Текст книги "Ведьмина ночь (СИ)"

Автор книги: Екатерина Лесина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)

Глава 28

Проснулась я от ощущения, что у калитки кто-то стоит. Причем кто-то дому незнакомый и еще совершенно не вызывающий симпатии.

Я зевнула.

Потянулась.

И взяла телефон со стола. Семь пропущенных? А и опять же неизвестный номер. И кто это там, такой настойчивый? Я накинула халат поверх пижамы, той с котом. Князья приходят и уходят, а пижама родная, привычная и любимая.

Выйти?

Или не выходить… но человек там давненько. И дом это раздражает. А его раздражение передается мне. Телефон я сунула в карман и спустилась.

Надо же, чувствую себя почти как дома.

Или даже дома.

И все-таки кого там черти принесли.

Гришку.

Он стоял за калиткой, тянул шею, явно пытаясь разглядеть хоть что-то за стеной кустов. Переступал с ноги на ногу. Вздыхал. И не уходил.

Он, которого бесило пятиминутная задержка… сколько он здесь уже топчется? Давненько.

– Привет, – сказала я, сразу пожалев, что пришла.

– Привет, – Гришка положил обе руки на калитку. – Впустишь?

– Не знаю.

– Янусь, не дури…

Янусь.

И Янчик.

Яночка, когда что-то надо и, желательно, срочно.

– Разговор есть.

– А мне казалось, мы наговорились, – я не сумела сдержать очередной зевок, да и не особо пыталась, честно говоря. Но рот рукой прикрыла. – В прошлый раз…

– Это другое!

Всегда другое. Я ощутила прилив раздражения.

– Яна, вот… давай не здесь. Я действительно хочу поговорить.

Надо было бы послать его лесом… хотя, конечно, чревато, пакостить станет. Это я вдруг поняла ясно. Да и многое другое.

В том числе и то, что говорить придется.

Не из-за любви, от которой, похоже, и углей не осталось. Скорее уж потому, что Гришка что-то да знает. Не случайно он меня сюда отправил. А информация мне очень даже нужна.

– Заходи, – калитку я к неудовольствию дома открыла.

Это на время. Поговорим и спроважу. И даже тропинку подмету, чтобы ни следа Гришкиного не осталось.

– А тебе на пользу пошел переезд. Похорошела как…

Комплименты Гришка делать умел, но почему-то всегда не мне. И я, давно уже, обижалась, но обиду душила, давила, напоминая себе, что комплименты – это лишь слова. И стоит ли из-за слов затевать ссору? Ведь у нас любовь.

Жизнь совместная.

Там не до комплиментов, там сложности преодолевать надо.

Отвела я Гришку в кабинет, где вчера Мирослав был. Вот… не хочу его дальше пускать. Просто не хочу и все.

– Чаем напоишь?

– Обойдешься.

– Ян…

– Слушай, – я запахнула полы халата, которые норовили разъехаться. – У тебя разговор? Давай говорить. А то у меня сегодня по расписанию еще конкурсы сегодня.

– Какие?

– Предсвадебные, – мрачно сказала я. Про конкурсы еще вчера Свята в известность поставила, но вот о сути их выразилась туманно.

Мол, будет.

Всякое-разное.

Неопасное. Для жизни во всяком случае.

Ну-ну…

– Ах да… слышал что-то… ты в этом, стало быть, тоже участвуешь?

– Участвую, – я указала на кресло для посетителей. – Садись.

– Янка, ну что ты как чужая, в самом-то деле? Дуешься? Оно, конечно, я тебя прекрасно понимаю, но и ты меня пойми. Мне ведь непросто далось то решение.

Ночей не спал.

Все глаза выплакал.

– Однако я несу ответственность не только за себя, но и за весь род…

– Вот и неси себе, – я вытянула ноги.

Может, платье себе купить? Не свадебное, и не для того, чтоб на работу ходить, хотя я и не ходила в платье. Зачем, когда форма имеется? Но скорее уж так, для души.

И сережки.

Кроссовки новые, взамен Святой испорченных. Краска начала трескаться, шелушиться и облазить, причем вместе с покрытием, а потому мои кроссовки теперь выглядели… не особо так.

Впрочем, сама мысль о том, чтобы потратить деньги вызывала дискомфорт.

Определенно.

Нет, эти, Мирославом принесенные, я тратить не стану. Другие есть. Те же подъемные. Или скопленные, хотя… в общем, разберусь.

– Злишься, – с пониманием произнес Гришка. Вот ведь. В прошлом я и вправду верила, что он меня понимает. И что все остальное – лишь неудачные обстоятельства. Со всеми ведь такие приключаются. – И имеешь право… и я много думал о нас. О прошлом. О том, могло бы все быть иначе…

И выразительно замолчал, уставившись на меня проникновенным взглядом.

Ту, прошлую меня, пробрало бы.

До печенок.

До слез.

А тут ничего, сижу и тоже на него пялюсь.

– Чего тебе надобно-то? – поинтересовалась я, когда игра в гляделки наскучила.

Гришка моргнул.

– Прощения попросить.

– Так проси.

Он запыхтел, явно рассчитывая на иное обхождение.

– Прости меня… за все прости.

– Простила, – я решила быть великодушной. Да и на самом деле… было и прошло. Оба хороши. – Все?

Не все.

И это вот прощение. И эти слезливые причитания, взглядами сдобренные, они часть чего-то большего.

– Гишаня, – я знала, что он терпеть не может, когда имя коверкают, особенно вот так. Гришаней его именовал первый начальник, человек простой, безродный и безсильный, но поставленный над родовитым и образованным Григорием. И теперь вот щека дернулась, едва заметно, но все же. И я не отказала себе в мелком удовольствии повторить. – Гришаня, ты, вроде, взрослый человек… понимать должен, что я тоже взрослый человек. Было у нас? Было. Прошло? Прошло. Ты меня сперва выставил из дома, потом с работы, а теперь явился вот и поешь о великой любви и ошибки. Думаешь, я и вправду поверю?

– Раньше поверила бы, – он как-то разом преобразился, стряхнув обличье слегка растерянного смущенного мужчины, который зрел-зрел и дозрел-таки до понимания, где его истинная любовь обретается.

– Раньше – да. Но вот… поумнела.

– Сила, – со знанием произнес Гришка. – Она тебе ума прибавила.

– Или опыт.

– Да ладно… я помню, какими телячьими глазами ты на меня в кабинете смотрела. Если бы свистнул, побежала бы…

Стиснула зубы. И попыталась понять. Побежала бы? Если бы он говорил иначе. Мягко, с душой, как умеет… может, не сразу. Я все-таки гордость какую-никакую имела. Но вот если бы он остался рядом. Если бы… день за днем встречались.

И его печаль.

Моя тоска, рана, которая так и не заросла. Обстоятельства. Слова… всегда все начинается со слов. И кажется игрой.

– Так чего ж не свистнул-то? – осведомляюсь.

– Скажем так… – Гришка постучал ноготком по столу. – Не было времени толком… как тебе этот городишко?

– Чудесный, – сказала я, не покривив душой. – И город, и князь…

– И роща?

– И она.

– Источник? Видела?

– Видела, – так вот, что ему надо-то. – Мог бы и предупредить.

– Не мог. Поверь, не мог… оно бы не получилось так… естественно. Афанасьев – старый гад, битый жизнью. Его так просто не проведешь.

А теперь, стало быть, получилось? Я стиснула зубы. Молчи, Янка. Молчи и слушай. Или нет… Гришка об одном забывает. Мы долго жили бок о бок. И не только он меня изучил, но и я его.

– Но у тебя получилось, – не столько спрашиваю, сколько утверждаю.

Он ведь самолюбив, Григорий Окрестин-Жабовский. Самолюбив до крайности. Болезненно. И самолюбие это не могло никуда подеваться. Скорее уж наоборот. Кто его выслушивал? Кто ему сочувствовал? Поддерживал? Кто уверял, что он – самый-самый…

– Получилось… старик, упрямый глупый старик, который решил, что умнее прочих, – Гришка встал и заложил руки за спину. – Мне нужно было, чтобы он тебя пожалел. Как же… бедная сиротка, с которой дурно обошлись.

Он фыркнул, выражая презрение ко всем, кто тратит время на жалость к сироткам.

– Ты хотел, чтобы он отдал мне силу?

– Сила? А… нет, не особо. Это случайно вышло, хотя да, неплохо… мне нужно было, чтобы он привез тебя сюда.

– Зачем?

– Чтобы тебя приняли, – он повернулся ко мне. – Или думаешь, ты тут первая?

Как раз это я и думала.

– Троих ведьм отправлял! Куда талантливей тебя.

Ну да, чего уж мне.

– Сильных. Умных… готовых на многое за свой шанс.

– И что с ними?

– Вернулись. Все трое! И мямлят что-то там… рощу они не нашли! Как можно не найти рощу! Это же не дерево, не два! Это… это лес!

Вокруг тут в принципе леса растут, но молчу, киваю, Гришке поддакивая.

– А эти… – он махнул рукой. – Тогда и появилась мысль, что если кто из местных ведьму привезет, то с ней иначе сложится.

Мда.

– Вот и получилось. Ты в городе. В этом вот доме…

Которому именно ты, Гришенька, категорически не нравишься.

–…и в роще была, и источник видела.

– Надо-то тебе чего? – уточняю я, потому как хитрые планы – планами, но все одно не понятно.

– Воды. Принеси воды из источника. И мы в расчете.

– В каком? – я тоже привстала.

– Обыкновенном. Кто тебя сюда устроил? Кто тебя послал… хороший дом. Уже твой? Если нет, то скоро будет. Практика. Место. Да и сила, которую ты получила. Они дорого стоят, Яночка. Очень дорого.

– Знаешь, чего я не понимаю? – спросила, в окно выглянув. Все же не надо было его в дом тянуть, а то теперь что-то опасаюсь, что выпроводить не получится.

– Чего?

– Того, как я столько лет не замечала, какое ты дерьмо, Гришенька… иди-ка ты отсюда. И ничего я тебе не должна.

– А не боишься?

– Чего?

– Того, что я к князю пойду.

– Сходи, – я пожала плечами. – Может, он даже тебя примет.

– И что расскажу, как есть… про тебя.

– Что расскажешь?

– Правду.

– Какую?

– Что ты обманом сюда попала.

– Да ну? – мне даже смешно стало. – Каким обманом, Гриша? Смотри, я – человек подневольный. Ты велел перевестись в другое место? Я и перевелась. И да… про тебя князь тоже знает.

И не думаю, что визиту обрадуется. Как-то вот… даже не знаю, на чем эта уверенность основана, но не думаю.

– Он все знает. С самого начала… такой уж… упыри – отличные менталисты, особенно старые. Так что сходи, глядишь, впервые в жизни и исповедаешься. Только не уверена, что грехи отпустят. Все же князь слегка не по этой части. Но выслушает превнимательно.

Гришку перекосила.

– Вода… – он наклонился, опершись на стол, покачнулся. – Мне нужна эта вода!

– Зачем?

– Чтобы…

Замолчал.

– Так зачем? – повторила я вопрос. – Правду, Гриша. Правду давай. Если, конечно, сможешь. Тем более… вода эта…

– Машку вылечить, – выдохнул он.

Неожиданно.

Это… он её в самом деле любит? Хотя… что-то не уверена, что Гришка способен любить кого-то, кроме себя самого. И ныне вот хмурый, бровями шевелит.

– Эта вода… – как бы ему доходчивей объяснить. – С чего ты взял, что она вылечить способна? Насколько я знаю, с нее может и хуже стать. Много хуже. Там…

– Живая и мертвая в одно сплелись, – Гришка снова опустился в кресло. – Сядь уже. Поговорим и вправду… и нет, дело не в любви.

Надо же, какая откровенность.

– Честно говоря, еще та дуреха… вот прям как ты. Наивная до невозможности. Бесит порой прямо.

– Разведись.

– Ну да, чтобы её папочка меня живьем сожрал? Нет уж… знал, на что шел. Меня она любит. Но… понимаешь, прихожу домой, она суетиться начинает. Щебечет, щебечет… эта вся дурь. Уборка, готовка… наняла бы кого, чай может. Но нет, сама хозяюшка… тьфу.

За эту Машку, которую я когда-то ненавидела, стало вдруг обидно.

Я ведь тоже… и старалась, убираться, готовить. Показать себя настоящею хозяйкой, чтобы… чтобы что? Сама не знаю.

– И главное, чуть что не так, в глазах слезы… каждый день, право слово, как в дурной пьесе. Играю трепетного муженька.

– Так зачем? – спрашиваю очень тихо. – Пусть себе умирает. Ребенка она родит. И будет Игнатьеву отрада. Ребенок у тебя останется, наймешь пару нянек. Заведешь любовницу. Втихую. А может, еще какую девицу подберешь из правильной семьи, через лет пять, чтобы не выглядело слишком уж вызывающе. Игнатьев тебя как отца внучки не бросит. Более того, сам через такое прошел, так что сочувствовать станет. И двигать…

– Надо же, у тебя в голове что-то помимо большой любви появилось, – хмыкнул Гришка и глянул так, с интересом. – Честно, когда Розка сказала про Машкину болезнь… ну, болезни еще не было тогда, но про перспективу. Так я даже обрадовался. Вот примерно как ты и подумал.

Сволочь.

Какая же он сволочь!

И главное, ничуть того не стесняется. Эта девочка, если подумать, в чем она виновата? Она про меня скорее всего и не знала. Игнатьев, тот знал. Если он дочь любит, то пробил бы ухажера. Но Гришка осторожный, меня вероятно выставил до того, как с генеральской дочкой роман закрутить. Потому… было и сплыло.

Но вот все же…

– И что изменилось?

– Игнатьев. Идиот… дочку он любит, видите ли… связался с ведьмами. И выбил ритуал.

Я, даже, кажется, знаю, какой именно.

Нам рассказывали.

Редкий.

Опасный.

И требующий высочайшего дозволения. И то, что Игнатьеву дозволили, о многом говорит. И то, что он сам на него пошел, тоже.

– Жизни он связал… не станет Машки, не станет и его.

И Гришкиной карьеры следом.

– Это когда к нему Розка сунулась, чтобы помог Афанасьева прижать. Силу, стало быть, отдал… он и рассказал. Когда его жена померла… ему сказали, что болячка эта вроде как наследственная. И что есть шанс, что у дочки его она тоже случится. А форма там какая-то ну очень агрессивная, с которой целители сладить не способны. Поверь, он лучших поднимал. Тогда и посоветовали этот ритуал. Мол, он так на себя часть силы, часть болезни возьмет. И у Машеньки шансы выжить увеличатся.

Только Машенька Гришке сама по себе без надобности.

Даже если унаследует папенькины капиталы. Нет, от капиталов Гришка, само собой, отказываться не станет. Скорее уж воспользуется случаем, как всегда. Но вот карьера… одно дело – зять генерала Игнатьева. И другое дело – зять бывшего и ныне покойного генерала Игнатьева.

– А он ведь не часть, он на себя возьмет, сколько сможет.

И сможет немало.

Уважаю.

Поневоле уважаю. Есть в этом что-то… такое вот. Донельзя правильное.

– Розка, когда рассказала, я сразу и не поверил… а ему в последнее время плохо стало. И это признак… Машке рожать скоро. И как знать, переживет ли он роды.

– Велика беда. Разведешься. И новую найдешь. С новым папенькой.

– Думаешь, так просто? – хмыкнул Гришка. Значит, думал о таком. Просчитывал. – Тут ведь и дочерей генеральских не так уж много. А чтобы и свободные, и… еще и репутация. Там, – он поднял палец к потолку, – она многое значит. Кому я буду нужен, бросивший жену с ребенком? Все ж поймут почему.

И высокое общество от Гришеньки отвернется.

Чудесно.

– Вот и выходит, что у меня один шанс – Машку вылечить. И дальше играть с ней в примерного супруга.

– А я тут при чем?

И тошно. До того тошно, что с трудом лицо держу.

– Ну… честно говоря, под руку подвернулась. Решил попробовать. И ведь вышло! – а главное сидит он, собою всецело довольный. Как же… всех обманул.

Самый ловкий.

Самый хитрый.

И скажи, что не прав Гришенька, так не услышит. Не поймет. С такими разговаривать бесполезно. И на дверь бы указать, но я почему-то медлю.

Почему?

– С чего ты взял, что источник этот её спасет? Или что я помогать стану?

Я вот, честное слово, соваться к нему не хочу. Категорически. В прошлый раз провалилась, но жива осталась. А в следующий может и не повезти.

– Ты ж сам сказал. Вода живая. Вода мертвая. Как знать, какую принесу? А ну как отравится твоя ненаглядная? И помрет?

Щека Гришеньки дернулась.

Думал о том? Конечно, думал. И… и его ведь устроит. Вполне. Бывшая любовница отравила из зависти молодую жену. Гришкина репутация, конечно, пострадает, но не так, чтобы сильно. Он горе изобразит горькое. Слезу пустит прилюдно. И покается в грехах молодости. Такое любят… конечно, Игнатьев… хотя, если он жизнь свою с дочкиной связал, то сгинет и Игнатьев. И будет Гришенька свободен для поиска новой подходящей супруги. Ну или иных свершений.

– Нет, – сказала я жестко. – Это я на душу не возьму.

– Теща моя… точнее даже не теща, а бабка Машкина уверена, что источник поможет, – нехотя произнес он. – Там вода… такая… я вот пробовать не рискну. А Машка, она ж по сути дитя. Туповатое, наивное. Безгрешное. И с чего бы ей травиться? Розка сказала, что вода эта в душе муть поднимает. Какая там муть? Вон, розовые сопли одни.

Права ли эта Розалия?

Нет?

– Она с тобой пойти готова. Сама воду взять. Сама принести. Ты там только проводником будешь и все.

Будь все так просто, князь бы давно уже понял. Или не он, а предки его…

– А она что думает?

– Кто?

– Машка твоя.

– Для думать мозги иметь надо, – отозвался Гришка. – А у нее в голове ванильные облака и блесточки.

– Тогда нет.

– Что «нет»?

– Все «нет», – я поднялась. – И тебе пора.

– Янка, не дури… надо заплатить? Заплачу. Вот сколько скажешь… хотя Игнатьев еще та зараза, чистоплюй хренов…

Чем дальше, тем больше его уважаю.

–…но кое-что есть. Или вот свести могу с кем. Протекцию составить. Знакомства правильные многое решают. А то и вовсе ко двору. Хочешь?

– Нет.

Нисколько. Мне и тут неплохо живется.

Гришка прищурился, поглядел на меня презадумчиво. А ведь не только я его изучила. Он меня тоже.

– А тебе совсем её не жаль? Ты же у нас всегда и всех жалела, сирых, убогих… она ж помрет.

– Не факт. Если это онкология, то может и не передаться. Тем более Игнатьев твой наверняка не дурак, стало быть, проверяет доченьку. И лучшие целители при ней стоят, верно? И болезнь, если та вдруг случится, поймают в самом начале.

Губа Гришкина дернулась.

– Не поймают, – он тоже привстал. – Розка… в общем, это её грехи, за которые не ей отвечать. Не знаю, что она там натворила, но точно Машка заболеет и помрет. Её мамаша умирала долго. Мучительно. Ей ни целители, ни обезболивающие под конец не помогали. Живьем гнила, почитай…

Сволочь.

– А она, конечно, тебе не друг, но… девчонка, чуть тебя моложе. Ей бы жить и жить. Ребенка растить…

Про ребенка он это зря сказал.

– Как я бы растила нашего, да? – вкрадчиво поинтересовалась я. И Гришка скривился сильнее прежнего.

– Это был твой выбор, – буркнул он в сторону.

И окончательно поднялся.

– Ладно, – сказал он. – Вижу, что толку от тебя нет… но ты подумай, Яночка. Хорошо подумай. Понимаю, что у тебя головокружение от успехов… такое вот случается. Вчера была никем, а сегодня вот сила, дом… но что ты будешь делать, когда сказка закончится?

– Понятия не имею. Но что-нибудь да придумаю.

Глава 29

На площадь, где народу осталось чуть меньше, чем было накануне, но не сказать, чтобы сильно меньше, я не опоздала. Хотя, конечно, с нарядом промахнулась.

Джинсы.

Майка. И волосы в хвост собраны, чтобы не мешали. Среди девиц в легких летних платьях разной степени открытости я выделялась какой-то… неряшливостью, что ли.

Накраситься стоило хотя бы.

А лучше и вправду сходить, прикупить себе приличной одежды. Но… нет, время было. Не было желания. Гришка, поганец, знал, куда ткнуть.

Я пыталась.

Честно.

Пыталась и не могла выбросить из головы эту, почти незнакомую мне Машку, которая умрет, но не потому, что сделала что-то плохое. А… почему?

Генетическая предрасположенность? Есть подобное. Или…

– Доброго дня, – Цисковская была в льняном сарафане нежно-бирюзового оттенка и шляпке. – Вы выглядите усталой. Кстати, знакомьтесь, моя внучка. Ульяна.

– Рада познакомиться, – без особой радости в голосе произнесла высокая модельной внешности девица. И главное, лицо у нее такое, что хоть сейчас на обложку, при том что макияжа – ни грамма. Я, может, не великий специалист, но способна отличить его отсутствие или макияж, сделанный так, чтобы казалось, будто его нет.

– И я, – не очень весело сказала я. – Рада… наверное.

– Вы поболтайте, – Цисковская ткнула внучку под ребра. – А я пройдусь, пообщаюсь… видела, кажется Столыпиных… грешно будет не поприветствовать старую подругу. Не вежливо.

– Погодите… – я вдруг поняла, что встреча-то может полезной быть. – Скажите, а есть такие формы рака, которые при беременности случаются? И причем очень агрессивные…

– Есть, – ответила Ульяна, поглядев на меня, кажется, с интересом. – Довольно редкий случай. Гестационная трофобластическая неоплазия. Причем да, лечить её крайне сложно. Раньше смертность достигала ста процентов.

– А сейчас?

– Сейчас… скажем так, немногим меньше. А вам зачем?

Для общего развития.

Цисковская уже куда-то подевалась, а вот Ульяна есть. В конце концов, почему бы и нет. Она же медик, да и из древнего рода целительского, что тоже что-то да значит.

– Есть одна знакомая, которая сейчас… в положении. Её матушка умерла от рака сразу почти после родов. И родственники опасаются, что все повторится.

– Это вряд ли, – Ульяна перекатилась с пятки на носок и обратно. – Это, конечно, патология и страшная, но с наследственностью данный вид рака не связан. Насколько мне известно.

Она задумалась.

И крепко так.

– Познакомите? – уточнила Ульяна спустя минуту или две. – И хорошо бы полный пакет документов… так уж вышло, что это моя специализация.

– Нео… – я вдруг поняла, что забыла, как оно звучит.

– Неоплазия? Не совсем. Я занимаюсь гестационными трофобластическими болезнями.

Ни о чем не говорит. Но киваю. Надо хотя бы показаться умной. Правда, не выходит. И снисходительная улыбка Ульяны о том говорит. Но обижаться не обижаюсь.

– Это болезни… разного рода, онкология тут – крайний вариант, которые возникают у женщин при беременности или после, в результате неправильного развития плода. Тут множество факторов на самом деле. И пусть чисто статистически явление нечастое, но последствия самые серьезные. Да и тема слабо изучена, а это всегда интересно. Так что… моя бабушка, конечно, куда более опытна как целитель. Но в том, что касается именно этой части – я знаю больше.

Удача?

Нет, действительно, удача? Вот так просто?

Снова?

– Так что, если у меня будет возможность взглянуть на вашу… знакомую…

Не совсем знакомую. Подозреваю, со мной Машенька знакомиться не захочет.

– Я буду рада, – закончила Ульяна. – И да, у меня есть пара интересных идей. Такого рода необластомы отличаются от классических опухолей. Именно поэтому традиционные методы срабатывают плохо. А вот если попробовать зайти с другой стороны…

У нее взгляд загорелся.

И наверное, это хорошо. Для исследователя.

– Я… скажите, а если не наследственность? – я уцепилась-таки за мысль. – А если проклятье? Такое вот… наследуемое? Они же встречаются.

– Встречаются, – чуть подумав, согласилась Ульяна. – Это категорически незаконно. Но… если наложили лет двести тому, тогда да, тогда законы далеко не всегда соблюдались.

Она поднесла палец и прикусила ноготь, причем обрезанный по корень ноготь. И лаком не покрытый.

– А ведь любопытно… проклятье, которое бы активизировалось при определенных условиях. Беременности, скажем. Спящее в основное время, оно было бы незаметно. Но в случае беременности… да, пожалуй, оно могло бы спровоцировать нарушение развития локусов хориона, а там уже… – Ульяна встрепенулась и вцепилась мне в руку. – Я должна её увидеть!

– Я…

– Я знаю, что бабушка хочет, чтобы вы отдали мне силу. Мне это не надо! Бабушка, конечно, не слышит, а мама все надеется сохранить с ней хорошие отношения, поэтому послала меня сюда. Раз уж бабушка… у нас с бабушкой без нужды не спорят.

– Понимаю.

– Вот… на самом деле мне своей силы хватает, даже слишком. Диагностика не требует большого количества. Оно мешает даже. Чем больше силы, тем сложнее её контролировать, поэтому я и пошла на диагностическое отделение. И я там лучшая!

– Охотно верю.

– Мне это интересно! На самом деле.

Этак она мне в порыве страсти и руку оторвет.

– И я пишу работу… мой руководитель… – Ульяна чуть запнулась и зарделась, а я подумала, что наследнику престола, сколь бы хорош он ни был, с ней ловить нечего. – Он полагает, что мы сможем совершить прорыв. И если все так… это удивительно! Так вот, я… я помогу тебе. Сделаем вид, что мы нашли общий язык. Бабушка поверит. Она всегда верит в чужие интриги. А ты мне её покажешь!

– Бабушку?

– Твою знакомую с необластомой!

– Я не уверена, что у нее необластома. Есть. Или будет, но… – я огляделась по сторонам, убеждаясь, что нас не подслушивают. – Судя по всему она была у её матери…

– Кстати, да, я поищу. Случаи за последние пятьдесят лет у меня проходят… да.

– Игнатьева, – подсказала я имя. – У её матери фамилия была Игнатьева. А она сейчас – Окрест-Жабовская.

– Ага…

– И она не столько моя знакомая, сколько… жена моего бывшего.

– Да? – вот тут Ульяна удивилась. – И ты… что?

– Ничего. Я не хочу, чтобы она умерла. Тем более так… он еще то дерьмо, как выяснилось. И раньше я злилась, а теперь… просто жалко вот.

– Понятно, – но по голосу ей было ничего не понятно.

– Не бери в голову. Наверное, я просто впечатлительная дура. И надо бы позлорадствовать…

– Не выходит?

– Не выходит.

– Тогда не надо, – серьезно сказала Ульяна. – Если… я вечером загляну? Я документы гляну, Игнатьева должна быть, если по моему профилю… только ты бабушке ничего не говори, ладно?

– Да мы как-то не дружим.

– Она ни с кем не дружит.

– А с этой…

– Столыпиной? Это не подруга. Это старая приятельница. Из тех, что… ну как бы это… с кем помериться можно. Силой. Успехом. Детьми. Внуками. Их силой и так далее. А ты участвуешь, да? В конкурсе? Я хотела, но бабушка запретила. Мол, негоже представителю древнего рода устраивать потеху… ну и так далее.

Она скорчила гримаску.

И мы обе рассмеялись. Как-то оно… да, верю.

– О! Смотри… это княжич да? Я его в блоге одном видела… и тебя тоже!

Блин, не хватало.

– Вы мило смотритесь. Бабушку это тоже злит.

– Почему?

– Да как сказать… она вообще все это не одобряет. Мол, устроили забаву… пару подбирать надо разумом руководствуясь… слушай, а рядом с ним это кто?

Я поднялась на цыпочки, потому как, пока мы с Ульяной беседовали, девицы подтянулись ближе к сцене, а теперь и сдвинулись плотненько так, сцену загородив. Ульяне-то ничего, она высокая, а мне видать плохо. Хотя того, о ком она спрашивала, я и издали узнала.

– Мирослав. Сколь поняла, он тут за порядком следит.

– Рыжий какой…

– Они все такие. Оборотни.

– Метаморфы, – поправила Ульяна. – На оборотней могут и обидится.

– Доброго дня всем! – голос княжича, усиленный колонками, разлетелся над площадью. И толпа отозвалась на приветствие криками. Где-то рядом лопнул шарик.

– Ладно, извини… бабушка вон хмурится. Мне пора… – Ульяна тихо сжала руку. – Договорились? Я вечером зайду? И тогда подумаем, как…

Я кивнула.

– Вчерашний день показал…

Речь Люта была бодра и полна оптимизма.

– Привет, – рядом материализовалась Свята. – Это с кем ты тут болтала?

– Ульяна. Внучка Цисковской…

– Эта та, которая в невесты наследника хочет?

– Она как раз не хочет. И сила моя ей не нужна, – я глянула на Святу, убедившись, что не только я не ощущаю торжественности мероприятия. На Святе были драные джинсовые шорты, оранжевая майка и оранжевые же высокие гольфы, подчеркивавшие белизну кроссовок.

А вот мои совсем плешивыми кажутся.

– И ты ей поверила? – Свята чуть хмурилась.

– Не знаю пока. У меня к ней дело одно. По её специальности… вечером будет.

– И я загляну, – кивнула Свята.

– Загляни, – отказываться, подозреваю, смысла нет. – Слушай… а тут магазины есть? Одежды там, обуви, а то вот…

Я приподняла ногу.

–…и тем самым продемонстрировать…

На нас зашикали. И девица хмурого вида сказала:

– Тише вы! Ничего не слышно!

– Есть, конечно, – кивнула Свята. – Я тебя отведу… вот как закончим, так и отведу.

–…таким образом мы переходим к следующему этапу. Он будет непростым. Но прошу отнестись к нему серьезно… – княжич перевел дыхание и окинул взглядом толпу, которая замерла. Все ждали продолжения. Даже у меня сердце быстрее забилось.

– В прошлом году блины жарили, – поделилась Свята. – На скорость… а этот гад сковородки чем-то смазал, и блины не отлипали! Я думала так получилось, а он…

– Та, что, возможно… – княжич ну очень подчеркнул голосом это вот «возможно», – станет моей женой…

И запнулся. Нелегко далось признание.

–…будет хозяйкой и Упыревки. И потому, как хозяйка, она должна будет следить за тем, чтобы город наш становился лишь краше…

Куда уж краше.

Свята тоже нахмурилась.

– А потому я прошу вас прогуляться по улицам, посмотреть… и сделать что-то, что пойдет городу на пользу.

Охренеть.

Это что именно?

– А можно… – кто-то в толпе поднял руку. – Вопрос?

– Безусловно.

– Что именно?

– Что угодно, – княжич развел руками. – Может, вы статую воздвигнуть захотите. Сквер разбить… или там фонтан поставить. Здесь ограничений нет. Единственное условие – собственными силами. Точнее вы можете привлекать к работе окружающих, если они того захотят. Или за оплату труда, честную, само собой. Но платить будете с собственных средств, коль они у вас имеются.

– А…

– А по презентации проекта вы предоставите в том числе и финансовую отчетность. И да, карты, открытые на ваше имя после одиннадцати часов сегодняшнего дня, считаются родовыми. Как и переводы на уже существующие карты, сделанные после тех же одиннадцати часов дня.

Что-то я не понимаю.

Свята же хихикнула.

– И по остальному… вы можете нанять бригаду, купить архитектурный проект, правда, его нужно будет заверить у градоправителя, как впрочем и все глобальные перестройки.

– Вот… зар-р-раза, – пробурчала девица в длинном сарафане. – И чего теперь?

– Напоминаю, что значение имеет не размах, – уточнил княжич. – Вряд ли за восемь часов вы сможете построить что-то глобальное и качественное. Важны ваше внимание. Наблюдательность…

– Ага… сейчас запишут в добровольные помощники всех родственничков…

– Дядя Лют не такой идиот, – шепотом ответила Свята. – Поверь, все это тоже учтется. Ян?

В моей голове было пусто.

Пусто-пусто-пусто.

Да я, чтоб вас… я и города-то не знаю. И… и что тогда?

– Пошли кроссовки купим, что ли? – сказала я, окончательно смиряясь с тем, что конкурс этот мне не выиграть.

И я как бы не собиралась, но все равно обидно.

– Все-таки могли бы и предупредить, гады, – пробурчала Свята и, взяв меня за руку, потянула за собой. – Папа будет зол…

– Почему?

– Да они же ж… ладно те, у кого денег не осталось. У многих аккурат на личных счетах и не осталось. Но ведь есть те, у кого остались! Понаставят тут всякой ерунды… или еще чего.

– А я говорю, надо площадь эту… – тонкий нервный голос донесся откуда-то со стороны. —…и фонтаны поющие…

– Фонтаны… – Свята фыркнула. – Поющие. Папа, небось, устанет рассказывать, почему нельзя.

– А почему? – поинтересовался кто-то.

– Потому что фонтаны – это ж не просто чаша с водой. Эту воду откуда-то надо брать. А значит, врезаться в городской водопровод. А значит, поднимать брусчатку, докапываться до труб, эти трубы варить… ну и тоже нужно рассчитывать, как оно с давлением будет. Вдруг упадет, и тогда фонтан запоет, а дома без воды останутся, – наставительно произнесла Свята.

– А… – потянула девица, явно ободрившись. – Ты ж местная, да?

– Вроде того…

– Так и скажи, чего надо!

Девица попыталась дорогу заступить, но ей помешали.

На сей раз на Сереге была дырявая майка, причем не понять, то ли моль её поела, то ли дизайнеры исхитрились создать ткань, вроде как молью поеденную. Брюки в узкую полоску да еще со стрелками дополняли образ, как и мятая панама.

– И мы снова тут, дорогие мои! – возопил Серега, приобнимая девицу, которая от этакого внимания слегка оцепенела. – Среди наших очаровательных гостий! Как вас зовут?