в рекордные сроки, не проронив ни единого лишнего слова, и помчался в аэропорт на первой же машине. Весь путь он молчал, уставившись в одно место, и мысленно проигрывал самые страшные сценарии.

Он влетел в прихожую, сбрасывая на ходу дорогое пальто на пол. В квартире пахло… куриным бульоном и лекарствами. И было тихо. Слишком тихо.

Сердце его упало. Он боялся идти в комнату к сыну.

Медленно, на цыпочках, он заглянул в спальню. При свете ночника увидел спящего Артема. Румянец сошел, дыхание было ровным, глубоким. На полу, свернувшись калачиком на пледе, спала София. На тумбочке стояли пузырьки с лекарствами, график их приема, выписанный четким почерком, и кружка с недопитым чаем.

Глеб отступил, прислонился к косяку двери и закрыл глаза, позволяя волне безумного облегчения смыть многчасовое напряжение. Он простоял так несколько минут, просто слушая ровное дыхание сына.

Потом вышел в гостиную, чтобы найти воду, и замер.

В его кресле, подложив под голову свой пиджак, спала Лариса Орлова. Рядом на столе стоял ее ноутбук с потухшим экраном, папка с бумагами, пустая кружка и… электронный термометр. Ее лицо, обычно такое собранное и строгое, сейчас было размягченным во сне, без привычной складки озабоченности между бровей. Прядь волос выбилась из строгой прически и касалась ее щеки. Она выглядела уязвимой. И невероятно красивой.

Он стоял и смотрел на нее. На эту женщину, которая могла на совещании разнести его в пух и прах цитатами из ТК РФ, а потом примчаться по первому зову (даже не по ее зову, а по его паническому воплю) и навести здесь, в его доме, идеальный порядок. Не потому, что должна. А потому что… потому что она – Лариса.

Он не видел хаоса после болезни. Он видел расставленные по порядку лекарства, график на листочке, кастрюлю с бульоном на плите. Он видел спящую дочь Ларисы, укрытую пледом. Он видел ее саму – уставшую, уснувшую в чужом кресле, но не сдавшую позиции.

Что-то в его груди, годами скованное льдом прагматизма, властолюбия и недоверия, сжалось, а потом растаяло окончательно и бесповоротно. Это было сильнее, чем уважение. Сильнее, чем благодарность. Это было что-то теплое, щемящее и абсолютно пугающее своей силой.

Он тихо подошел, взял с полки еще один плед и осторожно, чтобы не разбудить, накрыл ее. Его пальцы случайно коснулись ее руки. Она вздрогнула во сне, пробормотала что-то невнятное, но не проснулась.

Глеб отступил назад и просто смотрел на нее. «Узурпатор» стоял побежденный. Но впервые в жизни поражение казалось ему величайшей победой.

«Лариса…» – прошептал он мысленно, и в этом одном слове поместилось все: спасибо, извини, я был слепым идиотом, и… что-то еще. Что-то, о чем он пока не смел думать вслух.

Он повернулся и на цыпочках пошел на кухню, чтобы разогреть тот самый бульон. Впервые за долгие годы ему захотелось не командовать, а заботиться. И это чувство было пугающе новым и бесконечно правильным.

Глава 29: Не по регламенту

Утро после бури всегда особенное. Особенно если буря была не метеорологическая, а сугубо бытовая, медицинская и отчасти эмоциональная. Квартира Глеба, еще вчера напоминавшая полевой госпиталь, сегодня дышала почти миром. Почти – потому что запах лекарств еще витал в воздухе, смешиваясь с ароматом свежесваренного кофе, который Глеб, к своему удивлению, сварил сам, без помощи домработницы.

Артем спал, уже не лихорадочным, а здоровым, глубоким сном, температура стабильно держалась в районе 36.8. София, выполняя роль сиделки с почти профессиональным рвением, уже успела накормить друга бульоном и теперь мирно щелкала клавишами ноутбука в гостиной, делая уроки и периодически поглядывая на дверь спальни. А Лариса… Лариса уехала на рассвете, когда дом и его остальные обитатели был погружен в сон.

Глеб ходил по квартире, чувству себя на удивление бесполезным. Все было сделано. Сделано ею . Он подошел к холодильнику, чтобы налить сок, и наткнулся на листок, прилепленный магнитом. Тот самый, с каллиграфическим графиком приема лекарств, составленным рукой Ларисы. Рядом был список продуктов, которые «желательно закупить для больного»: куриная грудка, имбирь, лимоны, клюква. Почерк был твердым, уверенным, без единой помарки. Как она сама , – подумал Глеб, и снова это щемящее, теплое чувство сжало ему грудь.

Он не мог больше откладывать. Надо было везти Софию домой. И… сказать. Сказать Ларисе то, что вертелось на языке с той самой минуты, как он увидел ее спящей в его кресле.

– София, собирайся, отвезем тебя к маме, – сказал он, стараясь звучать обыденно.

София подняла на него глаза, полные внезапной хитрой мудрости.

– А можно я еще побуду? Вдруг Артему опять станет плохо? – в ее голосе прозвучала плохо скрытая надежда продлить это негласное перемирие между взрослыми.

– Артему уже не станет плохо, – твердо сказал Глеб. – А твоя мама, я уверен, уже скучает без своего лучшего кризис-менеджера. Да и мне надо… поблагодарить ее.

Последнюю фразу он выдавил из себя с некоторым усилием. София уловила этот нюанс, и на ее лице расцвела понимающая улыбка.

– Ага. Поблагодарить. Ну, тогда поехали. Только… – она вдруг стала серьезной. – Вы уж с ней… аккуратнее. Она хоть и «Грымза», но она тоже устала. Вчера она чуть ли не силком заставляла меня спать, а сама сидела с Артемом до трех ночи.

Этот простой факт ударил Глеба с новой силой. Он кивнул, не в силах вымолвить слова.

Дорога до дома Ларисы прошла в молчании. Глеб лихорадочно репетировал в голове речь. «Спасибо» – это просто. «Был идиотом» – уже сложнее, гордыня сопротивлялась. А все, что дальше… слова просто отказывались складываться в связные предложения. Он чувствовал себя не владельцем многомиллионного бизнеса, а мальчишкой, которого вызвали к директору.

София, выходя из машины у знакомого подъезда, бросила ему на прощание: «Удачи. Только, чур, не орать. Она это не любит». И скрылась за дверью.

Глеб остался сидеть в машине, сжимая руль так, что костяшки побелели. «Что я вообще делаю? Это же Орлова. Она сейчас высмеет меня, вывернет наизнанку мое «спасибо» и вышвырнет с лестничной клетки вместе с моим глупым признанием» . Но отступать было поздно. Он выдохнул и вышел из машины.

Лариса открыла дверь почти сразу. Она была дома одна. На ней были простые джинсы и мягкий свитер, что делало ее уязвимой и какой-то… домашней. Волосы были собраны в небрежный хвостик, на лице – следы усталости, но глаза смотрели ясно и спокойно.

– Глеб Викторович, – произнесла она без особого удивления. – София уже все рассказала. Заходите.

Ее квартира была полной противоположностью его стерильного лофта. Здесь было уютно. Пахло ванилью и книгами. На полках стояли фотографии с Софией, на стенах висели непонятные ему, но явно дорогие сердцу картины. Повсюду были следы жизни – брошенный на кресле плед, стопка книг на журнальном столике, кружка с остатками чая.

– Садитесь, – предложила Лариса, указывая на диван. Сама осталась стоять, прислонившись к косяку двери в гостиную, скрестив руки на груди. Ее классическая поза защиты. – Артем?

– Спит. Температуры нет. Чувствует себя лучше. – Глеб сел, чувствуя себя не в своей тарелке на этом уютном, продавленном диване.

– Хорошо, – кивнула она. Пауза затянулась. Она ждала. Ждала, зачем он пришел.

Глеб посмотрел на свои руки, потом поднял на нее взгляд.

– Лариса Дмитриевна… Я… – он запнулся, проклиная себя за эту внезапную косноязычность. – Спасибо вам. За вчерашнее. Если бы не вы… я не знаю, что бы…

– Не стоит благодарности, – мягко прервала она его. – Так поступил бы любой адекватный человек на моем месте.

– Нет! – его голос прозвучал громче, чем он планировал. Он встал, не в силах сидеть. – Нет, Лариса. Не любой. Любой вызвал бы скорую и умыл бы руки. Любой не стал бы сидеть до трех ночи, варить бульон и составлять графики приема лекарств с точностью до минуты. Вы… вы сделали то, что должен был сделать я. И сделали это лучше.

Он видел, как ее глаза слегка расширились от удивления. Она явно не ожидала такой эмоциональной вспышки.

– Я просто… – начала она, но он снова ее перебил. Теперь он не мог остановиться.

– Я был идиотом. Полным, абсолютным, слепым идиотом. Все это время. Я пытался все сломать, всех подмять под себя, всех контролировать. Я видел в вас угрозу, мятежника, проблему. А вы… – он сделал шаг к ней, – вы были единственной, кто пытался сохранить то, что я так старательно громил. Единственной, кто думал о людях, а не о цифрах. И вместо того, чтобы сказать вам спасибо, я объявил вам войну.

Он выдохнул, давая ей возможность что-то сказать. Но она молчала, глядя на него с таким сложным выражением, что он не мог его разгадать. Ни насмешки, ни гнева. Лишь глубокая, настороженная внимательность.

– И теперь… – голос Глеба сдал, стал тише, почти хриплым. – Теперь я не знаю, что с этим делать. Потому что ты… ты сводишь меня с ума, Лариса. Уже давно. С той самой первой минуты в конференц-зале, когда ты смотрела на меня, как на некорректно составленный пункт договора. Ты стоишь у меня в голове постоянно. Твои глаза, твой голос, твои чертовски острые слова. Я ловлю себя на том, что жду наших стычек, жду, когда ты снова скажешь что-то, что перевернет мой мир с ног на голову. Я не знаю, как с этим жить. И как с этим работать. Потому что я хочу не спорить с тобой, а… – он замялся, не в силах договорить.

Он ждал всего. Саркастичной отповеди. Ледяного «Глеб Викторович, вы не в себе, вам надо отдохнуть». Хлопнувшей двери.

Но Лариса медленно оторвалась от косяка и сделала шаг вперед. Ее руки опустились.

– Знаешь, что самое противное во всем этом? – тихо спросила она. И впервые за все годы знакомства назвала его на «ты». Неофициально. По-человечески. – Самое противное то, что я тебя понимаю. Потому что ты – единственный человек, кто смог по-настоящему поставить меня в тупик.

Она посмотрела куда-то в сторону, на фотографию с улыбающейся Софией, словно ища там поддержки.

– Я всегда все контролировала. Всегда была на шаг впереди, всегда знала, что сказать и как поступить. А ты… ты вломился в мою идеально выстроенную жизнь, как ураган. Со своими дурацкими приказами, своим самодурством, своей… невероятной, чертовской компетентностью в чем-то другом. Ты заставил меня сомневаться. Злиться. Тратить силы на борьбу. И да, – она посмотрела на него прямо, и в ее глазах он увидел то же смятение, что бушевало в нем самом, – твое мнение… черт возьми, оно стало для меня важно. Мне стало не все равно, что ты думаешь. Даже когда я готова была тебя придушить. Это сводило с ума еще сильнее.

Они стояли друг напротив друга посреди ее уютной гостиной. Не начальник и подчиненная. Не Узурпатор и Грымза. Просто мужчина и женщина, измотанные долгой, глупой войной и внезапно осознавшие, что за линией фронта находится не враг, а… кто-то очень близкий по духу.

– И что нам теперь со всем этим делать? – прошептал Глеб, не в силах отвести от нее взгляд.

– Я не знаю, – честно призналась Лариса. Легкая улыбка тронула уголки ее губ. – Мои должностные инструкции и Трудовой кодекс не предусматривают алгоритма действий на случай, если твой босс, которого ты терпеть не можешь, признается тебе в любви посреди гостиной.

– Это было признание в любви? – уточнил Глеб, и в его голосе впервые прозвучала знакомая ей насмешливая нотка, но теперь беззлобная.

– С максимальным допуском на твой корпоративный жаргон, да, – парировала она. – Прозвучало как «ты сводишь меня с ума, и я не знаю, как с тобой работать». Это самое романтичное, что я слышала от тебя за все время.

Он рассмеялся. Коротко, искренне. И этот звук был таким неожиданным в ее тихой квартире, что Лариса невольно тоже улыбнулась.

– Я, наверное, делаю это неправильно, – сказал он, делая еще один шаг к ней. Теперь их разделяло лишь полметра. – У меня не было практики. Только войны и переговоры.

– С переговорами у тебя, как я видела, все отлично, – заметила Лариса, глядя на него снизу вверх. Ее сердце бешено колотилось. – А вот с чем-то другим… посложнее.

– Грымза, – прошептал он, и в его голосе прозвучала нежность, от которой у нее перехватило дыхание.

– Узурпатор, – выдохнула она в ответ.

Он медленно, давая ей время отступить, протянул руку и коснулся ее щеки. Его пальцы были теплыми, немного шершавыми. Она не отстранилась. Она закрыла глаза на секунду, прижавшись к его ладони.

Это было не по регламенту. Не по корпоративной этике. Не по их сценарию.

Это было страшно, неловко и совершенно неизбежно.

И когда он, наконец, поцеловал ее, это не было похоже ни на одну из битв, что они вели. Это было капитуляцией. И самой большой победой в их жизни.