Текст книги "Ночная (СИ)"
Автор книги: Елена Ахметова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)
Глава 4 Голова и тело
Лично ко мне умные мысли приходили в самый неподходящий момент.
На востоке смущенно розовела полоса солнечного света, наконец-то почтившего своим присутствием отсыревший город. Из крошечного окошка чужой кельи открывался не слишком обширный вид, но небо вроде бы прояснилось, и можно было рассчитывать, что хотя бы сегодня обойдется без дождя.
– Раинер! Ну Раинер же!
Десятник оторвал бессмысленный взгляд от кусочка неба под потолком, проморгался, сгоняя остатки сна, и сфокусировался на мне. Я неловко переступила с ноги на ногу, на всякий случай еще придерживая хлипкую дверь его кельи – вдруг все-таки придется драпать? Но Раинер только подскочил и потянул тощее одеяло на плечи.
– Ты что здесь делаешь?!
– Тебя бужу, – призналась я, завороженная этой внезапной стыдливостью.
Десятник зажмурился, сел и потер лицо ладонью, откинувшись спиной на стену кельи. Одеяло он все-таки отпустил, и оно благополучно сползло до пояса, но ничего крамольного мне не открылось – все та же нижняя рубаха, ветхая и застиранная, с грубой шнуровкой у ворота.
– И зачем? До побудки еще уйма времени… тебя никто не видел?
Вообще-то я специально выждала, чтобы ежечасный патруль скрылся за поворотом, и только потом вышла в коридор, но от пакостной улыбки не удержалась.
– А, ты переживаешь, что думают братья по вере про твой обет?
– Уже нет, – обреченно вздохнул Раинер. – Наверняка весь монастырь твердо уверен, что я его нарушил дня этак два назад, просто настоятель слишком занят для воспитательных бесед с личным составом. Так зачем ты меня разбудила?
– Смотри, – я устыдилась и поспешила перейти к делу. – Все неупокойники – на самом деле зараженные чумой зомби, так? И полный их список можно составить, если кто-нибудь еще раз сходит в хижину бокора и перепишет имена с бутылок…
– И ты решила стребовать еще денег под сей поход? – усмехнулся храмовник.
Для человека, знакомого со мной меньше недели, предсказывать мои действия ему удавалось слишком хорошо.
– Если придется идти самой – стребую, – все-таки подтвердила я, но увести себя с курса не дала. – Но я сейчас не о том. Гранд ведь тоже восстал. Вряд ли он сам запер свою душу в бутылке.
– Вот зараза, – выдохнул Раинер и подался вперед. – Так бокоров тоже двое?! То есть… было двое…
– Точно, – невесело усмехнулась я. – Где-то в городе есть еще один дом с изумительной коллекцией кухонной посуды с крышечками, и, если нам нужен полный список жертв, нужно найти его.
Десятник задумчиво покачал головой.
– В городе эпидемия. Люди запираются в домах, почти никуда не выходят и никого не впускают. Мы ведь не знаем, жил ли второй бокор один или с кем-то еще… хотя тогда другой жилец наверняка догадывался бы о его занятиях… – сказал он и уставился на меня широко раскрытыми глазами.
Я ответила таким же ошалелым взглядом, но решительно тряхнула головой.
– Нет, это уже отдает паранойей. Остановимся на том, что бокоров было двое.
– Допустим, – не стал спорить Раинер. – Но этой сногсшибательной новостью ты могла поделиться и с синодом. Зачем будить меня?
Для человека, знакомого со мной меньше недели… черт. Кажется, я рановато записала его в послушные валенки. За обескураживающей честностью пряталась лисья наблюдательность, превращающая его прямолинейность и открытость в отличный инструмент по завоеванию чужого доверия.
Применять его десятник не стеснялся.
– Я подумала, – старательно подбирая слова, заговорила я, – кого могли похоронить без савана? Горожане всегда следят за соблюдением обрядов, и, кроме того, если бы у Гранда была возможность участвовать в организации погребения, уж он бы озаботился сделать все, как положено.
– Мы не знаем, покидал ли колдун город, – медленно сказал десятник. – За ним никто не следил, а жил он за стеной и мог уйти в любой момент куда угодно.
Я поморщилась. Раинер явно понял мою неозвученную мысль, но не хотел признавать, что это может быть правдой.
– Второй бокор был неосвещенный, судя по монетке, и храмовые каратели не всегда сжигают до костей, как Гранда… – упрямо продолжила я.
– Я понял, – перебил меня Раинер. – А теперь прикинь, что будет, если город узнает, что в эпидемии чумы виноват храм, а не бокор.
– Ну, на некоторое время вы останетесь без пожертвований, а в отдаленных районах разгромят пару мелких святилищ, – признала я. – Но болезнь остановится, разве не это сейчас главное?..
– Храм никогда не останется виноватым! – холодно оборвал меня десятник.
Я замолчала.
Да, я привыкла считать местных зашоренными мизогинистами, сдвинутыми на вере в светлое Небо и панически боящимися Темного Облака. На религию я смотрела со здоровым прагматизмом человека, выросшего в светском государстве и, кроме того, отлично понимавшего, что Облако было не Темным, а всего-навсего плотным – над Хеллой такое уже лет триста висит, и ничего.
Но на Хелле любым фанатикам успешно противостояли маги. Шестьдесят процентов населения, в той или иной степени наделенные даром, были весьма весомым аргументом в вопросах религиозной терпимости. А здесь магов жгли на кострах – и вполне успешно выдавали это за высшее благо: чем меньше становилось магов, тем светлее было Небо.
Попробуй я заикнуться об обратном, начни расшатывать столпы местного мировоззрения – и храм первым забудет о выданном мне свитке с милостью синода. А если первой до меня доберется разъяренная толпа, то о храмовых карателях с их традиционным подходом к излишне инициативным женщинам я буду вспоминать с нежностью.
Раинер понял это куда раньше меня, и в беспорядках в отдаленных святилищах был заинтересован еще меньше, чем в моей смерти. Оттого и не спешил поддерживать не то что мои идеи – даже разговор.
Что ж, он оценивал ситуацию куда более точно и полно. Ради его реакции я сюда и пришла, разве нет?
Но мне все вспоминалась безрассудная надежда в глазах умирающего Старшого, когда тот услышал о возможности спасти своих детей.
– Нищая братия перероет все кладбище и проверит каждый труп, – сказала я наконец. – Нас… их много, и все верят, что кого-то еще можно спасти. Рано или поздно город узнает, что нахцерера на погосте нет, и до мертвецкой в Соборе додумается любой. А если приказать остановить поиски, горожане взбунтуются и перекопают все сами. Они слишком напуганы.
Розоватый солнечный свет рисовал на стене яркий клин, будто нацелившийся на дверь. В коридоре послышались шаги, и десятник затаился, как мышь. Я дождалась, пока они затихнут в отдалении, и констатировала:
– Труп придется подбросить. – Я ожидала бурю возражений, но Раинер только кивнул так задумчиво, будто уже сам обдумывал, как бы это сделать. – Нужно придумать, как попасть… – воодушевившись, начала я.
– …в твою келью до побудки, – перебил меня Раинер. – И не вздумай говорить настоятелю, что ты задумала, если хочешь жить! Обсудим все после того, как разберемся с опасностью быть застуканными в одной келье на рассвете.
«Все-таки переживаешь за свои обеты?» – едва не спросила я, но вовремя прикусила язык и, осторожно выглянув в коридор, прошмыгнула вдоль стены к выделенному мне закутку.
Раинер остался в келье, но четверть часа спустя я увидела его во внутреннем дворике, мрачно обливающегося холодной дождевой водой из бочки. У него зуб на зуб не попадал, и моя физиономия, выглядывающая в щель между ставнями, вызвала только страдальческую гримасу.
Я быстро присела, чтобы не мозолить ему глаза, а потом и вовсе ушла из кельи – завтракать.
В общей храмовой столовой кормили куда как скромно. Прежний настоятель, должно быть, держал для себя где-то отдельную кладовую с едой, потому как у него на завтраке жидких каш и плохо чищеного лука я что-то не заметила. В качестве приправы к основному блюду шли десятки косых взглядов поверх грубо сколоченных столов. Храмовники считали, что девка в их святая святых оскорбляет Небо и сбивает с пути, отвлекая от расправы над неупокойниками, а любители строить догадки презрительно косились еще и на Раинера.
– Ты вполне могла поесть и в келье, – заметил десятник, давясь кашей.
Я пожала плечами. Могла. Но поговорить с братом Раинером все равно было нужно, и уж лучше проделать это здесь, чем потом искать уединенное местечко – все с тем же риском попасться кому-нибудь на глаза.
– Но тебе до того необходим этот труп, что ты готова терпеть даже местных блюстителей чужих обетов, – вздохнул десятник, смирившись с невозможностью достучаться до моей совести раньше, чем до инстинкта самосохранения. – А тебе не приходило в голову, что труп может возражать против перевозки? Нам ведь нужно, чтобы его нашли нищие, и только потом уже мы упокоили, как положено.
Бежать с моей больной идеей к вышестоящим брат Раинер, похоже, не собирался. Должно быть, слишком хорошо понимал, что после этого получит приказ транспортировать-таки нахцерера (если он все-таки в мертвецкой) на кладбище – а сам оттуда уже не вернется. Храму ни к чему лишние свидетели – а потому чем меньше народу знает об этой авантюре, тем лучше.
– Вот это-то меня и беспокоит, – встряхнулась я, спрятав излишне благодарный взгляд. – Я знаю, что будет делать нахцерер, предоставленный сам себе, но вот как он отреагирует на людей в мертвецкой?
– Судя по предыдущему опыту – заорет, – буркнул Раинер, ничуть не воодушевленный такой перспективой. – Но у меня как-то не было настроения выяснять, с какой целью он собирался вылезти из могилы.
– У меня есть одна идея, – неуверенно сказала я, уставившись в почти не тронутую тарелку. – Но, во-первых, нужно, чтобы нас никто не видел, включая попрошаек и храмовников, а во-вторых, нам придется совершить набег на отпевальную.
– На отпевальную, – устало повторил десятник и прикрыл глаза. – Думаешь, нахцерер пойдет за саваном?
– Он за ним побежит, – мрачно напророчила я, – потому как саван будет улепетывать со скоростью перепуганной девицы.
Раинер усмехнулся и покачал головой.
– Рискну предположить, что перепуганный храмовник доставит нахцерера на погост куда быстрее. Но, во-первых, никто эту погоню не должен видеть, а во-вторых, нужна готовая яма, куда можно будет бросить саван, и потом в темпе закопать его вместе с мертвецом. Днем на кладбище постоянно снуют нищие, так что рыть могилу придется с наступлением темноты.
Я прикинула перспективы и обреченно вздохнула.
Если выбирать между рытьем могилы впотьмах и бегством от целеустремленного нахцерера, я предпочла бы оказаться на другой планете.
Но такого шанса мне никто не предоставил.
До эпидемии отпевальная была небольшой комнаткой с прилегающей тесной кладовкой в задней части Собора. В ней обычно читали заупокойные молитвы для зажиточных, но все же недостаточно богатых горожан, чьи родственники не могли позволить себе вызвать храмовника на дом и провести церемонию в собственной гостиной. Бедняков отпевали старухи из Нищего квартала, а самими попрошайками занималась бессменная мамаша Жизель.
Но чума устанавливала свои порядки. Нищий квартал превратился в Мертвый, а мамаша наотрез отказывалась вылезать из своей лачуги, да и гостей перестала жаловать. Под напором горожан храму пришлось открыть отпевальную для всех, и очень скоро она переполнилась, вынудив священнослужителей работать в две смены, – но соседние залы все равно вскоре оказались набиты не отпетыми еще трупами, и они все прибывали.
Едва протиснувшись в дверь, я подавила рвотный позыв и поспешно зажала нос рукой. Такими миазмами не мог похвастаться даже Мертвый квартал: тела лежали штабелями вдоль стен, тщательно завернутые в гниющие тряпки, и отнюдь не все безутешные родственники позаботились о том, чтобы их омыть или хотя бы переодеть. В дальнем углу из отдельного штабеля высовывались обугленные кости, укутанные в старые лохмотья.
За освященный саван храм просил целый медяк, но их тоже не хватало.
– Стой за дверью, – скомандовала я. – Я сама.
– Не забудь заплатить, – не стал спорить Раинер. Я раздраженно отмахнулась и решительно ступила внутрь.
Дверь кладовки перегородили чьи-то причудливо изувеченные босые ноги, и я, нервно сглотнув, отпихнула их в сторону специально прихваченной палкой. К моему ужасу, мертвец будто бы выдохнул и скатился с кучи трупов, неестественно запрокинув голову. На шее темнели ожоги. Кто-то пытался прижечь ему чумные бубоны в надежде спасти, и, по всей видимости, именно это его и добило.
– Чего ты там застряла? – обеспокоенно поинтересовался Раинер, приоткрывая входную дверь, и на глазах побелел.
– Подожди в коридоре, пожалуйста, – терпеливо попросила я и, подождав, пока недовольная физиономия десятника не скрылась в темноте, сунулась в кладовку.
Она оказалась почти пустой. На одной из полок лежала тощая стопочка саванов, а рядом стоял тяжелый ящик с мелкими медяками. Я зачерпнула горсть и ссыпала ее обратно. Покосившись на открытую дверь, обреченно вздохнула и кинула еще одну монетку в «кассу».
Саваны на ощупь были грубоватыми, и пахло от них лежалыми тряпками и сыростью (вероятно, из-за процедуры освящения, которую должны были проводить под солнечным светом – но провели под дождем), но выбирать не приходилось. Я взяла верхний из стопки и быстро вышла в коридор, сразу же захлопнув за собой дверь. Удовлетворенное выражение лица Раинера подсказало мне, что десятник старательно вслушивался в медный звон, пока я была в кладовке.
Я протянула ему честно оплаченный саван и поинтересовалась:
– А как мы попадем в мертвецкую?
Брат Раинер печально вздохнул и вытащил из-за пазухи мой набор отмычек и «коготков».
* * *
Стеклянный офисный монстр оказался идеально приспособлен для нужд храма. Конференц-залы превратились в молельные, офисные закутки – в мастерские, цоколь отвели под кельи, а холодные коридоры технического этажа прекрасно подошли для склепа.
Разумеется, электронные замки давно пришли в негодность, а охранные заклинания, если они здесь вообще были, благополучно выветрились. Низкую дверцу, ведущую на лестницу технического этажа, украшал тяжелый навесной замок типично тангаррского вида – допотопный и ржавый.
– Поверить не могу, что я этим занимаюсь, – пробормотал брат Раинер.
Справедливости ради, он ничем таким не занимался, а просто маячил у меня за спиной и озирался со страдальческим видом праведного параноика, которого впервые в жизни попросили постоять на стреме. Не верить в происходящее полагалось скорее мне самой, но, увы, это был не первый склеп, куда я столь целеустремленно ломилась. Если бы не одна небольшая деталь, придающая определенную остроту всей эпопее, я бы, наверное, уже вся иззевалась.
Но даже несколько часов, потраченные на препирательства с Раинером, наотрез отказавшимся ждать меня на кладбище, и незапланированное расширение братской могилы на северной окраине погоста не вымотали меня в достаточной степени, чтобы притупить страх.
Если я была права, то по ту сторону двери разгуливал нахцерер. А рядом упрямо торчал принципиальный идиот, помешанный не то на кодексе чести, не то на твердой вере в женскую неполноценность, и, в отличие от меня, вполне способный заразиться чумой!
– Ты все еще можешь отказаться от участия, – напомнила я ему, отложив отмычки. По большому счету, Раинер был нужен только в качестве рабочей силы: я бы ни за что не успела вырыть подходящую могилу за столь короткий отрезок времени. Забросать ее землей, пока нахцерер грызет вожделенный саван, куда проще, и провернуть это вполне реально в одиночку. Зачем тащить за собой храмовника? Это мне нужно, чтобы все прогнозы сбылись в точности, а он-то тут причем?
– А ты так уверена, что все пройдет по плану? – насмешливо поинтересовался брат Раинер, словно подслушав мои богонеугодные эмансипистские мыслишки, и ненавязчиво-естественным жестом положил руку на рукоять храмового меча.
Выглядел он в этот момент словно сияющий рыцарь с лубочной картинки (да и чувствовал себя, судя по всему, так же), и мне бы радоваться, что можно не лезть на рожон, но…
До мысли, что какая-то ничтожная женщина может переживать за чью-то сурово-брутальную мужскую шкуру, не говоря уже о том, что какая-то женщина способна справиться с погребением нахцерера в одиночку, Тангарре оставалось еще пять-шесть веков планомерного развития. Раинер подобный подход точно не оценил бы.
Я удрученно потерла лоб. Там давно уже ничего не болело, но ощущение утраченных возможностей (хотя бы оглушить чертова упрямца и утащить куда-нибудь подальше!) саднило куда хуже лопнувшего магического канала.
Увы, сделать с Раинером я ничего не могла, а на препирательства времени не оставалось, так что я беззвучно сняла открытый замок с петель.
Из склепа пахнуло застоявшимся воздухом, заставившим нас одинаково сморщиться и побледнеть. Ступеньки уводили вниз, в темноту. Я машинально пошарила рукой по стене, и щелчок выключателя прозвучал пушечным выстрелом – но светлее, естественно, не стало.
– Что это было? – бдительно спросил Раинер, оттеснив меня в сторону, и провел факелом из стороны в сторону.
Я промолчала, смущенно пожав плечами, и прижалась к стене. Идти вперед он мне предсказуемо не позволил – да и саван не отдал. Оставалось только плестись в арьергарде и предаваться ядовитым размышлениям на тему корреляции средней продолжительности жизни мужчин и патриархальных тезисов о проявлении благородства.
В мертвецкую при храме попадали в основном самоубийцы, жертвы несчастных случаев, неопознанные и обвиненные в ереси – сплошь клиентура карателей – а потому с погребальными церемониями здесь не слишком заморачивались. С тем же успехом можно было выбросить труп на помойку – разве что считалось, что освященная земля не позволит покойнику подняться, потому мертвецкая была несколько более популярным местом.
Поначалу каратели все-таки соблюдали какое-то подобие порядка. Самые старые тела аккуратно лежали вдоль стен, завернутые в саваны, но эпидемия устанавливала свои правила. Спускаться в рассадник чумы ради правильного погребения каких-то неудачников, Темным облаком помеченных, каратели определенно не горели желанием.
Трупы посвежее валялись у подножия лестницы.
Я думала, что три года учебы в Иринейской школе младших целителей и два – периодических подработок у мамаши Жизель подготовили меня к подобным зрелищам, но переоценила крепость своей нервной системы – и, что немаловажно, желудка.
– Ты в порядке? – осторожно спросил брат Раинер, обернувшись на характерный звук и чуть опустив факел.
Трепещущее пятно света подползло ближе к его ногам, выпустив обратно в темноту переплетение мертвых тел.
– Нет, – честно ответила я и сплюнула на лестницу.
Брат Раинер убедился, что очень даже да, и отвернулся. Пятно света снова поползло вперед, и я машинально отвела взгляд – и разозлилась сама на себя.
Еще ведь собиралась сюда в одиночку лезть!
– Ничего не слышно, – удрученно вздохнула я.
– Этому-то нахцереру чавкать нечем, – заметил брат Раинер и вытащил меч из ножен. Помедлил на нижних ступенях лестницы и обернулся. – Подожди-ка лучше здесь. Или наверху, заодно последишь, чтобы в коридоре никого не оказалось в самый неподходящий момент.
Похоже, наши мнения о том, кому нечего делать в мертвецкой, расходились еще кардинальнее, чем я думала поначалу. Я честно попыталась представить ситуацию с его точки зрения: все привычные приемы и тактика рассчитаны на десяток боеспособных храмовников за спиной, а тут – какой-то перепуганный довесок (хуже: женщина!), темнота и теснота душного склепа.
Пожалуй, если бы не один нюанс, я бы с ним даже согласилась. Но вместо этого запустила руку за ворот и выразительно покачала погнутой монеткой на грубой храмовой нитке.
Монетка не одобрила подобную фамильярность и зловеще окуталась густым, полночным темно-синим ореолом. Пламя факела затрепетало, словно от внезапного сквозняка, и погасло, а откуда-то из переплетения технических коридоров донесся высокий вскрик, отозвавшийся эхом в каждом пустом закоулке.
Вырвавшийся у Раинера комментарий явно не входил в десятку рекомендованных храмом, но я с перепугу выразилась еще крепче. Это, кажется, напомнило храмовнику, где он и зачем – а потому десятник отбросил бесполезный уже факел и обмотал освободившуюся руку саваном. В блеклом свечении монетки я различала только белую ткань и отблески на клинке – а стоило Раинеру уйти на пару шагов вперед, как и вовсе потеряла его из виду.
– Ты хоть видишь, куда идешь?
Судя по почти беззвучным шагам – видел, еще как. А я предпочла замереть на нижней ступеньке, судорожно вслушиваясь – правда, слышала я только свое собственное дыхание и истерически частый стук сердца.
А Раинер, похоже, в прошлой жизни был котом.
– Ты уверена, что нахцерер должен бежать за саваном? – уточнил он – совершенно не из той точки, где я предполагала его обнаружить.
– Нет, – честно ответила я, заранее сжавшись в комочек.
Но Раинер только хмыкнул.
– Хорошо. А то он, кажется, бежит от.
* * *
– Думаешь, от савана, а не от монетки? – с сомнением уточнила я и в порядке эксперимента спрятала «артефакт» под рубаху.
Это тоже оказалось опрометчивым шагом. Тьма мгновенно сгустилась, и Раинер, до сих пор прекрасно ориентировавшийся в синеватом сумраке, незамедлительно обо что-то запнулся (нет, не хочу знать, обо что!) и звучно загремел – не то клинком, не то чем похуже. Вырвавшийся у десятника возглас волне мог бы посрамить даже нахцерера – но тот предусмотрительно отмалчивался и вообще драпал совершенно беззвучно.
Я поспешила снова вынуть монетку. Раинер добавил пару ласковых, окончательно выпав из образа праведного последователя храма, поднялся с пола и брезгливо отряхнулся.
– Дай сюда, – скупо велел он и протянул ладонь.
А я – сдуру, не иначе – взяла и послушалась.
В мгновенно опустившейся кромешной темноте третий по счету нецензурный комментарий Раинера прозвучал как-то особенно удрученно.
– Вернемся за факелом? – предложила я, безуспешно пытаясь нащупать его руку.
– Нет, – мрачно отозвался храмовник почему-то опять совершенно не оттуда, где я ожидала его обнаружить, – он слишком сильно сужает поле зрения. Возьми монетку и держись позади меня. Не отставай.
Нащупал он меня в итоге сам – походя мазнул жесткими пальцами по ключице и плечу, смущенно кашлянул и вложил монетку обратно в мою ладонь, где она тут же налилась зловещим, потусторонним сиянием. Глаза наконец-то привыкли к сумраку, и лицо Раинера показалось мне каким-то беспомощно-обескураженным, но, не успела я спросить, в чем дело, как он отвернулся и деловито пошел вперед.
Коридор пронзал весь технический этаж насквозь. Каждые несколько метров в стенах зияли одинаковые проемы, и из них тянуло застоявшимся воздухом и сырой пылью. Я ничего не слышала и старалась идти след в след за храмовником – потому как любая вольность незамедлительно заканчивалась тем, что я спотыкалась, осознавала, что совершенно не хочу знать, обо что, и с испуганным всхлипом цеплялась за рукав Раинера. На третий раз он не выдержал и сам задвинул меня себе за спину, велев держаться за ленту десятника, переброшенную через плечо.
Я вцепилась уже в нее. От грубой холстины умиротворяюще веяло теплом, и я подстроилась под шаги храмовника, постепенно успокаиваясь – разумеется, рано.
– Тупик, – ровным голосом сказал Раинер и плавно развернулся. Поскольку я не отпускала ленту десятника, то волей-неволей обошла его кругом и уперлась в шероховатую стену.
Первым порывом было уткнуться лбом в спину Раинера, но я героически сдержалась.
Нахцерер оказался где-то между нами и выходом. Оптимизма это по понятным причинам не внушало.
– Я его не слышу, – напряженно сказал Раинер. – Замри!
Я послушно задержала дыхание, но по одной только напряженной спине десятника поняла: он по-прежнему не знает, где затаился нахцерер. Тогда я все-таки уткнулась лбом ему в лопатку и обреченно сказала:
– Отсюда должен быть еще один выход.
Лопатка дернулась так, как не заставил бы ее и нахцерер, явись он перед нами во плоти. Раинер медленно обернулся, ни на секунду не выпуская клинка, и в этот момент как никогда был похож на первого сына Старшого, когда тот на повышенных тонах рекомендовал отцу вышвырнуть «ведьму» за городскую стену.
До сих пор десятник до того адекватно реагировал на все мои странности, что я уже расслабилась и совершенно забыла, что, с точки зрения местных, это было ни черта не адекватно. Правильную реакцию он выдал только сейчас, когда нацелил острие мне в горло.
– Брат Раинер! – жалобно пискнула я, отлично понимая, что словосочетания вроде «требования пожарной безопасности к максимальному расстоянию до эвакуационного выхода» приведут к весьма прискорбному нарушению правил пожарной безопасности в отношении одной отдельно взятой ведьмы. – Но куда еще мог деться нахцерер, если не проскользнул мимо нас?
– Ты была здесь раньше, – уверенно возразил десятник, не убирая клинка. – Ты знала, что здесь будет еще одна лестница и прямой коридор, иначе споткнулась бы на входе, а потом – всматривалась бы в боковые помещения.
Словосочетания вроде «типовая застройка колониального стиля» тоже не относились к числу рекомендованных при общении с людьми, выросшими среди религиозных фанатиков. Даже если до сих пор эти люди демонстрировали лояльность и терпимость, свойственные скорее жителям туристических городов на популярных курортах.
– Я шла за тобой!
Острие коротко кольнуло нежную кожу шеи – и тут же дернулось, прочертив неглубокую, но зверски саднящую полосу, когда Раинер резко обернулся.
На этот раз прерывающиеся звуки – не то сдавленное дыхание, не то неровные хрипы – расслышала даже я, и только они заставили меня отвлечься от мысли о том, что десятник не прирезал меня сразу только потому, что не захотел рисковать, возвращаясь в кромешной тьме мимо неизвестно где загулявшего нахцерера.
Увы, он же послужил отличным аргументом против нецелевого использования «коготков» из набора ночной нищей – на удачно подставленной спине.
Удрать от нахцерера по прямой, отвлекая его саваном, – еще куда ни шло. Но пробежать мимо него в темноте, не разбирая дороги, да еще памятуя о свалке трупов у лестницы – нет, без шансов.
Раинер все еще был мне нужен. А я – ему, пусть и в качестве фонарика.
– Справа, – уверенно сказал храмовник, словно предыдущего разговора не было.
Я с досадой поняла, что все доводы за сотрудничество, посетившие мою голову, в его храмовническую башку заглянули на полминуты раньше. Потому он и не переживал, подставляя мне спину – знал, что я все равно ничего не сделаю, пока нахцерер рядом!
– Как вообще вышло, что ты до сих пор только десятник?
Вместо ответа Раинер оттолкнул меня в левый угол и отскочил на пару шагов, прокрутив какой-то хитрый финт клинком. Что это было не просто позерство и даже не разминка, я поняла, только когда что-то звучно хлопнулось на пол и с каким-то противным хлюпом подкатилось к моим ногам.
Я запретила себе опускать взгляд и просто отступила в сторону. Одновременно с моим шагом на середину коридора упало обезглавленное тело.
– Вопрос остается в силе, – пробормотала я, прежде чем меня опять вырвало.
– Как вообще вышло, что ты до сих пор жива? – задумчиво спросил он меня в ответ, не убирая клинок. – Это ведь закрытый склеп. Сюда допускаются только каратели и могильщики.
Я мрачно подумала, что для закрытого супер-отдела сюда было потрясающе легко попасть. Впрочем, если учесть, насколько местные суеверны и пугливы…
– Я просто шла за тобой, – упрямо повторила я. – На вершине лестницы у нас еще был факел, а по коридору ты сам пошел прямо.
Раинер помедлил.
– Ты знаешь слишком много для женщины. Умеешь читать. Не побоялась пойти на болота…
– Не побоялась?! – едва не взвыла я. – Иначе мне пришлось бы вернуться в Мертвый квартал! Где Старшой уже не стал бы стеной за Темным облаком помеченную бесплодную девку! Где не заболели только дневные добытчики! Где…
…уже никто не стал бы слушать. Где не было ни просветов, ни надежды.
На Таргарре у незамужней женщины без родственников или хотя бы внушительной родословной оставалось два пути: Нищий квартал или бордель. Прислужницы в храме набирались строго из замужних, для работы в приличных домах требовались рекомендации, а идти к алтарю – кто ж меня возьмет-то, попорченную оборванку с улицы?
Терпеть меня в Нищем квартале соглашались только из-за Старшого, которому глянулась сумасшедшая девица, лопочущая на незнакомом языке. Как только негласного хозяина не станет, у меня останется только одна дорога – такая, что перспектива утопиться в болоте начнет казаться радужной.
– Это никак не отменяет того, что ты знаешь слишком много, – не дрогнул Раинер. – И до сих пор ни разу не ошиблась. Откуда?
Последний раз, когда я пыталась честно ответить на этот вопрос, меня вышвырнули в Нищий квартал. К остальным юродивым.
– Ты точно хочешь обсудить это прямо сейчас? – обреченно спросила я.
Храмовник сморгнул и, наконец, опустил клинок.
У его ног валялось обезглавленное тело, у моих – недостающая часть. Мы рассчитывали, что до погоста нахцерер доберется сам, и теперь время играло против нас.
– Он же не упокоился из-за того, что я отрубил ему голову? – догадался спросить Раинер.
– Если это нахцерер, – невозмутимо отозвалась я, – то нет.
Брат Раинер протяжно выдохнул и выразился по поводу сложившейся ситуации так, что у праведной женщины уши в трубочку свернулись бы. Я только криво усмехнулась и присела на корточки.
Голова неотрывно следила взглядом за приближающейся монеткой.
А та – внезапно засияла всеми цветами радуги, превращая унылый типовой коридор технического этажа в танцующий калейдоскоп теней.
* * *
Голова нахцерера оказалась неожиданно тяжелой. То ли в ней было много умных мыслей, то ли я все-таки оказалась недостаточно тренированной, чтобы таскать чужие головы через полгорода на дальний погост. Увы, ближний вплотную примыкал к храму, и там копающий свежую могилку брат Раинер вызвал бы уйму вопросов у товарищей по Ордену – но и эти вопросы меркли перед теми, что вызвал бы брат Раинер, на пару с недавно подобранной нищенкой закапывающий чье-то обезглавленное тело.
К тому же собственно тело десятник по-рыцарски взвалил на себя – и, в отличие от некоторых, тащил без единого писка.
Судя по двум блекло светящимся пятнам за облаками, до рассвета оставалось от силы два часа. Из-за порядков в Мертвом квартале это означало, что нам с Раинером нужно управиться за полчаса и в темпе убраться с кладбища. Потом засобираются на работу приходящие горничные, кухарки и прачки – а следом за ними на промысел выйдут и ночные нищие. И если честные трудяги обычно бредут по привычному маршруту до работы, как зомби, глядя исключительно под ноги, – то моим «коллегам» в силу специфики профессии свойственно держать ушки на макушке, и им нельзя попадаться даже просто на обратном пути.
