Текст книги ""Узурпатор" и "Грымза" от ненависти до любви (СИ)"

Автор книги: Елена Анохина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

Глава 30: Первый поцелуй

Воздух в гостиной Ларисы все еще вибрировал от произошедшего. Казалось, молекулы кислорода столкнулись лбами, не зная, как вести себя дальше: сохранять нейтралитет уютного домашнего пространства или взорваться новым, непривычным зарядом.

Глеб Бармин стоял, ощущая под своими ногами не твердый паркет офисного кабинета, а мягкий, потертый ковер Ларисы. Его пальцы все еще помнили тепло ее щеки, ее запах – не резкий офисный аромат «Холодной Стали» или чего-то там еще, а сложная смесь дорогого нейтрального мыла, едва уловимых ноток ее духов («Черный Трюфель»? «Спелая Вишня»? Он не разбирался, но это сводило с ума) и чего-то неуловимого, что можно было описать только как «запах Ларисы». Домашней. Настоящей.

А его губы… его губы все еще горели от прикосновения ее губ. Странно, но он ожидал чего-то холодного, колючего, как ее взгляд. Но они оказались невероятно мягкими, теплыми и отзывчивыми. Поцелуй был не просто порывом. Он был взрывом. Взрывом месяцев накопившегося напряжения, ярости, непризнанного уважения, спорного интереса и той самой чертовой химии, которую он отрицал с пеной у рта. Это был не вопрос и не ответ. Это был договор о капитуляции. Обоюдной и безоговорочной.

«Черт. Черт. Черт. Я только что поцеловал Ларису Орлову. В ее гостиной. В пять часов вечера в воскресенье. Я, Глеб Бармин, „Узурпатор“, мастер контроля и дистанцирования, потерял голову, как мальчишка-стажер на корпоративе». Мысли неслись вихрем, пытаясь найти хоть какую-то логическую опору в этой новой, перевернутой реальности. «И самое ужасное… самое идиотское… что это было идеально. Лучше, чем любая сделка, любой выигранный тендер. Это было… правильно» .

Лариса стояла перед ним, слегка отстранившись, но не отходя. Ее руки были опущены, пальцы слегка дрожали, и она сжала их в кулаки, чтобы скрыть дрожь. Ее внутренний компьютер, обычно выдававший молниеносные аналитические выкладки по любому поводу, выдавал синий экран смерти. Все системные ошибки мигали красным: ERROR 404: PROTOCOL NOT FOUND. ERROR: PERSONAL FEELINGS DETECTED. CRITICAL THREAT TO PROFESSIONAL INTEGRITY.

« Он поцеловал меня . Глеб . Бармин . Мой личный антихрист в дорогом костюме. И я… я ответила. Я не оттолкнула его. Я не дала ему пощечину. Я не процитировала статью ТК о сексуальных домогательствах на рабочем месте. Я… прижалась к его руке. Я закрыла глаза. Боже, я даже, кажется, вздохнула». Она чувствовала, как по щекам разливается предательский румянец. «Это катастрофа. Это прекрасно. Это конец всему. Это начало чего-то… И какого черта мы будем делать в понедельник?!»

Она подняла на него взгляд. Его глаза, обычно холодные, пронзительные, оценивающие, сейчас были темными, почти черными, и в них читалась та же растерянность, что и у нее. Это немного успокоило. По крайней мере, она была не одна в этом кораблекрушении.

– Ну… – начала она, и голос ее прозвучал хрипло. Она прочистила горло. – Вот этого… э-э-э… развития событий я в своих прогнозах на воскресенье не учитывала.

Глеб выдавил из себя подобие улыбки. Она получилась кривой, нервной.

– В моем еженедельном плане это тоже значилось как «маловероятный, но высокоэффективный, в случае реализации, риск», – парировал он. Его корпоративный жаргон прозвучал сейчас особенно нелепо и забавно.

Лариса фыркнула, не сдержавшись. И этот звук – сдавленный смешок, смесь истерики и облегчения – разрядил напряжение лучше любых слов.

– «Высокоэффективный риск»? – повторила она, поднимая бровь. – Серьезно? Это все, что ты можешь сказать после… после этого ? У тебя что, в голове вместо мозга KPI-датчики?

– Они считают, что эффективность приблизилась к 200%, – невозмутимо ответил Глеб, делая шаг вперед. Теперь он снова был опасно близко. – Но при этом уровень непредсказуемости зашкаливает. Система требует перезагрузки и нового алгоритма.

– А новый алгоритм предусматривает… что именно? – спросила Лариса, глядя ему прямо в глаза. В ее взгляде снова появился вызов, но теперь в нем не было прежней вражды. Был интерес. Азарт. И легкая паника.

Глеб вздохнул. Он провел рукой по лицу, и этот жест – усталый, человеческий – снова сделал его не «Узурпатором», а просто Глебом. Уставшим мужчиной в доме женщины, которая только что перевернула его мир с ног на голову.

– Новый алгоритм, – произнес он медленно, подбирая слова, – пока в стадии разработки. Исходные данные: есть я. Есть ты. Есть… это. – Он сделал жест между ними. – Есть офис. Совет директоров. Сотрудники, которые уже, я уверен, рисуют карикатуры на нашу с тобой стенку на стенку. И есть вопрос: «Что теперь?».

– Глобальный вопрос, – согласилась Лариса. Она отвернулась, подошла к журнальному столику, взяла свою кружку с надписью «HR: Хаос – Моя Стихия» и сделала глоток остывшего чая. Это дало ей секунду на то, чтобы собраться с мыслями. – Моя профессиональная этика кричит, что нужно немедленно забыть это как страшный сон и в понедельник вести себя так, будто между нами, только дубленый дубовый стол переговоров и взаимные претензии.

– А что говорит не профессиональная этика? – тихо спросил Глеб, подходя к ней сзади. Он не прикасался к ней, но она чувствовала его тепло.

– Не профессиональная этика… – Лариса обернулась к нему. – говорит, что если мы попытаемся сделать вид, что ничего не было, то сойдем с ума. Ты будешь строить из себя ледяную статую на совещаниях, а я буду вставлять в речи еще больше язвительных сарказмов. И в итоге кто-нибудь – возможно, Петров с его попкорном – что-нибудь заподозрит. Или мы сами взорвемся от напряжения.

– То есть вариант «сделать вид» отметаем как неэффективный, – констатировал Глеб, и в его глазах мелькнуло облегчение. Он явно боялся, что она выберет именно его.

– Как абсолютно провальный, – кивнула Лариса. – Вариант «уволиться мне» тоже не рассматривается. Я не намерена бежать с поля боя, который… э-э-э… перестал быть полем боя.

– Вариант «уволить меня» я тоже нахожу слабо реализуемым, – с легкой усмешкой заметил Глеб.

– Увы, совет директоров не поймет, – парировала Лариса. Обыгрывание абсурда ситуации помогало унять дрожь в коленях. – Значит, остается вариант… как-то с этим жить. И работать. Одновременно.

Они смотрели друг на друга, и оба понимали всю головокружительную сложность этого «как-то».

– Правила, – вдруг сказала Лариса. – Нам нужны новые правила. Как на той рабочей группе, только… для нас.

– «Регламент взаимоотношений руководителя и подчиненной в условиях непредвиденного личного кризиса», – сформулировал Глеб.

– Примерно так, – она снова улыбнулась. Это начинало походить на их старые баталии, только теперь ставки были неизмеримо выше. – Первое правило: абсолютная конфиденциальность. Никаких намеков, взглядов, «случайных» прикосновений на работе. Ни-че-го. Мы профессионалы. Мы враждовали – мы и будем продолжать в том же духе для внешнего наблюдателя.

Глеб нахмурился. Ему явно не нравилась эта часть.

– То есть мы должны будем кричать друг на друга на совещаниях, зная, что несколько часов назад… – он не договорил, но смысл был ясен.

– Именно так, – твердо сказала Лариса. – Иначе это конец. И мне, и тебе, и, возможно, компании. Мы становимся уязвимыми. Нами можно будет манипулировать. Сплетни уничтожат любой авторитет. Мы должны быть железными. Снаружи.

– А внутри? – спросил он, и в его голосе снова прозвучала та самая уязвимость, что сводила ее с ума.

– Внутри… – Лариса сделала шаг к нему, закрывая последнюю дистанцию. – Внутри мы будем разбираться по мере поступления. Методом проб и ошибок. Вне рабочее время. Строго конфиденциально. Как два шпиона на вражеской территории.

Она посмотрела на него, и ее взгляд был серьезным. – Это единственный способ, Глеб. Иначе мы уничтожим все, что между нами… только начало появляться. И все, что мы строили на работе.

Он молчал несколько секунд, явно взвешивая все на своих внутренних весах эффективности и рисков. Потом кивнул.

– Принимается. Правило первое: тотальная секретность и профессиональное поведение на работе. – Он протянул руку для рукопожатия. Старый, деловой жест.

Лариса посмотрела на его руку, потом на его лицо. И вместо рукопожатия она взяла его руку в свою, сцепив их пальцы.

– Не по регламенту, – прошептала она. – С сегодняшнего дня между нами – ничего по регламенту. Только по правде. Какой бы сложной она ни была.

Он сжал ее пальцы в ответ, и это простое касание снова отозвалось током по всему телу.

– Договорились, – его голос был низким, хриплым. – Тогда, по правде… мне пора. Артем один. И… мне нужно все это переварить. Очень медленно и тщательно.

– И мне, – призналась Лариса. – Мне нужно сделать вид, что я проверяю уроки у Софии, а самой думать о том, что я только что нарушила все свои главные жизненные принципы. И почему мне это так чертовски нравится.

Она проводила его до двери. Они стояли в прихожей, и снова повисла неловкая пауза. Просто сказать «пока» казалось кощунством после всего. Но и целоваться с порога как ни в чем не бывало – тоже странно.

– Так… – протянул Глеб. – Значит. До завтра. На работе.

– До завтра, – кивнула Лариса. – На войне.

– На войне, – он усмехнулся. – С новым секретным оружием.

Он повернулся, чтобы уйти, но она его окликнула.

– Глеб.

– Да?

– Спасибо. Что… приехал. И что сказал. Все это. Это было… смело.

– Спасибо, что не выгнала, – он обернулся, и его улыбка на этот раз была настоящей, немного смущенной. – И что спасла моего сына.

– Пустяки, – она махнула рукой, но глаза ее светились. – Я вообще-то кризис-менеджер. Любые кризисы. Даже… личные.

Они стояли в тесной прихожей, в сантиметрах друг от друга. Воздух между ними сгустился, стал тягучим и сладким, как мед. Звуки города за окном, гул лифта в шахте – все исчезло. Остался только стук двух сердец, отчаянно выбивающих один и тот же ритм.

– Я забыл… – начал он, и его голос был низким, хриплым, чужим.

– Что? – выдохнула она, не в силах оторвать от него взгляд.

– Забыл сказать… главное.

Он не стал ничего больше говорить. Слова были лишними. Они были грубыми и неуклюжими по сравнению с тем напряжением, что висело в воздухе. Он просто шагнул к ней, один решительный, безоговорочный шаг, за который она так долго и яростно боролась на работе. Его руки поднялись, одна коснулась ее щеки, пальцы впутались в ее волосы, смахнув с лица непослушную прядь. Прикосновение было одновременно невероятно нежным и властным, не оставляющим пространства для отступления.

Вторая рука обвила ее талию, притягивая к себе так, что между ними не осталось и миллиметра свободного пространства. Она почувствовала тепло его тела сквозь тонкую ткань своего платья, напряжение каждой мышцы его торса.

Их взгляды скрестились в последний раз – в ее темных глазах читался вопрос, испуг и полная, абсолютная капитуляция; в его – немой вопрос и обещание.

Его губы коснулись ее губ легко, вопросительно, давая ей последний шанс оттолкнуть его, остановить это безумие. Но она не оттолкнула. Наоборот, ее руки сами потянулись к нему, вцепились в лацканы его пиджака, сминая безупречную ткань, притягивая его ближе, отвечая на его немой вопрос беззвучным, но абсолютно четким «да».

И тогда все сдержанность, все оговорки, все «но» и «как бы чего не вышло» взорвались, как плотина, не выдержавшая напора.

Его поцелуй изменился. Он стал глубже, настойчивее, жаднее. Это был уже не вопрос, а утверждение. Завоевание. Признание. Это был поцелуй человека, который привык брать то, что он хочет, но впервые в жизни делал это не силой приказа, а силой чувства, которое было сильнее его самого.

Лариса ответила ему с той же страстью, с какой она всегда спорила с ним. Ее губы открылись ему, ее язык встретился с его в яростном, неистовом танце. Это был не просто поцелуй. Это была битва, в которой не было победителей и побежденных, было только всепоглощающее взаимное уничтожение во имя чего-то нового.

Она чувствовала вкус его губ, легкую колючесть его щетины, царапающую ее кожу. Чувствовала его дыхание, сбившееся, горячее, смешанное с ее собственным.

Его рука в ее волосах сжалась сильнее, еще больше притягивая ее к себе, а другая рука скользнула ниже, прижимая ее к себе так плотно, что она почувствовала каждую линию его тела, каждую мышцу, каждую черту его желания. Голова ее кружилась, в висках стучало, ноги подкашивались. Она держалась за него, как за единственную твердь в бушующем океане, и сама была этим океаном – бурным, неукротимым.

Они дышали друг другом. Вся накопившаяся за месяцы ненависть, злость, раздражение, уважение, восхищение и та невысказанная тяга, что тлела под спудом, – все это вырвалось наружу в этом одном, бесконечном поцелуе. Это была точка кипения, до которой они шли так долго и мучительно.

Он оторвался от ее губ первым, чтобы перевести дух. Его лоб уперся в ее лоб, глаза были закрыты, грудь тяжело вздымалась. Она чувствовала, как дрожат его руки, держащие ее. Великий и ужасный Глеб Бармин дрожал. Из-за нее.

– Вот… – он выдохнул, и его голос был сломанным, прерывистым. – Вот что я забыл сказать.

Она не смогла ответить. Она только провела рукой по его щеке, чувствуя под пальцами напряжение его скул, горячую кожу. Потом ее пальцы коснулись его губ, запоминая их форму, еще влажную от ее поцелуя.

Он поймал ее руку, прижал к своим губам, оставив горячий, влажный поцелуй на ее ладони. Потом еще один на внутренней стороне запястья, где бешено стучал пульс.

– Лариса… – прошептал он, и в этом шепоте было столько обнаженной эмоции, что у нее перехватило дыхание.

Он снова поцеловал ее. Уже не так яростно, но еще более глубоко, более осознанно. Это был поцелуй, который ставил точку. Не в их споре – в той войне, что была между ними. Это был поцелуй, который говорил: «Перемирие подписано. Начинается нечто новое».

Когда они наконец разъединились, чтобы просто дышать, стоять на ногах и пытаться осознать произошедшее, в подъезде снова послышались шаги – сосед возвращался с собакой.

Они замерли, прислушиваясь, все еще не размыкая объятий. Звук приблизился, прошел мимо двери и стал удаляться.

Глеб тяжело вздохнул и медленно, словно сквозь невероятную силу тяжести, отпустил ее. Его лицо было серьезным, но глаза светились таким теплом, что в них можно было утонуть.

– Теперь я действительно пойду, – сказал он тихо. – Иначе я не уйду никогда.

Она кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Ее губы были слегка опухшими, щеки пылали, волосы растрепаны. Она выглядела так, будто ее только что пронесло ураганом.

Он вышел, и дверь закрылась. Лариса прислонилась к ней спиной, прислушиваясь к затихающим шагам в подъезде. Сердце все еще колотилось, как сумасшедшее.

«Ну что ж, Лариска, поздравляю. Ты влипла. Влипла по уши. В самого сложного, самого невыносимого и самого притягательного мужчину из всех, кого встречала. И теперь тебе предстоит играть в самой сложной партии в твоей жизни. Двойная жизнь. Любовь и ненависть. Война и перемирие. С чего бы начать?»

Она вздохнула и пошла на кухню, чтобы налить себе вина. Одно она знала точно: утро понедельника будет самым сумасшедшим и самым захватывающим в ее жизни. Она уже представляла, как их взгляды встретятся через стол переговоров, полный отчетов и KPI, и в них будет спрятана целая вселенная из только что пережитого воскресенья. Это было страшно. И безумно интересно.

А Глеб, спускаясь на лифте, ловил себя на идиотской улыбке, которую не мог сдержать.

«Орлова. Лариса. Моя „Грымза“. Чертов гений. Она уже составила регламент. Наш первый общий документ. Неидеальный. Рискованный. Но наш».

Он вышел на улицу, глотнул прохладного вечернего воздуха и посмотрел на окно ее квартиры. Горел свет.

«Что теперь? Офис? – повторил он мысленно ее вопрос. – Теперь, дорогая моя непримиримая оппонентка, теперь начинается самое интересное. И я не могу дождаться».

И впервые за долгие годы он с нетерпением ждал понедельника.

Глава 31: Тайна?

Воздух в «Альфа-Консалтинг» на этой неделе был особенным. Он был наполнен не просто страхом перед квартальным отчетом или ароматом свежесваренного кофе из новой машины. В нем витало нечто более неуловимое, более пикантное. Что-то, что заставляло сотрудников перешептываться у кулера, обмениваться многозначительными взглядами и залипать в мониторы с идиотскими улыбками, когда по коридору проходила определенная пара.

Лариса Орлова, войдя в офис в понедельник, сразу почувствовала этот странный вибрационный фон. Ее внутренний детектор, откалиброванный на улавливание малейших колебаний корпоративной атмосферы, забил тревогу. Но тревога была странной – не связанной с угрозой увольнений или гневом Узурпатора. Скорее, это было чувство, будто на тебя смотрят в замочную скважину, и тебе это почему-то… приятно.

«Собраться, Орлова, – сурово приказала она себе, поправляя идеальный лацкан жакета цвета «мокрый асфальт». – Ничего не произошло. Абсолютно ничего. Просто обычная рабочая неделя. Тот факт, что в субботу ты провела вечер не с отчетом по KPI, а в компании бывшего врага, а ныне… кого?.. не имеет никакого значения. И уж тем более тот факт, что этот вечер закончился не рукопожатием, а чем-то гораздо более теплым…»

Мысль заставила ее щеки вспыхнуть. Она резко ткнула кнопку лифта, словно та была виновата в ее внезапной слабости.

Глеб Бармин, в свою очередь, входя в свой кабинет ровно в 8:55, тоже ощущал подозрительную мягкость окружающего пространства. Обычно его появление заставляло сотрудников в радиусе десяти метров вжиматься в мониторы и задерживать дыхание. Сегодня же на него бросали быстрые, искрящиеся взгляды, и кто-то даже пробормотал не «Доброе утро, Глеб Викторович», а какое-то странное «Ччао!», сразу же поперхнувшись и сбежав в сторону кухни.

«Что за черт? – подумал Глеб, снимая пальто и вешая его на вешалку с такой точностью, будто от этого зависела траектория полета МКС. – Они что, все на утреннем корпоративе были? Или Петров из ИТ наконец-то добавил в систему вентиляции какой-то свой «релакс-газ»?» Он сел за стол, попытавшись вернуть лицу привычное каменное выражение властелина вселенной. Но уголки губ предательски норовили дрогнуть в подобии улыбки при воспоминании о Ларисе .

Их гениальный план был прост до идиотизма: ничего не менять. Вести себя абсолютно естественно. Как ни в чем не бывало. Никаких признаков, намеков, изменений в поведении. Они были профессионалами, черт побери! Мастерами скрытых игр и корпоративных баталий. Скрыть личные… эм… симпатии?.. от голодных до сплетен глаз – дело пустяковое.

План провалился с треском еще до обеда понедельника.

Первой ласточкой стало утреннее оперативное совещание руководителей отделов. Глеб, как обычно, вел его жестко, требовательно, проходясь по цифрам, как танк по полю боя. Он дошел до отчета отдела кадров.

– Орлова, – его голос прозвучал привычно твердо. – Что по текучке?

Цифры за прошлую неделю…

Он поднял на нее взгляд. И все увидели, как его суровое, собранное выражение лица дрогнуло. Не смягчилось – нет, это было бы слишком заметно. Оно… изменилось . Взгляд, обычно тяжелый и пронзительный, как бур, на долю секунды стал просто… взглядом. Человеческим. И задержался на секунду дольше необходимого. В воздухе повисла пауза, длиною в одно сердечное сокращение у всей присутствующей публики.

Лариса, почувствовав на себе этот взгляд, вместо того чтобы хладнокровно выдать цифры, слегка смутилась. Совсем чуть-чуть. Едва заметный румянец тронул ее скулы. И ее голос, всегда стальной и безразличный, прозвучал на пол-тона тише и… теплее.

– Цифры в норме, Глеб Викторович. Снижение на три процента после внедрения новых программ адаптации. Полный отчет у вас на столе.

Она произнесла это, глядя куда-то в район его галстука. А он кивнул, и его кивок был каким-то… нежным? Нет, это слово было кощунственным по отношению к Глебу Бармину. Но другим словом описать было невозможно.

– Хорошо, – сказал он, и в его баритоне неожиданно прозвучали нотки… одобрения? Не простого «ладно, принято к сведению», а именно одобрения. – Продолжайте в том же духе.

В кабинете повисла оглушительная тишина. Даже кондиционер, обычно гудящий, как взлетающий «Боинг», затих в изумлении. Все присутствующие перевели взгляд с Бармина на Орлову и обратно. Олег Борисович из отдела продаж незаметно ущипнул себя за руку.

«Он не орал. Он сказал «хорошо». И «продолжайте». Без сарказма. Без угроз. Это кто? И что он сделал с настоящим Барминым?» – пронеслось в голове у половины собравшихся.

Лариса, почувствовав всеобщее внимание, попыталась вернуть все на круги своя. Она нахмурилась, сделав свое знаменитое «грымзое» лицо.

– Если позволите, Глеб Викторович, есть вопрос по бюджету на обучение. Ваша резолюция «сократить на 15%» может негативно сказаться…

Она ждала взрыва. Ждала привычного «Экономия превыше всего, Орлова!» или «Вы что, с деньгами компании не считаетесь?».

Но Глеб посмотрел на нее… задумчиво. Почесал подбородок.

– Ваши аргументы? – спросил он просто. – Предоставьте подробное обоснование. Если цифры будут убедительны, готов рассмотреть.

В кабинете кто-то тихо ахнул. Лариса потеряла дар речи. Она была готова к бою, к спору, к конфронтации. Она была готова отражать удар, а он… он предложил ей чашку чая и конструктивный диалог. Это было страшнее любого крика.

– Я… я подготовлю, – выдавила она, чувствуя, как теряет почву под ногами.

Совещание закончилось в атмосфере всеобщего легкого ступора. Люди расходились, перешептываясь и обмениваясь красноречивыми взглядами.

С этого момента их тайная игра превратилась в фарс, достойный пера Мольера.

Они пытались скрываться. О, как пытались!

Глеб, проходя мимо кабинета Ларисы, ускорял шаг, делая вид, что полностью поглощен отчетом на планшете. Но его голова непроизвольно поворачивалась на дверь, а уголки губ снова предательски дергались. Как-то раз он даже чуть не врезался в Петрова, несшего на подносе три чашки кофе и пакет с пончиками.

Лариса, в свою очередь, увидев его в коридоре, делала вид, что увлечена созерцанием огнетушителя на стене. Но ее щеки снова покрывались предательским румянцем, а сердце начинало биться чаще.

Они избегали зрительного контакта на людях, что выглядело еще подозрительнее, чем если бы они открыто улыбались друг другу. Они общались исключительно по рабочим вопросам, но их голоса в этих разговорах теряли привычную сталь и приобретали странную, бархатистую теплоту.

– Лариса Дмитриевна, вы не видели мой отчет по… – начинал он, звоня ей по внутреннему телефону.

– На вашем столе, слева, под синей папкой, Глеб Викторович, – отвечала она, и в ее голосе звучала не привычная язвительность, а какая-то… забота?

– Ах, точно. Спасибо. Вы… как всегда на высоте.

– Пустяки. Всего доброго.

И такие диалоги, наполненные невысказанными «как ты спала?» и «я соскучился», разносились по офису быстрее любого корпоративного мема.

Коллеги, разумеется, все видели. И мгновенно все поняли.

В курилке творилось нечто невообразимое.

– Вы видели? Он ей спасибо сказал! Не «благодарю», не кивок, а именно спасибо ! – шептала одна из девушек из маркетинга, закатывая глаза от умиления.

– А она ему «всего доброго»! Она обычно бросает трубку с таким видом, будто только что обезвредила бомбу, а не поговорила с директором! – подхватывала вторая.

– Держу пари, они целовались! – уверенно заявлял молодой менеджер из отдела продаж.

– Да что там целовались! Я вчера видел, как он подвозил ее до метро! На своей черной машине! Он никого никогда никуда не подвозит! Он, кажется, даже своего сына на такси отправляет!

– О боже… Это же любовь! Самый настоящий офисный роман! Грымза и Узурпатор! Кто бы мог подумать!

– Я всегда знала, что между ними искра! Помните, как они смотрели друг на друга на том корпоративе, после танго? Прямо как Кэтрин Хепбёрн и Спэнсер Трейси!

Слухи росли как снежный ком. Офис жил одной большой мыльной оперой под названием «Сердца двух титанов». Производительность труда в тот день, кстати, немного выросла – все были слишком счастливы и взволнованы, чтобы заниматься обычным офисным саботажем.

Но главными режиссерами этого спектакля стали, разумеется, дети.

София и Артем, столкнувшись после школы в ближайшей кофейне (их «случайные» встречи стали происходить все чаще), просто сияли от счастья и злорадства.

– Ну? – спросила София, смакуя капучино с тройной порцией сиропа. – Как наши любуши?

Артем, помешивая свой холодный чай с лимоном, хитро улыбнулся. Его смартфон лежал на столе, открытый на корпоративном чате.

– По шкале от одного до десяти, где десять – это открытые поцелуи на столе у твоего папы, они где-то на твердой восьмерке. Папа сегодня утром надел два разных носка. Разных! Я чуть не умер. А когда я спросил, не видел ли он мою зарядку, он ответил: «Посмотри в холодильнике, сынок». В ХОЛОДИЛЬНИКЕ, Сонь! Он был абсолютно серьезен.

София фыркнула.

– Мама сегодня с утра напевала. Что-то из того старого французского фильма. И спросила, не кажется ли мне, что она слишком строго себя ведет с подчиненными. Она! Та, что за один косой взгляд отправляет людей разбирать архив за 1998 год!

– Это эпично, – констатировал Артем. – Наш план сработал. Операция «Свести родителей с ума (и друг с другом)» завершена успехом.

– Только они еще сами не до конца поняли, что произошло, – заметила София. – Два самых умных человека в компании, а такие тупые в вопросах чувств. Надо им помочь.

– Я уже помогаю, – Артем показал ей экран телефона. В корпоративном чате «Флейм и сплетни (без начальства)» он только что отправил мем: фото Глеба Бармина, на которое был наложен фильтр «сердечки» и подпись: «Когда HR-отдел не только оптимизирует штатное расписание, но и твое одиночество».

София прыснула.

– Мне мама за это уши надергает, если догадается, что это я тебе фото предоставила! Ладно, мой ход.

Она быстренько набрала сообщение Ларисе: «Мам, а Глеб Викторович случайно не в курсе, где моя синяя кофта? Ты в ней в субботу уходила, кажется, он мог видеть».

Через минуту пришел ответ: «София, не глупи. Какая кофта? И при чем здесь Глеб Викторович? Учи уроки».

София показала телефон Артему.

– Видишь? Паника. Чистой воды паника. Она уже даже не отрицает, что была у него, она просто пытается сменить тему. Прямо как ты, когда тебя на прошлой контрольной с шпаргалкой поймали.

Они сидели и смеялись, два подростка, чувствуя себя всемогущими кукловодами, дергающими за ниточки своих могущественных, но таких беспомощных в любви родителей.

Пиком всего этого безумия стал эпизод в столовой в среду. Лариса, стоя в очереди за салатом, не заметила, как сзади к ней подошел Глеб. Они оказались плечом к плечу у витрины с десертами.

– Тирамису сегодня выглядит сомнительно, – негромко, ни к кому не обращаясь, пробормотал Глеб, глядя на желеобразную массу.

– Согласна. Лучше возьмите штрудель. Он вроде ничего, – так же негромко, глядя в противоположную сторону, ответила Лариса.

Они простояли так несколько секунд в полной тишине, изучая меню, а потом разом потянулись за одними и теми же тарелками. Их пальцы случайно соприкоснулись. Они вздрогнули и отдернули руки, как от огня. Весь обеденный зал замер, затаив дыхание. Казалось, даже повар за стойкой перестал перекладывать котлеты.

Глеб, покраснев до корней волос, пробормотал: «Прошу прощения» и схватил первую попавшуюся тарелку с заливным из чего-то неопознанного.

Лариса, с лицом, пылающим, как маяк, кивнула и устремилась прочь, забыв взять еду вообще.

Этот пятисекундный «пикник у витрины» стал главной темой обсуждения на остаток дня. Версии строились одна краше другой: от тайного брака по расчету до совместной шпионской миссии.

К концу недели стало ясно, что их «тайна» является самым открытым секретом со времен того, как Петров из ИТ пронес в офис свою коллекцию фигурок аниме. Все всё знали. Все всё видели. И все… были счастливы. Это было странно. Вместо злорадства или осуждения в коллективе царила какая-то всеобщая умиротворенная радость, словно все ждали этого годами.

Даже Елена Петровна Семенова, председатель совета директоров, позвонив Глебу в пятницу, спросила не о квартальных отчетах, а о том, правда ли, что Лариса Дмитриевна наконец-то смягчила его нрав, и не планируют ли они перекрасить кабинет 501 в более теплые тона.

Глеб, огорошенный, пробормотал что-то невнятное и положил трубку. Он сидел в своем кабинете и смотрел на город за окном. Его империя. Его вотчина. Все было под контролем. Цифры росли, процессы отлажены. Но самый главный, самый сложный и самый ценный актив его империи – Лариса Орлова – вдруг оказался не противником, а… союзником? Чем-то большим?

Он вздохнул. Война закончилась. Не его победой и не ее. Она закончилась ничьей. Или, если подумать, самой странной и неожиданной победой в его жизни.

А Лариса в своем кабинете, глядя на ту же панораму, думала о том, что, возможно, ее территория – это не только люди, их права и защита. Возможно, ее территория теперь простиралась гораздо дальше. Вплоть до кабинета 501. И это пугало ее гораздо больше, чем любая война с Узурпатором. Потому что на войне все понятно: есть враг, есть цель, есть правила. А здесь не было правил. Было только это странное, щемящее чувство, от которого теплело внутри и глупо улыбаться самой себе.

Их тайна была похожа на слона в посудной лавке, который старательно притворялся хомячком. И все вокруг делали вид, что верят в эту иллюзию. Потому что иногда даже самым серьезным взрослым нужна своя маленькая, общая, смешная и очень-очень нескрываемая тайна.