Текст книги "Ночная (СИ)"
Автор книги: Елена Ахметова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)
Нахцерер это как будто понимал. Отрубленная голова, к сожалению, мешала ему только в одном – он не мог скоординировать действия. Но кусаться, скалить зубы и беспорядочно махать конечностями у него получалось преотлично – до тех пор, пока у Раинера не лопнуло терпение и он не поделил саван на две неравные части.
Такого развлечения, как переноска спеленатого нахцерера по частям, Мертвый квартал точно не представлял.
К тому моменту, когда мы с Раинером, одинаково взмокшие и запыхавшиеся, добрались до заранее вырытой могилы, чертова нежить исхитрилась прогрызть в саване дырку и знатно засадить храмовнику по почкам, несмотря на все меры предосторожности, так что за лопату пришлось браться мне.
– Одно хорошо, – задумчиво произнес Раинер, с нескрываемым удовольствием наблюдая, как я машу лопатой, – с отрубленной головой особо не поорешь. Если бы он еще и визжал, как предыдущий…
– Об этом я не подумала, – призналась я, смахнув со лба налипшие пряди, и мстительно сбросила на негодующего нахцерера полную лопату земли. – Кажется, мы с тобой везунчики… если так вообще можно говорить по двоих сумасшедших, перепрятывающих нахцерера в ночи во имя всеобщего блага.
Раинер подавился нервным смешком и, смотав порванный саван в компактный рулончик, заткнул его за пояс.
– Что? Его всегда можно выстирать и зашить, – невозмутимо сообщил десятник, заметив мое перекошенное лицо. – Ты же говорила, что нахцерер сам по себе не заразен, а болезнь распространяет, питаясь душевными силами живых. Или здесь тоже имела место некоторая недосказанность?
Я страдальчески закатила глаза и, воткнув лопату в землю, облокотилась о черенок.
– Клянусь, о нахцерерах я рассказала все, что знала. Но я – всего лишь нищенка из Мертвого квартала. Не ведьма и не бокор.
– То есть подвох в том, что ты не уверена? – скептически уточнил Раинер.
– То есть ты обнаружил ходячего мертвеца в запертом склепе, обезглавил его, притащил через полгорода на кладбище, получив от него по почкам в процессе, и все еще в чем-то уверен? – не менее скептически уточнила я.
– Один-один, – задумчиво признал храмовник.
Но саван все-таки не выбросил.
Парой минут спустя его хозяйственность сразила наповал долговязого, на диво нескладного подростка в заношенной рабочей робе. Храмовники в принципе воздействовали на местных каким-то удивительным образом. Обычно я у сыновей Старшого вызывала вполне объяснимое желание встопорщить все иголки, и никакие обстоятельства не могли удержать их от пары ласковых в адрес залетной девицы, на несколько долгих месяцев почти лишившей их общества родного отца. Но тут Длинный заметно стушевался, едва рассмотрев моего спутника.
Храмовник машинально сотворил над ним священный жест. Костоломное движение вышло у него как-то на диво легко и естественно, как и у всех служителей, и Длинный, убедившись в подлинности десятника, опустил глаза и надулся, как мышь на крупу.
– Храм решил найти нахцерера своими силами?
Мы с Раинером переглянулись.
Похоже, мальчишка видел только, как мы торчим на кладбище с одной лопатой на двоих и препираемся. Мысль, что мы искомого мертвеца не раскапываем, а очень даже наоборот, в его голову просто не пришла.
– Нет, это моя личная инициатива, – заявила я. – А брат Раинер как раз напоминал, что мне за это не заплатят.
Лишнее напоминание о моей меркантильности пришлось весьма кстати. Все сомнения в увиденном Длинного покинули – вместе с самообладанием.
– А тебя, – мстительно сообщил он, глядя на меня исподлобья и злорадно улыбаясь, – искали какие-то… чужаки.
Для среднестатистической ночной нищей сообщение, что она кого-то заинтересовала, – хуже не придумаешь. Мы должны быть незаметными, тихими, не привлекающими абсолютно никакого внимания, а в идеале – не существовать вообще. А уж если заинтересовать кого-то так, чтобы за тобой притащились в зараженный чумой город…
Я поняла, что стиснула черенок лопаты, только когда заныли побелевшие от усилия пальцы.
Искали. Меня.
Нашли-таки!..
* * *
– Надеюсь, Старшой сообщил чужакам, что Бланш – собственность храма? – вкрадчиво уточнил брат Раинер.
Длинный страдальчески сморщил лоб, и я заставила себя встряхнуться.
Бланш – «белянка», всего лишь прозвище, которым меня наградили в Нищем квартале. Местным незагорелая студентка с дождливой Иринеи и впрямь казалась этакой снежной королевой – недаром Старшой заинтересовался… а искали отнюдь не грязную попрошайку, порушившую надежды Старшого на юбилейного отпрыска.
Искали совершенно другого человека.
– Мы своих не выдаем, – пробурчал Длинный таким тоном, что стало ясно: он-то выдал бы меня с потрохами, но пока за всех решал Старшой.
Пока.
Чертов десятник, похоже, понимал это едва ли не лучше меня, а потому благосклонно кивнул:
– Мудрое решение, – и так многозначительно улыбнулся, что Длинный нервно сглотнул и поспешил приступить к работе, дабы не мозолить храмовому воину глаза. Про саван он даже спрашивать не стал, и я поймала себя на чем-то, подозрительно напоминающем благодарность.
Так давить авторитетом еще уметь надо. Вроде бы просто похвалил – а одновременно исхитрился еще и запугать, и задать правильное поведение, и не подставиться при этом, как в прошлый раз.
Поняв, что сейчас все-таки не выдержу и задам неудобный вопрос – а Раинер-то уж не погнушается задать мне ответный, еще более неудобный! – я прикусила язык, вытащила лопату из земли и деловито развернулась в сторону храма, всем своим видом обозначив желание немедленно прильнуть к груди святого Ордена.
В результате чуть не прильнула к Раинеровой.
– А теперь приведи мне хотя бы один разумный довод, почему я все еще должен тебя выгораживать, – предложил храмовник вполголоса и, заметив, что Длинный навострил уши, тоже направился обратно к храму.
– Ты меня уже выгородил, – справедливости ради заметила я. Про разумность доводов, которыми храмовник при этом руководствовался, предпочла промолчать: очевидно же, что они были какими угодно, но не разумными.
– Перед подростком, – хмыкнул брат Раинер. – У Старшого вопросов возникнет куда больше, чем у мальчишки. А уж у епископа Армана…
Я вспомнила не в меру проницательного младшего епископа, говорившего от имени синода, и невольно вздрогнула. От его вопросов недалеко до вопросов карателей, а уж каратели вопросы задают, как правило, уже разложив костер. Не хватало еще попасть к ним, когда спасатели уже нашли нужную планету!..
С которой их еще и попытались вытурить, заявив, что никаких студенток тут не находили, и вообще, женщина, умеющая читать… и далее по тексту.
Я устало потерла рукой лоб. Там по-прежнему ничего не болело и даже не чесалось, но привычка оказалась неистребимой, как Раинерово любопытство.
Старшому, положим, я рассказала все. Он, разумеется, не поверил; учение храма отрицало всякую возможность выбраться с Тангарры (обвиняя в этом отнюдь не разрушенный при захвате колонии космодром), а потому негласный хозяин Нищего квартала просто убедился, что меня вышвырнули в его вотчину по очевидной причине: я спятила. Но в остальном я была «адекватной», а значит – вполне пригодной для работы и постели.
Раинеру я не нужна ни для того, ни для другого. Зато десятник был куда ближе, чем Старшой, к храмовому книгохранилищу и вполне мог в мою историю поверить.
А дальше… что вероятнее: что он захочет устранить девицу, способную пошатнуть авторитет непогрешимого храма, или что он решит мне помочь воссоединиться с «чужаками», чтобы я отсюда убралась подобру-поздорову?
Будь реалисткой, Бланш. Нельзя ничего ему рассказывать. Даже если он смотрит на тебя кристально ясными глазами человека, который ни разу в жизни не ослушался доводов своей совести.
Особенно если он так смотрит. Не покупаться же на этот трюк в… который там раз? Третий? Четвертый?
– А это епископ приказал тебе втереться ко мне в доверие? – раздраженно поинтересовалась я и с опозданием прикусила язык.
– Нет, прежний настоятель, – невозмутимо отозвался брат Раинер. – Впрочем, нынешнему тоже очень интересно, откуда ты узнала о нахцерерах и почему монетка слушается только тебя. А что, я уже втерся?
На мгновение я потеряла дар речи.
Будь я проклята, если этот пройдоха воспитывался в храме!
– Втерся, – помедлив, признала я. – Иначе я бы ни за что не рискнула прийти к тебе с предположением, где может скрываться второй нахцерер.
Брат Раинер на мгновение застыл, бросив на меня откровенно обескураженный взгляд, и я едва успела спрятать злорадную усмешку. Что значит бить врага его же оружием!
– Тогда почему ты не хочешь рассказать, откуда так много знаешь о нежити? – логично поинтересовался десятник.
Потому что я о ней всего-навсего читала. А храм наверняка заинтересуется, где это я отыскала столь занимательную литературу, что вернет меня к проблеме разнообразных вопросов, возникающих у карателей в свете костра.
Я встретилась взглядом с Раинером – и отчего-то стушевалась.
Озлобленные, умирающие нищие вполне могли избить чистенького и возмутительно живого храмовника, тайком пробравшегося в сердце Нищего квартала, но даже тогда они не стали бы ему солгать. И я, хоть и не верила ни в какие потусторонние силы соборных служителей, отчего-то тоже никогда не рисковала.
Но, видимо, все-таки придется.
– Понимаешь, я… – начала было я, но меня прервал истошный крик – и мучительно знакомый взвизг, звоном отдающийся в ушах.
У Длинного тоже возникали вопросы. Но он, в отличие от некоторых, предпочитал не мучить девушек, а работать.
Например, раскапывать то место, где девушки только что маячили с лопатами…
Брат Раинер, к его чести, тоже мгновенно потерял интерес к разговору и бросился назад, на ходу вынимая меч из ножен. Я на секунду застыла на месте, растерянно глядя ему вслед. По-тангаррски худощавая фигура двигалась с какой-то странной, расчетливо-скупой грацией, не допускающей ни единого лишнего движения, – обманчиво плавно и мягко. Даже идиотская укороченная ряса и мешковатые холщовые штаны не могли испортить впечатление, и я поймала себя на том, что, кажется, не отказалась бы взглянуть, как Раинер выглядит вообще без них.
«Ведь правда втерся», – обреченно подумала я и припустила следом с лопатой наперевес.
* * *
Что ж, еще два утверждения про мифических нахцереров можно было внести в список подтвержденных. Во-первых, без монетки или кулинарных изысков типа варки в уксусе отрубленная голова и впрямь прирастала к телу. А во-вторых, без савана нахцерер действительно норовил вылезти из могилы и с энтузиазмом прокапывался навстречу любопытствующему отпрыску Старшого.
Длинный встрече предсказуемо не обрадовался. Нахцерер – похоже, наоборот, но тут в их тет-а-тет грубо вторгся брат Раинер с обнаженным клинком, и дальнейшие планы мертвеца претерпели резкие изменения.
Храмовника он запомнил (что, впрочем, неудивительно – не каждый день тебе отрубают голову) и выразительно оскалил на него неестественно белые и чрезвычайно острые зубы. Раинер впечатлился и нападать в лоб не стал, но сместился в сторону, загородив собой мальчишку – а тот, не будь дурак, тут же задал стрекача.
Я спросила себя, не дура ли я, но драпать следом не стала. Бросаться на нахцерера с лопатой, впрочем, тоже.
В идеале я рассчитывала разделаться с этой пакостью при свете дня, в окружении благодарных свидетелей, и тут же потребовать свою законную награду. Но закапывать нахцерера после того, как его уже видел Длинный, было бы, по меньшей мере, странно, поэтому я трагически вздохнула – прощай, шанс прославиться, чтобы обо мне все-таки сболтнули спасателям! – и вытащила монетку из-за воротника рубахи.
Увы, нахцерер, в отличие от бокора, благоговейно тянуть руки и мирно растворяться не спешил.
Монетка ярко озарила погост всеми цветами радуги, на мгновение ослепив и меня, и Раинера. Мертвяку этого промедления хватило, чтобы полоснуть когтями по руке храмовника, выбив меч, и нацелить зубы уже на меня.
Оказавшись лицом к лицу с озлобленным нахцерером, я позорно растерялась и застыла столбом.
Лицо, как назло, сохранилось превосходно. Наверное, я даже встречала бокора при жизни, беспечно прогуливающимся по улочкам близ Нищего квартала, – кто знает? Выглядел он типичнейшим тангаррцем: такое же узкое, как и у Раинера, серовато-бледное лицо с четко выраженными скулами и упрямым подбородком, будто вырубленным в три замаха топором, и большие выразительные глаза. Будь он жив, я бы даже назвала нахцерера красивым.
Но сейчас на комплименты что-то не тянуло.
От первого взмаха когтями я увернулась не иначе как чудом. Ноги казались ватными, ужасно неуклюжими и неустойчивыми, а о лопате в руках я вспомнила, только когда нахцерер решил не мелочиться и к чертям загрызть строптивую добычу. Мертвец прыгнул – я едва успела выставить вперед черенок лопаты, и он налетел на него животом. Лопату я, естественно, не удержала, но нахцерера отпихнула.
Раинер воспользовался моментом, чтобы коварно напасть на него со спины. Увы, меч он был вынужден держать в левой руке, и отрубить колдуну голову с одного удара ему не удалось – а шанса на второй нахцерер не предоставил. Оставшись безоружным, храмовник коротко дернул уголком рта и поднял кулаки, закрывая корпус от предполагаемой атаки.
Я увидела, что нормально сжать в кулак он смог только левую руку, и, заскулив от безнадеги, прыгнула нахцереру на закорки.
Такой вопиющей фамильярности мертвец не ожидал и предсказуемо не удержал равновесие. Мы упали на рыхлый земляной отвал возле свежей могилы, но из меня все равно вышибло весь воздух, а рухнувшее сверху тело – пусть и по-тангаррски узкокостное – только усугубило положение. Кроме того, тело было чертовски недовольно таким обращением и вообще жаждало меня загрызть.
Такое обращение меня тоже не устраивало, и я с невесть откуда взявшимися силами двинула ему ногой, тут же отползая назад, – и с воплем скатилась с земляного отвала прямиком в могилу.
На мое счастье, Раинер поленился рыть яму на священные два метра вглубь, справедливо полагая, что братские могилы вообще никто особо не утруждался копать в соответствии с доктриной храма. Но даже получившегося в итоге метра хватило, чтобы я отбила плечо и ногу, а нахцерер возрадовался и собрался сигануть следом – когтями вперед.
Но наскочил на меч, любезно подставленный Раинером.
Приземлившееся в могилу тело исторгло из меня вопль, на какой не мог бы рассчитывать даже целый нахцерер, но последовавшая за ним голова быстро прекратила это безобразие. Позабыв про брезгливость и страх, я мстительно запихнула переливающийся всеми цветами радуги артефакт в раззявленную пасть и собственноручно ее захлопнула.
Потусторонний свет струился через остановившиеся глаза и обрубок шеи еще долгие три минуты, прежде чем погаснуть. За это время я поклялась себе, что больше ни на шаг не приближусь ни к одну мертвецу, куплю дом в Высоком квартале и лично заплачу всем храмовникам, колдунам и шарлатанам, чтобы мое жилище закляли ото всякой инфернальной мути. А потом подумала, что теперь-то уж точно не упаду в обморок в морге, как это было в первый визит.
Раинер несколько пошатнул эту мою уверенность, когда выронил меч.
Располосованная рука выглядела плохо. Так плохо, как будто нахцерер прошелся по ней когтями с неделю назад – и с тех пор ее никто не догадался промыть.
– Раинер… – растерянно охнула я и прикусила губу.
Он поднял побелевшее от боли и открывшихся перспектив лицо.
Нет, на самом-то деле проблема почти наверняка решалась двумя заклинаниями, которые проходили на третьем курсе. Только вот я больше не могла их сплести – да и не помнила наизусть.
– Ты же говорила, что он не заразный, – недоверчиво произнес храмовник, будто я могла воскликнуть: «О, точно!» – и рана бы рассосалась на глазах, пристыженная своей необразованностью.
Нахцерер и не должен быть заразным. Он разносит чуму, отнимая душевные силы – постепенно, по крупице, истощая жертв.
Видимо, на когти мертвеца это не распространялось.
Черт подери, Раинер мне жизнь спас! Я ведь могла, как идиотка, попытаться справиться с нахцерером сама, уповая на мирный опыт упокоения первого бокора! Вот бы братская могила пригодилась – все равно здесь никто не знает, как меня зовут…
– Нам нужно к Старшому, – неуверенно сказала я.
– Да нечем мне ему заплатить! – вспылил десятник. – Сначала нужно вернуться в храм и доложить обо всем настоятелю.
– Настоятель отправит тебя в храмовую лечебницу, – неожиданно тонким голосом произнесла я. – А там…
Раинер опустил взгляд на распухшую руку – и потемнел лицом.
– Те чужаки, про которых говорил Длинный… – я сглотнула, понимая, что после этого от допроса будет не отвертеться. – Они смогут помочь.
Храмовник дернулся всем телом. Было очевидно, что сейчас он готов душу продать за любую надежду сохранить руку – но в каких-то чужаков не верит.
Местная медицина в таком случае могла предложить только ампутацию. Раинер, повидавший многое за время службы в храмовой дружине, это знал наверняка.
– Они… – я с несчастным видом переступила с ноги на ногу. – Слушай… им нужна я. Надо только их найти, и в благодарность они… – я прикусила губу.
Интересно, какова вероятность, что брат Раинер предаст служение храму и согласится усилить Темное облако, чтобы спасти свою руку?
– А что будет с тобой?
– Со мной? – я настолько растерялась, что даже не сразу поняла, о чем он и как отвечать. – Мне тоже нужно к ним.
– Он тебя тоже оцарапал? – спросил храмовник и побледнел еще сильнее – будто было куда.
Я криво усмехнулась и кивнула. Маленькая ложь во спасение – почему бы и нет? Нахцерер-то меня и пальцем не тронул, но два падения расцветили меня синяками и царапинами в самых неожиданных местах. Выбрать какую-нибудь пострашнее…
– Кто они такие? – все-таки спросил Раинер, пытаясь загнать меч в ножны левой рукой.
Я не выдержала издевательства над оружием и убрала его сама.
– Пообещай, что отдашь меня им, – потребовала я, подняв глаза и не убирая руку с его пояса.
Храмовник хоть и не терялся так сильно, как в первый раз, когда я с перепугу бросилась к нему на шею, но все же замер, пристально всматриваясь в мое лицо – будто рассчитывал внезапно обнаружить на лбу крупную и разборчивую надпись «ведьма, сжечь немедленно!».
– Старшой тебя не выдал, – заметил он таким тоном, словно события минувшей ночи ставили его в один ряд с моим бывшим любовником.
– И если ты думаешь, что я ему благодарна… – проворчала я и потянула его в сторону Мертвого квартала. – Пойдем. Каждый час на счету.
Впрочем, судя по руке, речь шла скорее о минутах…
Глава 5 Чудесное впасение и безжалостная реальность
В Мертвом квартале нас никто не встретил.
Под нависающими надстройками витало предчувствие скорой беды. Трущобы будто спали; никто не сновал по узким улочкам, не спешил – ни на службу, ни на промысел. Соглядатаев, обычно провожавших всех чужаков, не было видно.
– Что-то не так? – проницательно просил брат Раинер, заметив, с какой тревогой я озиралась по сторонам.
Что-то было крупно не так – даже если не считать бледного храмовника с нездоровой испариной на лбу и его распухшей руки, которой он старался не двигать.
В Мертвом квартале не слышали про уединение. Ты не оставался наедине с собой ни на минуту, ни на секунду. Люди жили друг у друга на головах, ближайшие соседи волей-неволей становились либо лучшими друзьями, либо заклятыми врагами; объединяло их то, что всегда нашелся бы человек, способный выложить не только всю подноготную про обитателя соседней каморки, но и точно знающий, куда и во сколько он ушел – и когда вернется. Тесный мирок, где люди заполняли все пространство, будто кусочки паззла.
Не могло быть и речи о том, чтобы кто-то дошел незамеченным до подворотни, ведущей к сердцу квартала.
А мы почему-то дошли.
Здесь, как и всегда, горел костер, и дежурный попрошайка хмуро мешал варево в котелке. А кучи тряпья поблизости, где обычно грелся Старшой, не было. Как и его самого.
Никто не плакал. У трудяг редко оставались силы еще и на слезы, а нищие относились к чужой смерти до цинизма утилитарно.
Это у бледных чужачек комок подкатывает к горлу от дурного предчувствия. А местным нужно жить дальше, что бы ни случилось.
– Я к Старшому, – все-таки сказала я, уже зная, что мне ответят.
Дежурный по кормежке недоверчиво окинул нас взглядом. Рука Раинера вызвала у него крайнее одобрение; должно быть, попрошайка решил, что рана – нарисованная, как раз для дневного выхода на паперть, и теперь всерьез подумывал, как бы переманить гримера.
У меня была пара советов, но касались они преимущественно саванов – поэтому ограничилась тем, что терпеливо повторила свою просьбу. Попрошайка коротко дернул головой, указывая на одну из халуп, и я похолодела.
Сердце квартала отгораживали от остальных улочек три халупы: одна принадлежала мамаше Жизель, вторая – негласному хозяину трущоб, а третья, на которую нам указали, – его старшему сыну.
– А Старшой?..
Могла даже не спрашивать. Попрошайка молча помотал головой и отвернулся, помешивая варево.
Раинер легонько коснулся моего локтя – не столько обнимая и грея, сколько обозначая свое присутствие и безмолвно напоминая: я не одна. И у меня, и у него еще есть шансы на нормальную жизнь.
Это только Старшому не повезло…
Смахнув тыльной стороной ладони несвоевременные слезы, я постучалась в третью халупу. Это была простая условность; Элои и так прекрасно слышал, о чем велся разговор у костра. На стук он ответил сразу, и я зашла внутрь, пригнувшись и скрипнув ветхой дверью.
Элои было шестнадцать. Он меня на дух не выносил, как и остальные дети Старшого; но по местным меркам он считался взрослым – и полагал, что демонстрировать неприязнь можно в двух случаях: когда это выгодно и когда за это ничего не будет. Смерть отца, не позволявшего открыто презирать белоручку-чужачку, подвела меня под второй вариант, и угловатый подросток встретил гостей, поджав по-юношески пухлые губы.
– Теперь я старшой, – заявил он вместо приветствия.
Я коротко склонила голову, признавая за ним такое право. Не мне же претендовать на место главы над нищими?
Но, похоже, Элои именно этого и ждал – потому как после моего жеста заметно расслабился и немедленно обозначил расклад:
– Ты себя выкупила, белянка, и больше не одна из нас. Отныне тебе не рады в Нищем квартале.
«В Мертвом», – мрачно подумала я, но снова склонила голову, признавая за Элои и это право. Раинер бросил на меня удивленный взгляд, но промолчал.
– Длинный сказал, что нашел ходячего мертвеца и задание храма выполнено, – сообщил новый хозяин трущоб, повернувшись к десятнику, и выжидательно вскинул брови.
– Как только в храме об этом узнают… – храмовник осекся, сообразив, что присылать в Мертвый квартал человека с бешеной суммой в сорок куполов – не самая здравая идея даже сейчас, когда живых здесь почти не осталось. – Как только храм подтвердит, что нахцерера больше нет, сюда пришлют гонца, и ты сможешь получить вознаграждение в Соборе.
Элои сощурился. Он понимал, что сорок куполов – достаточная сумма, чтобы кто-нибудь из пришлых мог на пару минут забыть, кто его отец, и тоже осторожничал. Бегать за вознаграждением лично новый хозяин явно не рискнет.
– Зачем ты пришла, белянка?
А вот этот поворот разговора мне не понравился. Сильно.
– Длинный обмолвился, что меня искали чужаки, – осторожно сформулировала я. – Сейчас я принадлежу храму, и он заинтересовался, кто это такие и что им от меня нужно.
Раинер сумел удержать на лице невозмутимое выражение, но я почти видела, как его распирает от желания высказать все, что он думает о высоких отношениях в большой и дружной семье покойного Старшого. Я незаметно притронулась кончиками пальцев к его левому локтю, намекая, что мне лучше знать, о чем нельзя говорить нищим.
– Храм? – Элои перевел взгляд на десятника, и он спокойно кивнул, подтверждая мои слова.
– Тому, кто выдаст местонахождение чужаков, разыскивавших меня, храм выплатит… – я замялась, прикидывая, какую сумму из своего гонорара за нахцереров готова пожертвовать ради спасения.
Плечи Раинера коротко вздрогнули от сдерживаемого смеха, но голос звучал твердо и ровно – как у человека, говорящего кристально чистую правду и уверенного в своих словах:
– Пятнадцать медяков. Обычное вознаграждение карателей за сведения.
И я была готова поклясться, что лицо у него в этот момент – такое же честное и открытое, как и тогда, когда он расспрашивал меня об отношениях со Старшим.
На Элои его уловка подействовала с той же эффективностью.
– Папа отослал их на болота, – дрогнувшим голосом сказал он, – к хижине колдуна. Если они вернутся в Нищий квартал, им сообщат о том, что Бланш выкупил храм, – злорадно добавил новый хозяин, весело блеснув на меня черно-карими, как у Старшого, глазами.
Я поспешно изобразила испуг, а Элои нахально протянул ладонь за обещанной платой.
Раинер и бровью не повел.
– Тебе заплатят после того, как проверят сведения, – сообщил десятник и, положив левую руку мне на плечо, повелительным жестом развернул в сторону выхода. – Мы вернемся в храм и доложим о чужаках и мертвеце. Жди посыльного.
Спорить с храмовником Элои не решился, и мы беспрепятственно покинули Нищий квартал.
Раинер не спешил убирать руку, а стоило тяжелому смраду трущоб смениться несколько менее тяжелым запахом жилого района, как десятник начал тяжело опираться на мое плечо. Я обвила рукой его талию, перераспределяя вес, и обеспокоенно взглянула снизу вверх.
– На болота, – мрачно выдохнул храмовник. – Лучше я сдохну на ходу, чем…
– Я тебе сдохну, – проворчала я и повернула на улочку вдоль крепостной стены, привычно отсчитывая третий сток от выхода из Нищего квартала.
И зомби в тот момент я почему-то не боялась совершенно.
* * *
Зомби отвечал полной и безоговорочной взаимностью. Ему вообще не было никакого дела до взмокшей от напряжения девицы, зачем-то притащившей к веревочной лестнице у домика какого-то посеревшего и крайне несчастного мужика. Зомби просто выполнял свою работу: тащил покойному уже хозяину завтрак.
Я настолько устала и вымоталась, что не обратила на него никакого внимания. Зато Раинер шарахнулся, едва не уронив нас обоих в топь, потянулся за мечом и побледнел еще сильнее. Выхватить оружие из ножен ему определенно не светило. Не правой рукой.
– Неупокойник!
– Зомби, – я качнула головой. – Он не болен. Просто еще не отслужил свое.
Храмовник покосился на меня с таким выражением лица, что я невольно осознала: из нас двоих он, раненный и отравленный, сохранил куда более ясный ум, и у него еще остались силы, чтобы удивляться – и бояться.
Я ничем подобным похвастаться не могла, а потому просто прислонила десятника к опоре и полезла наверх, уже догадываясь, что увижу.
Зомби с неотвратимостью запрограммированного робота меланхолично карабкался на чердак, балансируя очередным подносом. На полу скопился солидный слой отсыревшей пыли, потревоженной лишь шагами мертвеца – узкая цепочка отпечатков босых ступней, словно он каждый раз шел след в след самому себе. Статуя темнокожего мужчины с тростью пялилась на меня с нескрываемым злорадством.
Естественно, у ирейских спасателей нашлись куда более важные дела, чем ожидать пропавшую два года назад девицу в очевидно заброшенном жилище. Додуматься до этого можно было еще в городе.
Но с размышлениями у меня как-то не складывалось. Я устало прислонилась к стене и сползла по ней на пол. Гудели ноги и спина, в голове звенело от напряжения и неверия.
Они ушли. Не сумели отыскать, махнули рукой и ушли.
Не дождались меня.
А значит… значит…
Я тряхнула головой, не столько прогнав тревожный звон в ушах, сколько удачно дополнив его мушками перед глазами, и упрямо поднялась на ноги.
Если спасатели меня не дождались, значит, я буду вынуждена остаться на Тангарре. Но ведь с этой мыслью я смирилась много месяцев назад, разве не так? И с тех пор, стоит отметить, весьма ощутимо поправила свое материальное состояние и положение в обществе. Я больше не бесправная нищая, чье благополучие всецело зависит от отношения негласного хозяина квартала. У меня есть капитал и благословление храма. Жизнь продолжается.
Если у кого проблемы, так это у Раинера.
Я остановилась перед занавесью на выходе и малодушно обернулась, будто не дождавшаяся нас помощь могла внезапно обнаружиться за спиной. Вместо спасателей там, разумеется, оказался зомби, меланхолично дожидавшийся, когда органическое препятствие освободит ему проход. На мой вскрик мертвец предсказуемо не отреагировал, зато храмовника я переполошила знатно.
– Бланш?! – голос Раинера звучал так, будто десятник уже готовился подменить зомби на его посту.
– Все в порядке, – сглотнув, соврала я. – Это от неожиданности…
Он замолчал – то ли окончательно обессилел, то ли не хотел задавать вопрос, ответ на который уже знал. Хижина бокора была достаточно мала, чтобы времени на осмотр хватило с лихвой. Если до сих пор не слышно ни разговоров, ни шума – ничего хорошего это не значит.
Пропустив зомби, я из чистого упрямства поднялась на второй этаж. Но он тоже пустовал – разве что подносов с испорченной едой заметно прибавилось, и запах стоял такой, что дневные нищие неплохо бы за него заплатили.
С сожалением принюхавшись (кто ж его теперь купит, если Элои прямым текстом сказал, что мне в Нищем квартале теперь не рады?), я спустилась вниз и остановилась напротив полки с закупоренными бутылками, бездумно скользя взглядом по надписям.
Что я ему скажу? «Прости, Раинер, облом, иди в храм, там сделают хоть что-то»?
От мысли про гарантированное храмом «что-то» меня продрало холодком. А ему каково?..
Я зажмурилась и надавила пальцами на переносицу. Глаза все равно щипало.
– Раинер, – тихо сказала я, выйдя на крыльцо. – То есть, брат Раинер…
Он безучастно сидел в грязи, уложив израненную руку на колено, и на мою фразу не прореагировал. Я жалобно шмыгнула носом – но и это его не проняло.
– Похоже, они не дождались.
Храмовник скупо кивнул, так и не подняв взгляд.
– Пойдем назад, – только и сказал он.
Проглотив неуместный всхлип, я покорно развернулась, нащупывая босой ступней лесенку – и шарахнулась от неожиданности, взвизгнув. Руки соскользнули с отсыревших перил, опоры под ногой не оказалось, и я едва не сверзилась Раинеру на голову.
Но меня поймали.
Незнакомец был одет, как местные, и даже походил на них – такой же худой, узколицый и какой-то устало-сероватый, будто запыленный. Но в первое мгновение, когда он подхватил меня и дернул на себя, не позволяя упасть, я судорожно втянула в себя воздух – и тотчас расслабилась.
От него пахло табачным дымом, выхлопными газами и – совсем чуть-чуть – чаем. Для меня эта ядреная смесь всегда означала Нальму и только Нальму.
