Текст книги "Почти цивилизованный Восток (СИ)"
Автор книги: Екатерина Лесина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 25 страниц)
Глава 25 Где аукцион начинается
Глава 25 Где аукцион начинается
Голова чесалась просто-таки неимоверно. И я с трудом удерживалась, чтобы не поскрестись. А еще раздражали волосы, покрытые какой-то штукой, из-за которой они сделались твердыми, что у твоей статуи.
Корсет давил на ребра.
И я бы от него отказалась, но платье без него садилось как-то не так, и матушка велела не выкобениваться. Нет, сказала она иначе, но смысл один.
Платье…
Розовое, пышное такое… раздражающее этими вот оборочками да кружавчиками. Я себя давно уже такой дурой не ощущала. Но ничего, это же ж для дела.
Из кареты я почти вывалилась, благо, Чарли поймал.
– Ты как?
– Спасибо, хреново, – честно ответила я. – Ненавижу розовое!
Он почему-то улыбнулся. И… и на нем тоже маска, черная, атласная, прикрывающая верхнюю половину лица. Моя же розовая и с перышками.
Эдди просто рожу пострашнее состроил и глядит исподлобья. А еще руку на револьвер положил, выразительно так. И за спиной поблескивает хорошо знакомая мне пушка. Ну, чтобы с первого взгляда было ясно, что сопровождает Чарли человек серьезный, к делу подходящий со всею ответственностью.
Я же приобняла мужа за шею и хихикнула погромче…
Мы стояли на ступенях.
Некогда мраморные, они поистерлись, покрылись сетью трещин и даже обзавелись десятком-другим сколов. Ступени вели к дому, который разглядеть почему-то не получалось, хотя я и с одной стороны, и с другой, и с прищуром.
Но вот поди ж ты…
Защита, стало быть.
Поднимался первым Чарли. И я с ним, почти повисшая на плече. Шлюхи Бетти всегда так делали, еще и в ухо клиенту норовили подышать, уж не знаю, для чего, но говорили, что мужики это страсть до чего любят.
Эдди третьим.
Дверь… отворилась сама.
– Добро пожаловать, – возвестил господин в престранном черном наряде. Бархатная куртка его топорщилась на плечах. Рукава были перехвачены узорчатыми ленточками, а сквозь разрезы на них выглядывало белое полотно. Шею обнимал воротник, кружевной и огромный, с тележное колесо. Куртка заканчивалась над штанами, похожими на два пузыря из ткани. Из пузырей торчали ноги в гладких белых чулках. Длинноносые туфли сияли драгоценными камнями. А на голове возлежал парик.
– Охренеть! – сказала я вполне искренне и громко. И даже в ладоши хлопнула.
Мужик и глазом не повел.
– Ваше приглашение…
Чарли молча протянул карточку.
– Дама со мной. И сопровождение.
– Несомненно, – легкий поклон. И в руках человека появляется ящик. – Поскольку вы у нас впервые, возьму на себя труд рассказать о правилах, принятых в нашем клубе.
– Буду премного благодарен.
На ящик легла золотая монета, которая исчезла в широком рукаве. А из него еще кружевной манжет торчал. И кружево было украшено драгоценной нитью.
– Основное и главное правило – анонимность. Я вижу, что вы подошли к тому ответственно, но… той маски, что на вас, недостаточно. И клуб берет на себя заботу…
Крышка поднялась.
И коробка встала на маленький столик. А в руках этого… распорядителя? Да, пожалуй, что распорядителя, возникла маска с длинным клювом и черным полотном, которое ложилось сзади, прикрывая не только голову, но и плечи.
– Это…
– Легкие чары, которые позволяют защитить от… лишнего внимания. Прошу.
Чарли молча снял одну маску и нацепил другую. Эта надевалась на голову. Я аккуратненько расправила складки сзади и сбоку.
– Красавчик!
Не приведите боги такого во сне увидать. Этак и помрешь с перепугу.
– А леди…
– Несомненно, но… приглашены лишь вы. А потому анонимность сопровождения…
– Сколько?
– Двадцать.
Чарли молча выложил монеты, и мне протянули булавку с цветочком.
– Рассеивает внимание, – пояснил распорядитель. – И все же позволяет дамам оставаться прелестными, как утренние цветы… что касается господина, то…
– Он со мной, – капризно произнес Чарли. – Или думаете, я сам все тащить буду?
– Нет, что вы… просто оружие… правила таковы, что оружие должно остаться здесь. Прошу.
Он сдвинул шторку, за которой обнаружился высоченный шкап со множеством маленьких дверец. И распорядитель открыл одну.
– Ваши револьверы… и ружье в том числе. В клубе безопасно.
Эдди молча протянул пару револьверов.
И ружье.
Я промолчала. В конце концов, у меня никто не спрашивал. А булавочка – ничего… симпатичненькая.
– Чудесно… – распорядитель всплеснул руками. А перчаточки у него белые. – Прошу… вас. Аукцион начнется через час. У вас будет время осмотреться. И отдохнуть. В нашем клубе вы окунетесь в удивительную атмосферу покоя…
– Благодарю, – Чарли чуть склонил голову. Нет, ну чисто ворон. – Может быть вы, как человек опытный, дадите несколько советов?
И снова монетки выложил, которые нашли пристанище в рукавах. Этак мы до торгов не дотянем, все рассыплем раньше.
– Всегда рад помочь понимающему человеку. Смотрите, черные маски – для кандидатов, допущенных к торгам. У членов клуба – белые. И не стоит подходить к ним первыми. Поприветствовать – да, но заговаривать стоит лишь когда заговорят с вами. Это касается в том числе и дам, и сопровождения. Исключение – девушки с белыми лентами. Они являются собственностью клуба, и если кто-то глянется…
Я с трудом удержалась, чтобы не двинуть под ребра. Только пусть попробует.
– …вы можете назначить встречу. После аукциона… или вместо.
– А с аукционом?
– Все просто. Вас пригласят. Места зарезервированы для вас и дамы. Ваш… сопровождающий постоит.
Постоит.
– Торги проходят на повышение. Оплата сразу. Принимается золото. Камни. Для оценки при клубе имеется ювелир. Или же владельцу лота, если таковой присутствует, может быть предложен обмен.
– Артефакты?
– В том числе. Оценка на месте. Или возможен вариант, когда вещь оставляется в залог клубу с последующим выкупом. Или отторжением в собственность клуба при отсутствии выкупа.
Чарли чуть склонил голову.
– Благодарю.
– Хорошего вам вечера.
И мы пошли.
Пошли мы… в доме пахло затхлостью. И главное, запах такой вот, едва уловимый. Он вплетался в аромат цветов, которыми наполнили огромные фарфоровые вазы.
Сиял хрусталь огромной люстры.
Блестела позолота. И не оставляло ощущение, что все это – не настоящее.
Красная дорожка.
Лестница. И еще один человек в том же смешном костюме. Он кланяется и указывает на дверь. Идем к ней. Дверь распахивается, и мы оказываемся в просторном зале, полном людей. Черные костюмы. Маски. И пестрые платья девиц, что держались мужчин в костюмах.
Маски белые.
Маски черные.
Черных совсем мало. Шестеро и то, если с Чарльзом. Он держит меня за руку, а я невольно жмусь к нему. На нас смотрят. На него. На меня. И от взглядов этих, от масок мне не по себе. Ощущение, словно попала на какой-то вороний праздник.
– Доброго дня, – стоящий рядом господин в белой маске снова кланяется. И Чарли повторяет за ним. Я неловко приседаю. – Впервые у нас?
– Да.
– Думаю, вам понравится… Эни! – он взмахнул рукой. – Будь добра… покажи молодому человеку клуб. И даме, несомненно… вы просто очаровательны, милая леди.
Насмешку он и не подумал скрыть.
А я чего… леди? Пусть будет леди.
– Я старалась! – пискнула я и крутанулась. – Вон какое платье!
– Просто прелестное! Как и вы… вам очень идет этот розовый цвет.
И главное, врет, что дышит. Хоть лица за маскою и не видать. Но на меня пялится, я это шкурой чувствую. И не только я. Чарли вон нахмурился, подхватил под руку, а я послушно повисла на его плече, придурошно похихикивая. Вот не знаю, отчего, но шлюшки Бетти всегда хихикали. То ли нервное оно, то ли смысл какой тайный в этом хихиканье заложен. Но постараюсь не посрамить чужую профессию.
Мне сунули в руку бокал с каким-то пойлом. Я сделала вид, что пью, и оглянулась. Надо будет подойти поближе к вон той вазе с цветочками. Удобненько стоит. Прямо для того, чтоб это душистое – а аромат просто слезу выбивал – пойло вылить.
И приличные с виду люди!
Этакой дряни даже в нашем трактире не было.
Чарли тоже бокалом обзавелся. И мы пошли по кругу. Улыбаясь. Раскланиваясь. Точнее раскланивался он, а улыбалась я. Во всю ширь рта. Аж щеки заболели. И хихикала. И еще буравила взглядом девиц в полупрозрачных нарядах. Девицы порхали по залу и порой подпархивали слишком уж близко.
Ленточки на них имелись.
На шеях.
Чарли от девиц отмахивался, меня прижимал тесно, будто опасаясь, что потеряюсь. Ну и все это действо изрядно давило на нервы.
Изредка с нами здоровались, но и только. В основном-то держались в стороне. Глядели. Да. Оценивающе так…
Пускай.
Наконец где-то в глубинах дома ударил колокол. Звук вышел низким, рокочущим, пробирающим до самых костей. Я даже вздрогнула. А Чарли остановился и пристроил пустой стакан – ваз в зале было множество – на поднос.
– Начинается, – сказал он, хотя я и сама-то сообразил. Но кивнула. И на Эдди покосилась, который все это время ходил за нами с видом равнодушно-отстраненным. Кстати, из сопровождающих тут был лишь он и еще один смурной тип с рожей висельника.
И главное, по глазам видно, чего он обо всем этом думает. Но в руках его саквояж весьма внушительных размеров. А на поясе кобура осталась. Пустая.
Но готова душу заложить, что оружие он сдал не все.
Да и правильно. Кто ж на такие мероприятия да без оружия ходит-то?
Второй удар колокола и золоченые двери распахнулись.
– Прошу вас, господа! – возвестил очередной служитель, кланяясь. У этого парик был мелким барашком, и спускался еще двумя длиннющими полосами, из-за чего напудренное лицо терялось в тени.
Я сделала шаг, но Чарльз придержал.
– Первыми входят члены клуба.
– Приятно видеть столь понимающего молодого человека, – господин в маске, очередной, чтоб его, кивнул. За его спиной держалась бледная девушка в синем платье. Довольно дорогом, если я что-то понимаю. И украшения не из дешевых. Но сама она какая-то… не знаю.
Смотрит в пол.
Молчит.
И двигается, словно не понимая, где она и что происходит.
– Благодарю, – ответил Чарли.
– К слову… иногда можно обратиться к клубу за кредитом, – заметил тот же господин, глядя на то, как тонкой змеей вползает в ворота очередь.
И сразу видно – воспитанные люди.
Ни тебе ругани, ни пихания локтями, одни лишь кивки вежливые да расшаркивания. Только почему-то не оставляет чувство, что, если поймут они, кой ляд мы тут, то и убивать станут столь же вежливо. С кивками да расшаркиваниями.
– Боюсь, я лишь гость…
– При наличии рекомендаций от двух… постоянных членов клуба, вы вполне можете получить кредит доверия.
– Надеюсь, прибегать не придется.
– О, как знать… порой здесь выставляют удивительные вещи. Леди, вам несказанно идет это платье! Если надумаете сменить покровителя, я с радостью помогу…
Я нервно хихикнула и спряталась за Чарльза.
– Не обижайтесь. Всегда интересны новые люди, новые лица… прошу. Эдна, не отставай… хорошая девочка. Послушная. Знает, как угодить господину. Можем обменяться.
Я толкнула Чарльза в бок. Он поморщился.
– Я… признаться, люблю сам процесс… воспитания.
– Я подумаю.
Подумает?! Так, спокойно, Милли. Он отвечает то, что от него хотят слышать.
– Вот и замечательно. Прошу прощения… и да, все самое интересное начнется во второй секции. В первой же рекомендую обратить внимание на третий лот. Недорого и подарок хороший. Дама оценит.
И ушел.
Что-то мне от этого господина прямо похолодело. И пот по спине бежит ручейками. Но держусь. Вот и наш черед. Распорядитель кланяется и протягивает Чарльзу табличку с номером.
Шестьдесят шесть.
Плохая примета… и идем. Наше место на самом верху, далековато от сцены. Зал невелик. Четверть его занимает сама сцена, освещенная газовыми рожками. Остальное – ряды кресел. Там, впереди, широкие, мягкие. С подлокотниками, столиками, на которых стоят бутылки и стаканы, и еще что-то – не разглядеть. А вот наши – поменьше, пожестче.
И никаких бутылок на столике.
А вот сами кресла стоят будто в стороне и от тех, что спереди, и от тех, которые по бокам. И я вижу, что те, другие, в черных масках, тоже заняли места.
И девицы.
И…
Третий удар колокола ударил по нервам. Что ж они громко-то так! Или глухих в клубе хватает? А на сцене появилась женщина.
Издали сложно разглядеть было, только вот платье и маску, на сей раз расчерченную черными и белыми полосами, которые, казалось, ползли. И платье тоже было в полосах. И сама она казалась ненастоящею.
– Добро пожаловать, – раздался хриплый какой-то металлический голос. – Мы рады приветствовать благородных господ на десятом аукционе…
Она говорила что-то еще. А я… я пыталась справиться с силой, которая вдруг ожила, пришла в движение, грозя выплеснуться огненной волной.
Дышать.
Вдох. И выдох. И успокоится. И… и мне не нравится эта женщина. Мне не нравится это место. Мне не нравится господин в белой маске. Единственный, кто смотрел не на сцену, а на меня.
И этот жадный взгляд я ощущала остро.
Снова колокол.
И даму сменил очередной ряженый. Он поклонился, мазнув пол крылом плаща.
– Представляю вам первый лот. Серьги с бирюзой и кораллами работы известного мастера…
Отпустило.
И выдохнув, я откинулась на спинку кресла. Глянула на стол. Воды бы сейчас. Или лимонада. Или даже той шипучей гадости. В горле пересохло так, что язык к нёбу прилип.
– Милли? – Эдди склонился надо мной. – Ты как?
– Хреново, – честно ответила я. – Этот тип мне не нравится.
– Опасный человек, – согласился Чарльз, подняв табличку. Нам что, серьги нужны? Впрочем, ставку весьма быстро перебили.
– Знаешь?
– Нет. Скорее ощущение такое, что мы встречались, но… где и когда? И голос тоже не знаком. Но маг он сильный, хотя и скрывается. Только я сейчас почему-то силу все одно чувствую. Странно…
Серьги ушли за полторы сотни золотом.
Охренеть просто.
Глава 26 Где аукцион продолжается
Глава 26 Где аукцион продолжается
Они сидели. Сперва говорили и даже спорили. Кто-то снова начинал плакать, но скоро замолкал, и тогда воцарялась напряженная нервная тишина. Она была совершенно невыносима. А еще вода закончилась. И Эва хотела было попросить женщину в сером, но Агнесс покачала головой.
– Не дадут, – сказала она.
– Почему?
– Сперва пить, потом сцать, – её речь была совершенно ужасна. – Провоняемся. А еще какая дура потом при всех, на сцене… позор же ж.
Само это действие – позор. Но Эва промолчала.
– И пожрать тоже не дадут. Потому как у иных живот прихватить может с нервов. Вот выведешь ты красавицу на торги, а она перданет и обделается вся.
– Боже, эта девица ужасна…
– На себя погляди, – огрызнулась Агнесс. – Тоже мне праведница…
– Я молюсь о защите.
– Вот и получишь. Сперва защитит, потом утешит, а там и оглянуться не успеешь, как счет этим защитникам потеряешь. Ну да… может, оно и не так плохо.
Агнесс закрыла глаза и поскреблась, но тут же спохватилась. Небось, вшивые красавицы не нужны были.
– Это старое, – поспешила оправдаться она. – Меня, как привезли, так в тот же день выкупали. И еще намазали какой-то дрянью. А все одно свербит… а чего, так ведь подумай сама. Ну… пойду я замуж. Будет муж пить, как папашка мой, юбку задирать станет, детишек делать. А еще на улицу погонит, чтоб тоже этим самым занималася…[1] а тут поживу по-людски, сколько выпадет. Господа-то пристойные. В доме поселят. Хорошем. Платьев купят. Кормить станут, может, даже два раза в день.
Она сглотнула.
– А там, ежель забрюхатею, то и, боженька даст, признает ребеночка. Я слыхала, что порой у них тяжко с этим. У ледей-то не забалуешь, одного выродят и все…
Дверь приоткрылась.
– Первый, второй и третий…
Девушка с конопатеньким личиком вскочила, заозиралась.
– Не бойся, – сказала ей Агнес. – И плакать не вздумай. Ежели никто не купит, то точно в веселый дом пропадешь. А там… там долго не живут.
Еще одну девицу, ту самую, которая пялилась в стену, просто вывели. И за ней выдернули третью, что пыталась спрятаться. Ей и затрещину отвесили.
– Сперва завсегда берут тех, которые попроще, за которых много не выручить.
– А то ты знаешь, – не удержался кто-то.
К Эве прижималась дрожащая девушка. И было её жаль. Всех их. И себя тоже.
– Знаю. Папашка-то… он же ж тоже… – Агнесс скривилась. – Соседка у нас была. Есть. Из этих, которые сводни. Кажный день на вокзалу хаживала, искала тех, чтоб поглаже да посмазливей. Из деревни какой. Врала, что на службу примет, ну и… это она как-то папеньке по пьяному делу сболтнула.
Эва осторожно погладила тонкую руку мальчишки, который так и сидел, сжавшись в комок, прислонившись к Эве.
Надо будет сказать брату, чтобы… чтобы и его выкупил. Или нашел… или сделал хоть что-то! Можно ведь сделать хоть что-то!
– Ну а потом, когда штрафу дали, то сама к нам заявилася…
Она вздохнула.
– Сказала, что я крепкая. И красивая. И девка еще… проверяла. Сказала, что зубов нет, так это хреново, конечно, но вот ежели постараюсь, то все-то будет. Заботлала… а то бы сбегла. Вот я и тут…
– Мамочки родные…
– Забудь уже про мамочек.
– Агнесс, – тихо спросила Эва. – А почему ты просто работать не пошла?
– Тю… куда? В горничные? Кто меня с такою рожей возьмет-то? Да без этих… рекомендациев. И без платьев. Платья же ж купить надо[2]. И туфли. Да и не умею я… руки… вона, три дня их полоскали, терли, едва ль не до крови, а все одно. У них же ж гладенькие… мамка, пока жива была, шила. После уж глаза подводить стали. Тогда не шила, а стирала… я же ж хилая. Силенок мало, чтоб хорошо выстирать. Пробовала разок, так после еще мокрым и по морде дали, мол, мало не попортила. Папаня на фабрику водил. Там пылища, грязища, я кашлять начала через три дня. Ну и погнали, навроде как, чахоточная, но я же ж здоровая.
Агнесс замолчала.
И стало совсем тошно. Она, Эва… она ведь просто жила. И думала, что жизнь её плоха. Матушкины упреки. Запреты. Вечное напоминание о долге. И обида, когда её оставляли без сладкого.
Господи, какой же она была… дурой!
Девушки уходили.
Одна за другой.
Одна за…
Уходили за дверь и чем меньше их становилось, тем сильнее прижимались друг к другу оставшиеся.
Если Эва выберется отсюда – а она уже почти не верила, что выбраться получится – она обязательно сделает все возможное, чтобы… чтобы помочь им. Таким вот девушкам. Найти… или хотя бы не допустить, чтобы подобное повторилось.
Правда, как это сделать, Эва не знала.
Агнесс поднялась сама. Молча.
Рубаху расправила. И подмигнула.
– Ничего, благор-р-родная, – сказала она, – вот увидишь, купит меня хороший человек…
– Обязательно, – на глаза навернулись слезы. – И поселит в большом светлом доме… и кормить тебя будут три раза в день.
– Ну это уже совсем роскошество…
И ушла.
Осталось три девушки. И она с сиу, который все так же молчал, но опять дрожал мелко-мелко.
А девушки молчали. Тишина эта была настолько невыносима, что хотелось кричать, громко, так, чтобы крик прорвался сквозь камень стен, чтобы сами эти стены рассыпались. И дом, такой большой, такой равнодушный, терпящий все вот это, тоже развалился.
И…
Холодные пальцы сдавили запястье.
– Злость надо прятать, – сказал сиу, приложив ладонь ко впалой груди. – Мама говорила.
И этого хватило, пусть не успокоиться, Эва сомневалась, что вообще сможет вернуть спокойствие, но вот контроль над собой – вполне.
Вот и пригодилось.
Леди будет контролировать себя… в любых обстоятельствах. Правда, вряд ли матушка имела в виду такие вот обстоятельства.
– Спасибо. Ты хорошо говоришь. Я думала, что у сиу свой язык.
– Да, – он чуть склонил голову. – Я рос среди людей. Мама – сиу.
– А она…
– Осталась. Далеко. Отец забрал. Сказал, мешаю. Ей. Работать. Привез. Продал.
– Сволочь, – Эва произнесла это искренне. – Извини.
– Я убью его, – спокойно произнес мальчишка. – Вырасту. Найду. И убью.
– Хороший план.
– Мешает, – он сунул палец под тонкую полоску ошейника, которую Эва заметила только теперь. – Хозяин… сильный. Но и слабый.
– Как такое возможно?
Забрали еще двоих. Оставшаяся девушка демонстративно пересела на лавку и принялась пальцами расчесывать волосы. Волосы у нее были роскошные – густые и какого-то совершенно удивительного оттенка. Живое золото.
– Сильный. Маг. Слабый тут, – сиу опять положил ладонь на грудь. – Пить. Много.
– Магам пить нельзя!
Сиу кивнул.
А девица продолжала чесать волосы. Она была красива. Куда красивее Эвы и почему-то это задевало. Или нет?
– Играть. Дышать дурную траву, – он все-таки волновался, этот мальчик с серой, будто пеплом припорошенной кожей, и поэтому сбивался.
И даже сказал пару слов на каком-то незнакомом, шипящем языке.
– Проиграть. Злиться. Сильно. Говорить, что я виноват.
– Ты не виноват, – Эва погладила мальчишку по руке. А он вдруг вывернулся, и оказалось, что Эва смотрит в раскосые узкие глаза.
Недобрые глаза.
– Ты не боиш-ш-шься? – спросил он.
– Нет, – ответила Эва.
– С-совсем? – его голос стал ниже.
– Тварь! – взвизгнула девица. – Эта тварь сейчас тебя поуродует!
А потом смолкла и фыркнула.
– Сама виновата будешь.
– От дуры и слышу, – проворчала Эва и дернула мальчишку за руку. – Успокойся уже. Чего тебя бояться? Ты же ребенок.
– Я сиу.
– И что?
– Моя мать, – он прижал раскрытую ладонь к груди. – Говорила, что сиу вырезают сердца белым людям.
– Да? – Эва поерзала. – Честно?
– Не знаю, – мальчишка как-то вдруг успокоился. – Я не пробовать.
– Пробовал.
– Нет!
– Правильно говорить «не пробовал» или «я не пробовал». Ты просто маленький еще.
– Вырасту, найду отца и вырежу ему сердце.
Эва вздохнула. Хоть какая-то цель в жизни. Сомнительная несколько. И матушкин священник сказал бы, что нужно прощать, но… но как простить того, кто предал? Вот если взять Стефано, она же… она его любила. И поверила. И… и теперь вот сидит в каком-то подвале, ждет, когда её продадут, надеясь, что тот, кто купит, приведет к брату.
Или брат купит.
Или…
Не о том речь. А о Стефано. Эва вырезала бы ему сердце?
– Я так не смогу, – честно сказала Эва. И вздохнула. – Он подлец…
– Твой отец?
– Нет, мой отец хороший… очень хороший человек. И матушка тоже. Она иногда надоедала поучениями. И… и я не очень её радовала. Но они хорошие. Это я глупая. Сбежала. С… одним человеком. Думала, мы поженимся и будем жить вместе. Счастливо. А теперь вот… но я не смогла бы вырезать ему сердце.
– Я могу, – предложил сиу.
– Да… не уверена, что вообще его увижу. А если вытащат, то отец сам справится. Нет, нет. Он не сердце будет вырезать, а… он некромант. Знаешь, что это такое?
– Как сиу. Мертвых говорить. Звать. Видеть сокрытое.
– Видеть сокрытое и я могу…
Скрипнула дверь. И девица поднялась.
– Дура, – сказала она, глянув на Эву свысока.
– И тебе удачных торгов.
Та фыркнула.
– Добрая. Слабая, – сиу глядел с печалью. – Если… я выбраться. Найти тебя. Найти и спасти. Долг.
– Какой?
– Ты не бояться. И дать. Вот.
Он приподнял шаль.
– Глупость, – отмахнулась Эва. – Да и не мое это. К тому же вдвоем теплее… а расскажи о сиу, пожалуйста?
На нее поглядели с откровенной жалостью.
– Если я буду просто сидеть, – пришлось объяснять. – В голову придет очередная глупость. А… а оно мне надо?
Эдди не нравилось в этом месте. И пусть снаружи дом вполне соответствовал описанию девчонки, но изнутри он сиял.
Золотом.
Роскошью. Богатством.
Откуда вдруг взялось?
И эти ряженые с ледяными глазами, что улыбаются, кланяются, но если нужда выпадет, то и по горлу полоснут с тою же улыбочкой.
Серьезные люди.
И те, что в зале собрались, укрывшись за масками, тоже серьезные. Благородные. Тут и лиц не надобно, по повадкам видать.
Сволочи.
Внутри закипала ярость. А это плохо. Ярость туманила разум, голова же, чуял Эдди, нужнее, чем кофр с драгоценными камнями.
Еще его изучали.
Исподволь. Пристально. Он чувствовал спиной внимательный взгляд. И даже сумел определить, чей – того типа в сером костюме, который притворялся сопровождающим. Может, кто другой и поверил бы, но не Эдди. Слишком уж вольно, слишком уверенно держался он.
И знаком подозвал того, который в маске.
Хозяина?
Как бы не так. Скорее уж наоборот.
Сказал что-то. Поклонился, изображая покорность. Отступил. И исчез где-то в коридоре, хотя когда Эдди к коридору сунулся, перед ним мигом возник человечек в костюмчике и парике.
– Чем могу помочь?
И улыбка такая счастливая, будто ночь не спал, гадая, чем же Эдди угодить.
– Нужник есть? – хрипловатым голосом поинтересовался Эдди. – А то приспичило.
– Несомненно…
– До аукциону управлюся? А то хозяин недоволен будет.
– Конечно. Позвольте вас проводить…
Тянуло поинтересоваться, а в нужнике он тоже прислуживать станет, но Эдди промолчал. Двинулся следом, громко топая и головою крутить не забывал.
– Эк тут… – пробурчал он, протискиваясь в узком коридорчике мимо полотна с голой бабой. Баба была толстой и белой, а еще выписана с немалою любовью. – Красиво…
– Мы стараемся поддерживать дух места… – тотчас отозвался ряженый и на дверь указал. – Прошу.
А сам перед дверью остался.
Приглядывать?
Ну да, кто ж чужаков в этаком-то месте без пригляда оставит.
В зал Эдди вернулся аккурат за минуту до того, как дверь распахнулась.
Аукцион…
Ничего-то нового.
Сцена. Распорядитель с крепкою глоткой. Люди… или не люди? В этих масках клювастых, в черных костюмах, похожи они на белоголовых воронов. То еще уродство.
Аукцион же… сережки, ожерелье. Пара браслетов. Корни змееголовника, который у Эдди принимали по три золотых за унцию, а тут ушли за полторы сотни. И даже обидно стало. Это ж как безбожно его обирали?
После стало веселее.
На сцене появился артефакт, больше похожий на обломанный коровий рог, который зачем-то обернули золотой проволокой. Эдди таких не видывал, а вот Чарли явно знал, что за оно, потому как аж вперед подался.
– Если все деньги спустишь… – Милли поглядела выразительно.
– Это запрещенная вещь!
– Можно подумать, остальное тут разрешенное и глубоко законное, – философски отозвалась сестрица.
Торговались за этот обломок долго.
Он сменился пирамидкою, которую Эдди узнал и с трудом удержался, чтобы не выругаться вслух. Это ж надо удумать… Огненный шторм, запертый в игрушке, способный смести с земли небольшой городишко. А ведь считалось, что такие-то штуки в прошлом остались, вместе с магами, способными сотворить их.
И вправду, не то, что незаконно. Это охренеть до чего незаконно.
– Спокойно, – он положил руку на плечо Чарльза, который фиговинку тоже узнал. – Думай о деле. Все одно не хватит денег, чтобы все скупить.
Да и бесполезно, если подумать.
Сколько таких аукционов было? И сколько еще будет? Нет, тут иначе надо. Надо искать того ублюдка или ублюдков, которые все это дело придумали. А ведь и вправду кто-то да стоит, что за торгами этими, что за… Эдди задумался.
Если думать, отрешившись от веселых или не особо криков, которые раздавались то тут, то там, выходило, что Змееныш – это так… случай. Удачный или не особо.
Заговор?
Не сам бы он додумался. Он, если так, особым умом не отличался. Власть? Да, любил. И девок, особенно, когда дар раскрылся. А вот чтобы что-то поглобальнее… нет, тут корни, на Востоке, тут те, кто на Змееныша внимание обратил.
Обогрел.
Вложил в голову нужные мысли… а теперь Змееныша нет. Змееныша нет, а вот хитрые штуки из прошлых эпох остались, выходит.
И клуб этот… наверняка существовал задолго до появления Змееныша на свет.
А значит…
– …редчайшая возможность приобрести в личное владение… – голос распорядителя спугнул мысль, и Эдди поморщился. Все-таки тут душновато.
И пахнет цветами, духами.
Людьми.
И все это на нервы действует, рука сама к дудочке тянется. А что? Сыграть. Зачаровать. Лишить воли, как дед умел… то есть, говорят, что умел, но Эдди сам не видел.
Только… получился ли?
А если нет? Что тогда? Выведут? Или сразу пристрелят? Там, где подобные игрушки на кону, – а огненный шторм ушел за двадцать тысяч золотом – церемониться не станут. И добры был бы Эдди один, он бы рискнул. Но… Чарли.
Милисента.
И эта, косматая неудачница, которая где-то там прячется.
На сцену вывели девицу.
– Молода. Здорова. Крепка. Разум её полностью готов принять волю господина, – надрывался распорядитель. А Чарльз сжал кулаки.
– Спокойно, – повторил Эдди.
– Что… с ней? – Милисента говорила тихо.
– Опоили. Какое-нибудь зелье… их хватает. Или обыкновенный опиум. Девчонка не жилец.
Сказал и пожалел. Надо было молчать.
– Как?
– А кому нужна любовница, которая не в себе? В лучшем случае поиграются и отдадут куда в бордель. Там половина таких, на опиуме… за него и будет работать.
– А в худшем?
– Тебе оно надо? – Эдди выдержал взгляд Чарльза. – Всех не спасти.
Это он еще когда понял. И все одно тошнота поднялась к горлу. Восток. Цивилизация. Как же… а они там, а границе, дикари и варвары. И тут на него смотрят, как на этого самого дикаря и варвара.
Сами же…
– Я понимаю, – тихо ответил Чарли.
Вряд ли. Эдди и сам не понимал. Не сумел. И желание сыграть крепло… а ведь можно не только усыпить. Главное, до души дозваться. А там уже хороший шаман с душою все, что угодно сотворит.
Внушит тоску.
Или ярость.
Заставит… пустить пулю в лоб. Или еще что. Главное, что тварей не станет… или он сам тоже в тварь превратиться. Здесь же не только ублюдки, что развлечься пришли.
Девица ушла за полторы сотни. Много? Мало.
Дальше Эдди старался не глядеть на сцену. Чарльз закаменел. Милисента ерзала… и рев трубы заставил очнуться.
– Перерыв, – выдохнул Чарльз с немалым облегчением. И добавил. – Очень на это надеюсь.
И вправду, объявили перерыв.
В зале, куда вернулись приглашенные, было довольно людно. Мелькали девицы в почти прозрачных нарядах, разносили подносы с напитками.
– Пить не советую, – шепнул Эдди, когда Чарльз снял бокал. Тот едва заметно кивнул.
– И как вам у нас? – рядом возник господин в маске. И Эдди вынужденно отступил. Погладил карман, в котором скрывалась дудочка.
– Не вздумай, – Милисента дернула за рукав. – Не дури. И ему не позволь.
– Постараюсь.
– Весьма… увлекательно, – выдавил Чарльз. – Никогда не случалось бывать на… подобного рода мероприятиях. Хотя, конечно… ощущение двойственные.
Господин похлопал Чарльза по плечу.
– Это пройдет. Сперва у всех так. И хорошо, что вы не стесняетесь прямо говорить о собственных чувствах.
Чарльз чуть склонил голову.
– На самом деле человеку неподготовленному происходящее может показаться несколько… неправильным.
Эк они умеют слова-то находить.
– А разве это правильно? – не удержался Чарльз.
– Не мне судить о правильности, но подумайте, что ждало бы этих девочек в ином разе? Короткая и тяжелая жизнь какой-нибудь прачки? Швеи? Или, что скорее, публичный дом самого дурного пошиба. Здесь же у них появляется шанс. Они получат дом. Заботу. Учителей… я всегда нанимаю своим крошкам учителей, ибо порой в грязи находятся удивительной красоты драгоценные камни, но и они нуждаются в огранке. Это даже интересно. Сперва перед тобой прекрасное чудовище, не способное связать пары слов. Порой я даже не понимаю, что они говорят, столь ужасен их акцент. Но постепенно оно меняется, и вот уже рядом прелестная леди…
