Текст книги ""Узурпатор" и "Грымза" от ненависти до любви (СИ)"

Автор книги: Елена Анохина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

Глава 26: Саботаж чувств

Воздух в «Альфа-Консалтинг» на этой неделе напоминал шампанское, которое кто-то слишком усердно тряс, но не открывал. Напряжение вибрировало на грани взрыва, но взрыва почему-то не происходило. Сотрудники, уже привыкшие к периодическим ядерным зимам и недолгим оттепелям в отношениях между директором и HR-директором, пребывали в состоянии растерянности. После недавнего затишья, даже с намеком на нечто, отдаленно напоминающее перемирие, все снова скатилось в привычную рутину… но с каким-то странным, новым привкусом.

Если раньше война между «Узурпатором» и «Грымзой» была громкой, эффектной, с публичными казнями и манифестами, то теперь она велась тихо, под ковром, с помощью холодного, почти механического саботажа. И это бесило всех гораздо сильнее.

Лариса Орлова сидела в своем кабинете, уткнувшись в три огромных монитора. На них были развернуты сложные диаграммы, облака тегов из психологических тестов, графики эффективности и бесконечные таблицы с цифрами. Она запустила новый, грандиозный проект – полномасштабную, глубокую оценку персонала (Performance Review) с применением самых современных и сложных методик. Проект, который обычно растягивали на квартал, она решила провернуть за три недели.

«Новый алгоритм оценки компетенций по модели Ломающегося кактуса… Кросс-оценка между отделами с весовым коэффициентом… Анализ вовлеченности через корреляцию между потреблением кофе в столовой и успешностью закрытия проектов…» – мысли лихорадочно метались, цепляясь за сложнейшие задачи. Она сознательно загружала себя под завязку, до состояния белого каления, когда в голове не остается места ни на что, кроме цифр, схем и дедлайнов.

Особенно не остается места на навязчивые, предательские мысли. О том, как две недели назад он, Глеб Бармин, во время совещания по кризису с поставщиком, не орал, а спокойно выслушал ее аргументы и сказал: «Логично. Делайте, как считаете нужным, Орлова». И кивнул. Без сарказма. Без уничижительной усмешки. С уважением. Или о том, как на днях, случайно столкнувшись у лифта, он не прошел мимо, а задержался на секунду, и его взгляд скользнул по ее лицу не как по опечатке в отчете, а… иначе. Как-то мягче. Или это ей показалось?

«Чушь! Показалось! Он просто оценивал, насколько я вымотана и не пора ли вынести очередной вердикт о моей профнепригодности!» – яростно прошипела она сама себе, с такой силой ударив по клавиатуре, что испуганно пискнул один из мониторов.

Она вцепилась в работу как в спасательный круг. Каждая сложная формула, каждый многоуровневый фильтр в таблице, каждый сложный для интерпретации результат теста – это был кирпич в стене, которую она спешно возводила между собой и растущей, абсолютно недопустимой, абсурдной симпатией к этому человеку. Нет, не к человеку. К директору. К Узурпатору. К источнику всех ее бед и головной боли.

«Он грубый, бесчувственный, авторитарный тип с комплексом бога! Он называет людей «ресурсом» и считает, что KPI важнее морального климата! Он чуть не уничтожил все, что я здесь строила! Он… он заставил меня уважать его в тот день с инспекцией… и в истории с «Фениксом»… Черт!» – мысль предательски свернула не туда. Лариса с силой тряхнула головой, словно пытаясь выбросить из нее эти дурные мысли, как воду из уха.

– Ирина! – ее голос прозвучал как хлыст, заставив заместительницу, скромно пробиравшуюся мимо с папкой, подпрыгнуть. – Где сводные данные по оценке стрессоустойчивости из отдела логистики? Я просила к 10:00!

– Лариса Дмитриевна, я… я почти… осталось всего… – залепетала Ирина.

– «Почти» – это не результат! Мне нужны цифры! Точные, выверенные! Не «почти»! К 11:00 на моем столе! И чтобы с цветными графиками! Не терплю черно-белую статистику, она не отражает глубины проблем! – Лариса выпалила это почти без передышки и тут же уткнулась в монитор, демонстративно начав яростно стучать по клавиатуре.

Ирина, побледнев, кивнула и ретировалась, шепча что-то вроде: «Конечно, сейчас, все будет, только не стреляйте…»

«Да, вот так. Работа. Сухая, беспристрастная, объективная работа. В ней нет места глупым взглядам и случайным кивкам. В ней есть только эффективность. Его же любимая эффективность. Вот и пусть любуется» , – с горькой усмешкой подумала Лариса, чувствуя, как отчаянно бьется ее сердце, совсем не в такт ровному стуку клавиш.

В это же время в кабинете 501 бушевала своя буря. Глеб Бармин прохаживался по своему кабинету, изредка останавливаясь у окна и смотря на город, но не видя его. Внутри него кипел странный, непонятный раздрай. После недавних событий – этого дурацкого школьного вестибюля, инспекции, их вынужденного перемирия во время кризиса – он ловил себя на мысли, что образ Ларисы Орловой в его голове перестал быть статичным и однозначным.

Раньше это была карикатура: «Грымза». Колючая, принципиальная, невыносимая зануда, которая вечно стоит поперек его прогрессивных планов. Теперь же картина усложнилась. Он видел ее ум – не просто зашоренное знание кодексов, а блистательный, стратегический ум, способный решать задачи, которые ему, Глебу, были не по зубам. Видел ее бесстрашие. Ее преданность… нет, не ему, черт возьми, а какой-то своей абстрактной идее справедливости, которая, как ни странно, иногда приносила реальную пользу бизнесу. Видел ее с дочерью – мягкой, уставшей, человечной. И этот образ никак не хотел складываться в привычную схему.

А самое противное – он начал искать ее. На совещаниях его взгляд сам собой выискивал ее в толпе. Он ловил себя на ожидании ее колких, но всегда точных реплик. Ее молчание его беспокоило больше, чем ее критика. Это было неприемлемо. Слабо. Опасно.

«Симпатия? К Орловой? Да я с ума сошел! – мысленно рычал он, с силой сжимая ручку в руке. – Это просто… профессиональное уважение. Да. Не более того. Ее методы иногда эффективны. Как острый скальпель. Но скальпель – это инструмент, а не… не объект симпатии!»

Чтобы заглушить этот внутренний разлад, Глеб инстинктивно вернулся к проверенному методу – агрессии. Но поскольку открытую войну начинать без повода было уже как-то неловко (он же не дикарь, в конце концов), он начал искать поводы для конфликтов на ровном месте.

Первой под раздачу попала бедная Анна, его секретарша. Глеб вызвал ее к себе и устроил разнос за… идеальный порядок на столе.

– Анна, что это за хаос? – мрачно спросил он, тыча пальцем в аккуратно разложенные папки.

– Х-хаос, Глеб Викторович? – запищала Анна. – Это же входящие документы, отсортированные по приоритету и дате…

– Почему папка с контрактами от «ВекторТех» лежит слева, а не справа? Я привык, что справа! Это сбивает с ритма! Наводите порядок! Немедленно!

Анна, с трудом сдерживая слезы, кивнула и бросилась перекладывать папки, мысленно посылая шефа ко всем чертям.

Следующей жертвой стал начальник отдела маркетинга, принесший на согласование блестящий, по его мнению, план новой рекламной кампании.

– Что это за цвет? – прищурился Глеб, тыча в логотип на презентации.

– Это… фирменный синий, Глеб Викторович. Pantone 286С, как в брендбуке, – растерянно ответил маркетолог.

– Он кричащий! Слишком кричащий! Мне не нравится! Переделать! Чтобы был… спокойнее. И шрифт… этот… слишком современный. Сделайте что-нибудь классическое. Times New Roman, что ли.

– Times New Roman?! – маркетолог аж поперхнулся. – Но это же…

– Я сказал – переделать! – рявкнул Глеб и отвернулся к окну, демонстрируя, что разговор окончен.

Весь день продолжалось это бессмысленное, мелочное тиранство. Он придирался к формулировкам в отчетах, к интервалам между строками, к тому, как шнурки завязаны у курьера. Коллеги ходили по струнке, обмениваясь паническими взглядами.

– Что с ним? – шептались они у кофемашины. – Вроде только успокоился. Даже в прошлую пятницу чуть ли не улыбнулся, когда Орлова доклад делала. А теперь опять на тропе войны?

– А Орлова-то что? – подхватила другая сплетница. – Она в своем кабинете как в окопе засела. Требует от своих какой-то немыслимой отчетности. Моя подруга из кадров говорит, они уже третий день не спят, какую-то «матрицу компетенций» экстренно строят. У нее лицо, как у узника Освенцима.

– То есть они опять воюют? – с тоской спросил третий. – Но вроде не друг на друга, а как-то… параллельно? Он – на всех, она – на свои же отделы?

– Непонятно вообще что! Лучше бы уже орали друг на друга, как раньше. Это хоть предсказуемо было. А это… это как ходить по минному полю в темноте.

Кульминация этого всеобщего помешательства наступила вечером. Лариса, обессиленная, но довольная собой – она таки загнала свои дурацкие мысли в угол сложнейшими расчетами! – вышла из кабинета, чтобы налить себе последнюю чашку кофе перед тем, как забрать Софию с тренировки. И почти столкнулась нос к носу с Глебом у кофемашины.

Они замерли. Воздух снова сгустился, но на этот раз не от ненависти, а от всеобщего неловкого напряжения. Лариса первая опомнилась.

– Глеб Викторович, – кивнула она сухо, делая шаг к аппарату.

– Орлова, – буркнул он, не глядя на нее.

Она потянулась к кнопке «эспрессо». Его рука в тот же мимолетный момент потянулась к кнопке «американо». Их пальцы почти соприкоснулись. Оба резко отдернули руки, как от огня.

– Прошу, – сказала Лариса, делая шаг назад и демонстрируя жестом «после вас».

– Нет, я… я не очень хочу, – соврал Глеб, у которого внутри все замирало от этого дурацкого, мимолетного касания. – Просто… проверял, чисто ли.

– Кофемашину? – не удержалась от сарказма Лариса. – Лично? Без службы эксплуатации? Нашли нарушения? Может, составлю протокол?

Он метнул на нее взгляд. В ее глазах читалась та же усталость, что и у него, и то же глупое, неловкое напряжение.

– Шутки у вас, Лариса Дмитриевна, специфические, – процедил он. – Как ваш… проект? Готовите мне новую порцию «революционных преобразований»?

– Готовлю, – парировала она, наливая себе кофе с таким видом, будто наливала яд. – Обещаю, вам будет что критиковать. Материала – вагон.

– Не сомневаюсь, – он скрестил руки на груди, принимая оборонительную позу. – Вы же мастер по созданию проблем на ровном месте.

– А вы – по их бестолковому решению, – выпалила она, и тут же пожалела. Это было уже слишком. По-старому. Глупо.

Он не закричал. Не набросился. Он просто посмотрел на нее. Долгим, тяжелым взглядом, в котором читалась не злость, а какая-то непонятная усталая досада.

– Знаете, Орлова, – сказал он тихо, – иногда мне кажется, что единственная проблема, которую я не могу решить… это вы.

И, развернувшись, он ушел по коридору, оставив ее одну с дымящейся чашкой кофе и полной грудой внезапно нахлынувшего, абсолютно нерабочего смятения.

Лариса стояла, как вкопанная, и смотрела ему вслед. Стена из цифр, графиков и сложных терминов, которую она так старательно возводила весь день, дала трещину и рухнула с оглушительным грохотом в ее сознании.

«Черт. Черт. Черт. Это саботаж. Точно рассчитанный, хитрый саботаж. Он не стал со мной ругаться. Он просто констатировал факт. И этот факт оказался страшнее любой ругани» .

Она медленно доплелась до своего кабинета, поставила нетронутую чашку кофе на стол и опустилась в кресло. За окном зажигались огни вечернего города. Где-то там была ее дочь, ее дом, ее нормальная, человеческая жизнь.

А здесь, в этой стеклянной крепости, шла своя, странная и абсолютно иррациональная война. Война, в которой оба генерала отчаянно саботировали собственные чувства, пытаясь вернуть себе спокойный, привычный статус-кво взаимной ненависти. И проигрывали по всем фронтам.

Глава 27: Кризис доверия

Утро в «Альфа-Консалтинг» началось не с аромата свежесваренного кофе и не с привычного гула принтеров. Оно началось с тишины. Тяжелой, гулкой, зловещей тишины, которая бывает только перед бурей. Сотрудники перешептывались за мониторами, бросая испуганные взгляды в сторону кабинета 501, откуда уже доносились приглушенные, но оттого не менее жуткие раскаты грома.

Лариса Орлова шла по коридору, чувствуя эту тревожную вибрацию всеми фибрами души. Прошлая неделя, закончившаяся их странным, неловким столкновением у кофемашины, казалась сейчас сном. Сном, за которым последовало суровое пробуждение.

Она еще не знала, в чем дело, но ее профессиональное чутье, отточенное годами, кричало о серьезном сбое. Кризис. Крупный. И судя по всеобщей панике, кризис, связанный с самым больным местом любой компании – с людьми.

Едва она переступила порог своего кабинета, как на нее набросилась бледная, почти зеленая Ирина.

– Лариса Дмитриевна! Вы видели? Вы слышали? – она говорила шепотом, хватая Ларису за рукав, словно тонущая.

– Успокойся, Ирина, и говори членораздельно, – холодно приказала Лариса, снимая пальто. Внутри у нее все уже сжималось в комок. – Что случилось?

– Слухи! По всему офису! – Ирина, запинаясь, выдохнула. – Все говорят о предстоящем массовом сокращении! Уже есть списки! Называют конкретные фамилии! Маркова из RD, пол-отдела тестирования, почти всю бухгалтерию старого образца… Люди в истерике! Уже трое написали заявления «по собственному», еще десять звонят хедхантерам!

Лариса замерла. Ледяная волна прокатилась по ее спине. «Сокращение? Списки?» Это был ее черновик. Предварительный, сырой, крайне пессимистичный сценарий на случай, если вдруг крупный клиент сорвет подписание контракта. Сценарий, который она вчера вечером, уже затемно, обсудила с Глебом Викторовичем с глазу на глаз. Только с ним. Черновик лежал у нее в зашифрованной папке на рабочем компьютере и в единственном бумажном экземпляре – в ее сейфе. Ключ от сейфа и пароль от компьютера были только у нее.

– Это невозможно, – произнесла она вслух, но внутри все уже рушилось. – Откуда информация?

– Не знаю! Но все всё знают! Уже в чате айтишников мемы с «Титаником» и нашими фамилиями выкладывают! Петров из ИТ говорит, что видел файл… – Ирина вдруг замолчала, увидев выражение лица начальницы.

Лариса стояла неподвижно. Не гнева, не паники – первым чувством было жгучее, обжигающее предательство. После всего… После их шаткого, хрупкого перемирия, после того, как он чуть ли не признал ее значимость… Он? Он мог сливать информацию? Чтобы проверить реакцию коллектива? Чтобы посмотреть, как она будет тушить пожар? Это было бы цинично даже для него.

Мысль была мгновенно отброшена. Нет, не он. Глеб – диктатор, самодур, но не идиот. Он понимал последствия. Значит, утечка. Но откуда?

Дверь в ее кабинет с грохотом распахнулась, ударившись о стену. На пороге стоял Глеб Бармин. Его лицо было цвета запекшейся крови, глаза метали молнии, а вся фигура излучала такую ярость, что Ирина ахнула и отступила вглубь кабинета, к цветам, как будто они могли ее защитить.

– ОРЛОВА! – его голос пророкотал, как раскат грома, заставляя задрожать стекла в шкафах. – ЧТО ЭТО ЗА ЦИРК?!

Он вошел, не закрывая за собой дверь, и теперь вся приемная и часть коридора могли наслаждаться спектаклем. Он остановился напротив нее, сжимая и разжимая кулаки.

– Я задаю вам вопрос! – прошипел он, понизив голос, но от этого стало только страшнее. – Что это за паника? Что за списки? Откуда уборщица Мария Ивановна знает, что мы обсуждали с вами вчера вечером за закрытыми дорами?!

Лариса выпрямилась во весь свой рост, принимая удар. Ледяное спокойствие, нараставшее с каждой секундой, стало ее доспехами.

– Я не знаю, откуда уборщица Мария Ивановна получила эту информацию, Глеб Викторович, – ее голос прозвучал звеняще-четко, словно отточенный стальной клинок. – Как не знаю этого и я сама.

– НЕ ЗНАЕТЕ? – он фыркнул, и в его смехе не было ничего веселого. – Это ваш отдел, Орлова! Ваши люди! Ваши чертовы списки! Это вы вчера мне их подсовывали со своими паникерскими прогнозами! И сегодня они у всех на устах! Вы хотели надавить на меня? Создать искусственный ажиотаж, чтобы я отказался от даже гипотетического сокращения? Это ваши методы, да? «Гуманистический» саботаж?!

Каждое слово било точно в цель, в самое больное место – в их недавнее, хрупкое сближение. Он не просто обвинял ее в непрофессионализме. Он обвинял ее в предательстве их едва наметившегося доверия. Жгучая обида подступила к горлу, но Лариса подавила ее. Она позволила себе лишь поднять подбородок еще выше.

– Глеб Викторович, – начала она, и каждый слог был отточен как бритва. – Прежде чем бросаться обвинениями, я бы посоветовала вам вспомнить, кто в этой компании годами настаивал на конфиденциальности кадровых решений. Кто отстаивал интересы сотрудников даже тогда, когда это было невыгодно. Предполагать, что я или мой отдел могли устроить эту утечку – не просто оскорбительно. Это глупо.

Он сделал шаг вперед, нависая над ней. От него пахло дорогим кофе и невысказанной яростью.

– Докажите обратное, – выдохнул он ей в лицо. – Найдите виновного. Или ваше «глупо» обойдется вам очень дорого.

Вот оно. Прямой вызов. На кону была не только ее репутация, но и все то немногое, что осталось между ними. Лариса почувствовал, как по спине пробегают мурашки холодной решимости.

– Хорошо, – кивнула она, не отводя взгляда. – Я найду виновного. И когда я его найду – а я найду его очень быстро – и если это окажется не сотрудник моего отдела, вы при всех, на общем собрании, принесете мне и моей команде публичные извинения. Вы согласны на эти условия, Глеб Викторович? Или вы боитесь ошибиться?

Он смотрел на нее, его глаза сузились до щелочек. В них бушевала буря – ярость, недоверие, но и тень какого-то азарта.

– Идет, – коротко бросил он. – У вас есть два часа. Не найдете – пишите заявление. Находите – получите свои аплодисменты. – Он резко развернулся и вышел, оставив за собой взволнованный шепот в приемной.

Дверь закрылась. Лариса выдохнула. Руки у нее слегка дрожали. Ирина смотрела на нее с обожанием и ужасом.

– Лариса Дмитриевна… два часа? Это нереально!

– Молчи и слушай, – отрезала Лариса, уже хватая телефон. Ее мозг работал со скоростью суперкомпьютера. – Первое: срочно всем отделом – тотальный молчок. Никаких оправданий, никаких комментариев. Второе: найди Петрова. Не того, который попкорн, а Виктора, старшего сисадмина. Пусть немедленно дает мне полные логи корпоративного чата, почты и всего, что связано с обсуждением «сокращений» за последние 12 часов. Третье: подними вчерашние записи с камер наблюдения на нашем этаже. Кто заходил ко мне? Кто подходил к сейфу? Четвертое…

Она диктовала распоряжения, уже подходя к своему компьютеру. Ее пальцы летали по клавиатуре. Она отбросила все эмоции – обиду, боль, разочарование. Остался только чистый, холодный аналитический ум охотника за правдой.

Расследование напоминало работу часового механизма. Через пятнадцать минут дрожащий Петров (старший) принес распечатки логов. Лариса, не отрываясь, изучала их.

– Вот, – тыкнула она пальцем в строчку. – Первое упоминание в общем чате – не в отдельном канале, а в общем! – в 8:02 утра. От анонимного пользователя «Аноним». Оригинально. Но посмотрите на стилистику. «Ребят, тут такая тема, слили списки на сокращение, всем кто в списке – готовить сани». Слишком развязно. Слишком панибратски. Это не стиль моего отдела. Мы пишем официально, даже панические сообщения.

– Может, это фейк? – предположила Ирина.

– Нет, дальше идут уже конкретные фамилии. Те самые, что были в черновике. Значит, источник видел оригинал. – Она переключилась на записи камер. – Смотрите. Вчера, 19:15. Я ушла. Офис пустой. 19:30 – в мой кабинет заходит уборщица. Правильно. 19:45 – заходит… кто это?

На экране был молодой парень в модной худи, с телефоном в руках. Он озирался, потом подошел к сейфу, сфотографировал что-то на телефон и быстро ретировался.

– Максим? – ахнула Ирина. – Помощник Глеба Викторовича? Но он…

– Он не имел права заходить в мой кабинет без моего разрешения, – законченно произнесла Лариса. Ее сердце упало. Помощник Глеба. Значит, все-таки он? Он поручил своему пажу украсть информацию? Это было чудовищно.

Но что-то не сходилось. Стиль сообщения в чате не совпадал с образом аккуратного, немного занудного Максима.

– Петров, – повернулась она к сисадмину. – По IP и MAC-адресу. Кто этот «Аноним» в чате? Быстро!

Петров затопал по клавиатуре. Прошло еще десять минут напряженного молчания.

– Нашел! – вдруг выкрикнул он. – Это не Максим! Это… Олег Борисович? Начальник отдела продаж? Но он пишет с личного телефона, который подключен к нашему Wi-Fi…

Лариса вскочила. Пазл сложился. Олег Борисович. Начальник отдела продаж. Тот самый, который недавно, благодаря личному протекторству Глеба, получил повышение и теперь мнил себя неприкасаемым. Тот, кто вечно подлизывался к директору и вел себя как павлин.

– Камеры в кабинете Глеба Викторовича! Вчера, вечером, после моего ухода! – скомандовала она.

Запись нашлась быстро. На ней было видно, как Лариса уходит. Глеб еще несколько минут сидит за столом, потом тоже уходит, оставив на столе… тот самый бумажный черновик со списками. Через минуту в кабинет заходит Олег Борисович, якобы чтобы оставить какой-то отчет. Он замечает бумаги на столе, оглядывается, быстренько снимает несколько листов на телефон и так же быстро уходит.

– Вот и наш «аноним», – прошептала Лариса. Горькое, холодное удовлетворение разлилось по ее жилам. Она была права. Ее люди были не при чем. Но триумф не приносил радости. Только горечь.

Она собрала все доказательства – скриншоты, распечатки, записи с камер – в одну папку. Ровно через час и сорок пять минут после ухода Глеба она сама вошла в его кабинет. Он сидел за столом, мрачный, как туча, и смотрел в окно.

– Ну что, Орлова? – бросил он, не оборачиваясь. – Готовы писать заявление?

– Нет, – ответила она тихо. – Готовы слушать мой отчет?!

Она положила папку ему на стол. Молча. Он медленно повернулся, открыл ее. Просматривал доказательства молча, его лицо становилось все мрачнее и мрачнее. Когда он дошел до фотографии с камеры, где Олег Борисович снимает документы, он резко отшвырнул от себя папку, словно она обожгла ему пальцы.

– Этот… идиот! – вырвалось у него. – Этот подхалимный болван!

– Да, – согласилась Лариса. – Тот самый «перспективный руководитель», которого вы продвигали в обход моего мнения. Тот, кому вы доверяли больше, чем мне. Он увидел документы на вашем столе, решил, что это окончательное решение, и, видимо, чтобы заранее выслужиться перед коллегами или посеять панику в неугодных ему отделах, слил информацию. В стиле типичного сплетника из курилки.

Глеб поднял на нее взгляд. В его глазах бушевал ураган – ярость на Олега, досада на себя, и… стыд. Жгучий, невыносимый стыд.

– Лариса Дмитриевна… я… – он начал и замолчал, не в силах подобрать слов.

– Вы помните наши условия, Глеб Викторович? – ее голос был ледяным. В нем не было ни торжества, ни злорадства. Только пустота. – Публичные извинения. Перед моим отделом. За то, что усомнились в нашей профессиональной чести.

Он смотрел на нее, и впервые за все время она увидела его не тираном, не соперником, а просто человеком, который ошибся. Ошибся грубо, жестоко и публично.

– Хорошо, – хрипло сказал он. – Соберу руководителей через полчаса.

– Достаточно общего письма по электронной почте, – вдруг сказала она, сама не ожидая этого. – Не нужно собрания.

Он удивленно посмотрел на нее. Она спасла его от публичного унижения. Почему? Она и сама не знала. Возможно, потому, что видеть его униженным было бы… неприятно. Горько.

Он кивнул, не в силах ничего сказать.

Лариса развернулась и пошла к выходу. У самой двери она остановилась.

– И Глеб Викторович? – обернулась она. – В следующий раз, прежде чем обвинять моих людей в саботаже… вспомните этого «перспективного» болвана. И доверьтесь моему профессиональному чутью. Хотя бы раз.

Она вышла, не дожидаясь ответа. Триумф был за ней. Полный и безоговорочный. Но на душе было пусто и горько. Она выиграла битву, но проиграла что-то гораздо более важное – призрачную, едва зародившуюся надежду на то, что между ними возможно что-то, кроме войны.