Текст книги "Ведьмина ночь (СИ)"

Автор книги: Екатерина Лесина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 23 страниц)

Глава 38

В гостевых покоях пахло лавандой. И запах был терпким, резким, раздражающим даже. Я хотела было открыть окно, но…

Тьма за ним все еще казалась живой. И я убрала руки от рамы.

Обняла себя.

Вздохнула.

Стало вдруг тоскливо-тоскливо. И себя жаль, хотя меня-то что… я-то жива, цела и невредима. Только, если Розалии нет, то… нужна ли я?

Кому?

И не случится ли так, что завтра уже Афанасьев объявится, исчезнувший в неведомые дали? Придет и скажет, мол, Ласточкина, большое тебе человеческое спасибо, но теперь свободна.

Дом продам.

Наследство… книгу у меня он не заберет, как и силу. Только… на глаза наворачивались слезы, я бы даже всплакнула, но почему-то в этой чистой и роскошной, но какой-то подавляющей комнате, не плакалось.

И потому я сделала единственное, что было в моих силах – забралась в кровать.

Легла.

Вытянула руки поверх одеяла.

В самом деле, Ласточкина, что за сопли на пустом-то месте? Попросит Афанасьев? Так ты же знала, что тут временно. Снимешь квартиру, деньги-то есть и забирать их никто не станет. Квартира тоже найдется. Князя попрошу. Не откажет. Он мне должен, но и не в этом дело. Он сам по себе не откажет. Свята еще поможет… да и мало ли в городе добрых людей.

Останусь пусть не участковой ведьмой, а так себе, вольною. Распределение я отработала. Денег от оборотней хватит не на один год.

И…

И как-то спокойно стало.с

Мне ведь еще ведьмину ночь пережить. И врата запертые отыскать. Отворить. Сделать выбор, а какой – того не скажут, но почему-то никто из тех, которые до меня, его не сделали.

Я вздохнула.

И почти успокоившись, провалилась в сон.

Серая земля.

Серая-серая. Я даже не представляла, что может быть настолько концентрированный серый цвет. Серое небо. Серые следы, уходящие куда-то вдаль. И ощущение тоски, безнадежности, которое нахлынуло в этой вот серости. Даже дышать стало вдруг тяжело.

И стоит ли…

Погоди, Ласточкина, это что-то не то. Не так. Я заставила себя встряхнуться. Стало легче. Но… где я?

И главное, зачем?

Правда, кажется, впереди виднеется что-то, то ли тень, то ли фигура. И я к ней иду. Идти тяжело, воздух вязкий, как порой бывает во снах, когда пытаешься куда-то бежать. Здесь же каждый шаг дается с трудом. Но я все одно иду, потому что стоять на месте – это… неправильно.

Чем ближе, тем яснее.

Дуб.

Снова дуб. Тот самый? Он единственный кажется настоящим в этой вот сонной серости. И корни его, вбирая в себя окрестную пыль, все же не теряют красок. Напротив, чем выше, тем ярче становится он. А тяжелые листья так и вовсе кажутся неестественно-зелеными.

– Здравствуй, – я кланяюсь дубу. – Я… пришла. Если ты звал меня.

Источник тоже здесь.

Блестит в корнях.

– Не он, – этот голос тих, но я оборачиваюсь.

Женщина.

Высокая.

Выше меня и, пожалуй, Люта. Выше всех, кого я когда-либо видела. Я ей и до плеча не достану. А еще она бледна. И создана из всех оттенков серого. Почти белая кожа. Волосы цвета графита. Глаза вот разные. Левый – почти черный, а правый – почти белый. Чуть-чуть не хватает, чтобы и вправду черный и белый. Одежда старинная, я такую в музее видела.

Кланяюсь, ибо та, что стоит передо мной, не человек.

– Доброго… дня или ночи, простите, не знаю, как правильно.

Шаг.

Она движется сквозь этот странный мир и оказывается рядом со мной. Пальцы её, неуловимо пахнущие пылью, той, библиотечной, хранящей в себе тысячу и одну тайну, касаются моего подбородка. Я разгибаюсь. И запрокидываю голову, глядя в глаза…

Я уже догадываюсь, кто передо мной.

И мне страшно.

– Не стоит, – та, чье имя не спешат произносить лишний раз, качает головой. – Я вовсе не так зла, как говорят. Совсем не зла. Просто без смерти не бывает жизни. Но отчего-то все боятся меня, а мою сестру почитают.

Знаю.

Даже теперь ничего не изменилось.

И мне стыдно, сразу за всех.

– Забавные вы, люди… – она убирает руку. – Я уже и забывать стала. Чего ты хочешь?

– Я⁈

Вернуться домой, как минимум. Живой. И в своем уме. А то ведь мало ли… старые боги, у них своеобразное чувство юмора.

– Ты оказала мне услугу.

Это она…

– Розалия? – озвучиваю догадку.

– Неслава, – поправляет меня богиня. – Я подарила ей имя. И силу. Она хорошо служила. И я позволила ей взять больше силы. Потом еще больше… и тогда она решила, что может сравняться со мной.

Серьезно?

Это… до чего самоуверенной быть надо.

– Ты понимаешь, – богиня отпустила меня и шагнула к дубу, чтобы нежно погладить кору его. По ней скользнули бледные искорки, которые вошли в ладонь. – Она держала в своих руках многие жизни. И многие души, которые повинна была привести ко мне… видишь?

Она повела рукой.

И я вдруг увидела, что по серой равнине бродят бледные тени.

– Потерялись… в прежние времена такого не случалось. А теперь вот… непорядок, – она покачала головой. – Самой собирать приходится. Хочешь, я одарю тебя силой?

– Спасибо. Меня уже одарили.

Кивает.

– Боишься?

– Боюсь, – призналась я. – Просто вы… людям тяжело рядом с богами.

– И это верно. Она отчего-то решила, что если может собирать души, то равна мне. Еще и в книгу мою заглянула. Я, как узнала, призвала её. Да не дозвалась. Спряталась Неслава. Сумела.

Светлый глаз богини потемнел. А темный – посветлел.

– Но теперь все, как должно. Так что, проси награду…

И смотрит этак, выжидающе.

А ведь и вправду можно попросить. Что? Жизнь долгую? Здоровье железное? Богатства несметные? Что еще человеку от богов надобно?

И понимаю, что ничего.

Такие подарки без подвоха не бывает. А потому я лучше сама.

– Не стоит, – я качаю головой. – Я… не знала о том, кто она. Да и вышло все по большей части случайно. Если б она к источнику не сунулась, жила бы себе дальше.

Взгляд мой к этому самому источнику устремляется. Крохотный он здесь совсем, ладошкой накрыть можно.

– Она… желала к другому богу уйти, – говорю, хотя ей, богине, все должно быть ведомо и без того. – К тому, что…

– Пришел на наши земли? – она чуть склоняет голову.

– Да. Но он её не принял. Точнее та вещь, которая… где-то там…

– Травит наш источник.

– Ваш?

– Мой. И сестры. Вода живая. Вода мертвая, – богиня опускается к корням дуба и зачерпывает той самой воды. Здесь она вновь же серая, только играет, когда становится почти белой, как левый глаз. А то вдруг темнеет, густеет, что деготь. – Мы не враждуем, как то придумали люди. Ни к чему оно. Вот и учинили когда-то… шутку.

Что я там говорила? Юмор у богов и правду специфический.

Шутка.

– И как понять, какая вода будет? – спрашиваю, глядя на эту игру черного и белого, точнее оттенков серого.

– Никак. Та, которая и вправду нужна, – отвечает богиня. А потом смотрит на меня. – Только болеет он. Давно уж… вылечи.

– Как⁈

Я еще с древним князем не разобралась. И с суженой его. Теперь вон божественный источник добавился.

– Сила. Чужая. Травит. Мешает. Забери… отдай… куда-нибудь подальше. А то корни дуба от нее сохнут. Уйдет он. Уйдет и вода. И жизнь.

Как-то это прозвучало… предупреждающе, что ли?

– Почему… вы ведь знаете, что это. И где это. И… почему вы просто… вы же сильнее! И вообще богиня.

– В том и дело. Не место мне в вашем мире. Что руками людей сотворено, то только людям и менять, – произнесла она неожиданно ласково, будто с ребенком разговаривая. – Не бойся. Оно не злое.

Но и не доброе.

И еще я помню, что с Розалией случилось. И не хочу такой смерти… хотя, конечно, странно бояться смерти, стоя рядом с той, кто и есть смерть.

Она же коснулась моих волос. Осторожно, будто опасаясь прикосновением этим причинить вред. И пальцы скользнули, оставляя теплый живой след.

– У вас же есть те… слуги… не знаю, жрицы! Есть ведь⁈

Конечно, есть.

Старые боги никуда не ушли, да, отступили и большею частью люди ходят в иные храмы, но… заговоры, наговоры. И мне ли, ведьме, не знать о том, что есть и иная вера.

Тем более сейчас.

– В них моя сила. И потому не могут они, – покачала головой богиня. – Ты справишься.

Ну да, оно же ж просто так.

– Расскажите… что мне вовсе искать? И где? И… и не понимаю, почему я⁈ Я же тут вообще случайный человек…

И запинаюсь. Больно взгляд у нее снисходительный.

– Не случайный? Так?

Едва заметный кивок.

– И как… вы ведь знаете. Знаете, как оно было на самом деле…

Богиня покачала головой.

– Я далеко не так сильна, как во времена былые. Да и тогда-то не была всеведущею. Это людям проще жить, когда вроде как за ними боги присматривают. А ежели что не так, то худо смотрели.

Странно как…

– А вы все тянетесь, тянетесь к тому, что неможно. Играетесь. Путаете нити жизни, пока не запутаете так, что вовек не разобрать.

Она чуть наклонилась. И холодные губы коснулись чела.

– Не бойся, девочка…

А в руку мне вложили.

– Что это?

– Вода.

– Живая? Или мертвая?

– А тут сама решай, – донеслось сквозь шум листьев. И я упала… падала, падала и упала. В кровать, в которой очнулась сразу вот, хватая воздух губами.

Хотела себя нужной почувствовать, Ласточкина?

Пожалуйста!

Нужнее некуда. И главное, что онемевшие почему-то замерзшие пальцы стискивают флакон.

С трудом получается руку поднять. Стекло. Старое, мутноватое, и сквозь него ничего не видно. Даже мелькает мысль, что обманули, что пуст флакон.

Но…

Нет, не пуст. От воды пахнет той самой пылью. И безнадежностью. Еще влажной древесной корой. Лесом. Всем и сразу.

Вода.

Живая и мертвая. Я заткнула флакон крышечкой и подумала, что такое сокровище спрятать бы. Если это и вправду… а к чему ей врать-то?

И голова раскалывается.

Но спрятать надо.

Куда?

Князь, конечно, упырь порядочный, но…

Я с трудом добралась до подоконника и, распахнув окно, почти легла на него, да и лежала, вдыхая сырой утренний воздух. Рассвет едва теплился. И выходит, что проспала я от силы пару часов. Может, и слабость от того? С недосыпу?

И от божественного вмешательства?

Сколько я лежала на подоконнике, глядя на темную зелень сада, не знаю. Наконец, поняла, что лежать-то неудобно. Подоконник на живот давит, голова вниз свешивается, да и вообще пить охота.

И в туалет.

Даже и не знаю, чего сильнее.

От подоконника я отползла. Вода обнаружилась рядом с кроватью, в графине. С виду вполне обыкновенная, может, артезианская, может, водопроводная фильтрованная, кто тут что знает… ладно, потом разберусь. А в соседней комнатке – душ с туалетом. То, что надо. И наличие белоснежного халата уже воспринимается, как само собой разумеющееся.

Моя одежда грязна. И кажется, восстановлению не подлежит. Включая кроссовки, а их жаль, новые совсем…

Из комнаты я вышла босиком.

И едва не споткнулась о рыся, что вытянулся поперек порога.

– Чтоб тебя! – сказала я, когда когтистая зверюга взмыла стрелой. Еще и зашипела, спину выгнув. – Хвост отдавлю!

Рысь нагло повернулся задом, демонстрируя куцый хвост. Ну да, отдавить такой надо бы постараться.

– Значит, лапы отдавлю. Лапы у тебя длинные… – проворчала я, давя зевок. – Мне бы домой…

Рысь тявкнула.

И плюхнулась на зад.

Здоровый он все-таки, однако… не тигр, конечно, но все одно крупнее нормальных, точнее тех, которые в зоопарке живут.

– Домой нельзя? Тогда хотя бы на кухню, – сказала я, когда разглядывать зверя надоело. Интересно, он меня охраняет или сторожит, чтобы не сбежала ненароком. – Я проголодалась что-то.

Рысь склонил голову на бок.

– Уши оборву, – я все-таки подхватила полы халата и протиснулась между стеной и зверем. – Или заколдую…

Угроза подействовала слабо.

Вообще мог бы и в человеческом обличье посторожить, а то неудобно как-то. Он меня знает, а вот я… ну не похож он на Мирослава. С морды, так сказать. Какая-то она… недостаточно самоуверенная, что ли? Вот до чего довели.

Уже рысью физиогномику познавать стала.

Как ни странно, чем дальше, тем лучше я себя чувствовала. Усталость окончательно прошла, а с нею и сонливость. На меня же снизошло престранное спокойствие.

Все будет хорошо.

Или как-нибудь.

И…

Рысь обогнул меня и трусцой побежал вперед, то и дело оглядываясь, следую ли за ним. Надеюсь, он на кухню меня ведет.

Глава 39

На кухню. Или это еще не кухня? Комната, залитая светом. Окна огромные, в пол. За ними сразу терраса начинается. А в комнате – длиннющая столешница с коробом кофе-машины, какие-то еще машины. Кажется, холодильник. Стулья высокие, барные.

И диванчик.

Нет, это еще не кухня.

А главное, я была не первым посетителем.

– Извините, – я нисколько не удивилась, увидев Марка Ивановича, изучающего кофе-машину. – Сон был такой… все одно не лягу. Кофе бы.

– Присаживайтесь, – он указал на диванчик, стоящий у окна. – Сейчас принесу. Кушать хотите?

Я прислушалась и поняла, что хочу.

Рысь устроилась рядом с диванчиком и, растопырив когтистую лапу, принялась её вылизывать. Или принялся?

– Я кухню искала. Я и сама могу, – сказала на всякий случай.

– Не стоит. Оливер весьма… нервно относится ко всем, кто покушается на его владения. Пожалуй, только Святе и позволено к холодильникам прикасаться.

– Как она?

Мэр нажал пару кнопок, и машина заурчала.

– Спит. Все будет хорошо… теперь все будет хорошо, – он произнес это как-то не слишком уверенно.

– Она ни в чем не виновата.

– Конечно, – согласился Марк Иванович. – Мы виноваты… я вот виноват. Недосмотрел. Наина. Князь…

Он произнес это тихо. Но рысь заворчала.

– Ты тоже… заигрались во всеведущих и всемогущих. Привыкли, что тут тишь да гладь, и все-то знают, как себя вести. И никогда-то проблем… самая большая – нетрезвые водители. Или вон гонщики. Иди драки в барах, когда молодняк гуляет. Извините.

Он вышел.

А я вот осталась. И рысь.

– Может, все-таки в человеческом обличье? – шепотом предложила я. – Тогда и поговорить можно будет. Если что, я отвернуться могу. Если вы стесняетесь…

– Да не стесняется он, – мэр появился незаметно, а главное, пухлый такой, домашний с виду, а ступает так, что и рысь не услышал. Вон как нервно ухом дернул. – Не может.

Рысь заворчал предупреждающе.

– Не скалься, – Марк Иванович протянул мне тарелку. – Вот… время раннее, но сейчас омлет сделают. А пока можно.

Крохотные, на один укус, бутерброды с красной рыбой.

Сыром.

Еще чем-то, зеленым и воздушным, наверняка вкусным. Да, жизнь определенно налаживалась.

– Зареслав, – указал на рыся Марк Иванович. – Старший брат Мира.

Ворчание сменилось вздохом и рысь растянулся на полу, пристроив косматую голову на лапы.

– А разве… извините, что не в свое дело лезу. Наверное. Просто…

– Свое, не свое… много с тобой такого рядом, что тут и не поймешь, свое или нет. Суженую он утратил. Давно уж…

Рыся захотелось погладить.

Неразумное желание гладить хищника, даже если он грустным выглядит, поэтому руки я заняла бутербродами.

Марк Иванович задумался и лицом потемнел.

– Через год после того, как моя… – и рукой грудь погладил. – Несчастный случай…

Еще один?

Затыкаю вопрос очередным бутербродом. Крохотные. Удобно. Жую и молчу. А тут и кофий подоспел. Мэр подал крохотную чашечку.

– Маверик лучше варит, но он занят пока.

Ничего. Мне и так сойдет. А вспоминая тело Розалии, как-то даже не тянет отвлекать Маверика от его занятия.

– Через год… нам бы подумать, но… – он покачал головой. – Я тогда крепко не в себе был. И Свята маленькая. Кошмары её мучали, а Цисковская утверждала, что это просто стресс. Маленький ребенок, мать потерял. Я и сам потерялся вот. Тогда чудом… князь спас. А тут еще и это. Смутно помню историю. Правда. Извини Зар.

Рысь снова вздохнул.

– Что произошло? – я все же опустила руку и коснулась жесткой шерсти. – Извините, это не из любопытства… не из праздного. Просто… не уверена, что помогу…

– Вряд ли, – Мирославу тоже не спалось.

Или он вовсе не ложился?

Вон, глаза запали. И черты лица резче сделались, и одежда вчерашняя, мятая. Стало быть, не ложился. А пахнет от него лесом.

– Чудо, что он вовсе жив.

Рысь заворчала, но не зло, как-то… словно извиняясь за то, что все-таки жив.

Я протянула ему бутерброд, который с рыбой. А он привстал, потянулся и, понюхав, осторожно взял подношение. А за ухом я его чесать не стала.

Вдруг да обидится?

– Василиса её звали. Сам отыскал, без ведьминой помощи… учиться уехал тогда. Поступил. И снова сам… он умный. И талантливый. Умнее меня.

И талантливей, наверное. Оттого и горько. А еще Мирославу стыдно, что беда случилась не с ним. Он ведь хуже, во всяком случае сам так думает.

– Начал дела семейные принимать. На пару с отцом вел. Свои проекты были. Перспективы. Общество… Василису вот встретил. Редко такое случается. Встретил и… понял, что она… хотя, конечно, извини, Зар, но… стервой она была редкостной.

Рысь снова вздохнул и положил голову на лапы. Глаза прикрыл.

– А так бывает? – удивилась я.

– Бывает, конечно… суженая – она ведь та, кто и зверю, и человеку глянется, кого боги тебе определили. А уж что за человек, тут как повезет. Обычно, к слову, везет. Вот та девочка, что ты Огнедару присватала… старшенькая, – уточнил Мир. – Милая довольно. И стеснительная очень. И матушка у нее славная, нашим глянулась. Да и у младшенькой тоже семья толковая. Это важно.

Не спорю.

Наверное.

У меня вот семьи никакой не было. То есть, была мама, но я о ней почти ничего и не помню. Кроме вот пирожков. И леса… лес вдруг вспомнился. Березы тонкие, хрупкие. Трясут желтыми листочками, напевают свое, печальное. Пахнет вереском. Сушь стоит третью неделю, и мох в лесу стал хрупким, ломким. Грибов нет. Да и ягоды давно прошли, и не понятно даже, что нам вовсе в этом лесу надобно.

Сидим.

Перебираем травки. Мама песню напевает, только ни словечка вспомнить не могу. Мелькнуло воспоминание да и сгинуло.

– Василиса держалась так, будто все-то вокруг принадлежало ей. Включая моего брата. Сперва еще как-то пыталась быть вежливой, но надолго не хватило. Матушку обидела… сильно. Тогда-то Зар с отцом и поссорился. Матушка пусть и не суженая, но с отцом они долго прожили. Уважает он её. И бережет. Не только он… матушка дела многие ведет. Финансист она.

Второй бутерброд рысь тоже взял.

– Василиса потребовала доступа к счетам, матушка ей отказала. Еще и кредитку ограничила, которую Василисе Зар открыл. И в целом высказалась по поводу трат… не подумай, что мы жадные.

Не думаю, вспоминая сумму на карточки.

Той, что так и осталась нетронутой, потому как и деньги вроде мои, но брать их все равно не столько боязно, сколько совестно.

– Но пределы есть, да… Василиса слышать не желала. Заявила, что все-то принадлежит Зару, как наследнику, а стало быть, и ей. И матушку потребовала уволить.

Эта Василиса, похоже, умом не отличалась. Что-то я начинаю сомневаться, что суженые – такое уж благо.

– Зар встал на её сторону. Род и вправду мог позволить себе многие траты. Отец… тогда он отстранил Зара. И назвал меня наследником. Не скажу, что сильно обрадовался. У меня были свои планы на жизнь. Слышишь?

Зар повернулся к окну.

– Василисе и ему выделили дом. Хороший, но куда меньше того, в котором они жили до того. Содержание определили, конечно… да не важно. Главное, что недели не прошло…

– Я смутно её помню. Красивая. И ведьма.

– Ведьма. Они с Наиной даже поладили… в гости вот ходила. Наина редко кого привечала, а Василису вот – да, и в дом пускала, и чаи они пили. И вроде даже как образумить пыталась, но не вышло. Вот… дальше все, что удалось выяснить, но путано. Когда случилось несчастье, многое стало всплывать. Не самое… приятное. И переписки её с… другими мужчинами. И то, что уезжать она собиралась, – Мирослав встал и подошел к аппарату. – Извините, вторые сутки на ногах, голова болит. Её матушка Зара обвинила, хотя чушь эта полная… да, они поругались. Но и разошлись. Зар в лес… зверем многое легче переживается. А она вроде как на машине куда-то укатила. Куда? Выяснить не удалось…

Мой кофе почти остыл, но допиваю.

– Машину её нашли у дороги. Саму – в лесу, в овражке, со сломанной шеей. Наверху – туфелька… кто в каблуках в лесу гуляет? И главное, зачем? Она никогда-то лес не жаловала. Чего полезла?

– Мириться?

– Василиса? – Мирослав поглядел на брата. – Да ни в жизни. Она незадолго до этого вовсе уже не скрывала, что Зара ни во что не ставит. Что может сделать с ним, что пожелает. Будь мы людьми, я бы решил, что эта тварь его приворожила. Но на нас привороты не действуют.

Да?

Я поглядела на зверя.

А он…

– На человеческую часть еще как-то, наверное, можно повлиять, а вот зверь – дело другое. Он, если почует что, так и сожрет… но нет, её быстро нашли. Целехонькую. Следствие решила, что она в лес пошла, жениха искать. Заблудилась. Споткнулась, каблуком за корень зацепившись, да и упала неудачно.

Мирослав понюхал чашку и поморщился. Но выпил одним глотком.

– Потом меня еще обвинить пытались. Мол, я её затащил и убил. Но я, на счастье, в Москве тогда был. Так что… да и никого там, кроме них, не было. А Зар не мог. Мы… думали, что и он… часто… в общем, когда суженая уходит, то и зверь тосковать начинает, и человек.

Глаза вот у рыся вполне человеческие.

Только грустные.

– Зар живет, но только в этом обличье. Домой иногда заглядывает, чтобы матушку успокоить, но так-то больше леса держится. За молодняком приглядывает.

Рысь повернулся на бок, вытянув лапы.

Интересно, сколько в нем весу?

– Я его кликнул, когда мои тебя потеряли, – Мир поморщился. – По-дурацки вышло. Вроде видели, держались рядом, а тут толпа, музыка эта… еще и фейерверк одна дура устроила, завоняла все сгоревшим порохом. Там вовсе запахов много, вот и упустили. Извини.

– Думаю, что хорошо, что упустили, – я глядела на рыся. И… зверь не выглядит подавленным, наоборот, спокоен весьма. Печален несколько. И не исхудал за годы скитаний, вполне такой себе упитанный рысь. Тоски не чую… приворотное все-таки?

Многое бы объяснило.

Включая уверенность этой, неизвестной мне Василисы, в собственных силах.

– Ведьме нужна была я. И она бы не остановилась. Знаете… я не уверена, что поможет… но… я уже начинаю привыкать, что тут оно все как-то… случайно получается. Я на днях зелье одно сварила.

И задумчиво уставилась на рыся.

Он на меня.

– Надеюсь, не отравится…

А еще у меня флакон был. С водой, которая то ли живая, то ли мертвая, но всяко на чудо способная. И только мне решат, кому это чудо достанется.

Только как?

Я руку в карман сунула и флакон сжала. Рыся жаль? Жаль. И Дивьяна… и его неожиданную невесту, которая сама себя к нему привязала, а теперь, может, и оба сгинут. Или нет? И еще Машку Игнатьеву, которая уже не Игнатьева.

Дитя её нерожденное.

Всех жаль.

А на всех воды не хватит. И что остается? Верить? Надеяться? И разбираться.

– Я… – тихо произнес Мирослав. – Беру ответственность на себя.