Текст книги "Ведьмина ночь (СИ)"

Автор книги: Екатерина Лесина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 23 страниц)

Глава 21

В лаборатории и я сама чувствовала себя неуютно. Забралась в чужой дом, обживаюсь… хозяйствую понемногу.

Привыкаю.

И скоро того и гляди вовсе привыкну. А не стоит. Это все не мое и моим не станет, и…

– Садись куда-нибудь, – сказала я.

И Марика, крутившая головой по сторонам, осторожно опустилась на табуретку, что стояла у стены, у самых дверей. Хорошо. А дальше-то что?

Что мы имеем?

Имеем мы старый заговор, скрепленный кровью и силой. Обряд, пованивающий темной магией, о которой я знаю только то, что связываться с ней не стоит.

– Зеркало? – без особой надежды поинтересовалась я.

– Его Наина забрала. И все-то бабушкины вещи, которые были, – Марика обняла себя. – Я об этом потом узнала, ну… когда стала разбираться. Сперва-то вообще… не то, чтобы забыла, оно как-то получилось.

И это логично.

Разум человеческий – штука хитрая, и защищает нас, в том числе от ненужных воспоминаний.

– Потом… ну, как с Лешкой не сладилось, я подумала, что можно обратный обряд провести. Полезла искать, а мама и сказала… еще и ругалась.

За дело.

И хорошо, что Наина зеркало забрала.

И надо бы и вправду рейд устроить, по чердакам старым да подвалам на предмет реквизиции славного и небезопасного наследия предков.

Но это потом. А тут с чего начать-то?

Кровь… кровь будет нужна. Она ключ, который дверь отпер, она её и закрыть должна.

Разъединить?

Не уверена, что возможно. Обряды подобного толка души крепко-накрепко связывают, так что не рискну. Опасно слишком. Для Марики. И для меня.

А еще понятия не имею, существуют ли вовсе ритуалы, способные разъединить связанное.

Тогда… поиск?

Пусть жениха искали, но там, в Москве. Не нашли. Почему? Из-за близости Источника? Он вполне может искажать энергетическое поле.

Интересно другое. Почему сама Наина не стала искать?

У нее бы получилось.

Она знала об источнике больше, чем кто бы то ни было. Да и не могла не понимать, чем ситуация обернется. И что найти этого суженого надо. Решила наказать девочку? Может, но… как-то слишком уж жестоко.

Или есть что-то, чего я не знаю?

Скорее всего.

– Кровь, – я поняла, какой именно обряд использую. – Сейчас мы попробуем взглянуть вместе. Открыть зеркальную дорогу.

Марика вздрогнула.

– Не бойся, я поведу, ты пойдешь следом.

А страшно. Самой. Я ведь только читала об этом обряде, у меня-то силенок на него не хватало. Теперь силы есть, и обряд несложный, но…

Вода колодезная.

Кровь.

Свечи. Зеркало… нет, вместо зеркала будет таз с водой. Так оно и надежней, и безопасней.

Свечи вот обыкновенные, восковые, из аптеки. Теперь полынь и ромашку, каплю настойки валерьянова корня.

Марика принюхивается и выражение лица такое, недоверчиво-обреченное. Да я сама себе не верю. Но как-нибудь.

– А разве это не ночью делать надо? – робко интересуется она, когда я зажигаю первую свечу.

– Без разницы. Да, есть некоторые обряды, которые к определенному времени приурочены, – моя речь её успокаивает. Вот бы еще мне уверенности. – Но на самом деле таких немного.

Слова заговора слетают с губ.

И руки Марики сами тянутся к воде. Пальцы касаются её, почти не тревожа. Она не вздрагивает, когда одноразовый ланцет пробивает кожу на пальце. Крови нужно пара капель, и вода их получает.

Вода…

Она всюду. Она знает… и путь откроет. Ну же… замыкаю заговор силой, и свечи вспыхивают, вытягиваются тонкими огоньками.

Дрожат.

Но держатся.

Вода же в тазу темнеет. Стало быть, есть на Марике заклятье, лежит, никуда-то не делось за годы. Да и не выдумка все, как оно частенько бывает.

– Теперь смотри, – я гляжу на эту воду, пытаясь уловить хоть что-то.

Без толку.

То есть идет ниточка, тянется на крови от Марики в… никуда? В воду темную, зеркальной гладью обернувшуюся, будто бы там, за нею, за чертою тот, кто…

Князь?

Он ли… в могиле сырой лежит…

Прикусываю губу. И смотрю. Вместе с Марикой. Собственная сила уходит вглубь водную ли, зеркальную, уже и не понять, какую именно. А оттуда, из темноты, поднимается лицо…

Лицо…

Белое пятно.

Узкое.

Изможденное.

И я пытаюсь разглядеть черты его, но не выходит, будто все еще оно там, под толщею водной. И не дотянуться, не добраться. Марика, резко выдохнув, наклоняется к самой воде и задевает таз, вроде бы легонько, но темная вода выплескивается на пол.

Гаснут, обрывая нить, свечи.

И тот, в воде, рвется навстречу, он вдруг открывает глаза, которые и вправду золотые. А после зеркало, самое обыкновенное, найденное тут же, трескается.

Марика отшатывается от него.

Она упала бы она на пол, но я успела подхватить. Сердце её колотится пойманной пташкой. И губы Марика то и дело облизывает. Взгляд у неё безумный. И на щеках румянец.

– Почти, – она заговаривает первой. – Почти получилось!

Да? Мне казалось, что ничего-то у нас не вышло.

– А раньше? Так было?

– Раньше просто голова болела. А теперь я его услышала! Услышала его!

– И что он сказал?

Марика ненадолго задумывается.

– Помоги, – выдыхает. – Это он сказал. Помоги… заблудился. Да! Заблудился! А вот имени – нет. Вот… бестолочь. Мог бы и назвать.

Имя, фамилию и адрес пребывания.

Я хихикнула.

– Извини, это… нервное.

А вот у меня голова болела. И кажется, кружилась немного. И руки дрожали. И сил ушло куда больше, чем должно бы, если книге верить.

– Н-ничего… меня тоже п-пробивает… но он не мертвый, – Марика потерла руками плечи. – Х-холодно у тебя тут… он на самом деле не мертвый. И это хорошо, да?

– Конечно, – я почти и душой не покривила.

А если все-таки князь?

Вот как сказать, что таки да, суженый не мертвый, просто проклятый и очень-очень древний, в землю закопанный в непонятном месте. И одной лопаты для обретения личного счастья, чую, будет недостаточно.

Хотя…

Змеедева про суженую ни словом ни обмолвилась. А это важно.

Да.

И стало быть, могу ошибаться?

Она ведь меня о помощи просила, а логичнее бы тогда к Марике явиться… может, она и не ведьма, но силой какой-никакой обладает. Хватило бы, чтобы сон приснить.

– Скажи, а как ты к змеям относишься?

– К кому?

– К змеям, – я собрала свечи, которые оплавились и более в дело не годились. Сложила в коробку. Таз подняла. Вода в нем по-прежнему была черной. И что-то во мне противилось довольно здравой мысли вылить эту самую воду в умывальник.

Вместо этого я поставила таз на тумбу.

Достала из тумбы пустую склянку и набрала воды. Поболтала. Кинула силы каплю… и что это будет? Хотя… есть один заговор. Старый довольно и такой, что… в общем, мой научный руководитель уверен был, что их тех, неработающих, деревенских, которых у каждой бабки – тетрадь.

Но…

Почему бы и нет?

Что мы теряем, кроме времени.

– Не люблю, – сказала Марика и даже содрогнулась. – Я знаю, что они и не холодные, и не склизкие, но все равно не люблю.

Заговор в памяти всплыл, хотя я ведь не учила.

Так, читала когда-то. Но слова сами с языка слетели. И темная вода приняла их, а сила закрепила.

– А при чем тут змеи?

– Ни при чем, – согласилась я и флакон протянула. – Вот… не уверена, правда, что работать будет, но в теории, если вдруг ты окажешься где-то рядом с суженым, он нагреется. В смысле, флакон. И чем ближе, тем теплее. Оно, конечно…

– Мне и такого не обещали, – Марика вцепилась во флакон. – Спасибо тебе!

– Да не за что.

– Не скажи. Знаешь, это… это страшно, когда думаешь, что ты с покойником себя связала, – она содрогнулась. – А теперь я знаю, что он живой. Но… где-то заперт. Или заблудился. Найду и отопру.

Прозвучало почти угрожающе.

– Я подумаю, что еще сделать можно.

Она кивнула.

И повторила:

– Спасибо… а девок не бойся. Если кто обижать вздумает, скажи мне, а я Сереге передам. Он им такой черный пиар устроит, что сами сбегут…

На том и распрощались.

Правда… вот все одно сомнения были. Но с кем бы поделиться? Делиться сомнениями было не с кем, а потому я занялась тем делом, которое сомнений не вызывало – уборкой.

Тем более имелись и иные на сегодня планы.

Роща.

Я уже почти сама решилась искать эту самую рощу, когда объявились провожатые. Причем случилось это ближе к полудню.

Звякнул невидимый колокольчик, и дом явно встрепенулся, выбираясь из того полусонного состояния, в котором пребывал после ухода Марики.

А я выглянула в окно.

По дорожке шла Свята. Как шла. Она подпрыгивала то на левой ноге, то на правой, размахивала руками и что-то втолковывала Мору, который вот явно излишком энергии не страдал. Он, напротив, брел, повесив голову и отчаянно зевая, всем видом своим показывая, сколь тяжело дается ему передвижение.

Последним по дорожке шел Горислав.

Княжич был в черном костюме, с которым несколько диссонировала ядовито-зеленая майка. Ну и кроссовки на высокой подошве тоже были слегка не в тему.

Хотя…

Я открыла окно:

– Привет!

– Утра доброго! – завидев меня, Свята помахала рукой. – Нас деда отправил! Провожать!

– Скорее, чтоб мы не слушали, как они с дядькой ругаться станут, – пробурчал Мор. – А я бы и не слушал, я бы тихонько спал… между прочим, метаморфы – существа ночные, и днем им полагается отдыхать.

Он снова зевнул, широко, во всю пасть, чтобы я оценила то ли глубину его усталости, то ли красоту клыков. Я оценила все и сразу.

– Не нуди, – Свята заглянула в окно. – Не обращай внимания. Мор просто когда не высыпается, становится страсть до чего ворчливым. А я читала все!

– Что именно? – уточнила я, чувствуя спиной, что ничего хорошего.

– Ты теперь фаворитка!

Не хватало мне.

– Чья?

– Папина. Я, конечно, полагаю, что во многом информация не является достоверной, – заговорил Гор, щурясь от яркого солнца. – Однако рад, что вы согласились принять участие. Ничто так не повышает рейтинги мероприятия, как маленький скандал.

– Я не планирую…

– Не волнуйтесь, вам ничего делать не надо, – Гор вытащил из кармана пиджака, явно шитого на заказ, кусок цветастой тряпки, которую и накинул на макушку и повязал на затылке. Да, красная бандана в голубые васильки тоже не слишком с костюмом сочеталась. – У меня пиарщики хорошие. Сами все придумают.

Это и пугает.

– Солнце яркое…

– Так лето же ж! Идем? – Свята оперлась на подоконник и легла. – В рощу? А потом купаться!

– У меня купальника нет…

– А у меня потом шерсть сваливается… – пожаловался Мор. – Я на бережку посижу…

– Тогда ты в рощу, а мы купаться. Или можем в магазин зайти, купальник выбрать…

– Боюсь, тогда до рощи мы точно не доберемся, – сказал Гор чуть в сторону.

– В другой раз. Вы и вправду… может, еды какой собрать?

Если уж ждать будут. Да и купаться не обязательно. Можно ведь просто на берегу посидеть. Пикник… я когда-то мечтала, что буду устраивать пикники, чтобы берег реки, травка зеленая, бабочки там. Муж смеется. Дети бегают.

Дети в наличии имелись, пусть и не совсем те, которых рисовало мое воображение. Так почему бы и вправду пикник не устроить?

– Точно! – возопила Свята и Мор поморщился, демонстративно сунул палец в ухо. – Пикник! Надо Маверику позвонить, чтобы привез еды…

– Может, просто собрать? – я с трудом сдержала улыбку.

Бедный Маверик.

– У меня вон батон есть. Сыр. Колбаса… хватит?

– А колбаса какая? – оживился Мор.

– На берегу посмотришь! – Свята шлепнула его по руке. – Ему только волю дай, все сожрет…

– Просто у меня организм молодой и растущий!

– Этакими темпами он только вширь и будет расти…

Как ни странно, их переругивание меня успокоило. И сами они, шумные, бестолковые… дети. Свята забралась в окно. Гор куда-то исчез, надеюсь, недалеко.

И бутерброды мы сделали быстро.

Свята делала.

Мор мешал, пытаясь утащить кусок колбасы, потом вовсе забился в угол и сделал вид, что спит.

–…а еще написали, что вы в Москве познакомились, и ты долгое время была его тайной любовью…

Я слушала вполуха, уговаривая себя не придавать значения. Мало ли, кто и чего о ком пишет.

–…и теперь он решил воспользоваться ситуацией, потому что формально в отборе может участвовать любая, не связанная обязательствами женщина, вне зависимости от её родовитости…

Свята умудрялась ловко орудовать ножом, пластая колбасу и ветчину на совсем уж полупрозрачные ломтики. И при этом собирая все в простые, но почему-то безумно красивые бутерброды. А главное, говорить не переставала…

–…вот и послал он тебя сюда, а потом рванул, потому что не выдержал разлуки…

Интересно, княжич это тоже читает?

Наверняка…

Пусть теперь ему икается. И до самого вечера. Вечером, впрочем, тоже…

–…и теперь дядя очень недоволен, хотя дед тоже недоволен. И ругаться будут долго… все, – Свята вытерла пальцы салфеткой. – Гор!

– Я могу понести! – Мор мигом стряхнул иллюзию сна.

– Если ты понесешь продукты, то к реке мы доберемся с пустой корзиной. А нам выходить пора уже! Гор!

От её голоса дом вздрогнул.

И я.

И Мор тоже, который виновато руками развел. Мол, что с нее взять-то. А и вправду, что?

Шли мы…

Пешком.

То есть, сперва на автобусе ехали, который был чистым и аккуратным, и даже пахло в нем не потом и бензином, а чем-то легким, цветочным. Потом уже по улочке шли. С улочки свернули на тропку, которая вилась меж заборов. Дважды нас облаяли собаки, но издали и как-то неуверенно, что ли. Чудилось в голосах их нечто виноватое: мол, долг и все такое, ничего личного.

Солнце припекало.

И на лугу, к которому тропа вывела, это ощущалось в полной мере. Нас окутал тяжелый влажный воздух, пропитанный множеством запахов. И Мор зачихал, затер нос и потом поспешно сунул в ноздри белые шарики.

– А то к вечеру в соплях буду, – пояснил он.

Гор стянул пиджак и стало понятно, что майка его зеленая не только зеленая, но и драная на боку. Но мальчишку это не смутило.

Было жарко и мне.

Пот потек по шее, в подмышках сразу стало мокро. И нос зачесался, намекая, что стоило бы вспомнить о солнцезащитном креме.

Но я же в рощу шла…

Роща виднелась где-то там, за краем луга, укрытая легкой туманной дымкой. И в ней, в этой дымке, светлые березы почти растворялись. Небо выцвело от жара, а над травами колыхалось влажное марево перегретого воздуха.

Но я шла.

По тропинке.

И дышала, воздухом этим, травами… в какой-то момент я даже забыла, что не одна. А тропинка вилась, пробиралась. Слева покачивались сочные соцветия люпина, обвитые хрупким вьюнком. Справа из красно-белого ковра клевера поднимались тонкие нити колокольчиков.

И было так… хорошо?

– Погоди, – этот голос донесся откуда-то издалека. – Сама дойдет. Уже почти…

Куда?

Не важно. Туда, где тень. И лес возник передо мной как-то вот вдруг. Пахнуло влагой и тьмой, которая обняла меня нежно, успокаивая жар кожи. И зашумели, загалдели старые березы, спеша уверить, что теперь-то все будет хорошо. Наклонилась лещина, прикрывая листвой нежные побеги недотроги. А между ними то тут, то там загорались алые ягодки земляники.

Я не удержалась, дотянулась до одной.

Сладкая.

И пахнет летом… у нас дома ведь был лес. Сразу там, за забором и начинался. И я ходила. Мама не запрещала. Странно, конечно… почему? Лес – это ведь не безопасно, а она научила с собой хлеб брать. Для лесного хозяина. И я брала. Угощала. И собирала землянику. Ягодка за ягодкой. Долго собирала… потом наступал черед черники, кустики которой разрастались сплошным ковром.

Брусника…

– Спасибо, – сказала я, погладив шершавый ствол. А хлеба вот не взяла. Повзрослела, позабыла… и теперь стыдно. – Спасибо…

Дерева шумели, пусть ветра не было. А земляничная тропа тянулась куда-то вглубь. И я уже видела, что меня по ней ведут, но почему бы и нет?

Не знаю, что там, у истоков.

Но иду.

И ягоды вот, не ем, зачем-то собираю в ладошку. Крупные какие, будто и не лесная. Но нет, пахнут совершенно одуряюще.

Дуб я сразу узнала. Да и как не узнать-то? Огромный… даже в императорском парке, где стояли столетние дубы, таких я не видела. Этот… тысячелетний? Больше? Деревья столько не живут, но этот… его корни выныривали из земли, и каждый был толще меня. Они свивались в огромный темный ствол.

Я замерла.

Он был тем, из сна. И другим. Во сне под дубом цвели травы, а тут тень его накрывала всю поляну, и потому ли, по другой причине, но ни травинки не пробивалось сквозь ковер из медных листьев. Им бы сгнить за зиму, это ведь естественно, но… нет. Я наклонилась. Каждый лист больше моей ладони.

Сухие.

Тяжелые.

С медной проволокой прожилок. И наощупь будто не живое, будто и вправду металл.

Лист я вернула.

Иду.

Ближе. Держу в горсти землянику… а источник где? Хотя… вот он. Два корня поднимались горбами, расходились, и меж ними проблескивала вода. Силу, в ней заключенную, я почувствовала издали. Да и то, силой этой была пронизана сама земля, да и дуб, и листья, и…

– Доброго дня, – сказала я, поклонившись дереву. Как-то это правильным показалось, что ли… и было бы легче, наверное, если бы меня сюда привели.

Объяснили.

Дали инструкцию четкую. Но… ничего. Стоит. И этот молчалив, ни листочка в кроне не дрогнуло. Но сила меня обнимает, обвивает, ощупывает.

– Я… не знаю, имею ли право прийти…

Имею.

Как и любой, кто живет на землях сих. И просить. И воды испить. Только помнить надобно, что вода эта – непростая, что и лекарство она, и яд. А чем для меня станет, поди угадай.

– Спасибо за подсказку, – я сделала шаг.

И остановилась. Земляника…

– Наверное, стоило бы другой дар принести, но… я не знаю. Честно. У меня ничего-то своего толком и нет. Все дареное, – я опустилась на ковер из листьев. Сухой. Мягкий, хотя тоже странно, листья сами по себе жесткие, а вот сидеть – мягко, что на перине. – А дареное дарить… хотя и земляника, она тоже твоя.

Я высыпала ягоды на листья.

И…

Есть что-то, что принадлежит мне и только мне.

Я осмотрелась. Надо было сообразить, взять хоть столовый нож, а я… не ведьма – недоразумение одно. Я пошарила руками в ковре из листьев.

Ничего.

А вот сам лист если? Твердый. И край такой, плотный, острый даже. Я ведь резалась бумагой, так может… страшновато. И боли я боюсь. И не только боли. Место заповедное. И как знать, не из тех ли я, кому сюда соваться заповедано?

Я коснулась краем листа ладони.

И решилась, полоснула. Боль была резкой, а рука сразу онемела. Капли крови покатились одна за другой, брусничным цветом разлетелись по листве. Да и прошли сквозь нее.

– Прими… от меня, – сказала я, сжав кулак. Порез вышел неглубокий, но длинный. И главное, кровь идти не переставала. А если я… если это место меня до последней капли выпьет?

Оно ведь старое.

Очень.

И многое помнит из тех, иных времен, когда богам кланялись не только молитвой. Тут ведь наверняка жертвы приносили, и хорошо, если черных петухов. В прошлом и людьми не брезговали.

А я…

Добровольно.

Спокойно.

Это просто паника. Иррациональный страх. И неуверенность моя обычная. Я поднялась и заковыляла к дубу – когда это ногу только отсидеть успела? Да так, что та пошла мелкими мурашками. Доковыляла и прижала окровавленную ладонь к темной коре.

– Яна… Яна Любомира, – сказала я ему. – Ласточкина, если это тебе важно…

И дрогнули листья там, над головой, загудели, успокаивая. И ветром потянуло по коре, а потом я вдруг оказалась рядом с источником, черным-черным, как та вода…

Вся вода от сердца мира.

А эта?

Я склонилась, пытаясь разглядеть хоть что-то в этой черноте. Вода ведь должна отражать предметы. И людей. И меня. Но себя я не видела. Одну лишь эту вот черноту.

Завораживающую.

Тянущую к себе.

И прохладу, которой так не хватало… и если сунуть руку…

Стоп. Я ничего не собираюсь совать в непонятный источник, который то ли спасет, то ли отравит. Я даже шарахнулась от этой вот мысли. И в следующий момент земля подо мной дрогнула, а я вдруг полетела в черноту.

Прямиком.

И пискнуть не успела. И удивиться, потому что сам источник, он ведь чуть больше тарелки, как в такой провалишься. А я с головой ушла.

Ухнула.

И от страха дернула руками, пытаясь выбраться. И забарахталась, задергалась, цепляясь растопыренными пальцами за воду. А она, ледянющая, полилась в рот, в нос. Одежда мигом промокла, стала тяжелой, потянула…

Нет.

Я не хочу умирать!

Я… я не претендую… хранительница? Какая из меня…

Вверх надо.

Успокоиться.

Унять панику. Здесь до верха два гребка и… и ногами. Работать. Руками. Голову включи, Янка, чтоб тебя! И… вода вдруг дрогнула и стала закручиваться. В кромешной этой черноте скользнула золотая ниточка, потом вторая.

Третья.

Меж ними одна за другой загорались искры. Их становилось больше и больше. А в груди моей разгорался огонь. Спертый воздух давил, требуя выпустить.

Сделать вдох.

Выдох.

И я держалась. Я долго держалась, опускаясь на дно черного, расчерченного золотом, водоворота… а потом все-таки не смогла. Тело само выплюнуло бесполезный воздух и, переломившись от боли, потянуло в себя воду. Эту вот, напоенную силой и золотом.

И я…

Я вдохнула её.