Текст книги "Ночная (СИ)"
Автор книги: Елена Ахметова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)
Не обнаружив ни кошелька, ни новой одежды, он несколько приуныл, но все же вызывающе поинтересовался:
– Ты чего тут забыла?
Я могла бы напомнить ему, что теперь имею полное право находиться на площади перед храмом. Или сказать, что хозяин Нищего квартала больше не может распоряжаться мной. Или хоть помахать грамотой из храма…
Вместо этого я ухватила Длинного за запястья и проникновенно сообщила:
– Вот тебя-то мне и надо!
Худших слов для труженика Нищего квартала и придумать было нельзя. Длинный вмиг побледнел, но быстро спохватился, что перед ним всего лишь женщина, бывшая папина любовница, несостоявшаяся мачеха – и попытался было выкрутиться, но не смог. Уж что-что, а держать Старшой меня научил.
– Кто-нибудь видел невесту графского советника? – спросила я, утягивая Длинного в толпу танцующих.
Подросток, вынужденный уворачиваться от пляшущего люда, насупился, но деловито перехватил инициативу, встроившись вместе со мной в человеческий поток.
– А тебе-то что?
– Любопытно, – невозмутимо отозвалась я.
У Старшого точно так же поблескивали глаза, когда он чуял выгоду: Длинный с годами становился все больше и больше похож на отца.
– Любопытство не всякий может себе позволить, – толсто намекнул он.
Я не удержалась от долгого усталого вздоха. Смотреть на подростка сверху вниз уже не получалось, но я приложила все усилия, чтобы создать именно такое впечатление.
– Ты же помнишь, что говорил папа про тебя и торги? Потому что приличные горожанки такое не повторяют.
Но втайне согласны.
Длинный, кажется, и сам понимал, что Старшой был прав – тот вообще редко ошибался в людях, а про безнадежное отсутствие у среднего сына склонностей к торговле повторял неоднократно. Зато прочил ему тепленькое местечко среди нюхачей, в чьи обязанности входило разузнавать «хлебные» дома и запоминать щедрых людей.
На последний фактор я уповала особо: кто, как не Длинный, мог быть в курсе, как попасть в графский замок и взглянуть на невесту?
– У меня все равно денег нет, – с наигранным смущением созналась я, видя, что подросток готов уйти в глухую оборону в духе «ты мне не мать!». – Но храмовник может заплатить, только договариваться о цене придется с ним.
Длинный надулся еще пуще.
– Тогда с ним и буду говорить!
Я пожала плечами: с ним так с ним, Раинер потом все равно перескажет полученную информацию. Но если Длинному это позволит потешить расцветающее подростковое эго – мне же лучше. Назло вредной тетке, небось, вдвое больше положенного сообщит, выделываясь!
Завершив положенный круг, я выпустила Длинного и осторожно, издалека, заглянула в храмовый зал. Давешний пугливый послушник грозно сощурился и погрозил мне метлой – а кроме него, в открытой для посещений части никого не было: похоже, Раинер еще не освободился. Впрочем, в Нищем квартале его наверняка хорошо запомнили – а зная, что тот готов платить за сведения о невесте графского советника, из-под земли его достанут, лишь бы заработать!
Поэтому я сделала вид, что ужасно испугалась метлы, и обошла Собор, выискивая черный ход со стороны внутреннего дворика. Увы, храмовой прислужницы на месте не оказалось: она жила в городе, с мужем, и сейчас, должно быть, праздновала вместе со всеми. Только вот шансы найти ее в этой толпе… я замялась, не зная, стоит ли дождаться ее в келье или попытаться пройтись по площади. За меня решил случай: заслышав шаги за поворотом коридора, я предпочла выскочить из пристройки, не дожидаясь встречи с охранниками. Это Раинер мог безбоязненно явиться прямо через главный вход, а вот мне, отыскавшей способ чудесным образом исцелить жуткую рану от когтей нахцерера, лишний раз сталкиваться с храмовой дружиной не стоило.
Градус веселья на площади все рос: где-то в центре завязалась потасовка, и толпа раздалась, освобождая круг. Шустрые тени дневных рассредоточились, и кто-то уже громко зазывал делать ставки. Музыка оборвалась, взвизгнула лопнувшая струна, и над площадью взлетел ликующий вопль, из которого можно было заключить, что менестрелю не поздоровилось – похоже, просто так, за компанию.
Я замялась на верхней ступени, ведущей из храмовых пристроек. Внизу непрерывно двигалось шумное людское месиво, пахло кислым вином и плохо запеченным мясом. Полупрозрачный дым витал над площадью, тщетно пытаясь прикрыть от святых небес творящееся на земле непотребство – и, словно желая отвлечь взгляд карающего божества, от серой громады замка грянули фанфары. Я приподнялась на цыпочки.
До сих пор мне ни разу не доводилось видеть графа вживую. Зрелище оказалось довольно унылым: щуплый и невысокий, как и большинство тангаррцев, в ярком объемистом наряде, призванном прибавить солидности, Его Сиятельство особого впечатления не производил. Если бы не расписные носилки с роскошным навесом, я бы и вовсе не смогла определить, кто из процессии может похвастаться титулом, но свите полагалось скромно идти следом, пока граф возлежал на подушках, совершенно в них теряясь.
Герольд звучно обложил кого-то по матушке, вскарабкался на помост и грянул на всю площадь:
– Его Сиятельство Маркель Огастин, граф Патрийский!
Толпа разом стихла, и круг в центре площади быстро затянулся. Люди вытягивали шеи, пытаясь получше рассмотреть аристократов, занимающих помост. На ступени храма поднялись несколько пожилых мужчин, не иначе, страдающих дальнозоркостью, и на плечи одному из них тут же взгромоздился тощий мальчишка. На меня они не обращали внимания, но я все же опасливо посторонилась – а когда снова подняла взгляд на помост, граф уже восседал на заранее принесенном кресле с алой обивкой, а вокруг него рассредоточились на скамьях придворные.
Его Сиятельство выждал, пока над площадью не воцарилась настороженная тишина, и неспешно заговорил:
– Сегодня светлый день. День радости.
Дождь, стоило отметить, не переставал, а радости в голосе графа было ни на грош: только брезгливость. Он говорил тихо, прикрывая нос надушенным платком, и что-то подсказывало, что, кабы не городские гуляния, эти вино из бочек попросту вылили бы, потому как для благородных господ оно не годилось.
– Сегодня мы празднуем помолвку моей прекрасной сестры, Дайоны Огастин, и моего советника, хитроумного господина Тегиля Айвенна.
Судя по тону, то ли невеста была не то чтобы прекрасна, то ли советник недостаточно хитроумен – но дыхание у меня перехватило вовсе не из-за этого.
Он вышел из-за графского кресла и застенчиво, совсем по-юношески улыбнулся.
Эта улыбка до того не вязалась с морщинками вокруг глаз и сединой на висках, что казалась нарисованной на лице взрослого мужчины. В первую нашу встречу она поразила меня не меньше – как и его не по-хелльски хрупкое телосложение, и мягкий столичный акцент, и слабые вспышки на кончиках пальцев…
Что ж, плотные кожаные перчатки скрывали силовую пульсацию под ногтями, но улыбался он точно так же – одними губами. Глаза оставались холодны и бесстрастны. Его невеста – вообще-то действительно прекрасная, юная, темноволосая и белокожая – под этим взглядом вздрогнула так же, как и я когда-то.
Как и я когда-то, протянула ему руки, доверчиво вкладывая пальцы в его ладони. И, наверное, даже точно так же уговаривая себя, что все будет хорошо, не может же столь мудрый и амбициозный человек ошибаться в своей грандиозной задумке?..
А профессор Тегиль Айвенна учтиво склонился к ее рукам, легонько касаясь губами тыльной стороны ладоней – сначала одной, затем другой. Неспешно выпрямился – и вдруг нашел меня взглядом, вмиг перестав улыбаться.
Первым его назойливое внимание заметила невеста. Следом за ней повернулся ко мне граф – а потом начали оборачиваться люди на площади.
Когда я попятилась, ощутив досадную слабость в ногах, было уже поздно.
– Держи ее! Хватай ведьму!
Я развернулась и опрометью бросилась в узкий проулок, ведущий от площади в Нищий квартал, а позади нарастал гул толпы, учуявшей новое развлечение.
Глава 13 Маг, лжец и граф
В центре дома строили по стандартному плану первичных поселений: прямые, будто по линейке вычерченные улицы, пересекающиеся под прямым углом, открытые лотки ливневой канализации, типовые квадратные коробки жилья. Я бы ни за что не сумела оторваться от погони, если бы тангаррцы не привнесли в городок свой национальный колорит.
Уцелевшие типовые домики обросли пристройками и сарайчиками, на месте рухнувших высились более поздние строения с выдвинутым вторым этажом, отбрасывающим густую тень. Ливневку чистили только возле храма, а в жилых кварталах она давно забилась, и под ногами предательски громко чавкала осенняя грязь. Я ныряла в узкие проходы между домами, рискуя не выбраться – но удирать по прямой было однозначно безнадежной затеей: всегда найдутся бегуны быстрее и выносливей меня. Нужно было хоть немного вырваться вперед, чтобы выскользнуть через решетку над городскими стоками и пересечь болото по старой гати. Как бы ни раззадоривали толпу выкриками и посулами, охотников соваться в хижину бокора среди суеверных тангаррцев не прибавится. Уж если храм несколько месяцев не мог найти смельчака, чтобы тот отыскал монетку для нахцерера, что говорить про пьяных гуляк?
Поначалу выбранная тактика себя оправдала: голоса за спиной стали куда тише. Часть погони попросту не рискнула лезть в праздничных нарядах в неблагополучные кварталы. Самые дюжие и откормленные не сумели протиснуться в проход возле чьего-то сарая, откуда резко пахло козами, и пристроенной верандой для летних чаепитий, которую вряд ли теперь использовали по назначению, а кто-то – не иначе, хозяева противолежащих самостроев – принялись громко выяснять отношения между собой. Я рискнула обернуться только три квартала спустя – напрасно.
Позади остались самые отчаянные. Те, кому нечего терять – и для кого я больше не была «своей». И уж кто-кто, а они обычно не ограничивались социально одобренными способами достижения цели.
Кто-то во главе серой толпы притормозил и метко запустил в меня комком грязи, попав под колено. Я споткнулась, едва не упав, и поспешно свернула в ближайшую подворотню, пока остальные труженики Нищего квартала не повторили удачный прием.
Под коленкой пульсировало, в груди жгло, но останавливаться я не рискнула – зато обнаружила, что кто-то опрометчиво оставил открытой кухонную дверь, и тут же ворвалась в чужой дом, оставив грязные следы на свежей соломе. Засов валялся на столе, на другом конце кухни, и я схватила было его – но возвращаться назад не стала, мстительно швырнув его через плечо.
Судя по сдавленному вскрику и ругани – попала.
– Стоять!
Я невежливо проигнорировала чье-то истошное требование и вылетела в коридор.
– Заходи с другой стороны!
Вот это требование мне чем-то даже понравилось. В передней и так кто-то громыхал сапогами, поэтому я выскочила в окно первого этажа, прорвав ветхую промасленную ткань, натянутую вместо стекла.
Увы, этот фокус сыграл со мной злую шутку. Нищим погоня тоже далась тяжеловато, и непривычные к долгому бегу попрошайки постарше пытались отдышаться, не суясь в дом. Мне они обрадовались, как родной, и тут же подняли ор – а я припустила дальше по улице, стараясь не обращать внимание на колотье в правом боку.
Мне не хватало воздуха, а все выигранное время пошло прахом. Перед глазами темнело от напряжения – поэтому, когда я влетела ногой в скользкую лужу и проехала прямиком в чьи-то горячие объятия, то не нашла в себе силы даже на то, чтобы выругаться.
Хотя, видит Равновесие, – мне очень хотелось.
– Попалась! – так злорадно и насмешливо сообщил знакомый голос, что я даже не сразу его узнала.
Подсказку дал разве что запах. Табак, чай и выхлопные газы. На Тангарре такого набора запахов не было ни у кого.
– Рэвен?! – сдавленно прохрипела я и замолкла, пытаясь отдышаться.
Его лицо расплывалось перед глазами, на периферии зрения мелькали золотистые мушки – но ошибиться я точно не могла!
– Молчи, – одними губами приказал он – а я, разглядев за его спиной целый отряд графских гвардейцев, бессильно обмякла в его руках. Ирейца это ничуть не смутило. – Я же говорил, что знаю, куда она побежит!
Добежавшие до отряда нищие злобно щурились и шумно отдыхивались. Они тоже отлично знали, куда я побегу, но пререкаться с человеком, за чьей спиной стояли вооруженные солдаты, и делить добычу не рисковали.
– Руки! – рыкнул кто-то из гвардейцев.
Я не чуяла ни их, ни ног, но это не помешало сомкнуть на моих запястьях тяжелые колодки. Грубый металл со следами лопнувших пузырьков на поверхности выглядел до того чуждо и неуместно на фоне светлой нежной кожи, что я сморгнула, отказываясь верить своим глазам. Но смолчала – не столько из-за того, что Рэвен приказал, сколько из-за банального шока.
– Пошла, – скомандовал кто-то. – А вы чего уставились?!
Нищие так проворно порскнули в стороны, будто не гонялись битый час за мной по городу. Миг – и нет их, только чей-то истрепавшийся подол выглядывает из подворотни.
– Пошла, я сказал!
На этот раз терпение гвардейца подвело, и я, получив ощутимый тычок в спину, не удержалась на ногах. Под животом противно чавкнула грязь, платье пропиталось ею и прилипло к коже – я всхлипнула, подтягивая саднящие колени к груди, но встать не смогла. Гвардеец замахнулся ножнами, чтобы прибавить мне прыти, и я снова рухнула в лужу.
– Ну, по удару на каждые полшага, и к вечеру мы будем в замке, – проворчал Рэвен.
Гвардеец скрипнул зубами и обложил чудака в три этажа. Красноречие его пропало зря: Рэвен понимал в лучшем случае одно слово из пяти, а потому совершенно не расстроился и вместо достойного отпора попросту нагнулся и вздернул меня на ноги.
– Лучше пусть сама идет, чем потом тащить избитую, – примирительно сказал лейтенант. – Граф так или иначе пожелает взглянуть на ведьму, проклявшую его советника.
Советника я, положим, с удовольствием прокляла бы. Если бы умела. Но у меня не было возможности даже банально запустить по нему огненным шаром – и уж кто-кто, а Рэвен об этом прекрасно знал.
– Да что ты несешь?! – все-таки возмутилась я. – И где…
– Шагай, – равнодушно посоветовал лейтенант, не дав мне закончить. – Твой пособник уже в темнице. Заодно и увидитесь поскорее, хе!
Я окончательно перестала что-либо понимать. Как Раинер мог угодить в темницу, если я своими глазами видела, как он пошел в храм? Или… стоп.
Рэвен не стал бы шататься по городу в одиночку. Без Оберона он рисковал застрять здесь, как и я когда-то, – просто потому, что не умел телепортироваться. И если Рэвен рискнул расстаться с младшим братом, значит…
– Оберон в темнице?! Как…
Не дослушав, Рэвен ввернул простенькую конструкцию, которой Раинер имел обыкновение отвечать на вопрос «как?», когда думал, что я не слышу. И подтолкнул меня вперед – куда осторожнее и бережнее, чем это проделывал гвардеец.
Я недоверчиво обернулась через плечо и, наткнувшись на предостерегающий взгляд, все-таки пошла вперед. Молча. Хотя мне очень хотелось спросить (возможно, не в тех выражениях, которые выбирал при дамах Раинер), не нашлось ли способа попроще, чтобы попасть в чертов графский замок!
* * *
В графской темнице было немногим суше, чем снаружи, зато не дуло. На этом плюсы заканчивались.
Разделением камер на мужские и женские тангаррцы не заморачивались, поэтому передо мной гостеприимно распахнули единственное помещение – как полагается, темное, с земляным полом и единственным окошком шириной в мою ладонь – под потолком. В дальнем углу кто-то надсадно кашлял, и Оберон, благоразумно занявший место поближе к двери, обреченно тер глаза.
Рэвена во внутренние помещения замка не впустили, развернув еще на воротах, и до места меня провожали гвардейцы – без комментариев и насмешек подсадного «помощника» изрядно расслабившиеся. Потому в темницу я буквально влетела, подбодренная очередным тычком и скабрезным замечанием. Оберон нехорошо сощурился, и гвардейцы поспешно захлопнули тяжелую дверь, громыхнув засовом – кажется, определенную репутацию младший Гейб уже заработал.
– Цела? – поинтересовался лейтенант, дождавшись, когда затихнут шаги в коридоре.
Я потерла лицо руками и села, где стояла, сжавшись в комочек.
Вымокшее в жидкой грязи платье холодило и липло к животу, саднили колени, ныл свежий синяк на спине и еще один, чуть пониже, – его я получила, когда гвардейцы обсуждали, на что может быть годна ведьма без своих волшебных монеток. Не то чтобы мне было привыкать, но за последние дни я успела подзабыть, какое место отводилось женщинам без мужа и родственников мужского пола в тангаррском обществе. Напоминание не то чтобы шокировало – за два года к таким вещам либо привыкаешь, либо ломаешься – но получать его лишний раз я определенно не хотела бы.
– Цела, – соврала я, обхватив себя руками. – А… – я неопределенно кивнула в сторону кашляющей кучи тряпья в углу.
– Познакомься с госпожой Жизель, – мрачно предложил Оберон. – Госпожа Жизель – это госпожа… Бланш.
Пауза перед моим прозвищем была едва заметной, но старухе, выглянувшей из тряпья, она сказала о многом.
– Да она такая же госпожа, как и я, – хмыкнула та, и я подскочила – узнав не ее, но голос.
Надтреснутый, много раз сорванный, – я слышала столько нотаций и поучений, высказанных им, что помнила его лучше, чем свой.
– Мамаша Жизель?!
– Ведьма Жизель, – хрипло каркнула бессменная врачевательница Нищего Квартала. – Ты-то здесь, небось, из-за того же? Не смогла вылечить графа, тхе-хе… – то ли рассмеялась, то ли закашлялась она.
– Даже не пыталась, – медленно ответила я, подняв взгляд на насторожившегося Оберона. – А чем он болен? Я не слышала, чтобы в городе об этом говорили.
– Еще б об этом говорили! – Вот теперь она определенно рассмеялась, но надолго ее не хватило. – Кто рискнет повторить, что сам граф подцепил веселую болезнь накануне помолвки, мигом окажется там же, где та девка, что его заразила!
Я потеряла дар речи.
– Мы с Рэвеном напоили помощника палача в таверне, – вставил Оберон. – Он сказал, что неделю назад казнили гонца, доставившего какую-то весть от будущего тестя графа. Палач-то подумал, что с невестой что-то случилось, но, скорее всего, письмо было о расторжении помолвки. Из-за… – он развел руками. – Госпожу Жизель потребовали к графу три дня назад, и последние два она заперта здесь.
Я прикусила губу. Постоянная сырость, сон на земляном полу и отсутствие еды не пошли Мамаше Жизель на пользу. Чахоткой она болела уже давно, и граф, кажется, сделал все, чтобы из темницы почтенная врачевательница так и не вышла.
– Не реви, – коротко посоветовала Мамаша Жизель, за месяцы практики изучившая меня, как облупленную. – Я-то еще тут, а предыдущие семеро целителей – кто в петле, кто в пепле. Глядишь, и графа переживу…
– Погоди, – нахмурилась я. – То есть после тебя к графу уже никого не звали?
– Так меня потому и приволокли, что целители в городе кончились, – хмыкнула Мамаша Жизель. – Стал бы иначе граф перед собой нищенку терпеть!
– То есть он перебил всех целителей в городе, – медленно сказала я, – но остался болен. А два дня спустя вдруг отдал свою сестру новому советнику и приказал устроить празднование…
– И если ты прольешь свет на тайну этого самого советника, то все наверняка станет на свои места, – поддакнул Оберон.
Я передернула плечами и, покосившись на Мамашу Жизель, перешла на унилингву:
– Его зовут Тегиль Айвенна. Это он пытался восстановить мой главный магический канал. Я не интересовалась, что с ним случилось после того, как заклинание сбойнуло, и меня выбросило на Тангарру, но чисто логически… не может быть, чтобы отдача от неудачного плетения ударила только по мне. Вполне возможно, что его тоже переместило. Но тогда непонятно, что ему помешало найти меня и телепортироваться обратно? В плане трудоустройства ему, конечно, определенно повезло больше…
Но вряд ли сразу. И вряд ли настолько, чтобы ради этого стоило оставаться на чужой планете, не зная языка, посреди эпидемии чумы, когда весь город яростно и отчаянно ищет козлов отпущения среди травниц и стариков, называя их колдунами.
И он даже не пытался найти меня!
– Экие тайны, – хмыкнула Мамаша Жизель, насупившись.
Я почувствовала себя виноватой, но стоически смолчала. Если бы почтенная врачевательница Нищего Квартала услышала мою историю про разорванный магический канал и хелльского профессора-фанатика, то я не попала бы даже на ночные улицы.
– Да он вообще кругом устроен, – сказал Оберон, проигнорировав нищенку. – Тегиль Айвенна считается пропавшим без вести, не то его бы давно объявили в розыск. Ты в курсе, что он не имел права ставить те эксперименты?
– Я сама согласилась стать подопытной, – напомнила я.
– И на твоем месте я бы об этом помалкивал, потому что запрета на магические эксперименты на живых людях никто не отменял, – заметил Оберон. – Впрочем, в суде это, скорее всего, спишут на посттравматический синдром. На тот момент ты вряд ли в полной мере осознавала, что делаешь и чем рискуешь – в отличие от профессора Айвенна. Ему закрыт ход на любые планеты Альянса. Стоит ему где-нибудь засветиться – и хелльское правосудие тут же лишит его магии вообще. Не думаю, что он этого не понимает.
– Значит, ему повезло вдвойне, – признала я. – Думаешь, он телепортировал леди Эмори для графа, чтобы заполучить звание советника и знатную невесту?
– Если найдешь здесь кого-то еще, способного дистанционно телепортировать Мелкую против ее воли, я сожру свой значок, – торжественно пообещал Оберон. – Единственное, чего я до сих пор не могу понять, так это откуда он знал, когда ее похитить? Он же фактически заперт здесь. Малейший проблеск его магии – и вся хелльская полиция встанет на уши, разыскивая безумного профессора. Твое исчезновение, как ни крути, – резонансное дело, и на Айвенна ополчился весь Альянс…
– Тогда почему именно леди Эмори? Никого попроще не нашлось? Ему бы сидеть тише воды ниже травы, а не похищать принцесс! – проворчала я и умолкла, когда Мамаша Жизель попыталась обругать непонятных чужаков и раскашлялась.
– Ладно, – снова перешел на тангаррский Оберон. – Как бы то ни было, для начала нужно выбраться отсюда и проверить, действительно ли Мелкая в замке.
– Шустрый какой, – невнятно прохрипела Мамаша Жизель. – И как это ты собрался отсюда выбираться? Дунешь-плюнешь, и на свободе?..
Оберон улыбнулся – светло и мягко, безо всякой насмешки. Мамашу Жизель ожидал большой, очень большой сюрприз…
* * *
Больше Мамаша Жизель с нами не разговаривала.
Ее можно было понять: в свое время она безоговорочно встала на сторону Старшого и два долгих месяца, пока я подрабатывала у нее, твердила своим посетителям, как заведенная, что ее помощница – никакая не ведьма, а просто странная чужачка. В конце концов неприязнь ко мне перевесила, и я отправилась на ночные улицы под руководством своего покровителя, но Мамаша всегда поддерживала меня. Такого крушения надежд и чаяний, как сегодня, человек в ее возрасте мог и вовсе не пережить.
Оберон поначалу опасливо оглядывался через плечо, но вскоре убедился, что нищенка молча крадется следом, не порываясь ни тихо падать в обморок, ни громогласно обличать проклятого колдуна, вскрывшего замок на двери при помощи пронзительного взгляда и такой-то матери. «Проклятого колдуна» это вполне удовлетворило. А после того, как он отправил тюремщика в глубокий сон той же методикой, которая помогла ему с замком, Мамаша без единого лишнего звука выскользнула во двор, с профессиональной сноровкой затерявшись в тенях – только ее и видели.
– Ты тоже так умеешь? – с задумчивым уважением в голосе поинтересовался Оберон, в очередной раз оглянувшись – и обнаружив за спиной только меня.
Я молча помотала головой. Чтобы так удирать и прятаться, нужно было всю жизнь прожить в трущобах. За два года такого мастерства не достигнуть. Меня хватало разве что на то, чтобы не шоркать ногами и не вылезать на свет – Оберон с задачей справлялся ненамного хуже.
– Ты умеешь поддерживать визуальные иллюзии? – шепотом спросила я у него. – Так мы далеко не уйдем. Но слуги тут меняются часто, и новые лица никого не удивят, главное – форменную одежду скопировать и умыться где-нибудь.
Вместо ответа Оберон внезапно сгреб меня в охапку и запихнул за раскидистый куст дикого шиповника, украшавший выход с хозяйственного дворика. Мимо него к лестнице в темницу прошмыгнул обеспокоенный мальчишка, слишком хорошо одетый для ребенка прислуги, – должно быть, паж.
– Вот черт, – почти беззвучно ругнулась я, сообразив, какую картину он застанет: пустая камера и тюремщик, которого никак не разбудить, пока не развеется заклинание. Но Оберон сохранял подозрительное спокойствие – только приложил палец к губам, и я послушно заткнулась.
Не прошло и минуты, как мальчишка с воплем вылетел обратно во дворик и помчался в обратном направлении. Крики и топот быстро привлекли внимание, и вскоре в темницу уже прибежала целая делегация – от ответственных до просто любопытных. Там они разделились: ответственные разбились на отряды и порскнули в разных направлениях, а любопытные так и зависли возле лестницы, бурно обсуждая побег.
Я сидела, скорчившись, и дышала через раз, чтобы меньше шуметь – поэтому, когда Оберон вдруг поднялся на ноги и как ни в чем не бывало вышел из-за куста, едва сдержала возмущенный писк.
Но ни одна из сбежавшихся на шум служанок не повернула головы. Будто лейтенанта здесь не было вообще.
А он заглянул за куст, лишний раз приложил палец к губам и молча кивнул в сторону распахнутой настежь двери куда-то в черное крыло замка. Я приподнялась – сначала высунула голову, потом осторожно, на полусогнутых, прокралась к тропинке, – и только тогда рискнула выпрямиться, с неописуемым чувством внутреннего диссонанса рассматривая двух служанок – пожилых, с натруженными руками и обветренными лицами. Они стояли в шаге от меня, сетуя на бесстыжих ведьм и постепенно переходя на тему свекровей, и совершенно определенно нас не видели.
Я прикрыла на мгновение глаза, успокаиваясь, и бесшумно последовала за Обероном. За распахнутой дверью оказалась кухня; от печей веяло жаром, и взмокшая повариха, замешивая тесто, на все лады костерила младших помощников, выскочивших поглазеть на беспробудного тюремщика, позабыв про свою работу. Мимо нее мы прокрались с особой осторожностью, избегая мелькающих локтей, а потом еще несколько минут молча стояли у внутренней двери, пока не вернулся один из поварят, позволив проскользнуть в пустой полутемный коридор.
– С иллюзиями у меня не очень, – вполголоса признался Оберон, когда мы отошли подальше. – Когда деталей слишком много, я начинаю в них путаться. Хорошо, если образец перед глазами, а если нет – вполне может получиться форменное платье, на глазах меняющее отделку. А нам нужно на верхние этажи, в хозяйские покои, туда слуги в простом не ходят… с обычной невидимостью проще. Главное – ничего не касайся и не шуми.
Я спрятала усмешку. «С невидимостью проще», погляди-ка ты! А что на нее сил нужно больше, чем на иной портал – это мелочи, в самом деле, что ему, потомственному магу королевских кровей…
– Придется обыскать все хозяйское и гостевое крыло, – продолжал Оберон, будто и не сказал ничего особенного. – Если Эмори здесь, я телепортирую ее домой, а сам вернусь с тобой в хижину бокора. Там нас должны будут ждать Рэвен и Раинер… – он вдруг запнулся и обернулся через плечо. – Эйвери, я, наверное, лезу не в свое дело, и Рэвен мне потом уши оборвет…
Нам еще повезло, что дверь кладовой скрипнула, прежде чем открыться. Оберон замолчал и успел отшатнуться в сторону, пропуская поваренка с кругом пахучего сыра – а мальчишка, дико озираясь, со всех ног припустил на кухню и уже там заверещал что-то про говорящие стены и про то, что злой колдун зачаровал весь замок.
«Злой колдун» осмотрел каменную кладу над моей макушкой, явно размышляя о том, что идея, в общем-то, неплоха – какой будет переполох! – но с сожалением покачал головой. Мальчишке, скорее всего, просто не поверят, а вот если кто-то донесет советнику, тот мигом поймет, что пойманная «ведьма» не только не сбежала из замка, но еще и привела с собой подмогу.
– За что Рэвен должен оборвать тебе уши? – одними губами спросила я.
Но Оберон уже передумал устраивать разговоры по душам в коридоре чужого замка, где все охотились на колдунов, и, покачав головой, молча указал в сторону лестницы на второй этаж.
* * *
Второй этаж оказался практически пустым и мог похвастаться столь затейливой планировкой, что графа мы сумели отыскать только час спустя, когда Оберон уже начал нехорошо бледнеть: заклинание невидимости требовало немало сил, и он постепенно выдыхался. Поэтому, когда из-за неплотно прикрытой двери в дальней пристройке послышался раздраженный мужской голос, лейтенант не прыгал от радости только потому, что порядком устал.
– И что от нее проку в таком состоянии?
Одной фразы оказалось достаточно, чтобы Оберон замер, сделав стойку. Я рискнула подойти ближе к двери и заглянула в щелку.
Граф сидел возле камина, укрыв колени тяжелой шкурой. По-тангаррски темные волосы липли ко лбу, но его заметно колотило. Нездоровая бледность и странное положение шеи довершали картину. Его Сиятельство действительно был нездоров – и, если я правильно поняла причину, то проку от помощи Эмори не было бы в любом состоянии.
– Так она, по крайней мере, не навредит, – философски отозвался собеседник графа. Его я не видела за высокой спинкой кресла, но голос, мягкий и по-хелльски переливчатый, узнала мгновенно – и отступила от двери, покрывшись колкими мурашками. – Я говорил, что эта ведьма, скорее всего, не станет тебе помогать. Но в обмен на нее готовы прислать целителя. Так почему нет? – он говорил устало и размеренно, как родитель, уговаривающий раскапризничавшегося ребенка.
– Она… – а вот в голосе Маркеля звучало что-то такое, что заставило Оберона стиснуть зубы и сжать кулаки. – Разбуди ее! Я хочу с ней поговорить прежде, чем соглашаться на предложение твоих… – Его Сиятельство раздраженно махнул рукой, не сумев подобрать достойное определение. – Если ведьма будет достаточно благоразумна, то сумеет хорошо устроиться в жизни.
– Я бы на твоем месте не рассчитывал на ее благоразумие. Забыл, что стало с Жаном, когда он наступил на контур? Да, она красива. Но когда ты поправишься, сможешь найти хоть десяток таких! – устало сказал профессор Айвенна. – Кроме того, она и так была неплохо устроена в жизни. Сомневаюсь, что ее прельстит предложение стать любовницей графа.
Этого Оберон уже не стерпел – с шипением выругался по-ирейски и решительно шагнул вперед, явно намереваясь набить морду не то умирающему графу, не то его советнику. Я едва успела броситься наперерез и зажать ему рот рукой. От резкого движения с нас слетело маскировочное заклинание, и раздраженное: «Кого еще там черти принесли?!» из графских покоев быстро привело Оберона в чувство.
